Нас повенчали снежинки Лунина Алиса
Данила принес еще чая. Так и коротали ночь: за чаем и разговорами. Алиса оказалась интересным собеседником, и в какой-то момент Данила подумал, что, несмотря на множество альтернативных способов коммуникации, предложенных нам двадцать первым веком (все эти гаджеты, социальные сети и прочую суету), вдумчивый, искренний диалог двух интересных, развернутых друг к другу собеседников по-прежнему остается лучшей формой общения. Да?!
– Да, – кивнула Алиса, – я в этом уверена, когда говорю с тобой. Но при этом, согласись, мы сейчас можем позволить предельную искренность в общении, потому что знаем, что никогда не увидимся.
– Не увидимся? А ежели случится чудо? И когда-нибудь также под Новый год, совершенно случайно, мы встретимся?!
– Человек вообще живет ради чуда! – ее лицо озарила улыбка.
– А если я захочу тебя найти, не полагаясь на чудеса? – спросил Данила нарочито невозмутимо, хотя уже знал, что он, конечно, захочет ее найти.
– А вот этого не надо, мы же договорились, что не будем все осложнять! – отрезала Алиса. – К тому же мы при всем желании не сможем найти друг друга, потому что не знаем ничего, кроме имен. А на свете так много Данил и Алис…
– Ну хоть что-то о себе расскажи! В каком городе ты живешь, сколько тебе лет?
– Фамилию и паспортные данные?! Ну уж нет! Ладно, скажу только, что у меня птичья фамилия. А какая – секрет!
К утру Данила понял, что его новая знакомая – «девушка-корь», ну, или какая-то другая коварная вирусная инфекция, внезапно разящая человека наповал. Он садился в поезд здоровым (легкий озноб влюбленности в эту, как ее… Вику не считается), а теперь серьезно болен: сердце стучит, температура зашкаливает, и главное – нет никакой надежды на излечение. Вот зараза!
«Ох, плохо!» – опечалился Данила, когда до Петербурга оставалось совсем ничего. От мысли, что через полчаса он потеряет Алису навсегда, ему стало совсем плохо. Но неужели она столь бессердечна?! Пусть проявит хоть каплю гуманизма!
– Пожалуйста, дай мне свой адрес! – взмолился Данила.
Холодный взгляд серых глаз вместо ответа. А у нее, оказывается, может быть и такой взгляд Снежной королевы.
– Ну, телефонный номер, – сник Данила, – я не буду часто звонить, разве что иногда…
Снова зыркнула строго. Ясно. Ей не знакомы гуманистические ценности. Неужто так и пропадать парню? Вот странное дело – прежде он никогда не тушевался в присутствии девушек, мог уговорить любую на романтический ужин, а если сильно постараться, то и на его продолжение до утра, но с Алисой он терялся и не знал, как ее убедить. Какая-то она неправильная!
Между тем эта «неправильная» натянула куртку и, глянув в окно, сказала:
– Ну что, идем? Приехали.
«Да уж, приехали!» – вздохнул Данила, выходя следом за девушкой на перрон. Он спросил, куда она теперь. Алиса ответила уклончиво, по сути, отмахнулась.
– Взять тебе такси? – предложил он, хватаясь за этот предлог, как за соломинку.
– Нет. Я сама. Иди, Даня. Спасибо тебе за компанию, ты замечательный попутчик! – Она повернулась и решительно пошла вдоль перрона, катя за собой маленький красный чемодан.
«Но так не должно быть!» – охнул Данила и бросился вслед за ней.
– Эй, так не должно быть! Пожалуйста, давай встретимся еще раз! Сегодня ведь Новый год, мечты должны сбываться!
Она остановилась. Он с отчаянием смотрел ей в глаза.
– Ладно, – вздохнула Алиса, – если мы сегодня ненадолго встретимся, ну, скажем, просто погуляем по городу… Ты обещаешь, что вечером мы расстанемся и каждый пойдет встречать свой Новый год?
– Да! – заверил Данила.
В конце концов, разве у него был выбор?!
– В четыре часа. На Дворцовой. Под Ангелом! – бросила Алиса на прощание.
Глава 4
– А где Олег? – спросила Инна.
Маша нервно рассмеялась.
– Маруся, – испуганно крикнула Инна, – ты чего?
– Я? Ничего! – успокоилась Маша. – Я – нормально. А Олег – так даже очень хорошо. Мы расстались три часа назад. Он сказал мне, что уходит к другой женщине, выполненной в более изящных параметрах – возраст минус двадцать, вес – минус десять и рост плюс двадцать. Ну а что? Правильно! В Новый год с новым счастьем! Символично!
У Инны округлились глаза:
– Мань, правда, что ли?
Маша пожала плечами:
– Что ты смотришь на меня так, будто я сказала тебе, что неизлечимо больна?! В конце концов, не от меня первой ушел муж. А потом, все к тому и шло. С самого начала. Знаешь, я бы вообще запретила жениться до тридцати лет, ну ладно – до двадцати пяти! А до этого возраста пусть люди погуляют, подумают, окрепнут в решении! Вот что хорошего вышло из того, что я вышла замуж в двадцать?! Я про себя тогда ничего не знала, про Олега тоже ничего не знала, и про жизнь. И что у нас могло получиться? По мере узнавания себя, мужа, жизни расстояние между мной и Олегом разрасталось. Сначала оно было размером с маленькую трещину, потом с автобусную остановку, потом с пропасть, вполне способную поглотить наше общее прошлое и все-все планы на совместное будущее. Как я теперь понимаю, в сегодняшнем опереточном финале есть своя внутренняя логика, и он был определен в самом начале нашего супружества.
Инна вздохнула:
– А как красиво все начиналось!
Начиналось действительно красиво. Летний день, Нева, белый кораблик…
Закончив второй курс института, после утомительной сессии Маша поехала на летние каникулы в Петербург.
В тот жаркий июльский день она гуляла по городу, наслаждаясь свободой, а вечером у причала на Мойке села в экскурсионный пароходик. Она примостилась на корме, жмурясь от яркого солнца.
Ее кто-то легонько подтолкнул:
– А где тут крейсер «Аврора»?
Открыв глаза, Маша увидела перед собой улыбающегося парня и махнула рукой на противоположный берег Невы – там; в ту же минуту она поняла, что «Аврора» была лишь предлогом для знакомства.
– Привет! – сказал парень так по-свойски, словно они были знакомы сотню лет. – Я – Олег.
Маша сдержанно кивнула: Олег? Ну и на здоровье.
– Ты из Питера? – поинтересовался неугомонный собеседник. – Я сразу догадался.
Маша удивилась – у нее это на лбу написано?
– Да, – подтвердил Олег, словно прочитал ее мысли. – Бледная, мечтательная. Говорят, у вас тут дефицит йода!
Маша взглянула на него внимательнее – рослый, красивый, в облике и манере держаться что-то артистическое, модно одет.
– Ну а ты откуда? – усмехнулась Маша. – Давай отгадаю! – И тут же «отомстила» ему за шутку про дефицит йода. – Уж конечно, из Москвы? Да еще небось ограниченной пределами Бульварного кольца?
– Точно! – покаянно склонил пшеничную голову новый знакомец.
Пароходик причалил. Маша улыбнулась на прощание парню и сошла на причал.
– Так я все-таки не понял, где тут крейсер «Аврора»?! – догнал ее Олег. – Может, покажешь?
Олег был веселым, красивым, ярким, беззаботным, избалованным. В его мальчишеской дурашливости, смешливости, легкости было столько обаяния недюжинной силы, что Маша не устояла и влюбилась. В сентябре Маша вернулась в Москву, и они с Олегом стали встречаться.
Олег учился в известном столичном вузе и намеревался стать международным журналистом. Его родные принадлежали к советской элите – дед Олега был видным советским деятелем, батюшка Олега также радел о судьбе государства. В глазах Машиных сокурсниц такой жених считался большой удачей: москвич, студент престижного вуза! Инна, когда Маша познакомила ее со своим новым знакомым, всплеснула руками от восторга: «Ну, Маня, свезло – так свезло!» Машу это даже покоробило: «Ты о чем?!» «Да как же? Красавец! Москвич! Из такой семьи!» Маша гордо пожала плечами: «Вообще-то он меня тоже не на помойке нашел!»
Роман развивался красиво и бурно. Олег, что называется, умел «пустить пыль в глаза» – цветов, стихов, ресторанов и прочей романтической «пыли» было предостаточно. Кстати, Олег довольно быстро и легко (без всякого нажима с Машиной стороны) решил, что им нужно пожениться, о чем и сообщил Маше через три месяца знакомства. «Зачем медлить? Мы отлично подходим друг другу, старушка, не правда ли?!»
Вскоре Олег привел Машу знакомиться со своими родителями в знаменитую высотку на набережной. Мать Олега, Изольда Александровна – статная блондинка с холодными голубыми глазами, еще не растратившая былой красоты – показалась Маше настоящей снежной королевой.
– Вы откуда, деточка? – высокомерно улыбнулась Изольда Александровна и, услышав, что Маша из Петербурга, поджала губы: – Ясно. Хороший город.
Она разговаривала надменно, словно Маша была ее нерадивой челядью и плохо вычистила фамильное серебро или скверно натерла паркет.
С отцом Олега Маше общаться было куда легче и проще. Иван Семеныч встретил ее приветливо, хотя и не преминул заметить, что Олегу, «бездельнику и раздолбаю», жениться рано. Однако препятствий их браку родители Олега чинить не стали. «Женитесь, плодитесь, размножайтесь!» – изящно напутствовал молодых Иван Семеныч. На свадьбу родители Олега подарили молодоженам двушку у метро «Аэропорт» и фамильный чайный сервиз. В доме на набережной после свадьбы Маша появлялась только по большим праздникам.
Подруга Инна подарила Маше на свадьбу свой любимый казан.
– Ты чего?! – ахнула Маша, догадываясь, что Инка отрывает любимую вещь от души.
– Бери! – торжественно изрекла подруга. – Будешь мужу плов готовить. Я научу!
Обойдя квартиру молодоженов, Инна вздохнула: «Счастливая ты, Маня!»
И следующий год Маша прожила в абсолютной, непогрешимой уверенности в том, что она действительно счастливый человек. Но счастье – материя тонкая, и где-то через год семейной жизни эта материя стала рваться в отдельных местах. Дело в том, что Олег оказался мало приспособленным к жизни. Увы, детство и юность, проведенные за каменными номенклатурными стенами, что называется, наложили свой отпечаток на судьбу и характер. Олег был такой Гаутама из сталинской высотки, до поры до времени не предполагавший, что в мире есть бедность, болезни, несчастья – в его реальности всего этого не было. Что было? Рестораны, шумные вечеринки, друзья-приятели… Кроме того, Олег с детства привык быть центром вселенной (мать, бабушка, тетки – все его обожали) и потому ждал от каждого встречного внимания и преклонения.
Олег любил прожигать жизнь, часто повторяя, что жить надо весело. Эта его мировоззренческая установка во многом осложняла их брак. Маша довольно быстро поняла, что, по всей видимости, не является веселым человеком, а посему может принять далеко не все ценности мужа (и особенно его образ жизни). Она даже позволила себе в чем-то с Олегом не согласиться, к примеру, с его ночными загулами, и однажды решительно заявила: «Я прошу тебя ночевать дома!» В ответ Олег наградил ее взглядом, полным жгучей обиды: «Как можно быть такой бесчувственной, Маруся?!» Но Маша стоически выдержала этот тяжелый взгляд. Она и в будущем проявляла поразительную «бесчувственность», пытаясь влиять на Олега, – ругала его за беспечное отношение к учебе, прогулы в институте, пьянки; он обижался на нее, они ссорились.
Вскоре Олега выгнали из института за хроническую неуспеваемость. Муж не спешил взрослеть, благодаря отцовским связям он устраивался на работу, но вскоре увольнялся, нигде не задерживаясь. Он ввязывался в какие-то сомнительные проекты, занимался коммерцией, – ничего не получалось. Маша тоже искала себя, зарабатывала деньги, оформляла ЧП, билась головой об стену, сталкиваясь с разнообразными сложностями. Тогда ведь и время было… сложное. Все менялось по сто раз на дню. И люди не успевали за временем. Ушедшая под воду империя СССР оставила на поверхности гигантскую воронку, которая затянула многих. Машиного тестя, Ивана Семеныча, отправили в отставку. Выйдя на пенсию, Семеныч переживал, сетовал на то, что чувствует себя ненужным и через полгода умер от инфаркта. Снежная Изольда, оставшись одна, ругала новые времена и привыкала жить без привилегий.
После смерти отца Олег снова поступил в институт (помогли старые отцовские связи). Пока муж учился, Маша работала, чтобы им было на что жить (доходы были – мизер, но на скромную жизнь хватало). Окончив институт, Олег подался в политику, чем изрядно удивил жену, – к этому времени она уже хорошо знала собственного мужа и полагала, что ее Олег свою жизнь не может обустроить, не то что вершить судьбу государства. «Даже странно, зачем Олег подался в политику?! Ему надо было идти в актеры, такое дарование пропадает!» – думала она. Тем не менее политическая карьера Олега складывалась успешно – он умел красиво говорить, убедительно давать обещания, да и его телеобраз, благодаря яркой внешности, получился эффектным – под пресловутое обаяние Олега подпали тысячи избирателей.
Время шло, они с Олегом взрослели, менялись, делали карьеры. Но все это было потом… А началось в летний день – Нева, белый кораблик…
– Инн, ты чего? – испугалась Маша. – Плачешь, что ли?!
Инна с присущей ей широтой души (подруга проявляла эмоции шумно – хохотала так, что стены тряслись, рыдала, так со всей бездной отчаяния) проревела:
– Со-о-рок лет! Со-о-рок!
– И чего? – улыбнулась Маша.
– Жизнь прошла! – всхлипнула Инна.
Маша обняла подругу:
– Да ладно, говорят же, что в сорок она только начинается!
– Кто говорит? – вскинулась Инна. – Враки это все. После сорока для женщины жизни нет. Разве что загробная!
Подруга долго сидели за столом. На город, засыпаемый снегом, опустилась ночь, а они все вспоминали прошлое.
Услышав, что у Инны есть сын, Маша изумилась:
– Да ты что?! Какая же ты молодец, Инка, что родила! Сколько ему?
– Три года! Да, Маруся, это был последний шанс. Я вскочила, можно сказать, в уходящий поезд!
– Как его зовут?
Инна замялась, потом неохотно выдавила:
– Олег.
Вот это да! Маша удивленно взглянула на подругу. И если бы Инна выдержала ее взгляд, Маша бы ничего такого не подумала: в конце концов, имя как имя! Но только Инна отчего-то покраснела, отвела глаза, смутилась, будто сейчас вдруг раскрылся какой-то ее тщательно оберегаемый секрет. Маша не стала задавать лишних вопросов: «Ладно, может, потом расскажет… когда-нибудь…», спросила только про отца мальчика. Инна махнула рукой:
– А! Этот… нечего рассказывать! Мимоходом!
– В смысле? – не поняла Маша.
– Ну, мимоходом. Он прошел по моей жизни словно мимоходом, по краешку. Не задел, понимаешь?! Мань, я хотела попросить тебя стать крестной моему Олежке… Ты так и осталась моей самой близкой подругой…
– Спасибо. Сочту за честь.
Инна просияла:
– Тогда я заберу его после праздников из Омска (он у моей матери), и устроим крестины, да?
Инна просидела у Маши полночи (как в старые добрые времена). На прощание она пригласила подругу встретить Новый год вместе с ней в ее ресторане.
– У меня там грандиозный банкет намечается, роскошная программа, артисты! Приходи, посажу тебя за лучший столик?!
– Спасибо, Инн, но я лучше дома! – улыбнулась Маша.
Они договорились, что Маша приедет в ресторан подруги первого января.
Уже в прихожей Инна сказала:
– Мань, ты прости меня за ту историю… Но я ведь тогда думала, что так будет лучше для тебя! Понимаешь?
– Понимаю, – кивнула Маша. – Проблема в том, что мы никогда не знаем, как лучше. Ладно, я сама во всем виновата, что уж там… Редкая удача – я даже вижу тот житейский перекресток, на котором повернула в неправильном направлении. А в итоге вроде все сбылось, вышла красивая картинка для глянцевого журнала, но это неправда. Тут, внутри, болит. И дело не в том, что наш с Олегом брак распался, совсем не в этом…
– Как твой Андрей? – тихо спросила Инна.
Маша отвернулась, пытаясь справиться с подступившей болью, и выдохнула:
– Я ничего о нем не знаю.
Сразу с вокзала Данила отправился к родителям на Фонтанку. Он пробежал по шумному Невскому, пересек Аничков мост, прошел знакомым с детства путем через третьи дворы (о, эти питерские лабиринты третьих – пятых – десятых дворов, Минотавр бы заблудился!) и наконец оказался дома.
А здесь все так же, как было во времена их с Машей детства. В его комнате на стене – плакат «Битлз», в углу электрогитара (на которой он, было время, поигрывал), и даже стоит тот же ученический стол, за которым Данила сейчас, конечно, не поместится.
На кухне пахло праздником, вернее, приготовлениями к нему. На столе мандарины в вазе, бутылка шампанского; постоянно звонил телефон – отцу, известному в городе профессору филологии, звонили его ученики с поздравлениями.
Мать хлопотала у плиты, как многорукое божество домашнего очага: одновременно что-то взбивала, запекала, нарезала, перемешивала.
В углу мерцал экран телевизора, и Женя Лукашин, давно ставший близким родственником миллионам россиян, уже летел в Ленинград навстречу своему счастью.
…Мама угощала чем-то домашним, вкусным, отец увлеченно рассказывал об университетских делах, Данила вежливо слушал, но вскоре начал клевать носом и проваливаться в сон (бессонная ночь в поезде давала о себе знать звенящей усталостью).
– Даня, ты не приболел часом? – встревожилась Ольга Александровна. – Ступай, отдохни, а то, того и гляди, заснешь за столом.
Читать бесплатно другие книги:
