ЭКСПО-58 Коу Джонатан
— Так вы не возвращаетесь в Брюссель?
— Нет, мой контракт аннулирован. Вернулся домой, и через два дня поехал в Королевскую ассоциацию заполнять кучу бумаг. Вы лучше скажите мне, как там Эмили? Вы с ней виделись?
— Да, как раз вчера. Водил ее на концерт.
— Да вы что? Ну, вы время даром не теряете. Могли хотя бы сделать перерыв для приличия!
— Вы несправедливы. Эмили очень грустит по поводу вашего отъезда.
— Да? Она и впрямь милая девушка. Но у наших отношений не было будущего. Я не собирался срываться за ней в Соединенные Штаты. Тут у нас в Королевской ассоциации взяли новую секретаршу — просто фантастически хороша! Так что уже сегодня вечером веду ее в кино.
— Да ну? Что ж, похоже, что и вы даром время не теряли.
— Ну, вы же меня знаете. У меня с этим просто.
— А я хотел пригласить вас на кружечку пива. Но, похоже, вы будете заняты.
— Да, я весь в радостном ожидании. Я бы хотел с вами повидаться, но вы же понимаете…
— Что ж, будем на связи.
— Обязательно, старина, обязательно.
Томас положил трубку и какое-то время просто молча сидел в полутемном коридоре возле телефона, пока не почувствовал, что кто-то стоит за его спиной. Томас обернулся и увидел свою мать, сжимающую в руках старый кожаный портфель.
— Мы можем поговорить? — спросила миссис Фолей.
— Конечно. А что ты не смотришь веселое представление? Не нравится?
Ничего не ответив, миссис Фолей прошла в гостиную. Мать и сын присели за стол напротив друг друга.
— Твоя жена несчастна, — вдруг сказала миссис Фолей.
Это было так неожиданно, что Томас слегка опешил.
— Она одинока, она тут скучает без тебя, и вот ты приехал ненадолго и все время ее обижаешь. И не спорь, потому что это так. В чем дело? Почему ты так обращаешься с Сильвией?
— Даже не знаю, что тебе ответить. Ничего такого не происходит, просто смена места. Там, на выставке, все по-другому. А тут все так… мелко.
— У тебя появилась другая?
— Нет, не совсем так.
— Что значит «не совсем»? — миссис Фолей накрыла ладонь сына своей рукой. — Томми, я знаю, что ты хороший человек, ты всегда был хорошим человеком. И люди хорошо к тебе относятся. Пожалуйста, не становись как твой отец.
— Не волнуйся, мама. Ты об этом хотела со мной поговорить?
— Нет. Я хочу кое-что тебе показать.
Миссис Фолей защелкала пряжками портфеля. Это был старый портфель, весь в царапинах и темных пятнах. Томасу показалось странным, что он видел его первый раз в жизни.
— Это твой портфель? — спросил он у матери.
— Ну, естественно. Я ходила с ним в школу, совсем девочкой. Набивала его учебниками. Я никогда тебе его не показывала. Он хранился у твоей бабушки, пока она не умерла. А потом я отнесла его к себе в комнату.
Наконец миссис Фолей выложила на стол немногочисленное содержимое портфеля — горстку писем, открыток и фотографий. Томас потянулся к одной из открыток и взял ее в руки. На картинке было изображено здание в позднеготическом стиле, скорее всего — какой-то собор, украшенный множеством консолей и углубленных ниш со статуями святых. Изначально открытка была черно-белой, но какой-то ретушер раскрасил ее. Открытка была незаполненной, имелась только типографская надпись, гласившая: «Левен, городская ратуша».
— Это очень знаменитая постройка, — сказала миссис Фолей. — Я даже не помню, откуда у нас взялось это фото. В ту ночь, когда мы бежали оттуда, мама наспех собрала некоторые вещи и документы, самое необходимое. Вот, посмотри, — она протянула маленькую, потрескавшуюся от времени черно-белую карточку. — Это дом, в котором я выросла.
Большой сельский дом и ряд хозяйственных построек, на переднем плане — двор. Очень трудно было разглядеть детали, но, кажется, крыша дома была покрыта соломой. На заднем фоне виднелся ряд деревьев. И над всем этим — над деревьями и над крутым скатом крыш — нависало тяжелое серое небо. Судя по ракурсу, фото снимали с корточек. Слева, вдали, виднелся краешек поля и уже едва различимые силуэты двух пасущихся коров.
— Я себе по-другому это представлял, — сказал Томас. — Во всем чувствуется аккуратная хозяйская рука и благополучие.
— Еще бы, — кивнула миссис Фолей, — мой отец был зажиточным человеком и очень хорошо зарабатывал на натуральном хозяйстве. Он усердно трудился, и у него было много наемных работников. На этой фотографии ты не увидишь, — сказала она, проведя рукой по карточке, — но прямо за деревьями — река Дейле. В этом месте она была неширокой — почти что ручей. В детстве мы приходили на берег и играли там. Сейчас я тебе покажу…
Миссис Фолей развернула старую карту, настолько ветхую, что названия на ней уже почти не читались, и прочертила пальцем маршрут вдоль бледно-голубой линии, петлявшей возле центральной линии сгиба:
— Вот, видишь? Это Вийгмаал — в те времена это была совсем небольшая деревушка. Может, сейчас она и разрослась, я не знаю. Именно сюда я ходила в школу. А вот тут был мост — сойдя с него, попадаешь на тропинку вдоль реки. Я тут ходила каждый день — утром в школу, а в полдень — обратно домой. На подходе к дому я сворачивала на тропинку, ходу минут десять, то есть около полумили. Я шла, шла, пока не оказывалась возле вон тех деревьев, вот они на фото, видишь? То были огромные платаны, а за ними начиналось большое поле, оно было такое красивое, особенно летом! Там росло столько луговых лютиков — такие высокие ярко-желтые цветы, они поднимались выше травы. И вот идешь, идешь по этому полю, до самого дома, — палец миссис Фолей остановился возле того места, где карандашом был отмечен крестик. — Вот тут. Тут мы и жили.
Мы с моей мамой, то есть твоей бабушкой, сбежали в Лондон в 1914 году, кажется, это было в конце сентября. Наконец-то мы почувствовали себя в безопасности! В Вийгмаале остались мой отец и два брата. И в течение нескольких месяцев мне не говорили, что с ними. Просто твоя бабушка каждый день повторяла, что скоро они к нам приедут, и папа, и Марк со Стефаном. Но я все ждала — а они не приезжали. А потом приехал папин брат, дядя Пол, и рассказал, как все было. Мама специально отправила меня на улицу погулять — мы тогда жили в районе Шадуэлл, в Ист-Энде. И она уже все знала от дяди Пола, но мне ничего не сказала. Все откладывала. Потому что мне было тогда всего десять лет. Но я и так поняла, что уже никогда не увижу ни отца, ни братьев. Когда мы с мамой убегали, немцы были гораздо ближе от наших мест, чем мы могли себе представить. Задержись мы там на несколько часов, и все. Немцы убили сначала отца, а потом Стефана. Марку удалось бежать, но он все равно погиб на войне. А немцы — они разорили наш дом и все хозяйство, забрали самые ценные вещи, прихватили все, что можно съесть и выпить, а дом сожгли. Дядя Пол рассказал маме, что ничего не осталось — ни единого бревнышка или кирпичика…
Миссис Фолей замолчала. Томас сидел и думал о том, что рассказала ему мать. Он пытался представить себе дедушку и своих дядьев — как их расстреливают немецкие солдаты, как вспыхивает крытая соломой крыша, как все горит кругом… Но картинки не получалось — она отказывалась рисоваться в его голове. Вместо этого ему вдруг припомнилось его собственное детство — такое далекое, что он уже почти забыл про него. Он вспомнил маленькую квартирку в восточной части Лондона, квартирку в трехэтажном доме, прямо над лавкой мясника. Там жила его бабушка. И вместе со своей матерью он приходил навещать ее — ему было тогда лет пять-шесть. А потом еще они были у бабушки в больнице, или то был дом престарелых, он уже не помнит… Но бабушка казалась гораздо моложе всех остальных постояльцев. И от нее исходил резкий запах фиалковых духов, и в какой-то момент бабушка наклонилась, чтобы поцеловать Томаса, а он отпрянул, потому что боялся, что она коснется его своей большой бородавкой на левой щеке…
Дверь в столовую открылась, и вошла Сильвия.
— А что это вы без света сидите? — она щелкнула выключателем. — Ведь уже темно.
Сильвия увидела на столе карту и подошла ближе:
— Что это? Карта спрятанного сокровища?
— Мама показывала мне, где стоял дом ее родителей. Вот, посмотри, — Томас протянул Сильвии фотокарточку.
— Я хочу, чтобы Томми съездил туда, — с присущим ей пафосом и категоричностью вдруг объявила миссис Фолей.
— В самом деле? Но, помнится, ты говорила мне, что…
— Помню-помню. Я долго размышляла над этим и поменяла свое мнение.
— Хорошо, — согласился Томас. — А ты не хочешь, чтобы мы съездили туда вместе?
— Нет, я не поеду. Но для меня очень важно знать, что ты съездил туда и побыл там, где когда-то находился наш дом. И еще я хочу, чтобы ты сделал фотографии, как ты стоишь на фоне лютикового поля, если, конечно, оно сохранилось.
В глазах матери была такая мольба, что Томас даже растерялся.
— Ты сделаешь это ради меня?
— Ну, конечно же, мама.
— Да, по-моему, это прекрасная идея, — заметила Сильвия. — Ну, а теперь давайте пить кофе?
Пока Сильвия хлопотала на кухне и ставила чайник, миссис Фолей сложила карту, сгребла открытки и фотографии и сложила все обратно в свой старый школьный портфель.
— Ты не забудешь о моей просьбе?
— Нет, конечно. И — будут тебе фотографии!
— Я не об этом. Пойми: мы с твоей бабушкой больше никогда не увидели моего отца. Я росла без него. А мама состарилась в одиночестве. И без отца жизнь наша оказалась гораздо труднее. Я не хочу, чтобы твои жена и дочь прошли через то же самое.
С этими словами она застегнула пряжки на портфеле и протянула его сыну через стол, и это было похоже на посвящение.
Воскресное утро 3 августа 1958 порадовало ясной погодой. По сути, это был первый теплый день за все лондонское лето. Томас с Сильвией решили отказаться от шашлыков — на улице слишком жарко, так что баранина подождет до вечера. Вместо этого они приготовили салат с ветчиной и разносолами и позавтракали втроем в саду, а малышка Джил играла возле них в песочнице, достроенной мистером Спарксом. Кстати, он тоже завтракал в саду вместе со своей сестрой — они ели бутерброды с говядиной, запивая их чаем. Да уж, погода была настолько хороша, что даже Джудит выползла на свет божий, хотя ноги ее все равно были укрыты толстым шерстяным одеялом. Томас разомлел на солнышке и перестал злиться на соседа, и они даже немного поболтали, а Сильвия любезно справилась у Джудит о ее здоровье. Наконец, когда завтрак был окончен, следовало проводить миссис Фолей до автобусной остановки. Когда та уехала, Томас с Сильвией отправились гулять по центральной улице: Томас толкал перед собой коляску, а Сильвия шла, держась с ним за руки. Она немножко волновалась, что ребенок перегреется и начнет капризничать. Но верх коляски был опущен, и Джил вела себя прекрасно, и казалось, ничто на свете не способно было испортить сегодняшнего прекрасного настроения. Потом они купили в фургончике мороженое и уселись на травку в парке. Мимо — парами и громкими веселыми компаниями — проходила молодежь с полотенцами и купальниками под мышкой. Все спешили искупаться в открытом бассейне Тутинг Бек Лидо.
И Томас подумал тогда: вот если бы все выходные были как сегодня! Где-то полчаса они с Сильвией просто лежали рядом на траве, взявшись за руки и закрыв глаза от слепящего солнца, которое посылало им свои лучи счастья. И зачем ему Брюссель? — вдруг подумал Томас. Он больше не хотел туда возвращаться. Прямо сейчас и в эту минуту выставка ЭКСПО со всеми ее приключениями казалась миражом. Реальной была только его жизнь, его жена и дочка. Только они держали его на плаву.
Ночью в кровати Томас придвинулся к Сильвии и аккуратно положил руку ей на бедро. Потом, с нежной настойчивостью, он стал задирать ее ночнушку, чтобы подобраться ближе. Вчера, когда он попытался проделать то же самое, Сильвия была холодна и молча отвернулась. Сегодня же она просто лежала, но и не отталкивала его. Когда, наконец, Томас добрался туда, куда хотел, то почувствовал, как откликаются желанием ее горячие и влажные чресла. Сильвия повернулась к мужу, и они слились в поцелуе. Стараясь не спугнуть момент, Томас медленно стянул с себя пижаму и бросил ее на пол. Он включил настольную лампу и снова потянулся к Сильвии, но та удивленно отодвинулась:
— Что ты делаешь?
— Давай при свете. Я хочу видеть тебя.
— Нет, пожалуйста, не надо.
Томас улыбнулся и нежно поцеловал ее в лоб.
— Какая ты у меня стыдливая, воспитанная девочка.
Он выключил ночник, и тут Сильвия, словно раззадоренная его словами, резко стянула через голову ночнушку и обвилась вокруг него с какой-то невообразимой отчаянностью. И тогда Томас вошел в нее. Их любовная схватка сопровождалась жадными поцелуями и очень быстро достигла своего апогея. Но и когда все закончилось, Сильвия не расплела ног и не выпустила его из объятий и в таком положении начала тихонько засыпать. Потом дыхание ее стало более размеренным, с таким знакомым мягким посапыванием, и Томас аккуратно высвободил руку, подложенную под голову Сильвии. Потревоженная, она что-то пробормотала во сне, а потом снова затихла. Но Томас все не мог заснуть. Несколько минут он просто лежал, отчетливо понимая, что его настигла бессонница. Он долго и беспокойно ворочался. В голове закрутились брюссельские воспоминания последних дней, и он с ужасом подумал, что рано утром ему придется туда вернуться. Томас попробовал лечь на живот, но и это не помогло. В довершение всего, в ногах все время болтался какой-то крошечный предмет и досаждал ему. Большим пальцем ноги Томас нащупал его — что это? Какой-то мягкий, как губка, катышек. Потеребив его ногой, Томас не выдержал и сел в кровати. Взял катышек в руки, пощупал его пальцами. Но это не прибавило никакой определенности. Что же это, наконец?
Любопытство было сильнее желания заснуть. Томас натянул пижаму, сунул ноги в тапочки и прошел в ванную. Сонно зевнув, включил свет. Раскрыл ладонь и с ужасом уставился на предмет, который узнал сразу.
Слишком много статистики!
— Ну и видок у вас, мистер Фолей, будто вы пообщались с привидением.
Томас оторвался от окна, в которое он так долго и бессмысленно смотрел, и благодарно кивнул Шерли, поставившей перед ним пинтовую кружку с пивом «Британия».
— И вообще — вы какой-то странный после Лондона, — прибавила Шерли.
— В самом деле? Да нет, вроде ничего такого не произошло. Возможно, подхватил грипп в самолете.
— Вы уж поосторожней. Летняя простуда — она самая коварная.
Шерли вернулась к стойке, а Томас пил пиво, размышляя о том, как точно сказала Шерли. Действительно, призраки. Разве вокруг него — не призраки? И этот паб — он выдуманный, ненастоящий, он тоже призрак — потому что в чистом виде такой Англии не существует. Да и весь этот выдуманный город, состоящий из стран-призраков, и каждая из них построила свой замок на песке. Какая уж там «Веселая Бельгия»?! Ложь и чушь несусветная! А «Обербайерн»? Целая планета-призрак размером с плато Хейсель. Чем больше Томас думал об этом, тем отчетливее понимал, что все вокруг — зыбко и призрачно. Вот эти люди, стоящие за стойкой или сидящие за столиками — они настоящие или нет? Может, они только притворяются настоящими? Еще несколько дней назад Томас был уверен, что мистер Черский (кстати, он сейчас должен подойти) — милый и дружелюбный московский журналист, который просто обратился к нему за советом. А на поверку оказалось — по крайней мере, его пытаются в этом убедить, — что Черский этот большой чин из КГБ. Так где правда, а где ложь? Возможно, что и Шерли — тоже призрак. И даже Эмили, если уж на то пошло, играет, как и все остальные, изображая из себя провинциальную домохозяйку, которая любит убираться в доме. Ну хорошо, допустим, она просто актриса, нанятая для работы в американском павильоне. Но вдруг все эти люди в «Британии» — тоже актеры, все до одного? Например, их наняли мистер Редфорд с мистером Уэйном для своего хитроумного плана, имеющего своей целью окончательно свести его с ума.
Да, сегодня и сейчас Томас мог быть уверен только в одном: ночью в воскресенье, в ногах своего брачного ложа он обнаружил натоптыш, натоптыш фирмы «Кэллоуэй», вот так. А это означает, что в этой же самой кровати, парой дней ранее, находился Норман Спаркс. Вот это была самая реальная реальность на сегодняшний день! А все остальное, может статься, было плодом больного воображения британских спецслужб, включая самого барона Менса де Фернига. И после этого Шерли спрашивает, что с ним. Еще бы, тут недолго и умом тронуться. Ну, как минимум нервный срыв — не за горами.
Томас посмотрел на Шерли — она стояла за барной стойкой и болтала с Эдом Лонгманом. Эти двое стали просто неразлейвода. Радует, что хоть они не заморачиваются. Интересно, сколько романов, зародившихся тут, выдержат испытание временем? Сколько любовей, вспыхнувших в этой пьянящей, но совершенно искусственной атмосфере, доберется до свадьбы? Чтоб были семья и дети? Нет, вот Шерли с Лонгманом — молодцы. Нашептывая ей что-то на ушко, Эд вложил в ладонь девушки какой-то маленький предмет. Поймав на себе взгляд Томаса, Эд весело подмигнул ему.
Вздохнув, Томас сделал еще один глоток пива и посмотрел на часы. Черский опаздывал. Собственно, Томасу все равно, где сидеть и тосковать. Он все думал про измену жены, и не знал, как поступить дальше. Тогда, дома в воскресенье, он пообещал Сильвии, что разбудит ее утром, когда поедет в аэропорт. Но, учитывая обстоятельства, Томас не стал этого делать. О чем он мог говорить с ней? Как он мог смотреть ей в глаза после этого? Тогда, ночью, он даже не нашел в себе сил вернуться обратно в постель и лег в гостевой комнате. А в шесть утра, поцеловав на прощание спящую Джил, крадучись, покинул свой дом. Сегодня уже вторник, но Томас так и не позвонил Сильвии и даже не начал писать ей письмо, в котором, как он понимал, нужно будет объясниться. Единственное, что он сделал по прилете в Брюссель, так это позвонил Эмили, а потом долго и тупо сидел в мотеле, после чего поехал на выставку гулять по барам и кафешкам, где, опять же, просто тупо сидел и тосковал.
— Дорогой мистер Фолей, — раздался, наконец, знакомый голос. — Простите, ради бога, за опоздание.
Это был Черский — он запыхался и, кажется, был чем-то взволнован. При нем была папка с экземплярами «Спутника». Томас уже раздобыл последний номер — он лежал как раз сейчас перед ним на столе. Томас встал, чтобы поприветствовать журналиста, надеясь, что тот не заметит его дурного расположения духа.
— Прошу вас, садитесь, — сказал Томас. — Угостить вас кружечкой пива?
— О, мисс Нотт меня уже увидела и принесет все, что надо, без лишних напоминаний. Вот в чем прелесть настоящего английского паба, особенно когда становишься постоянным клиентом!
— Ну, вы вернетесь в Москву уже настоящим знатоком английского образа жизни, — сказал Томас, вяло пытаясь поддержать разговор.
— Уж надеюсь, надеюсь. Во всяком случае, стремлюсь к этому. Так вы прочитали наш последний номер? Хотелось бы услышать ваше мнение.
— Да, прочитал, — Томас скользнул взглядом по сложенному вдвое бюллетеню, напечатанному на самой дешевой бумаге, — и все это Черский почему-то называл журналом. — Должен заметить, что особых успехов вы не делаете. Все те же недочеты.
— Например?
— Ведь я вам уже говорил. Ну, например, статистика. Тут слишком много статистики.
Томас решил зачитать вслух выборку, прославляющую заботу о детях:
— Вот, посудите сами: «В Советском Союзе одновременно могут получить санаторный отдых 106 тысяч детей; работают на постоянной основе ясли на 965 тысяч мест, летние выездные ясли — на 2 миллиона мест, а также детские сады на 2,5 миллиона мест, как постоянные, так и летние выездные».
— Ну, разве не впечатляет? — поинтересовался Андрей.
— В каком-то смысле — да, но разве так привлекают читателя?
— Прошу прощения, господа… — возле столика появилась Шерли с пинтой горького пива и пакетиком чипсов. — Мистер Черский, это вам. Я ведь все правильно принесла?
— Все правильно, мисс Нотт, спасибо.
— Вернусь домой — обязательно накуплю акций смитсовских чипсов, — сказала Шерли, аккуратно поставив заказ на стол. — Я так думаю, благодаря вам через год вся Россия на них подсядет, и я разбогатею.
— Это точно!
Шерли направилась обратно к стойке, и тут Черский весело окликнул ее:
— Но только ешьте их без соли, мисс Нотт. Вы и так женщина — прямо соль с перцем!
Шерли рассмеялась:
— Ох вы и штучка, мистер Черский…
Весело хохотнув, Андрей сделал глоток пива:
— Вот, осваиваю юмор на английском языке. Кстати, вы заметили, мистер Фолей, что мы приправили наш материал изрядной долей юмора? Ваше благотворное влияние.
— Да, кстати, о вашем так называемом юморе. Устами русских детей.
— По-моему, они просто прелесть.
— А на мой взгляд, звучит очень странно. Например, что это такое: «Мама, а нож — это вилкин муж?»
Запрокинув голову, Черский громко расхохотался.
— Но я не понимаю, что тут смешного, — сказал Томас, и Черский тотчас умолк.
— Я тоже, — сказал он. — Я думал, может, вы мне объясните. А что скажете про это: «Мама, а что если петух забудет, что он не курица, и снесет яйцо?» По-моему, смешно.
— А по-моему, не очень.
— Гм… — разочарованно хмыкнул Черский. — Человек, принесший мне этот материал, сказал, что это шутки — обхохочешься. А я подумал: может, я дурак? Потому что до меня не доходит.
— Я бы на вашем месте пока отказался от подобного юмора.
— Ну, хорошо, возможно, вы правы. Тем более, что наш следующий номер будет полностью посвящен науке. Центральная статья — просто потрясающая. Вот вас трудно удивить, Фолей, но даже вы оцените.
— И о чем же эта статья?
Черский говорил, неотрывно хрустя чипсами с таким выражением лица, будто вкушал высочайший образец haute cuisine.[51]
— Статья — о человеке будущего, — пояснил он. — Написал один известный советский ученый. Он излагает свою версию развития человечества на ближайшие сто лет.
— Ну, и?
— Прочитаете — сами увидите. Очень интересно. Плюс у нас будет материал о ядерном синтезе. И, разумеется, тут мы постарались быть объективными и не могли не сообщить с глубоким прискорбием, что британские ученые поспешили с выводами насчет собственных разработок. Да, кстати, хотел уточнить. Я слышал, что аппарат ZETA убрали с выставки, дабы избежать конфуза. Это так?
И Черский улыбнулся — нагло, с вызовом.
Томас недовольно скривился, но вынужден был признать, что это правда.
— Отлично, — сказал Черский. — Мы так и напишем в своей статье. Просто, согласитесь, подобные факты нужно проверять.
Наконец, все чипсы были съедены, русский аккуратно сложил пакет и засунул его в карман своего пиджака.
— А в следующем номере — думаю, вы порадуетесь — мы поговорим о дамской моде. Сравним, как одеваются наши женщины и американки. Тут мне очень помогла мисс Паркер — предоставила некоторые эскизы. И, уж коль мы заговорили про Эмили (тут Черский изобразил на лице милую улыбку, хотя искренности в ней было ни на грош), — я так понимаю, что предстоит небольшая вылазка на природу?
— Совершенно верно, — осторожно подтвердил Томас, не понимая, откуда это известно Андрею. Хотя объяснений тому можно было найти бесконечное множество.
— По-моему, прекрасная идея. Пикник на природе, в пасторальном уголке Бельгии. Кажется, в субботу?
— Именно так.
— Эмили сказала, что у вас на примете есть какое-то очень красивое местечко. На лугу, усыпанном золотыми лютиками, а рядом протекает река. Где-то в окрестностях Левена.
— Да, это верно, — кивнул Томас. Конечно, это было верно: ведь именно он и именно этими словами живописал картину своих родных мест, разговаривая с Эмили каких-то несколько часов тому назад.
— Ну, тогда остается один вопрос… — Андрей сгреб свои газеты, уложив их в аккуратную стопку. — Во сколько нам за вами подскочить?
Летняя пастораль
Ранним утром субботы 9 августа 1958 года Андрей и Эмили подъехали к воротам мотеля «ЭКСПО» в Веммеле. Как и предполагал Томас, они подготовились к пикнику со всем присущим им шиком. Во-первых, машина. Это был «ЗИС-кабриолет 110» 1956 года выпуска — бледно-голубого цвета, гордость советского автомобилестроения. Погода обещала быть прекрасной, поэтому верх машины опустили, чтобы поймать как можно больше солнца. На Андрее красовались солнцезащитные очки цвета кобальтовой сини с зеркальным напылением, светло-кремовый блейзер, шелковый шейный платок с концами, заправленными в прорезь белой рубашки, расстегнутой на две верхние пуговицы. На Эмили — белая льняная кофта, голубые брюки широкого покроя, на голове — голубая косынка с набивным рисунком «пейсли». Стильные раскосые темные очки делали ее похожей на хитрую кошечку. Молодцы, оба — ну просто парочка кинозвезд! Забираясь на заднее сиденье, Томас чувствовал себя по сравнению с ними чуть ли не отбросом общества.
Расстояние в тридцать пять километров, отделявшее их от Вийгмаала, они преодолели буквально за полчаса. Этот полусонный провинциальный городок разделяла надвое сине-зеленая лента реки Дейле. Появление русской машины произвело настоящий фурор среди местных мальчишек — их было около десятка, они играли в траве возле моста. Увидев незнакомцев, ребята все побросали и понеслись вслед за медленно едущей через мост машиной. «Kom kijken[52]! Kom kijken!» — кричали дети и трогали ладошками горячие бока ЗИСа, словно это была не машина, а огромная кошка, которая не любит, когда ее гладят. Андрей весело махал мальчишкам, сверкая ослепительной белозубой улыбкой, которая лично Томасу уже давно не казалась улыбкой доброго дяди. «Это надо же, — подумал про себя Томас, — ему, видите ли, приятно детское внимание. А сам-то небось раздавил бы их как щенков, если что».
— Красивая машина, — только и сказал Томас, когда они остановились в конце моста и начали выгружаться.
— Да, хороша, — согласился Андрей. — Вот видите: мы, русские, тоже знаем толк в красоте лошадиных сил.
— А я-то полагал, — парировал Томас, забирая из багажника две тяжелые плетеные корзинки с продуктами, — что не каждому посчастливится иметь такую машину. Кроме партийных боссов, конечно.
На какое-то мгновение Андрей напрягся, но очень быстро вернулся в свое прежнее расположение духа:
— У вас не совсем верное представление о порядках в нашей стране. Это посольская машина, я всего лишь попросил ее на время.
— Кто бы мог подумать, что скромный редактор пользуется такой привилегией!
— Хм. У нас, знаете ли, читающая страна. Творческий народ всегда в чести.
— И поэтому вы пользуетесь такой свободой передвижения?
— В каком смысле?
— Да вот, один человек сказал мне, что по вечерам все работники советского павильона сидят по своим номерам и не высовываются. И что их привозят и увозят на автобусе. Они даже Брюссель толком не видели. А вы расхаживаете где ваша душа пожелает.
— Ну, так передайте этому своему человеку, что его неправильно информировали, — сухо ответствовал Андрей. — Куда теперь? Может, туда? Мне кажется, там должны быть красивые места.
Андрей указывал на юг, вверх по течению Дейле, то есть в сторону Левена, но Томас покачал головой и сказал:
— Нет, нам туда, на север от моста. Отсюда не видно, но когда река сделает поворот, откроется потрясающий вид. Ходу отсюда — минут десять.
Эмили, чувствуя некоторое трение между мужчинами, попыталась сгладить ситуацию:
— Томас знает конкретное место для пикника. Похоже, он является большим специалистом по этой части Бельгии.
— Ну, хорошо, доверимся специалисту, — хмуро согласился Андрей.
Как и рассказывала миссис Фолей, в этом месте река и впрямь была неширокой. Хотя когда они сошли с моста, никакой обещанной тропинки вниз не обнаружили — впрочем, спуск не представлял особой сложности. Потом они просто побрели вдоль берега, проторивая себе путь через высокую траву. Томас с Андреем тащили по корзинке, а Эмили несла под мышкой скрученный коврик для пикника.
Кругом было необыкновенно тихо, над всем парило бесконечное лазурное небо. Слева от них, перед тем, как сделать поворот, река замедляла свой ход: под палящим зноем зеленовато-изумрудные воды ее были подернуты сонной белесой пеленой. А справа, там, где река делала плавный изгиб, простиралось поле, испещренное колючками и серо-коричневыми проплешинами пожухлой травы, не вынесшей двухмесячной засухи. Томас шел впереди компании, все время сверяясь с картой, иногда оглядываясь на Черского с Эмили, которые брели почти вплотную и тихо переговаривались о чем-то.
Скоро они дошли до места, где река несла свои воды уже на запад. Перед ними раскинулся большой луг, где было можно найти тень — ее отбрасывали высокие платаны, стоящие в ряд. Так и хотелось свалиться в траву, прямо тут!
Что наши герои и сделали.
Через несколько минут со стороны моста послышались голоса и скрип велосипедов. Томас увидел три фигурки и понял, что нашего полку прибыло. После того как Андрей разрушил его планы о пасторальной прогулке deux,[53] Томас сдался: пусть придет столько народу, сколько хочется Эмили. И вот они уже тут — Аннеке со своей подругой Кларой и еще какой-то темноволосый юноша, с которым Томас не был знаком. Все трое слезли со своих велосипедов и покатили их вдоль берега тем же маршрутом, каким только что проследовала предыдущая троица. Томас и Эмили решили пойти навстречу вновь прибывшим.
— Ух ты, вот это да! — восторженно воскликнула Эмили, приветствуя Аннеке. — Неужели вы ехали на велосипедах аж от самого Брюсселя?
— На самом деле это не так и далеко. Всего полчаса, — ответствовала Аннеке. — К тому же, как вы понимаете, Бельгия — равнинная страна.
Велосипедная прогулка пошла Аннеке только на пользу: раскрасневшаяся, загорелая, она просто сияла, как само лето! Крепышка Клара, которой тоже пришлось крутить педали, изрядно вспотела, ее тело отдавало тонким сладковатым запахом молодой зверушки, которой неведомы никакие болезни. Но кто этот третий? Томас с интересом разглядывал незнакомого юношу с черными аккуратными усиками. Он был высок, крепко сложен и обладал приличными манерами. Сколько ему? Лет двадцать пять? Взгляд карих глаз был смел и преисполнен дружелюбного любопытства.
— Да, познакомьтесь — это мой друг Федерико, — сказала Аннеке. — Надеюсь, никто не против, что я позвала его.
— И правильно сделали! — воскликнула Эмили. — Итальянский джентльмен — боже, как это экзотично! У нас будет настоящий интернациональный пикник!
Федерико тихо кивнул и улыбнулся.
— Федерико работает официантом в итальянском павильоне, — пояснила Аннеке. — Мы познакомились несколько дней назад. И он почти не говорит по-английски.
— Разве это так важно? — сказала Эмили. — Он сам по себе — уже украшение компании. Пойдемте же к нашему пятачку! У нас там куча всяких вкусностей. Если мы нагуляли зверский аппетит, то что уж говорить о вас!..
Вся компания подошла к Андрею, тот встал и галантно поцеловал ручки дамам, вежливо пожал руку Федерико, а затем разлил вино по бокалам. Когда все присели, держа в приподнятых руках бокалы, он объявил:
— А теперь, если позволите, короткий тост. Мы живем в мире, где между разными нациями возводятся политические барьеры. И, на мой взгляд, совершенно напрасно! Вот мы сидим тут на травке — шесть человек из пяти разных стран — и зачем нам эти барьеры? Это и есть главный посыл ЭКСПО-58. Так поднимем же бокалы за гостеприимную Бельгию и ее народ, за передовое мышление! И за ЭКСПО-58!
— Ура! — отозвались все.
— Также хочу поблагодарить мистера Фолея за то, что привел нас в этот прекрасный уголок природы, — прибавил Андрей. — А скажите нам, Томас, откуда вы узнали про это место? Где раздобыли столь ценную информацию?
— Это была идея моей мамы.
— Вашей мамы?
— Да. Она ведь родом из Бельгии.
— В самом деле? Как же долго вы оберегали от нас этот секрет!
— И вы, и я, мистер Черский, и каждый из нас имеет право на свои секреты, — сказал Томас, столкнувшись с холодным взглядом Андрея. — Что до моей мамы, то она жила в этих местах, совсем недалеко отсюда, и…
Вдруг Томас подумал, что лучше не рассказывать всей этой длинной печальной истории. Здесь и сейчас находились, по меньшей мере, два человека, с которыми лучше было не делиться ею.
— …и она рассказывала про эту речку, как они тут играли, когда были детьми, вот в такой же погожий день, как сегодня, например…
Все немножко помолчали, а потом Эмили сказала:
— Ох, как я ее понимаю! Здесь — настоящий рай.
Аккуратно отставив бокал, Эмили откинулась на локти, подставив лицо солнышку:
— Вы только посмотрите, какое небо. Тишина вокруг. Вот в такие дни — и в таком месте — хочется, чтобы время остановилось и так было всегда, правда?
— Ну, хотя бы сегодня мы можем позволить себе такую роскошь, — заметил Андрей. — Но ваши слова звучат довольно декадентски. Ведь мы — не совсем типичные представители общества, да и обстоятельства, в которых мы находимся, тоже особенные! У нас есть свои привилегии — например, мы смогли приехать сюда, чтобы расслабиться. Мы не знаем, что такое нищета или голод. А между тем рабочий класс во всем мире каждый божий день борется за существование. И у них нет времени, чтобы поваляться на травке. И они отчаянно жаждут прогресса во всех сферах жизни, который облегчил бы им жизнь. Кстати, если уж я заговорил на эту тему… — Андрей вытащил из кармана блейзера аккуратно сложенный номер «Спутника». — Вы еще не читали, Тома? Там как раз статья, о которой я вам рассказывал.
— А, ну да, вы ее так расхваливали, — ответил Томас, принимая из рук Андрея протянутую газету.
— Ой, спасибо, что просветили нас насчет тяжелых жизненных условий рабочего класса, — сказала Эмили, на что Андрей только снисходительно улыбнулся. — Так что там насчет статьи?
— Я обратился к одному из светил нашей науки, чтобы он, как настоящий маг и предсказатель, заглянул в свой хрустальный шар и рассказал нам: что ждет человечество через сто лет. Результаты — самые впечатляющие!
Томас уже нашел нужную статью и с интересом проглядывал вступительный параграф.
— Томас, читайте вслух, — попросила Эмили. — Мы все хотим услышать про это чудо.
— Хорошо, — сказал Томас, складывая газету пополам, чтобы ее было удобней держать в руках. Прокашлявшись, он начал читать: «Люди двадцать первого века. Наука, изучающая жизнедеятельность человека и продукты питания, развивается семимильными шагами. Так каким же будет человек через сто лет? С этим вопросом и обратился наш корреспондент мистер Черский к заслуженному деятелю наук… — хм, звучит впечатляюще, — к заслуженному деятелю науки, профессору Юрию Фролову. Если вкратце, смысл его ответа сводится к следующему.
Представьте, что мы живем в 2058 году. Все грани меж умственным и физическим трудом уже стерты, открывая дорогу гармоничному, как физическому, так и умственному, развитию личности. Человечество вовсю использует атомную энергию во всех областях экономической деятельности, мы покорили стихию во всех ее проявлениях, но при этом человек не стал слабее здоровьем — напротив, он стал гораздо крепче своих предшественников. Люди радостно и легко идут по жизни, и пусть вас это не пугает — они очень мало едят и принимают мало жидкости…»
— А почему меня это должно пугать? — усмехнулась Эмили. — Я и так мало ем. Впрочем, продолжайте, прошу вас.
— «Биохимики XXI века научились синтезировать углеводы и протеин, необходимые для производства продуктов нового поколения — они низкокалорийны, очень вкусны (мясо как мясо, хлеб как хлеб), но при этом занимают совсем маленький объем. Наш организм работает совершенно по-новому, благодаря особым свойствам тяжелого водорода. Принимаемый в минимальных количествах и заменяющий воду, изотоп водорода способен запустить в организме процессы, доселе неизвестные, — он полностью прекращает процесс переваривания пищи и эвакуации отходов…»
— Мамочки родные, вы хотите сказать, что через сто лет не нужно будет ждать возле дамской комнаты, если там образовалась очередь?!
— Похоже на то. Но, слушайте, самое интересное: «Именно поэтому люди будущего будут иметь рост выше среднего. Они всегда будут здоровы, даже если их возраст зашкаливает за сто лет. Пожилым предпочтительнее пить фруктовые соки и дистиллированную воду — в предписанных дозах.
Все — от мала до велика — будут заниматься физкультурой. А города? Каждый из них будет — город-сад, и повсюду — много стадионов, плавательных бассейнов и спортивных клубов. И, что самое примечательное, вы уже не встретите на улице дряхлых седовласых стариков или старух, потому что таких просто не будет. Все люди пожилого возраста будут крепкими, с пружинистой походкой, здоровым цветом лица, и глаза их будут наполнены живым блеском».
— Здорово, — сказала Аннеке. — Жаль только, что никто из нас не доживет до того счастливого времени.
— Ну, может, как-нибудь доковыляем годков эдак до ста сорока, — предположила Эмили.
— «Этот процесс омоложения не произойдет одномоментно, — продолжил Томас, — и будет являться постепенным результатом действий, предпринятых государством… — вот оно, а то я все ждал, когда же они скажут об этом, — действий, направленных на улучшение здоровья населения, с упором на научные изыскания, способные остановить процесс старения.
Но это еще не все. Люди будущего будут жить и работать совершенно по-другому, благодаря феноменальному развитию всех органов чувств. Например, зрение. Оно будет представлять собой более сложную и развитую систему организма. В конце ХХ века ученые постепенно будут наращивать возможности зрительного восприятия более широкого спектра электромагнитных импульсов, появится сложный электронный инструментарий, необходимый для этих целей. Благодаря таким устройствам, человеческий глаз будет способен видеть даже в кромешной тьме, а также он сможет улавливать инфракрасное и ультрафиолетовое излучение. Таким образом, мы получим способность проникать своим взором в самые запретные, скрытые от нас доселе тайны. Мы сможем видеть сквозь все преграды, заглядывая в суть материи, словно рентгеновский луч».
— Упаси боже! — воскликнула Эмили. — Вот еще не хватало, чтобы какой-нибудь мужик просверливал своим рентгеновским взглядом мою одежду или, еще хуже, рассматривал мои внутренние органы. Спасибо, не надо!
— «Благодаря электромагнитным манипуляциям станет возможно сократить частоту звука. И наш Человек Будущего услышит то, что не сможет увидеть: он услышит, как растет трава, как поют молекулы воды в стакане…»
— Ну, это еще куда ни шло, — сказала Эмили, мечтательно глотнув вина и устремив взгляд куда-то далеко-далеко. — Да, мне это определенно нравится — услышать, как растет трава… Вы уж простите меня, Андрей, я понимаю, что это строгая научная статья, но последний пассаж импонирует моей поэтической душе.
Андрей с улыбкой взял руку Эмили в свою:
— Не стоит извиняться. В этом мире всему есть место — и науке, и мечтам. Прелестная и абсолютно женская реакция.
Кинув недоуменный взгляд в сторону Черского, Томас продолжил:
— «Новые познания законов природы сделают возможным усилить наше обоняние. Человек Будущего способен будет распознавать тысячи всевозможных запахов. И более того: благодаря новым технологиям, через обоняние станет возможно определить и формы, а также и габариты предметов.
Новые изыскания в области коротковолновой природы запахов позволят передавать их на большие расстояния. Для этого будет изобретен специальный аппарат для телепортации. Каким будет воздух? Воздух в театрах, домах, на фабриках и в исследовательских лабораториях будет очень чистый, наполненный ароматическими примесями, оказывающими благотворный эффект на нервную систему.
Хотелось бы рассказать как можно больше о людях, которым предстоит жить и работать в 2058 году. Но главное то, что эти мечты уже сегодня становятся частью нашей повседневной жизни».
Закончив читать, Томас отложил газету и посмотрел на остальных. Каждый из них дорисовывал в уме свою картинку несбыточного будущего.
— Ну что ж, интересно в целом, — сказала Клара.