Шпага Софийского дома Посняков Андрей

Глава 9

Великое княжество Литовское

Октябрь — ноябрь 1470 г.

Никакого сговора и заключенного соглашения между Литвой и Новгородом не было, как не было и связей с униатскими церковными иерархами.

«Власть и реформы», издание Российской Академии Наук

Договор Новгорода с королем представлял собой лишь новгородский проект, не получивший утверждения со стороны короля.

Я. С. Лурье, «Русь 15 века…»

Он лежал на боку. Огромный волчище, с каким не зазорно сразиться любому охотнику, серый матерый зверь с грязной косматой шерстью и желтоватыми подпалинами на брюхе. Из полураскрытой пасти вывалился розовый, быстро синеющий на воздухе язык, в мертвых широко открытых глазах хищника отражались стройные ряды ближайших осин с застрявшими кое-где в ветвях красными глянцевитыми листьями. Из шеи убитого волка торчала длинная коричневая стрела.

— Что скажешь, Олег? — осанистый сановитый мужчина с черной окладистой бородой, подъехав ближе к волку, спешился, пнув мертвечину в бок носком недешевого сапога красного, с прозолотьем, сафьяна. На поясе спешившегося висел меч в широких, богато отделанных серебром, ножнах, под распахнутым на груди атласным кафтаном боевито серебрилась кольчуга.

Спрыгнув с коня, Олег Иваныч нагнулся, с видимым усилием вытаскивая стрелу. Посмотрел, хмыкнул…

— Стрела-то не охотничья, Панфиле, вон сколько зазубрин-то!

Купецкий староста Панфил Селивантов — знакомец Олегов, да по улице Ильинской сосед — кивнул: мол, и сам вижу. Задумался крепко, искоса посматривая на небольшой — десятка полтора всадников — отряд, совсем неплохо снаряженный, богато даже. У каждого — по два коня, один на смену да для поклажи — попоны да чепраки узорчатые, не каждому купцу по средствам, сбруя — ну, не сказать, чтоб каменьями драгоценными усыпана — но к тому близко. На всех всадниках — кольчуги, на некоторых и брони, а кой на ком и панцири немецкие, коих в мире лучше и не сыскать. Поверх кольчуг с панцирями кафтаны да плащи справные, щегольские, оружия много: и мощные копья-рогатины, и короткие сулицы, что при нужде и метнуть можно, палицы, шестоперы, мечи, сабли на манер татарский. К лошадям шеломы приторочены, да пара ручниц огненного бою. Это уж не считая самострелов да луков клееных, что за двести шагов бронь пробивают… ну, если повезет, конечно. На славу снаряжен отрядец — суньтеся, людишки лихие, попробуйте! Пару раз, бывало, совались… Раз — за монастырем Мирожским — еще как только отъехали, другой — не так давно, в лесах под Полоцком. Получили хорошую встречу — с пальбой, со стрел тучами, с лихой контратакой. Плюнули — себе дороже — да скрылись в урочищах, поджидать добычу не столь зубастую. Купцов каких-нибудь да богомольцев…

А отрядец — пара человек только и были несильно ранены — поехал себе дальше. Посольство Новгорода, Господина Великого, к Казимиру Ягеллоновичу — королю Польши и Великому Литовскому князю. Что посольство такое снарядить надо — о том давно на вече шумели да не худые мужики: бояре да люди житьи, чья к Новгороду любовь не словесы пустые суть. Посадничья вдова Марфа Борецкая, хлебосольная жена новгородская, да и богата, с нею и прочие: Арбузьевы, Афанасьевы, Немиры, Астафьевы, Лошинские — лучшие люди новгородские, бояре «золотые пояса», да ивановские купцы — о богатстве их и говорить не надо, да Софийские: Иона, Пимен, Варсонофий… Феофилакт в отъезде был, однако, по обыкновению своему поколебавшись, рукой махнул — поддержал идею — лучшего человека своего отрядил охранять посольство — Олега Иваныча Завойского, роду житьего. С ним и Гришаня напросился, хоть поначалу и не особо хотел пускать его Иона. Но пустил, подумав. Феофилакт-то, вон, своего человечка сунул — радуется. Чего ж и ему, Ионе, посольство без пригляду оставлять? Никак негоже! Гришаня-отрок тут в самый раз и пригодился. Сметлив, учен, языками владеет, немецким, да богомерзким латынским, да свейским чуток. Ну, свейский вряд ли у Казимира понадобится, а латынь с немецким всяко сгодятся. Правда — уж слишком молод Гришаня, несолиден, неопытен, да языком метет — что помелом баба. Впрочем, строго-настрого наказано было Гришане мене языком чесать, а боле слушать. Что запомнит — про то докладывать по приезду незамедлительно. Как Казимир да бояре литовские, а пуще того: как там себя поведут господа послы — Селивантов Панфил да Кирилл Макарьев — старосты купецкие. И житий человек Олег тоже присмотра требует — уж слишком приблизил его Феофилакт-игумен и в посольство, настояв, сунул. Отъехал в монастырь свой Никольский, довольный. Не менее и другие старцы софийские довольны были. И Варсонофий, и Пимен. Оба беседы тайные перед отъездом имели с Олегом Иванычем, человеком житьим. Каждый мешочек с серебром дал. На этот раз уж не отказался Олег Иваныч — дорога дальняя, путь опасный — вот вернется, там дальше видно будет…

Ехали, опасаясь — как бы не прознали московиты про посольство сие. Хоть и не было планов у Новгорода под Казимирову длань отдаться, но союз с ним никак не помешал бы. Знамо, против кого союз — супротив Ивана, князя Московского, что день ото дня все наглее — знает, что сильно московское войско, да бояре, да служилые люди московские во всем от милости княжей зависят. Говорят, даже подползают к нему на брюхе премерзко и всяко себя уничижают да пресмыкаются, словно и не бояре вовсе, не служилые люди, а какие-нибудь холопы. Многие про то слышали, да не все верили — как это: служилый человек — и чтоб на брюхе? Брешут, наверное.

И еще было б неплохо насчет псковичей с Казимиром решить. Поможет он против них или как? А если поможет, то что от новгородцев попросит? Нужен был сильный союзник одряхлевшей республике, ох как нужен! С ливонцами вроде к тому дело шло, да уж закатывалась звезда ливонская. После Грюнвальда, да после мира Торуньского — уж больно худо пришлось рыцарям. Тевтонцы вассалами польскими стали. Казимира то есть. Ну, Ливонский орден пока сам собой мыкался, да, видно, ненадолго то. Нет уж в немцах былой силы, нет духа рыцарского. С архиепископом Рижским и то власть поделить не могут. Так и не знаешь, кто в Ливонии хозяин — то ли рыцари, то ли архиепископ. А может, и вовсе — города торговые: Ревель, да Рига, да Дерпт…

Между тем все сильнее становилась Москва. Набирала силу, устраивалась, приманивала к себе охочих людей дворами-поместьями да посматривала алчно в сторону других государств русских. Сильна стала Москва, сильна и богата. А что князь суров — так на то и князь, говорят. Много власти у Ивана Васильевича, ох, много… Как бы от того Новгороду пострадать не пришлось, уж больно алчен Иван, охоч до земелек чужих, не ему положенных.

Вот и решила Господа — Совет знатных новгородских бояр-нобилей — просить помощи у Казимира. Обещает помочь Казимир — об уступках договоримся, нет — так нет. Больше-то все равно не с кем. Ну, кроме немцев ливонских. Дания с Голландией далеки больно, в Англии смута великая идет — войной Роз прозывается — поисстрадались от той войны все аглицкие роды боярские. В королевстве Шведском тоже не все ладно. Регент Свен Стуре — короля вместо. Кто за него, кто против, а кто — и сам себе король-королевич. Не до новгородских проблем свеям, в своих разобраться бы.

Выезжали тайно, налегке — опасаясь послухов московитских, да вот, судя по стреле, не упаслись, видно.

— Верно говорил Гришаня-отрок, будто ночью ржание конское в лесу слышал, — легко, словно не дороден был да осанист, вскочил в седло Панфил, приятель Олегов, староста купецкий, человек, может, и не столь знатный, да зато богат да уважаем. То же — и напарник его, Макарьев Кирилл. Помоложе только, в кафтане голубом, бархатном. Борода подстрижена, волосы завиты часто. Модный человек Кирилл, что и сказать, щеголь. Однако — умен, не всякому дано!

Волчий труп с московитской стрелой не очень расстроил посольство. Порешили — вряд ли то засада — глупо уж слишком о себе весть подавать. Может, какие лесные шиши баловали, а вполне возможно, мужики местные волка завалили — вон он какой огромный да матерый, видно, не один десяток овец в окрестных деревнях перерезал.

Поскакали дальше — особо не растягиваясь, компактной группой, все ж начеку были, мало ли что. Бескрайние леса тянулись до самого горизонта. Веселые березовые рощицы сменялись дубравами, те — пущами, темными, непроходимыми, страшными, в кои попадешь несведущ — там и сгинешь, не выберешься. О том, улыбаясь, рассказывал вечером у костра проводник — полоцкий купецкий приказчик Федор — молодой красивый мужик со светлыми кудрями и такой же кучерявой бородкой. Люб он был новгородцам, свободой своей люб, да делом, да сноровкою. Не жаль было Панфилу, что сговорил Федора в проводники за две деньги, еще рейнский альбус серебряный от себя прибавил. Знал приказчик, где можно крюк спрямить, а где — ни-ни — болото, самая топь. Знал, в каких местах дичи невпроворот, а где — разбойничьи логова. Разбойников пока, тьфу-тьфу, кроме тех разов, не встречалось. То ли их тут вообще не водилось (что вряд ли!), то ли просто был не сезон, вернее — межсезонье. Ни зима, ни лето. До зимников по рекам да стланникам еще ох как далеко, а летние дороги вот-вот в грязь превратятся. Потому и не ездят сейчас купцы с товарами, кроме крайней надобности. Зимы ждут. И правда, грянут дождищи, размоет дороги — в жизни не выберешься, так и будешь в грязи сидеть, судьбу свою бестолковую проклиная. Хорошо хоть, везло пока с погодой-то. Да и ехали налегке, почитай, без особой поклажи.

К заходу солнца сели вечерять. Быстро стемнело, на небольшой поляне вырыли яму, запалили костер. Забулькало в котле аппетитное варево. Скоро сидели все вкруг костра, хлебали. Кто-то из воинов подстрелил рябчика. Запекли в глине — ох, и вкусен! Тепло было, в кафтанах-то — да и от костра грело. Разморило посланников, не хотелось уж и Гришанины сказки слушать, спать полегли в шалашах, специально воинами для того сделанных. Гришаня помаялся-помаялся — да тоже спать ушел. Один Олег Иваныч бодрствовал — расставлял караулы, да проводник Федор починял лопнувшую подпругу.

— Не велик Трокский замок, — тихо рассказывал Федор, — но и не мал тоже. Зато красив! Король, наш великий князь Казимир, зело его любит. И посейчас там должен быть, ежели куда на охоту не уехал. Кстати, об охоте… Не запромысливал ли ты, Олег Иваныч, зубра?

Олег Иваныч покачал головой, нет, мол, не приходилось как-то.

— Может, и возьмет вас король на охоту. — Федор мечтательно прикрыл глаза. — Вот, помнится, в прошлое лето поехали мы с приятелем, паном Ольшанским, на охоту. Взяли с собой кислого вина, на хорошее-то денег не было.

— У пана — и денег не было? — удивился Олег Иваныч.

— Конечно! Он же поляк. У них такое сплошь и рядом! Да и сам Кшиштоф, ну, Ольшанский, из загоновой шляхты — все имущество: дыра в кармане да вошь на аркане. Зато — шляхтич! Попробуй, тронь… Хоть ты сам король — все едино. Он у нашего Полоцкого воеводы на службе был, Кшиштоф-то. Мы там с ним и познакомились — я ж тож в ополчении… А в прошлое лето подался в Польшу Ольшанский… надоело, сказал, тут у вас скучно. Получил за службу деньжат — все и пропили с ним в корчме, ни медяка не осталось. Махнул утром Кшиштоф рукой — да так и поехал, без денег. Хорошо, лошадь не пропили — не смогли больше. Хороший парень Кшиштоф. Думаю, свидимся в Троках — он вполне может у королевского двора ошиваться, Кшиштоф-то, вполне… Чу! Слышь-ка!

Федор вдруг замолк, предостерегающе подняв палец. Олег Иваныч прислушался. Нет, вроде спокойно все.

— Словно где лошадь ржала, — тихо пояснил Федор. — Недалеко, у болота.

Олег посмотрел в ту сторону — тьма, кусты, деревья. На деревьях тусклые кровавые тени — отблеск догорающих углей. А ведь здесь, у костра, как на ладони…

— Давай-ка, Федя, костерок подальше разложим, — на всякий случай предложил Олег. — А этот притушим… мало ли…

— На живца ловить будем? — понимающе усмехнулся Федор, бросая в костер охапку стылой землицы…

Предосторожности были не лишними — лиходеев хватало. Лес — он и есть лес. Чаща.

Предупредив сторожу — трех воинов, заранее расставленных Олегом Иванычем по разные стороны поляны, — новый костер запалили саженях в тридцати, ближе к дороге. Сели рядом в кусты — ждать.

Ничего не дождались, замерзли только — чай, не лето, почитай, ноябрь скоро.

Олег Иваныч широко зевнул, потянулся, оборачиваясь к проводнику. Тот вдруг напрягся… прислушался… Точно! Вроде как где-то звякнуло… Показалось? Нет… вот еще раз… А между прочим, железные листья на деревьях в лесу не растут, и обычных-то мало осталось. Спрашивается, что может тут звенеть?

— Тсс! Вот они… — прошептал проводник прямо в ухо Олегу. Тот и сам уже увидал: совсем рядом с ними, и пяти локтей не будет, осторожно прокралась мимо чья-то темная тень в островерхом шлеме. Вот и снова звякнуло — нечего шеломы в лесу таскать.

— Буди всех, Федор. Я пока тут… покараулю.

Понятливо кивнув, Федор ужом скользнул к шалашам.

Занятное было зрелище. Столпившиеся вокруг фальшивого костра люди — Олег Иваныч явственно различал по крайней мере трех — озадаченно поводили обнаженными саблями. Видимо, хотели изрубить, незаметно подкравшись, — да вот фиг вам!

Разбойник в высоком шлеме — видно, главный — что-то повелительно буркнул, затем махнул рукой. Ясно было, что добыча где-то рядом, однако поди-ка поищи, в ночном-то лесу. Найдешь, может быть… от мертвого осла уши.

Яростно распинав костер, черные тени двинулись обратно к дороге… И вдруг резкое конское ржание прорвало тягучую тишину ночи!

Разбойники развернулись и, вытащив сабли, молча углубились в лес. А лошадь не унималась — ржала и ржала, зараза, видно, не докормили или почуяла близкого волка. Не важно уж было то…

Над высокими вершинами светлело небо. Скоро и утро. Хорошо хоть, здесь, в лесу — тьма. А разбойнички, видимо, решили расправиться с сонными, утра не дожидаясь. И правда — чего два раза ходить…

Рраз!

На весь лес оглушительно лязгнуло железо, как бывает, когда со всей силы пересекутся меж собой два добрых меча.

Снова лязгнуло. Кто-то вскрикнул.

Странная это была битва. Рубка на ощупь. Когда не видишь — угадываешь только — кто перед тобой, чужой или свой… Узнавали по крику.

Выхватив шпагу, Олег Иваныч бросился в гущу сраженья. Если она была, эта гуща…

Возникла впереди длинная темная тень.

— Отзовись, паря!

— То я, Онисим-воин.

— А я Олег.

— Да узнал. Вон там они, к дороге жмутся…

— Вижу.

— Пойдем, попро… Ааа!

Пораженный в шею, рухнул Онисим на черную землю… Сделав ложный выпад — больше по привычке, чем по надобности, все одно ни хрена не видно, — Олег Иваныч наугад ткнул шпагой. Чей-то тихий стон… Хруст веток. Падение… Ага! Так вам, тати ночные! От колющего удара кольчуга плохая защита.

Снова звук удара. На этот раз слева. И справа. И, кажется, впереди. Везде! Своих бы не приложить, Господи!

К утру все было кончено. Напавших оказалось не так уж и много — меньше десятка. Все окольчужены, в шеломах — вот вам шеломы в лесу — не было б их, не звякнули бы — мечи, сабли. Копий нет — неудобно в чащобе с копьями-то, да и со стрелами тоже. Значит — понятно, где-то рядом лагерь вражеский, у болота скорее всего, недаром там кони ржали…

— Глянь-ко, Онисима как приложило? Упокой его, Господи…

— Гришка, Гриш, жив ли?

— Да жив… рука болит только, хорошо приложил кто-то… А ловко ты, Федор, его копьецом-то, прям, словно святой Георгий змия…

— Панфил Акимыч, этот вроде дышит!

— Ну-ко, посвети.

Олег с любопытством подошел ближе к свету зажженного факела. Посреди поляны, прямо на недавнем кострище, вытянувшись, лежал здоровенный детина в черненом панцире фряжской работы, надетом поверх длинной кольчуги, в железных поножах и тяжелом островерхом шлеме. Лицо лежащего скрывала кольчужная маска-забрало.

— Ну-к, отцепи кольчужицу.

Кто-то из молодых воинов откинул забрало. Черная борода, прямой, чуть широковатый, нос…

Олег чуть не вскрикнул.

Силантий Ржа!

Профессиональный воин, кондотьер, не раз выручавший Олега из беды еще на пути из Тихвинского погоста! А потом, в порубе… вместе с Иваном Костромичом… И связи с новгородскими вечниками — мужиками худыми. Кажется, Силантий поговаривал про службу у московского князя? И кажется, он ее нашел.

Воин убрал факел.

— Ну, братие, неча тут боле ждать — дождемся! — вполне резонно заявил Панфил Селивантов и приказал собираться.

Наскоро схоронили убитых. Своих — двух воев, и чужих — тех аж человек пять. Срубили кресты из клена. Постояли, помолчали немного. Поехали.

На востоке, в полоцкой стороне, быстро светлело. Алела — в полнеба — заря. Подмораживало.

Интересно, узнал ли Силантия Гришаня? Нет, не должен бы… Его и рядом-то не было. Кстати… Ах, вот он… Впереди, на коне уже.

Посольский отряд тронулся в путь мелкой уверенной рысью. Впереди, весело перекрикиваясь с Гришаней, скакал проводник Федор. Панфил Селивантов задумчиво ехал позади всех. Олег Иваныч придержал коня — а ведь научился-таки ездить, и не хуже других — поравнялся с Панфилом, бросил сквозь зубы:

— А что, как выживет шильник-то?

— Так вы его не…

— Не было приказу. Но можно исправить, — Олег Иваныч вытащил из-за пояса кинжал.

— Должно исправить! — хмуро кивнул Панфил. — Хотя, понимаю, приятного в том мало. Поезжай, Иваныч, подождем — нагонишь.

Силантий уже не лежал — сидел, прислонившись к дереву, держал в руках меч и настороженно прислушивался.

Олега он заметил первым. Узнав — усмехнулся.

— Ну и встреча у нас с тобой, Олега.

— Да уж, можно было бы и получше, — кивнув, согласился Олег Иваныч, задумчиво играя кинжалом.

— По мою смерть приехал? — взглянув на кинжал, язвительно поинтересовался Силантий. Олег отмахнулся, помолчи, мол.

— Не сильно ранен-то? — спросил.

— Да нет, отлежусь. Вот людишки мои…

— А не фиг на честных людей нападать препогано. Аки тати ровно. Ночью…

— Да, промахнулись мы с вами, — согласно кивнул Силантий Ржа. — Все Нифонт, главный… Быстрее ему хотелось да быстрее. Вот и получил — быстрее… Ну да ладно. Пришел убивать — бей!

Олег усмехнулся.

— Ты ведь не так глуп, Силантий. Стал бы я с тобой разговаривать, ежели б… Короче, вот тебе припасы…

Олег Иваныч бросил к ногам московита небольшой переметный мешочек, незаметно прихваченный с собой:

— Дорогу сам найдешь, твое дело. Кстати… — он посмотрел Силантию прямо в глаза. — Ежели б пришлось — убил бы?

— В честном бою — да, — хмуро кивнул воин, — а так… — он махнул рукою.

— Видел я ваш честной бой, — хмыкнул Олег. — Ночью да на спящих — истинно по-московитски…

— Да то Нифонт все, гад, — скривился Силантий. — А я уж в вои поверстан был и слово дал подчиняться. Ежели б не то… Ладно, что уж тут рассусоливать. Спасибо… Помни, Олег Иваныч, — должник твой теперь Силантий Ржа, дворянин московский. А в должниках долго ходить не люблю. Может, еще и свидимся. Прощай.

— Прощай, Силантий, — кивнул Олег Иваныч и, вскочив на коня, поскакал прочь. Губы его словно сами собой насвистывали какой-то тягучий грустный мотив, смесь «Лед Зеппелин» и «Блэк Саббат». Жаль, что так получилось, с Силантием-то. Жаль.

Он нагнал посольство через полчаса. Тусклый фонарик солнца еле виднелся в небе, скрытый плотным туманом. Холодным, осенним, даже с какой-то изморозью. Тянувшаяся в течение всего пути однообразно-унылая равнина плавно перетекала в пологие холмы, покрытые лесом. Лес так и не кончился до самых Трок — небольшого, застроенного большей частью деревянными зданиями, городка Великого Литовского княжества.

По совету неоднократно бывавшего в Троках Федора, остановились на заезжем дворе, пользующемся расположением средней руки купцов за приветливость обслуги, надежность стен и сравнительно недорогую кухню. Заняли верхнюю горницу и, так и не отдохнув с дороги — некогда, прежде дело, — отправились в королевский замок. Казимир их не принял в тот день — был занят проблемами шляхты — хорошо хоть, подумав, назначил на завтра. Послезавтра король и двор уезжали в Вильно — так что новгородцы очень вовремя прибыли.

Вечером того же дня явились королевские слуги — принесли в подарок послам одежды алого бархата, Панфилу, правда, немного не в пору, да ерунда, главное — королевский подарок. Напомнили еще раз, что его величество ждет их завтра к обеду.

Панфил с Кириллом вернулись из Трокского замка к вечеру. Усталые, но не особенно довольные. Нет, Казимир Ягеллончик принял их неплохо, в присутствии своих малолетних сыновей и свиты, с ломившимся от яств столом, с трубачами перед каждым блюдом…

Только вот о главном говорил уклончиво. Да, конечно, зарвался Иван, князь московский — дальше ехать некуда. Оказать военную помощь? Гм-гм. А вот князя в Новгород — пожалуйста! Поговорите с Михаилом Олельковичем, братом киевского князя Семена, может, и согласится…

Поговорили с Михаилом Олельковичем. Тот бороду почесал, подумал, да и, рукой махнув, согласился служить Новгороду, Господину Великому. За поминки приличные. Рядили свитские — не особо люб Казимиру Михаил Олелькович — своеволен больно, да и к Москве сладок — родственником Михаил Олелькович московскому великому князю приходился…

Покуда послы новгородские, Панфил Селивантов да Макарьев Кирилл, свое дело ладили, заскучал Гришаня. Толмач посольству не требовался — магнаты-то, почитай, все по крови русские — и Вишневецкие, и Острожские, и Радзивиллы. Вот и шлялся отрок по Трокам, искал незнамо чего. Нет, чтоб, как Олег Иваныч, к примеру, — по торговым рядам пройтись — куда там! Другое Гришаню интересовало — премудрость книжная, по Феофилактову выражению — «кощуны» да «глумы». Искал-искал… и нашел-таки! В одной корчме стакнулся с человеком чудным — по всему чудным: и по мыслям, и по словам, и по виду. Ликом смугл, зубы жемчугами сияют, лицо худое, приятное. Волос длинен, борода бритая — ну, чистый фрязин. Так и оказалось — фрязин, наполовину. Из Кафы — князь Таманский. Отец генуэзец, мать черкешенка, сам — не пойми кто. Веры, сказал, жидовской. По-русски говорил чисто. О Троице Святой как пошел после третьей чаши высказываться, дескать, не может быть такого, чтоб Бог Отец, Бог Сын и Бог Дух Святой — и все едино! И кто, вообще-то говоря, Иисус? Богочеловек или человекобог?

От слов таких богомерзких уши Гришанины — уж на что человек тертый — в трубочку чуть не свернулись. Ну, если и не свернулись, то покраснели — точно!

Отрок уж и не рад был знакомству — заоглядывался, не имали бы! А началось-то с чего: заговорили о книгах. О Ефросине Белозерском да прочем. Сидел ведь себе спокойно фрязин сей на лавке, мальвазею пил да книжицу небольшую почитывал. Тут и Гришаня. Не вынесла душа поэта… Тоже начал ученость свою показывать, кощуны да глумы новому знакомцу рассказывать. Вот и договорились — что и вовсе нет Святой Троицы! Все, дальше ехать некуда. На костер — прямая дорога. Испугался Гришаня, побледнел. Глазами зарыскал — как бы смыться ловчее. А фрязин не унимался — расспросил, вино подливая, где Гришаня в Новгороде живет да чем занимается. Отрок уж и сам не рад, что связался. Хорошо — Олег Иваныч случайно в ту корчму зашел. Горло промочить, а то, по торгам шляючись, устал шибко.

Гришаня к нему… Пошли, мол, Олег Иваныч, поскорей отседова, и мясо-де тут недожарено, и вино кисло.

Ну, коли действительно кисло… Можно и другую какую корчму найти, получше. Пожал Олег Иваныч плечами.

Гришаня ликом расцвел — не сцапал никто еретика поганого! — поклонился знакомцу, прощаясь.

Тот с лавки стал, руку к груди приложив, назвался горделиво: Захарий Гвизольфи, князь Таманский. По одежде — смешной да куцей — чистый фрязин. Олег Иваныч, руку синьору Гвизольфи пожав, собрался присесть было, винца за знакомство хряпнуть… да куда там! Утянул Гришаня его из корчмы, чуть рукав не оторвал, чудо…

В другое место идем, сказал, мол, куда — знает… Ну, знает — так знает. Пошли.

Троки — городок маленький, все на виду. Вот — ратуша, вот — рынок, а вон, на холме, — королевский замок, штандартами разноцветными изукрашеный. Улицы узкие — втроем не разъедешься, еле успели к домам прижаться — проскакали какие-то с гусиными перьями, в плащах узорчатых, в кафтанцах коротких, жупанами прозываемых. Шляхта на королевскую охоту едет. Вот цыгане — разноцветные, разбитные, веселые. С медведем, на цепи блестящей, как положено. Медведь — на задних лапах, в шляпе. Вот диво-то! А вот, рядом — молодые пани в разноцветных платьях. В седлах сидят боком, да как ловко. А красавицы все — как на подбор! Олег Иваныч не удержался, послал воздушный поцелуй, всем оптом. Одна из девушек — темноволосая, с серыми искрящимися глазами — обернулась с улыбкой и что-то на ходу крикнула подругам. Те засмеялись… Как вдруг лошадь темноволосой — белый иноходец — споткнулась, фыркнув, словно испугалась чего… Ясно чего — медведя, уж слишком близко тот подобрался. Почуяв зверя, лошадь резко бросилась в сторону. Не удержавшись в седле, темноволосая красавица с криком свалилась в лужу… свалилась бы… Ежели б не Олег Иваныч. Вот уж кто подоспел вовремя! Подхватил незнакомку на руки, осторожно поставил на землю.

— Пани нуждается в помощи?

Нет, похоже, уже не нуждалась. Спешились озабоченные подруги, окружили сероглазую. Видя, что ничего серьезного не произошло, смеялись. А цыгане-то бочком-бочком — и смылись, вместе с медведем. А кому охота иметь дело с королевским судом?

Что-то сказав по-польски, спасенная сняла со шляпы цветок и, протянув его Олегу Иванычу, быстро поцеловала его в щеку. После чего, ловко вскочив в седло, умчалась вместе с подругами дальше… на ходу оглянулась, помахала рукой.

— Ну вот, Иваныч, а ты еще идти не хотел! — напомнил о себе Гриша. — Пошли, еще погуляем.

Ну — пошли так пошли.

В конце концов устал шататься Олег Иваныч.

— Ну, где твоя корчма-то, Гришаня?

— Да погоди ты немного с корчмой, Олег, свет Иваныч. Давай-ко еще погуляем, город посмотрим, может, девок тех снова встретим… — Отрок посмотрел влево: — Во! А вот и корчма, видишь, там, с русалкой…

Небольшое приземистое здание на окраине действительно напоминало постоялый двор. Жердяной забор, коновязь, вывеска латиницей: «U RUSALKI». Над подписью — русалка нарисована, изрядно жирняща бабища!

— Ну и хвост! — восхищался Гришаня. — Ну и титьки!

Зашли.

В корчме было довольно людно. Подбадривая себя рейнским, в углу вели ученый спор трое монахов-францисканцев в пыльных фиолетовых рясах. У самого входа крутил ручку диковинного музыкального инструмента слепой старик в надвинутой на самые глаза широкополой войлочной шляпе, знававшей когда-то лучшие времена. Падали на шею давно не стриженные, свалявшиеся, словно пакля, волосы. Морщинистое лицо старика казалось черным, серую рубаху-свитку украшали заплаты, наскоро пришитые толстыми суровыми нитками.

— Кобзарь, — обходя старика, пояснил Гришаня. — На Белой Руси много таких…

Олег Иваныч, проходя мимо, покосился. Старик как старик. Неопрятен только. Терзает смычком струны, выводит заунывное:

Посередине корчмы, вполуха слушая кобзаря, веселилась теплая, уже изрядно навеселе, компания шляхтичей в коротких зеленых жупанах. Длинный стол перед ними был щедро уставлен кувшинами с вином и глиняными мисками с немудреной закуской — капустой, мочеными яблоками и сыром. Перемежая скабрезные прибаутки отборным матом, шляхтичи то и дело поминали «пана круля» — видно, обсуждали прошедшую королевскую охоту. Кое-кто из них при этом ухитрялся время от времени угрожающе размахивать над головами вытащенной из ножен саблей.

— Вот так, панове, и покатилась башка татарская, пся крев!

Польские фразы периодически перемежались литовскими, а большей частью — русскими, что и не удивительно — среди шляхты было не так уж и мало этнических русских.

Стоящий рядом с кобзарем светлоголовый малец-поводырь не отводил от стола шляхтичей голодного взгляда.

Один из пирующих — кучерявый, усатый — перехватил взгляд мальчишки. Щелкнул пальцами:

— Подь!

Поводырь испуганно дернулся…

— Подь сюда! Ты, ты… Да не трясись, не зьим! На вот… — схватив со стола миску с сыром, шляхтич протянул ее мальчику…

Тот поклонился, взял миску, осторожно поставил под ноги кобзарю.

— А дед твой повеселей чего знает? — осведомился другой шляхтич, багроволицый толстяк с недобрым взглядом черных глубоко посаженных глаз.

— Зборовскую! Зборовскую давай, дед! — закричал тот, что угостил мальчишку сыром. — Слышишь ли меня?

Кобзарь кивнул, заиграл… не намного веселее, но заметно быстрее.

Чудной инструмент издавал настолько душераздирающие звуки, что Гришаня зажал уши руками. Олег Иваныч лишь покачал головой и бросил на кобзаря презрительный взгляд. Ритчи Блэкмор хренов…

Впрочем, шляхтичей качество музыки отнюдь не смутило. Подскакивая на скамьях, те начали орать какую-то песню, насколько громко — настолько же и фальшиво, ничуть не заботясь попаданием в мотив. Лишь усатый пан сурово хмурил брови.

Олег Иваныч с Гришаней скушали по большой просяной лепешке с жареным мясом, запили пивом и, расслабившись, принялись обсуждать вопрос, что делать: возвращаться на постоялый двор, к своим, или погулять еще немного по городу?

Шляхтичи между тем расспорились. Усатому пану почему-то не очень-то понравилась музыка. Олег Иваныч, в общем, его понимал.

— Какая ж это зборовка? — втолковывал он багроволицему. — Зборовка совсем на другой мотив… и слова другие, клянусь воротами Мариацкого костела!

— Нет, зборовка! — упрямо качал головою толстяк.

— Нет, не зборовка!

— Матка Бозка Ченстоховска!

— Эй, эй, панове! Утихомирьтесь! Нам тут еще не хватало доброй драки. Лучше выпьем… Корчмарь! Эй, корчмарь! А ну, тащи сюда еще вина!

Желтолицый старик-корчмарь в засаленном переднике вмиг поставил на стол кувшинчик:

— На здравье, паны!

— А вот и не подерутся, — взглянув в их сторону, пошутил Гришаня. — Жаль, если не подерутся, — скучно…

Олег Иваныч лишь хмыкнул. Ишь, скучно ему.

— Ой!

Вдруг, словно увидев что-то страшное, отрок резко нырнул под стол. Олег Иваныч обернулся: в корчму вошел давешний смуглый фрязин… И чего его так напугался Гришаня?

— О, прошу к нам, пан Гвизольфи! — наперебой заорали шляхтичи, видно, они неплохо знали фрязина. Тот не заставил себя долго упрашивать, уселся за стол, с ходу намахнув изрядную чарку, совсем по-русски, залпом. Потом что-то крикнул монахам, помахал шляпой. Те отвернулись — мол, знать тебя не знаем. Впрочем, фрязин к ним и не напрашивался, вполне довольный теплой компанией шляхтичей.

Гришаня осторожно высунул голову из-под стола.

— Ты что там забыл, отроче?

— Так…

Олег Иваныч все-таки вытребовал у Гришани ответ, чем ему так не нравится фрязин Гвизольфи, что и под столом спрятаться не зазорно.

Еретик? Это кто говорит-то? Тот, кто со стригольниками якшается и языческие богопротивные игрища с удовольствием посещает? Тот, кто кощуны да глумы вместо молитв почитает? Тот, по ком… Олег хотел сказать — по ком костер плачет, да постыдился, пожалел отрока, и так сильно наехал.

— А и еретик, нам-то что? Вон, ты в Новгороде-то со стригольниками не боялся знаться. — Олег Иваныч небрежно пожал плечами. Зря, между прочим…

В ответ услышал от Гришани целую речь. Про то, что он, Олег Иваныч, человек, конечно, неглупый, но, великодушно извините, дикий и с чужими обычаями не знакомый, поскольку всю жизнь свою в глуши прожил, никуда за границу не выезжая. (Ну, с этим, конечно, можно было согласиться — действительно, за границей Олег Иваныч не был, не сподобился как-то, ну, а насчет глуши… если считать Санкт-Петербург глушью, то и тут все верно!)

— Ты, кормилец, верно, думаешь, мы тут сами по себе эдак тишком сидим? — распалялся Гришаня. — На-кось, выкуси! Вон, глянь на монахов… Инквизиция — слыхал такое слово? Слыха-а-ал?! Откуда, интересно? Только не говори, что от вель-блуда… Тут тебе не Новгород! Вот, попомни мои слова, Олег Иваныч, запросто нас тут могут имать из-за еретика этого, Гвизольфи, да на дыбу… Хочется на дыбу, батюшка? Вот и мне не хочется… А вон, монахи-то так и смотрят. Да и корчмарь этот тоже никакого доверия не вызывает. Пошли-ка отсель побыстрее, Олег свет Иваныч, покуда живы!

С этими словами Гришаня вскочил с лавки и, стараясь не попасться на глаза Гвизольфи — предосторожность, по мнению Олега Иваныча, явно излишняя, — куницей проскользнул на улицу. Олег — за ним. Чуть поотстал, расплачиваясь, поэтому так быстро, как у Гришани, не получилось. Как-то странно вел себя кобзарь — Олег Иваныч только сейчас это заметил… Даже не заметил, скорее — почувствовал. Было такое ощущение, что нищий слепой старик его пристально рассматривает. Нет, чушь, конечно. Но вот если внимательно присмотреться… Такое ощущение… Действительно — голова старика поворачивается… в ту же сторону, куда движется Олег Иваныч! Та-ак… А ну-ка…

Олег Иваныч зацепился ногой за скамью и завалился на ближайшего шляхтича. Того, кудрявого…

Даже извиниться не успел, как шляхтич схватился за саблю.

Ах, так? Ну, у Олега Иваныча тоже не зря шпага у пояса болталась! Сейчас посмотрим, кто из нас «хлопья крев»!

— Может, на улицу все-таки выйдем? — запоздало предложил Олег Иваныч, не без некоторого удовольствия парируя удар…

— Изволь, пес московитский!

— В таком разе — новгородский. Эт ву прэ? Готов? Ну — алле — начали!

Атаковать изволите? Ну-ну… А мы — так… отбивом… А теперь выпад влево — а гош… обманный финт… По идее, должен бы раскрыться… Ага… А теперь — рипост — ответная атака… А, не нравится!

Шляхтич зря пил вино в таких количествах. В руке его не было верности, а удары, хоть и быстры, и увесисты, — да глупы изрядно… Хотел б Олег Иваныч крови — давно б убил… Ну вот, опять раскрылся… Размахался саблей, что твоя мельница, что с ним будешь делать? Вообще, нельзя давать острых предметов пьяным людям, за себя не отвечающим… Ага… Поскользнулся… Меньше пить надо, ясновельможный пан…

Галантно подождав, пока изрядно разозленный пан шляхтич выберется из лужи, Олег Иваныч еле уловимым, изящным движением выбил из его рук оружие. В фехтовании такой прием называется — скользящий круговой захват. Вылетевшая из рук ясновельможного пана сабля, описав крутую дугу, с бульканьем скрылась в луже. В той же самой, откуда только что выбрался ее владелец. Судя по костюму последнего — лужа была глубокой. Стоявшие кругом зеваки дружно зааплодировали. Особенно старалась одна молодая особа в черном, шитом серебром, платье. Симпатичная сероглазая пани… Та самая…

— Прошу следовать за нами, уважаемый пан Ольшанский!

Олег вздрогнул, как, впрочем, и многие здесь.

Отряд копьеносцев с гербами Ягеллонов незаметно для буянов и зевак окружил небольшую площадку перед корчмой. Знатный магнат в блистающих латах, верхом на белом коне, усмехаясь, смотрел на враз поскучневших шляхтичей. Во всаднике рядом с ним Олег Иваныч с удивлением узнал новгородского посольника Кирилла Макарьева. Кивнув Олегу, Макарьев что-то шепнул магнату.

— Вы напали на нашего новгородского гостя, пан Ольшанский, так что не запирайтесь и вложите саблю в ножны!

— Была б она, сабля-то… — невесело усмехнулся Ольшанский. — Так вы в самом деле не московит, пан?

Олег Иваныч лишь покачал головой.

— В таком разе я бы даже мог извиниться, — Ольшанский почесал затылок. — Только, матка Бозка, забыл, из-за чего у нас брань-то?

— Кажется, я случайно упал на ясновельможного пана, — в свою очередь улыбнулся Олег Иваныч. — В таком разе прошу великодушно извинить! И, буде пан пожелает, готов со своей стороны, в знак примирения, распить с панами вина изрядно…

В толпе одобрительно зашумели. Последняя фраза Олега Иваныча очень понравилась шляхтичам, особенно толстому красномордому пану.