Мужчина, женщина, ребенок Сигал Эрик

Кто найдет добродетельную жену?

Цена ея выше жемчугов.

Книга Притчей Соломоновых. Гл. 31,10

Распалась связь вещей, не держит сердцевина…

Растоптана и предана невинность.

У. Б. Йейтс. Второе пришествие

1

— У меня для вас важное сообщение, доктор Беквит.

— Я сейчас немного занят. Давайте позвоню вам попозже.

— Вообще-то я предпочел бы поговорить с вами лично, профессор.

Срочный телефонный звонок оторвал Роберта Беквита от заключительного заседания кафедры перед концом семестра. Звонили из французского консульства.

— Можете приехать в Бостон к пяти часам? — спросил второй секретарь.

— Но ведь уже половина пятого, — возразил Роберт.

— Я вас подожду.

— Это так важно?

— Полагаю, что да.

В полном недоумении Роберт пошел через холл в комнату, где его дожидались остальные пять преподавателей кафедры статистики МТИ[1]. Обратив их внимание на незначительность повестки дня по сравнению с великолепной погодой, он предложил разойтись до осени. Как всегда, раздалось одно возражение.

— Должен заявить, Беквит, это как-то не совсем профессионально, — недовольно проворчал Герберт Гаррисон.

— В таком случае ставлю вопрос на голосование, — ответил Роберт.

Результат голосования оказался пять к одному в пользу каникул.

Роберт торопливо сел за руль и направился на противоположную сторону реки Чарльз. Час пик был в самом разгаре, машина ползла так медленно, что ее то и дело обгоняли любители спортивного бега трусцой, и Роберт все гадал, какое срочное дело может его ждать. Чем больше он думал, тем больше росла уверенность, что его хотят наградить орденом Почетного легиона.

Ничего невозможного тут нет, говорил он себе. Я ведь неоднократно читал лекции во Франции, в том числе два раза в самой Сорбонне. Даже автомобиль у меня — и тот «Пежо». Да, не иначе так оно и есть! Чем черт не шутит. Получу орден, буду ходить в пиджаке, чтобы все видели. Хотя бы ради одних только завистливых рож некоторых коллег с факультета! А уж как Шейла и девочки будут мной гордиться…

— Мы получили это сообщение по телексу, — сказал мсье Бертран Пеллетье, как только Роберт уселся в его просторном элегантном офисе. В руках он держал узкий листок бумаги.

Вот оно, подумал Роберт, изо всех сил стараясь раньше времени не расплыться в улыбке.

— Тут сказано, что доктора Беквита из МТИ просят немедленно связаться с господином Венаргом, что в селении Сет. — Секретарь протянул Роберту листок.

— Сет? — повторил Роберт. И подумал: нет, не может быть.

— Очаровательное местечко, — заметил Пеллетье. — Правда, там коммунисты у власти… Вам приходилось бывать на юге Франции?

— М-м-м… да. — При виде печально торжественной мины консульского чиновника Роберту стало как-то не по себе. — Мсье Пеллетье, о чем, собственно, речь?

— Мне известно лишь то, что дело касается покойной Николь Герен.

Боже, Николь. Так давно, так глубоко загнано внутрь, что он почти убедил себя: этого вообще никогда не было. Единственная измена за все годы его супружества.

Но почему сейчас? Почему через столько лет? Ведь она сама потребовала, чтобы они никогда больше не встречались, даже не переписывались.

Минутку.

— Мсье Пеллетье, вы сказали покойная Николь Герен? Разве она умерла?

Секретарь кивнул.

— К сожалению, подробности мне не известны. Примите мои соболезнования, доктор Беквит.

Знает ли он что-нибудь еще?

— А кто тот человек, которому я должен позвонить?

Секретарь пожал плечами. Что в переводе с французского означало: он не знает и знать не желает.

— Еще раз прошу вас принять мои соболезнования, доктор Беквит.

Что в переводе с французского означало: уже поздний час. И у мсье Пеллетье, без сомнения, есть свои планы. В конце концов, на дворе теплый июньский вечер.

Роберт понял намек и встал.

— Благодарю вас, мсье Пеллетье.

— Не стоит благодарности.

Они пожали друг другу руки.

Нетвердо шагая, Роберт вышел на проспект Содружества. Машину он поставил наискосок, рядом с отелем «Ритц». Может, выпить для храбрости в баре? Сначала надо позвонить. И притом из такого места, где никто ничего не услышит.

В коридоре стояла тишина. Все разъехались на летние каникулы. Роберт плотно закрыл дверь своего кабинета, сел за стол и набрал номер телефона во Франции.

— Кто это? — прохрипел сонный голос с сильным провансальским акцентом.

— М-м, это Роберт Беквит. Могу я поговорить с мсье Венаргом?

— Роберт — это я, Луи! Наконец-то я тебя нашел. Не так-то было просто…

Даже через столько лет этот голос ни с кем не спутаешь. Хрип, порожденный дымом пятидесяти миллионов сигарет «Галуаз» без фильтра.

— Мэр Луи?

— Бывший мэр. Можешь ты себе представить? Они выгнали меня, теперь пасусь на свободе, как какой-нибудь динозавр. Городской совет…

Но Роберт не был расположен слушать длинные истории.

— Ах, Роберт, ужасная трагедия. Пять дней назад. На шоссе. Лобовое столкновение. Она возвращалась со срочного вызова. Сердечный приступ. Весь город в трауре…

— О… Мне очень жаль.

— Можешь ты себе представить? Она была так молода. Святая, бескорыстная. Весь медицинский факультет университета Монпелье приехал на заупокойную службу. Ты ведь знаешь, Роберт, она не признавала религии, но мы не могли иначе…

Он остановился набрать воздух, и Роберт воспользовался удобным случаем.

— Луи, это ужасно. Но я не понимаю, зачем вы просили меня позвонить. Ведь я уже десять лет ее не видел.

На линии вдруг воцарилось молчание. Потом Луи чуть ли не шепотом проговорил:

— Из-за ребенка.

— Из-за ребенка? Николь была замужем?

— Нет, нет. Конечно, нет. Она была мать одиночка, сама воспитывала мальчика.

— Все равно не понимаю, а я-то тут причем?

— Ах, Роберт, я не знаю, как тебе сказать…

— Да говорите же!

— Это твой сын, — вымолвил Луи Венарг.

Теперь по обе стороны Атлантики воцарилось молчание. У Роберта от изумления язык прилип к небу.

— Роберт, ты меня слышишь? Алло!

— Что?

— Понимаю, ты потрясен этим известием.

— Нет, Луи, я не потрясен. Я просто вам не верю, — ответил Роберт, когда гнев вернул ему дар речи.

— Но это правда. Я был ее поверенным.

— Но какого черта вы вбили себе в голову, что отец этого ребенка я?

— Роберт, — мягко произнес Луи. — Ты был здесь в мае. Помнишь демонстрации? Мальчик появился на свет… так сказать, точно по расписанию. Никого другого у нее тогда не было, иначе она бы мне сказала. Конечно, она никогда не хотела, чтобы ты об этом узнал.

О господи, подумал Роберт, это просто немыслимо.

— Черт побери, Луи. Даже если это правда, я не несу никакой ответственности за…

— Успокойся, Роберт. Никто не говорит, что ты несешь ответственность. Жан-Клод прекрасно обеспечен. Можешь мне поверить, я ведь веду дело о наследстве. — Помолчав, он добавил: — Есть только одна маленькая проблема.

При мысли обо всех возможных вариантах Роберта пробрала дрожь.

— Что за проблема? — спросил он.

— У мальчика абсолютно никого нет. У Николь не было родных. Он совершенно один.

Роберт ничего не ответил. Он все еще пытался понять, к чему весь этот разговор.

— При нормальных обстоятельствах мы с Мари-Терезой были бы только рады взять его к себе, стать опекунами… — Луи на мгновение умолк. — Но она больна. Ей осталось совсем недолго…

— Мне очень жаль, — тихо проговорил Роберт.

— Что я могу сказать? Наш медовый месяц длился сорок дней. Но теперь ты понимаешь, это невозможно. И если мы не найдем ничего другого и притом как можно скорее, мальчика заберут.

Роберту, наконец, стало ясно, к чему он клонит. С каждой минутой гнев его возрастал. И страх.

— Мальчик безутешен, — продолжал Луи. — Горе его так велико, что он даже не плачет. Он просто сидит и…

— Так что же делать? — спросил Роберт.

Луи замялся.

— Я хочу ему сказать…

— Что сказать?

— Что существуешь ты.

— Нет! Вы сошли с ума! Какой от этого толк?

— Я просто хочу, чтобы он знал — где-то на свете у него есть отец. Это будет хотя бы каким-то утешением, Роберт.

— Луи, да поймите же вы наконец, что я женат и у меня две маленькие дочки. Поверьте, мне очень жаль Николь. И мне жалко мальчика. Но я не намерен ввязываться в это дело. Я не хочу разрушать свою семью. Не могу. И не хочу. Вот и все.

На линии снова воцарилось молчание. Или, по крайней мере, десять секунд бессловесной тишины.

— Ну ладно, — произнес, наконец, Луи. — Больше не буду тебя беспокоить. Но должен признаться, я весьма разочарован.

— Да уж, хуже не придумаешь. Спокойной ночи, Луи.

Еще одна пауза, чтобы дать время Роберту передумать и, наконец, капитуляция.

— До свидания, Роберт, — пробормотал он и повесил трубку.

Роберт положил трубку, опустил голову и закрыл лицо руками. Такие вещи трудно осознать в один присест. После стольких лет Николь вернулась в его жизнь. Неужели их короткая связь могла и вправду дать жизнь ребенку? Сын?

О Господи, что же мне делать?

— Добрый вечер. Профессор.

Роберт вздрогнул и поднял голову.

Это была уборщица, Лайла Коулмен.

— Как поживаете, миссис Коулмен?

— Ничего. А как ваша статистика?

— Прекрасно.

— Скажите, вам случайно не попадались счастливые номера? Надо платить за квартиру, а мне в последнее время просто чертовски не везет.

— Простите, миссис Коулмен, но и мне самому не очень-то везет.

— Ну что ж. Профессор, как говорится, на нет и суда нет. По мне так на бога надейся, а сам не плошай.

Она высыпала в мешок содержимое его мусорной корзины и смахнула тряпкой пыль со стола.

— Ладно, пойду дальше, профессор. Желаю вам хорошо провести лето и дать отдых своим замечательным мозгам.

Миссис Коулмен вышла и тихонько закрыла за собой дверь. Но что-то из сказанного ею застряло у него в голове. На бога надейся, а сам не плошай. Совсем не по-профессорски. Зато совершенно по-человечески.

Звук шагов уборщицы постепенно замер в конце коридора, а Роберт все еще сидел, тупо уставившись на телефонный аппарат. В душе его чувство ярости боролось с разумом. Не сходи с ума. Не рискуй благополучием своей семьи. На свете нет ничего дороже. Почем ты знаешь, что это правда? Постарайся как можно скорее об этом забыть.

Забыть?

Какая-то неодолимая сила заставила его поднять трубку. Даже начав набирать номер, он еще не знал, что собирается сказать.

— Алло, это я. Роберт.

— Отлично. Я знал, что ты передумаешь.

— Послушай, Луи. Мне надо подумать. Я позвоню вам завтра.

— Ладно, ладно. Он чудный малый. Но, пожалуйста, позвони пораньше, хорошо?

— Спокойной ночи, Луи.

Оба одновременно повесили трубку. Роберт был в ужасе. На карту поставлена вся жизнь. Что заставило его позвонить еще раз?

Любовь к Николь? Нет. Кроме ярости, он теперь ничего к ней не испытывает.

Мальчик, которого он никогда в жизни не видел?

Двигаясь как зомби, он вышел на автостоянку. Он был охвачен смятением и страхом. Надо с кем-нибудь поговорить. Но на всем белом свете у него был только один близкий друг, который по-настоящему его понимал.

Его жена, Шейла.

2

К этому времени шоссе почти опустело, и до Лексингтона он добрался слишком быстро. Времени не хватало. Чтобы взять себя в руки. Чтобы собраться с мыслями. Черт побери, что я ей скажу? Как я посмотрю ей в глаза?

— Ты почему так поздно являешься домой, Роберт? Девятилетняя Паула постоянно разучивала роль его жены.

— Заседание кафедры, — отвечал Роберт, притворившись. Будто не заметил, что младшая дочь, игнорируя строжайший запрет, опять назвала его по имени.

На кухне Джессика Беквит, в свои двенадцать с половиной лет изображавшая двадцатипятилетнюю, беседовала с матерью. Тема: психи, кретины, зубрилы.

— Говорю тебе, мама, во всей нашей школе нет ни одного порядочного мужчины.

— Что тут происходит? — спросил Роберт, входя в кухню и целуя двух старших женщин. Он твердо решил вести себя естественно.

— Джесси недовольна качествами представителей противоположного пола, вернее, полным отсутствием таковых в ее школе.

— Так может, перевести тебя в другую школу? — шутливо предложил он.

— До чего ж ты все-таки бестолковый, папа. Весь штат Массачусетс — один сплошной ослиный заповедник. Затхлая провинция.

Шейла бросила примирительный взгляд на мужа.

— Так что вы предлагаете, мисс Беквит? — спросил он.

Джесси покраснела. Отец прервал ее на самом интересном месте.

— Мама знает, — отвечала она.

— Европу, — пояснила Шейла. — Твоя дочь мечтает нынешним летом поехать в Европу специальным туром для тинэйджеров.

— Но ведь строго говоря, она еще не тинэйджер,[2] — возразил Роберт.

— Ой, папа, да не будь же таким педантом, — вздохнула Джессика. — Я достаточно взрослая, чтобы ехать.

— Но и достаточно юная, чтобы еще годик подождать.

— Папа, я категорически отказываюсь провести еще одно лето в лоне нашей буржуазной семьи на скучной Кейп-Коде.

— Тогда иди работать.

— Я бы с удовольствием, но меня по возрасту не возьмут.

— Q.E.D.[3], мисс Беквит, — удовлетворенно объяснил Роберт.

— Пожалуйста, отстань от меня со своими премудростями. А что, если вдруг разразится атомная война? Ведь я могу погибнуть, так и не увидев Лувра.

— Джессика, — возразил Роберт, искренне радуясь, что можно отвлечься от обуревавших его мрачных мыслей. — Из достоверных источников мне недавно стало известно, что еще по крайней мере три года атомной войны не будет. Ergo[4], тебе хватит времени осмотреть Лувр, прежде чем мы все загнемся.

— Папа, оставь свои дурацкие шуточки.

— Джесси, но ведь ты первая завела этот разговор, — вставила Шейла, испытанный рефери на матчах по боксу между отцом и старшей дочерью.

— Да ну вас! С такими людьми, как вы, бесполезно разговаривать. — Тяжко вздохнула Джессика Беквит и, преисполнившись презрения, выплыла из кухни.

Они остались вдвоем. Почему она сегодня такая красивая, — подумал Роберт.

— Она несносна. Нужно законодательно отменить трудный возраст у подростков, — сказала Шейла, направляясь к мужу за ежевечерним поцелуем, которого она дожидалась с самого утра. — Ты почему так поздно являешься домой, Роберт? Опять слушали разглагольствования «уважаемого коллеги»? — спросила она, обнимая Роберта.

— Да. Он был сегодня на редкость невыносим.

За долгие годы супружества они разработали нечто вроде тайного кода. Так например, кафедра Роберта состояла из трех мужчин, двух женщин и «уважаемого коллеги» — Герберта Гаррисона, напыщенного многословного осла, который вечно был со всеми не согласен. Друзья Беквитов тоже проходили под разными кличками: Драная кошка, Обезьян.

Семейная жизнь Беквитов была идеально синхронизирована. И Шейла обладала радаром, безошибочно фиксировавшим тончайшие оттенки эмоций мужа.

— Ты не заболел?

— Нет, а что?

— У тебя какой-то бледный вид.

— Это бледность истинного ученого. Достаточно двух дней на Кейп-Коде, и я стану бронзовым.

— Все равно, обещай мне, что сегодня не будешь работать.

— Ладно, — отозвался Роберт (как будто он сегодня сможет сконцентрироваться на чем-нибудь!). — А у тебя остались какие-нибудь дела для издательства?

— Ничего срочного. Я все еще пытаюсь разобраться в этой писанине о русско-китайских дипломатических отношениях. Должна тебе сказать, что даже для университетского профессора проза Рейнгардта слишком мутная.

— Детка. Если все ваши авторы будут писать как Черчилль, ты останешься без работы. Слушай, давай не будем сегодня ничего делать.

— Чудесно. Что ты задумал? — ее зеленые глаза засияли.

— Хорошо. А пока накрой на стол, ладно?

— Папа, а когда тебе было столько лет, сколько мне, до которого часа тебе позволяли смотреть телевизор? — обольстительно улыбаясь, спросила Паула.

— Когда мне было столько лет, сколько тебе, телевизоров вообще не было.

— Неужели ты такой старый?

— Папа хочет сказать, — вмешалась Шейла, стараясь обойти острые углы, — что он уже тогда знал о преимуществе книг.

— Книги мы читаем в школе, — возразила Паула. — Можно мне сейчас поглядеть ящик?

— Только если ты приготовила все уроки, — отвечала Шейла.

— А что там идет? — спросил Роберт, преисполненный сознания родительского долга в отношении культурных запросов своего потомства.

— «Скотт и Зельда», — ответила Паула.

— Ну что ж, это звучит более или менее познавательно. Это по Пи-би-эс?

— Ох, папа, — сердито вмешалась Джесси, — неужели ты и этого не знаешь?

— Как это не знаю?! Позвольте заметить, я прочел всего Вальтера Скотта.

— «Скотт и Зельда» — это сериал, — с глубоким отвращением пояснила Паула.

— О собаке с Марса и о девочке из Калифорнии, — добавила Джесси, — Очень любопытно. Кто откуда?

— Ну папа, даже мама и та это знает.

Шейла окинула Роберта полным любви взглядом. Ах мы, жалкие невежды, уже не малейшего понятия обо всем этом не имеем, подумала она и сказала:

— Роберт, иди посмотри вместе с ними. Я уберу со стола.

— Нет, — возразил Роберт. — Со стола уберу я, а ты иди смотреть похождения этого чудесного Пса Скотта.

— Папа, собаку зовут Зельда, — хмуро пояснила Паула и побежала в гостиную.

— Ты идешь, мама? — спросила Джесси.

— Я ни за что не пропущу ни единой серии, — заявила Шейла, глядя, как ее усталый муж собирает со стола груду тарелок. — Пока, Роберт.

Убедившись, что девочки крепко спят, Шейла свернулась клубочком на диване с «до смешного непристойным» голливудским романом. Знаменитый флейтист Жан-Пьер Рампаль исполнял Вивальди, а Роберт притворялся, будто читает «Нового республиканца». Напряженность становилась невыносимой.

— Хочешь чего-нибудь?

— Спасибо, нет, — отвечала Шейла, подняв глаза от книги.

— Ты не против, если я немного выпью?

— С каких это пор ты нуждаешься в разрешении?

О боже, подумал он. Как мне ей сказать?

— Слушай, можем мы минутку поговорить?

Он сел в нескольких метрах от нее, держа в руках стакан шотландского виски, полный почти до краев.

— Разумеется. Что-нибудь случилось?

— Да, пожалуй, да. — И опустил голову. Шейле вдруг стало страшно. Она отложила книгу и выпрямилась.

— Роберт, ты не заболел?

Лучше бы заболел, подумал он, но покачал головой.

— Детка, мне надо кое-что тебе сказать.

У Шейлы внезапно перехватило дыхание. Скольким ее подругам пришлось слышать, как их мужья начинали разговор с подобного введения? Нам надо поговорить. О нашей семейной жизни. И, увидев мрачное выражение на лице Роберта, она испугалась, вдруг он тоже скажет: «С некоторых пор у нас все пошло вкривь и вкось».