Зденка Земша Владимир

– Как вас патом собрали? Нас так ныкогда нэ распускали.

– А мы дрессированные были. Один если опоздает, потом весь батальон накажут. Так что потом свои загнобят, если опоздаешь. Так тут никто не смел. Зубами землю будешь грызть, но придёшь в срок!

– Замполиты среди вас есть? – с акцентом, но по-русски прервал их беседу Чехословацкий подполковник, любезно улыбаясь «зелёным» советским лейтенантам.

– Есть. Я! – вяло выговорил Тимофеев.

– О-отлично! Во-от вы-то и будете говорить приветственное слово от Советской стороны! Не против? Знаете что сказать-то? – улыбался подполковник, демонстрируя хороший русский с совсем небольшим акцентом, – это очень важно! Ну, если что, я могу помочь,.. – продолжал подполковник, слыша растерянное молчание в ответ.

– Я скажу. Я знаю что сказать, – наконец-то ответил Владислав, вспоминая длинную речь Горбачёва…

Штребске Плесо

Сняв голубые парадные шинели и стянув белые перчатки, офицеры вошли в зал. Большой зал. Огромный, практически свадебный, буквой «П» стол посередине. «Батареи» бутылок на нём. Белое словацкое вино, Сливовица,38 что-то ещё. Не плохо в условиях-то советского «сухого закона»! Пока ещё нет закусок. Ни холодца, ни «оливье», ни «шубы», ни жареных курей, «поросей», «осетрей». Ни икорочки «заморской – баклажанной», – проще говоря, нет ничего. Только рюмки и бутылки…

Увидев вошедшую советскую делегацию, выгодно выделявшуюся среди окружающих «хозяев» собрания яркими кителями цвета морской волны, ослепившем зал золотом погон и аксельбантов, зеркальным блеском сапог, люди, уже скучающие здесь в ожидании, оживились. Те, кто сидел, встали. Все обменивались приветствиями и улыбками.

Вошли дополнительно люди в штатском и в скучных зелёных чехословацких военных мундирах, присоединились к «президиуму» за столом, где в самом почетном месте уже расположились наши «блестящие» лейтенанты. Зазвучали по очереди гимны Советского Союза и ЧССР. Все: и штатские, и военные, и мужчины, и женщины – замерли стоя…

– Товарищи! От имени советской делегации я рад приветствовать наших чехословацких братьев! Мотив нашего собрания – это великий исторический день, изменивший ход всей мировой истории! Октябрь – это звёздный час человечества! А эта юбилейная дата – наш с вами взгляд в будущее!..

Тимофеев фактически открыл своей приветственной речью данное мероприятие. Минут пятнадцать или более слова лились из него как из рога изобилия.

– … мы прошли большой, трудный героический путь! Слишком велик был импульс Октября!.. Но сегодня импульс мирового освободительного движения ослабевает. Сегодня перед нами формируется новая реальность и нам необходимо с этим считаться,.. нам необходимо бороться за чистый и честный облик партии… Перестройка – это не только преодоление застоя! Это не только реформирование народного хозяйства наших стран на основе повышения самостоятельности, творчества и инициативы, ответственности, на основе принципов самофинансирования и хозрасчёта. Это реализация в жизнь на деле основного принципа социализма: «От каждого – по способности, каждому – по труду!..»

Многие из присутствующих делали быстрые пометки в блокнотах, наспех конспектировали сказанное.

– …А теперь вопрос: «Сможет ли капитализм адаптироваться к безъядерному миру?» Капитализм сегодня перед жёстким выбором: доводить ли мир до грани взрыва?..

Лейтенанта переполняло чувство значимости изливавшихся из него слов, осознание важности момента, ответственности не только за себя лично, а за свою часть, да что там часть – за всю свою Советскую Родину!..

– …Октябрь, Партия, Перестройка и Советско-Чехословацкая дружба неразделимы! – Тимофеев, наконец, закончил свою длинную речь, способную утомить любого! Однако на лицах присутствующих, к удивлению, не было усталости, на них было оживленное любопытство и энтузиазм от услышанных пламенных слов лейтенанта.

Это был настоящий триумф! Зал буквально взорвался долгими и продолжительными аплодисментами «чехословацких товарищей». Далее слово взяла встречающая сторона… Говорили долго и много. И всё об одном и том же. Что ж, все здесь имеют за честь видеть советскую делегацию, которая прибыла к ним разделить их радость этого великого события. Ведь именно Октябрь принёс победу социализма и в ЧССР, хотя и только по окончании Второй Мировой! Именно Советская армия освободила Чехословакию от немецко-фашистских захватчиков, а сегодня является залогом их мирного существования и стабильности. И всё же чертовски приятно слышать эту прописную истину снова и снова!

И вот, закончились речи. Вовсю шёл «банкет». Присутствующая здесь молодёжь окружила лейтенантов, рассматривая их с нескрываемым любопытством.

Некоторые трогали пагоны, щупали жёсткие цилиндры глянцевых голенищ сапог.

– Хрумки! – изящная девушка с тёмными, как маслины глазами, в которых искрилось озорство, протянула блюдо, где желтела горка каких— то шариков, напоминавших кукурузные палочки. Подобные «закуски» быстро, но не слишком богато наполнили стол… Её глаза удивлённо упёрлись в лейтенанта. Она покраснела и отвела взгляд…

– Зденка? – Влад узнал ту самую девушку, которую он встретил тогда, в первый свой день в городе!

Она лишь бросила на него удивлённый взгляд, улыбнулась в ответ. Поставила «блюдо» и юркнула куда-то. Сердце у Тимофеева забилось учащённо. Мамука проводил девушку взглядом, полным аппетита. В желудках офицеров «гулял ветер» и, поняв, что от гостеприимных «хлебосольных» чехословацких друзей большего ожидать не придётся, поморщившись, бросили они по пару жменей этого «добра» в свои урчащие «топки». Взглянули на наполненные бокалы и, вспомнив про «сухой закон», как бы в нерешительности «зависли» на время.

– Ишти-пийти, – кивал Чехословацкий подполковник, который их привёз.

– Пийти, пийти, – повторил капитан, которому их сразу же представили по прибытии, и который сопровождал их повсюду, как «хвостик».

Наконец, Тимофеев разыскал глазами Здену, подошёл.

– Яко се велаш? – спросил Влад черноглазую девушку, тренируя свой мизерный запас словацких фраз, услышанных в «тот» вечер их первой встречи.

– Запомнили, как спросить моё имя, но само имя забили? – живо по-русски, почти чисто, задала встречный вопрос она.

Его потешило слово «забили», он усмехнулся про себя.

– Вас Здена зовут. Я помню. Как же! – Влад покраснел.

Её глаза излучали лукавство. Её тёмно каштановые волосы мягко спадали на плечи. Пушистая кофточка нежно облегала её хрупкую, полную женственности фигуру. Губы, в которые хотелось впиться страстным поцелуем, изобразили божественную улыбку, обнажив белые жемчужины зубов, которая, казалось, наполнила своим лучезарным светом всю эту залу.

– Се ми пачиш, – продолжил свою языковую практику лейтенант.

– Вы мне тоже нравитесь, – слегка покраснев, ответила по-русски девушка. И, рассмеявшись, поставила очередное блюдо с «хрумками» на стол и куда-то исчезла, смешавшись с толпившейся молодёжью.

– Что, испугал человека? Ай-яй-яй! – напущено пожурил друга Мамука, всё это время стоявший по правую руку от Владислава.

– Да, ладно, давай накатим по рюмашке! – Тимофеев протянул руку с фужером, приподнял подбородок, отвёл согнутый локоть в сторону… Множество фужеров вокруг изобразили в унисон хрустальный звон, поддерживая советских офицеров.

– За сухой закон! – шепнул Мамука Владу.

– Точно! – усмехнулся Тимофеев.

– Вот я ещё чачу прывэзу из дома! Двэ канистры! Вот выпьем тогда! Сухой закон мокрым станэт от слёз!

– Ха-ха-ха!

– Камарад! Добра униформа! – белобрысый гражданский словак пощупал погон Мамуки.

– Какая тебе униформа! – негодующе возразил тот. – Это у фрицев было униформа, а у нас – форма! Советская форма! Понятно!?

Словак недоуменно хлопал глазами на Мамуку и лишь повторил:

– Добра униформа, рус, камарад! Добра! Фриц – нет…

– За наших советских камарадов, отцы и деды которых принесли нам свободу!.. – задвинул речь подполковник.

Все дружно с возгласами одобрения выпили:

– За советских камарадов!

Влад видел, что в свободном пространстве зала уже вовсю шли танцы. Но положение почётных гостей обязывало… И они продолжали находиться в окружении дружественных офицеров из «eskoslovenskej armdy» и важных штатских персон.

– Koko je Vm rokov? – спросил мужчина лет 45-ти в коричневой жилетке поверх белой рубашки.

– Двадцать, – ответил Владислав, несколько смутившись.

– Такой молодой и уже лейтенантом?

– Да, поручики точно, или, как у нас говорят – лейтенанты! – офицеры заулыбались.

Влад только пожал плечами. Он слышал подобное уже не в первой. Но он не чувствовал за собой особой молодости.

Внутри его двадцатилетнего тела, казалось, сидел уже бывалый, закалённый, видавший виды старый солдат.

Вдруг всплыла в памяти забавная сцена из кинофильма про Мюнхгаузена, с Янковским в главной роли:

– Негодяй! Он бросил жену с ребёнком!

– Я не ребёнок, я офицер! (Ермольник)

– Да! Он бросил жену с офицером!..

Тимофеев улыбнулся. Он любил этот фильм.

Но ведь он и, правда, советский офицер, а не какой—то там гражданский сопляк, сидящий под маминой юбкой! Он – и «отец» солдату, хоть практически и ровеснику, и «мамка» его! В той или иной мере, что-то в этом роде варил в своей голове практически каждый из лейтенантов.

Зазвучал «медляк». Мамука, облизываясь в душе, мерил жадным взглядом немногочисленные женские фигуры…

– Владик, – Мамука, постучав друга по руке, подтолкнул его, – давай, двигай! Не шкаль!

– Влад прицелился в растекшиеся по сторонам группки. Но не мог увидеть ту, которую искал.

– Вас можно пригласить? Я думаю, что тераз белый танец! Так у вас говорят? – услышал он из-за спины задорный голос. Это была Здена…

Он едва касался щекой шёлка её каштановых волос. Вдыхал пьянящий аромат её духов, исходивший от её нежной шеи. Его руки держали мёртвой хваткой её хрупкую талию, он чувствовал каждый её изгиб сквозь пушистую кофточку. Её нежные тонкие пальчики покоились на его жёстких «золотых» погонах. Он старался не наступить своими сапогами на её туфельки и едва касался коленями её бёдер, от чего по его спине пробегали тысячи мурашек. Его щеки налились как переспелые помидоры. Уши пылали пионерским костром. Казалось, свет погас вокруг. Казалось, что всё и вся исчезли вокруг. Он не мог выговорить ни слова. Да и не хотел ничего говорить, дабы не нарушить эту божественную идиллию. Его глаза говорили ярче всяких слов. А из его души шли, словно телепатические волны информации о том, что он безумно влюблён. Он сражён. Он околдован. И нет ничего на свете чище и нежнее его вспыхнувшего чувства, которое словно их обволокло вокруг, оградив от всего окружающего мира бетонным забором. Что там Мира – от всего Мироздания!

– Нам пора, – услышал, а точнее, – почувствовал Влад, как Мамука теребит его за рукав кителя, – музыка давно уже кончилась, да и банкет – тоже!

Влад и Здена стояли в центре зала одни. Нечаянно оказавшись в самом центре внимания, Влад почувствовал на себе множество взглядов и улыбок. Добрых улыбок, почти без издёвок. Но выражавших лишь сожаление и сочувствие: «Да, да, лейтенант. Но, нельзя! Нельзя! Нельзя!..»

Капитан,неразрывно сопровождавший советских гостей весь вечер, даже в туалет, снова подошёл.

– Prepte kamardy, но Muzita очистить дома. Плюнул.

– Домой? Спать?! – Влад почувствовал себя почётным пленным гостем. Да. Всё хорошее быстро заканчивается. Слишком быстро…

В гостинице, куда их поместили, они довольно уютно расположились в двухместном номере.

– Я её найду! – Тимофеев было рванул в коридор, едва всё вокруг стихло. Но тут же осекся: в следующем за ними номере дверь была открыта настежь. Горел свет. Неразлучный капитан, оторвав голову от какой-то книги, посмотрел с улыбкой на Влада.

– Доброе утро! все хорошо?

– До-о-обре, добре в-в-в-жетко, – ошалело ответил Влад и сплюнул, вернувшись назад.

– Во, черти! Пасут паскуды! Мы здесь как в каком-то почётном плену. Шаг влево – расстрел на месте, а так, пока не рыпаешься, то, вроде, всё те на блюде с голубой окаемочкой!

Словно ведром ледяной воды его только что обдали. Но пыл не прошёл. Его лишь загнали куда-то внутрь, превратив острый приступ в болезнь хроническую.

«Нельзя! Нельзя! Нельзя! – твердил про себя Влад, вспоминая день своего „представления“ секретарю парткома полка и его назидания. – Обходитесь пятью нашими вольнонаёмными, лейтенант, если сможете, конечно, ха, ха, ха! А иметь хоть какие-то отношения с гражданками Чехословацкой Социалистической Республики строго настрого запрещено, хоть они нам и „братья по социалистическому лагерю“, но!..»

(«А что они там понимают про любовь!? Ведь как там Маркс писал: „Отношение мужчины к женщине есть естественнейшее отношение человека к человеку. Поэтому в нём обнаруживается, в какой мере естественное поведение человека стало человеческим, в какой мере человек стал для себя родовым существом, стал для себя человеком!..“ Что они себе понимают!..»)

Влад слышал, как сопит мирно Мамука, сказавший ему перед сном:

– Влад, не дури! Ложись и спи себе смирненько!

Но ему не спалось. Ему хотелось петь, лезть в окно, бежать куда-то туда, куда звало его пробуждённое юношеское сердце….

Лунный серп висел над соснами. Кружила лёгкая позёмка.

Лейтенантские кителя небрежно висели на стульях, поблескивая в темноте золотыми пагонами. Белые перчатки валялись на полу. Влад спал, ворочаясь от наваливщиxся сновидений, подмяв под себя казённую подушку…

***

  • В душе трепещется волненье,
  • К щекам бежит крови волна.
  • Меня не мучают сомненья
  • Перед глазами ты одна!
  • Ещё с утра об этой встрече
  • мой разум не тревожил гнёт,
  • Не думал я, что этот вечер
  • Мне столько в жизни повернёт!
В. Земша. 1985 г.

Золотопогонники

Во сне шёл Тимофеев по узкой улочке среди странных домиков со старыми неровными деревянными балками, скрещенными по стенам. Балки вторых этажей иногда выступали над первым, создавая подобие козырька. Он остановился возле фонтанчика, бьющего чистой питьевой водой из кранов в форме змеиных пастей, смотрящих на четыре стороны, попил. Рядом какой-то человек поставил ведро на кованую решётку, набрал воды. Далее он поднялся на пригорок. Стал спускаться по мощённой улочке вниз. Приостановился. Дверь в дом была приоткрыта. Он зашёл внутрь. Мужчина в жилетке ходил возбуждённо по комнате. В углу – письменный стол. Настольная лампа с зелёным абажуром.

– Восстание, чтобы быть успешным, должно опираться не на заговор, не на партию, а на передовой класс. Это, во-первых. Восстание должно опираться на революционный подъем народа. Это, во-вторых. Восстание должно опираться на такой переломный пункт в истории нарастающей революции, когда активность передовых рядов народа наибольшая, когда всего сильнее колебания в рядах врагов и в рядах слабых половинчатых нерешительных друзей революции. Это, в-третьих. Вот этими тремя условиями постановки вопроса о восстании и отличается марксизм от бланкизма, – заявил человек с бородкой, залысинами и слегка раскосо посаженными глазами, – … отказаться от отношения к восстанию, как к искусству, значит изменить марксизму и изменить революции.

– Пока, сударь, вы загораете себе преспокойно в Швейцарии, рассуждая о революции, как искусстве, в России уже свершилось то, о чём вы и мечтать не смели, – в комнату вошёл человек в пенсне, – ещё немного и ваш «революционный поезд» окажется на задворках истории!

– Вы это о чём, милейший? – человек пристально упёрся в пришельца взглядом.

– Царь отрёкся от престола, и вся власть перешла в руки Временного Правительства во главе с Кренским!

– Не может быть! Что это? Заговор «англо-французских империалистов», чтобы задушить слабое большевистское подполье? Ну, что ж, господин Фриц Платтен, нам пора действовать. Незамедлительно! Мы должны исправить эту историческую ошибку, буржуазная революция должна перерасти в пролетарскую, и вы нам поможете. Необходимо осознавать всю важность момента. Сейчас или никогда! За нами верная победа, ибо народ совсем уже близок к отчаянию, а мы даем всему народу верный выход! Только наша победа в восстании положит конец измучившим народ колебаниям, этой самой мучительнейшей вещи на свете, – человек потёр подбородок.

– Ну, тогда необходимо спешить. Мы обеспечим вам прохождение через линию фронта и поддержим финансово. Немецкие власти и даже генерал Людендорф считают вашу переправку через линию фронта стратегической военной целесообразностью. Но не забывайте, что вашей платой за содействие будет заключение мирного договора с Германией, на уже ранее оговоренный условиях.

– Не извольте беспокоиться. Только наша победа в восстании сорвет империалистическую игру царской России с сепаратным миром против революции, сорвет ее тем, что предложит открыто мир более полный, более справедливый, более близкий мир в пользу революции.

– Вот именно! Лев Троцкий также присоединится к вам вскоре. За его спиной огромная финансовая поддержка со стороны американских банкиров, таких как мистер Джекоб Шифф, например.

– Думаю, наш любезный «доктор М» также не обошёл нас своим вниманием!

– А-а-а! Мистер Хаммер и американская коммунистическая партия? Уверен, этот мерзавец также не оставит вас. Парадоксально, но сегодня весь мир заинтересован в вашей революции. Даже политические противники. У вас открывается уникальная возможность.

– Отчего ж так?

– Вы получите власть, а мы – каждый своё. Влияние, территории, прощённые «старорежимные» долги. Колоссальные средства царского режима на счетах в банках всего мира! Вполне адекватная плата за ваш приход к власти, не так ли?..

Фахверковые стены швейцарских домиков заколебались, расступились, всё исчезло вокруг в водовороте времени. Лейтенанту открылась широкая российская набережная, забитая взволнованными людьми. Многие с тюками, массивными чемоданами. Женщины в шляпках и вуалях, солидные мужчины в сюртуках, офицеры с золотыми пагонами, матросы в бескозырках, с черно-жёлтыми ленточками, солдаты, казаки с красными лампасами, в папахах, некоторые на лошадях. Некоторые люди с детьми на руках. Плачь, гомон, бедственное возбуждение отчаявшихся людей. Тяжёлые волны монотонно бились о камни пирса. Тяжёлое перегруженное судно издало сигнал и начало медленно отчаливать. Пирс взорвался криками, полными отчаяния. Люди махали руками, словно пытались схватиться за уходящую соломинку. Те, что толпились на теплоходе, молчали, глядя грустно на уходящий в прошлое берег. На суетящихся там людей. Этот причал разделил их на «по эту» и «по ту» стороны. И всё на прошлое и настоящее. Красивая вороная лошадь с казачьим седлом, покрытая крупными каплями пота, пахнущая дёгтем и кожаными ремнями, туда-сюда носилась вдоль причала, люди шарахались от неё в стороны. Вдруг лошадь, храпя, встала на дыбы, заржала и сиганула в накатывающиеся волны, вслед за уходящим судном…

– Что, бежите, золотопогонники?!

– К стенке тех, кто не успел бежать! – вдруг раздались крики на пирсе. И толчки и суета.

– Влад, подъём! Давай, тут нас каарады уже заждалыся! – Мамука тормошил товарища.

– Да встаю! – Тимофеев потер глаза. «Как неоднозначна эта революция, будь она неладна!» – в голове был полный сумбур.

Солнечный диск поднимался над соснами. Кружила лёгкая позёмка. Лейтенантские кителя всё ещё небрежно висели на стульях, поблескивая на солнечном свету золотыми пагонами…

***

  • Уходили мы из Крыма
  • Среди дыма и огня;
  • Я с кормы всё время мимо
  • В своего стрелял коня.
  • А он плыл, изнемогая,
  • За высокою кормой,
  • Всё не веря, всё не зная
  • Что прощается со мной.
  • Сколько раз одной могилы
  • Ожидали мы в бою.
  • Конь всё плыл, теряя силы
  • Веря в преданность мою.
  • Мой денщик стрелял не мимо —
  • Покраснела чуть вода…
  • Уходящий берег Крыма
  • Я запомнил навсегда
сл. Донского казака Николая Туроверова (1899 – 1972)

Пеньязы

Ноябрь 1987 г. Ружомберок.

Реставрация.

– Миро! Пеньязы 39на бочку и бери товар, – поляк хлопнул ладонью толстой как бревно татуированной руки по столу.

– Послушай, Ярек! Я скоро верну тебе все пеньязы! Будут деньги! Обещаю! – Мирослав смотрел на него глазами, полными жалобного моления.

– Ладно. Ну, смотри у меня! Неделя – максимально! Не будет всех денег в срок, можешь заказывать себе панихиду! А лучше – сам покончишь со своей бестолковой жизнью… Ладно, шучу, но большее не надейся на снисхождение! Да? Ярек шутить не любит. Понял?! Даю тебе товар в последний раз!

Поляк опустил перед Мирославом солидный свёрток…

День части

Ноябрь 1987 г. Ружомберок.

КПП полка.

В тот прохладный ноябрьский вечер Женя Бедиев стоял в наряде по КПП. Это всё замполит, дабы не «бросать под танки» славянский «молодняк», решил подержать их пока отдельно от роты, до тех пор, пока всё уляжется. И отправил Бедиева, Буряка, да Никанорова сюда. КПП – хороший наряд. Можно сказать, повезло им. Если вообще наряд может быть хорошим, особенно в выходной, да ещё в день части! Хотя какой там выходной в казарме, да ещё за границей, где не существует увольнительных! Недаром ведь говорят: «Для солдата выходной, что для лошади свадьба. Вся голова – в цветах, а зад в мыле».

«Везёт им там, гуляют себе свободно. И ни каких забот! Идут куда пожелают, делают что захотят!» – подумал Бедиев, глядя на группу словацкой молодёжи, безмятежно бредущей вдоль реки «Ваг» прямо напротив контрольно-пропускного пункта полка. Бедиев немного грустил. Штык-нож уныло болтался на белом парадном ремне поверх солдатской серо-песочной шинели. Юфтевые сапоги, начищенные вонючей чёрно-фиолетовой ваксой, убивающей моментально любую сапожную щётку, тускло отражали своей грязно-полуматовой поверхностью красочный мир вечернего города. И он чувствовал себя словно в каком-то особом мире-зазеркалье, под чудным названием «Центральная Группа Советских Войск в Чехословакии». В желудке немного урчало от выпитой после ужина, если это можно было назвать ужином, «малинвки» 40(Малинвка – местная газировка) из «чепка»41

К воротам из города подъехал дежурный ЗИЛ, старшим машины сидел майор Карпов. Ворота отъехали. Майор открыл кабину, что-то сказав водителю, спрыгнул, звонко стукнув каблуками о мокрый асфальт.

– Давай эрмэо42! – кинул он водиле вслед и захлопнул дверцу.

– Смотрите! Чтоб ворота, без доклада лично мне, ни кому не открывали! – это уже было адресовано наряду по КПП. Скоро его фигура растворилась в темноте части. Боец – «эрмэошник», вытянул из кузова пустые железные канистры и быстро засеменил в сторону казармы, бросив дежурную машину недалеко от КПП.

Неожиданно из темени выехал автобус и остановился, освещаемый фонарём, прямо возле ворот. Бедиев наблюдал с явным любопытством и удивлением за этим явлением.

– Давай, боец, открывай! – из автобуса выскочил лейтенант Кузнецов «по граждане» т.е. в гражданской одежде… Его лицо было озабочено миной надменности и набыченности.

– Я должен доложить, … – замялся Бедиев.

– Ты чё, боец, туг на ухо? Открывай живенько ворота, если не хочешь поиметь проблем! – наезд старлея был, очевидно, вызван его скверным характером и желанием «рисануться» перед окружающими. Тем более, что из автобуса выползло несколько девушек, которые любопытно наблюдали за этой сценой.

«Туристки», – догадался Бедиев. Он стоял, как вкопанный, не решаясь ни на одно действие.

– Да, Бедиев, можно открыть, меня уже предупредил «помдеж», – за спиной появился дежурный по КПП прапорщик.

Бедиев, словно не слыша этих слов, продолжал «тормозить», что было для него не свойственно. Но всё это шло явно в разрез со словами майора Карпова.

– Шо це таке? – по-украински спросила его одна из вышедших из автобуса девушек и дёрнула за болтающийся впереди коричневый футляр штык-ножа Бедиева.

– Штык-нож, – по-детски надув губы, буркнул Женя и покраснел.

– А що це у тебе під оком? – девушка улыбнулась. Её золотистые локоны рассыпались по плечам. Аккуратный носик мило украшал её личико. Пушистый свитер придавал ей какую-то кошачью нежность и уют. Женя мысленно прижал к себе это пушистое существо. Утонул в этом нежном создании. Провёл мысленно по её нежному подбородку. Поцеловал лоб, носик. Коснулся пальцем слегка припухших розовых полосок губ. Он вдохнул милый аромат её духов. И, казалось, вознёсся из своего армейского «зазеркального мира», окружённого толстыми серыми казарменными стенами.

– Солдат! Сейчас я тебе второй глаз раскрашу! – резкий окрик Кузнецова вывел Женю из волшебного состояния погружения в грёзы.

– Ворота! Мать твою-ю! – прокричал дежурный по КПП прапорщик с другой стороны.

– Bediev, Башка stoerosovaya, открытая дверь ворота!

Буряк и Никаноров кинулись к вортам, вперёд очнувшегося Бедиева…

Через минуту железные ворота, с изображенными на них гербами с грохотом поползли в сторону, открывая путь. Автобус, выпустив облако газа, прошёл мимо, и вскоре снова наступила былая тишина. Буряк что-то безразлично жевал. Никаноров зашёл внутрь КПП. Бедиев стоял задумчиво. Взволнованный солдат продолжал смотреть в сторону полкового клуба, куда убыл автобус. Он стоял и прокручивал в голове, как киноленту, вновь и вновь этот милый взволновавший его образ. Взгляд её лукавых глаз, забавный украинский говор не давали солдату покоя… Больше он её не видел. Но, как ему казалось, между ними проскочила какая-то искорка…

«А может это судьба, и мы когда-нибудь встретимся?» – подумал он про себя. Эх уж эти юношеские, утомлённые жаждой к любви души! Словно в пересушенном зноем лесу, где каждая случайная искорка может стать причиной неистового пожара!

Бедиев встрепенулся, увидев впереди офицера с красной повязкой «начпатра», приближающегося к КПП.

Узнав замполита с соседней роты, лейтенанта Тимофеева, солдат подумал: «Ну, сейчас он, со своей задрюченной роты, станет и ко мне цепляться»! И, поправив приспустившийся ремешок, он, гася романтическое возбуждения, занял своё место…

В этот выходной день третий батальон заступил в наряд. Тимофееву повезло. Он урвал себе «ночной патруль». Любимый наряд у молодых офицеров! Если наряды вообще могут быть любимыми! Но всё же этот действительно относился к такой категории. Ведь, «отпатрулировав» ночь, можно было почти весь день на законных основаниях отсыпаться. Так предписано Уставом. И никто не мог это просто так отменить! Что нельзя было сказать об обычных бессонных ночах «ответственных» по подразделениям.Этой терминологии в уставах не существовало. А значит, и не было никак регламентировано, с точки охраны здоровья офицера. Так что по-любому, не имея шансов в эту ночь на нормальный сон, ибо ему в полный рост светило быть «ответственным», Тимофеев был просто счастлив, одеть на правый рукав повязку «начпатра». Тем более, что этот наряд позволял некоторую вольность и открывал шансы немного сачкануть….

– Давайте, можете отдохнуть пока в казарме, – сказал он патрульным, – если что, звоните в общагу. А я через часок подойду. Но сильно не расслабляться!

Летёха направился к центральному КПП. Он не пошёл через второе «калиточное» КПП, ближе к месту проживания офицеров. Просто хотел пройти через центральное «первое», по «большому кругу», дабы прогуляться за пределами части, вдоль забора.

– Солдат! Не спи! – весело сказал он в сторону мечтательно задумавшегося молодого солдатика – дневального с соседней роты, дежурившего на контрольно-пропускном пункте.

Солдат встрепенулся. Приложил руку к головному убору.

– Здравия желаю, товарищ лейтенант!

Лейтенант, лениво бросив руку к виску в ответ, задал дежурный вопрос:

– Как, всё в порядке? Где дежурный по КПП?

– Ушёл на ужин. А к нам только что автобус въехал с туристками какими-то, к клубу. Там, вроде, дискотека будет, – рядовому Бедиеву не терпелось поделиться впечатлением.

– Да? Откуда они тут? – удивился Тимофеев.

– Да бог его знает, товарищ лейтенант, их привёз лейтенант Кузнецов. А мне ещё от начштаба влетело по полной!

«Да, этот Кузнецов очень предприимчив!» – подумал Владислав, явно передумав переступать порог КПП, но, не желая показать бойцу острый интерес к теме, он затормозил, ища повод вернуться в часть. Он так и стоял, словно между небом и землёй, крутил глазами, словно «загружая» процессор в голове. Он не мог не слышать о проводимом в клубе вечере. Но что там ему, холостяку можно было делать? Даже если бы он был и не в наряде!.. Но теперь-то многое меняется!..

– Вот бы туда попасть! – мечтательно произнёс солдат, – вам-то вот уже, всё равно, наверное, может быть. Но, помните, как когда и вы были молодым, вам тогда, может тоже на дискотеку хотелось?! – солдат смотрел на беспристрастное суровое лицо офицера, не выражающее внешнего восторга.

От последних слов лицо старлея сделалось ещё суровей. Потом сменилось улыбкой. Он похлопал солдата по плечу:

– Понимаю тебя, солдат. А как ты думаешь, я уже не молод, что ли?

– Ну да… Ну, всё-таки… вам ведь лет тридцать… наверное. Замялся Бедиев. И подумал: «Вы же офицер. Не мальчишка. Вам ведь уже так не хочется веселиться. Ваша юность уже давно прошла. А моя – так вот бестолково проходит!»

«Да-да, – подумал летёха, – он на пару-тройку лет-то меня младше, но уже записал меня в старики!»

Ухмыльнулся. Хлопнул «по-отечески» солдата по плечу и подумал: «И верно где-то говорится, что наша офицерская судьба „и уже в двадцать лет быть солдату отцом“! Так он меня и воспринимает».

Он на этой ноте развернулся и пошёл в сторону клуба, бросив бойцу.

– Ладно, солдат, не расстраивайся, у тебя ещё всё впереди!

Бедиев с завистью смотрел вслед удалявшемуся в темноту «начпатру»…

Едва начпатр удалился, появился снова майор Карпов.

– Солдат! Почему автобусы тут по части разъезжают?

– Мне товарищ прапорщик сказал пропустить, – промямлил Бедиев.

– Где ваш прапорщик? Давайте его сюда-а!

Появился дежурный по КПП.

– Что тут у вас, товарищ прапорщик, за богадельня? Вы что тут за автобусный парк устроили?

– Товарищ майор, меня дежурный по части предупреждал, … – оправдывался прапорщик.

– А я вас что, не предупреждал, что ли, что без доклада никого не пропускать?! – майор свирепел.

– Я не знал, … – прапорщик пожал плечами.

– Он не зна-ал! А чем тут ваши дневальные занимаются? Почему они до вас мои распоряжения не доводят?

– Я не знаю, товарищ майор!

– Он не знает! А кто знает? Развели тут бардак! Обучите своих дневальных, товарищ прапорщик, как положено службу нести!

Майор пошагал прочь.

– Бедиев! Мать твою-ю! Вешайся, солдат! Будешь у меня летать теперь как электровеник! И Устав зубарить всю ночь! – бесился прапорщик. – Ты должен был мне доложить об этом распоряжении начштаба! Понял, дурила?!

– Так точно, виноват, товарищ прапорщик…

Клуб.

Сидения убраны. За столиками сидят офицеры, одетые «по-гражданке», их жёны. Все о чём-то шумно говорят. Слышен женский смех. Свет приглушён. Звучит песня «Наутилуса Помпилиуса».

  • «…я ломал стекло как шоколад в руке
  • я резал эти пальцы за то что они
  • не могут прикоснуться к тебе
  • я смотрел в эти лица и не мог им простить
  • того что у них нет тебя и они могут жить!
  • но я хочу быть с тобой
  • я так хочу быть с тобой
  • я хочу быть с тобой
  • и я буду с тобой…»

Некоторые танцевали. Тимофеев неловко помялся на входе. Сильно уж контрастно он отделялся от всех присутствовавших своей формой, да ещё и с повязкой на рукаве! Прямо-таки «с корабля, да прямо и на бал».

– Тимофеев! А Вы что здесь делаете, товарищ лейтенант? – откуда-то появился комбат майор Пронин. – Где вы растеряли свой патруль-то?

– Я-а-а,.. – замялся Тимофеев.

Стоявший неподалеку Кузнецов, ехидно ухмыльнулся, что-то буркнул стоящим рядом офицерам. Те хохотнули. Тимофеев сжал челюсти….

Ну не любили они друг друга, просто не переваривали!

– Вот замечательно! Патруль! Товарищ лейтенант, будете патрулировать в клубе до окончания мероприятия. Так сказать, во избежание эксцессов, – объявился прямо, кстати, замполит полка, – тут у нас гости из Союза, понимаете ли! А, с другой стороны, посторонние люди на территории воинской части, понимаете ли! – Чернышев многозначительно посмотрел на Пронина, потом прямо в глаза старлею так, словно хотел ему вставить собственные. Комбат нерешительно замер на секунду, потом мгновенно сориентировался и ожил.

– И патрульных своих найдите!

– А вот патрульных сюда, товарищ майор, не нужно. Закрытое мероприятие, понимаете ли… А ты, комиссар, смотри. Ты здесь не на развлекалочке. Не забывай, … – Чернышёв многозначительно сделал мину на лице и удалился.

Кузнецов зло усмехнулся и, не глядя в глаза Тимофееву, словно вместо него здесь был соляной столб, прошёл мимо. Владислав устроился «в президиуме» на неосвещённой сцене. Здесь было удобней всего. Всех видно, а сам как бы в тени. Наблюдая за фигурами, он ушёл в мечты, подобно Бедиеву. Что ж. Их отделяло не так уж много лет! Группа приезжих девушек мигрировала, то рассредоточиваясь по залу, то время, от времени снова собираясь вместе. Владислав подпёр рукой в красной повязке подбородок и сидел, по-собачьи глядя в зал, c грустью теребя на груди ремень своей портупеи…

Подполковник Полунин танцевал медляк с женой – молодой женщиной, лет двадцати четырёх или на вид даже моложе.

– Ольга, кому ты улыбнулась сейчас? – спросил Полунин свою жену, юностью которой он очень гордился.

– Так, Игорёша, никому! – Ольга перевела свой кокетливый взгляд на мужа.

Полунин обернулся в сторону, куда только что обворожительно улыбалась его супруга.

Танцевавший рядом майор Карпов, наткнувшись на суровый взгляд своего сослуживца, перевёл свои шаловливые карие глаза на свою благоверную…

– Оксаночка, что ты такая грустная? – шепнул Карпов ей на ушко.

– Ты, Лёша, на меня совсем не смотришь. Всё больше по залу стреляешь глазами! – грустно пожала она плечами. – Я тебе уже наскучила? Да?

– Да брось ты, Оксанка, не говори чепухи! – он чмокнул свою тридцатилетнюю супругу, свою ровесницу, в шею, опустил свой подбородок ей на плечо, снова непроизвольно поймав глазами юную Ольгину фигуру… Что поделаешь! Молодость и красота – страшная сила!

Что-то буравило затылок самой Оксаны Карповой. Та повернула голову. Это был суровый партийный взгляд голубых глаз Полунина. Но, наткнувшись на грустные глаза Оксаны, его взгляд явно смягчился. Он скупо улыбнулся, получив её осторожную улыбку «Джоконды» лишь уголков её губ в ответ…

Тимофеев всё сидел, по-собачьи глядя в зал, c грустью теребя на груди ремень своей портупеи…

– А вас можна запросити на танець? – минут через тридцать вдруг раздалось сбоку.

Он замер, соображая.

– Білий танець! – как бы поясняя свой дерзкий поступок, добавила девушка, смотря на лейтенанта по-кошачьи расставленными миндалевидными глазами. Тимофеев молчал, поднявшись. Это казалось ему сновидением, о котором он даже и мечтать не смел. На которое он, как бы и права никакого не имел. Ведь он «начпатр», как-никак! Но ёщё секунда и он решился: «А, была, не была, сколько той поганой жизни!?». Да и как можно отказать, когда девушка тебя приглашает! Ведь, что может быть бесчеловечнее, чем отказ девушке, решившейся на такой шаг! А ещё и такой милой девушке! Да ведь это был бы отказ и самому себе! Жуткий отказ, который он был едва ли смог потом себе простить.

– Конечно! – и они последовали в зал, держась за руки. Он чувствовал её тонкие холодные пальцы. Она напоминала ему Здену, хотя и была блондинкой. Ту недосягаемую, запретную для него словацкую девушку Здену, с которой у него никогда и ничего не могло быть! Ведь они были из разных миров! Его юношеские чувства, затрамбованные годами пребывания «за армейским забором», казалось, готовы были выплеснуться наружу. Как пружина на взводе, была его юношеская страсть. Неутолённая юношеская жажда любви иссушила его душу. Как она осязаемо напоминала ему Здену! Или ему просто так казалось. Ведь и та, и другая были попросту девушками, примерно одного возраста. Стройные, милые, задорные. Обе выбрали его, дерзко пригласив на белый танец! Он нежно держал в ладони её холодные пальчики. Его переполняло желание их согреть, прижав к своей молодой горячей груди! Что ж, ничто человеческое ему было не чуждо… В полумраке ему было сложно её хорошенько разглядеть. Но он видел милую родинку на её шее, которую в мыслях своих греховных, нежно касался губами. Он чувствовал какой-то необыкновенно лучистый огонёк её задорных глаз. Такой же задор, как был и у той словацкой девушки. А может это судьба? Может это ниспослано ему взамен того, на что у него нет ни прав, ни возможностей? Его нога едва касалась её внутренней части бёдер, когда он делал аккуратный шаг вперёд, боясь наступить сапогом на её аккуратные туфельки. Он едва касался щекой её золотистых волос, вдыхал их аромат. Под пальцами он чувствовал тонкую гибкую талию, едва с трудом удерживая себя от страстного желания прижать её к себе и дать волю своим рвущимся на волю рукам…

Её рука нежно покоилась на его жестком пагоне. Он чувствовал, как её пальчики исследуют его звёздочки…

В темноте клуба по периметру толклись не танцующие или не нашедшие себе пару.

– Кузнецов, часики купыт нэ желаешь? – Хашимов подошёл к весело ржущему лейтенанту в компании двух девушек.

– А ты чё, передвижной часовой магазин, что ли? – презрительно кинул тот, явно хорохорясь перед «прекрасным полом».

Страницы: «« 1234567 »»

Читать бесплатно другие книги:

В монографии на основе конкретно-исторического подхода исследуется процесс зарождения, формирования ...
Ох, как не просто быть счастливой! Все вроде в порядке, но вдруг показалось, привиделось, подумалось...
Владимир Сергеевич Бушин – яркий политический публицист, писатель, автор более двух десятков политич...
Дуэль и трагическая смерть А.С. Пушкина всегда притягивали к себе особенное внимание. Несмотря на мн...
В монографии исследованы основные причины и обстоятельства создания «отряда русских беженцев» в конт...
В начале нового тысячелетия стали происходить чудесные перемены, где-то зримо, где-то пока скрыто, З...