Мегамир Никитин Юрий
– Надо идти, – ответил Енисеев. Он сам смутно удивился непривычной твердости в голосе.
Обрадованный Дмитрий едва не скакнул из ниши в тоннель раньше Енисеева, но сзади раздался висящий на последнем волоконце голос Саши:
– Идите одни. Я не могу упустить шанс! Муравьи разумны. Доложите, что испытатель Фетисова установила личный контакт с одним из муравьев и в данный момент продолжает его развивать.
– Муравья? – спросил Дмитрий с недоумением.
– Контакт, дубина.
Они повернулись к Енисееву. Тот развел руками, опустил голову, чувствуя стыд за ошибки воинственной амазонки, словно совершил их сам.
– Контакт с муравьем? То же самое, что договориться с пальцем или даже с волоском на пальце. Увы, муравей не личность. Да-да, это всего лишь крохотнейшая часть организма муравейника.
В голове Дмитрия крутилась, как Енисеев почти видел, кассета с бесконечной лентой, фиксируя слова, интонации, гримасы Фетисовой и этого прибацанного мирмеколога. Что-то с этой ленты уйдет в долговременную память, что-то в оперативную, что-то сотрется по указанию руководства. Такая рассудочность мало кому нравится, над ней иронизируют – мы-де лучше! – но работают с такими охотно. Саша хмурится, дергается, выражает каждым жестом несогласие. С такими Енисеев работать не любил, но дружил… Нет, поправил себя, от этой натренированной на выживание супердесантницы предпочел бы подальше…
– Саша, – сказал он деликатненько, – то, что вы называете муравьем, всего лишь бесполая самка. Да-да, бесполая! Правильнее называть их не муравьями, а муравьихами. Ладно, будем придерживаться традиции. У муравья нет даже пищеварения! Желудок есть, а пищеварения нет. Как ни корми муравья, он помрет с голоду, если не дать обмениваться пищей с другими муравьями. Я говорю доступно? Еда переваривается только во множестве желудков. Один желудок на всех! Такое встречное питание называется трофаллаксисом.
Голос Саши из темноты прозвучал натянутый, как тетива десантного лука:
– Установлено точно?
– Как дважды два. Нервная система тоже одна. Потому так самоотверженно идут самураи в огонь, на битву, верную гибель. Тех посылает общая идеология, а муравьев – общая нервная система. Для нее потеря нескольких сот муравьев что-то вроде царапины. Извини за прописные истины.
Дмитрий неторопливо подвел итог:
– Разумны или нет – решать не нам! На то есть начальство.
Он соскочил вниз, угодив на спину пробегающего муравья. Саша нехотя выпала следом, раскинув широко руки и ноги, словно вывалилась из люка транспортного самолета с парашютом и собиралась лететь долго-долго. Дмитрий с проклятиями поднялся из темноты, пропустил Енисеева вперед.
Они шли по узкому тоннелю, оскальзывались на плесени, наконец Дмитрий догадался пропустить Сашу в середину цепочки. Енисеев напряженно выбирал дорогу. Иногда шли в абсолютной темноте, а по запахам ориентировался еще на уровне личинки первого возраста. Не сразу услышал за спиной молящий голос Саши:
– Все-таки я очень хотела бы встретиться с руководством муравейника! Вождями, вожаками…
Во мгле громко квакнуло-крякнуло. Это был голос Дмитрия, который среагировал как-то непонятно. Енисеев ответил, не поворачиваясь и не переставая нащупывать дорогу:
– В муравейнике нет ни вождя, ни совета вождей. Весь муравейник – единый организм.
Чуть посветлело. Тоннель расширился, они двигались через анфилады сухих пещер размерами со станции метро. Муравьи сновали чаще, пришлось вжиматься в стены. Хитин как из жести, да еще по шесть крючковатых лап-штырей…
Поднимались выше и выше, наконец вошли в прогретый солнцем слой почвы. В кисловатом запахе появились намеки на ароматы трав, цветов.
Вжавшись в ниши, долго выжидали, пока отряд суетящихся фуражиров протащит по тоннелю брыкающееся чудовище. Закованный в толстый хитин зверь расшвыривал мощными лапами фуражиров, те с сухим бильярдным стуком трескались о стены, метались, щелкали жвалами…
Наконец жука проволокли дальше. Дмитрий, который наблюдал за схваткой с интересом, не понимая опасности, вдруг сказал:
– Енисеев, ты споришь с неохотой.
– Любой спор – ошибка, если верить Дейлу Карнеги.
– Нет, просто тебе самому хочется заглянуть поглубже. По глазам вижу, они у тебя не очень брехливые. Идешь к выходу, а душа твоя отстала, сует потихоньку нос во все уголки, вынюхивает, высматривает. Сама пытается говорить с этими железными уродами, которых я уже не боюсь, как только Сашка нашлась… Так?
– При чем здесь наши личные пожелания? – ответил Енисеев с неохотой. – Нас послали сюда с определенной целью.
– Ага, угадал! Споришь, чтобы удобнее отпираться перед начальством? Мол, был против, а эти меднолобые настояли! Увы, Енисеев, мы лишены права настаивать. Ты сам, помнишь, взял полный над нами контроль. Мы с Сашкой самые маленькие винтики, всегда кому-нибудь подчинены. Так, Саша?
Саша промолчала, видимо, пожимала плечами или совершала невидимые в темноте жесты, затем проговорила с натугой:
– Да, конечно… По табели о рангах мы полностью подчинены вам, Евпаторий Владимирович.
А Дмитрий вроде бы вытянулся, попытался со стуком сдвинуть голые пятки. Даже в полутьме Енисеев увидел насмешку в его глазах.
– У меня понятный научный интерес! – ответил Енисеев, озлившись. – Вообще-то я собирался по дороге отвести… То есть лично я, исходя из интересов мирмекологии, намерен по пути заглянуть в королевские покои, уточнить некоторые спорные моменты… Но тем временем солнце закатится.
Дмитрий вытянулся по швам с таким рвением, что едва не перервался в поясе, как амеба при делении. Судя по звукам за спиной, Саша хихикнула, преувеличенно послушно зашагала за Енисеевым.
«По пути к выходу», это вместо тоннеля, где уже брезжил рассеянный свет поверхности, они круто свернули в дореволюционные штреки, какими их рисуют в старых учебниках истории, пошли вниз и вниз, минуя боковые ходы, пещеры, склады.
Впереди в пещере забрезжил странный свет, который принято именовать мертвым. Из серых земляных стен выступили белесые барельефы гнутых колонн, слоновьи хоботы, что шевелились, пульсировали, щупали стены, подбирали крохотные частицы. Земляная стена переходила в древесную, на ней светилась зеленоватая слизь, но в темные дыры не проникала. Старая мирмекологическая загадка: почему деревья, в корнях которых муравьи прогрызают дыры, здоровее, чем неповрежденные?
Все трое почти плыли в плотной уютной сырости. Резкий запах сменился густым ароматом гниющей древесины. Здесь надежно, покойно, муравьи двигаются замедленно, словно задумываясь над каждым шагом, и Енисеев тоже ощутил, что начинает замедляться, что сзади перестал отпускать шуточки Дмитрий, а Саша вовсе умолкла – женщины чувствительнее, а она, наверное, все-таки женщина, хоть и супердесантница.
Спотыкаясь, оскальзываясь, они вывалились в широкую пещеру с низким потолком. Почти половину пещеры занимала гора желтых коконов, похожих на гигантские зерна пшеницы. Коконы лежали вповалку в несколько слоев. На самом верху медленно двигались два некрупных муравья. Поводя сяжками, как дозиметрами, они неторопливо ощупывали коконы, перекладывали. Один вдруг бесцеремонно разгреб неподвижные коконы, вытащил пожелтевший, с пятном плесени, бегом ринулся прочь, едва не стоптав людей, явно торопясь подставить кокон под бактерицидные лучи солнца.
Енисеев не утерпел, выбросил вперед руку. Пальцы скользнули по восхитительно нежному шелку. Вот бы из чего кроить шорты! Даже комбинезоны.
Они спустились по крутому ходу, уступая дорогу муравьям, которых становилось все больше. Дмитрий взвизгнул, шарахнулся, как деревенская старушка, впервые увидевшая панка. Расталкивая встречных, навстречу нес личинку рабочий муравей. Личинка была вся из наборных колец, как детская игрушка, резко извивалась, дергала подвижным хвостиком.
– Нег-г-годяй, – с трудом выдавил Дмитрий, губы у него тряслись. – Как он пихнул меня этим толстым червяком!
– Возможно, – предположил Енисеев, – хотел передать тебе.
– З-зачем?
– Ну чтобы дальше позаботился ты. Ты ведь тоже теперь муравей, судя по запаху. Правда, неполноценный, отбракованный. На охоту не годишься, а вот ухаживать за расплодом, чистить нужники…
Губы Дмитрия дрожали, он зябко поводил плечами. Енисеев поморщился. Ну да, от жаб бородавки, медянки ядовитые, а лягушки забираются к спящим рыбакам в раскрытые рты, чтобы развести в желудках потомство. Еще шаг – и можно всерьез говорить о телепатии, деревьях-людоедах, зеленых человечках.
Ход резко сузился, вывел в пещеру, где привыкшие к темноте глаза уловили рассеянный свет. Пещера под потолок заполнена целлофановыми тубами с полужидким творогом, какие Енисеев покупал в ближайшем гастрономе. Только каждая колбаска размером с саркофаг, не меньше.
Да, всего лишь обыкновенные личинки старшего возраста. Личинки – не куколки. Куколки неподвижные, уже озабоченные перспективой вот-вот появиться на свет, готовые переделать все работы, а личинки еще резвятся, пихаются, приподнимают острые кончики. Все голо-мохнатенькие: волоски растут редко, пружинят, не дают прижаться, так что воздуха хватает даже самым нижним в любой куче.
За спиной Енисеева снова взвизгнул, а затем разразился проклятиями Дмитрий. Саша замерла возле личинок, с удивлением рассматривая в полупрозрачных тельцах темные полоски ганглия. Черновой набросок муравья! В отличие от человеческого детеныша, где любое вмешательство исключено, здесь можно корректировать, улучшать, изменять, можно даже вводить новые свойства… Из этого эскиза можно сделать чертеж крупноголового солдата, широкобрюхого фуражира, миниатюрного няньку, длиннолапого строителя…
– Опять эти белые черви! – послышался стонущий голос Дмитрия. – Я червяков с детства… У меня на них аллергия!
– Это не черви, – бросил Енисеев сухо. – Мы только что миновали пещеру, где лежат куколки. Не отвратительные! Эти «белые черви» – те же куколки, только на месяц-другой моложе.
Дмитрий спросил угрюмо, все еще отворачиваясь:
– Это муравьиные гусеницы, что потом превращаются в муравьев?
Музыкальный голос Саши прозвучал кротко, даже печально, но в кротости ручейка крылась потенциальная Ниагара:
– Дурак ты, Митя, и не лечишься! Как же можно эту красоту сравнивать с паршивыми гусеницами?
ГЛАВА 11
Муравьи со всех сторон несли прожорливым личинкам мед, мясо. Некоторых утаскивали: младших – вниз, старших – в верхние этажи. Один из таких муравьев-нянек в который раз наткнулся на Дмитрия. Тот взревел, рванулся в сторону, личинку выбил у ошеломленного муравья прямо Енисееву под ноги.
Енисеев остановиться не успел, под ступнями упруго прогнулось. Личинка протестующе дернулась, завизжала в неслышном диапазоне. Муравей обеспокоенно подхватил ее, стал облизывать, успокаивать. Лопаточка язычка трепетала, как огонек под сильным ветром.
Саша смотрела вокруг в благоговейном ужасе. Енисеев косился на нее с тревогой. Слишком много восторгов… Впрочем, здесь мир социальных насекомых. Они свое сообщество развивают десятки миллионов лет, есть чему удивляться. Есть потери, но есть и находки.
– Быстрее, – сказал он настойчиво. – Вы забыли, ради чего сюда шли?
Дмитрий сказал быстро:
– Ты прав. Там… наверху!.. солнце идет к закату!
Пещера, в которую они вошли, была размером с ангар. Белые личинки лежали горой до потолка. Дмитрий застонал, попробовал идти с закрытыми глазами, но сразу же упал на толстенькую и очень резвую колбаску, что выкатилась прямо под ноги, словно собачонка, готовая играть даже с незнакомыми бродягами.
Здесь Енисеева придержала за локоть зачарованная Саша. В двух шагах от них муравей насел с кормовым яйцом на личинку: надкусил плотную оболочку, поднес личинке ко рту, терпеливо ждал, пока та глотала. Насосавшись, личинка осоловела и заснула. Муравей потормошил ее усиками, снова прижал заметно похудевшее яйцо к ее маленькому рту. Личинка капризно дернулась, извернулась, но муравей настойчиво прижимал яйцо к ее мордочке. Личинка вяло плямкала, муравей энергично сжимал лапами яйцо, выжимая оттуда сметанообразную жидкость. Когда личинка наотрез отказалась доедать, муравей поднес наполовину выпитое яйцо другой, постарше. Эта личинка, не столь привередливая, бойко выпила остатки, после чего муравей вытряс ей последние капли, а пустую оболочку съел сам.
Енисеев с сожалением высвободил локоть. Пальцы Саши на удивление тонкие, женские, от них все еще идет тепло, но там, на поверхности, солнечное тепло уходит из воздуха, надо спешить. В отличие от бравых испытателей, которые увидели только верхушку айсберга и то раскрыли рты, он заметил тонкости трофаллаксиса между взрослым муравьем и личинкой, заметил… Эх, надо спешить!
Когда они пробирались через пятую пещеру, заполненную разновозрастными личинками, Дмитрий не выдержал:
– Когда же кончатся эти свалки безногих червяков?
Саша молниеносно повернулась, как барс, выпускающий когти, вся наэлектризованная, рассыпая искры, но Енисеев поспешно вклинился:
– Не черви, это дети муравьев. Наши младенцы еще отвратительнее! Орут, пачкаются, ничего не умеют… Но гадкими покажутся разве что марсианам. Так?
От Саши хлынули волны тепла, благодарности. А Дмитрий удивился:
– А эти черви… то есть дети благородных муравьев, разве не гадят?
– Нет, – ответил Енисеев.
Они карабкались по трудному участку, он замолчал, но Саша вскоре догнала, потеребила его за плечо.
– Воздерживаются, – объяснил Енисеев, – чтобы не пачкать друг друга. Они же в куче… Только перед окукливанием выбрасывают ма-а-аленький шарик мекония. Такой твердый, что смело можно брать в руку, как делал юный Гаргантюа. Эти шарики чистюли-муравьи тут же уносят. К нам, на поверхность. Здесь же все надраено, как на военном корабле! Разве не видно?
Когда впереди показалась очередная пещера, Дмитрий заохал, поплелся в отдалении. Вместо личинок, к великому облегчению Дмитрия, там большими ломтями творога белели комья крупных градин. Муравьев – ни одного, а яйца, сплетенные по три-пять штук, лежали без присмотра.
В следующей пещере уже суетились муравьи. Точно такие же пакеты яиц облизывали, перекладывали с места на место. Некоторые яйца, нежнейше взяв в жвалы, носили по пещере, словно нянчили.
– Старшие яйца, – объяснил Енисеев, прислушиваясь. В воздухе появился новый запах. – Чем старше яйцо, тем чаще его тревожат. Скоро из него вылупятся крохотные личинки.
– Они вроде бы покрупнее, – сказала Саша медленно. – Разве яйца растут?
– У муравьев растут. Только у примитивных насекомых в яйце есть все необходимое, а у высокоразвитых…
Дмитрий ожил, не видя отвратительных личинок, сказал с подъемом:
– У курицы тоже все в яйце! Съели?
Саша сказала раздраженно, в ее глазах блеснули хищные огоньки:
– Твоей курице до муравья что плотнику до столяра!
Пора заткнуться, подумал Енисеев. Саша любую информацию воспринимает как доказательство разумности, даже превосходства муравьев над людьми. С неофитами всегда трудности…
Дмитрий же сказал с мрачным удовлетворением:
– Ладно, пусть! Червяки кончились, а яйца стерпим. Значит, скоро притопаем в королевский зал этого вывернутого наизнанку небоскреба?
Он вытащил Дюрандаль, но зацепился за стену, с проклятиями сунул обратно за пояс.
– Скоро? – переспросил Енисеев с тревогой. – Сплюнь!
Дмитрий дисциплинированно попытался выполнить приказание, удивился:
– Не получается!
– Упомянешь в отчете, – прервала Саша. Она дрожала от возбуждения. – Ребята, побыстрее бы…
Следующая пещера оказалась намного ниже. Оттуда тянуло сыростью, холодом, незнакомыми запахами. Все трое вышли из расширяющегося хода и застыли.
Знаменитая Мамонтова пещера рядом с этой показалась бы каморкой. Вместо потолка царила ночь, стены уходили в бесконечность. В призрачном привиденьевом свете, что заливал все светящимся ядом, вдаль уходило поле прозрачных столбиков – им до пояса, толщиной в руку, только верхушки заканчивались белесыми шарами, похожими на цветную капусту.
Среди марсианских растений проскальзывали легкие полупрозрачные тени. Дмитрий застыл, подняв ногу и глядя на Енисеева вытаращенными глазами, признавая за ним право отдавать самые дикие приказы.
– Не ломиться же напрямик, – решил Енисеев после паузы. – Пойдем по краю. Зал царицы – следующий! Теперь это точно.
Он буднично пошел в обход поля призраков. Дмитрий догнал его петушком, спросил потрясенно, почему-то шепотом:
– Что это?
– Где? – не понял Енисеев. – А, это… Обыкновенная плантация гриба септоспориум.
С другой стороны мигом очутилась Саша, ее большие глаза вспыхнули, как фары самосвала.
– Плантация? Это грибы культурные?
Высматривая дорогу, Енисеев забыл о намерении держать язык за зубами и ответил чистосердечно:
– Конечно. Этот сорт вывели сами муравьи. Как и весь вид.
Дмитрий шумно ахнул:
– Эти шестиногие? Фуля… фулигинозиусы?
– Ого, какая память! Еще бы и мою профессию запомнил. Многие муравьи – мичуринцы-селекционеры. Выводят такие сорта, что нам и не снилось. Это самый богатый белком гриб. Самый богатый в природе.
Дмитрий оглянулся на стеклянные столбики:
– А нельзя… к нам на корабль? Если до Венеры, скажем, а то и до Марса…
– Все можно, если уговоришь муравьев заботиться о плантациях. Пока только они умеют возделывать. Мы – нет.
Дмитрий остановился, присел. Вблизи медленно пробирался между столбиками крохотнейший муравей размером с кошку. Саша застыла, даже Енисеев косился на муравья-грибника с интересом. Почти прозрачный, сквозь желтоватый хитин просвечиваются внутренности, ганглий разветвлен, хорошо вздувается в голове, пуская четыре черных шнурка к сяжкам, минуя невидящие глаза, но зачем-то утолщается еще и в стебельке, соединяющем брюшко и тщедушную грудь…
Когда муравей оказался почти рядом, Дмитрий вскочил, занес ногу для пинка. Саша оттолкнула друга, зашипев: «Маленьких бьешь, а больших боишься?» Крохотный муравей скользнул между просвечивающимися булавами, жвалы блеснули как электрический заряд. Стеклянная палица вздрогнула. На прокушенном месте начала вздуваться прозрачная капля. Муравей припал к ней крохотным ротиком, по тельцу прокатилась волна. Раздулось брюшко, темные сегменты разошлись, между ними выявилась прозрачнейшая пленка. Сегменты как бы бежали за волной сока, пытаясь настичь и зажать в жесткой ловушке трубы.
Когда муравей ушел, капля вздулась до размеров футбольного мяча. По всей плантации висели молочно-белые шары, иногда на верхушках, но чаще сбоку – на уровне жвал. В густой щетине столбиков сновали такие же призрачные муравьи, старательно выкусывая только им видимые сорняки, сгрызая ненужные почки, разрыхляя почву, увлажняя из зобика, подкармливая корни.
Енисеев шагал, пока в полутьме не напоролся на острые громаднейшие жвалы. Таких громадных еще не видел. Дорогу перекрывали гиганты. В полумраке смутно вырисовывались мощные спины, угловато торчали мускулистые ноги. Очертания растушевывались, но прямо перед Енисеевым медленно и словно сладострастно раздвинулись скобы чудовищного капкана. Справа и слева тоже приглашающе распахивались жвалы.
Между королевскими стражами из пещеры, в которую они ступили, просачивался пряный бодрящий запах. Под ногами проскользнул муравьишка, держа в жвалах жемчужину. Енисеев проводил его взглядом. Муравей-нянька унес из королевской палаты только что отложенное яичко!
За спиной Енисеева послышался шумный вздох:
– Добрались!.. До Марса ближе. Ну и жизнь…
Енисеев напряженно раздумывал, его сердце возбужденно прыгало.
– В королевских покоях нам ничего не грозит, но как туда попасть? Солдаты здесь самые злые, недоверчивые. Они сознают, что охраняют самое ценное.
– А пароль? – спросил Дмитрий.
Саша посмотрела на него удивленно и с надеждой. Енисеев покачал головой:
– Не сработает.
– Другая система допуска?
– Могут заметить, что мы не совсем муравьи. Здесь много нахлебников, шатаются по всему муравейнику, но сюда… Сюда только чистопородных. Даже не всякого муравья пустят.
– Арийцы, – буркнул Дмитрий. – Партия внутри партии! Масоны… Так как же проникнуть в особую зону?
Енисеев измерил взглядом двойной ряд стражей, вход в пещеру. Между потолком и головами щель. Если повезет, даже сяжки не заденешь…
– Прыгнуть? – спросил Дмитрий. – Это я могу! Первое место в универе держал!
Он отступил, напряг и распустил мышцы. Пока он примеривался, качался взад-вперед, набычивался, вперив бараний взгляд в меняющийся зазор между головами стражей и потолком, Саша в два прыжка разбежалась и прыгнула.
– Сорвиголова! – воскликнул Дмитрий в тревоге. – Всегда она так… Что за болезнь – доказывать…
В прыжке его тело вытянулось, но коленями задели метелки сяжек. Тут же двое чудовищ подпрыгнуло, щелкнули жвалы. Из черноты начали подниматься на длинных лапах пугающие огромные тела, по своду с шуршанием заскребли антенны.
Енисеев в бессилии сжал кулаки. Щель перекрыта, испытатели одни! Задержав дыхание, он быстро пошел вперед, лавируя между огромными телами, закованными в твердый хитин. По телу забегали жесткие сяжки, Енисеев ответил жестом спокойствия, а сам поспешно с усилием продавился между плотно сомкнутыми телами. Плечи и бока заныли, покрываясь глубокими царапинами.
Он окунулся в море сладкого запаха. В центре пещеры колыхалось раздутое, как аэростат, и такое же огромное брюхо. Сама царица была маленьким придатком к собственному брюху. Беспрестанно и жадно ела, вечно мучаясь от голода. Няньки, отталкивая друг друга, наперебой совали ей в пасть самое лакомое, облизывали брюхо, даже покусывали.
– Балдеют, – проговорил Дмитрий, стараясь держаться мужественно, хотя сильно побледнел. – Верноподданнический экстаз?
Царица тяжело приподнялась на длинных ножках, выдавила из брюшка крохотную блестящую капельку. Муравей-нянька бережно снял жвалами крохотное яичко, со всех ног бросился из пещеры.
У Саши дрожали от волнения губы, голос сорвался до сипа:
– Мозг муравейника, его сердце! Наконец-то я смогу…
Дмитрий не утерпел:
– Мозг или сердце?
Енисеев сказал с тяжелым сердцем, говорить неприятные вещи всегда трудно:
– Видишь вон те яйцевидные трубочки? Их у царицы два десятка, в каждой по восемь-десять яиц. Сейчас она откладывает примерно пять-восемь в час. Но бывают дни, когда сносит по два-три яйца в минуту! Весь муравейник держится на ее плодовитости, и ум здесь ни при чем. Как с ней разговаривать? Все ее существо нацелено на скорейшее воспроизводство. Сейчас она фактически глуха, слепа… Извини, но это аксиома мирмекологии.
Дмитрий осторожно обходил царицу, пугливо давая дорогу суетящимся нянькам. Темные сегменты неимоверно раздутого брюха выглядели тонкими полосками на вздутом целлофановом мешке горячего молока, которое кипело, бурлило, творило сгустки жизни. Присмотревшись, можно было увидеть, как те кишмя кишели, толпились, стремясь поскорее попасть в яйцевые трубочки, похожие на спаренные трубы миномета.
– Да, – сказал Дмитрий сожалеюще. – Не хотелось бы, но Енисеев прав. Мне самому жалко, но сейчас я понимаю, что на свете нет ни деревьев-людоедов, ни Бермудского треугольника, ни разумных муравьев… Правда, отсюда мне кажется, что и Марса с Венерой тоже нет…
Саша, дрожащая как осиновый лист, остановилась перед глазами царицы. Длинные сяжки с истертыми метелочками коснулись ее, но движение было чисто механическим – даже Дмитрий понял. Существо царицы сосредоточилось на конце яйцевода, где в этот момент совершалось самое важное, ради чего она жила…
– Мы тоже разумные, – заговорила Саша звенящим голосом, – мы люди…
Енисеев с неловкостью отвернулся. Даже Дмитрий не выдержал:
– Саня, не смеши муравьев! Вон один уже убежал… Любой из тех, кто носится за жуками наверху, разумнее этой квочки. Если и на Марсе будем так крепить контакты, то в космос лучше не рыпаться.
Саша протягивала с мольбой руки к муравьиной царице, говорила и говорила, то повышая, то понижая голос, пока Дмитрий не схватил ее за плечи и не потащил к выходу.
ГЛАВА 12
Обратный путь проделали молча. Когда впереди забрезжил свет, Дмитрий ожил, начал насвистывать про казака Голоту. Солнечный круг приблизился, запахло травами, сухим воздухом.
Дмитрий выбежал первым, не убоявшись растолкать стражей. Под жарким, пронизывающим его насквозь солнцем он вскинул темные кисти рук с розовой плотью, что просвечивали как кисель, спросил опасливо:
– А точно доказано, что они глухие?
– Точно, – заверил Енисеев. Он жадно рассматривал сообщество исправно работающих уже в другом режиме самых невероятных существ: печени, почек, неутомимо сокращающегося мешочка сердца…
– Ур-р-р-ра! – заорал Дмитрий диким голосом. – Долой темный и мокрый мурашник! Да здравствует теплое золотое солнце!
Саша дернулась, ее бледное лицо оставалось таким же снежно-белым, только глаза на свету оказались синие-синие, как васильки, а коротко постриженные волосы блестели золотыми искорками. Не будь она сверхтренированной десантницей, могла бы сойти за сказочную принцессу.
– Дур-р-рак, – сказала она с отвращением. – Набитый дурак.
Дмитрий, не слушая, пустился в пляс. При каждом притопе он взлетал на высоту в два роста. Муравьи останавливались, шевелили сяжками. Подбежал санитар, привычно провел мохнатыми щупиками по замершему в панике существу. Пока уточнял диагноз, Енисеев смотрел, задрав голову, в темные тяжелые тучи. Там началось медленное шевеление, рокотание.
– Евламп! – послышался отчаянный вопль Дмитрия. – Енисеев!
Санитар уже волок его за ногу. Десантник вырываться не смел, муравей похож на закованного в доспехи быка. Енисеев догнал их, переговорил с муравьем, сам не понимая половины слов, санитар неохотно и с заметным колебанием разомкнул жвалы. Дмитрий вскочил и, ковыляя, поспешно отбежал.
– Куда он меня? – спросил он с дрожью. – Обратно?
– В лазарет или на кладбище, – пояснил Енисеев.
– Господи, всегда в последний момент какая-нибудь пакость случается!
Над ними начало быстро темнеть, громыхание стало громче. Саша сказала Енисееву:
– Наблюдатели. Заметили нас, сейчас спустят площадку.
– Он знает, – сказал Дмитрий. – Вот и конец самому долгому выходу… Честно говоря, не ожидал, что кабинетный ученый сам возьмет на себя всю ответственность. Не увиливал от нее, а взял всю полноту власти.
Саша быстро повернулась к Енисееву. Ее измученные глаза быстро пробежали по лицу мирмеколога:
– Вас командировали по допуску? А-четыре прим?
Енисеев пожал плечами, а Дмитрий кивнул:
– Да. Он сам настоял. Вся полнота власти, полное руководство операцией.
Енисеев смотрел вверх. Из туч вниз опускалось сгущение мрака, потом начало оформляться в поблескивающий предмет, наконец оформилось в металлический куб с грубо сделанной дверцей.
Саша тоже вскинула голову, сказала быстро-быстро:
– Подождите! Вы вправе отсрочить возвращение… Это ненадолго. Я очень прошу вас. Евпатий Владимирович, Енисеев! Давайте заглянем вон на тот подмаренник. Это займет минуты, зато там такое увидим… такое! Я обещаю.
Дмитрий нахмурился. Его щеки запали, глаза горели голодным блеском. Когда он смотрел на Сашу, глаза его вспыхивали еще сильнее.
Енисеев ответил, чувствуя, как у самого дрожит голос:
– Я занимаюсь муравьями. Только муравьями! Вы здесь побываете еще не раз, а я… Конечно же, я полностью за то, чтобы задержаться на несколько минут. Но условимся! Раз делаем вид, что это я велю изменить маршрут, то вы должны слушаться меня беспрекословно. Как слушались бы своего ефрейтора… Ах, вы лейтенанты? Тогда как маршала.
Саша шагнула к нему, губы ее сложились трубочкой, словно бы хотела поцеловать. Енисеев отшатнулся. Дмитрий помахал рукой, металлический куб опустился почти на самые головы, бросая на землю яркие блики, повисел, затем его потянули вверх теми же неровными толчками. На полпути завис, начал опускаться, раскаты стали грохочущими. Боги спорили. Наконец куб ушел вверх.
– Послушались… – прошептала Саша, в глазах ее было изумление.
– Ты бы видела, как он их при отправке взял за горло, – подтвердил Дмитрий гордо, словно это он осмелился нажать на всесильного Морозова.
Енисеев императивным жестом «голоден, очень голоден» приковал к месту толстенького чистенького муравья. Тот с готовностью присел, задрал голову, жвалы раздвинулись. Плотный золотистый шар засверкал солнечными зайчиками.
Енисеев сунул голову между острых зубцов, золотистый шар начал уменьшаться. Дмитрий сопел завистливо, Саша судорожно дергалась поблизости, лицо ее побледнело еще больше. Дмитрий как сомнамбула приблизился к Енисееву и, едва тот оторвался от источника меда, поспешно занял его место.
Сперва, как и полагалось, поглаживал муравья по голове, сяжками делал ритуальные движения, потом так увлекся медом, что только держался за основание усиков, словно за рукояти управления «МИГ-29С». Сверкающие жвалы, способные в один миг перекусить человека, касались острыми зубцами шеи Дмитрия, но на пиру смерть не страшна, и Дмитрий ни на что не откликался, поглощая сытно пахнущий мед.
Енисеев впервые ощутил, как напряжение уходит. Он облегченно засмеялся, а Дмитрий, сытно отдуваясь, небрежно разомкнул жвалы, чтобы вытащить голову, погладил ладонями вздувшийся живот. Саша стояла как соляной столбик, глядя на них, особенно на Дмитрия, во все глаза.
– Здорово живут, скажу вам, – проговорил Дмитрий довольно. – Что жрут, что жрут!.. Да, муравьем жить можно. Енисеев, я готов задержаться. Что нам несколько минут? Да хоть на сутки! Только не дадут, пинцетом пособирают…
Он указал большим пальцем в колыхающиеся тучи. Енисеев сказал, смеясь:
– Смотри, куда муравей понесся!
– Куда… Обратно на дерево. А что?
– Ты забрал у него весь запас. Куда в тебя столько влезло?
Дмитрий оскорбленно повел крутыми плечами.
– На аппетит я никогда не жаловался. Даже в прозекторской когда-то работал лаборантом, и то садился там перекусить бутербродами. В моем роду умели поесть! Потому росли мужики, а не хлюпики. После такой еды я на все готов. Енисеев, ты, когда еще увидишь такого… ну, с медом, толкни, а?
– Понравилось?
– Винюсь, зря костерил их. Теперь же, когда поел ихнего хлеба…
Саша жалобно пискнула, отыскивая голос, убежавший чуть ли не до кабинета Морозова:
– Евлампудий Владимирович!.. Дима… Вы меня на уши поставили. Мирмеколог – еще понятно, но ты… ты ж прямо обнимался с этим страшилищем!
Дмитрий коротко хохотнул:
– Хорошие парни. Бравые, открытые, простые. Совсем как я! Все наше невежество. Расисты мы малость. Чую, подружимся…
Саша покосился наверх:
– Представляю, что наснимали кинооператоры. Мы за этот рейд продвинули программу на год вперед. Если не больше.
На взгляд Енисеева, ствол подмаренника был толще баобаба, однако во всем чувствовалась непрочность конструкции, рыхлость. Там, в мире больших людей, чудовищное тяготение уплотняет клетки даже в самом крохотном деревце, диктует форму, зато здесь для Конструктора простор, для фантазии раздолье!
Солнечный луч высветил сквозь тонкую кору вздутые соком клетки, продолговатые кабели волокон, соединительные ткани. Все пропитано холодным замутненным соком, что медленно двигается от невидимых корней, несет наверх питание, строительный материал…
Саша подпрыгнула, ловко побежала вверх, цепляясь за микроскопические трещинки. Дмитрий скакнул еще выше – после медовухи сила играла, готов драться хоть с тигром, хоть с кузнечиком, – побежал на четвереньках, едва ли уступая в скорости фуражиру.
Стараясь не выглядеть особенным растяпой, Енисеев спешил следом, пугливо шарахался от бегущих вниз муравьев. Дважды сбивали, зависал на кончиках пальцев, но какие могучие, оказывается, у него пальцы!
Саша и Дмитрий ждали его у развилки. По двутавровой балке упругого черешка перебежали на широкий, как поле стадиона, лист. Поверхность мерно покачивалась в теплых токах воздуха. В Большом Мире Енисеев запросил бы у стюардессы гигиенический пакет, здесь же только присел, чтобы не сбросило толчком воздуха.
– Вот мой козырь, – сказала Саша.
Посередине листа стадо полупрозрачных пузырей, касаясь друг друга раздутыми блестящими боками, дружно тянуло из зеленых вздутых клеток хоботками слабый сок, сгущая в удивительных телах, изгоняя избыточную влагу. Вокруг этих существ, от которых за версту несло беззащитностью, грозной цепью застыли черные муравьи в непроницаемых для солнца литых доспехах. Над массивными головами медленно шевелились суставчатые антенны, регистрируя запах, колебания плотности воздуха, концентрацию ионов…
Мимо стражей, ответив на пароль, к тлям пробегали фуражиры. Умело доили, то есть щекотали усиками, после чего у тли на конце брюшка непроизвольно выступала прозрачная сладкая капля. Опорожнив три-четыре тли, раздутый, как бочонок, фуражир мчался со всех ног обратно.
Читать бесплатно другие книги:
