Город темной магии Флайт Магнус
– Почему мы не звоним в «Скорую»? – воинственно поинтересовалась она.
– Сара в порядке, – сказал Макс. – Ей нужно оказаться в более радостном месте.
– Где, в Диснейленде? – вспылила Сюзи. – Вы спятили! И почему я вас слушаюсь?
– Наркотик, – простонала Сара.
– Наркотик? – переспросила Сюзи. – Какой? Я пробовала кислоту, но такого прихода никогда в жизни не видывала.
– Сара в порядке, – повторил Макс. Он замер, и Сара почувствовала, как энергия снова стиснула ее со всех сторон, хотя и не с таким безумным напряжением, как прежде. – Вы свободны, Сюдзико.
– Никуда я не пойду! – заявила Сюзи.
– Сара, не открывайте глаза, – прошептал Макс, укладывая ее на низкую софу. Ворсистая материя колола кожу. Щеку ласкало дыхание Макса. Несмотря на все пережитые ужасы, это было настолько чувственное прикосновение, что ей показалось, будто она вот-вот заплачет или закричит, или у нее случится оргазм.
– Сара, сперва вам надо просто ко всему прислушаться, – наставлял ее Макс. – Вы должны услышать музыку. Попробуйте отыскать звук виолончели и следуйте за ним.
Держа веки плотно закрытыми, Сара действительно различила игру нескольких оркестров – те исполняли классическую музыку одновременно. Она сосредоточилась на какофонии, вслушиваясь в гомон инструментов.
В конце концов Сара нашла виолончель. Бах. Сюита для виолончели номер один. Сара знала ее, как ритм собственного сердца. Она сконцентрировалась на нотах, игнорируя оркестровый шум, и на нее снизошел покой: запахи тоже разделились на отдельные потоки – она уже могла различить чад свечей, аромат духов. И запах рыбы.
Сара медленно открыла глаза. В комнате было жарко натоплено. Размытые фигуры проплывали перед ней, накладываясь одна на другую. Кто-то сидел за столом, слушая музыку.
– Что вы видите? – спросил Макс.
– Люди за обеденным столом, – пробормотала Сара. – Я не могу…
Сара зажмурилась, прикладывая все усилия, чтобы не упасть в обморок от напора текущей сквозь нее музыки.
– Не бойтесь. Следуйте за мелодией, а когда будете готовы, сосредоточьтесь на людях в комнате, – прошептал Макс.
Сара представила себе энергию баховской мелодии как единую нить и принялась скользить вдоль нее сквозь путаницу остальных звуков. Затем очень осторожно она открыла глаза и обнаружила, что ее окружают люди в одежде начала девятнадцатого века. Мужчины в длиннополых куртках и облегающих атласных штанах до колена, дамы в платьях с глубоким вырезом и высокой талией. У женщин возле ушей вились крутые локоны. Когда Саре удалось сфокусировать взгляд, глядеть на них было не столь мучительно, как прежде, – ощущения не сметали ее, подобно струе из брандспойта, а скорее обдавали, как душем. Она даже могла видеть Макса и Сюзи, хотя и нечетко. Макс внимательно наблюдал за ней, Сюзи была озабоченной и тревожной.
– Как ты, милая? – спросила Сюзи.
– Я вижу их, – пробормотала Сара. – Они обедают.
Она вздрогнула, уворачиваясь от официанта, проходившего мимо с подносом жаркого. Макс обхватил ее руками за плечи и повел по направлению к столу.
– Кто сидит на третьем стуле? – спросил он.
Сара аккуратно приблизилась к спинке стула, о котором упомянул Макс. Она поняла, что мебель в прошлом и настоящем не изменилась. В той реальности, где находились Макс и Сюзи, стул был тем же самым, но старым, с рваной обивкой и местами облезшей краской. А в прошлом, которое видела Сара, стул был как новенький.
Она наклонилась, потрогала деревянную полированную спинку, чувствуя облегчение от того, что ощущает под пальцами нечто плотное.
– Взгляните на человека, сидящего на стуле, – произнес Макс.
У мужчины были густые темные волосы. Черная суконная куртка, отвороты высокого белого воротничка в грязных пятнах, вокруг шеи намотан широкий красный галстук…
Сару пронзило странное беспокойство. Мужчина разговаривал с дамой, сидевшей по соседству, и без церемоний набивал рот едой. Он повернулся, чтобы залить съеденное доброй порцией вина, и Сара оказалась с ним лицом к лицу.
– Бетховен, – выдавила Сара.
Она едва смогла выговорить его имя. Нет, не может быть! Это было действительно невероятно, но перед ней сидел Людвиг ван Бетховен! Сара годами рассматривала его бюст, который жил на ее письменном столе. В ее желудке что-то перевернулось, к горлу подкатил ком.
Это всего лишь видение, напомнила она себе.
– Бетховен? – переспросила Сюзи. – Какого…
Макс, кивнув, дал ей знак молчать и мягко спросил:
– Что он делает?
– Ест. И флиртует. И, э-э… рыгает.
Бетховен! Величайший композитор из всех когда-либо живших на свете. Ест… Точнее, жрет, если быть откровенной. Что же это за наркотик-то такой?
– Сара, что происходит? – спросил Макс.
– Безумие. Я его вижу и… всех остальных. Как будто смотрю фильм – хотя нет, я просто оказалась внутри фильма! Все выглядит абсолютно реальным…
– Что за чертовщина? Что она приняла? – заверещала Сюзи.
Макс вздохнул.
– Все, что мы видим, слышим и ощущаем – это именно то, что нам предписано видеть, слышать и ощущать. Но окружающий мир устроен гораздо сложнее, поэтому наш мозг блокирует наши рецепторы, считая, что мы не сможем справиться с подобным грузом. Чувства Сары были искусственно обострены – можно сказать, что им прибавили громкость. Поэтому сейчас Сара видит энергию, которую оставили после себя умершие люди. Все то, что творилось здесь в прошлом.
– Значит, у меня не галлюцинация? – обескураженно спросила Сара. – Я в самом деле вижу прошлое?
– Точнее, всполохи чужой энергии, как конденсационный след самолета или хвост метеора. Вещество воздействует на глиальные клетки мозга, увеличивая его способность к восприятию до того предела, где время теряет реальное значение. Сейчас ваши глиальные клетки перевозбуждены, поэтому вы видите вспышки событий, обладавших высоким энергетическим зарядом. Осколки событий, происходивших столетия назад. Это не магия, а обычное расширение возможностей наших органов чувств. Ваш мозг заполняет темные места. По крайней мере, так объяснял мне Щербатский.
– С ума сойти! – воскликнула Сара. – Живой Бетховен прямо передо мной!
– Вы наблюдаете за энергией, которую он здесь оставил, – поправил ее Макс. – Как правило, вы не можете ее увидеть, поскольку ваш мозг пришел к заключению, что это – бесполезная информация, которая может вызвать перегрузку. Однако, в принципе, такой дар есть у каждого человека. А вещество позволяет нам использовать инструменты, грубо говоря, лежащие под рукой.
– И Щербатский тоже так… путешествовал? – догадалась Сара.
Понятно, вот почему он хотел, чтобы она приехала в Прагу! Профессор всегда говорил, что Сара, по его мнению, обладает особой чувствительностью. Он знал, что она тоже будет способна заглянуть в прошлое.
Бетховен улыбался своей соседке в палевом платье, расшитым розами. Она сказала что-то по-немецки, вроде про свою недавнюю поездку в Берлин. Сара понимала, что Бетховен не мог ее слышать, но композитор улыбнулся и ответил: «ja, ja». Виолончелист закончил играть Баха, и гости захлопали. Бетховен, который как раз делал очередной глоток вина, пропустил этот момент, но быстро поправился, поставил бокал на стол и присоединился к остальным.
– Луиджи, вы должны сыграть нам что-нибудь! – попросила женщина.
Бетховен встретился взглядом с худощавым мужчиной, сидевшим во главе стола. Сара посмотрела на него. Лицо незнакомца было дружелюбным, но Саре показалось, что между ним и Бетховеном идет молчаливая борьба. Наконец Бетховен покачал головой, а мужчина жестко улыбнулся, нахмурился и медленно кивнул. Вздохнув, Бетховен вытащил что-то из кармана.
– Желудок, – пояснил он даме в палевом платье, показывая ей крошечную пилюлю.
Он проглотил ее.
Еще некоторое время Бетховен продолжал есть и пить. Женщина в бледно-зеленом платье, сидевшая напротив, спросила у композитора, осчастливит ли он их своей игрой, тоже назвав его «Луиджи». Бетховен неопределенно улыбнулся.
– С ним стало трудно, – свистящим шепотом пожаловалась дама своему спутнику, расположившемуся справа от нее. – Раньше он меня обожал, а теперь не обращает на меня внимания! Я от него устала. А его музыку я нахожу совершенно недоступной для простых смертных.
Еще немного посидев, Бетховен вдруг резко сорвался с места.
– Да, маэстро, да! Сыграйте нам! Хоть что-нибудь! – послышались голоса с разных концов стола.
Пламя свечей колыхалось, к расписанному фресками потолку поднимались струйки дыма. В комнате стало душно. У Сары щипало в носу от сильного аромата духов, не вполне заслонявшего запахи немытых потных тел.
– Сара? – окликнул ее Макс. – Что случилось?
– Не знаю, – отозвалась она. – Что-то изменилось. Он…
Люди в комнате поблекли, и Сара поняла, что действие вещества ослабевает. И если вначале она отчаянно стремилась вырваться из-под его власти, теперь ей страстно захотелось остаться в этом видении навсегда.
Мужчина, сидевший во главе стола, прихрамывая, направился к Бетховену.
– Ну как, действует? – спросил он. – Вы меня слышите?
Бетховен кивнул:
– Пока да.
Однако композитор выглядел не особенно радостным, а скорее печальным.
Хромой мужчина улыбнулся и похлопал его по спине.
– Добрый старый Браге, – проговорил он.
– Каждый раз это занимает все больше времени, – буркнул Бетховен. – И действие все менее заметно. Я должен оставить хоть что-то для работы! А здесь я лишь трачу его впустую.
– В числе гостей – два герцога, граф, а также директор Императорского Королевского придворного театра, – возразил его собеседник. – А вам нужны покровители. Сыграйте нам.
Бетховен нахмурился, его лицо побурело от прилива крови. Он громко выпустил газы.
– Право же, Луиджи, – проговорил хромой, маша в воздухе носовым платком.
Бетховен направился к стоявшему в углу клавесину. Сара следовала за ним. Неужто она увидит, как Бетховен исполняет свое произведение? Без газов она могла бы и обойтись, но музыка… Внезапно он замер. Сара затаила дыхание. Видение выцветало, становилось прозрачным: сквозь деревянные стулья начинали проступать их нынешние ипостаси. Сара молча взмолилась, чтобы Бетховен поспешил. Оставалась пара драгоценных мгновений. Но возможно, она все-таки услышит его игру…
В комнате воцарилась тишина. Бетховен помрачнел.
– В чем дело, Луиджи? – спросил хромой.
Внезапно Бетховен огляделся по сторонам с диким выражением лица. Саре подумалось, уж не видит ли он чего-нибудь наподобие сцен, представших перед ней в темнице, хотя было трудно поверить, что изящный салон когда-либо использовался в качестве камеры пыток.
А затем произошло нечто неожиданное. Бетховен повернулся – и, казалось, заметил саму Сару. Она отшатнулась, но позади нее темнели лишь смутные очертания наблюдавших за ней Макса и Сюзи.
Сара снова повернулась к Бетховену.
– Кто здесь? – громко и требовательно спросил он по-немецки.
Дамы и кавалеры обомлели, а потом принялись озабоченно перешептываться.
– Милая, ты в порядке? – донесся до Сары голос Сюзи.
– Сара, – проговорил Макс, протягивая к ней руку, но она молча отстранилась.
– Луиджи, – шепнул хромой, – там никого нет.
– Нет! – возразил Бетховен. – Я чувствую!
Людвиг ван Бетховен пристально вглядывался в Сару с расстояния в несколько сантиметров. Сара ощущала запах устриц из его рта и теплый запах шерсти, заслонявший пряный аромат тела Луиджи. Она была повыше его, и Бетховен задрал голову, рассматривая ее своими бездонными глазами гения. Так он стоял, наверное, целую вечность, после чего улыбнулся и прикрыл веки.
– Бессмертная Возлюбленная, – проговорил он.
И на этих словах Сара потеряла сознание.
Глава 22
Шарлотта Йейтс улыбалась и хлопала в нужных местах, но в действительности ею владело уныние. На сей раз оно не имело никакого отношения к тому, что Шарлотта стояла за плечом президента. Он излагал «трехвекторную стратегию укрепления национальной безопасности», и, конечно, на каком-то уровне это бесило – слышать, как Его Безмозглое Величество перевирает собственноручно составленную ею программу. Однако сейчас ничего не имело значения, да и, помимо прочего, стратегия являлась полной бессмыслицей: она была просто-напросто манком для демократов, заседавших в Сенате. И они обязательно встрепенутся, начнут вопить о «личных свободах» – после того, как президент завершит речь очередным идиотским словечком («несомненность», что, к примеру, означает данный термин?). Все последствия были уже тщательно ею просчитаны. Полк (республиканец из Луизианы) поддержит законопроект. Дэвидсон (демократ из Массачусетса) приложит все усилия, чтобы оттянуть его принятие. Кстати, Шарлотте нравилось, что все члены Сената интересовались исключительно накоплением собственного предвыборного капитала и старались держаться подальше от управления как такового. «Фокс» и Си-эн-эн сожрут то, что она им скормит, и пока они будут набивать свои животы, она приступит к активным действиям.
Шарлотта передвинулась влево от президента и предоставила камерам наилучший обзор своего щегольского брючного костюма от Эли Тахари. Ткань была дорогой, темно-фиолетовой с бордовыми переливами. Опросы показывали, что американский народ любит и доверяет ей больше, когда на ней одежда теплых оттенков. Недавно она во время речи вынула из кармана очки, чтобы заглянуть в бумаги, и ее рейтинг тотчас вырос на десять пунктов в трех разных демографических группах. «Важно быть ближе к людям», – как говорила ее ассистентка Пола.
Шарлотта незаметно вздохнула, нацепила на лицо улыбку и сосредоточилась на источнике столь не характерной для нее депрессии.
Теперь, когда она узнала, что вокруг дворца Лобковицев крутятся русские, необходимость вернуть письма стала поистине насущной. Холодная война уже закончилась, но шпионские игры были в самом разгаре. Хорошо еще, что марионетки на Ближнем Востоке усердно копались в своих песках и не принимали серьезного участия в международном шпионаже. За ними было будущее, но Шарлотта понимала, что сперва необходимо избавиться от старых врагов, прежде чем она сможет взяться за новых. Она позволила себе на минутку отвлечься, мысленно нарисовав успокоительную картину: арабский мир, превращенный в гигантскую парковку… Прелестное зрелище.
Однако ее беспокоило то, что Майлз до сих пор не мог ничего найти. Впрочем, теперь маркиза завербовала свежего агента для работы во дворце. Разумеется, он понятия не имел, что подвешен на агентурном крючке: маркиза умела отыскивать всякую шваль и правильно с ней обращаться.
Если быть до конца откровенной, во всей истории с письмами, несомненно, было нечто… захватывающее. Давненько Шарлотте не доводилось вдыхать острый аромат опасности. Плетение заговоров, контроль, маневры, сделки, конечно же, доставляли ей удовольствие и не были лишены риска, но здесь Шарлотта достигла столь высокого уровня профессионализма, что это почти утомляло. Взять хотя бы прошлую неделю, когда она вела переговоры с группой африканских пиратов, перспективных в смысле дестабилизации международной обстановки: ее пульс не поднялся выше сотни. Ей-богу, полчаса утренних упражнений на кардиотренажере заставили бы ее вспотеть сильнее!
Может, она испытывала ностальгию по старым добрым временам?
Прага семидесятых была волшебным местом для молодой девушки, тем более для агентки ЦРУ. По официальной легенде, Шарлотта занималась историей искусства. Ей следовало присматривать за учеными и художниками, желающими уехать на Запад. Советы раскусили Шарлотту довольно быстро – хотя ЦРУ с типичным для него самомнением об этом так и не узнало. К ней подослали Юрия Беспалова – лакомую приманку. Они наталкивались друг на друга в разных местах, прежде чем он сделал свой первый ход. Это произошло на коктейльной вечеринке в Национальном музее. Юрий проявил чрезвычайную галантность, предложил Шарлотте бокал шампанского, расспрашивал ее о «работе». Шарлотта была искренне удивлена, когда он сунул ей в руку листок бумаги и начал болтать с другим гостем. Она вышла на балкон, закурила сигарету (ах, эти беззаботные дни, когда она могла курить!) и прочла первое из многих писем, которые он ей напишет:
«Я знаю, кто вы. Вы знаете, кто я. За нами обоими наблюдают. Но я должен найти способ скрыться от соглядатаев, чтобы получить возможность заглянуть в ваши глаза. Мои слова кажутся вам безумием? Я сам едва верю, что пишу их. Сожгите это письмо».
Вот она – счастливая возможность для построения карьеры, искать которые натаскивал ее Пейсли! Помогая балеринам и физикам уехать в страну изобилия, Шарлотта едва ли могла рассчитывать на то, что ее разоблачат. Но перепихнуться с претендентом на пост следующего министра культуры, с прицелом на доступ в самые секретные кулуары… Бинго! Шарлотта могла показать записку шефу и обеспечить себе блестящее будущее.
Однако она этого не сделала. Потому что в конце вечера Юрий как бы ненароком наклонился к ней и сообщил, что его шофер будет рад доставить ее домой. Шарлотта с благодарностью приняла предложение. Что ни говори, а преодолевать булыжные мостовые Праги на каблуках было кошмаром наяву, а средств, выделявшихся на поддержание скромного шпионского существования, хватало только на пешую прогулку или поездку на автобусе. Шарлотта ожидала получить очередную записку, возможно с предложением «случайно» встретиться на нейтральной территории… А если он хочет ее завербовать! Вот было бы забавно!
Была ли она поражена, когда поняла, что шофер привез ее к башне Далиборка на территории Града? Нервничала ли она, когда он оставил ее в машине одну и неспешно удалился в темноту, насвистывая себе под нос? Испугалась ли она, когда дверца рядом с ней открылась и в машину влез Юрий, навалился на нее, отпихнул назад и запустил руки под ее дешевое платье из вискозы?
Ее первой мыслью было: она должна вынести все, не жалуясь. Принять на себя удар ради общего дела. Пусть ублюдок-комми делает с ней что хочет! Ничего, мы еще посмотрим, какую информацию удастся из него вытянуть!
В какой момент изображаемые ею стоны стали пугающе реалистичными? Когда он разодрал на ней трусики? Просунул голову между ее ляжек и принялся лизать, будто изголодавшийся кот? Она могла с уверенностью утверждать, что это произошло еще до того, как она оседлала его и принялась самозабвенно двигаться вверх-вниз, крича: «Да! Да! Сильнее!»
Нынешняя Шарлотта Йейтс невольно поерзала в своем шикарном костюме от Эли Тахари, напомнив себе, что лишние движения смотрятся на записи просто чудовищно.
Гораздо позже Юрий признался ей, что хотя его изначальной миссией действительно была перевербовка, секс он добавил от себя. А любовь… она просто случилась. Вонзи ногти поглубже в спину любого советского гражданина, и внезапно ты обнаружишь русского.
Итак, ситуация в Праге была весьма рискованной. Но Шарлотта ВСЕГДА оставалась патриоткой, и НИЧТО из того, что она потом делала для Советов, не представляло ни малейшей угрозы для Соединенных Штатов. Какая разница, если двум-трем дюжинам потенциальных невозвращенцев пришлось остаться дома? Никто же не пострадал! По крайней мере, не пострадал необратимо. Во всяком случае, они уцелели. Вероятно.
Но если деятельность Шарлотты выплывет наружу? При определенной подаче материала люди могут заподозрить неладное. Ох уж эти пройдохи…
Да! Она наконец-то нащупала корень своего подавленного настроения: люди. Шарлотта Йейтс всем сердцем любила человечество, но отдельные индивидуумы вызывали у нее смешанные чувства. В основном каждый их них проявлял неслыханную глупость, нерасторопность, эгоизм и преступную недальновидность. Посмотреть хотя бы на того, за кого они голосуют.
Шарлотта заставила себя улыбнуться в президентский затылок. Благодарение Всевышнему, что на миллион некомпетентных неудачников находятся такие решительные экземпляры, как она – готовые предпринять необходимые меры для обеспечения безопасности Америки и мира в целом.
Сейчас президент закончит коверкать свой текст («исламификация?»), и она похлопает ему. Но и она тоже выйдет на ступени Капитолия и зачитает собственное заявление. В намеченный момент Пола вручит ей листок бумаги. Шарлотта огорченно улыбнется представителям прессы (надевая очки) и мягко проговорит, что, к сожалению, сейчас она не может отвечать на вопросы, поскольку ее ждет в Сенате очень важная встреча с группой девочек-скаутов. «Не будем забывать, для кого мы стараемся, – добавит она. – Мы стараемся для наших детей».
Она даст маркизе и ее новому приспешнику в Праге еще неделю, и пусть они не оплошают. Нет ничего лучше жесткого ограничения по времени, чтобы вдохновить людей на… творческое мышление. Шарлотте нужны письма. Это вопрос национальной безопасности, между прочим! И ей очень хотелось подержать их в руках. Напомнить себе, что в этом безумном дряхлеющем мире еще можно бережно относиться к некоторым вещам. А если бы люди знали, что глубоко внутри – глубоко-глубоко внутри – она такая тряпка… ей бы не понадобилось надевать дебильные очки для чтения.
Глава 23
– Он научился играть на скрипке в тюремной камере, – заявил Макс. – Если вы сосредоточитесь на мелодии, то сможете его увидеть. Его звали Далибор из Козоед, его бросили в тюрьму за то, что чересчур нежничал с крестьянами. Он одет в оранжевую блузу, но вам надо ориентироваться на скрипку. Именно так я обычно его узнаю и понимаю, что попал в тысяча четыреста девяносто восьмой год, поскольку именно тогда его и казнили. Я всегда его вижу, когда оказываюсь здесь. Ну как, получается?
– Я пытаюсь, но постоянно застреваю на парочке, которая трахается, как кролики, на заднем сиденье черной «Лады», – ответила Сара. – Прямо порнофильм семидесятых!.. Вау! Однако у парня, гхм… настоящий талант!
Сара с Максом стояли перед залитой лунным светом башней Далиборка, громоздившейся над Оленьим рвом. Действие снадобья почти закончилось, но у Сары еще случались краткие моменты вторжения иной реальности. Они бродили по территории Града, где не было ни души, во всяком случае, в настоящем времени. Макс пытался научить ее обострять восприятие, не допуская перегрузки, но Сара по-прежнему начинала задыхаться каждый раз, когда наваливалось множество слоев интенсивной человеческой деятельности. Она попыталась заглянуть в окна черной «Лады», но так и не смогла различить лиц тех, кто находился внутри.
А затем, вместе с легким ветерком, зашелестевшим конфетными обертками на булыжной мостовой, Сара обнаружила, что таращится на пустую улицу.
– Конец, – сообщила она.
Это могло показаться нелепым, но Сара не чувствовала облегчения. Последние два часа были самыми кошмарными в ее жизни. Она очнулась на руках у Макса, лепеча и повторяя «все сразу, все сразу»… Сюзи чуть не свихнулась от беспокойства, но Макс убедил ее, что Саре не нужны доктора, а требуется один стакан воды и таблетка аспирина.
– Не пойму, что вы ей дали, но у Сары явный передоз, – проворчала Сюзи.
Макс нахмурился и заявил, что рассчитывает на ее сдержанность. Сюзи кивнула. Сара подумала, что японка выглядит напуганной, но была ли причиной властность в голосе Макса или все остальное, было трудно сказать.
Когда Сара поднялась и смогла без посторонней помощи ходить и разговаривать, Макс вывел ее из дворца, чтобы она подышала свежим воздухом. Сюзи отправилась спать, бормоча себе под нос, что будет молчать, но завтра ей потребуются логические объяснения.
Сара с Максом бродили по территории Града, иногда на Сару вновь накатывало. Макс был похож на мальчишку: он возбужденно таскал ее за руку, желая показать Саре «все сразу», включая прабабку в десятом колене по имени Поликсена, Тихо Браге и Франца Кафку. Поликсена давала суровый отпор протестантам, когда те пришли искать выброшенных ими из окна наместников католического императора, Тихо Браге любовался небом с крыши дворца, а снедаемый депрессией Кафка был погружен в бухгалтерские книги на Златой уличке.
– Вы мой экскурсовод в прошлое, – смеялась Сара. – Давайте проверим Манеж! Я попытаюсь понаблюдать за львом, которого держал Рудольф Второй.
Саре ужасно хотелось хоть глазком взглянуть на местных знаменитостей и достославные (и не очень) пражские события, но тут-то и намечалась главная проблема подобных путешествий. Суть заключалась в том, что за тысячу лет в каждом отдельно взятом месте множество личностей успело пережить мгновения не только сильной радости и желания, но также и страх, и боль, и унижение… В общем, было чрезвычайно трудно отсеять среди них нужные энергетические потоки. Сара вспоминала, как еще девчонкой приходила к маме на работу в особняк в Бикон-Хилле. Прачечная располагалась в громадном подвале, где на рядах длинных веревок сушилось по тридцать комплектов белья. Саре нравилось закрыть глаза и бегать сквозь них, чтобы влажные простыни хлопали ее по лицу. Мама ругалась, что она все перепачкает, но Сара не обращала внимания на ее крики… Теперь проходить сквозь слои с такой легкостью уже не получалось.
– Который час? – спросила она. – Я совсем вымоталась.
– Начало четвертого, – ответил Макс. – Нам пора по кроватям.
На что это он намекает? Дело в том, что когда обостряются ВСЕ твои чувства, то… ну, этого более чем достаточно. Одного запаха Макса хватало, чтобы вызвать у нее галлюцинации.
Поэтому она решительно поволокла Макса к статуе святого Георгия, возвышающейся во дворе между Старым дворцом и собором святого Вита. Облаченный в доспехи святой чернильно поблескивал в лунном сиянии. Сара уже не могла созерцать творящуюся вокруг нее историю, но воздух до сих пор казался наэлектризованным. Несмотря на ночную прохладу, ее кожа была горячей, словно она целый день жарилась на пляже.
Она знала, что завтра утром пристанет к Максу с сотней вопросов: почему он не предупредил ее о действии снадобья, что это было за вещество, кто его изобрел, кому о нем известно, что он сам видел под его воздействием и так далее. Но сейчас ей хотелось только чувствовать его прикосновения, ощущать его всей своей кожей.
Сара уставилась на святого Георгия. Стройный и почти женственный, он взирал на нее с высоты с гневным видом – копье пронзало раскрытую пасть крылатого дракона размером с крокодила, а благовоспитанный конь как-то подозрительно косился на Сару. Казалось, оба – и всадник, и конь – хотели сказать ей о том, что жизнь коротка и скоро она тоже превратится в призрака, витающего над пражским дворцом… Но это лишь в том случае, если Сара действительно по-настоящему проживет свою жизнь – иначе от нее не останется никакого следа. Бессмертия достигают лишь страстные натуры, теперь это стало для нее очевидно. Если ты дрался, трахался, вопил, хохотал и каким-либо образом интенсивно проживал свои годы, в хорошем или плохом смысле, ты можешь сохранить о себе память. Ну а те, кто предпочитает благовоспитанное, умеренное прозябание, – такие пропадают безвозвратно.
Сара крутанулась и притянула к себе Макса, одновременно ища руками ремень его брюк, а губами – его рот. Его руки моментально оказались у нее под рубашкой; они отчаянно набросились друг на друга, в спешке срывая с себя одежду. Позже Сара могла вспомнить отдельные обрывки того, что происходило – вот она на коленях у Макса, он глубоко внутри нее, его спина прижата к пьедесталу статуи, а ступни ее ног уперлись в холодную бронзу… Вот она стонет от наслаждения прямо в морду пронзаемого копьем дракона, а лицо Макса скрыто между ее бедер… Вот он стоит и держит ее вверх ногами, уйдя в нее всей головой, в то время как она пытается проглотить его внизу… (Интересно, подумала она, а такое вообще возможно?)
Но в одном Сара уже не сомневалась – загадочным любовником в туалете оказался Макс.
То был лучший секс в ее жизни – а этим сказано немало. Сара относилась к хорошему сексу примерно так же, как святой Георгий к убиению драконов: возможно, он не являлся неким краеугольным камнем, но если подворачивался случай, Сара отдавалась этому занятию с истинной страстью. Хотя даже во время самого великолепного секса ее ум нарушал сосредоточенность плоти. А сейчас все было по-другому – ее мозг отключился, вероятно, истощенный недавними событиями, и Сара полностью погрузилась в процесс. Теперь каждая ее клеточка самозабвенно предавалась наслаждению. Когда Сара почувствовала, что оргазм на подходе, она заранее знала, что он взорвется во всех нервных окончаниях ее тела.
Поэтому, когда их прервали мигалки и сирены, Сара почувствовала… некоторое разочарование.
В фургоне патрульной машины пахло рвотой. Сара пыталась руками, скованными наручниками, застегнуть пуговицы на рубашке, но они, похоже, были оторваны. Макс орал на полицейских, доказывая, что у него есть полное право находиться ночью на территории Градского комплекса, а у тех, напротив, нет никакого права его арестовывать. Сара услышала, как он гневно рявкнул: «Она не проститутка!»
Ну и ну, пронеслось в голове у Сары. Хорошо, что мой папа не дожил до моего позора. Заспанная, но взвинченная Яна явилась в полицейский участок на Юнгманновой площади, чтобы внести за них залог, но Сара уже успела провести три часа в помещении для задержанных вместе с двумя всхлипывающими украинскими подростками в узких женских сапожках. У Сары не хватило духа посмотреть Яне в глаза, она просто шепнула «спасибо» и проследовала за ней к миниатюрной синей «Шкоде». Сара ожидала увидеть возле автомобиля Макса, но Яна сказала, что его давно выпустили, и он уехал домой на такси. Сара решила, что он повел себя не по-джентльменски, однако она не могла поручиться, что не сделала бы на его месте то же самое. Теперь она мечтала лишь о том, чтобы эта ночь, наконец, закончилась.
Она забралась на пассажирское сиденье, захлопнула почти невесомую дверцу, и Яна, включив сцепление, принялась задним ходом выруливать с парковки. До рассвета оставалось, наверное, полчаса, и центр Праги выглядел опустевшим и безлюдным. Лишь дворники с метлами и тележками убирали с тротуаров обертки от мороженого.
Пока «Шкода» подскакивала на булыжной мостовой и виляла между трамвайными рельсами Национального проспекта, облегчение от того, что ее выпустили из участка, понемногу сменялось в Саре горькой подавленностью. Она знала, что может считать себя уволенной. Яна, конечно, насплетничает Майлзу, и Макс-то ее уже не выгородит. Известие о случившемся просочится домой, в университет, а значит, Сара может навсегда распрощаться со своей научной карьерой. Хуже того, она станет предметом насмешек в научных кругах по всему Восточному побережью. В Йеле о ней будут травить анекдоты. В Дартмуте в ее честь назовут одну из сексуальных позиций. В Колумбийском университете знатоки средневековья будут посмеиваться над чашечками латте на предмет того, что Сара Уэстон все-таки набралась смелости и сообразила, что дракон является символом похоти. Ей придется перебраться на запад, в заштатный женский колледж в Айдахо, где о Праге вряд ли кто слышал, а про Бетховена знают только, что он кумир Шредера[49]. Мужчин у нее больше не будет. Она будет современной Эстер Прин[50], обреченной на пожизненное воздержание.
Они ехали через мост Легионов, и у Сары мелькнула мысль распахнуть дверцу «Шкоды» и броситься в холодную черную воду. Это было настолько дико, что она невольно фыркнула, а когда Яна бросила на нее недоуменный взгляд, сдавленное хихиканье перешло в неудержимый смех.
– Никогда еще я не попадала в такие неловкие ситуации, – объяснила Сара. – А копы? На их физиономиях было написано отвращение!
– В особенности когда я сказала им, что Макс действительно тот, кем себя называет, – согласилась Яна, смеясь вместе с Сарой за компанию.
– Лобковиц? Какой Лобковиц? Его фамилия Андерсон! – передразнила Сара гневные реплики охранников и полицейских после того, как те окружили их, оттащили друг от дружки и хорошенько встряхнули. – Ни один Лобковиц никогда бы себе не позволил осквернить святого Георгия! Лобковицы – кавалеры ордена Золотого Руна, а эти двое вели себя как собаки!
– Вы оба – просто ужасны, – добавила Яна, улыбнувшись. – Любовь делает людей такими глупыми!
Сара внезапно перестала смеяться и притихла. Яна молча вела машину. Теперь они проехали кармелитский монастырь, где хранилась статуя святого Пражского Младенца. Солнце поднялось над горизонтом, в городе начался новый день.
Глава 24
– Сара! – крикнула Полс. Ее голос звучал словно со дна бассейна.
Сара проспала два часа, после чего ее разбудила Дафна, холодно сообщив ей, что «посетители» без предупреждения ворвались в ее, Дафны, рабочий кабинет.
– Что? Кто? Я не жду никаких посетителей… – заплетающимся языком пробормотала Сара и перевернулась на другой бок, надеясь, что Дафна уйдет. Желательно сразу.
– Слепая девочка, здоровенная псина и мексиканец, – бросила Дафна. – Прямо как в дурацком анекдоте…
Сара едва не свалилась с кровати. Что Полс и Хосе делают в Праге? Да еще и Бориса притащили!
– Скажите им, чтобы никуда не уходили! Я сейчас! – выпалила она, но Дафна уже надменно удалялась и даже не обернулась.
Поспешно умывшись, Сара кинулась вверх по лестнице.
Прошлой ночью ее чувства были обострены до предела, сегодня они казались приглушенными и какими-то болезненными. Солнечный свет жег глаза, а звуки доносились откуда-то издалека, как после рок-концерта. Сара почти потеряла обоняние, кусочек тоста, засунутый в рот по дороге через кухню (исключительно чтобы задобрить желудок), напоминал деревяшку.
– Сара! – крикнула Полс.
– Привет! – отозвалась Сара, обнимая девочку, которая заметно выросла и похудела. – Но, ради бога, как вас сюда занесло?
– Нас пригласили, – пояснила Полс. – Расскажи ей, Хосе.
Сара улыбнулась Хосе, избравшему для путешествия бледно-голубые брюки от вечернего костюма, фрак и длинный шарф с бахромой. Полс взяла с собой и мастифа Бориса, на массивной грудной клетке которого красовался яркий оранжевый нагрудник, оповещавший всех, что они имеют дело со служебной собакой. (Полс оказалась умницей. Борис заслужил нагрудник в юности, когда недолгое время исполнял роль поисковой собаки в Боснии. Он был абсолютно бесполезен как поводырь, однако если где-нибудь в городе обнаружатся мины-ловушки, Борис их запросто учует.)
– В Праге собрание детей-вундеркиндов, – произнес Хосе. – Организаторы – Венский симфонический оркестр и Оркестр чешской филармонии. Завтра вечером мы играем в Рудольфинуме!
– Ты выступаешь? – спросила Сара у Полс.
– Да. А у них, кстати, кошмарный конкурс.
– Я думала, ты ненавидишь выступать.
Поллина дернула плечом и кашлянула.
– Верно. Но я скучала по тебе, и я нужна тебе в Праге, поэтому я приняла приглашение и приехала.
Сара рассмеялась над предположением, что ей может помочь слепая одиннадцатилетняя девочка, но, если честно, она была безумно рада Поллине. Они оставили Хосе восхищаться красотами собора святого Вита, и Сара повела Полс с Борисом в общественный парк, который находился возле исторического павильона под названием «Зал для игры в мяч». Свежий воздух мог оказаться благотворным для легких девочки, кроме того, здесь обычно не было скопления туристов.
Сара решила, что Поллине, наверное, понравится поющий фонтан перед Летним дворцом.
Они уселись на скамейку, лицом к идущей вокруг дворца арочной аркаде.
– В Праге что-то происходит? – спросила ее Полс напрямик.
Сара заколебалась. Она не желала втягивать Поллину во взрослые игры и прочие неприятности.
– Давай, Сара. А если ты будешь молчать, я задержу дыхание и упаду в обморок, и тогда тебя арестуют за жестокое обращение с детьми, – произнесла Полс угрожающим тоном.
Сара рассмеялась деловитому тону девочки и выложила ей все, что с ней случилось. Ну, почти все – она умолчала о неловких моментах, вроде секса с Максом в туалете и возле статуи. Зато она сказала, что их арестовали за пребывание на территории в ночное время.
История пестрела захватывающими подробностями. Смерть Щербатского. Распятие, найденное у Сары на кровати. Заметка Щербатского о предновогоднем письме князя Лобковица к ЛВБ, которое она пока не смогла найти. Ацтекский амулет. Письмо к Максу от служащего отеля в Венеции. Послание к Юрию Беспалову с жалобами относительно пропавших предметов. Смерть Энди. То, что Сара и Макс вместе учились в одной школе в четвертом классе, и то, что князь послал Николаса предварительно ее прощупать… Набрав воздуха, Сара сделала небольшую паузу, а затем сообщила Полс о таинственном снадобье, позволившем ей посетить прошлое – или увидеть его следы. Она не стала описывать представшие перед ней мрачные картины, сосредоточившись на той части видения, где фигурировал Бетховен. Подумать только, она едва не стала свидетельницей игры Луиджи!
– Он сказал «Бессмертная Возлюбленная», – добавила она. – И я почти уверена, что он обращался ко мне!
Сара ожидала, что новости взволнуют Поллину, но, как ни странно, девочку больше заинтересовало не путешествие в прошлое, а письмо к Юрию Беспалову и смерть Энди Блэкмана, шпионившего за Майлзом.
– Я тоже навела кое-какие справки, – заявила Полс, наклоняясь, чтобы потрепать огромную голову Бориса. – Мэтт ведь научил меня проводить исторические исследования на моем компьютере с голосовым управлением.
Репетитор Поллины имел указания обучать девочку всему, что та захочет узнать, но порой Сара с тревогой думала, что ему следовало ограничиваться практическими вещами – например, получению необходимых житейских навыков. Впрочем, Полс смогла добраться до Праги почти в одиночку – помощь Хосе и Бориса, конечно, была минимальной.
– После того, как тебе предложили работу во дворце, я решила, что нам надо проверить, куда разошлись вещи из наследия Лобковицев, – продолжала Поллина. – Оказывается, нацисты вели подробную опись всех экземпляров, а при коммунистах дела велись кое-как. Официально ценные вещи передавали во временное пользование таким организациям, как Эрмитаж или Пушкинский музей, но в действительности их часто отдавали крупным партийным чиновникам в качестве подарка или взятки. Например, Евангеларий десятого века, где содержались тексты четырех Евангелий, попал сперва к Брежневу, а затем перешел к его любовнице. Только в две тысячи восьмом году книгу обнаружили на аукционе в Мурманске и вернули законному владельцу.
Поллина зашлась в приступе кашля. Борис заскулил, положил морду ей на колени и принялся лизать руку хозяйки.
– Ты обращалась к доктору? – спросила Сара, когда Полс перестала кашлять и перевела дыхание.
– Но большая часть коллекции хранилась в Чехословакии, – проговорила та, игнорируя вопрос. – Коллекцией распоряжался Национальный музей, находившийся в том самом здании, где ты сейчас живешь. А директором Национального музея с шестьдесят пятого по восьмидесятый год был Юрий Беспалов, который работал на КГБ.
Сара нахмурилась.
– Полс, – вымолвила она. – Я справлялась о Беспалове после того, как нашла письмо в библиотеке в Нела. Да, он был директором музея. Но нигде не говорилось, что он работал на КГБ.
– В определенных кругах данный факт хорошо известен, – заметила Полс, упрямо выпятив нижнюю губу.
– И ты вхожа в эти круги?
Поллина вздохнула.
– Сара, ты вообще слышала о такой вещи, как интернет?
– Ладно! – Сара улыбнулась. – Продолжай, пожалуйста.
– Я пыталась выяснить все, что касалось возврата Лобковицам их имущества, и вдруг наткнулась на статью о «Совете по американско-чешским культурным связям». там упоминалось, что в Совет входит Шарлотта Йейтс – а она ведь сенатор, – и мне стало любопытно. Потому что, понимаешь, возникает вопрос: зачем? С какой стати ей вдруг интересоваться чешской культурой? Было бы понятно, если бы она вдруг обнаружила, что у нее предки чехи, как у Мадлен Олбрайт[51], но это не так. А еще Мэтт откопал фотографию, где она снята вместе с маркизой Элизой Лобковиц де Бенедетти. А это как раз венецианская ветвь фамилии, и они считают себя законными наследниками.
– Да, я в курсе, кто такая Элиза, – кивнула Сара, не желая рассказывать Поллине о намеках Николаса. В особенности после того, что случилось под статуей святого Георгия.
– Самое странное другое, – выпалила Полс. – Когда мы с Мэттом вернулись на сайт два дня спустя, фотографии уже не было.
– Может, вы не смогли найти нужную страничку?
– Ох, Сара! Ведь в сети обычно ничто не пропадает насовсем! А сайт взял и пропал! Это важно, Сара, я чувствую! Точно тебе говорю.
Сара посмотрела на странную маленькую девочку, одетую в старомодное вечернее платье, со слегка спутавшимися волосами и съехавшей набок лентой. У ее ног лежал гигантский пес, в голубом небе светило солнце, мимо брели туристы, восхищаясь тем, как здесь все «волшебно», и щелкая фотоаппаратами. Ренессансный дворец стоял на том самом месте, где его поставили в начале семнадцатого века. Однако с тех пор мир не единожды перевернулся с ног на голову.
Но Сара с сомнением относилась к теориям заговора. Даже если сенатор Шарлотта Йейтс была знакома с Максовой кузиной, что из того? Они обе вращались в высшем обществе и много путешествовали.
– Похоже, что маркиза Элиза пытается чего-то добиться, – начала Полс. – Возможно, она не оставила попыток вернуть себе имущество. Какое впечатление она на тебя произвела?
– Мы не встречались, – буркнула Сара.
– Мне каждую ночь снятся странные сны, – сообщила Поллина. – Сны про огонь. Я чувствую – скоро что-то случится.
– Согласна, – объявила Сара. – Ты победишь в завтрашнем конкурсе. А после этого я хочу, чтобы Хосе сводил тебя к доктору по поводу кашля. Где твои родители?
– Они на раскопках храма в Непале… Сара, ты действительно считаешь, что Максу можно доверять, или ты влюблена в него?
Сара воззрилась на Поллину: лицо девочки стало непроницаемым.
– Что? Почему ты так решила?
– Это очевидно.
Сара ничего не ответила. Она была, наверное, единственной девчонкой в своем бостонском квартале, которая никогда не мечтала о том, что однажды повстречает принца – и вот пожалуйста, столкнулась с… князем. Что за нелепый расклад, подумала Сара и почувствовала себя неловко. Но если бы ей начали втыкать бамбуковые щепки под ногти, чтобы заставить сказать правду, как бы она себя повела?
– Разве тебя не поразило, что я видела Бетховена? – спросила она, меняя тему.
Поллина пожала плечами:
Читать бесплатно другие книги:
