Парк юрского периода Крайтон Майкл
«Возродить исчезнувшую с лица земли форму жизни – невозможно».
Эрвин Чаргафф, 1972
ВВЕДЕНИЕ
«ДЕЛО ИН-ДЖИН»
Уходящий XX век стал свидетелем «золотой лихорадки» в науке, достигшей особенно поразительных масштабов в безудержном и яростном стремлении извлечь выгоду из прикладной генетики. Исследования в этой области продвигались такими темпами и так мало комментировались, что их истинные размеры и смысл вряд ли можно полностью осознать.
Биотехнология предвещает величайшую революцию в истории человечества. К концу этого десятилетия ее влияние на повседневную жизнь будет неизмеримо большим, чем влияние энергии атома или компьютеров. Как сказал один журналист: «Биотехнология изменит все аспекты человеческой жизни: нашу медицину, нашу еду, наше здоровье, наши развлечения, даже наши тела. Изменения коснутся всего и будут необратимы. Эта наука буквально преобразит лицо нашей планеты».
Но биотехнологическая революция отличается от прежних научных преобразований тремя важнейшими характеристиками.
Во-первых, она имеет широкую научную и материальную базу. Америка шагнула в эпоху атома благодаря работе лишь одного исследовательского центра в Лос-Аламосе. Она вошла в компьютерный век усилиями примерно дюжины компаний. Но биотехнологические исследования только в одной Америке проводятся сейчас более чем в двух тысячах лабораторий. Пятьсот корпораций ежегодно расходуют на эти цели пять миллиардов долларов.
Во-вторых, большинство этих исследований проводится неосмотрительно или бездумно. Попытки изменить окраску форели, чтобы ее лучше было видно в водном потоке, создать деревья с квадратными стволами для удобства переработки или изобрести ароматизаторы, после ввода в организм которых вы всегда будете благоухать вашими любимыми духами, — все это не так смешно, как кажется на первый взгляд. Безусловно, достижения биотехнологии могут использоваться в отраслях промышленности, традиционно подверженных капризам моды, таких, как производство косметики или индустрия отдыха, но озабоченность усугубляет непредсказуемость результатов и легкомысленное применение новой могущественной технологии.
В-третьих, все исследования проводятся совершенно произвольно. Никто их не контролирует. Нет и федерального закона, регулирующего их. Ни одна страна мира, включая Америку, не имеет четкой правительственной программы в этой области. Диапазон практического применения биотехнологии чрезвычайно широк — от производства биопрепаратов для сельского хозяйства до изготовления искусственного снега, и именно это создает трудности для выработки и проведения разумной политики.
Но больше всего тревожит тот факт, что среди самих ученых нет ни одного, стоящего на страже интересов человечества. Примечательно, что почти каждый специалист, участвующий в генетических разработках, также занят и в бизнесе, связанном с этой наукой. Нет беспристрастных наблюдателей. У каждого свой, небескорыстный интерес.
Коммерциализация молекулярной биологии с этической точки зрения — самое ошеломляющее событие в истории науки, и осуществилась она с невероятной скоростью. В течение четырех столетий со времен Галилея наука развивалась как свободное и открытое исследование природы. Ученых никогда не интересовали национальные границы, они были выше мелкой суеты политиков и войн. Ученые всегда сопротивлялись засекречиванию научных исследований и даже встретили с неодобрением идею патентовать собственные открытия; они считали, что трудятся на благо всего человечества. И в самом деле, на протяжении многих поколений открытия ученых были совершенно бескорыстными.
Когда в 1953 году двум молодым исследователям из Англии Джеймсу Уотсону и Френсису Крику удалось расшифровать структуру ДНК, их достижение превозносилось как торжество человеческого духа, как триумф, увенчавший вековые попытки научным путем постичь Вселенную. Все уверенно ожидали, что это открытие будет отдано людям, чтобы служить на их благо.
Но этого не произошло. Тридцать лет спустя почти все коллеги Уотсона и Крика по научной работе были заняты делом совершенно иного рода. Исследования в области молекулярной генетики приобрели необычайный размах и превратились в огромное коммерческое предприятие с многомиллионным капиталом, но корни этого следует искать не в 1953 году, а в апреле 1976-го.
Именно тогда произошла известная встреча между крупным промышленным магнатом Робертом Свенсоном и биохимиком из Калифорнийского университета Гербертом Бойером. Они решили основать коммерческую компанию по использованию достижений Бойера в технике манипуляций с генами. Их новая компания, ГЕНИНТЕХ, скоро стала самым крупным и наиболее успешным из всех начинаний в области генной инженерии.
Все сразу захотели стать богатыми. Почти каждую неделю объявлялось об открытии новой компании, ученые объединялись в группы для использования результатов генетических исследований. К 1986 году не менее 362 ученых, в том числе 64 из Национальной Академии, являлись членами экспертных советов биотехнологических форм, а тех ученых, которые являлись владельцами акций этих фирм или периодически консультировали их, было гораздо больше.
Необходимо подчеркнуть, сколь велико было значение изменения отношения ученых к результату своего труда. В прошлом ученые-теоретики относились к бизнесу со снобизмом. Делать деньги — занятие, недостойное интеллектуала, пригодное лишь для торгашей, считали они. А заниматься исследованиями для промышленности, даже для таких престижных фирм, как «Белл» или Ай-би-эм, — удел тех, кому не удалось получить место в университете. Таким образом, чистые ученые весьма критически относились к работе ученых-прикладников, да и к промышленности в целом. Благодаря этому давнему антагонизму университетские ученые были неподвластны растлевающему влиянию промышленности, и всякий раз, когда в практической сфере возникал спор, они готовы были беспристрастно и на высочайшем профессиональном уровне участвовать в дискуссии.
Но сегодня картина изменилась. Осталось очень мало как микробиологов, так и научных учреждений, не связанных с коммерцией. Старые добрые времена канули в вечность. Исследования в генетике продвигаются небывалыми темпами. Но они засекречены, проводятся в спешке и нацелены на извлечение прибыли.
В атмосфере коммерциализации почти неизбежно появление такой компании, как «Интернэшинл джинетик текнолоджиз» в Пало Альто, компании с далеко идущими планами. Также не стоит удивляться тому, что кризис в генетике, вызванный ею же, мог остаться незамеченным. В конце концов, исследования «Ин-Джин» проводились секретно, а сами события произошли в одном из самых отдаленных районов Центральной Америки; число их очевидцев не превышало и двадцати человек. Лишь горстка из них осталась в живых.
Когда наконец 5 октября 1989 года в Верховном суде Сан-Франциско рассматривалось дело о банкротстве «Интернэшинл джинетик текнолоджиз», процесс не привлек большого внимания прессы. Он был воспринят как нечто ординарное: в тот год «Ин-Джин» была уже третьей биотехнологической компанией, потерпевшей банкротство, и седьмой — с 1986 года. А так как кредиторами были японские инвестиционные консорциумы, такие, как «Хамагури» и «Денсака», компании, традиционно предпочитающие оставаться в тени, немногие судебные документы стали достоянием общественности. Для избежания ненужной огласки адвокат «Ин-Джин» Дэниэл Росс из компании Коуэн, Суэйн и Росс представлял на суде и японских вкладчиков. Кроме того, за закрытыми дверями суда прозвучала весьма необычная петиция вице-консула Коста-Рики. Таким образом, неудивительно, что за какой-то месяц все проблемы «Ин-Джин» были тихо и мирно улажены.
Участники этого процесса, в том числе и крупные ученые — члены коллегии советников, подписали договор о неразглашении, все они будут молчать о случившемся. Но многие из главных действующих лиц дела «Ин-Джин» ничего не подписывали и были готовы рассказать о знаменательных событиях, приведших к тем двум последним дням на далеком острове у западного побережья Коста-Рики в августе 1989 года.
ПРОЛОГ
УКУС РАПТОРА
Тропический дождь лил как из ведра, барабаня по рифленой крыше здания больницы, грохоча по металлическим желобам и потоками обрушиваясь на землю, Роберта Картер вздохнула, глядя в окно.
Берег океана, скрытый низко опустившимся туманом, отсюда был едва различим. Не на это она рассчитывала, отправляясь на два месяца поработать врачом в рыбацкой деревне Байя Анаско на западном побережье Коста-Рики. После двух изнурительных лет работы на «скорой помощи» в больнице Майкл Риз в Чикаго Бобби Картер мечтала о солнце и покое.
И вот уже три недели она в Байя Анаско. И каждый день — дождь.
Все остальное было прекрасно. Ей нравилась уединенность деревеньки, доброжелательность ее жителей. По организации здравоохранения Коста-Рика входит в двадцатку лучших стран мира, и даже в этой далекой прибрежной деревушке больница была прекрасно оборудована и снабжена всем необходимым. Ее фельдшер, Мануэль Арагон, умен и хорошо обучен. Бобби могла практиковать здесь на том же уровне, что и в Чикаго.
Но дождь! Этот вечный, нескончаемый дождь!
Мануэль, находившийся тут же в смотровой, неожиданно поднял голову, прислушиваясь.
— Ты слышишь? — спросил он.
— Ну конечно же, слышу, — ответила Бобби.
— Нет, ты послушай.
И тогда она уловила его, этот новый звук, смешанный с шумом дождя. Это был низкий гул, который то усиливался, то стихал, скоро стало ясно: это ритмичный треск двигателя вертолета. «Неужели они летают в такую погоду?» — подумала она.
Но звук упорно нарастал, а затем из тумана, окутавшего океан, вырвался вертолет и затрещал над ними. Сделав круг, он снова оказался над водой. Бобби видела, как там, у рыбачьих лодок, он развернулся и, косо снизившись у шаткого деревянного пирса, полетел обратно по направлению к пляжу.
Он явно искал место для приземления.
— Это был пузатый «Сикорский»[1], на боку его была голубая полоса со словами «Констракшн Ин-Джин». Это было название строительной компании, возводящей новый курорт на одном из прибрежных островов. Предполагалось, что курорт будет весьма фешенебельным и полным различных нововведений. Строительство продолжалось уже больше двух лет, многие из местного населения были заняты на нем. Бобби могла себе представить, что это будет, — один из тех огромных американских курортов с бассейнами и теннисными кортами, где отдыхающие смогут играть и пить свой дайкири[2], никак не соприкасаясь с реальной жизнью страны.
«Интересно, что за чрезвычайные обстоятельства могли вынудить их лететь в такую погоду?» — подумала Бобби. Она увидела, как за стеклом кабины облегченно вздохнул пилот, посадив наконец вертолет на мокрый песок пляжа. Человек в комбинезоне спрыгнул на землю и распахнул большую боковую дверь. До Бобби донеслись отчаянные крики по-испански, и Мануэль, стоявший рядом, подтолкнул ее.
Им требовался врач.
Двое темнокожих из экипажа вертолета шли по направлению к ней, они несли казавшееся безжизненным тело. А третий, белый, лающим голосом выкрикивал команды. На нем был желтый дождевик, а из-под бейсбольной кепки с эмблемой команды Метса торчали рыжие волосы.
— Врач здесь есть? — спросил он у подбежавшей Бобби.
— Я доктор Картер, — ответила она. Дождь тяжелыми каплями колотил ее по голове и плечам. Рыжий недовольно оглядел Бобби. На ней были обрезанные выше колен джинсы и майка с тонкими бретельками. На шее висел стетоскоп, раструб которого заржавел от соленого воздуха.
— Эд Реджис, — представился он. — Доктор, у нас тяжелобольной.
— Тогда вам лучше отправить его в Сан-Хосе, — сказала она. Сан-Хосе — столица и находится всего в двадцати минутах лету.
— Мы бы так и сделали, но в такую погоду нам не перелететь через горы. Придется вам лечить его здесь.
Бобби шла рядом с раненым, пока его несли в больницу. Он был совсем юный, не старше восемнадцати. Приподняв пропитавшуюся кровью рубашку, она увидела глубокую рваную рану вдоль плеча, а затем такую же на ноге.
— Что с ним случилось?
— Несчастный случай на стройке, — прокричал Эд. — Он упал, и его задел бульдозер.
Потерявший сознание парнишка был бледен и дрожал.
У ярко-зеленой двери больницы стоял Мануэль и махал им рукой.
Раненого внесли внутрь и положили на стол в центре комнаты. Мануэль приступил к внутривенному вливанию, а Бобби, направив свет на парня, склонилась над ним, чтобы осмотреть раны. Она сразу же поняла, что дела его плохи. Скорее всего ему не выжить.
Глубокая рваная рана спускалась от ключицы к туловищу, мышцы на краях ее свисали клочьями. Плечо смещено, и обнажились бледные кости. Второй разрыв пришелся на мощные мышцы бедра и был настолько глубок, что можно было видеть пульсацию бедренной артерии. Первым впечатлением Бобби было, что ногу разрезали.
— Расскажите мне еще раз, как это произошло, — обратилась она к Эду.
— Я сам не видел, — ответил он. — Мне сказали, что его задел бульдозер.
— Это похоже на нападение хищника, — сказала Бобби, исследуя рану. Как большинство врачей «скорой помощи», она прекрасно помнила всех пациентов, прошедших через ее руки за годы работы. У нее было два случая нападения животных. Первый — с двухлетним малышом, на которого набросилась собака породы ротвейлер. Второй — с подвыпившим служителем цирка, пострадавшим от встречи с бенгальским тигром. В обоих случаях повреждения были схожими. Раны, нанесенные хищником, весьма характерны.
— Хищника? — произнес Эд, облизав губы. — Да нет же, поверьте, это был бульдозер. — Он провел языком по губам, явно нервничая, как будто сделал что-то дурное. Бобби недоумевала почему: ведь если они использовали на стройке необученных рабочих из местных, то несчастный случай для них событие не чрезвычайное.
— Будем промывать? — спросил Мануэль.
— Да, — ответила Бобби. — Только сначала сделай ему блокаду.
Она наклонилась над пациентом и кончиками пальцев ощупала рану. Если его задел бульдозер, то в рану должна попасть грязь. Но там ничего не было, кроме скользкой слизистой пены. И от раны исходил какой-то странный смрад, отдающий гнилью, запах смерти и разложения. Никогда раньше ей не приходилось встречаться с таким запахом.
— Когда это случилось?
— Час назад.
Она опять обратила внимание на то, как был напряжен Эд Реджис. Он явно принадлежал к типу беспокойных, нервных людей. И совсем не походил на мастера со стройки. Скорее, он мог быть кем-то из администрации. Ему явно было не по себе.
Мысли Бобби Картер вновь вернулись к ранам. Так или иначе, они не походили на механическую травму. Не было ни загрязнения почвой, ни размозжения тканей — признаков, характерных для любой травмы, будь то несчастный случай или автокатастрофа. Вместо всего этого изодранная кожа на плече и бедре.
Действительно, было похоже, что на него напал какой-то зверь. Но, с другой стороны, на большей части тела не было никаких следов, что необычно при нападении животного. Она снова оглядела его голову, руки, кисти.
Кисти.
Мороз пробежал у нее по коже при взгляде на его кисти. Обе ладони были в мелких рваных порезах, а запястья и предплечья — в синяках.
Она проработала в Чикаго достаточно долго, чтобы понять, что это означает.
— Ладно, — сказала она, — Подождите за дверью.
— Почему? — встревоженно спросил Эд. Он был недоволен.
— Вы хотите, чтобы я ему помогла или нет? — С этими словами Бобби вытолкала Эда из комнаты и закрыла дверь у него перед носом. Она не могла проникнуть в суть происходящего, но все это ей не нравилось.
— Мне продолжать промывать? — неуверенно спросил Мануэль.
— Да, — ответила Бобби. Она достала свой маленький автоматический фотоаппарат «Олимп» и, поправив освещение, сделала несколько моментальных снимков раны. «Действительно, похоже на укусы», — подумала она. Но тут больной застонал, и Бобби, отложив аппарат, наклонилась к нему.
Он шевелил губами, с трудом двигая опухшим языком.
— Raptor, — произнес он. — Lo sa raptor.
При этих словах Мануэль замер и в ужасе отпрянул.
— Что это значит? — спросила Бобби.
— Я не знаю, доктор, — Мануэль покачал головой. — «Lo sa raptor» — no es espanol.
— Разве? — ей показалось, что это было по-испански. — Тогда, пожалуйста, продолжай промывать.
— Нет, доктор. — Мануэль поморщился. — Ужасный запах. — И он перекрестился.
Бобби опять посмотрела на скользкую пену, покрывающую рану. Она потрогала ее, слегка растерла пальцами. Пена очень напоминала слюну...
Губы раненого вновь зашевелились.
— Raptor, — прошептал он.
— Оно его укусило, — с ужасом проговорил Мануэль.
— Кто укусил?
— Raptor.
— Что такое «raptor»?
— Это hupia.
Бобби нахмурилась. Костариканцы не отличались особой суеверностью, но о hupia она слышала в деревне и раньше. Говорили, что это ночные призраки, безлицые вампиры, похищающие детей. По преданию, раньше они жили в горах Коста-Рики, а теперь поселились на прибрежных островах.
Мануэль все пятился назад, что-то бормоча и крестясь.
— Этот запах, он такой необычный, — сказал он. — Конечно, это hupia.
Бобби уже собиралась приказать ему вернуться на место и продолжить работу, когда юноша вдруг открыл глаза и резко сел на столе. Мануэль в ужасе взвизгнул. Раненый со стоном поворачивал голову с широко раскрытыми глазами направо и налево, а затем из него фонтаном брызнула кровавая рвота. Его тут же затрясло, тело корчилось в судорогах. Бобби попыталась схватить его, но он, сотрясаясь в конвульсиях, скатился со стола на цементный пол. Его снова вырвало. Кровь была повсюду. Со словами «Что тут, черт возьми, происходит?» Эд открыл дверь, но, увидев кровь, отвернулся, прижав руку ко рту. Бобби схватила шпатель, чтобы протиснуть его между сжатыми зубами юноши, но, когда ей удалось это сделать, она уже знала, что спасти его невозможно. Юноша дернулся в последний раз, затем обмяк и затих.
Бобби нагнулась, чтобы сделать ему искусственное дыхание «изо рта в рот», но бросившийся к ней Мануэль схватил ее за плечи и потянул назад.
— Нет, — сказал он. — hupia перейдет на тебя.
— Мануэль, ради Бога...
— Нет. — В глазах его была ярость. — Нет. Тебе этого не понять.
Бобби взглянула на лежащего на полу юношу и поняла, что все это бесполезно: оживить его не удастся. Мануэль позвал людей с вертолета, они пришли и забрали тело. Появился Эд. Вытирая рот тыльной стороной ладони, он пробормотал:
— Я знаю, вы сделали все, что могли. Бобби молча наблюдала, как тело вносили в вертолет и как он с ревом взмыл в небо.
— Так-то лучше, — сказал Мануэль.
Бобби думала о руках юноши. Порезы и ссадины на них свидетельствовали о том, что он защищался. Она была убеждена, что он погиб не в результате несчастного случая на стройке, на него кто-то напал, и руками он пытался защититься.
— Где находится остров, откуда они прилетели? — спросила Бобби.
— В океане. Примерно в ста шестидесяти или двухстах километрах от берега.
— Далековато для курорта.
Мануэль наблюдал за вертолетом:
— Надеюсь, они никогда не вернутся. «Ну что ж, — подумала она, — по крайней мере, у меня есть снимки». Но, повернувшись к столу, она увидела, что фотоаппарат исчез.
Позже вечером дождь наконец прекратился. Оставшись одна в своей спальне, расположенной в задней части здания больницы, Бобби погрузилась в свой старенький, в обтрепанной бумажной обложке испанский словарь. Юноша произнес «raptor», и, несмотря на протесты Мануэля, она подозревала, что это слово было все-таки испанским. И, конечно, она нашла его в словаре. Оно означало «вор», «похититель». Это ее несколько смутило. Смысл его был подозрительно близок значению слова hupia. Конечно, она не верила в эти предрассудки. Да и какой призрак мог так изрезать руки. Что же пытался ей сказать юноша?
Из соседней комнаты послышался стон, там лежала одна из деревенских женщин в ожидании родов. За ней ухаживала Елена Моралес, местная акушерка. Бобби заглянула к ним и жестом подозвала Елену.
— Елена...
— Si, доктор?
— Ты знаешь, что такое «raptor»?
Седовласая, энергичная, несмотря на свои шестьдесят лет, Елена была человеком рассудительным и практичным. Глядя в ночное небо, она нахмурилась и сказала:
— Raptor?
— Да. Ты знаешь это слово?
— Si, — кивнула Елена. — Это значит... человек, который приходит ночью и уносит ребенка.
— Похититель детей?
— Да.
— Hupia?
Елена переменилась в лице:
— Не говорите такого, доктор.
— Почему?
— Не надо поминать hupia сейчас, — твердо сказала Елена, кивнув в сторону, откуда доносились стоны роженицы. — Неблагоразумно произносить это слово сейчас.
— А этот похититель кусает и режет свои жертвы?
— Кусает и режет? — Елена была озадачена. — Нет, доктор. Ничего такого он не делает. Это человек, который уносит новорожденных младенцев, — Елену явно раздражал разговор, и ей хотелось скорее его закончить. Она направилась в палату. — Я позову вас, доктор, когда начнутся роды. Думаю, остался час или два.
Бобби посмотрела на звезды, прислушалась к мирному шуму прибоя, доносившемуся с океана. В темноте вырисовывались силуэты рыбацких лодок, стоявших на якоре близ берега. Все было так мирно и буднично, что все эти разговоры о вампирах и похищенных детях показались ей глупыми.
Вернувшись к себе, она вспомнила, как настаивал Мануэль на том, что это слово не испанское. Из любопытства она решила заглянуть в маленький английский словарь и, к своему удивлению, обнаружила это слово и в нем:
raptor — сущ., обр. от лат. raptor грабитель, фр. Raptus: хищная птица.
ПЕРВОЕ ПРИБЛИЖЕНИЕ
Первоначально кривая дробной размерности практически не дает представления о структуре математической модели, которую она призвана выражать
Ян Малкольм
Почти рай
Майк Боумен, бодро насвистывая вел свой «лендровер» по биологическому заповеднику Кабо Бланко, расположенному на западном побережье Коста-Рики. Было прекрасное июльское утро, и дорога, на сколько хватало глаз, была живописной: она шла по краю отвесных гор, откуда можно было обозревать и джунгли, и голубую гладь Тихого океана. В путеводителях писали, что Кабо Бланко — это нетронутая, девственная природа, почти рай. Глядя на все это, Боумен чувствовал, что теперь его отпуск снова пойдет на лад.
Боумен, тридцатишестилетний агент по продаже недвижимости из Далласа, приехал в Коста-Рику с женой и дочерью в отпуск на две недели. Идея этого путешествия принадлежала жене. Неделями Элин твердила ему о чудесных национальных парках Коста-Рики и о том, как полезно для Тины будет увидеть их. А потом, когда они уже приехали туда, оказалось, что Элин записана на прием к специалисту по пластической хирургии в Сан-Хосе. Тогда Майк Боумен впервые услышал о первоклассных и недорогих пластических операциях, которые делают в Коста-Рике, и роскошных частных клиниках Сан-Хосе.
Конечно, последовал крупный скандал. Майк чувствовал, что она ему солгала, так оно в действительности и было. Он был ярым противником пластических операций. Это же просто смешно: Элин всего тридцать, и она красивая женщина. Не прошло и десяти лет с тех пор, когда ее, студентку последнего курса, выбрали королевой на вечере выпускников в Раисе. Но Элин постепенно теряла уверенность в себе и становилась беспокойной. И, судя по всему, последние несколько лет ее больше всего волновала потеря красоты.
Красоты — и, стало быть, всего на свете.
«Лендровер» проехал по глубокой луже, разбрызгав грязь. Сидящая рядом Элин сказала:
— Майк, ты уверен, что мы правильно едем? За несколько часов мы не встретили ни одного человека.
— Пятнадцать минут назад проехала машина, — напомнил он ей. — Помнишь, такая голубая.
— Она ехала в обратном направлении...
— Дорогая, ты мечтала о пустынном пляже, — сказал он, — и ты его получишь.
Элин с сомнением покачала головой:
— Хотелось бы верить.
— Да, папа, хотелось бы верить, — с заднего сиденья сказала Кристина. Ей было восемь лет.
— Верьте мне, я знаю. — Некоторое время он вел машину в молчании. — Правда, здесь чудесно? Посмотрите, какой вид. Он великолепен.
— Да, нормально, — сказала Тина.
Элин достала пудреницу и посмотрелась в зеркальце, слегка похлопав пальцами под глазами. Вздохнув, она убрала ее.
Дорога пошла под гору, и Майк сосредоточился на управлении машиной. Вдруг через дорогу пронеслось что-то черное, и Тина закричала:
— Смотрите! Смотрите!
Но животное быстро исчезло в джунглях.
— Кто это был? — спросила Элин. — Обезьяна?
— Может, белкообразная обезьяна, — сказал Боумен.
— Я могу ее записать? — спросила Тина, доставая карандаш. В качестве внеклассной работы она составляла список всех животных, увиденных во время путешествия.
— Не знаю, — неуверенно сказал Майк. Тина сверилась с картинками в путеводителе.
— Вряд ли это белкообразная обезьяна, — сказала она. — Скорее всего, это опять ревун. — За время этой поездки они уже видели нескольких обезьян-ревунов.
— Слушайте, — продолжала Тина, веселея, — в этой книжке пишут, что «на побережье Кабо Бланко обитают разнообразные представители фауны, в том числе ревуны, белолицые обезьяны, трехпалые ленивцы и броненосцы». Как ты думаешь, папа, мы увидим трехпалого ленивца?
— Обязательно увидим.
— Правда?
— А ты посмотрись в зеркало.
— Очень остроумно, папа. Дорога сквозь джунгли спускалась к океану. Майк Боумен почувствовал себя настоящим героем, когда они наконец добрались до абсолютно безлюдного пляжа, окаймлявшего океан трехкилометровым полумесяцем белого песка. Он поставил машину в тень пальм, которые росли вдоль берега, и достал пакеты с едой. Элин надела купальник и сказала:
— Господи, ну как мне избавиться от этого веса?
— Дорогая, ты выглядишь великолепно. — На самом деле она казалась ему слишком худой, но он уже давно научился не говорить об этом вслух.
Тина уже бежала вдоль берега.
— Не забудь надеть панаму, — крикнула ей вслед Элин.
— Потом, — не оборачиваясь, ответила Тина. — Я хочу посмотреть, есть ли здесь ленивцы. Элин Боумен оглядела пляж, деревья.
— Ты думаешь, с ней все будет в порядке?
— Дорогая, тут на километры нет ни одной живой души, — ответил Майк.
— А змеи?
— Ради Бога, — сказал Майк, — здесь нет змей.
— Но могут быть...
— Дорогая, — твердо сказал он, — змеи — холоднокровные. Это рептилии. Они не могут поддерживать постоянную температуру тела. Здесь на песке тридцать градусов с лишним. Если змея выползет на него, она попросту изжарится. Поверь мне. На берегу нет змей. — Майк посмотрел на бегущую вдаль дочь, темное пятнышко на белом песке. — Отпустим ее. Пусть наслаждается.
Он обнял жену за талию.
Тина бежала, пока не выдохлась. Затем она бросилась на песок и с восторгом перекатилась к кромке воды. Океан был теплым, и почти не было волн. Девочка немного посидела, переводя дыхание, и оглянулась на родителей и машину, чтобы понять, далеко ли она убежала.
Мама махала ей рукой, подзывая к себе. Тина бодро помахала в ответ, делая вид, что не понимает жеста матери. Тина не хотела надевать панаму, и она не хотела возвращаться назад и снова слушать все эти разговоры о похудании. Ей хотелось остаться здесь и, может быть, увидеть ленивца.
Два дня назад она уже видела ленивца а зоопарке в Сан-Хосе. Он был забавным, совсем как персонаж «Маппет шоу», и казался совершенно безобидным. В любом случае, он не умеет быстро двигаться, и она всегда сможет убежать от него, Мама опять звала ее, и Тина решила уйти с солнцепека у воды под тень пальм. Они нависали над сучковатыми сплетениями корней манговых зарослей, делая безуспешной любую попытку проникнуть в глубь острова. Девочка села на песок и поддела ногой высохшие листья мангра. Она заметила на песке множество птичьих следов. Коста-Рика славилась своими пернатыми. В путеводителях говорилось, что самых разных видов птиц в Коста-Рике в три раза больше, чем во всей Америке и Канаде, вместе взятых.
Она увидела маленькие, едва заметные следы какой-то птицы. Другие следы были крупнее и глубже врезались в песок. Тина лениво смотрела на них, когда услышала какое-то чириканье и последовавшее за ним шуршание в гуще мангровых зарослей.
Интересно, могут так чирикать ленивцы? Тина склонялась к мысли, что нет, но не была уверена. Наверное, это чирикала какая-то морская птица. Снова услышав шуршание. Тина замерла и стала ждать. Наконец появился и источник звуков. В нескольких метрах от нее из-под мангровых корней появилась ящерица и уставилась на девочку.
У Тины перехватило дыхание. Это новое животное для ее списка! Ящерица встала на задние лапы, балансируя на толстом хвосте, и не отрывала глаз от девочки. Тина отметила, что она ростом почти тридцать сантиметров, темно-зеленая с коричневыми полосами вдоль спины. Ее крошечные передние ножки заканчивались маленькими шевелящимися пальчиками. Ящерица, подняв голову, смотрела на девочку.
«Какая симпатичная, — подумала Тина, — похожа на большую саламандру». Она подняла руку и тоже пошевелила пальцами.
Ящерица не испугалась и пошла к Тине на задних лапах держась прямо. Она была не больше курицы и, как курица, при ходьбе покачивала головой. Тина подумала, что такую ящерицу можно держать дома, как кошку или собаку.
Девочка заметила, что ящерица оставляет трехпалые следы, которые выглядят абсолютно как птичьи. Ящерица подошла ближе. Тина старалась не шевелиться, чтобы не вспугнуть маленького зверька. Она была поражена тем, что ящерица осмелилась подойти к ней так близко, но потом вспомнила, что здесь заповедник. Все животные чувствуют себя здесь в безопасности. Должно быть, эта ящерица ручная. Возможно, она ожидала, что Тина ее чем-нибудь угостит, К сожалению, у нее ничего не было. Девочка медленно протянула руку с раскрытой ладонью, показывая, что у нее ничего нет.
Ящерица остановилась, подняла голову и что-то прощебетала.
— Извини, — сказала Тина, — но у меня ничего нет.
И тогда ящерица совершенно неожиданно вспрыгнула на протянутую руку.
Тина почувствовала, как маленькие пальчики ящерицы раздирают ее ладонь и как под тяжестью удивительно большого веса животного опускается ее рука.
А ящерица тем временем стала карабкаться вверх по ее руке, пытаясь дотянуться до лица.
— Я просто хочу ее видеть, — сказала Элин Боумен, щурясь от солнца. — И больше ничего. Только видеть.
— Я уверен, что с ней все в порядке, — сказал Майк, копаясь в коробке с едой, которую они взяли с собой из отеля. Там была неаппетитная жареная курица и какие-то изделия из теста с мясной начинкой. Вряд ли Элин притронется ко всему этому.
— А ты не боишься, что она уйдет с пляжа?
— Нет, дорогая, не боюсь.
— Я ощущаю здесь такую оторванность от всего.
— Я думал, что именно этого ты и хотела.
— Хотела.
— Так в чем же дело?
— Просто я хочу ее видеть, вот и все. И тут издалека ветер донес до них голос дочери. Это был пронзительный крик.
Пунтаренас
— Думаю, ей стало лучше, — сказал доктор Круз, опуская пластиковый полог кислородной палатки, внутри которой лежала спящая Тина. Майк Боумен присел у кровати рядом с дочерью. Он считал, что доктор Круз довольно толковый врач, его английский был безупречен — результат учебы в медицинских центрах Лондона и Балтимора. Он был сама компетентность, и клиника Санта-Мария, современная больница в Пунтаренасе, считалась безупречной.
И все-таки Майк Боумен нервничал. Его дочь тяжело больна, они далеко от дома, и от этого никуда не деться.
Когда там, на побережье, Майк добежал до дочери, она ужасно кричала. Вся левая рука ее была в крови и покрыта мелкими укусами величиной с отпечаток большого пальца. И еще на руке была какая-то липкая пена, похожая на пенистую слюну.
Он понес ее по берегу назад к машине. Почти сразу рука девочки начала краснеть и опухать. Майк не скоро забудет их возвращение к цивилизации — эту безумную гонку, когда вездеходный «лендровер», то пробуксовывая, то двигаясь юзом, пробивался по раскисшей от грязи дороге среди холмов. А Тина в это время кричала от страха и боли, и рука ее все краснела и распухала. Задолго до того, как они добрались до границ парка, отек распространился на шею и девочке стало трудно дышать...
— Теперь она будет в порядке? — спросила Элин, глядя на дочь сквозь пленку кислородной палатки.
— Надеюсь, — ответил доктор Круз. — Я ввел ей еще одну дозу стероидов, и теперь ее дыхание значительно облегчилось, да и отек уменьшился.
— А эти укусы... — начал Майк Боумен.
— Пока нам не удалось их идентифицировать, — сказал доктор. — Сам я вижу такие укусы впервые. Но можно заметить, что они исчезают. Уже сейчас их трудно различить. К счастью, я сделал несколько снимков. И взял образцы этой липкой слюны — один для анализа здесь, другой, чтобы отправить в лабораторию в Сан-Хосе, а третий мы сохраним в замороженном виде, чтобы использовать в случае необходимости. Ее рисунок у вас?
— Да, — отозвался Майк. Он протянул доктору набросок, сделанный Тиной в ответ на вопросы, заданные ей в приемном покое.
— Это животное ее укусило? — спросил доктор, глядя на рисунок.
Читать бесплатно другие книги:
