Чёрная звезда Семёнова Мария

© Ф. Разумовский, М. Семёнова, 2015

© В. Аникин, иллюстрация на обложке, 2015

© Оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2015

Издательство АЗБУКА®

Беглецы

– Что, родная, притомилась? – Крепкий, ловкий в движениях парень замедлил ход и обернулся на свою спутницу, шагавшую за ним по лесной тропе след в след. – Скоро уже отдохнём, перекусим. – Подмигнул и не удержался, с любовью прошептал: – Соболюшка моя…

Спутница его была на диво хороша. Стройная, статная, легко уклоняющаяся от хлёстких еловых лап. Во всём её облике читались решимость, твёрдость и чувство собственного достоинства, по всему было видно, что она хорошо знает себе цену и готова за себя постоять.

– Да нет, любый. – Она показала в улыбке ровные зубы, в зелёных глазах вспыхнули огоньки счастья. – С тобой хоть на край света. До белой берёзки, что на могиле посадят!

Несмотря на нелёгкую дорогу, тяжёлую котомку и расставание с родным домом, душа её пела. Хвала богам, что и постылый женишок Лось, и свадебный – который комом в горле – блин, да и сама немилая свадьба остались где-то там, в прошлом. В двух днях пути по дремучим лесам. Лось, конечно, парень неплохой, надёжный… но как с нелюбимым жить? Какое всё же счастье, что поспел вернуться Стригун… и сейчас шагает впереди, мягко переставляет ноги в ладных, доброй кожи сапогах. Как будто ведёт суженую к счастью, о котором она уж было и думать оставила…

Красу-девицу звали Брониславкой, и была она действительно из рода Соболей. Может, именно поэтому над сияющими от счастья глазами правильными дугами чернели соболиные брови, а сама девушка двигалась меж деревьев с ловкостью лесного зверька. Прочь, прочь от родного селения!

А началось всё аж две седмицы назад, когда к родному очагу прибыл он, её милый. После трёх долгих лет разлуки. Где только носила его судьба? Что успели повидать синие, словно озёра под солнышком, глаза?..

Три года тому он ушёл с заезжими коробейниками-ходоками, можно сказать, жеребёнком-стригунком, а вернулся настоящим Стригуном – крепким, широкоплечим, хорошо знающим людей и жизнь. Плечи обтягивал заморского кроя плащ, на боку висел не нашенской работы нож, а в тугом кошеле безошибочно угадывалось серебро… Совсем другим человеком вернулся Стригун. Однако Брониславку не забыл. Всё помнил: и как уводил её из хоровода в ночную тьму, и первое прикосновение губ, и как яшмовую бусину при расставании подарил… Видимо, сердцем чуял, что дождётся его Соболюшка, не устанет греть каменную каплю на груди, будет видеть его, Стригуна, в своих девичьих снах. Только вот ни о Лосе, ни о намеченной свадьбе знать ему было неоткуда…

Деваться некуда, решили парень с девкой бежать. Куда? А куда глаза глядят. Вначале всё лесом, до большой реки, на берегу которой можно достать лодку, затем вниз по течению до портового города Ансалана, ну а там уж… Мир велик, говорил Стригун, моря судоходны, а серебра в кошеле на первое время хватит.

Изо всех сил торопились они с Брониславкой лесными звериными стёжками, и в спину их словно подгонял ветер счастья и надежды.

На другом конце тропы, где-то за полдня пути, тоже торопились. Хрустко топтали тропу, отшвыривали в стороны ветки.

Трое: обманутый жених Лось, его дядька Ваддей – и Злынько, Ваддеев пёс. Погоня была шумной, яростной, – казалось, вдогон беглецам ломилось стадо секачей. Правду сказать, сам Лось шагал без желания, нехотя, и голову поднимал редко. А что, спрашивается, особо ноги сбивать? Мила Брониславка, пригожа и со всех сторон хороша… да только, хоть ты тресни, нелюба. Это дядька Ваддей спит и видит породниться с Соболями. У тех и достаток, и известность, и кузнечное мастерство…

Где ж ты, где, Мышка Остроглазка… милая, желанная, недоступная… Как же, так и позволила многочисленная родня первому на всю округу усмарю породниться со знахаркой. Как в спину вступит или злая лихорадка случится, бегут небось к ним, а вот сватов засылать…

Может, правильнее было бы бежать сейчас по тропе не с Ваддеем, а с той, что по ночам является во сне? Вот бы к широким плечам да ещё и душу орлиную…

– А ну наддай! А ну-ка живее!

Дядька Ваддей шагал яро, нетерпеливо, глаза так и горели. Правда, движению мешало брюхо, зато помогал пёс. Огромный брехливый цепняк тащил хозяина вперёд с изрядным усердием. Догнать, схватить, поженить! И потихонечку выведать, отчего это у кузнецов из рода Соболей получаются такие искромётные мечи, надёжные кольчуги и ножи, которыми хоть быка разделывай, а стали не затупишь. И почему у самого Ваддея так не выходит?

Осенний день тем временем близился к полудню. Сквозь густой смарагд еловых лап золотым дождём проливалось солнце, лес был полон жизни, тайны, неприметного чужому взгляду движения. На укромной полянке, где пробивался родничок, Соболюшка и Стригун остановились, скинули обувь, давая отдых ногам, развели маленький, но жаркий костерок. Вытащили хлеб второго дня пути, глиняный горшок с топлёным салом, накрошили пару головок чеснока, согрели в котелке вкусную родниковую воду. В кипяток Стригун щедро добавил мёду и с бережением какого-то чёрного порошка, отчего получился духовитый, радующий душу янтарный взвар. Целый пир – вдвоём, на зелёном ковре, среди трав, под свадебные гимны птиц и пение родника…

– Любый мой…

Наевшись, Соболюшка положила голову Стригуну на плечо, замерла, чувствуя руку на своём бедре, крепко смежила ресницы… и близко ощутила, как бьётся в широкой груди его сердце. О боги, счастье – вот оно! Так бы и сидела здесь в объятиях милого дружка, пока не разлучит Смерть-Морана. Чтобы только руки, губы, его плечи… бьющиеся в едином ритме сердца. Чтобы только он. Единственный, родной…

Однако настоящая жизнь мазана не мёдом, а по большей части слезами и кровью. Нужно было идти, пока солнце высоко. Ибо ночь в лесу, если хочешь встретить утро, лучше проводить у костра, не смыкая глаз, держа верный нож наготове…

– Пошли, милая. – Стригун со вздохом поднялся, поправил добрую, с костяными пуговицами рубаху, посмотрел на солнце. – Если всё будет ладно, завтра к полудню выйдем к реке. Ну а там уж… Найдётся на этом свете местечко и нам. Хотя бы и такое, где пальмы вместо ёлок.

Ага, хочешь насмешить богов, поведай им свои планы! Не прошли они и двух полётов стрелы, как Соболюшка подвернула ногу. Поскользнулась при переходе сонной лесной речушки. Всего-то невзрачный узенький ручеёк, а поди ж ты. Стройная нога в опрятном поршеньке начала синеть и опухать на глазах. Ещё хорошо, что водица в ручейке была как с ледника. Остудили больную ступню, перебинтовали туго… и всё равно куда с такой уйдёшь?

– До зимы далеко, – улыбнулся Соболюшке Стригун. – Река небось завтра не встанет.

Вытер с девичьей щеки досадливую слезинку, коротко кивнул и отправился хлопотать по хозяйству – ставить шалаш из еловых лап, собирать изобильные грибы.

Двигался он неспешно, без лишней суеты, чувствовались сноровка, уверенность и умение. Вечер они встречали возле уютного костерка, и в котелке совсем по-домашнему закипала похлёбка. А в просторном, построенном на совесть шалаше ждала роскошная, воистину свадебная постель. Всё-таки счастье – вот оно. Какая такая нога, какое что?

К утру опухоль спала, однако ступня болела нисколько не меньше.

– Завтра дальше пойдём, – успокоил Соболюшку Стригун.

Выскреб котелок и отправился на промысел – добывать обед. Удача не оставила его, камнем из пращи он зашиб глухаря. Однако в полдень, когда он с добычей вернулся к шалашу, всё хорошее кончилось. В лесу послышался собачий лай.

– Никак по наши души, – нахмурилась Соболюшка. – Это ж погоня…

Про себя она решила твёрдо: чем за Лося, лучше в гроб. Если не понимает, что насильно мил не будешь, пускай приходит. Руки у неё крепкие, зубы острые… конечно, не против мужских пудовых кулаков, но глаза выцарапать как-нибудь уж сумеет…

– Пускай приходит, – словно прочитал её мысли Стригун и тоже нахмурился, весьма нехорошо. – Уж мы встретим.

Отдавать любимую он не собирался. На поясе – острый нож в локоток, в левом голенище – засапожничек, в правом – плетёный кнут. Да не простой, а с трёхгранным железком на конце. Правильно ударить, так и броню прошибёт.

Лай между тем приближался, тревожил дремучий лес, становился всё отчётливей и злей. Наконец послышались пыхтенье, топот, ругань, треск… и из-за деревьев выскочил пёс. Он тащил за собой огромного рыжебородого мужика, державшего цепь. Тот был шириной с дверь, брюхат и зол, а на боку имел в ножнах меч в полторы руки. Во как!

Последним возник здоровенный угрюмый парень. Соломенные волосы слиплись от пота, васильковые глаза смотрели куда-то в землю, вроде бы даже со стыдом.

– А-а-а, женишок Лось с дядькой Ваддеем, – сквозь зубы прошептала Соболюшка.

Ваддей с ходу повысил голос:

– Что ж ты, вор, а? Чужих невест…

Пёсий лай заглушал его голос.

– А ну цыц! – пнул его Ваддей. Рык сменился визгом. – Я те дам, чужих невест… Тать полнощный!

На Стригуна он смотрел с ненавистью. Какая невеста, это у него, у Ваддея, украден был секрет кузнечного мастерства. За такое ответ один – голову с плеч!

Однако Стригун за словом в карман тоже не лез.

– Ты бы потише, любезный, – проговорил он с ухмылкой. – Бывает, длинный язык делает шею короче. Ещё раз откроешь рот, уж не обессудь.

А сам поставил поудобнее ногу, чтобы в случае чего легко вытащить кнут. Тот самый, с трёхгранным железком.

– Потише? – оценивающе глянул Ваддей. Ещё круче нахмурился и властно повернулся к Лосю. – А ну-ка дай ему раза, чтоб повылезли глаза! Испеки пирог во весь бок! Давай, паря, давай, он у тебя невесту украл! – Мгновение помедлил, не дождался ответа и требовательно дёрнул поводок: – Тогда ты давай, Злынько! Куси, рви!

Дворняга-пёс, всю жизнь проведший на цепи, после удара сапогом перестал понимать, чего от него хотят, и лишь с мольбой глядел на хозяина. В глазах тлел испуг – больше по рёбрам получать ему не хотелось. Что делать-то? Что не так?..

– Помощнички, чтоб вам! – страшно выругался Ваддей, бросил цепь и решительно стал поддёргивать рукава. – Ну тогда сам пойду. Держись, ворюга, чтобы без обид!

Широко размахиваясь, мощно повёл плечом и… грузно приземлился на траву, потерявшийся, с расквашенным носом. Стригун не стал ждать, пока прилетит кулак, сам сунул хитрым вывертом от «подола» снизу вверх. Очень даже хорошо сунул – челюсть у Ваддея так и отвисла. Впрочем, дядька жениха тут же вскочил, опять выругался и, уже совсем ошалев, выхватил из ножен меч. Всё, шуточки кончились! Полтора локтя пусть и скверной, но стали – это не молодецкий кулак…

– Дядька, ты чего, дядька, охолони, – бросился к Ваддею Лось.

Соболюшка закричала, а Стригун, не мешкая, отступил и выдернул из-за голенища кнут. Сдержанной яростью горели синие глаза, ярко сверкнуло на солнце бритвенно-отточенное железко…

В воздухе, напоённом ароматом хвои, стал слышен запах смерти.

И в этот миг из-за деревьев вышел человек. Он был не мал ростом, статен и широкоплеч, а шёл так легко, словно из милости касаясь подошвами земли. Капюшон откинутого на спину плаща позволял рассмотреть безбородое лицо, собранные в косицу волосы и большие глаза под чёрными густыми бровями. Пронзительно-зелёные, словно осколки малахита. От всей фигуры чужака веяло таким спокойствием и силой, что с первого взгляда хотелось поклониться ему в пояс.

Он с укоризной посмотрел на Ваддея и негромко сказал:

– Не торопись искать смерть. Скоро она будет везде… Думай лучше, как сберечь жизнь.

Голос у незнакомца был негромкий, но раскатистый, пробирающий до самого сердца.

Славко и Кудесник

Кудесник тронул за плечо крепкого длинноволосого парня:

– Слушай мою волю, Славко… Благословляю тебя за Силой.

Сам Кудесник был сухонький, среднего роста человек, но что-то в нём внушало почтение. Может быть, глаза, огромные, лазоревые, заглядывающие в самую душу. Кто способен вынести такой взгляд?

Парень так и сломался в поклоне:

– Учитель… – В голосе, почтительном и кротком, мешались радость и изумление. – Разве я уже…

Они стояли у мостика через Окружной канал. Ветер тревожил вершины деревьев, окруживших прозрачный купол в середине Священной рощи. Уже распустились ароматные ночные цветы… Чистое, благодатное место, божественная обитель на земле!

– И не мешкай, – велел Кудесник, коротко кивнул и, взглянув зачем-то на темнеющее небо, порывисто вздохнул. – Выступай завтра поутру. На вот, возьми. – И вытащил из складок одежды клубок тончайшего лыка, сплошь завязанного затейливыми узелками.

Это была дивная путеводная карта, без которой к Поясу Силы дороги нет. Наобум не отыщешь ни тайных троп, ни заповедных дорожек, ни сокровенных проходов в горах. Сгинешь в дремучих лесах, пойдёшь на корм зверям, свалишься в бездонную пропасть. Чужаков и самозванцев у Пояса Силы не ждут.

– Учитель! – Голос Славки окреп и зазвенел от восторга. – Я дойду! И возьму Силу! А потом вернусь!

Да, он дойдёт до тройного кольца каменных громад, добьётся ученичества у жрецов… примет бубен о двенадцати бубенцах… и вернётся, чтобы стать, как учитель, волхвом первого уровня посвящения, кудесником… станет учить божественному промыслу народ.

– Как просто у тебя получается. Вот бы вправду знать всё наперёд… Человек предполагает, а боги… – Кудесник, снова взглянув на небо, невесело кивнул и неторопливо расстегнул пояс. – На, владей… Не ближний свет небось. Его зовут Огненный Луч.

Опоясан он был не ремешком каким – мечом, укрывающимся от нескромных глаз в неброских кожаных ножнах. Миг – и словно со змеи сошла та кожа, открывая всё великолепие дивного клинка. Отдающего в голубизну, с проступающим узором, гласящим о мастерстве древних кузнецов… Сколько стоит такой подарок? Сто быков? Двести? А может, и вовсе нет ему цены…

– Учитель… – в третий раз выговорил Славко, задохнулся от восторга, преклонил колено, бережно принял меч. – По мне ли честь…

В чём в чём, а в клинках он разбирался. И не просто разбирался – владел изрядно. И сам Кудесник, и ученики его служили Огненному Богу, покровителю воинской чести.

– Сказано, бери! – Кудесник живо убрал меч в ножны и властно повысил голос. – Вставай! – Сам опоясал Славку, звонко щёлкнул замком и разом сменил разговор: – Сила обитает везде, а большей частью дремлет в тебе самом. Жрецы-веды, коли всё ладно будет, лишь дадут тебе ключ к тому, что у тебя в избытке и так… Сильнее человека только боги… да и то, говорят, не всегда. Ну всё, давай обнимемся на прощание – и ступай. Боги тебе в помощь.

Резко отстранился, коротко вздохнул и, не оглядываясь, пошёл прочь.

– Спасибо, учитель, – запоздало шепнул Славко, смахнул со щеки нежданную каплю и, ещё не очень веря в случившееся, задумчиво побрёл к себе…

В ту ночь он спал плохо, всё больше думу думал, чем видел сны. О боги, за что же ему такая честь? Вперёд старших учеников отправиться в путешествие за Силой… А впрочем, учитель всегда выделял его среди всех, любил, как родного сына. Он-то и заметил, как на плече у Славки открылся знак, похожий на звезду… Как же давно это было – двенадцать лет назад! Он теперь уже не тот юнец, что тогда был. Крылья окрепли – сумеет доверие учителя оправдать. Он дойдёт и вернётся. Вернётся настоящим кудесником…

Утром, едва окрасился небоскат, Славко уже был в пути. Ноги в крепких сапогах мягко ступали по тропе, на плечах удобно сидел мешок-горбовик, а зоркие глаза смотрели по сторонам. Могучие стволы, брызги рдеющей брусники. Грибов – несметное множество, только руку протяни да поклонись. А воздух! Густо настоянный на хвое, ягодах, зелёной лесной влаге…

Славко уверенно держал направление, поглядывал то на солнце, то на муравейники, то на мхи на древесных стволах. Ну и клубочек, подаренный Кудесником, конечно, помогал. Размотаешь ещё чуток лыка, глянешь – и всё как на ладони.

На четвёртый день пути, когда кончился домашний хлеб, он вышел к Великаньей Пяте. Она была в точности такой, как описывал Кудесник, – массивной, не понять какого камня, зеркально отполированной плитой, плотно вросшей в землю. Поговаривали, что был это верхний ярус исполинского храма, глубоко ушедшего в твердь. Ещё поговаривали, что пята эта двигалась сама по себе, будто бы под действием неведомых сил. Сделали Пяту то ли боги, то ли великаны, то ли люди-исполины. Вот так: уж имена племён забылись, память ржой поросла, а на плите – ни трещинки, ни скола, ни изъяна. И родничок, что бил из-под неё, имел волшебную силу: целил раны, гнал прочь болезни и усталость, поселял в сердце умиротворение и покой. На водопое волк здесь стоял бок о бок с ланью…

Славко подошёл к гигантскому зеркалу, нагнулся к его поверхности, глянул и обомлел – не увидел отражения. Ни себя изумлённого, ни неба, ни облаков. Ничего! Только серебрилась холодная, точно лёд, пустота. Зримое ничто. Идеальное, несмотря на пролетевшие века…

А вот зверья на водопое хватало. Ручеёк питал небольшое озерцо, и берега его хранили следы волков и лосей, медведей и вепрей, зайцев и лис. Здесь царили лад, согласие и мир. Великанья Пята и впрямь была волшебной.

«Рассказать кому – не поверят», – покачал головой Славко, почему-то вздохнул и бочком, бочком, дабы не потревожить никого, начал придвигаться поближе. Ему тоже почему-то сразу захотелось пить. Да и баклагу-то, что висит на боку, наполнить не мешало. Дорога-то дальняя, мало ли что дальше ждёт…

Он обошёл стороной кабанье семейство, появившееся из кустов, встал на колени у воды… и внезапно, уже который раз за сегодня, изумился – увидел на другом берегу белого тура-единорога. Точь-в-точь каким его описывал Кудесник. С золотистой гривой, точёными копытами и острым винтообразным рогом. Откуда бы?.. Такой тур обитать должен в дебрях, что простираются вокруг Пояса Силы, а никак не здесь. Что ему тут? Прискакал в такую-то даль водицы испить? Это умудрённый-то, ведающий что и как заповедный зверь? Да, впрямь чудеса…

Славко напился от души, наполнил баклагу и пошёл дальше.

Удивляться скоро не стало сил. Ещё тур-единорог… и ещё, и ещё… Гигантские вепри… кинжалозубые бабры… Зверьё, откочевавшее из родных лесов, не пряталось от человека. Более того, иные смотрели на него так, словно хотели что-то сказать…

Утром десятого дня пути Славко разбудила тишина. Не пищал в чаще рябчик, не отзывалась ему кукушка, не славили восход солнца кедровки и корольки. Казалось, лес вымер.

«Только вам, кровососам, ничего не делается, – досадливо хлопнул Славко надоедливого комара, вылез из шалашика, втянул ноздрями густой еловый дух. – Ну, поздорову, лес-батюшка. Здравствуй, новый день!»

Фыркая, умылся росой, достал вчерашнего печёного гольца с растёртой берёстой… Посмотрел оценивающе по сторонам. И когда уже почти покончил с рыбой – увидал сову. Старую ушастую ночную хищницу. Ярким солнечным днём. Она то резко взмывала ввысь, то почти припадала к траве. Стремительно описывала круги и металась зигзагами. Махала беспорядочно крыльями, теряла перья… и словно раз за разом натыкалась на какую-то препону. В полнейшей тишине пыталась преодолеть невидимую черту – и не могла.

Славко вдруг понял, что здесь была граница, отделявшая наш мир от прочих, и сова изо всех сил пыталась уйти. Куда, почему?

А ещё Славко вдруг услышал гул. Не ушами услышал. То ли сердцем, то ли душой, то ли всем своим существом. Очень слабый такой гул, едва различимый… Тем не менее от него сбивалось дыхание, холодела кровь, туманило глаза. Хотелось лечь, крепко-крепко зажмуриться, свернуться, как младенец в утробе, ибо это оказывала свой голос смерть.

Однако Славко встречался с нею не раз. Поэтому он доел гольца, встал и, уже ничему не удивляясь, двинулся дальше. Проворно измерял шагами тропу, всей кожей чувствуя, как приближался гул.

Он шёл откуда-то с неба, из немыслимой выси, и нёс не просто смерть, а конец всему. Обещал разрушение привычного мира, в котором солнце, воздух, свет, человеческое тепло… Всё погибнет, останутся лишь холод и темнота.

К полудню это был неслышимый гром, в небе словно бушевала потаённая гроза, грозившая это самое небо обрушить.

«Бог мой огневой, бог трижды достославный, охрани меня», – сотворил Славко обережный знак.

Вышел на поляну… и не сдержал грустной усмешки: эх, люди, люди, всё неймётся вам. Скоро мир рухнет вам на голову, а вы…

На полянке у шалаша стояли четверо. Крепкий ладный парень с красивой девкой и двое здоровенных мужиков. Один из мужиков, тот, что постарше, держал в одной руке меч, а в другой – злобного пустолая на цепном поводке. Судя по лохматому поджатому хвосту, пёс был испуган и не особенно понимал, что происходило.

А ведь дело шло к смертельной драке. Скорее всего, из-за красавицы-девки. Сейчас прошьёт воздух сталь, трава окрасится тёплой кровью, а в это время сверху на головы с немыслимой высоты…

И почему-то жальче всего Славке было пса, испуганного и дурного.

– Не торопись искать смерть, – сказал он с угрозой меченосцу. – Скоро она будет везде. Думай лучше, как сберечь жизнь…

Люди и стихия

– Что? – вепрем заревел Ваддей. Даже забыл про Стригуна и, потрясая мечом, начал придвигаться к Славке. – А ты кто таков, чтобы меня учить? А?

На самом деле он скорее обрадовался его появлению, ибо понял, что переборщил. Вынутый меч просто так обратно в ножны не сунешь, а пускать кровь Стригуну… Ох. У того дом, очаг, родня, братья, знакомые, соседи. А тут – какой-то чужак, перекати-поле, бродяга, незнамо кто. Рукоятью ему, да в наглую харю. Гранёным «яблоком» между глаз. Чтобы на всю жизнь запомнил. Если, конечно, унесёт ноги…

Только не получилось. Чужак встретил его беспощадным пинком в пах, от которого Ваддей согнулся, рухнул на колени, забыл про всё на свете, в том числе и про меч. Правда, о клинке ему скоро напомнили – звонким ударом плашмя в четверть силы по спине. Но этим сражение и закончилось – Ваддей уткнулся носом в землю, а меч со свистом улетел через всю поляну в кусты. За ним с задорным лаем припустил недоумок Злынько.

– Слушайте меня, люди. – Славко вытер руку о штаны, коротко вздохнул и посмотрел на небо. – Надо хорониться, скоро боги явят нам свой гнев.

Люди, не торопясь убегать и прятаться, смотрели на него очень по-разному. Лось – настороженно, Соболюшка – с интересом, Стригун – уважительно, с нескрываемым почтением. Сам далеко не промах, он уже приметил и Славкин бесценный меч, и безбородое лицо, и ловкость в движениях. Уж не Странник ли, человек от богов, обладающий Силой, встретился ему на пути?.. Вон что с Ваддеем играючи сотворил, не поморщился даже, словно от мухи докучливой отмахнулся…

В небе между тем стало происходить что-то странное. Дневная голубизна словно выцвела, на солнце набежала тень… и появилась яркая, оставляющая дымный след звезда. Миг – и она стала распадаться, проливаться огненным дождём, рисовать на небе исполинские дымные хвосты до земли. Раздался такой грохот, словно действительно обваливалось небо. Разверзлась бездна, готовая поглотить мир…

– Живо все туда, под выворотень! – Славко указал на рухнувшую от старости исполинскую сосну, сам же задержался, подскочил к Ваддею. – Вставай, спасайся!

А как иначе? Всё живая душа. Пусть гнилью тронутая, но всё равно человечья…

– Шёл бы ты… – с ненавистью зыркнул Ваддей, пошатываясь встал, хотел было ещё попытать счастья кулаком, но передумал, ринулся помогать Злыньку искать клинок.

– Ну как знаешь, – сказал ему в спину Славко и, пригибаясь, побежал к выворотню.

Сосна и вправду была исполинской – под вздыбленными корнями хватило места всем четверым. Люди прижались друг к дружке в маленькой песчаной пещере, и весьма вовремя: земля ухнула, закачалась, раскололась, заходила ходуном, словно лодочка на волнах. От невероятного грома заложило уши, пробрало до нутра, спутало все мысли, кроме одной: помогите, боги, спасите! А чудовищный ветер уже валил деревья, как траву, проходил по лесу, точно гребёнкой, гнал по небу непроглядные, на тучи-то непохожие тучи, и били в землю жуткие, толщиной в бревно, огненные копья.

Из туч вывалился чёрный орёл и кувырком покатился по выжженной молниями траве… Что должно было твориться в небе, если там не стало места божьему летуну?..

Лось на карачках полез наружу из-под корней:

– Стригун, подсоби!..

Тот снул Соболюшке шапку и молча бросился за Лосем в ревущую круговерть. Вдвоём они затащили искалеченную птицу в укрытие. Орёл не пытался противиться человеческим рукам, лишь открывал и закрывал клюв, словно беззвучно стонал…

Между тем в воздухе явственно запахло гарью, в исхлестанном молниями лесу начинался пожар. Спрятавшиеся люди не раз видели такие пожары. Сейчас над верхушками деревьев поползёт недобрый сизый дым, ветер багровым парусом раздует пламя – и понесёт смертельный корабль беды по зелёному океану… И тогда всё, пощады не жди. Останется лишь гарь, проклятое место. На чёрных обгоревших свечках столбов, словно слёзы, застынут натёки смолы. И ветер будет скорбно играть на похоронной флейте – на скелете дуплистого обгоревшего дерева. И только волки будут приходить сюда по ночам и слушать эту печальную музыку.

– Всё, уходить надо! – Стригун потянул ноздрями воздух, вылез из-под могучих корней, помог выбраться Соболюшке.

Лось нёс на руках орла. Божий вестник не открывал глаз, одно крыло всё выскальзывало из руки Лося, свешивалось до самой земли…

Снаружи царила какая-то серая мгла, не понять, то ли день, то ли ночь, то ли гнетущий туман. Солнце пряталось за сизой пеленой, зато на юге небо было окрашено в багрянец, оттуда и надвигался лесной пожар. Следовало уходить, и уходить незамедлительно. Однако Лось задержался.

– Эй, Ваддей! Дядька Ваддей! – хрипло закричал он, но не услышал ответа.

Огляделся и побежал на край поляны, куда Славко забросил Ваддеев меч. Хрустнул валежником, одной рукой раздвинул лапник… и закричал. То, что осталось от Ваддея, напоминало головешку. Одна обугленная рука держала оплавившийся клинок, вторая – конец Злынькиной цепи. Самого пса на другом конце цепи не было. Даже следа не оставил от него небесный огонь. Ни обрывка шкуры, ни зуба, ни когтя, ничего, – видно, боги его взяли прямо на небо.

«Эх, дядька, дядька, не сиделось тебе дома…»

Честь честью хоронить погибшего не было времени.

Выступили торопливо, больше не поминая, кто за кем только что гнался и почему. Первым шёл Стригун, следом, пытаясь беречь ногу, прихрамывала Соболюшка. Лось нёс орла, что-то шептал ему, гладил ладонью опалённые перья… Славко, шедший последним, хмурился – небесный огонь заставил его отклониться в сторону от намеченного пути. Стригун, Соболюшка и Лось, те возвращались домой, ему же там было нечего делать.

Красное зарево за спиной между тем разгоралось. Сильный ветер, как мехами, раздувал пожар, кровавые отблески подгоняли не только людей, но и зверьё. Сквозь чащу, не разбирая дороги, спасались все обитатели леса. Никто никого не трогал: общая большая беда примиряла не хуже, чем волшебство Великаньей Пяты.

Только после того, как перебрались через речку и обогнули обширное, с чахлыми берёзками болото, появилась возможность отдышаться. Развели костёр, вскипятили воду, бросили в котёл вместе с травами добытого по дороге косача. Лось достал из котомки лопасть копчёного мяса, а Славко занялся орлом. Хвала Кудеснику – научил разбираться не только в человеческих увечьях и хворях. Всюду, где есть живая душа, её огонь можно поддержать и усилить, поддержать поток жизни… Орёл открыл золотые глаза, подобрал обвисшие крылья, попытался с достоинством сложить их.

«А я ведь тебя сразу признал, – ощутил Славко прикосновение разума птицы. – Ты Странник. Ты опечален тем, что отклонился от пути. Только не то тебя печалит, человек, совсем не то… Положи руку на мои перья… Да, это действительно ты. Я тебе покажу…»

Славко осторожно погладил голову орла, и перед глазами возникла картина – яркая, чёткая, совершенно живая. Он увидел стонущее от гуда небо, могучие крылья и яркую огненную звезду, направляющуюся к земле. Вот она вдруг вспыхнула ещё ярче, распалась на куски, и осколки с жутким громом устремились вниз. Мелкие – огненным дождём, сгорая на лету, крупные – разрывая воздух, оставляя широкие дымные хвосты. Каким-то странным, неподвластным словам чувством Славко внезапно понял, куда они упадут… Он хотел закричать, но не успел – внизу вспыхнуло, пошла рябью земля, содрогнулась воздушная стихия. Орёл отчаянно заработал крыльями, от грохота, казалось, раскололась голова, всё внизу заволокло жуткой густой пеленой, будто чёрным клубящимся саваном. Пламя… беспомощность… запах палёного пера… боль…

Славко закричал. Дико, страшно, обречённо. Он валился с небес вместе с обречённым орлом, уже понимая, отчего Кудесник послал его в путь раньше срока. Только вот идти вдруг стало некуда и незачем…

– Боги… боги… – Славко отдёрнул ладонь, обрёл нормальное зрение и одними губами спросил: – И что же дальше, небесный вождь? Как же теперь нам жить?

Действительно, как? Раньше всё было ясно и понятно. В мире был Храм, был Пояс Силы, где обитали жрецы. Кладезь мудрости, средоточие истины, несокрушимая препона на пути зла… Теперь ничего нет, лишь вздыбленная земля… Учитель, учитель, ты всё знал наперёд…

«Как жить, то мне неведомо. Твой наставник велел передать тебе: останься человеком, сынок. Спасибо, Странник, ты поделился со мной искрой жизни. Теперь моя душа успокоена…»

Пылающее золото его глаз начало меркнуть. Голова птицы поникла Славке на ладони. Клюв приоткрылся, испуская вольную душу. Незримые крылья, которым более не могли помешать ни ветры, ни чудовищный иномировой огонь, рванулись в беспредельное небо…

Туда, где едва угадывалось светило – лиловое, какое-то стылое, язык не поворачивался назвать его солнцем…

– Слушай, а ты взаправду Странник? – Лось убрал в мешок складную лопатку, которой закидывал могилу орла. Он смотрел на Славку, в глазах его плескалось изумление. – Ну, этот… божий человек… Волшебник?

Редко кто похвастается, что своими глазами видел Странника. Мало кому такое выпадает, а кому выпадает, тот не очень-то и болтает.

– Ну да. – Славко невольно помрачнел. – И что с того?

А сам снова подумал: куда же теперь идти?

– Да так, из интереса спросил, – пожал плечами Лось. – Теперь всё ясно-понятно. Не держи сердца, коли что не так.

Ему в самом деле всё было ясно. Боги покарали Ваддея за то, что замахнулся мечом на Славку: они своих людей в обиду не дают. Вот, стало быть, какой он, Странник, божий человек. Живой, во плоти, рядом у костра. Знать, не перевелись на свете чудеса…

– Да ладно тебе, – отмахнулся Славко.

Стригун и Соболюшка помалкивали, но тоже смотрели на него во все глаза. Ничего, привыкнут.

Они затушили костёр, обулись поладнее, пошли. Путь был нерадостным. В лесу царила какая-то замогильная тишь, хуже вчерашнего грома и грохота, всё вокруг утопало в серой дымке. Ни ярких красок, ни цветов, ни солнечного тепла…

Славко шёл в хвосте, чутко слушал беззвучие и завидовал Лосю, Соболюшке и Стригуну. Те возвращались назад, к родному дому, сами боги направляли их в путь. А ему что теперь? Ни вперёд, ни назад, он как щепка, попавшая в суводь. Ни Священной рощи, ни Пояса Силы, только мрак и всё сгущающаяся неизвестность. А ведь скоро зима…

Так, занятый своими мыслями, Славко даже не заметил, как вышли к Играющим скалам. Это были огромные, покрытые мхом и заросшие кедрачом стоящие «на живую» махины. Стоит только попытаться взобраться по такой, как она приходит в движение, «играет» и, раскачиваясь, даёт ощущение последнего вздоха. Плотно стояли скалы, неприступной стеной. Зимой, когда снег выпадет, сдохнешь, а не пройдёшь. А вот пока тепло, бесснежно, да зная проход…

– Ну что, передых? – оглянулся на Соболюшку Стригун, ласково улыбнулся, подмигнул в оба глаза подтягивающемуся Лосю. – Там у нас ещё травка на заварку осталась…

Они с Лосем ладили совершенно спокойно. Обоим хватило ума понять, что делить на этом свете им было нечего. Вернее – некого.

Привал устроили у замшелой скалы, рядом с которой пробивался ручеёк. Это была развилка – тропа здесь раздваивалась. Путь налево привёл бы в земли людей Лисицы, пойди направо – и Славко нашёл бы Пояс Силы, если, конечно, тот уцелел хоть частью своей… ну а прямо через Играющие скалы дороги не было. То есть, знамо дело, была, только не для всяких глаз. В особенности – не для чужих.

На привале Славке кусок в горло не лез. Сверлила виски всё та же дума: куда теперь? Может, если не прогонят, с новыми знакомыми пойти? А что, Лось и Стригун парни надёжные, обстоятельные, небось не подведут… Соболюшка – девка справная, работящая, дочь хорошего рода, из таких получаются добрые жёны и матери. Действительно, что обретаться-то бирюком? Артельно, в товариществе, жить куда веселее…

Время перевалило за полдень – пора было продолжить путь. Тут-то Славко наконец решился. Снял шапку и по-простому сказал: если не противен, возьмите, люди добрые, к себе товарищем. Туда, куда Страннику было нужно, уже пути нет.

– А что, – Стригун и Лось переглянулись, посмотрели на Соболюшку и, не сговариваясь, кивнули, – с добрым попутчиком дорога короче. Так что милости просим!

Кто же в здравом уме погонит от себя посланца богов!

– Вот и ладно, – вздохнул с облегчением Славко.

Вчетвером, уже нераздельной ватагой, двинулись они вперёд – во владения скал, лишайников и мхов, чахлых кособоких деревьев, цепляющихся камнями за каменные глыбы. Шли неспешно, потаённой тропой, огибая неприступные играющие утёсы. Когда одолели полпути и снова сделали привал, Соболюшка поведала историю, услышанную от деда. Будто бы тот вместе со своим отцом видел тут исполинских сказочных зверей. Сплошь покрытых шерстью, ростом с хороший дом, с белыми огромными бивнями и длинной волосатой кишкой на месте носа. Дело было зимой, дед с прадедом кутались в звериную шерсть, разбросанную между камнями, отогревали ноги в горячем навозе и кидали для лучшего вкуса в кипяток кусочки бивней, валявшихся повсюду. А от трубного гласа мохнатых великанов у них тряслись все поджилки и уходила в пятки душа…

– Да, – улыбнулся по окончании рассказа Стригун и смешливо посмотрел на Лося. – Что-то я не слышу рёва утробного, а ты, брат Лось? Может, у меня, часом, уши заложило?

Соболюшкиного деда он помнил хорошо: сказочник был ещё тот. Начнёт рассказывать с утра – остановится под вечер.

Лось шутки не понял:

– Да нет, тихо всё. – Он огляделся, моргнул васильковыми глазами. – Всё словно вымерло, тоска, как на могиле. Только ветер свистит…

Бешеный истошный рёв они услышали на следующий день, когда прошли скалы и углубились в хвойный дремучий лес. Но не зверь ревел – кричал, срывая связки, человек, ужасающе, надрывно, захлёбываясь от боли. Так кричат в последний час, потеряв всё человеческое, заглядывая в лицо смерти.

– Ишь ты, аж в ушах звенит, – шепнул, ускоряя шаг, Лось. – Никак, режут кого?

– Ага, и медленно, – тоже ускорил шаг Стригун и повернулся к Славке. – Чуешь?

Чувствовалось, что в серьёзной сшибке он более полагался на него, чем на Лося.

– Сейчас увидим, – ответил Славко и, мягко ступая, стал сходить с тропы. – Я буду по правую руку, ты заходи левее. Лось, стало быть, посередине, Брониславка за ним…

Примерно через четверть полёта стрелы они вышли на опушку, раздвинули еловые лапы и увидели жутковатую картину: перед ними корчился, орал, клочьями выдирал траву распластанный на земле человек.

Огромная белоснежная кошка то играючи драла его когтями, то пробовала на зуб. Человек закрывал руками лицо, как мог хоронил затылок и шею, однако было ясно, что жить ему осталось чуть-чуть.

Другой человек, не в пример первому, сидел тихо. Прислонившись спиной к сосне, он раскачивался всем телом и тоже закрывал руками лицо. Из-под пальцев сочилась густая красно-жёлтая жижа. Тут же стоял тщедушный паренёк в кожаной рубахе и, держа наготове ножичек, наблюдал за кошкой. Внимательно, с бесстрастным интересом, стараясь ничего не упустить.

– Э, да ведь это… – блаженно улыбнулся Лось.

Соболюшка удивлённо хмыкнула, склонила голову к плечику. А парень на поляне оглянулся и закричал:

– Ну всё, всё, Снежка, хватит с него, отпускай!

Голос у него оказался тонкий, звонкий, совсем девчоночий.

– Остроглазка!!! – рванулся на полянку Лось, в восторге рассмеялся, подскочил к пареньку. – Ну здравствуй, что ли, Мышка, радость ты моя ненаглядная!

Последнее он сказал вполголоса, чтобы не услышали остальные.

– И ты здравствуй, – ответили ему. – Ну, благодарение богам! Вот это встреча.

Лицо парнишки мигом преобразилось, понежнело, заиграло румянцем, в янтарных глазах вспыхнули огни. Стало девичьим – и прехорошеньким, хотя и больно уж худеньким. На опушке стояла Остроглазка из рода Полевых Мышей.

Она было затихла в крепких объятиях Лося, но тут же отстранилась, прищурила глаз и повелительно возвысила голос:

– Снежка! Кому сказано – отпускай!

Огромная белая рысь неохотно остановилась, глухо зарычала и, облизываясь, отошла. Морда у неё была сплошь в крови, кисточки на треугольных ушах подрагивали. Похоже, она была очень недовольна, что довести до конца начатое ей не дали. Впрочем, жертве и так досталось неслабо: лицо, руки, шея человека сплошь кровоточили. Правда, он и в лучшем-то виде кого угодно мог напугать. Без обоих ушей, с порванными ноздрями, с давними красными шрамами на лбу. Умеющий читать разобрал бы, что рубцы над бровями образовывали слово «вор».

– Здравствуй, Остроглазка, – подошла, улыбаясь, Соболюшка, кивнула, махнула приветливо рукой. – Тебя в мужских портах сразу и не признать… Только Лосю, я погляжу, лучше тебя всё равно никого нету… Боги в помощь вам, совет да любовь!

Вот так: кому – постылый женишок, кому – друг сердечный, любезный.

– А ты, Брониславка, вроде бы тоже не одна, – так же лукаво отозвалась Остроглазка. – Дёшево не размениваешься, сразу при двоих… Ну, один-то известен, чаровник Стригун, а вот второй кто? Хоро-о-ош…

– Да Странник это, божий человек, – встрял в разговор Лось, нахмурился и заговорил о другом: – А что вообще тут случилось? И чем это ты, Остроглазка, его так?

Он указывал на мужчину, потерянно качавшегося у сосны.

– Да мало хорошего. – Мышь перестала улыбаться. – Варнаки, вишь ты. Колодники беглые, лихие люди. Вначале просто решили поживиться, как есть обобрать, а там мужицкое естество всколыхнулось… Ну а я что? Я за снадобьишко проверенное… Железо и камень плавит которое… Всего маленечко и плеснула. А тут и Снежка, знамо дело, на второго сиганула с сосны. Теперь вот небось не до баб, запомнят надолго, как озоровать.

– И поделом! Это не люди, – веско приговорил Стригун, сплюнул и медленно направился к варнаку, мало не насмерть измордованному рысью. – Где клеймили тебя, тать? Откуда пришёл? Как звать? Кто ты по крови? – А чтобы вопросы не остались без ответа, Стригун положил руку на нож. – Ну?

Против доброй стали со злым умыслом не попрёшь. Тать сразу подал голос и стал хрипло рассказывать.

Звали его Измиром, происходил он из заморских земель, а уши резали и наложили клеймы ему в стольном, будь он проклят, городе Ватлоге. Сейчас же, благодаря случаю и хвала богам, они бежали с подельщиком из Кирского узилища, чудом ушли от погони, выдохлись, сбились с пути, очень соскучились по ласке, по женскому теплу… А тут вот оно, само… навстречу… Ну и… Нелёгкая попутала, не устояли.

– Значит, попутала? Не устояли? – нехорошо выдохнул Стригун.

Точно бы порешил татя, если бы не Славко.

– Погоди, – придержал его руку Странник. – Если убьёшь одного, придётся убивать и второго, потому что он не выживет без поводыря. Поднимешь руку на калеку безглазого? Или, может, голодной смертью гибнуть оставишь? Хищным зверям бросишь на растерзание? Нет?.. Тогда пусть эти люди идут. – Он оглянулся на Остроглазку. – Ты ведь не против?

В голове у него, как живой, звучал голос Кудесника: «Помни, убийство тягчайший грех. Убивая себе подобного, ты убиваешь часть себя. Мир целостен, все люди связаны единой незримой нитью. Убей, только если посягают на твою жизнь, на семью, на землю и дом… Прочее – от Чёрного бога…»

– Да ну их. Я и то уже Снежку отозвала, – как бы даже с обидой ответила Остроглазка. Внимательнее посмотрела на Славку и внезапно, словно увидев в его облике нечто особенное, склонила голову. – Правда твоя, Странник, пускай живут.

Похоже, она была и впрямь Остроглазка, причём видела не только глазами.

– Идите. – Славко пихнул в плечо Измира, почувствовал, как липнет к пальцам кровь, и, наклонившись к тому, что оставалось от его уха, зло прошептал: – А бросить его или съесть – боги тебя упаси. Душе после такого уже пощады не будет. Прочь, варнаки!

– Ладно, пошли-ка и мы отсюда, – сказала с облегчением Остроглазка, когда шатающиеся разбойнички скрылись за деревьями. – Жаль, добрая полянка была… На-ка вот, яви силушку, а то я измаялась, тащивши! – И указала Лосю на объёмистый, плотного плетения короб, полный чего-то похожего на бурую глину. – Давай-давай, бери.

– А что это там? – Лось легко поднял короб, понюхал, качнул в могучей ручище. – Небось опять снадобье колдовское? Ишь смердит, точно у меня в кожевенной мастерской…

– Скажешь тоже, колдовское! – фыркнула Мышка. – Ил это целебный с Чёрного озера. Меня бабка за ним послала, наказала принести полный короб, – девушка печально улыбнулась, – словно знала, старая, что короб этот последним окажется… Всё, не будет больше ила. Чем станем мазать лишаи?

Лось пожал плечами:

– Не станет ила, другое придумаешь. А то я тебя не знаю?

Не ближний свет – Чёрное озеро, самое малое три дня пути. Да ещё с тяжёлым коробом за хрупкими плечами. В одиночку. По дремучему-то лесу. Вот такие бабки у Мышей, такие у них внучки.