Сталин. Красный монарх Бушков Александр
И ведь взрывали… И ведь платили…
Но добровольно «сочувствующие» выплачивали неизмеримо больше, нежели удавалось вырвать с помощью банального вымогательства. На этих деньгах, а не на полумифическом «германском золоте», революция и жирела, и крепла, и набиралась силенок.
Небольшая экскурсия по полицейским учреждениям Грузии. Кутаиси. Пристав Заречного полицейского участка Тер-Антонов преспокойно подписался под петицией с требованием созыва Учредительного Собрания (дело было в 1905 г.). Остался в должности и даже делал карьеру. А впрочем, что тут удивительного – его начальник, пристав всего Кутаиси и Кутаисского уезда Махарадзе, поддерживал связи с революционным подпольем. Как и уездный начальник Келбакиани.
А вот колоритнейшая фигура – горийский уездный начальник Давид Бакрадзе, из дворян. Брат – учитель вел революционную пропаганду среди солдат. Входил в руководство Военного союза партии эсеров, как и его сестры – Александра и Елена. Еще один брат Бакрадзе, пристав Душетского уезда, арестован за хранение прокламаций и нелегальной литературы. Дело замяли, но из полиции все же уволили.
Хороша семейка? Кончилось все тем, что будучи на посту уездного начальника Бакрадзе создал абсолютно незаконный вооруженный отряд из двадцати человек, а во главе поставил некоего Васо Немсадзе, числившегося в розыске за то, что был командиром «боевой дружины Боржомской организации социал-демократов». Именно этой теплой компании отдельные циники из полиции приписывали ограбление Душетского казначейства – а иные добавляли, что руководил этим сам Давид Бакрадзе. Коего все же поперли со службы, сослали на три года в Тобольск, но потом помиловали.
Одним словом, не семейка, а доска почета из Музея революции. Единственным приличным человеком в этом буйном семействе был зять Бакрадзе Хелаев – он никакой политикой не занимался, а, сколотив шайку разбойников, совершенно безыдейно грабил на дорогах кого ни попадя.
А вот вам князь Леван Джандиери: тифлисский уездный начальник, потом полицмейстер Тифлиса, начальник Сухумского окружного полицейского управления в чине генерал-майора, после отставки – член правления Тифлисского дворянского банка. На всех этапах карьеры свой человек для революционного подполья. И не он один. 1908 г. Тифлисское охранное отделение получает донесение агента: «Помощник полицмейстера Канделаки состоит в партии социал-демократов и укрывает революционеров». Канделаки оставался в прежней должности до 1917 г. – оттого, что донос был ложным? Или по другим причинам?
Кстати, прокурора Кутаисского окружного суда Толпыго всерьез обвиняли в том, что в декабре 1905 г. он участвовал в постройке баррикад. Служебное расследование этого факта не подтвердило, но констатировало, что прокурор все же «полевел». И что? Да ничего. Оставили на службе. Если увольнять по таким поводам, как левизна и сотрудничество с революционерами, останешься вовсе без чиновников…
Но это далекий Кавказ с его горячим народом. А что у нас, в прохладной столице? И вообще, в России?
Да то же самое, только почище!
Кто это там у нас руководит действиями боевой дружины киевских эсеров? А Мария Платоновна Рейнбот, супружница действительного статского советника, члена совета при министре финансов.
Кто это там у нас финансирует издание большевистской «Искры», да вдобавок 2-й съезд РСДРП? А Калмыкова, супруга сенатора.
Кто это там у нас среди анархистов блистает, браунингом помахивая и бомбы кидая? Да князь Хилков… А кто у нас среди руководства эсеров? Да Алексей Устинов, племянник Столыпина…
1903 г. Кто получает из-за границы нелегальные транспорты с «Искрой» и передает ее далее? А. Н. Пургольд, директор правления АО Московско-Виндавско-Рыбинской железной дороги (перечитал написанное и спохватился: тьфу ты, ведь этот тип над моим прадедом начальствовал! Тесен мир…) и – В. Э. Дандре, статский советник, секретарь при обер-прокуроре Правительствующего Сената.
1905 г. Товарищ (заместитель) министра внутренних дел князь Урусов по должности своей принимает все надлежащие меры, чтобы раздавить гидру революции. Вот только в это самое время в его доме скрываются от полиции две родственницы его жены, которых как раз ищут за революционные дела. И не находят, конечно: кто ж их в доме товарища министра МВД искать станет?!
1905 г. В Петербурге – внушительный склад нелегальной литературы, типографского шрифта и оружия. Но не в каморке пресловутого «рабочего Василия», в квартире статского советника Фан-дер-Флита…
В свое время Начальнику Петербургского охранного отделения генералу Герасимову «бросилась в глаза совершенно исключительная осведомленность Азефа относительно всех передвижений царя. Все изменения, которые вносились в план царской поездки, в каком бы секрете они ни держались, немедленно становились известными Азефу, который обо всех них получал извещения путем условных телеграмм». А сам Герасимов «этого рода новости» узнавал позднее Азефа, хотя по своему положению должен был быть в курсе всех этих вопросов, так как именно на нем лежала основная забота о безопасности царя.
Другими словами, в ближайшем окружении царя у боевой организации эсеров был источник! И это не выдумка: Герасимов, втихомолку проведя расследование, на этого человека вышел. Но тот оказался столь высокопоставленным лицом, что генерал и начальник Петербургского охранного отделения не смог самолично, под свою ответственность, принять против него какие бы то ни было меры. Пошел к Столыпину. Столыпин поначалу не поверил, услышав фамилию. Назначил дополнительную проверку. Результат был тот же: «Означенное высокопоставленное лицо, судя по всему, действительно вполне сознательно оказывало содействие террористам в подготовке цареубийства». И тем не менее Столыпин отчего-то распорядился никакого хода этому делу не давать…
Сейчас бы и самое время эффектно назвать читателю фамилию этого «крота» эсеров в ближайшем окружении царя. Но я ее не знаю. И никто не знает. Даже после революции, усевшись в эмиграции писать воспоминания, Герасимов этой фамилии так и не назвал, ограничившись одним-единственным туманным уточнением: «… почти член Совета министров». Когда-нибудь, будет время, непременно попробую вычислить…
А впрочем, вряд ли получится. Поскольку список титулованной знати, имевшей тесные связи с революционным подпольем, длиннейший: камер-юнкер Сабуров (финансировал «Искру»), камергер императорского двора граф Нессельроде (аналогично), граф Орлов-Давыдов (был близок к Керенскому), баронесса Икскуль (на ее квартире собиралась подпольная организация «Офицерский союз»), князь Барятинский (аналогично)…
Интереснейшую запись оставила в дневнике генеральша А. В. Богданович в декабре 1906 г., после смерти дворцового коменданта Д. Ф. Трепова: «Мадемуазель Клейгельс говорила, что в бумагах покойного Трепова нашли документы, из которых ясно, что он собирался уничтожить всю царскую семью с царем во главе и на престол посадить великого князя Дмитрия Павловича, а регентшей великую княгиню Елизавету Федоровну».
Очередная придворная сплетня, дурацкий слух? А как нам быть с мемуарами знаменитого графа Игнатьева, военного атташе в Париже, впоследствии перешедшего к большевикам?
Отец Игнатьева Алексей Павлович в свое время занимал довольно высокие посты в Российской империи, побывав и товарищем министра внутренних дел, и генерал-губернатором, носил звание генерал-адъютанта (то есть причислен к царской свите), до самой смерти был членом Государственного Совета, имел обширные связи при дворе. После русско-японской войны, позорно проигранной Россией, граф-отец неожиданно признался графу-сыну, что, сознавая ничтожество Николая, всерьез намеревается пойти в Царское с военной силой и потребовать реформ.
Реформы эти, правда, не имели ничего общего с либерализмом – наоборот, Игнатьев-старший был ярым монархистом и мечтал не революцию устроить, не парламент образовать, а всего-навсего заменить Николая «сильным царем», способным укрепить и вывести из кризиса пошатнувшуюся монархию. Спасение он видел в возрождении «старинных русских форм управления», с неограниченной ничем самодержавной властью царя и губернаторами, в своей деятельности зависимыми исключительно от монарха.
Дело, похоже, зашло довольно далеко. По утверждению Игнатьева-младшего, отец даже показал ему список будущего кабинета министров и рассказал о некоторых деталях – граф всерьез рассчитывал на воинские части, с командирами и офицерами которых был давно знаком и пользовался у них авторитетом: вторую гвардейскую дивизию, кавалергардов, гусар, кирасир, казаков. Какие именно гусары и казаки имелись в виду, сегодня уже не установить. А вот состав второй гвардейской дивизии известен точно – четыре лейб-гвардии полка: Московский, Гренадерский, Павловский и Финляндский. Возможно, имеет смысл поднять архивы, посмотреть, кто тогда полками командовал, что за офицеры там служили, одним словом, «покачать на косвенных». Результаты, быть может, получатся интересные…
В том, что все там было довольно серьезно, заставляет подозревать дальнейшая участь Игнатьева-старшего. В декабре 1906 г., когда граф участвовал в дворянских выборах в Твери, местная полиция вдруг отозвала с постов обычно охранявших его агентов (невразумительно ссылаясь потом на некий приказ свыше). Ближе к вечеру в буфет преспокойно вошел некий террорист из партии эсеров и высадил в графа всю обойму. Террориста схватили и быстренько повесили без особого расследования – на основании закона о «столыпинских галстуках». Концов не осталось. Любопытно, что вдова Игнатьева отчего-то не стала проклинать эсеров, а тут же заявила, что убийство «организовано свыше», и отправила царю довольно дерзкую телеграмму, по отзывам современников, недвусмысленно намекавшую на причастность Николая к убийству. Что ж, опасное это дело – устраивать дворцовые перевороты, не всякий граф справится…
В воспоминаниях видного большевика Гусева-Драбкина приведен не менее интересный эпизод. Если ему верить, (а почему, собственно, мы должны ему не верить?!) в апреле 1905 г. в петербургском ресторане «Контан» состоялась весьма странная встреча: за одним столом оказались представители социал-демократов и гвардейского офицерства. Последних возглавлял некто Мстиславский-Масловский. Он и рассказал революционерам, что представляет тайную организацию гвардейских офицеров «Лига красного орла», цель которой – свержение императора и установление конституции. План офицеров существовал в двух вариантах. По первому, когда на Пасху войска поведут в церковь (естественно, без оружия), заговорщики захватят в казармах их оружие и арестуют царя. Согласно второму варианту, предполагалось объявить в столичном гарнизоне, что Николай II желает ввести конституцию, но некие противники такого шага захватили его в Гатчине в плен. Под предлогом освобождения обожаемого монарха следовало поднять войска, арестовать всех, кто мог оказать сопротивление, в том числе под шумок и самого Николая…
Эти задумки, по Драбкину, обсуждались вполне серьезно. Не сошлись в главном – в планах на будущее. Гвардейцы предлагали после захвата царя созвать по старинной традиции Земский собор, социал-демократы, конечно же, горой стояли за Учредительное собрание. Так и разошлись ни с чем.
Спрашивается, зачем графу Игнатьеву и Гусеву-Драбкину эти истории выдумывать? В них нет ничего странного, из ряда вон выходящего, учитывая дальнейшее поведение армии и генералитета (о чем поговорим подробнее в следующей главе).
Вообще-то, с практической точки зрения план «Лиги красного орла» выглядит авантюрой, если вспомнить, сколь многочисленной была охрана Николая: собственный его императорского величества конвой, куда входили сводный пехотный полк, рота дворцовых гренадер и четыре сотни лейб-казаков; особый железнодорожный полк; 300 агентов охранной службы из команды жандармского генерала Спиридовича; 300 охранников дворцового коменданта Воейкова; несколько сотен охранников дворцовой полиции генерала Герарди. Однако если какой-то план с посторонней точки зрения кажется авантюрой, это еще не значит, что его творцы не намерены его проводить в жизнь…
В конце концов, не так уж важно, могли все эти планы осуществиться, или нет. Гораздо важнее другое: абсолютно все слои общества, от безземельного мужика до сиятельных графьев, находились в примечательном состоянии: если не на деле, то в мыслях и на словах совершенно смирились с тем, что однажды государь император слетит с трона, как пьяный со стремянки. Все жаждали перемен – и кое-кто жертвовал на эти перемены деньги, а кто-то заходил и дальше.
Это было всеобщее поветрие! Если не считать кучки особо упертых консерваторов, вся страна ждала перемен! Плевать, что под этим каждый понимал что-то сугубо свое – состояние умов, ожидание бури делало возможным любые резкие повороты! Коли уж все были внутренне готовы: вот-вот что-то этакое грянет… не германские деньги, не большевистские листовки, не эсеровские бомбы, а именно эта всеобщая внутренняя готовность к слому и стала похоронным звоном по империи…
С этой точки зрения бесценным историческим источником является непритязательная вроде бы, мягкая и лиричная детская книжка Льва Кассиля «Кондуит и Швамбрания». Сейчас она почти забыта, но тот, кто ее помнит, быть может, со мной согласится.
А тем, кто ее не читал, напомню, в чем там дело. Где-то в южнорусском городке живет доктор, и у него два сына – Ося и Лева (будущий писатель Кассиль). Доктор вообще-то еврей – но исключительно по происхождению. Он – самый натуральный «ассимилянт», как это в свое время называлось, не имеет уже никакого отношения ни к еврейским национальным традициям, ни к иудаизму, вообще ни в какого бога не верит, атеист и вольнодумец. Ведет он жизнь классического русского интеллигента – и, между прочим, благодаря профессии отнюдь не бедствует: у него свой дом, прислуга, экипаж с лошадьми. Выражаясь по-современному, доктор входит в местный истеблишмент. Во всей книге – ни тени каких бы то ни было упоминаний об антисемитизме.
Дети доктора – гимназисты. Благополучные, воспитанные, сытые, образованные мальчики. Средний класс. Но в том-то и штука, что юные Лева и Ося – этакие неосознанные революционеры. Они яростно ждут того самого «очистительного ветра», перемен, ломки. Их еврейское происхождение тут абсолютно ни при чем: за исключением одного очень отрицательного помещичьего сынка, точно так же настроены их многочисленные соученики по гимназии – русские, как на подбор. И когда все же придет Февраль, а за Февралем – Октябрь, эта горластая компания шумит на всех митингах, поддерживает самую теплую дружбу с местным матросом – большевиком, любую контрреволюцию готова порвать, как фуфайку. Несмотря даже на то, что персонально докторской семье от революции стало только хуже – их быстренько «уплотнили», пианино, как буржуазную роскошь, конфисковали, прислуга ушла, лошадок и экипажа лишились. И все равно – даешь революцию!
Напоминаю, это не крестьянские дети и не рабочие. Это – гимназия. Куда попадали отнюдь не «кухаркины» дети (которых как раз запрещал туда допускать циркуляр министра Делянова). А годовое обучение в гимназии, между прочим, стоило для родителей шестьдесят пять рублей золотом, а кое-где и побольше. Гимназист – представитель, учено говоря, определенного социального слоя. Вьюнош из среднего класса, никак не пролетарий и не крестьянин. И тем не менее – даешь освежающую бурю!
Вряд ли Кассиль лукавил, описывая общие умонастроения. Скорее всего, так и было – потому что его воспоминания о детстве прекрасно сочетаются с тем, что нам известно из других источников. Это «предвкушение шторма», кстати, великолепно передает и Аркадий Гайдар в «Школе». Детские писатели, мемуаристы дворянских кровей, генералы, даже великие князья – все говорят об одном и том же: «ожидание бури» было всеобщим. Всем попросту надоело жить по-старому, и они истово стремились к переменам.
Другое дело, что перемены оказались совсем не такими, как многим представлялось, что многие ждали совершенно не того, и плоды своих усилий представляли абсолютно иначе – но это уже другой нюанс, другая тема…
Российская империя была обречена.
Попробуйте представить ее в виде корабля. Это будет очень странный, совершенно шизофренический корабль, более всего напоминающий алкогольную галлюцинацию. Многочисленные матросы с пустыми желудками и поротыми задницами – на грани бессмысленного и беспощадного бунта. Они кое-как ворочают парусами, в трюме полно воды, но никто ее уже не откачивает – и лень, и забыли, как это делается. Офицеры разделились на несколько партий: одна тайком сверлит дыры в днище, другая, махнув на все рукой, заперлась в каюте и хлещет шампанское с омарами, третья, прекрасно понимая, что этак и ко дну пойти недолго, составляет заговоры против капитана, но опять-таки лениво и неумело. Сам капитан регулярно торчит на мостике, сверкая аксельбантами и делая вид, будто он знает, как надо – но на деле не способен управлять не только кораблем, но даже шлюпкой. Время от времени к штурвалу прорывается кто-то толковый – но капитан с женой его быстренько сталкивают с капитанского мостика, чтобы «не заслонял». И штурвал большую часть времени вертится сам по себе.
А на горизонте – буря. А вокруг – рифы. И воды в трюме уже по колено…
Это и есть Российская империя, господа!
Летом четырнадцатого года вновь стало неспокойно – рабочие волновались, кое-где в Петербурге уже появились баррикады…
И тут описанный нами корабль, вдобавок ко всем напастям, вздумал еще и воевать!
Началась первая мировая война. Впрочем, тогда никто еще не знал, что она – первая, и ее называли просто: Великая война.
Грянуло!
И если прежде еще были какие-то шансы пристать благополучно к берегу или удержать корабль на плаву, то теперь никаких, шансов не осталось вовсе…
8. Гром победы, раздавайся, веселися, храбрый росс!
В девятнадцатом столетии России не везло на войны – исключая победу над Наполеоном, остальные крупные кампании, как крымская, так и турецкая, унесли массу сил и жизней, но не послужили ни к славе, ни к пользе. В крымской войне Россия была откровенно бита, а в турецкой, как большинством признавалось, серьезные внешнеполитические цели так и не были достигнуты.
Пожалуй, единственным успешным предприятием стали среднеазиатские походы при Александре II. Во-первых, было покончено со средневековыми ханствами, которые, как во времена татар, ходили в набеги на русские земли, захватывали во множестве невольников. Во-вторых, с точки зрения глобальной стратегии, следовало самым решительным образом пресечь вползание англичан в эти самые ханства – ничего хорошего не следовало ждать от английских владений, непосредственно примыкающих к русским рубежам…
Александр III нешуточными усилиями во время своего царствования удерживал страну от войн, за что заслуженно поименован миротворцем. Однако Николай со всем пылом своей законченной бездарности кинулся в военные авантюры.
В начале века военный министр Куропаткин составил записку по истории войн за последние два века:
«В течение двух столетий мир продолжался 71 и две трети года. В остальные 128 и одна треть года велось 33 внешних и 2 внутренние войны.
По политическим целям, для поддержания которых предпринимались войны, последние разделяются так:
для расширения пределов – 22 войны, занявших в общей сложности 101 год борьбы;
в целях обороны – 4 войны, занявших в общей сложности 4 с четвертью года;
в интересах общественной политики – 7 войн и 2 похода, занявших в общей сложности 10 лет;
внутренних ведено – 2 войны, потребовавших 65 лет;
усмирений бунтов было 5, потребовавших 6 лет военных действий.
В войнах истекших двух столетий участвовало около 10 млн человек, из них убитых и раненых почти один миллион».
Самое время продолжать политику Миротворца! «Расширения пределов» и без того вполне достаточно – ведь никто толком и не заботится об устройстве того, что уже имеется. Витте, деятель неоднозначный, но человек умнейший, писал в свое время: «Черноморский берег представляет собой (как и многие местности Кавказа) такие природные богатства, которым нет сравнения в Европе. В наших руках это все в запустении. Если бы это было в руках иностранцев, то уже давно местность эта давала бы большие доходы и кишела бы туристами. Но куда там! Для этого нужны капиталы, нам же назначение капиталов – война. Мы не можем просидеть и 25 лет без войны, все народные сбережения идут в жертву войнам. Мы оставляем в запустении богатейшие края, завоеванные нашими предками, а в душе все стремимся к новым и новым завоеваниям оружием и хитростью. О каком благосостоянии можно при таком состоянии вещей серьезно говорить!»
В самом деле, не только Крым, но и, что гораздо важнее, Сибирь со всеми ее богатствами оставалась неосвоенной. Вместо того чтобы ставить за Уралом промышленность и добывающие отрасли, Николай полез в Китай. Россия откровенным образом захватила в Маньчжурии огромные территории с самой детской мотивировкой действий: мол, все прочие великие державы расхватали зоны влияния в Китае, нам ли отставать? И начала проникновение в Корею.
Японцев это насторожило и всерьез обеспокоило. После долгих переговоров нашли компромисс: Япония примиряется с российскими захватами в Китае, а Россия за это, в свою очередь, уходит из Кореи.
Не самое глупое решение. Однако возле Николая появился отставной ротмистр Безобразов…
Ротмистр – чин невеликий. Но ротмистр этот был отставным кавалергардом, принадлежал к столичной знати, связей имел множество. Моментально сколотилась теплая компашка, прозванная современниками «безобразовской кликой»: князья Юсупов и Щербатов, граф Воронцов-Дашков, финансист Абаза, помещики Болашов и Родзянко – и примкнувший к ним великий князь Александр Михайлович, к тому времени отставленный от флотской казны и искавший новых источников дохода. Задумка была нехитрая: вопреки достигнутым договоренностям все же пролезть в Корею.
И начались авантюры… Созданное безобразовцами акционерное общество приобрело на территории Кореи огромную лесную концессию – якобы частным образом, но огромную долю средств в это предприятие вложил Кабинет Его Величества, то есть государство. Под видом «лесных объездчиков» на территорию Кореи начали вводить регулярные войска, будто бы «уволенных в запас» сибирских стрелков – успели переправить полторы тысячи и намеревались увеличить это число чуть ли не вдесятеро.
Япония, как легко догадаться, разобиделась не на шутку. Однако окружение Николая и он сам умышленно вели дело к конфронтации и войне. К «макакам» никто всерьез не относился. Для того, чтобы унизить японцев насколько возможно, их заставили сноситься с Россией не через министерство иностранных дел, как положено при нормальных отношениях меж суверенными государствами… а через адмирала Алексеева, царского наместника на Дальнем Востоке.
Это уже была прямая провокация. Представьте для сравнения: президенту Путину звонят по «горячей линии» и объявляют, что отныне он должен поддерживать связи с Белым домом через губернатора штата Аляска… Ни одно суверенное государство такого не потерпит.
«Макак» собирались по старому русскому обычаю закидать шапками. Целей особенно и не скрывали: замазать кризисные явления внутри страны внешними победами. Когда генерал Куропаткин стал сетовать на неподготовленность армии к войне, министр внутренних дел Плеве (а ведь не дурак был!) так ему и ответил (с той самой простотой, что хуже воровства):
– Алексей Николаевич, вы внутреннего положения России не знаете. Чтобы удержать революцию, нам нужна маленькая победоносная война…
Николашка был того же мнения. Вот только не получилось ни маленькой, ни победоносной кампании. Началась долгая и кровопролитная война, в которой русские генералы позорнейшим образом проиграли армии страны, всего-то тридцать с лишним лет назад вынырнувшей из самого натурального средневековья и многовековой изоляции от всего остального мира, не имевшей совершенно никакого опыта войны с европейской державой…
Иные авторы, стремясь представить это поражение как можно менее унизительным, выкидывают вовсе уж комические фортели. Мне приходилось листать парочку книг, объявлявших, что японскую войну Россия, собственно, выиграла…. потому что мы ведь не заплатили японцам контрибуции. А раз так, то это и есть победа.
Вот только после этой «победы» пришлось на пределе сил бороться с революционным взрывом…
В четырнадцатом году русские армии бросили в заварушку совершенно осознанно. Те, кто представляет Россию невинной жертвой то ли роковых обстоятельств, то ли германской агрессии, лукавят, или не знакомы с истинным положением дел. А истинное положение дел было таково, что в России существовала влиятельная группа «ястребов» в погонах и без. Начиная с генерала Янушкевича и кончая российским посланником в Белграде Гартвигом, который всячески потакал сербским параноикам, мечтавшим о «Великой Сербии» от горизонта до горизонта. В запутанной и грязной истории с убийством в Сараево австрийского эрцгерцога Франца-Фердинанда явственно маячат на заднем плане среди темных фигур с поднятыми воротниками и персоны русской военной разведки… Но об этом, о европейской политике России и о ситуации на Балканах, будет другая книга…
Кроме того, российские «ястребы» спали и видели во сне Босфор и Дарданеллы в русских руках и российский триколор над Стамбулом. Реальная польза от этого была бы одной-единственной группе – российским зерноторговцам, которые получили бы возможность вывозить пшеничку через означенные проливы. А эта публика, как ни крути, не может считаться олицетворением всей России…
В первой мировой войне нет жертв – одни виновники – в том числе и российские генералы во главе с бездарным «самодержцем». Россия ломанулась в Великую войну, будучи к ней совершенно не готовой. В качестве свидетеля имеет смысл пригласить генерала Деникина: «Положение русских армии и флота после японской войны, истощившей материальные запасы, обнаружившей недочеты в организации, обучении и управлении, было поистине угрожающим. По признанию военных авторитетов, армия вообще до 1910 г. оставалась в полном смысле слова беспомощной. Только в самые последние перед войной годы (1910–1914) работа по восстановлению и реорганизации русских вооруженных сил подняла их значительно, но в техническом и материальном отношении совершенно недостаточно. Закон о постройке флота прошел только в 1912 г. (а до того великие князья упоенно разворовывали огромные деньги из флотских сумм. – А. Б.) Так называемая „Большая программа“, которая должна была значительно усилить армию, была утверждена лишь в марте 1914 г. Так что ничего существенного из этой программы осуществить не удалось: корпуса вышли на войну, имея от 108 до 124 орудий против 160 немецких и почти не имея тяжелой артиллерии и запаса ружей».
В числе главных причин этого Деникин называет «нашу инертность, бюрократическую волокиту, бездарность военного министра Сухомлинова – совершенно невежественного в военном деле».
Очень быстро, в первые же месяцы, была уничтожена в боях кадровая армия, в том числе и гвардия – и под ружье хлынул поток мужиков, а в офицеры военного времени стали массами производиться всевозможные интеллигенты, штатские либералы (что потом сыграло скверную роль, потому что и крестьяне, и «зауряд-прапорщики» стали горючим материалом).
А впрочем, откуда было взять других офицеров? Окончательно сгнившее к тому времени дворянство российское надеть погоны не стремилось. Вот еще несколько сухих цифр: во Владимирском юнкерском училище из 314 юнкеров – только 25 дворянских детей. К началу первой мировой из 48 000 офицеров и генералов дворяне составляли только 51 % – при том, что всего в стране тогда насчитывалось примерно 250 000 дворян призывного возраста, годных для службы… Да и среди тех, кто погоны все же надел, немалый процент составляли инородцы – прибалтийские немцы, кавказцы, среднеазиаты вроде Хана Нахичеванского, калмыки, бурятские казачьи офицеры, да и евреи, кстати, тоже. Великороссы, увы, пример являют печальный.
Не хватало артиллерии – из-за упоминавшейся нами продажности иных великих князей, за хорошие взятки привязавших русскую артиллерию к французским заводам, хотя была возможность вооружить армию большим количество гораздо лучших германских пушек. Не хватало снарядов – во многих мемуарах времен первой мировой описывается этот тоскливый ужас, когда «тевтон» засыпает наши позиции ливнем снарядов, выкашивая роты и батальоны, а у нас – пара снарядов на орудие…
Не хватало пулеметов – потому что русский военный теоретик генерал Драгомиров был их категорическим противником, считая, что подобное транжирство патронов ни к чему, героический русский солдатик с ружьецом времен русско-турецкой войны всех супостатов и так одолеет прикладом и штыком-молодцом. А у немцев к тому времени в войска стали поступать автоматы.
У наших, правда, тоже появились к 1916 г. автоматы Федорова – но их не на фронт посылали в первую очередь, а вооружали ими воинские части, охранявшие императорскую фамилию. Точно так же обстояло дело и с действительно отличными, передовыми для своего времени зенитными орудиями. Новейшие установки – 76-мм пушки Лендера и 40-мм автоматические орудия Виккерса – не на фронте стреляли по многочисленным самолетам противника, а были сосредоточены исключительно вокруг Царского Села, куда ни вражеский аэроплан, ни дирижабль просто физически не могли долететь… Кстати, и линкоры-дредноуты типа «Севастополь», не сделавшие за всю войну ни одного боевого выхода в Балтийское море, такое впечатление, предназначались опять-таки исключительно для защиты августейшего семейства.
Надо сказать, что российский флот в первую мировую показал себя далеко не лучшим образом. Балтийский был заперт немцами в одноименном море. Что же касается Черноморского, то это вообще позорище. Всю первую мировую в Черном море нагло и безнаказанно болтались два немецких крейсера, «Гебен» и «Бреслау» – только два! И многочисленный Черноморский флот под командованием Колчака так и просидел на своих базах, ни разу не предприняв мало-мальски серьезной попытки прижать своими немаленькими силами нахальных тевтонов. Пенители морей, б..! Быдло…
Не хватало самых обычных винтовок – и их скупали по всему свету, вплоть до Мексики и Японии, самые разные образцы, каждый со своими патронами, не подходившими к другим… Было даже предложение, ввиду нехватки винтовок… вооружить солдат «топорами на длинных древках». Русским солдатам предстояло идти в атаку со средневековыми алебардами – в то время как в прочих европейских армиях массово появились не только легкие и удобные ручные пулеметы и автоматы, но и боевые самолеты всех видов, танки, броневики, рации, экскаваторы для рытья окопов, тракторы – а немцы даже совершили нападение на английский порт Ньюпорт с помощью радиоуправляемых (!) катеров, начиненных взрывчаткой и направлявшихся на цель радистом с самолета…
Русская армия швырялась в сражения совершенно неподготовленной – союзники, то и дело терпевшие поражения, панически просили помочь, и полк за полком ложился костьми, спасая «братьев по оружию». Во Францию был отправлен многочисленный русский экспедиционный корпус, потому что французы уже не способны были толком защищаться на своей родной земле. Корпус этот, в котором, кстати, воевал будущий сталинский маршал Родион Малиновский, хлебнул лиха сполна – в семнадцатом, когда при известии о русской революции солдаты отказывались воевать, французы их расстреливали из пушек и пулеметов, перевезли русских в Африку, где держали на положении каторжных, жертвы неисчислимы…
Когда после первых успехов грянуло всеобщее отступление пятнадцатого года, военный министр генерал Поливанов на прямые вопросы, что же он теперь намерен делать, отвечал (его подлинные слова!): «Уповаю на пространства непроходимые, на грязь непролазную и на милость угодника Николая Мирликийского, покровителя Святой Руси». Однако грязь случалась далеко не всегда, и супостат пер вперед – генерал Корнилов, например, самым бездарным образом сдал немцам Ригу. И ничего – не застрелился, с красным бантом шлялся во времена Февраля…
Генерал Рузский признавался членам кабинета министров: «Современные требования военной техники для нас непосильны. Во всяком случае, за немцами нам не угнаться». Подобных отзывов тьма, на всех уровнях…
И советские историки, и вполне антисоветские элементы до сих пор полощут имя «изменника и предателя» генерала Ренненкампфа, якобы главного виновника сокрушительного поражения армии генерала Самсонова в Мазурских болотах. Главный упор делается, само собой, на немецкую фамилию. Однако Деникин отчего-то рисует совершенно иную картину событий, безоговорочно реабилитирующую Реннекампфа, к которому он относится с большим уважением, и возлагает вину на самого Самсонова, допустившего ряд серьезнейших промахов. Кстати, в одном из крупных поражений русских войск в Карпатах был прямо повинен генерал Брусилов, но впоследствии, уже служа у красных, печатно сваливал все на генерала Корнилова – и кто взялся бы его в РСФСР опровергать в двадцатые годы?!
Приятно читать, что в 1916 г. и положение на фронтах наладилось, и стало больше поступать в войска пушек, снарядов, другой военной техники. В подтверждение цитируется и Черчилль, и Деникин.
Все так. Однако при этом упускают из виду одну простую вещь: готовность к продолжению военных действий вовсе не означает автоматически, что в государстве все благополучно, что оно здорово. Третий рейх в свое время захватил чуть ли не всю Европу – однако рискнет ли кто-нибудь утверждать, что это было благополучное и здоровое государство?!
Кроме фронта, война сильна еще и тылом, в первую очередь, тылом. А что в тылу?
В тылу – безудержная спекуляция, взлетевшая до немыслимых высот. Составляются умопомрачительные состояния на военных поставках, шампанское и лучшие коньяки текут реками, ювелир Фаберже простодушно хвастает, что никогда еще у него не было столько солидных клиентов, как во время войны…
«Патриотично настроенные» частные промышленники моментально взвинтили цены на военную продукцию. На казенном заводе, например, шрапнельный заряд стоил 15 руб., а частный заводчик требовал за него 35… Ведавший снабжением начальник Главного артиллерийского управления генерал Маниковский прижал было вымогателей, но тут его вызвал царь…
Сохранилась точная запись беседы.
«Николай II: На вас жалуются, что вы стесняете самодеятельность общества при снабжении армии.
Маниковский: Ваше Величество, они и без того наживаются на поставке на 300 %, а бывали случаи, что получали даже более 1000 % барыша.
Николай II: Ну и пусть наживают, лишь бы не воровали.
Маниковский: Ваше Величество, но это хуже воровства, это открытый грабеж.
Николай II: Все-таки не нужно раздражать общественное мнение».
Ну, и как прикажете называть этого козла в короне?! И не пошел впоследствии генерал Маниковский к белым, а служил в Красной Армии…
Нет смысла приводить длинные таблицы фантастического роста прибылей частных заводчиков, работавших на войну, – достаточно констатировать, что он был именно фантастическим. А в солдатских шинелях к тому времени уже шагало 15 миллионов (!) крестьян – и в руках у них были винтовочки, а из дома шли письма, что жрать нечего и бабы на себе пашут…
Как частенько случается, стали искать «внутреннего врага», на которого можно было бы свалить вину. Обвинили в шпионаже евреев – поголовно, и стали их выселять из прифронтовой полосы. Выселили. Легче от этого не стало. Взялись за людей с немецкими фамилиями – с тем же результатом.
Великий князь Николай Николаевич и крупный политик (он же небедный заводчик) Гучков, один из лидеров Думы, устроили грязную интригу с разоблачением «шпионов», от которых, дескать, и все неудачи. Получилась пахнущая кровью комедия…
Из германского плена приперся некий поручик Колаковский, пришел в контрразведку и стал рассказывать удивительные вещи: якобы его завербовала немецкая разведка и с ходу поручила массу заданий – взрывать мосты, убивать великих князей, вообще вывести Россию из войны. А вдобавок ему сообщили, что у означенной разведки уже есть в России ценнейший агент, полковник Мясоедов, близкий к военному министру Сухомлинову человек, так что, если поручик с ним встретится, могут на пару шпионить…
Это был дичайший бред, в который не поверит ни один человек, более-менее знакомый с принципами работы секретных служб – особенно германской разведки, отнюдь не глупой и не слабой. Для аналогии: представим, что году в сорок четвертом «смершевцы» вербанули на скорую руку немецкого фельдфебеля и отправили его за линию фронта посчитать танки дивизии «Викинг». А заодно ляпнули:
– Да, будешь в Берлине, зайди к штандартенфюреру Штирлицу. Никакой он не Штирлиц, а наш человек, полковник Исаев, если что, вы там с ним вместе за Борманом последите…
Брехня, конечно. Мясоедов был далеко не ангелом и, служа до войны на границе, разными махинациями денег накопил изрядно, на войне помародерствовал всласть – но к шпионажу в пользу Германии, как установлено историками, никакого отношения не имел. И все равно его повесили после пародии на суд, а Сухомлинова замели, обвиняя в шпионаже публично. Англичане едва не рехнулись, смотрели и головами крутили:
– Рашен, ну вы и смелые люди, если во время войны открыто такую катавасию с военным министром устраиваете!
Сухомлинов, кстати, тоже шпионом не был – хотя странные личности возле него и крутились… С ним просто-напросто сводили старые счеты Гучков и генерал Поливанов, искавшие, к тому же, хоть какие-то оправдания военным поражениям. Они и при Временном правительстве засадили в тюрьму освобожденного было старикана, приговорили к бессрочной каторге. Сухомлинова, вот смех, освободили по амнистии большевики, отнюдь не склонные миловать «царских сатрапов». Просто дело было настолько дутое, что даже большевики рукой махнули…
«Дело Сухомлинова» опять-таки не прибавило спокойствия в стране. А меж тем армия откровенно разлагалась…
Дезертирство началось повальное. Уже потом, в 1920 г., когда по причине войны с Польшей начнется повальная мобилизация, из темных уголков во множестве будут извлекать дезертиров, дернувших с фронта году этак в пятнадцатом и пересидевших за печкой все бурные события вроде революции и гражданской…
В 1915 г. в Москве раненые из лазарета буянили толпами – так, что даже городовых убивали. В 1916 г. под Ригой подняли ротного на штыки – без всякой большевистской агитации. Повсюду свистели розги: еще в пятнадцатом солдат начали пороть за малейший проступок и даже для… поднятия боевого духа! Чем думали, уже решительно непонятно.
Секретные доклады департамента полиции и охранного отделения молчат о какой бы то ни было «революционной агитации» и «происках большевиков», равно как ни словечком не упоминают о пресловутом «германском золоте». Формулировки другие: о «наблюдаемом повсеместно и во всех слоях населения как бы утомлении войной и жажде скорейшего мира, безразлично, на каких бы условиях таковой ни был заключен».
Вот тут и кроется причина: страна устала от войны, которой, к тому же, откровенно не понимала. Болтовня о проливах и русском флаге над Стамбулом до большинства людей как-то не доходила и нисколечко не трогала. Не было идеи.
Небывалый подъем и энтузиазм во времена турецкой кампании объясняется просто: тогда идея была. Спасти православных болгарских братушек от турецкого супостата – надо признать, идея работающая, способная всерьез увлечь. Другое дело, что эти самые братушки, откровенно говоря, вовсе и не заслуживали пролитой русской крови – но это уже иная тема…
Ни в русско-японскую, ни в первую мировую подавляющее большинство россиян не ощущало эти войны своими. А поскольку человек так уж устроен, что категорически не согласен погибать за непонятные ему цели, низы воевать не хотели. А о верхах никто еще не выразился лучше Троцкого: «Все спешили хватать и жрать, в страхе, что благодатный дождь прекратится, и все с негодованием отвергали позорную идею преждевременного мира».
А меж тем в стране замаячил призрак голода – так что пришлось вводить продразверстку! Задолго до большевиков…
Все, решительно все пошло вразнос!
9. Корабль на рифы!
Разумеется, хватало мнений, сваливавших вину на сам народ, который, как водится, был неправильный, какой-то не такой. Митрополит Антоний говорил тогда, что русский народ «как бы обратился с ног до головы в гнойный труп. В верхних слоях его отступление от Бога, отпадение от церкви, восстание против богоучрежденной власти, крамолы и убийства, подстрекательства к бунту, убийства сановников и других верных царских слуг. В среднем сословии, торговом и ремесленном – поклонение Золотому тельцу с забвением о Боге, о правде, о чести, о милости. А о простом народе с сожалением должно сказать, что он спился и развратился».
Митрополиту вторит небезызвестный генерал Краснов, впоследствии немецкая «шестерка»: по его мнению, и 1917 г., и все, за ним последовавшее, – результат исключительно «потери Россией Бога».
Частичка правды во всем этом, конечно, есть – но только частичка. Отступление от Бога – конечно же, не главная причина, а третьестепенная. Хотя бы еще и потому, что сама церковь, увы, не смогла сыграть в двадцатом столетии, во времена страшного кризиса, ту роль направляющей духовной силы, которую успешно выполнила в семнадцатом столетии, во времена великой смуты… Далеко не все церковные иерархи были согласны с мнением митрополита Антония, кстати. Позже мы в этом убедимся…
Итак, все пошло вразнос. Предложения самые разнообразные, но идиотские наперечет. Петроградский градоначальник, князь Оболенский, пишет князю Трубецкому, что неплохо бы устроить хороший немецкий погромчик: «Относительно немцев меры нужны радикальные. Надо отнять всякое имущество – дома, имения, торговые предприятия и капиталы».
Чем это способно помочь выйти из кризиса, решительно непонятно. Но князь в своем мнении не одинок: вот пивовар, председатель правления и директор Сокольнического пивзавода в Москве письменно жалуется одесскому приятелю на засилье немцев в торговле, с которым пора что-нибудь сотворить. Пикантность в том, что фамилия пивовара – Рихтер, и адресат его – такой же обрусевший немец. А впрочем… Точно так же витийствует, требуя избавить Россию от инородцев, «Союз русского народа» – но заправляют в нем, помимо великоросса Дубровина, крещеные евреи Грингмут и Бутоми-Кацман, обрусевший француз Доррер, обрусевший немец Булацель, молдаванин Паволакий Крушеван. Компания – хоть в Рюриковичи записывай! Должно быть, дела на патриотическом фронте обстоят вовсе уж хреново, если в его ударной когорте великороссов по пальцам можно пересчитать…
Появляется фельетон известного государственного деятеля Маклакова, в котором он, не особенно и прибегая к эзопову языку, намекает, что у Николая пора отобрать «руль»…
А знаменитый авиатор капитан Костенко замышляет врезаться на своем аэроплане в царский автомобиль – задолго до Гастелло. Точно так же оставшаяся неизвестной поименно «группа офицеров» всерьез обсуждает, как бы половчее сбросить бомбы с самолета на Николая, когда он опять припрется на позиции…
Даже в Галиции, среди тамошних железнодорожных жандармов (!), образовалась группа недовольных, обсуждающая прямо на рабочем месте, что правительство никуда не годится, государь – тоже, и пора переходить «на сторону народа». А уж коли подобные настроения кружат среди специально отобранных надежнейших служак вроде жандармов – дальше ехать некуда, закрывайте лавочку и тушите свет…
О крахе монархии и необходимости скинуть царя не говорит уже только ленивый. Выходит примечательная открытка (конечно, напечатанная нелегально): в чистом поле стоит Николай и обеими руками держится, пардон, за фаллос. Подпись лаконичная: «Самодержец». И ведь правы, циники!
Одна только царица, псишка с дипломом доктора философии, еще дуркует как ни в чем не бывало. То всерьез интересуется, нельзя ли повесить Гучкова; то проклинает засевших в Думе «жидов», которые, ясен пень, все и портят-то; как уже говорилось, меняет военного министра на интенданта…
Ничего напоминающего вертикаль власти уже не существует. Во главе правительства, напоминаю, лежит маразматик князь Голицын, попершийся на эту должность «за приятными впечатлениями». В армии обсуждают, не пора ли послать пару надежных батальонов, перехватить Николашкин поезд, посадить самодержца к чертовой матери под замок, дать погремушку, чтоб игрался, а самим как-то выправлять положение, пока еще не поздно.
Спецслужбы пошли вразнос, как и все остальное! Начальник петроградского охранного отделения генерал Глобачев по уши увяз в интриге, касающейся сепаратного мира с немцами. Генерал-майор Адабиш, контрразведчик Генштаба, по собственной инициативе тайком читает почту министра внутренних дел Протопопова, а добытый компромат тут же передает в Думу. Военная контрразведка что-то там крутит сама по себе, полностью игнорируя не только гражданскую администрацию, но и своих начальников из военного министерства. Точно так же себя ведут охранное отделение Москвы, начальники региональных управлений Корпуса жандармов, Корпуса пограничной стражи, Отдельного корпуса охраны железных дорог…
Бардак повсеместный! Мимоходом приканчивают Распутина, но от этого уже никакого толку. Заговоров против Николая столько, что за ними невозможно уследить, не говоря уж о том, чтобы перечислить. Придурок в короне еще катается в своем поезде и что-то талдычит с умным видом, но он уже не император, а одна видимость…
И наступает февраль семнадцатого!
Начинается все со стихийных выступлений солдат запасных полков, которым категорически не хочется на фронт, где стреляют – но это, конечно, заговор. Путч. Переворот. Четкий план, разработанный старательно и умно. Наиболее умные и деятельные люди в верхах пытаются остановить могучий стихийный взрыв снизу, которого уже недолго ждать.
Заговор, чего уж там. Масса свидетельств…
Императорский поезд задержан в Пскове. Продиктовано это якобы заботой о безопасности монарха, а на самом деле генералы и думские деятели откровенно берут Николашку под арест. Появляется генерал Рузский и начинает переговоры, которые сводятся к простому требованию: бери ручку, полудурок, и подписывай отречение, пока хуже не стало!
Командующие фронтами на вопрос о желательности отречения отвечают положительно: великий князь Николай Николаевич (Кавказский фронт), генерал Брусилов (Юго-Западный фронт), генерал Эверт (Западный фронт), генерал Сахаров (Румынский фронт), генерал Рузский (Северный фронт), адмирал Непенин (командующий Балтийским флотом). Адмирал Колчак, командующий Черноморским флотом, виляет, как проститутка: от посылки аналогичной телеграммы воздержался, но с мнением других «согласился безоговорочно», как и начальник штаба Ставки генерал Алексеев, один из рулевых заговора.
Как насмешливо писал потом Троцкий: «Генералы почтительно приставили семь револьверных дул к вискам обожаемого монарха». Все верно, вот только монарх давно уже не был не то что «обожаемым», но хотя бы уважаемым…
Потом приехали думцы, Гучков и монархист Шульгин, царь подписал отречение по всей форме – сначала в пользу сына (что противоречило тогдашним законам о престолонаследии), потом в пользу великого князя Михаила (что тем же законам опять-таки противоречило). Михаил, не будучи дураком, прекрасно понимал, что ничего хорошего из этого не получится, и тут же отказался от столь сомнительной чести.
И настала на Святой Руси демократическая республика…
У Людовика XVI, по крайней мере, нашлось несколько десятков преданных дворян, которые открыли ружейный огонь по рвавшимся во дворец Тюильри восставшим. У Николая и этого не было. Обожающий его Роберт Мэсси упоминает о некоем «преданном эскадроне кавалергардов», якобы двое суток скакавшем по снежному бездорожью из Новгорода на защиту царя и династии, но сие не подтверждается ни единым российским источником, а следовательно, не более чем красивая легенда в исконно голливудском стиле…
Все бросили царя, все оставили. Морис Палеолог, французский посол в России, писал: «Одним из самых характерных явлений революции, только что свергнувшей царизм, была абсолютная пустота, мгновенно образовавшаяся вокруг царя и царицы в опасности. При первом же натиске народного восстания все гвардейские полки, в том числе великолепные лейб-казаки, изменили своей присяге верности. Ни один из великих князей тоже не поднялся на защиту священных особ царя и царицы, один из них не дождался даже отречения императора, чтобы предоставить свое войско в распоряжение инсуррекционного правительства».
Умеют французы плести словеса… На самом деле все обстояло чуточку иначе, чем описывал дипломат с громкой фамилией: не было никакого такого «особого натиска» народного восстания, да и само восстание заключалось исключительно в беспорядках, охвативших один-единственный город, пусть и столицу – Петербург. Даже в тех непростых условиях командующие фронтами при желании несомненно могли не особенно и большими силами блокировать бунтующую столицу и быстро усмирить ее, как это случилось с Парижем в 1871 г. Но они-то как раз и воспользовались этим бунтом, чтобы окончательно отделаться от императора.
И разговоры об «измене присяге» – сплошная чушь. Отрекшись от престола, Николай тем самым снял присягу со всех, кто ее приносил. По юридическим меркам империи, теперь все эти миллионы людей были совершенно свободны от каких бы то ни было присяг и, не выглядя в глазах закона изменниками, могли делать что угодно – к большевикам уходить, к белым, провозглашать Тульскую республику, а себя – ее президентом…
Ну, а поскольку природа не терпит пустоты, то ее очень быстро заполнил, пустоту эту, генерал Корнилов, явившийся с воинской командой арестовывать царицу. Вот именно, Корнилов. А вы на кого подумали? На питерского большевика из «старой партийной гвардии»? На местечкового еврея с масонским знаком в кармане? На красного комиссара?
Зря. Никого из вышеперечисленных и близко не стояло – а красных комиссаров вдобавок еще и на свете не существовало. Ленин в Швейцарии был совершенно ошарашен известиями о февральских событиях (сам признавался, что ничего подобного и не чаял увидеть при своей жизни), немногочисленные большевики сидели по тюрьмам да по каторгам, питерские рабочие точили детальки, а евреи занимались своими делами, отнюдь не масонскими. Генерал Корнилов царицу арестовывал без всякого к тому принуждения – по велению души…
Уже в наше время историк Большаков, монархист по убеждениям, предпринял тщательнейшие разыскания в архивах, ища тех, кто остался верен императору после его отречения. Среди многомиллионной армии он нашел четырех человек: командир 3-го кавалерийского корпуса на Румынском фронте граф Келлер, «один капитан», «один подпоручик», «один фельдфебель». Да еще выпорхнула неизвестно кем написанная листовка с призывом не признавать отречение царя, потому что оно «подложное». И это все!
Все обрушилось настолько буднично и спокойно, что профессор Сироткин даже выдвигает версию, что отречение Николая было им задумано еще в январе 1917 г., после совета с женой, – и он собирался уехать в Англию, куда уже начал переправлять сокровища. Потом его обманул Керенский и не выпустил…
Трудно сказать, сколько здесь правды. Во всяком случае, на Николая это чрезвычайно похоже, очень уж мелконькая и подленькая была личность, если только слово «личность», здесь уместно. Известно, во всяком случае, что он высказывал желание выехать за границу и выжидать там, пока не наступит мир, а потом рассчитывал вернуться «для постоянного проживания в крымской Ливадии». И это на Николая похоже – судьба страны его совершенно не волновала, а в Ливадии тепло и уютно…
Что еще? Да разве что стоит упомянуть о том, как повело себя «правительство России» во главе со старым маразматиком Голицыным. Когда по Петербургу пошли толпы народа, правительство, заседавшее в Мариинском дворце, распорядилось срочно потушить там электричество – а то еще заглянет кто-нибудь на огонек и морду набьет. Когда свет опять зажгли, некоторая часть правительства, кряхтя и смущенно переглядываясь, выбралась из-под стола. И тут же полным составом подали в отставку – стра-ашно!
Да, кстати, Петроградский комитет большевиков тогда, по сути, состоял всего из трех человек – Шляпникова, Залуцкого и Молотова. Впоследствии, после Октября, Шляпников рисовал в своих мемуарах красивую картину: как они с первого часа метались по городу, агитируя, воодушевляя и организовывая, – но Троцкий проговорился, что эта тройка простодушно полагала события не более чем очередной манифестацией кучки солдат и никаких осмысленных действий не предпринимала. Да и Молотов на склоне лет это, в общем, признавал…
И поплелось последнее императорское правительство в полном составе в Думу, просить, чтобы их арестовали, – исторический факт. И поехал генерал Корнилов, оправляя на груди красный бант, арестовывать царицу. И начали великие князья наперегонки присягать новой власти, а кое-кто из них и глотку на митингах драл, славя революцию (тот же Николай Николаевич).
Читая воспоминания о тех днях, всерьез удивляешься всеобщему ликованию. Ну хоть бы один кто-то застрелился, не в силах перенести крушение монархии! Ну хоть бы один полковник попробовал удержать солдат в строю, когда они собрались на митинг! Ну хоть бы кто-то публично осудил события!
Один, впрочем, нашелся – Владимир Жаботинский, еврей, лидер сионистов. В июле 1917-го, выступая в Таврическом дворце перед полупьяной революционной толпой, он сказал во всеуслышание, что считает свержение монархии большим несчастьем для России, – за что его и десятки лет спустя поливали советские идеологи. Великороссы в таких поступках не замечены…
Глава вторая
Семнадцатый год
1. Все благополучно рухнуло…
Это потом уже, когда за Февралем случится Октябрь и события повернут совсем не в том направлении, на какое рассчитывала «чистая публика», сбрасывая своего незадачливого самодержца, многие наперебой начнут причитать, что они-де с самого начала осуждали Февраль…
Брешут, стервецы!
Вот Корнилов, уже после того как заарестовал царицу: «Нам нужно довести страну до Учредительного Собрания, а там пусть делают, что хотят, я устраняюсь…» (Между прочим, хорошо его знавшие генералы отзывались о нем: «Сердце львиное, а голова – баранья»…)
«Революцию приемлю всецело и безоговорочно», – говорил тогда же Деникин, и вряд ли с дулом у виска.
Остальные были не лучше. Только Дроздовский, впоследствии один из самых энергичных вождей белого движения, писал в дневнике: «С души воротит, читая газеты и наблюдая, как вчера подававшие верноподданнические адреса сегодня пресмыкаются перед чернью». Но он – не генерал, а подполковник, совсем молодой, тридцати еще нет…
А вот что думали тогда генералы. В частности, П. Н. Краснов: «Мы верили, что великая бескровная революция прошла, что Временное Правительство идет быстрыми шагами к Учредительному Собранию, а Учредительное Собрание к конституционной монархии с великим князем Михаилом Александровичем во главе. На Совет солдатских и рабочих депутатов смотрели как на что-то вроде нижней палаты будущего парламента…».
Пожалуй, генерал совершенно искренен. Вот ради этого они своего бездарного царя и сбрасывали – искренне полагая, что многомиллионные народные массы будут и дальше оставаться молчаливыми и покладистыми статистами, покорно взирающими, как резвятся с новой игрушкой баре. Что «элита» быстренько введет парламент на английский манер, где и будет витийствовать вволю, не решив никаких проблем и не улучшив положения миллионов, а народ будет исправно работать на своих земельных клочках и вытягиваться в струнку перед генералами, каким-то чудом мгновенно позабыв, что еще недавно требовал земли и воли…
Ну, придурки! Не лучше французских во времена Людовика XVI.
Что началось в России после отречения царя? Да просто-напросто образовался вакуум – но не та пустота вокруг императора, о которой писал Палеолог, а нечто более серьезное: отсутствие крепкой, надежной власти. Временное правительство под предводительством болтуна Керенского для начала разломало все, что можно, раскрошило в щепки абсолютно всю систему гражданской администрации, отменило полицию, а вот сделать что-либо на смену разломанному оказалось решительно неспособно. Старый порядок сломали, а нового устроить были не в состоянии.
И, как это бывает во времена любого безвластия, население – и особенно то, что носило шинели, – почувствовав слабину, пустилось во все тяжкие…
Тот же Краснов подробно описывает, как уже в апреле его казачья дивизия начала дурить. На митингах выдвигались самые дурацкие резолюции: например, поделить поровну между всеми полковую казну (свобода ведь, значит, и деньги общие!).
Или требовали, чтобы офицеры, приходя на учения, непременно здоровались с каждым казаком за руку. Казачки, недолго думая, самочинно захватили склады с обмундированием и переоделись в новую форму, предназначенную к выдаче только на будущий год. А вдобавок (свобода!) перестали чистить и регулярно кормить лошадей, отчего те помирали десятками.
«Масса в четыре с лишним тысячи людей, большинство в возрасте от 21 до 30 лет… болтались целыми днями без всякого дела, начинали пьянствовать и безобразничать. Казаки украсились алыми бантами, вырядились в красные ленты и ни о каком уважении к офицерам не могли и слышать.
– Мы сами такие же, как офицеры, – говорили они, – не хуже их».
Пришедшая им на смену пехота оказалась еще чище. Патроны из подсумков расстреляли в воздух, ящики с патронами выкинули в реку и заявили, что воевать не намерены. На Пасху потребовали куличей. Полковник не нашел в разоренном войной Полесье ни муки, ни яиц. Тогда его «за недостаточную заботливость» решили расстрелять.
«Он стоял на коленях перед солдатами, клялся и божился, что он употребил все усилия, чтобы достать разговенье, и ценою страшного унижения и жестоких оскорблений выторговал себе жизнь».
Дело тут отнюдь не в одной только «усталости от войны», которая и в самом деле достигла крайних пределов. Дело в том, что власть выпустила поводья. Во Франции примерно в то же время настроения были абсолютно схожими: та же нечеловеческая усталость от войны, те же митинги и бунты. Два полка даже снялись с позиций и пошли на Париж чего-нибудь там такое устроить по примеру прошлых заварушек.
Премьер Клемансо (штатский человек, но не интеллигент) отреагировал мгновенно: выставил сенегальцев с пулеметами, и они с большим воодушевлением резанули очередями по «белым сахибам». Мятежные полки остановили и, не церемонясь, расстреляли каждого десятого. После чего во французской армии все стало тихо и спокойно. Там поняли: власть шутить не будет.
Троцкий в свое время подметил точно: «Армия вообще представляет собою осколок общества, которому служит, с тем отличием, что она придает социальным отношениям концентрированный характер, доводя их положительные и отрицательные черты до предельного выражения».
Вот именно, в точку. Между прочим, в армии еще и гораздо проще бунтовать, чем на «гражданке». На штатском человеке висят заботы о доме, семье, а солдат – птица вольная, хвать винтарь – и попер из казармы…
Дело в том, что к тому времени был уже издан и повсеместно поступил в войска так называемый «Приказ № 1» Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов. Постановили: создать во всех воинских частях выборные комитеты; выбрать солдатских представителей в Совет; во всех политических выступлениях подчиняться Совету и своим комитетам; оружие держать под контролем ротных и батальонных комитетов и ни в коем случае не выдавать офицерам; в строю – строжайшая воинская дисциплина, вне строя – полнота гражданских прав: отдание чести вне службы и титулование офицеров «благородиями» отменяется, офицерам воспрещается обращаться к солдатам на «ты». И так далее, и тому подобное…
Как, по-вашему, способствует такой приказ поддержанию в строю даже не «строжайшей» дисциплины, а просто ее подобия?
Правильно, черта лысого!
Буквально через несколько дней Исполнительный комитет Петросовета попытался вторым приказом отменить первый, ограничив его действие Петроградским военным округом… Ага, держите карман шире! Поднялась такая буря оскорбленного в лучших чувствах революционного народа, что Исполком о «приказе № 2» больше не вспоминал, притворившись, что ничего не было…
«Приказ № 1» развалил армию начисто, превратив ее в неуправляемую толпу. Вот только он не имеет никакого отношения к большевикам…
Дело в терминах. Услышав словосочетание «Петроградский совет депутатов», многие по въевшейся за советские годы привычке искренне полагают, что он был «большевистским». Раз «совет», значит – «большевики».
Между тем это нисколько не соответствует истине. В Петроградском совете большевики составляли меньшинство. А подавляющее большинство принадлежало депутатам от других революционных, социалистических партий: меньшевикам, эсерам простым и эсерам левым, анархистам и прочим! А к большевикам отношение было, как бы помягче выразиться…
«Ни один большевик не мог появиться в казармах, не рискуя быть арестованным, а то и битым. Солдаты-большевики и им сочувствующие в войсковых частях должны были скрывать – почти во всех казармах, – что они большевики или сочувствующие, иначе им не давали говорить, их избивали…»
Знаете, кто это вспоминает? Один из представителей большевистской «головки», один из первых руководителей Красной армии Н. И. Подвойский. Свидетель надежнейший…
Петроградский совет вовсе не был большевистским! В нем правили бал социалисты всех мастей. Председателем ЦИК Советов был меньшевик Чхеидзе.
А составлял «Приказ № 1» эсер Суханов. Вернее, эсером он был во времена первой русской революции, в девятьсот пятом, а впоследствии перешел к меньшевикам. Но все равно – никоим образом не большевик. Среди пяти или шести человек, помогавших ему составлять этот документ, большевик всего один, да и тот мелкий…
Так что за «Приказ № 1» следует благодарить матерным словом не большевиков, которые к его появлению совершенно непричастны, а социалистов всех мастей и расцветок… С большевиками ЦИК, точности ради, был на ножах. В июле семнадцатого дошло до открытого противостояния: ЦИК Советов, угрожая применением военной силы, потребовал от большевиков увести броневики от особняка Кшесинской, вывести матросов из Петропавловской крепости в Кронштадт, а там и вовсе в ультимативной форме предложил очистить дворец Кшесинской и убираться на все четыре стороны… Лишь благодаря огромным усилиям Сталина дело не дошло до боев меж социалистами разных фракций…
Именно Сталин – вот он и появился на страницах книги! – вел переговоры с руководителями ЦИК Советов и меньшевиками и добился сглаживания конфликта. И проявил себя умеренным политиком – его не тронули, когда начались аресты «радикалов» в руководстве военной организации большевиков.
Только к сентябрю семнадцатого большевики протолкнули к руководству Петросоветом Троцкого и начался стремительный процесс «большевизации» означенного Совета…
А Керенский, между прочим, вдогонку «Приказу № 1» выпустил «Декларацию прав солдата», будучи еще не главой правительства, а военным министром. Не вдаваясь подробно в содержание этого документа, стоит лишь указать, что он позволял беспрепятственно пропагандировать в армии любые политические взгляды – лишь бы они были левыми, социалистическими, революционными. И большевистские в том числе. Именно после этой «Декларации» большевики и получили, так сказать, юридическую опору для агитации в армии…
Второе эпохальное свершение Керенского на посту военного министра – награждение Георгиевским крестом унтер-офицера Кирпичникова. Этот фельдфебель 27 февраля, когда взбунтовались солдаты Волынского полка, выстрелом в спину убил пытавшегося их остановить офицера. За эти «заслуги перед революцией» Керенский ему и повесил боевую награду…
А вы говорите, большевики…
2. Пьяный корабль
Если вновь сравнить Россию с кораблем, то аналогии получатся еще более шизофреническими. На сей раз и команда, и пассажиры гуляют напропалую, взломав склады с офицерской провизией и винный погреб, под гармошку пляшут на палубе, баб примащивают прямо меж нечищеных пушек – а офицеры, искательно улыбаясь, жмутся в уголочке, потому что стоит им лишь заикнуться, что корабль все-таки в плавании, как они получают по шее, а то и улетают за борт. Парусами никто не управляет вообще, и корабль болтает, как щепку. На капитанском мостике маячит, правда, капитан по фамилии Керенский, но занят он лишь тем, что закатывает многочасовые речи, которых никто не слушает, да время от времени робко просит:
– Товарищи, но ведь и паруса не мешало бы поставить… И штурвальчик надо ж когда-нибудь повертеть…
Ему отвечают дружным ревом:
– Да пошел ты… главноуговаривающий!
И он идет. Сочинять очередные речи о том, что паруса надо ставить ради плавания в царство свободы и счастья, а штурвал все же следует вертеть.
Читать бесплатно другие книги:
