Комната одиночества Волков Александр
– Нет, – говорю, – комсомолец.
– Ну, все равно, где билет и открепительный талон?
– В гостинице, – говорю, – не взял с собой.
– Плохо, – начпо вновь поморщился. – Нужно постоянно при себе иметь партбилет. А комсомол, пусть маленькая, но тоже партия.
Вновь пауза. И, наконец:
– Ну что ж, желаю успехов! – и встал.
Я пожал его горячую сухую ладонь и вышел.
Я подумал, что, в общем-то, неплохой начпо. А то, как понарассказывают про политработников, что сплошь диктаторы и ублюдки, так хоть в партию не вступай. В общем, мне начпо после первой нашей встречи даже понравился, а когда рассказали, что у него вторая жена на двенадцать лет его моложе, то я и вовсе зауважал такого человека, который смог, несмотря на положение, порвать отношения с нелюбимым человеком. В общем, в гостиницу я вернулся более уверенным в будущем, чем когда покидал ее. Всегда приятно осознать, что можно опереться на что-то или на кого-то.
Я не стал тащиться пешком через весь город в гостиницу, тем более, что начал накрапывать мелкий дождик. Так вот, остановил я такси, сел и указал название гостиницы, куда меня нужно доставить. А водитель, молодой такой грузин, для начала включил магнитофон, а потом счетчик, а когда тронулся с места, покосился на моих змей в петлицах и спросил:
– Слушай, ты не можешь достать промедол?
В салоне звучал разухабистый рок, поэтому я не понял, что водитель хочет. Я ответил нейтральным вопросом:
– А что такое?
– Да у моего родственника фантомные боли, нужно достать, – пауза. – Я деньги дам.
Он так интересно произнес: «Денгы дам!» Мне кажется, в Грузин это самое популярное выражение. Так вот, тогда, в первые дни, я еще не мог различать по внешнему виду, кто передо мной – обычный человек или наркоман. Это позже я стал различать их по внешнему виду и по манере поведения. Например, если глубоко завалены глаза и взгляд как из колодца, при этом человек постоянно твердит, что не курит и не пьет и всегда старается подсесть к тебе, как к врачу – значит ОН. И точно, частенько все происходило по одному сценарию: вычисление на вечеринке или за столиком меня, как врача, потом подсадка, далее невинные вопросики, а под занавес просьба в лоб:
– Продай морфин!
Тут же приводились причины: то фантомные боли у родственников, то, у них же, неизлечимая болезнь вроде рака с метастазами, то хроническая ишемическая болезнь сердца. Я одному посоветовал при последней форме вместо наркотиков применять двухпроцентную нитроглицериновую мазь, так он подумал, дурило, что я цену набиваю.
Когда я был в Севастополе в интернатуре, то зашел в ресторан.
Конечно, я знаю запах конопли, этот терпкий сладковатый запах, от которого сушит слизистую во рту и полости носа. Индийская конопля! Мой однокашник, Витек Петриков, баловался коноплей. Но это увлечение для него сурово закончилось, не рассчитал дружочек! Еще в «системе» я замечал, что Витек балуется таблеточками. Но что самое интересное, так это Витькина память. Перед экзаменом он выучивал книгу так, что мог указать в тексте знак препинания следующим образом:
– Поставлено двоеточие на странице сто двадцать четыре, пятая строка сверху!
Да, именно так! К третьему курсу Витек стал выбрасывать всякие фокусы. Стоим в строю, вдруг у Витька начинается неукротимая рвота. Я думал, что Витек выпендривается, но дальше больше: пойдем с ребятами в пивбар, так Витек опрокинет в себя парочку кружек и начинает подвисать на плечах товарищей. Даже по «системе» ходил анекдот:
– Знаешь симптом Петрикова?
– Нет.
– Снять подругу, привести к себе в номер и лечь спать.
– И все?
– Все!
Позже, ближе к выпуску, у Витька стали вываливаться из карманов упаковки различных таблеток психотропного действия, а кончилось тем, что на втором году службы в звании лейтенанта Витек как-то ночью пришел в лазарет и предложил дежурному себя в качестве подмены. У дежурного семья и все такое, к тому же подобных предложений никто и никогда не давал. В общем, заменились. Утром приходит в лазарет начальник и видит: Витек лежит на полу в наркозе, а в журнале запись: «Больной – матрос Петриков, диагноз – болен», в графе «Что сделано» – «Введен морфин в такой-то дозе».
Так вот, Витек как-то при мне забил косячок в папиросу «Беломорканал». Делал это так: выдул табак из папиросы, вместо него впихнул волокна конопли. Подкурил и стал затягиваться, а в перерывах попивал сухое вино. С тех пор я и знаю этот сладковатый запах. Тогда с Витьком я сам попробовал затянуться раз-другой. Но я ничего не почувствовал, только горечь, и еще меня потом тошнило. И чего хорошего находят в наркотиках?
Так вот, в Севастополе, в зале ресторана, пахло коноплей, это точно. В фойе прохаживались милиционеры и совершенно спокойно занимались своими делами. Со мной тогда за столиком сидел какой-то носатый с черными волосами, говорил, что из Баку. Этот айзер повел своим необъятным шнобилем и изрек:
– Нет у вас в России Советской власти! У нас бы весь ресторан перетрясли, но нашли, откуда пахнет!
Таксисту я ответил так:
– Прости, брат, но я пока не материально ответственный!
Конечно, я не собирался «тянуть» червонец за продажу наркотиков, нет, что я, дурак, что ли? И никогда бы я не стал этим поганым делом заниматься. За все время службы я только и сделал, что назначил десять таблеток кодеина. Но чтоб я деньги взял – никогда. А получилось, как: ко мне подошел Грек, был такой матрос. Вернее, не матрос, а как бы матрос. Грек был из группы ребят, которые после окончания мореходки отрабатывали несколько лет в части, и только тогда им выдавали военный билет. Ну и служба у этих мореходчиков, нужно отметить. И не военные, и не гражданские. Ползают по территории, как неприкаянные, приказать им никто не может, шляются, в чем хотят, пьют как сапожники. А Грек, оказывается, и наркотиками еще баловался.
В общем, как-то Грек подходит ко мне и напрямик:
– Не могу, доктор, ломка!
Я, молча в кабинет, Грек за мной. Достал десять таблеток кодеина и молча выложил их перед Греком. Потом вытащил журнал для списывания препаратов группы «А» и пишу его имя, фамилию и т. п… а в конце диагноз: «Не купирующийся обычными средствами приступ кашля».
– Понял? – говорю Греку.
Тот внимательно читает диагноз и кивает головой. Я еще:
– И это было в первый и последний раз! Больше не подходи.
Что нужно отметить, не подходил больше Грек, видел я, что мучился, рожа была такая, что хоть в реанимацию помещай, но как-то спасался.
Вообще-то частенько подходили местные и просили продать что-нибудь из наркотиков, один даже предлагал по рублю за каждую таблетку эуноктина.
А то был случай. У одного знакомого старпома корабля оказался портфель, битком, набитый наркотиками. Корабль, видимо, только что укомплектовали личным составом, и доктора не было или еще какая причина, но наркотики оказались бесхозными. Вот старпом встречает меня и заговорщически начинает шептать:
– Не поможешь наркоту толкнуть? Все поделим пополам!
– Помогу, – отвечаю я, а сам думаю: – «Зачем связываюсь?».
В общем, нашел я брата Гундосого. Я сразу заприметил, что братишка Гундосого из породы «ширяющихся». Спиртного в рот не берет, глаза шальные, а сам иссох весь, что смотреть без слез нельзя, будто на каникулы в Майданек образца второй мировой войны ездил. В общем, говорю братишке Гундосого:
– Оптом купишь?
Только эти два слова и сказал, а он:
– Конечно!
И тут я сдрейфил, уж больно резко он согласился.
– Да я пошутил! – говорю ему, и постарался рассмеяться.
Так этот чертов братишка Гундосого отлавливал меня в течение месяца и все приставал, мол, кончай дурить, продавай. И еще заподозрил, что мне просто предложил какой-нибудь идиот больше, чем предлагал он. Дубина! Чтоб я с таким проходимцем связался, от которого потом можно ожидать всего, что угодно?! Чтоб настала жизнь, как в детективных романах, с шантажом и ажиотажем!
Я встретил этого ублюдка старпома и сказал:
– Знаешь, друг, ничего не выходит! Покупатель есть, но мне на хвост особисты сели, так что хочешь, с покупателем сведу, сам отдувайся.
Это надо было видеть, как старпом побледнел. Хоть одно приятное воспоминание об этой истории осталось. Как побледнел мерзавец.
3
Что меня добивало в местных домах, пусть это были гостиничные номера или чьи-то квартиры, неважно, так это комары. Разве можно забыть эти роящиеся тучи комаров! Их так много, и ничто их не берег. Укроешься с головой, ну, думаешь, под простыней они тебя не достанут. Засыпаешь, но ведь в этих краях еще и душно, так что стоит навалиться сну, как непроизвольно простыню сбрасываешь, и тут же начинается пытка. А этот мерзкий писк! Поэтому, как только позволяла погода, я спал на палубе какого-нибудь судна, если, конечно, не было дождя. Ведь дожди в этих краях такие, что не забыть вовек. Да и как забыть дождь, если вода низвергается с небес неделю – другую подряд, без единого перерыва. Нацепишь, бывало, новые погоны на форму номер два и на тебе – полило. Погоны после сушки коробит и приходится покупать новые. Только нацепишь – опять дождь. Сколько можно? Здесь нет грязи. Нет ее потому, что нет, в общем-то, почвы, осталась только крупная галька. Остальное вымыла вода. И выдуло ветром. Ветра тут такие, что приходится по осени буквально ложиться на этот самый ветер, иначе кубарем покатит по пирсу. Как объявят штормовую раз, всем становится ясно, что обычный дождичек с ветерком на парочку неделек – и сидеть всем безвылазно в части, ждать у моря погоды.
С первой же отсидки после приема дела я стал копаться в бумагах моего предшественника, того самого, о ком по «системе» ходили анекдоты. Я его здесь встретил, в бригаде, совершенно случайно. Иду в часть представляться командиру, смотрю – навстречу мне весь такой из себя упакованный в форму, как в экипировку матадора, сам Гоги. Я, конечно, узнал его.
– Привет, коллега!
– Привет! – говорит грузин.
– Где служишь? – спрашиваю.
– В АСС. А ты?
– И я в АСС, – говорю.
Я-то понял, что его сменять нужно, а грузин глазами захлопал, соображает, значит.
– Так здесь одно АСС.
Не стал я коллегу дурачить, говорю:
– Ты че, не понял? Я тебя сменить пришел.
Тут возникла радость, начал коллега меня на такси по городу катать и все такое. Так вот, когда кончилось бабье лето, с местным колоритом, естественно, и когда за брекватером уже из-за стены дождя не стало видно кулевского берега, подул местный ветерок, и тучи стали виснуть над самой головой и все такое прочее, для меня это закончилось объявлением штормового предупреждения. Я стал разбирать бумаги предшественника. И как-то натыкаюсь на толстую кипу рапортов, в которых изложена суть одной и той же просьбы – перевести славного военного-морского врача из Поти в славный город Тбилиси, так как разбивается семья из-за дальнего расстояния. У жены в Тбилиси работа, которую она, аспирант института международных отношений, не может бросить, а у нашего Гоги служба не менее важная для всего народа. В общем, стало мне ясно, чему радовался наш грузин, когда увидел меня – семья не распадалась, а укреплялась с моим приходом.
И все-таки, каким образом он перевелся в Тбилиси? При помощи рапортов или мелких услуг? Ну, при помощи больших услуг и дурак перевестись может, только не каждый в состоянии предложить большие услуги. Вот я, сколько привез этому старому гипертонику цитрусовых! Не счесть, все меня кормил кадровик обещаниями! Сколько я рапортов написал с просьбой о переводе! И что? Бумага, как на местном ветру, куда-то улетела, без ответа и привета. Нашему Гоги, гляди ты, повезло – ответили на рапорт и даже вопрос положительно решился. А что, значит, перевести морского врача в Тбилиси? Это, значит, переодеть его в сапоги. И теперь ходит наш Гоги по площади возле Дома Советов в сапогах и с тоской вспоминает о славных днях, проведенных на флоте. Правда, я об этом никогда не узнаю, ведь не приедет в Поти наш Гоги, чтоб со сменщиком повидаться. Да ладно, переживем.
В общем, в свою первую отсидку, по штормовому предупреждению номер один, я не только нашел документы о воссоединении семьи, но и распорядок дня работы врача-физиолога. Оказывается, Гоги выбил себе два дня работы в госпитале, и это каждую неделю, и кроме дежурств и прикомандирования. Отлично, надо сказать, он устроился. Тоска меня взяла по клинической работе. Ведь кто хоть раз постоял за операционным столом, уже никогда этого не забудет. А что после выпуска? Отсидки в части в ожидании хорошей погоды у моря.
В общем, пока я грустил под дождепад и порывы ветра, в кабинет ввалился Кешик, наш командир. Тужурка насквозь пропиталась влагой, и с него столько воды, что я, грешным делом, подумал о том, откуда он пришел, – даже в проливной дождь нельзя так вымокнуть. Я уже знал, что Кешик того, «зашибает», наслушался от начпо и от случайных прохожих. Поэтому, первым делом, я подумал, что Кешик ввалился ко мне, чтоб выпросить чего-нибудь выпить.
За окном творилось невообразимое, и то, что Кешик не спешит убраться из кабинета, у меня не вызвало удивления. Ну, сидит перед тобой твой непосредственный начальник, ну, молчит, ну, поглядывает по углам, заглядывает под кушетку, ну и что?
Я подумал немного и говорю:
– В такую погоду, товарищ капитан третьего ранга, только и делать, что лежать в постели с красивой женщиной и потягивать из рюмочки спирт. А?
– Точно, док, у тебя же есть?
– Нет, – говорю, – я же ничего не получал, а сменщик ничего не оставил, даже журналов списания нет.
– Не может быть!
Кешик, нужно признаться, так оживился, забегал по кабинету, стал распахивать дверцы шкафчиков и все приговаривал:
– Я же видел, как он оставлял. Я же сам видел.
Я не понял, что Кешик видел, но потом оказалось, он знал, что искал. Лезет Кешик в шкафчик с инструментарием и достает почти полную бутылку спирта.
– Во! Что я говорил. Давай, док, стаканы и витамину.
Потом я понял, почему Кешик поначалу мялся, стыдно было первым предложить молодому лейтенанту выпить.
Налили по стакану, выпили. Кешик как-то быстро осовел. Я еще подумал, что ему плохо станет, но так я думал только тогда, в первый раз. В общем, Кешик для порядка поупрашивал меня выпить с ним еще, и когда я отказался спирт хлестать, сам выдул бутылку. Потом отвалился на спинку стула, стал бросать в рот по одной витаминине «Гексавита» и все приговаривал:
– Ты хорошо, док, подготовлен. Диспетчера о тебе хорошо отзываются.
Я еще подумал, какой именно из диспетчеров? В части, кроме дежурного матроса, всегда назначался диспетчер, который следил за старыми лоханками из отделения вспомогательных судов. Эти диспетчеры все были пенсионерами. Старики. Одному, буквально на следующий день после того, как я представился Кешику, вручили грамоту за то, то пробыл в рядах КПСС пятьдесят лет. Этот ветеран партии, Хмылев его фамилия, уже страдал тугоухостью. Бывало, как услышу, что кто-то дует в микрофон минуты три, проверяет, работает или нет, значит, Хмылев.
Так вот, другой пенсионер, видимо, решил проверить мои профессиональные знания, когда я томился в рубке, и спросил, какие новые средства имеются в медицине по лечению геморроя?
Я сразу смекнул, что не стоит ему говорить о гигиене, о препаратах, тонизирующих венозную стенку, о диете и тому подобное. Ясно, если спрашивает о новых методах, то старые освоил. Я и говорю бывшему полковнику:
– Есть способ, пять баллов. Нужно минут по двадцать ежедневно босиком ходить по мелким острым камням. Или сесть на стул, взять ногу и ребром ладони наносить в течение двадцати минут удары по медиальной части ступни.
– Как это – медиальной? – переспросил диспетчер.
– Ближе к середине, – ответил я.
Полковник помолчал, потом покачал головой и сказал многозначительно так:
– Да-а, такого способа я не знал. А из какого это источника?
– Из «Камасутры», – соврал я, – это восточный метод рефлексотерапии, очень эффективный, только по острым камням нужно ходить именно двадцать минут и именно каждый день, тогда рефлекторно повышается тонус сосудистой стенки в прямой кишке, самый новый способ.
Может, отставной полковник что-то Кешику сказал, а может, и сам ветеран Хмылев. Хмылев меня спрашивал о наличии в амбулатории стугерона, но предшественник ничего такого из дефицитов не оставил, поэтому я Хмылеву и отказал. Значит, что-то говорил полковник.
Я подумал, что разговор повернулся в нужное для меня русло, и достал небольшой флакончик спирта, что остался у меня после ревизии кладовой. Видимо, сменщик забыл про кладовую, а там чего только не было! В общем, даже спирт нашелся. Выставил я этот флакончик перед Кешиком, тот взвыл от радости и начал болтать о том, что теперь он будет с доктором, со мной, то есть, хорошо ладить. Тогда я дождался, когда Кешик зальет в свой отстойник очередную дозу «шила», и приступил:
– Товарищ капитан третьего ранга, что вы скажете, если я попрошу пару дней для работы в госпитале, а то ведь все позабуду, чему учили.
Кешик взял в руки флакончик, вылил остатки спирта в стакан и продекларировал:
– Пусть отсохнет та рука, которая себя обделила.
Выпил все единым духом и прошептал:
– Согласен, работай.
Я тут же подсунул бумагу с рапортом о работе в течение двух дней недели в госпитале, чтоб Кешик подмахнул. Кешик помедлил секунду и поставил свою подпись, потом положил ручку на стол и говорит:
– Док, дай еще витамину.
В общем, пока сидели в части по штормовой «раз», я успел все оформить и вывесил на двери распорядок дня точь-в-точь как у моего предшественника. Вот так-то, думал я, пусть знают наших. Не только они, но и мы можем хорошо устраиваться, без особых натуг.
Но сразу воспользоваться свободным, при том официальным временем не удалось. В штабе устроили для молодых офицеров что-то вроде курсов адаптации к службе. Ежедневно звонили в часть и просили командира обеспечить явку молодого лейтенанта, то есть, меня в штаб для участия в сборах молодых офицеров. Я, конечно, никуда не ходил. Нужно было найти квартиру, не век же мне ночевать в кабинете! Правда, на одно занятие я пошел. Вел Захаревич, финансист, в общем, посидел я немного, он что-то про приказы говорил, о денежном довольствии, о процентах за выслугу лет. Ну, зачем, скажите, мне это слушать? Подъемные я получил, начислят ровно столько, сколько положено, зачем еще раз повторять, что 5 процентов положено надбавки после определенного срока службы в звании офицера? В общем, мне надоело слушать этого Захаревича, и я задал вопрос:
– Не скажете, товарищ майор, как будут оплачивать квартиры, которые мы снимаем в городе? Говорят, должны выделять деньги для уплаты хозяевам в финчасти?
– А вы кто такой? – спросил этот майор, – что-то вас не припомню. Вы что, не посещали занятия?
– Посещал. Только у меня лицо незаметное и я лишних вопросов не задавал, сегодня задаю первый.
Захаревич покрутил головой, что, видимо, означало: много будешь болтать, голову скрутят, и говорит:
– По существу заданного вами вопроса могу ответить, что закон о выплате частным лицам денег за счет воинской части отменен еще в 1936 году. Так что платите из своего денежного довольствия.
– А тогда пусть обеспечат согласно приказу Министра обороны квартирами в течение первого года службы.
Захаревич опять покрутил головой, что означало, видимо, следующее: ох, и скоро тебе голову свернут и выбросят. И продолжил:
– Это зависит не от Министра обороны. Обеспечивают квартирами согласно списку нуждающихся в части и из имеющихся средств. Как строят, так все мы и получаем свои 10 процентов.
– Тогда зачем строить новые корабли, если офицерам жить негде?
– На этот вопрос вам ответить может сам министр обороны, обратитесь к нему.
В общем, Захарович состроил такую мину, что я понял, пора спросить его о проблемах старшего офицерского состава, иначе я не доберусь до министра обороны, сам Захарович мне салазки закрутит.
Я говорю:
– Товарищ майор, а почему разница между младшим и старшим офицером такая незначительная, всего каких-то тридцать рублей? Ведь это без учета индекса жизни. Как же в таком случае майору престиж старшего офицерского состава выдерживать, если приходится до получки жены одалживать у мичманов по червонцу?
Захаревич скосил на меня глаза и говорит:
– Скажу по секрету, скоро повысят должностные оклады, так что служить есть за что.
Смотрю, успокоился Захаревич, ну и, слава Богу, а то что-то он стал лицом темнеть, да и глаза нездорово заблестели. В общем, на первом же перерыве я смылся искать себе квартиру, потому что на министра обороны в отношении жилья надежды мало. Я даже и рапорта на постановку на очередь не писал, бесполезно, пока не женат. Это ты становишься, заметен, когда жена начинает периодически вламываться в кабинет начпо с кучей детей и требовать жилплощадь, угрожая остаться в кабинете навсегда. Только и это не помогает, насколько мне известно. В общем, пошел я в город квартиру искать, да не тут-то было, везде от ворот поворот. То родственники должны подъехать, то заломят такую цену, будто я служу в американском флоте.
К обеду оказался я у духана, что неподалеку от КП бригады. Духан назывался почему-то «Белый камень». Это позже я узнал его другое название «У Резо». В общем, зашел я в духан, заказал духанщику что-нибудь покушать с мясом. А тот в ответ:
– Хабаби?
Я говорю:
– Чего?
– Тогда солянку?
– Не понял?
– Хинкали?
– Это как?
– Кучмачи есть, дорогой, выбирай, что хочешь!
Я помялся и говорю:
– Дай чего-нибудь, где мяса побольше!
Духанщик наливает кружку пива, потом выводит долго и усердно какую-то каракулину на грязном клочке бумаги и протягивает мне и при этом улыбается. Даже как-то неловко, вроде я первый раз вижу человека, а он мне улыбается как старому знакомому или даже другу.
– Иди, дорогой, в окошке подадут.
Я пошел к окошку, и действительно, толстая, почти необъятная баба в засаленном фартуке, из-под которого проглядывалось черное одеяние, только взглянула на клочок бумаги и тут же навалила мне целую тарелку пахучего, сдобренного различными специями, мяса, полила очень острой подливкой и еще пожелала приятного аппетита. Что ни говори, а в этом духане культ СТОЛА, да еще какой. После мяса пришлось выпить несколько кружек довольно паршивого пива, ибо стала донимать жажда, при том жажда неистребимая. Что поделать – местная, вызывающая жажду кухня.
Только я собрался выйти из духана, как меня подозвал к столу какой-то мужичок.
– Ты врач?
– Врач, – отвечаю я.
– Слушай, есть просьба, посмотри рецепт, что-то мне сомнительно, правильно выписали? А?
– Покажи.
Мужик достал рецепт и протянул мне. Я посмотрел. Был выписан стрептомицин, в правильной дозе и сроках введения.
– Все правильно, – говорю ему. – А что, не нравится?
– Да тут врачи, знаешь, я как-то всегда страхуюсь.
– А жизнь вообще как? Как местные? Нет конфликтов? Вы-то, кажется, русский?
– Да, я русский, а жизнь здесь отличная. Если есть среди грузин друзья, не пропадешь, помогут, поддержат, то, что нужно. Хочешь водки?
– Нет, – говорю мужику, – меня после мяса изжога мучает.
– Так нужно водки выпить, сразу пройдет.
– Серьезно, что ли? Ведь слизистая раздражена, а тут водка?
Мужик молча плеснул мне полстакана водки. Я выпил. Потом ничего облегчающего не почувствовал, но теплее стало.
– Знаешь, – начал я, – квартиру ищу, но город как пустой, ничего нет.
– О, дорогой, так я тебе помогу! Запиши адрес.
Я достал листок и записал.
– Запомни, хозяина зовут Важа, он тут на морзаводе бригадиром работает, скажи, от меня, от Семена, понял?
– Понял, – говорю, а сам думаю, что, наверное, очередной пролет, что-то очень легко за стаканом водки все получается.
Но поблагодарил Семена, дал телефон своего кабинета и ушел. Но, как ни странно, все получилось. Хозяином квартиры действительно оказался Важа, и действительно он работал бригадиром на заводе.
– Я от Семена, – говорю хозяину.
– Заходи, – и все, через пять минут сговорились: за шестьдесят рублей в месяц Важа сдавал мне комнату в его квартире, при условии, что его не будет в квартире с утра пятницы до вечера вторника. Хозяин в эти дни ездил к себе в селение, там у него дом, жена, дочка, которая была в отсидке у родителей по случаю отбывания мужем срочной службы. Я, конечно, согласился на такие условия. Перетащил барахлишко, пару дней приживался и уж потом, порядком искусанный комарами, отправился в свободные, честно выбитые мной дни, работать в госпиталь.
В госпитале хорошо, все знакомо, привычные запахи, привычные сцены, знакомые инструменты, родные белые халаты – в общем, «своя атмосфера». Пусть госпиталь небольшой, всего на сто коек, но в нем есть все, что нужно, а самое главное – это операционная. Ведь я в «системе» не вылазил из дежурств, оперировал с самим Фаркграфом, не с кем-нибудь, помню, как в первый раз у меня тряслись руки, когда я ассистировал ему во время операции мастэктомии по Урбану-Холину. Оголили подключичную вену, и стало как-то не по себе. Огромная темная вена и, кажется, такая тонкая, ткни пальцем – и кровь вырвется струей, забрызгает лицо, а у Фаркграфа очки, и протирать нельзя. Странное чувство, будто стоишь у ворот жизни…
Понятно, что я пошел, представился начальнику госпиталя, моложавому подполковнику с черными, как смоль, волосами и попросился работать на хирургии. Начальник меня направил в ординаторскую хирургии. А в ординаторской, это всегда так, никого не было, только по коридору шлялись сестры. Я по опыту знал, что нужно подружиться с медсестрами, они все знают, всем владеют, да и среди них есть подружки что надо. Остановил первую попавшуюся и говорю:
– Кто тут у вас ведущий хирург?
– Начальник отделения?
– Нет, ведущий, ну, как это сказать, лидер.
– Ну, понятно, вы спрашиваете про начальника отделения, так Виктор Петрович, он сегодня не будет дежурить.
«Чтоб эта дура провалилась, – подумал я, – не понимает, что ли, о чем я ее спрашиваю».
– А кто сегодня дежурит?
– Старший ординатор Дымов.
– Я где его найти?
– Он сказал, что будет к вечеру.
И ушла, дура, два слова связать не может.
Пошел я в приемное отделение, смотрю, под стеклом у дежурной сестры лежат номера телефонов водоплавающих врачей, ну, тех, кто на кораблях служит, и записочки типа: «Если привезут кого-нибудь на операцию, то позвонить…» и далее телефон и фамилия. «Конкуренты!» – сразу понял я. Пока сестра ползала по процедурному кабинету, я тихонечко эти записочки вынул из-под стекла и ушел в город. На дежурство, главное, придти первому и успеть первому же, подмыться и стать за операционный стол, а там пусть ищут, кто записочку уничтожил.
Пошлялся я по городу, выпил кофе у старой то ли церкви, то ли мечети, и пошел спать к себе, то есть, к Важе на квартиру. Прихожу, а время хоть и рабочее, но Важа дома. Сидит, пригорюнился.
– Что, – говорю, – случилось, Важа?
Важа поднял голову, я сразу понял, пьян хозяин.
– Эх, – начал Важа, – получили металла на три ракеты на подводных крыльях, две построили, а на третью железа уже нет.
– А где оно, куда делось?
– На шабашку пошло.
– А как списывать будете?
– На ржавчину, – отозвался Важа и опять опустил голову.
Я повертелся немного и опять подхожу к хозяину, спрашиваю:
– Чего все-таки такой грустный?
Важа опять поднял голову и молвит:
– День сегодня плохой, шабашки мало, только пятьдесят рублей.
– А сколько лист этого металла стоит, что вы получаете на эти самые ракеты?
– Пятьдесят рублей.
– И что, тебе мало, ведь лист толкнул налево?
– Мало! Надо много листов.
И как люди не боятся? В городе идешь среди частных домов, так кажется, что идешь среди железнограда – все крыши и стены домов обшиты листовым железом. Но это их дело. Милиция должна хищениями заниматься, а не молодые офицеры.
Лег я спать, а когда проснулся, уже вечерело, и Важи дома не было. Ну и слава Богу, у Важи не было передних зубов, поэтому когда он что-то говорил, то понимать приходилось только по отдельным словам, так что разговор не приносил приятных моментов в общении. Я быстро натянул форму и направился в госпиталь.
Нашел Дымова и говорю, как обычно принято:
– Помощь нужна?
– А ты кто? – спрашивает Дымов.
– Лейтенант, – говорю.
– А-а, на месте Гоги который?
– Да.
– А оперируешь так же, как он?
– Я не знаю, как он оперирует.
Хотя, конечно, я знал, как он режет, анекдоты по «системе» ходили.
– Ладно, оставайся, посмотрим, что ты за гусь.
Только он закончил говорить, как звонят из приемного, привезли какого-то матросика срочной службы – аппендицит.
– Ну, пошли, внук Поля Бэра, – схохмил Дымов.
Надо же, теоретика и основоположника водолазной медицины знал по имени. Выпендривался, в общем, этот Дымов.
Я быстро подмылся и стал к столу, вкатили матросика, а тот, молоденький такой грузин, все кричит:
– Дэдыко, Дэдыко!
Читать бесплатно другие книги:
