Рыжая легкого поведения Дубчак Анна
– Да я насчет того, что Соня и ты…
– А, это, – она махнула рукой, – просто ты крайне невнимательный человек, вот в чем дело.
– Так где ты была, внимательная женщина? – Логинов тоже разделся и забрался в ванну. Оказавшись лицом к лицу с Наталией, повторил в точности ее блаженный стон, закрыл глаза, прямо как она, и улыбнулся. – Неужели ищешь преступников?
– Оставь меня в покое, очень тебя прошу… Если тебя интересует, как я провела день, то отвечу: это был самый настоящий кошмар.
– И начался он в морге, так?
– Так.
Он вдруг понял, что Наталия уснула. Мгновенно. Закрыла глаза и отключилась. Грудь ее ровно дышала, но она уже не слышала его.
– Хочешь ты этого или нет, но придется тебя помыть. – Он вылил в ванну полфлакона пены и с удовольствием, не спеша принялся водить мягкой губкой по обнаженному телу Наталии. Минут через десять она открыла глаза и принялась как-то инстинктивно мыть голову, принимая помощь Игоря как должное.
– С вас сто долларов и три цента, – сказала она ему уже после того, как сполоснулась под душем и, выйдя из ванны, накинула на плечи махровый халат.
Логинов, последовав ее примеру, удивился:
– За что?!
– За созерцание моего обнаженного тела. А будешь много говорить, сдеру все двести…
Наталия была так утомлена, что даже не смогла по достоинству оценить жаркое, которое приготовила Соня. Она даже не помнила, как Логинов проводил ее до кровати.
А проснулась она в пять утра с ощущением жестокого голода. Она выспалась и чувствовала себя достаточно бодрой, чтобы пойти на кухню и, накрыв стол – заставив его всем, что только нашла в холодильнике, – еще раз поужинать, а заодно и позавтракать. После чего снова вернулась в постель и проспала до половины восьмого.
Все уже проснулись, на кухне пахло кофе и горячими бутербродами. Поймав взгляд Сони, Наталия поняла, что та догадалась об ее разыгравшемся под утро приступе чревоугодия, но это не помешало ей позавтракать еще раз.
– Как дела, прокурор? – Наталия чувствовала себя превосходно. Впереди был насыщенный день. Насыщенный в плане дел и, что самое приятное, денег. – У тебя сегодня, кажется, зарплата?
– Правильно, ласточка. Ты что-нибудь хочешь?
– Конечно. Норковое манто, моему старому уже целый год, и его надо срочно заменить… И плитку бабаевского шоколада.
– Не знаю, как насчет шоколада, но манто гарантирую.
– А ты не перепутал?
– Нет.
– Премного благодарна. Что у нас новенького? – Она уже ела третий бутерброд, когда почувствовала, что пора остановиться и отправиться на пристань за двадцатью тысячами долларов. Если бы не это обстоятельство, Наталия бы, возможно, и вообще не вышла из дому, настолько ей здесь было хорошо и комфортно. К тому же она так давно не смотрела телевизор…
– Если честно, то я уже начинаю подумывать о пенсии… Я тоже устал. Устал оттого, что мы большую часть времени стоим на месте. Ты себе представить не можешь, как мне вчера влетело за Селиванова.
– Селиванов? Ты говоришь об убийстве того самого Селиванова, скандального журналиста? Неужели вы так ничего и не нашли? Все-таки три трупа, не считая Селиванова…
– Да нет, ты спутала, три трупа нашли в операционной, не считая Бурковица. Хотя ты права, все это произошло в один и тот же день. И, что вполне вероятно, убийства журналиста и хирурга как-то связаны.
– Нет, Игорь, это просто тебе хочется, чтобы они были связаны. – Она говорила просто так, играя густой и липкой струйкой сгущенного молока, которой рисовала узоры на блюдце. Ей нравилось издеваться над Логиновым, и она никогда не упускала возможности уколоть его, упрекнуть в его лице всю прокуратуру и следственные органы в целом. – Хотя, если бы ты мне рассказал что-нибудь об этих делах, я бы… помогла…
Ей было трудно справиться со своим отличным настроением, которое плескалось где-то внутри нее вместе с утренними лучами солнца, осветившими ее отдохнувшее сознание и разбудившими в ней охотничий азарт. В такие редкие минуты Наталии казалось, что она способна на многое. Но в то же время память-предательница подсовывала ей список дел и тел, от которых веяло холодом:
1. Олечка Перова – убита, и об этом надо срочно оповестить Виктора Борисовича;
2. Лена – убита, ее скоро найдут возле автозаправочной станции;
3. Еще две молодые женщины – убиты;
4. Полина (!) – убита, потому что невозможно поверить в ее случайное падение с крыши;
5. Гуров – убит, но, скорее всего, не Полиной; на крыше наверняка был кто-то третий;
6. Кто следующий?
– Тогда слушай, рассказываю…
– Подожди, мне нужно записать.
– Что – записать?
– Как что? Что ты в кои-то веки снизошел до моих скромных криминалистических способностей.
– Ладно, не перебивай. Только сейчас мы уйдем отсюда, чтобы не мешать Сонечке – «Сонечке?! Вот даже как!» – мыть посуду…
Но, с другой стороны, Наталия вдруг почувствовала, что и Логинову как будто доставляет удовольствие мысль о том, что в их доме, квартире, где они живут, появился человек, который будет теперь заботиться о них, о том, чтобы всегда была еда, а вокруг было чисто. Неужели в нем начали просыпаться естественные человеческие желания и пороки, неужели с Логинова посыпалась лубочная позолота святости и он наконец станет нормальным ленивым и жаждущим наслаждений человеком? Тогда, быть может, он по-другому взглянет на деньги и на некоторые важные, на ее взгляд, жизненные принципы, которые позволят ей не скрывать от него свой бизнес? «Как было бы хорошо!»
Ее мечтания были прерваны потоком слов, которые она едва успевала теперь увязывать между собой, чтобы появился хоть какой-нибудь смысл… Они перебрались в спальню, легли на кровать, и Логинов начал рассказывать:
– Тридцатого мая был убит выстрелом в голову известный журналист Андрей Селиванов. Убийство произошло в его квартире… Соседи рассказали, что в квартире было много народу, они шумели, стреляли и кричали, громко разговаривали, затем послышался звон битого стекла, после чего живший через стенку от Селиванова пенсионер вызвал милицию… Еще этот старичок рассказал, что видел, как на его балконе появился высокий крупный человек и принялся спускаться вниз по пожарной лестнице. И что стреляли в него, потому что на балконной двери в нескольких местах остались следы от пуль.
– Ты вот говоришь, что Селиванов – известный журналист… Просвети.
– Он был собкором нескольких, как сейчас стало известно, крупных московских газет и писал в основном статьи разоблачительного характера, преимущественно касающиеся политиков. За пару дней до того, как его убили, он…
– Поточнее. – Наталия достала блокнот и ручку. – За пару дней, значит, двадцать восьмого мая, так? И что же случилось двадцать восьмого мая?
– Он прилетел из Рима… А вот что он там делал, пока никому не известно. Очевидно, готовил какой-нибудь очередной компромат.
– А разве вы еще не выяснили, кто на этот раз был его мишенью?
– В том-то и дело, что нет. Если бы мы это выяснили, мы бы пошли дальше, а так, говорю же, топчемся на месте… Ты все записываешь?
– Разумеется. Что дальше.
– До того как прозвучал первый выстрел, то есть до убийства Селиванова и до прихода в его квартиру еще каких-то лиц (это все по показаниям свидетелей, которые много чего слышали, но никого не видели, потому что боялись выйти из своих квартир), между убийцей и Селивановым произошел разговор, причем на повышенных тонах… И убийце удалось скрыться. Не исключено, что это и был тот самый высокий и крупный мужчина, которого видел на своем балконе сосед-пенсионер.
– То есть к Селиванову пришел человек, они крепко поговорили, после чего гость убил Селиванова, а в это время – чуть раньше или чуть позже убийства, вы этого еще не знаете – к Селиванову пожаловали еще люди, которые пришли либо по его журналистскую душу, либо, что тоже возможно, им нужен был тот человек, который убил Селиванова. В любом случае, войдя в квартиру… Кстати, она что же, была открыта?
– Да, дверь никто не взламывал, поэтому можно предположить, что замок был поставлен на предохранитель, то есть дверь была прикрыта, но не заперта, поэтому «гости», позвонив, а может, и без звонка или вообще услышав выстрел, ворвались в квартиру, но застали в ней только мертвого Селиванова. Убийца же выскочил на балкон, перелез на соседний и, спасаясь от погони, спустился по пожарной лестнице вниз (благо, всего третий этаж).
– Это все? Нет ни версий, ни улик, оставленных убийцей, ничего?
– Почему же, есть кое-что. Пуля, которой был убит Селиванов, была выпущена из пистолета немецкого образца, судя по всему, трофейного оружия, из чего можно сделать вывод, что убийца являлся либо хозяином этого пистолета, но тогда ему, значит, больше шестидесяти лет и он вряд ли так сигал бы по балконам, либо это его сын или родственник.
– Откуда такая уверенность? Этот пистолет могли сотню раз уже перепродать или передарить. Главное, что у вас нет этого пистолета, а значит, нет и отпечатков пальцев. Ну а следы обуви, отпечатки пальцев на мебели, я не знаю, косяках, ну как обычно?… Сигареты или что-то там еще?… Что-нибудь нашли?
– Никаких отпечатков пальцев, а следы обуви самые обычные, сорок пятого и сорок четвертого размеров, ботинки итальянские, которыми завален весь город и, наверное, вся страна.
– Хорошо, Бог с ним, с Селивановым. Я посмотрю… А теперь про хирурга. Разве его убили?
– С ним вообще произошла очень странная история. К нему в операционную ворвалось трое мужчин в масках, схватили медсестру, оглушили ее, а затем стали что-то требовать от Бурковица…
– Это фамилия хирурга?
– Да. Им что-то от него надо было, один из них заломил руку доктора назад, да так сильно, что вывихнул ему сустав. Но Бурковиц умер, конечно, не от этого, а от сердечного приступа. Сказал что-то и умер… В операционной было шумно, сестра, которая как раз входила в операционную буквально за минуту до смерти Бурковица, увидев бандитов, побежала по коридору в ординаторскую и вызвала милицию. Потом вернулась, спряталась за дверью, откуда студентам позволяют следить за ходом операции, и увидела вообще странную картину: один из бандитов склонился зачем-то над телом лежащего на столе больного. Было такое ощущение, будто он там что-то искал…
– Это он! – воскликнула Наталия и даже подскочила на кровати. – Это точно он!
– Кто?
– Тот самый неудавшийся хирург, который вспарывал животы своим жертвам. Ты разве не получал от Романова результаты экспертизы?
– Нет, а что?
– Но разве ты не видел, что у всех трех женщин разрезаны животы? Неужели тебе не кажется подозрительным, что в операционную врываются бандиты, что-то требуют от Бурковица, а когда он умирает, начинают копаться в животе пациента? Кстати, вы установили, кто именно лежал на столе и какую форму анестезии применил Бурковиц во время операции?
– Установили, конечно, операцию делали под общим наркозом, а пациенткой была девушка по фамилии Гольцева.
– Поздравляю тебя, прокурор, ты мечтал объединить все преступления, вот и получай: три женщины и убийство Бурковица – одного поля ягода. Это как пить дать.
– Ты думаешь, что у Бурковица было что-то такое, что он мог спрятать в живот пациента? Уж не пистолет ли, которым убил Селиванова? – рассмеялся Логинов.
– Да ты не смейся. Может, и он, откуда мы знаем? И что мы вообще знаем? Ровным счетом ничего.
– Ты допускаешь мысль о том, что Бурковиц, уважаемый в городе человек, пришел к Селиванову, наорал на него, затем убил и в свои семьдесят лет стал лазать по балконам?
– А почему бы и нет? Хотя Селиванова и Бурковица мне пока что связать нечем. Хотя ведь Бурковиц-то наверняка ветеран войны и у него вполне мог быть трофейный пистолет… Только навряд ли он поставил его на учет. Далеко не все граждане такие законопослушные, как некоторые присутствующие… – Наталия вдруг вскочила с постели: она вспомнила, что через час ей надо быть на причале. – Все, извини, я опаздываю. Пусти меня…
– Не могу, посмотри, правда не могу… Ты просто обязана сделать так, чтобы я был в состоянии идти на работу. Видишь, разве в таком виде меня пустят в прокуратуру? Там такие не нужны. Останься… Даже если мне после этого придется жениться на тебе.
– Логинов, для начала ты ответишь мне на один вопрос.
– Хоть на сто.
– Как ты думаешь, милый, что такое высший пилотаж в любви?
– Гм… Если ты об извращениях, то я хоть сейчас…
– Ты меня не понял, – серьезно произнесла она, ложась на спину и закрывая глаза, – высший пилотаж в любви – это любовь платоническая. Но тебе до нее, как я вижу… Господи, уже и чувствую… тебе до нее, я хочу сказать, далеко…
Солнечный день, причал с выкрашенным белой краской нарядным дебаркадером и сверкающей поверхностью реки с зелеными берегами – что может быть прекраснее?! Разве что двадцать тысяч долларов.
Она отлично знала этот причал, а потому смело рассказала Денисову, где именно он должен оставить пакет с деньгами. Третья опора маленького мостика располагалась перпендикулярно старой ржавой огромной трубе, которая раньше служила дренажем и в которой Наталия еще в детстве довольно часто находила маленьких черепах. Теперь там лежал небольшой черный пакет.
Самое удивительное, что на причале играли дети, ожидали катера несколько дачников с рюкзаками, на самом мостике сидели несколько мальчишек, они удили рыбу. Мирная картина. Значит, Денисов пришел сюда рано утром, чтобы никто не видел, как он будет засовывать пакет в трубу.
– Вы что-то ищете? – спросил Наталию один из мальчишек.
– Ищу. Мне тут должны были оставить несколько тысяч баксов. Не видел мужчину в черном костюме и на лимузине?
– Нет. Был здесь один ханурик, бутылки искал… Может, это ваш лимузинщик?
– Может…
Она с бьющимся сердцем вошла в воду и, сделав несколько шагов, протянула руку и вытащила из трубы пакет. Положила в сумку и быстрым шагом направилась к машине, но вдруг услышала, как мальчишки закричали ей вслед:
– Тетенька, пользуйтесь презервативами! Мы – за безопасный секс! Мы – за самый безопасный в мире се-э-экс!
Похоже, они приняли ее за какую-нибудь шлюху, которая ищет по берегу свою одежду. Или… Про «или» не хотелось даже думать: если Денисов ее обманул, она отдаст его тепленьким Логинову…
Отъехав от берега километра три, Наталия остановила машину и, достав из сумки густо вымазанный старой ржавчиной пакет, открыла его. Деньги были там. Она вытащила их и пересчитала. Ровно двадцать тысяч долларов. Отлично. И кто бы мог подумать, что у обычного, даже скромного, российского бизнесмена дома находится такая наличность! К деньгам прилагалась записка: «Спасибо. Д.Д.». Очень трогательно. Лучше бы оставил коробку конфет или что-нибудь в этом духе. Вот подсчетами, сколько коробок с шоколадными конфетами она могла бы купить на все эти деньги, Наталия и заполнила время, требующееся для того, чтобы доехать до квартиры Перовых.
Глава 10
«ТИХО! ИДЕТ ОПЕРАЦИЯ!»
Виктор Борисович, казалось, ждал ее.
– Вы один? – как можно тише спросила Наталия, лихорадочно соображая, каким образом сообщить страшную весть о смерти дочери.
– Да, один. – Перов выглядел еще хуже, чем в их первую встречу. Он сильно сдал и теперь казался больным стариком. – Жена ушла к портнихе.
– К портнихе? – Она чуть было не прокомментировала этот факт, но вовремя сдержалась: это не ее дело.
Однако Перов понял ее, поэтому лишь махнул рукой куда-то в сторону и горько усмехнулся:
– Пусть ее… – И сразу же, без перехода: – Ее нашли?
– Но откуда?…
– Я чувствовал. С самого начала. Я же сказал вам, что Оля не такой человек, чтобы уйти, не предупредив. Что с ней? И… где она?
Только при слове «где?» голос его дрогнул, и он тихо зарыдал, уткнув свое маленькое узкое, как у птицы, лицо в ладони.
– Я могу вас отвезти…
– Нет… Я сам. Но вы хотя бы можете сказать, что с ней? Как она умерла? Ее не изнасиловали? Знаете, она всегда была закомплексована на этот счет, это моя вина, мне надо было уделять ей побольше времени, чтобы она не чувствовала себя… понимаете, она считала себя уродиной…
– Нет, ее не изнасиловали. Вы сейчас в таком состоянии, что было бы лучше, если бы я отвезла вас в морг.
– Хорошо. Я согласен. И не верьте мне, что я был готов к этому известию.
Я надеялся, Боже, вы себе представить не можете, как я надеялся… Но поедемте… Скорее…
Наталия оставила его одного у дверей морга.
В машине достала сигареты и закурила. «Нет, все же невозможно привыкнуть к смерти…»
Она поехала к Логинову в прокуратуру. Почти ворвалась в его кабинет.
– Как хорошо, что ты один! Мы же с тобой не договорили. Что там было дальше, с Бурковицем? Мне необходимо знать все, что связано с его смертью. Как зовут ту медсестру, которая видела людей в масках… Да и вообще, ты же мне ничего не рассказал, приехала ли милиция, и когда…
– Ты удивляешь меня, Наташа. Иногда я поражаюсь твоей осведомленности, а про случай, о котором знает каждый житель нашего города, ты узнаешь чуть ли не последней.
– Последней, ну и что?
– А то, что милиция приехала почти вовремя.
– Что значит «почти»?
– Это значит, что когда они ворвались в операционную, началась стрельба, которую открыли люди в масках… Их перестреляли, но, как утверждает та же медсестра, одному все же удалось скрыться.
– Тоже через балкон? И это был какой-нибудь семидесятилетний старик?
– Не ерничай. Не забывай, где ты находишься и с кем…
– Хорошо, не буду. Значит, одному удалось скрыться. А остальные двое? Ведь бандитов-то было трое?
– Двух других убили в перестрелке.
– Наконец-то! И кто же они?
Логинов поднялся из-за стола и подошел к окну – любимая поза, поза раздумий…
– В том-то и дело, что я не могу тебе ничего сказать об этих людях. Мне позвонил сам Сабуров…
– Это кто, напомни мне, пожалуйста.
– Генерал ФСБ, вот кто. Он распорядился, чтобы я все дела передал им.
– Какие еще дела?
– Документы, которые составляются в подобных случаях. – Логинов заметно нервничал: он терпеть не мог такие вот звонки, от которых рушились все версии и работа его сотрудников сводилась к нулю. – Наши люди убили этих двух парней, а они… короче, они из команды президента, понятно?
– И ты молчал?! Неужели ты так ничего и не понял? Они же искали что-то в операционной! Люди президента приезжают в провинциальный город, находят Бурковица и что-то от него требуют, тот перед смертью, возможно, произносит что-то, и они начинают искать нечто, за чем они и приехали сюда, в лежащей на операционном столе девушке… Но не находят и начинают искать в других девушках. Почему? Ты не задавал себе этого вопроса? У вас есть списки девушек – может, не только девушек, но и мужчин, – которых в тот день оперировал Бурковиц?
– Нет.
– Короче так, меня интересует медсестра. И если ее не окажется в живых, то виноваты в этом будете только вы.
– Мне не нравится, когда ты со мной разговариваешь в таком тоне! – закричал Логинов, и в кабинете сразу стало очень тихо.
– Мне тоже кое-что сегодня не понравилось… И вчера, и позавчера… Я ухожу, Логинов, и запомни: еще раз на меня крикнешь… ударю. Научусь и ударю. Больно.
Никогда еще им не приходилось так серьезно ссориться. Наталия и сама понимала, что мужчины не прощают снисходительного к ним отношения, но и сдерживаться больше не могла.
Уже в машине, когда она немного остыла, ей стало жаль произнесенных в самом конце наиглупейших слов. Хотя она ведь сказала именно то, о чем думала последние несколько месяцев. А именно о физической подготовке. Вернее, об отсутствии таковой у нее. Изнеженное существо, способное лишь бить по клавишам да иногда работать мозгами, она страдала от своего физического несовершенства и хотела научиться давать отпор физически, руками и ногами. Стройная и гибкая, она была уверена, что сможет обучиться элементарному бою, не важно, к какой культуре он будет относиться. Но природная лень тормозила ее поход в спортзал. Даже само слово «карате» или тот же «спортзал» вызывали у нее мороз по коже. «Пожалуй, надо бы начать с психолога, чтобы он убедил меня в необходимости таких занятий…»
Медсестра оказалась жива, и звали ее Машей. Высокая, черноволосая, с раскосыми карими глазами, Маша согласилась поговорить с ней только после того, как Наталия предъявила свое удостоверение. Для таких девушек, как Маша, достаточно просто показать красную лакированную «корочку» с золотым тиснением, чтобы выпытать всю их подноготную до седьмого колена.
– Пойдемте в ординаторскую, там все равно никого нет…
– А мы не могли бы сейчас пройти в операционную, ту самую, где все это и происходило, и ты мне все показала бы, а?
Маша послушно кивнула головой и уверенно направилась к белой двери в конце больничного коридора, над которой висела стеклянная табличка с красной надписью: «Тихо, идет операция!»
– Здесь надо ремонтировать проводку…
– Ты хочешь сказать, что операционную до сих пор не отремонтировали после всего того, что здесь произошло?
– Отремонтировали, мы даже недели две работали, делали операции, а потом произошло короткое замыкание… Должно быть, пуля пробила провод… Я вообще-то не разбираюсь…
– Расскажи, Маша, как все произошло?
Они стояли как раз в том месте, в маленьком коридорчике с матовой стеклянной стеной, которая имела эффект прозрачности лишь с одной стороны: хирурги, работающие в операционной, не могли видеть следящих за операцией студентов медицинского института, в то время как последние видели всю операционную как на ладошке. Именно этим обстоятельством и воспользовалась Маша, спрятавшись в коридорчике и прекрасно осознавая, что бандиты, оглушившие хирургическую сестру и скрутившие руки Бурковицу, ее не видят, в то время как она видела абсолютно все.
– Как я потом узнала, все трое вошли в хирургическое отделение в белых халатах и ничем от остальных посетителей не отличались…
– У вас что, можно навещать больных в любое время?
– Если честно, то да. Это только для порядка висит расписание, а так… Сами понимаете: больница… Поэтому-то на них никто внимания и не обратил. Когда они подошли к операционной, в коридоре, как нарочно, никого не было, поэтому они беспрепятственно ворвались прямо во время операции и, не обращая внимания на то, что на столе лежала больная, подошли к Ольге Петровне и ударили ее чем-то по голове. Она вскрикнула и упала на пол…
– Скажи, а как вел себя Бурковиц? Этот визит был для него неожиданным или же он, предположим, знал об их приходе и, скажем, нервничал? Ты ничего такого не заметила?
– Лев Иосифович был человеком достаточно общительным, но в то же время определить, находится он в состоянии душевного волнения или нет, было практически невозможно. Он всегда был ровным, улыбчивым…
– А эту улыбку нельзя было назвать истеричной или, скажем, фальшивой? Губы растягиваются, получается нечто вроде вымученной улыбки, а глаза бесстрастные… Каким он был, ваш Бурковиц?
– Даже и не знаю, что ответить… При всем его обаянии, улыбчивости, как я уже сказала, его ни в коем случае нельзя было назвать простым. Лев Иосифович был человеком сложным сам для себя. Сложным для себя и хотел казаться простым для окружающих.
– Это не для средних умов… Тогда скажи, в котором часу он пришел на работу и сколько операций успел сделать до того момента, как сюда ворвались бандиты?
– Он чуть задержался. Пришел около одиннадцати.
– А он не сказал, почему задержался?
– Мы же его не спрашивали… Но выглядел он так, словно на работу бежал, я видела, когда проходила мимо ординаторской, как он расчесывается перед зеркалом и промокает лоб платком, и еще тогда подумала, что в его возрасте так бегать…
– Но почему ты решила, что он бежал?
– Да потому что его рубашка, которую он оставил за ширмой, где переодевался, была совсем мокрая. Он вспотел.
– А ты всегда берешь в руки его рубашки? Я просто хочу выяснить, как ты определила, что рубашка мокрая?
– Просто мне тоже надо было переодеться, я зашла за ширму, как это делаю каждый день, после того как за ней переоденется Лев Иосифович, и когда стала перевешивать его рубашку на плечики, чтобы убрать в шкаф – он иногда забывает это сделать, – то обратила внимание на то, что она мокрая.
– А раньше такого не случалось?
– Вы имеете в виду, не опаздывал ли он? Очень редко. Но никогда еще не выглядел таким взмыленным…
– А кого именно он должен был тогда оперировать?
– У меня есть список. Да, если вам интересно, то могу добавить, что Бурковиц вообще человек непьющий, но в то утро я видела, как он достал и откупорил бутылку коньяку. Таких бутылок у него целая батарея. Пациенты дарят, а он складывает в шкаф. Так вот… он выпил одну рюмку.
– В вашем присутствии?
– Даже не знаю, как сказать… Я вошла как раз в тот момент, когда он… пил… Но, увидев меня, спокойно поставил рюмку с бутылкой обратно в шкаф и как ни в чем не бывало спросил, все ли готово к операции.
– Значит, первую операцию он провел в двенадцатом часу?
– Да.
– А когда появились бандиты?
– Около шести.
– Сколько операций вы сделали в тот день?
– Подождите минуточку, я сейчас принесу журнал…
Она вернулась через пару минут с журналом, открыла страницу, на которой стояла дата «30 мая».
– Шесть операций. И все – аппендицит. Причем пять из них – плановые. И только последнюю девушку привезли с перитонитом, с гнойным воспалением… Бурковиц собрался уже уходить, как ему позвонили и сообщили, что поступила пациентка с тяжелым случаем…
– Скажи, неужели он был в состоянии сделать шесть операций за один день?
– Ему ассистировала Ольга Петровна, которая очень хорошо и быстро накладывает швы.
– А где она, кстати?
– На море. Она сразу же после похорон Льва Иосифовича взяла отпуск и уехала в Сочи.
– Понятно. – Наталия достала свой блокнот и, взглянув на список больных, которых оперировал в тот день Бурковиц, вздрогнула, увидев под первым номером Перову Ольгу Викторовну…
– Скажи, Маша, кто-нибудь, кроме меня, интересовался уже этим списком?
– Конечно. Здесь было много ваших людей.
– И кто-нибудь из них переписывал фамилии, как вот сейчас собираюсь это сделать я?
– Только один. Симпатичный такой, черненький… молодой и, как мне показалось, не совсем здоровый.
– А почему ты так решила?
– Потому что он был очень бледный и один раз, когда нечаянно задел плечом дверь, аж скривился от боли…
– Он показывал тебе какой-нибудь документ?
– Да, конечно. Он из ФСБ. Хотя мне показалось, что я уже видела его раньше в больнице… Возможно, он лежал у нас.
– Хорошо. Итак, начнем с самого начала. Они ворвались, ударили Ольгу Петровну чем-то по голове, и она упала на пол… Что было дальше?
– Один из них подошел к Бурковицу и что-то спросил у него.
– Как отреагировал Бурковиц?
– Он что-то проговорил и развел руками, как обычно делают люди, когда хотят сказать, что произошло недоразумение или что-нибудь в этом роде… Тогда ему заломили руки за спину, Лев Иосифович скривился от боли и выкрикнул какую-то фразу, словно бросил им в лицо, после чего глаза его закатились и он начал оседать… Один из мужчин, тот, что заломил ему руку за спину, пытался даже как-то поддержать его. Но Лев Иосифович уже умер… Между прочим, я почему-то тогда подумала, что все это как-то связано с его хобби.
– А что у него за хобби?
– Он же всю жизнь занимается антиквариатом. К нему люди со всей страны приезжают. Я была у него дома, всего одну минуту, так у него там целый музей! Картины разные, статуэтки…
– Понятно… Итак, ему заломили руки за спину, и потом? Что было потом?
– А потом началась стрельба.
– То есть мимо тебя пробежали милиционеры, в которых начали стрелять бандиты, так?
– Да, так. Но и они тоже стали стрелять, ранили одного из бандитов, правда, ему удалось сбежать…
– Но каким образом?
Маша повернула голову:
– Видите?
Наталия посмотрела в ту сторону, куда повернулась Маша, и в противоположном конце коридорчика, в котором они находились, увидела железную дверь.
– Что это, неужели грузовой лифт?
– Вот именно. Сюда, на второй этаж, при помощи этого лифта поднимают продукты из столовой и прочее…
– Значит, ты видела его совсем рядом?
– Видела. – Она опустила голову. – Но ничего не могла поделать…
– Я понимаю… Странно было бы, если бы ты попыталась ему помешать. То есть он успел открыть дверь лифта, прежде чем сюда прибыла милиция?
Читать бесплатно другие книги:
