Смертельный поцелуй Дубчак Анна
– Не бери в голову.
– Понимаешь, она – Романова, ты – Романов, но у меня и в мыслях не было, что вы троюродные брат и сестра. Мне очень жаль, что я своим рассказом о ней только растравила твои раны…
– Да чего уж там… С кем не бывает… Но я не понимаю, зачем ты приносишь мне еду? Если тебя интересуют трупы, я расскажу тебе все и на голодный желудок. Мы же свои люди, в конце-то концов! А то мне становится как-то неудобно…
– Брось. Мы ведь должны помогать друг другу.
– Но продукты, и в таком количестве… Утебя что, денег много?
– Не будем говорить о деньгах. Я пришла к тебе, чтобы расспросить о матери и дочери, которых убили вчера в библиотеке. Бартоломей.
– Хорошо, пойдем, я их тебе покажу.
– У тебя еще не готовы результаты экспертизы?
– Вообще-то нет, но предварительную информацию я, пожалуй, смогу тебе дать. Значит, так… – Они вошли в просторный холодный зал, где на столах лежали вскрытые тела Анжелики и Светланы. – Очень интересные экземпляры. Дочь похожа на мать, но, в отличие от нее, девственница. А это в наше время, сама понимаешь, редкость. Но девственность у нее, скажу я тебе, искусственная.
– Как это?
– А вот так. Эта девочка пожила в свое удовольствие под прикрытием мамочки, а потом, когда наступила пора выходить замуж…
– Это в семнадцать-то лет?!
– Ну и что?… Ей совсем недавно сделали операцию по восстановлению девственной плевы. Сейчас это встречается сплошь и рядом. Эта девочка прошла огонь и воду. Уверен, у нее было очень много мужчин, на это указывает состояние ее тела. Я уж не буду углубляться в подробности, но это факт… Для нее не было ничего невозможного…
Наталия покраснела.
– Она умерла, потому что ее удушили? Или же ее изнасиловали?
– Нет, никто ее не насиловал. Скорее всего, ее вообще невозможно было изнасиловать. Эта особа жила активной половой жизнью, пока ее, грубо говоря, не зашили. Но после этого она продолжала встречаться с кем-то, кто пользовался ее благосклонностью… И навряд ли это был ее жених. Перед женихом (а я уверен, что он существует) она разыгрывала из себя полную невинность. Похоже, брак ожидался выгодный для обеих сторон…
– Послушай, Василий, а не слишком ли это глубокий анализ для патологоанатома?
– Думаю, что нет. Да, ее удушили, а потом отрезали кисти обеих рук. Причем действовали острым ножом и довольно грубо, неумело…
– Я вот все думаю… Как так получилось, что в вечер убийства уборщица не заглянула в этот шкаф? Надо будет узнать, кто должен был в тот вечер убираться. Извини, это я так, в плане рассуждений…
– Да ничего… Но ты не забывай, что многие уборщицы приходят на работу ранним утром, а не вечером.
– Действительно…
– При случае выясни, не страдала ли эта девица болезнью почек.
– И это ты у меня спрашиваешь? А разве ты не можешь определить, страдала или нет?
– Не в этом дело. Почки у нее в порядке. Но в крови и моче я нашел большое количество мочегонного препарата. Впрочем, и у ее матери тоже. Понимаешь, все без исключения люди склонны к самолечению, вот я и подумал, что они обе, и мать и дочь, могли наглотаться этой дряни, которую рекламируют всюду, чтобы якобы очистить организм… Вобщем, тебе решать: узнавать или нет…
– Подожди, я все поняла. Убийца подмешал в кофе этот препарат. Как он называется? – Она достала блокнот и под диктовку Василия написала: «уринофлор». – Спасибо. Это уже кое-что. А что они вообще ели в тот день?
– Ты не поверишь, но… селедку. Видишь, как все просто? Дома они поели селедки, напились кофе и пошли в библиотеку. Так?
– Нет, не так… Кофе они пили в библиотеке. Там вчера днем работал буфет, что-то вроде филиала от близлежащего кафе, с бутербродами, булочками… Вообще-то довольно удобная вещь, особенно когда приходится подолгу корпеть над книгами, а живешь ты у черта на рогах и не имеешь возможности съездить домой пообедать.
– Ты хочешь сказать, что убийца находился где-то поблизости от буфета и сунул в стаканы с кофе эти быстрорастворимые таблетки уринофлора?
– Не обязательно. Эти таблетки он мог сыпануть и в термос, потому что кофе привозят в большом термосе.
– Стало быть, у него была возможность сделать это еще в кафе. Как я тебе? – важно заметил Василий и тряхнул своими желтыми редкими волосами. – Чем не следователь?
– Да, больше того, убийца мог вообще проникнуть к ним в дом и накормить их до отвала селедкой. Хорошо, что там с Анжеликой?
– Ей немногим за сорок. Видно, что эта женщина в молодости испытала много тяжелого, поскольку организм надорван… Но в последнее время она вплотную занималась своим здоровьем, бросила курить, хотя раньше курила много. Хочешь, покажу тебе ее легкие?
– Нет уж, уволь.
– Кроме того, она сделала себе буквально с полгода назад пластическую операцию. Подойди, я тебе покажу шрамы за ушами… Видишь?
Наталия смотрела на лежащую перед ней довольно худенькую рыжеволосую женщину с блестящим посеревшим лицом и почерневшими плотно сжатыми веками.
– А почему у нее блестит лицо?
– Потому что она пользовалась специальным кремом для поддержания влажности и упругости кожи. А вот еще… обрати внимание на ее брови. Видишь, они четко выделяются? Это своеобразная косметическая татуировка, которую делают в нашей «Кристине»…
– А ты-то откуда знаешь?
– У меня есть знакомая девушка, которая месяц назад сделала себе этот татуаж. А что, довольно умно придумали.
– Я не перестаю удивляться тебе, Василий… Ты необыкновенный человек. Спасибо тебе. А могу я посмотреть на их одежду? Она у тебя?
– Пока – да. Но сегодня увезут, чтобы отдать мужу.
– Можно я взгляну?
– О чем речь?! Пойдем. Но только там все в крови…
В помещении, напоминавшем склад, где стояли старые покосившиеся металлические столы, колченогие стулья, какие-то жестяные ведра и большой стеллаж со старыми газетами и прочим хламом, лежал большой полиэтиленовый пакет.
– Вот, можешь все вытряхнуть на пол и просмотреть.
– А у тебя не найдется лишняя пара резиновых перчаток? Свои я забыла дома.
– Найдется, причем новая.
Надев тонкие резиновые перчатки, она принялась ворошить вещи Анжелики и Светланы Бартоломей. Костюм из буклированной серой шерсти явно принадлежал Анжелике Валерьевне. От него до сих пор исходил тонкий аромат духов. Правда, смешанный с запахом крови. В кармашке жакета она нашла тюбик с губной помадой розового цвета и несколько заполненных листочков с шифрами и названиями книг. Очевидно, тех, которых не оказалось на месте, но которые она хотела бы взять почитать. Наталия спрятала листочки в сумку в надежде, что сравнит названия этих книг со списком литературы, изъятым следователем вместе с формуляром. Вся, абсолютно вся одежда была пропитана кровью.
– Ну что, ничего не нашла? – спросил Романов, появляясь в дверях со сложным бутербродом, именуемым «волна»: хлеб, сверху ветчина и сыр.
Наталию чуть не стошнило.
– Василий, как ты можешь здесь есть?
– Запросто. Ну так что, спрашиваю, откопала что-нибудь новенькое?
– Ничего, кроме помады. Все вещи куплены в фирменных магазинах, я даже знаю где. У нас не такой большой город, поэтому несложно вычислить. Если ты не возражаешь, я тебе еще позвоню, хорошо? Да, чуть не забыла, ты случайно не знаешь, кто из наших известных врачей-гинекологов производит операции, наподобие той, что сделали Светлане Бартоломей?
– Я могу только догадываться. Но у меня есть приятель, который знает о таких вещах не понаслышке. Я поговорю с ним.
– Спасибо.
– Это тебе спасибо. Если бы не ты, я помер бы с голоду или, того хуже, принялся бы за мертвечину… – И он захохотал, давясь бутербродом.
Наталия почти выбежала из морга. Обстановка действовала угнетающе. Мысль о том, что Романов, искромсав тело девушки, умудрился определить, что она перенесла гинекологическую операцию, и сделать отсюда далеко идущие выводы, пугала: неужели и после смерти люди уязвимы в плане сохранения тайн? Пусть даже эта Светлана, по словам Романова, и вела беспутную жизнь, развратничала напропалую, но ведь окружающие (в частности, работники библиотеки) знали ее совершенно с другой стороны… А может, это просто фантазии Василия? «Ничего, время покажет. Главное, найти этого гинеколога. Если мне не изменяет память, подобные операции уже давно стали делать легально. Плати деньги – и устраивай свою личную жизнь».
На улице было темно, сыро и противно. «И это называется весна? Да в гробу я видела такую весну…»