Коло Жизни. Бесперечь. Том второй Асеева Елена

– Надо было, Отец, предупредить нас, что девочку нельзя прощупывать. Мы бы не стали, – взволнованно протянул Асил, и первым тронувшись с места, направился к старшему брату, который точно малое дитятко прижимал к себе притихшую Еси.

– Нет… я сделал так нарочно, чтобы убедиться в моих предположениях, – неспешно отозвался Перший, – надобно было убедиться.

Меж тем старший Атеф приблизившись к брату, остановился подле. Он медлительно протянул в сторону головы девушки левую руку и кончиками перст нежно приголубил ее долгие, распущенные волосы. Крупные мурашки махом покрыли тело Есиньки и она тягостно дернулась, от близости тех с коими была едина своим естеством. Глухие рыдания нежданно вырвались из юницы, и горячие потоки слез стали заливать не только ее щеки, но и материю сакхи Першего. Сызнова порывисто вздрогнула вся ее плоть, а посем вроде окаменев, застыла, одначе, стенания не прекратив.

– Ну, милая наша, что ты? Что случилось? – полюбовно протянул Асил и положил на застывшую голову девушки, где волосы встали дыбом, всю ладонь.

– Вы… вы.., – прозвучало столь низко, смешиваясь с резкими рывками стона, не схожего с мягким голосом Есиславы и тотчас перста у нее на руках и ногах свела мощная корча так, что тело выгнулось дугой в районе позвонка. – Не слышите… Вы меня не слышите… Я кричал… звал… Мне так больно… больно, – низкое шептание срыву потухло и теперь проплыло лишь раскатистое всхлипывание, словно пронзительного стенания.

– Тише… тише, наш милый малецык… Наша бесценность, – продышал встревожено Перший и припал губами ко лбу девушки. – Прошу умиротворись… мы подле… подле тебя.

Тело юницы порывисто дернулось и немедля с него спала окаменелость, а с конечностей корча, вновь придав им вялость. А миг спустя прекратились всхлипы и рыдания, точно Еси потеряла сознание… однако все еще слышался вкрадчиво-нежный бас-баритон Першего, трепетно шепчущий в сам мозг:

– Остынь… моя бесценность… драгоценность… умиротворись… умиротворись…

Трепетные уста старшего Димурга более не касались лба Есиславы, и даже не ощущалось его столь надобной для Крушеца близости, вспять какая та сырость плыла подле нее. А может девушка просто покоилась во влажных, высоких травах неспешно покачивающих своими долгими отростками, усыпанных крупной росой и шепчущих полюбовные величания ей в уши… в мозг… в естество.

– И, что велел Родитель? – послышался бас-баритон Небо, единый голосу Першего, всего-навсе отличный малой властностью.

– Велел срочно привезти к нему девочку. Все, что давеча сказывали бесицы-трясавицы, подтвердилось. Наблюдается мощный сбой в кодировках. И теперь нашему малецыку помочь может лишь Родитель… Помочь… спасти от гибели нашего бесценного, дорогого малецыка, – отозвался Перший и тембр его гласа, болезненно дергался при каждом произнесенном слове. – Родитель попытается перекодировать лучицу.

– Перекодировать, – теперь в такт толкованию старшего брата озабоченно откликнулся Асил.

Пришедшая в себя Еси, открыла глаза, немного погодя сообразив, что лежит на правом боку, на облачном кресле, том самом оное возникло под ней из собранных мановением руки старшего Димурга сизых испарений. Впрочем, кресло, ноне многажды удлинившись, потеряло ослон и облокотницы, став похожим на широкий топчан. Оный поместился как раз между облачными креслами Першего и Небо, и расположенного напротив дымчатого сидалища Асила. Посему стоило Есиньке открыть глаза, как она увидела лицо старшего Атефа, каковой тотчас нежно ей улыбнулся. Рука Першего, это она понимала по особому чувству тепла, что пробежало по всей плоти, мягко коснулась ее головы. Тем движение Бог самую толику придавил ее к топчану, не позволяя подняться, единожды ласково приголубив дланью распущенные волосы.

– Ты думаешь, брат, у Родителя получится перекодировать лучицу… Это ведь не вновь рожденная лучица, а уже впитавшая в себя человеческую суть? – нескрываемо тревожно поспрашал Небо, и слегка подавшись вперед с кресла склонив голову, воззрился в лицо юницы.

А Еси нежданно резко качнула головой, так как порой изгоняла дымчатые воспоминания, ибо взглянув в лицо Небо, приметила его полную одноприродность черт с Першим. Не только как оказалось голосом, но и образом, сиянием кожи, фигурой Рас был схож с Димургом, а разнился со старшим братом молочностью наружного покрова, цветом волос, брадой, усами и голубыми очами.

– Не знаю… Ничего не знаю, малецык. Я и сам встревожен, если не сказать более, – Перший прервался, ощутив покачивание головы девушки.

Он, не мешкая, притулил к ее лбу перста, по-видимому, проверяя состояние Крушеца, и тот же миг застыли в своих желтоватых креслах его братья.

– Впрочем, Родитель был хоть и обеспокоен, но достаточно бодр, – продолжил сказывать Перший немного погодя, все еще не отводя перст от головы девушки. – И успокаивал меня. Указав немедля привезти девочку, або тянуть нельзя. Судя по всему, сбой начался уже давно, и мы его не заметили. Эта порывистость, обрывочность воспоминаний говорит, что коли не принять в ближайшее время мер, девочка тронется умом… Мгновенно выйдет из работы мозг, и нам уже будет не спасти лучицу. Не понимаю… не понимаю, как мы могли пропустить хворь. Ведь перед соперничеством проверяли лучицу бесицы-трясавицы. И я… я лично посылал отображение Кали-Даруге, Родителю и получил от них разрешение… – Перста Димурга легохонько затрепетали и, чтобы волнение не передалось Крушецу, он торопко убрал их от лба, принявшись голубить ей волосы. – Не ведаю, что и подумать, мой бесценный малецык, сколько он перенес боли, тревоги, в первой жизни… И вот наново началось. Я говорил Родителю, что это особая лучица, с особой чувствительностью и не надобно… не надобно с ней так грубо. – Бог слегка качнул головой, тем мановением стараясь скрыть обуявшее его расстройство, отчего вновь потревожил в венце змею, широко раскрывшую свою пасть и вывалившую оттуда голубоватый язык, принявшийся ощупывать собственную треугольную голову. – Родителю порой не втолкуешь ничего… А днесь и вовсе сказал, что коль ему не удастся снять болезненность лучицы, он возьмет ее взращивание на себя. А это значит, нарушит целостность Галактик. Он не позволит нам погубить лучицу, точно не сам в том все время участвовал, – негодующе дополнил Перший, и враз сменил тон на значимо мягкий, – не позволит… Потому предупредил, что коль решит изъять лучицу пойдет на обесточивание Галактик.

– Когда ты полетишь? Или ты?… – не договаривая, вопросил Небо, и с такой любовью и нежностью оглядел девушку… не прощупывая, однако точно взирая сквозь нее аль в саму глубь ее мозга.

– Полечу. Конечно, полечу. Не посмею подвергнуть опасности жизнь девочки. Она сейчас бесценна для нас всех, – досказал старший Димург, и, убрав руку от девушки, вероятно оставшись довольным ее состоянием и разрешив тем самым подняться. – Как только все будет готово к полету. И надо решить еще одно затруднение. Нужно, чтобы кто-нибудь из вас отправился со мной, абы девочка была опекаема нами двумя. Это единожды удержит от рывков лучицу, и думаю, успокоит ее во время полета.

Есислава неспешно поднялась с топчана и сев, тревожно обозрела Богов, понеже слушая их речь, кажется, только сейчас поняла, о чем они говорят… Говорят. Зиждители толковали о Родителе, к которому хотят ее отвезти. Родителю, как сказывал о нем Стынь, Верховному Божеству, Творцу Галактик лежащих окрест Млечного Пути, Истоку и Отцу всех четырех старших Зиждителей.

– Я не куда не полечу, – негромко отозвалась Еси, ощутив, как дикий страх окутал всю ее плоть и надавил на внутренности. Ибо находится подле этих трех старших Богов, было тревожно. И мощь Зиждителей чувствовалась не только в самом помещение залы, но и в каждом движение, каждом пророненном слове.

– Успокойся милая, успокойся, – достаточно ровно произнес Перший, и, подняв с облокотницу руку протянул ее в направление юницы. – Пойдешь ко мне, любезная моя девочка? – перста Бога призывно дрогнули.

Они так легонько затрепетали, что Есислава не увидев, а почувствовав их движение, враз повернула голову в сторону Димурга и судорожно качнулась. Желая кинуться к тем перстам и утонуть в плывущей любви и одновременно не позволяя того себе сделать, так как, понимала, тогда она уступит требованию Першего и позволит себя увезти от Липоксай Ягы и Стыня. Димург узрев покачивание и борьбу, однозначно проходящую лишь в человеке, оно как Крушец пребывал сейчас в покое, поднялся с кресла, и, шагнув к облачному топчану на котором сидела Есинька, опустился пред ней на присядки. Спешно пыхнув, вроде выпустив из себя дым, собрался в пухлый ком под девушкой облачный топчан и разком, всколыхнувшись, приподнялся вверх так, что лицо ее оказалось напротив лица Бога… Лица такого дорогого… близкого… недоступного… к которому, единожды питали любовь Крушец и Есислава… любовь… И, несомненно, испытывали досаду лучица и плоть.

– Наша бесценность, – бас-баритон Першего заполнил своей мягкой, низкой певучестью всю залу и, словно заключив в объятия тело, волосы, губы облобызал, так как когда-то делали пальцы демоницы Кали-Даруги. – Тебе нужно. Необходимо полететь со мной к Родителю. – Есиславушка слегка качнула головой, тем не менее, не в силах преодолеть мощь и властность голоса Бога. – Необходимо, чтобы прекратились воспоминания, каковые тебя мучают. Поверь, моя девочка, это будет не долгое путешествие, а после возвращения мы излечим твой глаз, и ты вернешься к Липоксай Ягы здоровой, бодрой, полной сил. Прошу, тебя, Еси согласится и не противится моим повелениям. Поелику я не могу нарушить волю Родителя и обязан тебя к нему привезти, но мне не хочется это делать силой или как-то воздействовать на тебя. Мне нужно, чтобы ты по доброй воле согласилась ехать, оно как сие надобно тебе… тебе, Еси.

– Оно надобно не мне, а вашей лучице, – в гласе девушке послышалась дерзость присущая не Крушецу, а человеку который обладал, по сути своей, непочтительностью к замыслам божьим и почасту поступал, нарушая предписанные ему законы, вскрывая выставленные в нем кодировки, ломая традиции, верования, согласно собственных разумений. – Лучица, лишь она для вас имеет значение… Лучица, которая живет во мне и все это время мучает… изводит меня… дотоль судорогами… теперь воспоминаниями и стенаниями.

– Ты и есть лучица, вы с ней единое целое… неразделимое, – мягко отметил Перший и удлиненным, конической формы указательным правым перстом провел по коже девушки очерчивая линию от переносицы по спинке носа, губам, подбородку, к шее, остановившись на материи небольшого стоячего воротника годовщины и резко дернув рукой вправо, с тем смахнул с полотна ткани бурые, засохшие пятна юшки.

– Нет не целое. Не всегда, только порой… Порой Крушец, это я, – слышимо только для Першего прошептала юница, ощущая на лица, где коснулись его перста кожи легкий трепет, точно разбежавшихся в разные стороны мельчайших мурашек.

Есислава самую малость неотрывно смотрела в крупные очи старшего Димурга, где верхние веки, образовывая прямую линию, прикрывали часть радужной темно-коричневой оболочки занимающей почти все глазное яблоко, окаймленной по краю тонкой желтовато-белой склерой. А после, очевидно, подталкиваемая Крушецом, раскрыла руки, и, обхватив Бога за шею, юркнув вниз прижалась к его груди губами, сомкнув очи, и тем действом разрешая себя увозить. Перший, незамедлительно поднялся на ноги, одной рукой удерживая юницу подле себя, осознавая, что поколь она так близка… она и согласна.

– Итак, брат, – тотчас молвил Небо, дотоль недвижно замерший в своем облачном кресле, как и старший Атеф, боявшийся спугнуть девушку. – Кто с тобой полетит?

– Асил, – тоном не терпящим возвращения сказал Димург, принявшись медлительно фланировать вдоль залы прижимая девочку к себе. – Здесь остается Опечь, а его поколь пугает общение с Асилом.

– Ты, обещал разрешить данную размолвку, Отец. Нам ведь нужно встречаться с малецыком, – удрученно откликнулся Атеф и в такт его приглушенному дыханию затрепетали в венце на платиновом древе все листочки, цветы и плоды, а веточки малешенька качнулись вниз… вверх одновременно всколыхав дымчатые с рыхлыми боками облака в кресле.

– Конечно, мой дорогой малецык, – согласно отозвался Перший, на чуть-чуть останавливаясь обок сидящего в кресле младшего брата и перстами левой, свободной руки нежно провел по виску и его щеке. – Немного погодя, я все улажу… Но сейчас, моя бесценность, ты должен отправится к себе на батуру, и предупредить Круча и Отеть, что отбываешь… И пусть, малецык, здесь останется Небо. Он знает, как нужно вести себя с Опечем и Кручем, и, конечно, приглядит за Стынем, к каковому нужно иметь подход, ибо он в последнее время стал слишком малоуправляемым. Поколь я был у Родителя, Стынь принес сюда девочку, желая поправить ей глаз. И благом оказалось, что на тот момент Родитель отозвал Сирин-создание, ведь могла пострадать Трясца-не-всипуха, да и наше соперничество оказалось под вопросом.

Асил незамедлительно обхватил поглаживающую его руку старшего брата, и, приникнув устами к подушечкам его перст, нежно их облобызал. Лишь после того он медленно поднявшись с кресла, доколь, право молвить, застыл обок Димурга, с теплом поглядывая на девушку.

– Перший, – произнес Небо, также поднимаясь с кресла, да направляя свою поступь к стоящим братьям. – Мы же договаривались, – принявшись толковать мысленно, – договорились насчет отпрысков. Зачем было рвать девочку, ведь отпрысков первой плоти Дажба спас, – и голос его обидчиво звякнул, а в навершие венца яро блеснула золотой искрой звезда, первый признак, что Рас гневается. – Тем паче, это клетка Стыня.

– Стыня? – протянул по забывчивости вслух Асил и насмешливо зыркнул на Небо, словно радуясь тому, что младший Димург разрушил и его задумки.

– Сие не мои замыслы поверь, милый малецык, и посему не стоит на меня гневаться тем паче сейчас, когда я так расстроен, – отозвался достаточно холодно, хотя также мысленно, Перший, и не менее стыло взглянул на брата, иль тока на его венец, той мощью своего взора останавливая яркое свечение центра миниатюрной системы. – Я сам был недоволен поступком Стыня, но то все последствия предоставленной ему нами… Заметь Небо, нами всеми самостоятельности. Малецык привязался к девочке, и ребенком желал избавить ее от соперничества. Право он не стал разрушать твои задумки, мой дорогой, ибо заложил белую клетку. А вообще, нынче не зачем о том толковать… Так как ничего не ясно, ни в соперничестве, ни в существование плоти, ни в рождение ребенка. Лишь бы не получилось того, чего я так боюсь. И Родитель не изъял у нас лучицу, да тем самым не лишил возможности быть подле нашей драгоценности, и не обесточил с таким трудом обустраиваемые системы. На всякий случай Небо свяжись с Дивным, Велетом и Вежды, и сообщи им о таковом возможном действе со стороны Родителя, и так как он сие свершит без предупреждения, как впрочем, и всегда, пусть малецыки предупредят особо дорогие нам создания о возможном отбытие.

Перший смолк, и, приголубив волосы девушки, точно проверив ее состояние и состояние лучицы, спустив с рук, поставил на пол. Однако, не отпустил от себя, а обхватив тремя перстами, придержал за плечо, одновременно прижав к своей ноге.

– Ну, вроде бы все решили… Ступайте, и выполните указанное, – сейчас Перший и вовсе сказал авторитарно и вслух, и сразу стало понятным, что он не просто старший Бог, а главный в четверке братьев, слову которого подчиняются безоговорочно.

– На чем полетим? – поспрашал Асил с нежностью оглядев стоящую подле брата девушку, и неспешно тронул свою поступь к стене.

– На векошке, – пояснил Димург и резко сомкнул очи, вместе с тем шевельнулась в навершие его венца змея, да сделав стремительный рывок вверх, выхватила из свода желтое волоконце облака, сбросив его под ноги своего носителя. И Еси вместе с тем падение нитевидного дыма услышала продолжительное шипение, вроде перемешивающее в себе отдельные слоги… обаче, не очень ясные.– Уже все готово Асил, потому поторопись, мой милый.

– Я скоро, – дополнил старший Атеф, вже входя в зыбкую поверхность зеркальной стены, поглотившей не только его фигуру, но и каждый листок платинового древа в венце, оставив о себе памятью кружащие широкие круги.

Небо, подойдя к брату и юнице, опустился пред ней на присядки, и полюбовно воззрившись, неторопко протянул правую руку к ее лицу, указательным перстом едва дотронувшись до кожи лба. И немедля тело девушки, дрогнув, напряглось, тягостно дернувшись, запрокинулась назад голова, и если бы не поддерживающая ее рука Першего, она бы упала навзничь. Руки Еси, окаменев, плотно прижались к телу, и также энергично натянулась каждая жилка и черточка на лице, слегка даже поведя в сторону нижнюю челюсть и тем самым малеша приоткрыв рот.

– Ты, – едва шепнула Есинька, и густое смаглое сияние, выбившись из-под кожи, наполнило ее голову и лицо. – Ты, – Небо разком наклонился к юнице стараясь разобрать, что шепчет она, вероятно выдохнутое из недр естества, – обещал, что я когда-нибудь смогу взлететь без крыльев. Но для того нужно было время и долгая поступь моих ног. Ты сказал, что со мной будет все благополучно… Одначе, нет… нет… не все благополучно… Плохо было тогда… а я не мог… не мог… не умел сказать… Ноне еще хуже… Ты, думаешь, что время… вроде давеча рожденного родника может нежданно сменить направление и пробить себе новое русло… Ты не прав, я это понял, когда был там, вдали от вас в мироколице, свершая долгое движение. И, днесь, когда так долго взывал к вам… Ибо иноредь поступки столь малого создания, как человека, могут нарушить и божеские замыслы.