Тонкий вкус съедаемых заживо. История лжи и подлости Горбунов Евгений

– Я спрашиваю, почему столько рублей в кассе? – голос Людмилы Николаевны приобретал истеричный оттенок.

– Свозили из всех филиалов, Людмила Николаевна, сегодня утром приехала последняя партия, все вывезем, – здоровый и высокий Толик выглядел монстром по сравнению с хрупкой маленькой женщиной-царицей.

– Когда?

– В понедельник.

– В понедельник? Да ты что, с ума сошел, Фадеев? Я тебя спрашиваю! Чтобы завтра же они были в Москве, – царица негодовала.

– Они же не упакованы, не затаможены, да даже если они бы были готовы, то им все выходные придется проваляться на таможенном складе в Москве. Зачем лишние риски? – Фадеев цеплялся за аргументы, как за скалы, едва пересиливая ветер эмоций Дайнеко.

– Почему не вывез раньше? По-че-му?

– Да они в среду и сегодня приехали… практически вся сумма. Фадеев был прав. Но занесенный топор должен рубить.

– Чтобы все было вывезено в понедельник! Понятно? Если хоть что-то останется – сто процентов премии! На контроле! – и маленькая, остроносая, с «дулей» из волос на голове женщина-хозяин метнулась к выходу. Даже не зашла в стекляшку к своему «другу» и любимцу начальнику департамента ресурсов Диме Ласке. А там ее, скорее всего, ждали. Ничего – зайдет потом.

«Не везет Толяну», – думал Саша, провожая глазами зампреда. Одетая в черный дорогой деловой костюм с белой блузой, Людмила Николаевна была в леопардовых ярких полусапожках. Такая вот безвкусная деталь.

Потихоньку покупая и продавая, выполняя заявки корпоративщиков и ресурсников, подобрались к обеду. Саша «конфирил»[8] на рейтеровском «окне»[9] сделки. Подошел Фадеев.

– Приглашаю уважаемых господ пойти откушать, – это был практически ежедневный ритуал.

– Идем, идем, – Саша нащупал в пиджаке кошелек.

– Я – пас. Надо по делам отъехать ненадолго, – Игорь заносил свои сделки в информационно – дилинговую систему.

– Серый, пошли с нами закусим, – отдельное предложение поступило к Кирьяну.

– Нет, не пойду. Вы там сейчас без очереди начнете лезть. Я так не могу.

– Смотри. Когда надумаешь, в буфете останется капуста одна. А от нее пучит. Саша поднялся, и они вдвоем пошли к выходу.

– Ты слышал этот цирк? – Толик нажал кнопку электронного замка.

– С рублями? Да уж.

– Эта сучка Нинка просто достала меня. Дайнечка подойти еще не успела, как она, падла, тычет ей листок – рублей до хера в кассе. Не спросила у меня, ничего. И заложила. Не знает, что к чему… хоть бы раз спустилась в кассу – посмотрела, как люди с деньгами работают… а закладывает – будь здоров. Я с ней сколько раз разговаривал – бесполезно. Говорит – надо мной руководитель только Дайнеко. Нахер она мне нужна еще руководить ей. По-человечески не понимает, дрянь. Как в песне Меладзиной – «Она была актрисою с огромной красной писою…»

Саша засмеялся. Приколист этот Толян.

– Она год назад замуж вышла. И чего ей, скотине, не забеременеть. Плюс боров этот Качко: «Да, да, ресурсы нужны-перенужны».

– Вокруг одна ложь, – сказал Саша, – обманом взяла парня, у нее, когда она в бизнес к нам пришла, помнишь, какие сиськи были?

– Какие? – Толику нравилась эта тема.

– А никаких… Ей медведь в детстве хотел наступить на ухо, но промазал. И наступил на грудь.

Толик рассмеялся.

– Нет ни хера сисек, шаром покати… А сейчас? – продолжал Саша, – у нее практически третий размер… Это какой же отвратительный пуш-ап она носит! И компенсирует морально она это тем, что таких кренделей, как ты, закладывает. Королева сайта дабл-ю дабл-ю дабл-ю, сисек-точка-нет. Муж женился на том, чего нет, не было и не будет. Обманутый вкладчик. Как будет по-английски вата? Не помнишь?

– The yata… или нет – The WATA, – проникновенно выдохнул Фадеев.

– The wonder bra with a lot of WATA on the sukagirl. Заметно повеселело.

– Да… Как же в декрет отправить эту Нинку-щетинку… – настроение у Толика повышалось, – надо мужу позвонить… Типа алло, алло. Это Нинын муж? С работы звонят. Вы там собираетесь в декрет уходить? Женился – так давай, задвигай…

– А ты его видел? Я, по-моему, их видел в городе один раз… Мальчик-размазня… Он сам себе не задвинет, не то что кому-нибудь другому… Жертва передоза укропной воды…

Веселые, они зашли в буфет.

В буфете как всегда была очередь. От очереди отходили своего рода людские отростки. Была такая традиция – занимать очередь одному человеку, а остальные подходили потом. И стоя третьим или четвертым, ты мог стоять целый час, пропуская вперед людей. Традиция жутко не нравилась тем, кто стоял сзади, и яро поддерживалась теми, кто стоял впереди. Вот и сейчас приход Саши с Толяном ознаменовался недовольным, еле слышным, но слышным все-таки ропотом, – «Да сколько ж их на… достали вперед залезать… да сколько ж можно…»

Ресурсники уже были здесь. Вадик Лесной со своими напарниками Михой Максимовым и Валерой Корсуном, не стесняясь в выражениях, обсуждали недавний проигрыш городской футбольной команды. Стоящей впереди бухгалтерии и нервничающей сзади корпоративной братии волей-неволей приходилось слушать, какие наши футболисты пидоры и гандоны.

– Так, ну что у нас здесь? – обозначил свое присутствие Толик. Саша, молча, встал в конце отростка очереди, название которому «казначейство».

– Игнатьев, чего ты здесь стоишь? Я тебе очередь не занимала! – злющим взглядом в Саню впилась Анька Иртышева – казначейский специалист по банковским металлам.

Она сегодня занимала на всех очередь, и теперь, по-видимому, решила его выгнать. Это было не в первый и даже не во второй раз. Она лютой ненавистью ненавидела Игнатьева, больше, чем советские люди фашистов, чем кошки собак, чем мыши кошек. Ее ненависть была безгранична. Когда-то, много лет назад, между ними в банке был конфликт, никто уже не помнил, в чем он заключался. Но склочная по своей натуре Анька довела этот конфликт до абсурда. Везде и во всем она выступала против Игнатьева. Это был, наверное, своеобразный способ выделиться в толпе. По крайней мере, так это понимал Саша. Вот и сейчас она начинала представление. Все, впрочем, с удовольствием навострили уши.

– Ох и неравнодушна ты ко мне, Аня. Сразу заметила, что пришел. Может, хочешь чо? – Саша делал расслаблено-насмешливое лицо.

– В конец очереди становись! Для тебя не занимала! Иди в конец! – Иртышева заводилась.

– Как ты любишь это слово – «конец»! Тебе приятно его слышать? Приятно произносить? В конце концов, для женщины это логично. Подошла бы по-тихому, пригласила вечером к себе. Я бы подумал.

– Да ты… Жлобяра ты! – непонятно к чему сказала Анька.

– Ну почему же? Я бы к тебе бутылочку водочки взял, полпалочки колбаски… Больше я не съем…

В очереди засмеялись. Анька отвернулась, неслышно прошептав что-то. На сегодня хватит. Как она уже достала, эта Иртышева. Саша послал ее нахер. Мысленно.

– Слышь, Саня, Толян. Давайте завтра завалимся в кабак куда-нибудь. Посидим – побухаем. Давно не собирались, – предложил Максимов, – Как вы?

– Можно, – сказал Фадеев.

– Я не против, – Саша взял поднос, – завтра все решим.

Он взял винегрет и продвинулся к первым блюдам. Спросил, что есть в ассортименте. Кроме огромной емкости с рассольником, диетическим супом с лапшой, была еще маленькая кастрюлька с супом-кремом с печенью и сливками. Этот деликатес готовили для высшего руководства, но руководство, видать, налегало на что-то другое, и суп-крем выставили простым смертным. Саша взял тарелку с однородной зеленовато-бежевой густой массой. Это удовольствие подворачивается нечасто. А на второе – овощное рагу.

Сели за столик. Начали закусывать. Подсел эксперт по денежным рынкам Андрюха Ланских. Андрюха был очень молодым экспертом, но начитанным. Постоянно всем по электронной почте рассылал различные прогнозы по рынкам. Прогнозы эти, как и все прогнозы, сбывались далеко не всегда.

– Что думаешь по рублю, Андрей? Куда смотрят все светлые головы? – Саша не без удовольствия поглощал крем-суп.

– Рубль? Нефть на максимуме, все индикаторы смотрят наверх. Поступательное укрепление.

– А война?

– Какая война?

– Бля… ну какая? Такая! Грузины Осетию долбанут. И понесется. Ты же мониторишь эту фигню.

– Да там у них всегда напряженность. У каждого в руках пушка какая-нибудь. Был бы у тебя «калаш» там или «узи», так ты бы тоже постреливал потихоньку в сторону врага, – Ланских не знал с чего начать – с салата или рассольника.

– Зарубежные аналитики что-то говорят по этому поводу?

– По этому поводу эксперты даже не спрашивают – «Что такое Осетия?»

Дальше продолжать этот разговор не имело смысла. Толян Фадеев сразу заполнил паузу, показывая глазами на полногрудую деваху в очереди. Деваха источала молодость, сексуальность и призыв.

– Представь, подойти и спросить: «Девушка, вы не желаете получить главную роль в частном фильме «Уаилд пусиз»? – Толян смешивал рис и подливку.

– Или «Уэт корпоратив пусиз», – Ланских Деваха тоже впечатлила.

– Ты когда рубли вывезешь? – неожиданно спросил Саша.

– В понедельник. В четверг-пятницу на корсчете. А что?

– Да ничего.

Они уже заканчивали обедать, как мимо них прошла Иртышева. Если у ада есть исчадие, то оно сейчас горело в ее глазах.

– Что? Не подавился? – вопрос без ответа был обращен к Игнатьеву. Фадеев цыкнул в ее сторону зубом.

– Ну и уебище! Очень редкостная порода. Ты, Михалыч, как будто кинул ее с пятью, нет – с шестью детьми.

Саша развел бровями. Нечего сказать.

Выйдя из буфета, он предложил Толику прогуляться в обеденный перерыв.

– Я бы с удовольствием, но надо готовить рубли. Бумаг выше крыши.

Саша оделся и вышел из банка. Иногда, как сегодня, когда сделок было немного, он прогуливался вдоль берега. Заходил на небольшой, захламленный пластиковым «студенческим» мусором пляж. Стоял у воды и думал. Вот и сейчас, перейдя через дорогу, подошел к самой воде.

Он работал в этом банке почти с самого его основания, вот уже пятнадцать лет. Сколько же было всего за это время. И жестокие проигрыши, и триумфальные доходы. С приходом опыта он понял, что движения на рынке спрогнозировать практически невозможно. Рынок надо было чувствовать, как свой организм. Почему-то вспомнился девяносто восьмой год. Рублевый обвал. Он тогда внезапно почувствовал эту тревогу. Защемило, закололо душу. Он начал всматриваться в окружающий мир, искать знаки. Нужен был знак. И он его нашел. Возвращаясь в пятницу вечером домой, он у видел сидящего на бордюре алкоголика. Тот был сильно пьян и, положив руки на колени, низко, обездолено так, свесил вперед голову. Вдруг голова мужика вскинулась, и он сделал резкую попытку встать. Рывок – и алкаш уже стоял, осматриваясь мутным взглядом. Током ударила мысль – «Если сейчас уйдет, то все будет ок, а если упадет – жопа». Мужик сделал несколько абсолютно ровных медленных шагов. Ничего не слу… И тут мужичок дернул головой и резко, навзничь упал на асфальт, издав какой-то рык. Саша даже не стал провожать алкоголика-кудесника взглядом. Он уже твердо знал – надо резать «позы» и готовиться к худшему. А потом он стал героем. Он был один из тех немногих, кто неплохо заработал на «черном вторнике».

Людмила Дайнеко была тогда начальником отдела ценных бумаг, и он выручил ее, передав часть своего дохода. Она серьезно прокололась, и бог знает, какие ей грозили неприятности, но они все решили. Да, Людмила Николаевна совсем уже не та, что была раньше. Ну да ладно.

Его беспокоил этот утренний розовый пакетик. Что-то произойдет. Надо быть максимально осторожным. И внимательным. Со сделками вроде все нормально. Надо проверить все «хвосты».

Странная эта Иртышева. С чего же все началось? И чем закончится?

Саша посмотрел на прибитую водой к берегу грязную пластиковую бутылочку. Так, наверно, смотрит властелин мира на никчемную вещь. И вдруг молнией пронзила мысль: «А ведь годы-то идут. Надо выбиваться в руководители. Весь в долгах-кредитах, как в шелках. Надоело это все вошкание за копейки. Хотя, с другой стороны, отнюдь не за копейки. Да и в начальники выбиваться как? Левандоса куда-нибудь разве можно сдвинуть? А Дайнеко? За свое бы удержаться. Да, заменяешь Леванченко во время отпуска. Несколько раз был на совещаниях у Председателя. И что? Да ничего». В этих, не слишком веселых раздумьях, он повернулся и зашагал обратно, в «логово».

Дилерский зал встретил Игнатьева густым спертым воздухом. Потихоньку собирался после обеда народ. Максимов, придя, зачертыхался по этому поводу и сразу же открыл окно. Фадеев, сидевший по ходу исходящих из окна воздушных масс, и у которого от этих проветриваний «прихватывало» спину, был всегда и категорически против.

– Ну чего ты расхлебянил окно? Тебе, что, жарко? Только с улицы пришел, – с этими словами он глухо бухнул стеклопакетом. Скрипнула защелка, окно закрыто.

– Как же ты достал уже, – Максимов снова двинулся к окну, – сколько можно дышать говном этим? Выйди и погуляй где-нибудь.

– Меньше потей, Миха. И сам иди гуляй. А у меня дел до хера, – Толик тоже рванул в сторону окна.

– У нас действительно нечем дышать. Ну, давайте, хоть на пятнадцать минут откроем, – к дискуссии подключался Свистунов.

– Как вы меня заебали. Что ж вы за люди-то такие? – Фадеев не сдавал позиции, – вам воздуха мало, а мне здесь сидеть. Ты потом спину мне лечить будешь?

– Это ты нас всех достал. Сколько можно в этом «лайне» сидеть? На перерыве не открывали и сейчас тоже. Надо проветрить, – Валера Корсун тоже решил присоединиться к блокаде.

Фадеев выругался, схватил какие-то бумаги и вышел из зала.

Саша смотрел графики по курсам валют. Евро крепло по отношению к доллару. Поскольку рубль напрямую завязан на евро, он тоже потихоньку подрастал. Скоро должна открыться Америка. Нужно было подписать пару бумажек у Дайнеко. Саша поднялся и передал их на визу Леванченко. Тот сделал важное лицо, глянул на большой монитор спутникового телевидения, висевший на стене и транслирующий новости. Как-будто там был ответ.

Завизировал. Саша направился в приемную. Он прошел по коридору и приоткрыл дверь.

– Здравствуйте, девушка, – в маленькой приемной приятно пахло кофе.

– Здравствуйте, мужчина, – секретарь Дайнеко Инна устремила на него свой взгляд.

Инна была симпатичной, роста чуть выше среднего, двадцатичетырехлетней дивчиной, олицетворявшей, по мнению Саши, современность и прогресс.

Всегда модно одетая, с идеальным маникюром, уделяла внимание деталям, браслеткам, часам, другим приятным мелочам, которые выделяли ее из толпы. Острая на язык, без капли стеснения, она всегда была «на волне». И знала, чего хотела. Инна нравилась Игнатьеву.

– Ну как тут у вас дела? – он сел на приставной стул рядом со столом.

– Да так, то то, то сё, – протянула Инна, – хороших людей мало заходит, и те не все пользуются дезодорантами.

– В смысле?

– Да мне тут такой «лаванды» нанесут… и сидят здесь, уходить не хотят. Саша поежился. Вроде у него с этим все в порядке. Инна улыбнулась.

– С твоим Хьюго Боссом, Саша, все чик-пик.

– Как настроение у… – Саня глазами показал на дверь кабинета зампреда, – сегодня с утра было не очень.

– А когда оно было очень?

– Ну, когда-то было, поверь мне.

– То кофе горький, то чай горький… сегодня горький день, – Инна наклонилась чуть ближе к Саше, – говорит недавно: «Почему кофе такой горький?»… ну какой может быть кофе, если в него сахар не ложить?

– Не класть.

– Ну не класть… или не ложить… Ладно тебе… Или чай зеленый… Он когда остынет, то горчит.

– А ты не пробовала Дайнечке сахар предложить? Нате, мол, сахарку, Людмила Разлюдмиловна… без кофе. Он точно не горчит. Пару ложек – и Максим Горький превращается в Иосифа Сладкого.

Инна улыбалась. Саша в который раз подумал, что нехило бы было «закрутить» с ней.

– А, шутник, зачем пришел вообще?..

– Да на тебя посмотреть. Уж очень хороша собой, ты, девица. Ну и пару, вот, бумажек подписать…

– Срочно?

– Да нет.

– Может, кофейку сделать? – в глазах Инны мелькнул огонек.

– Да нет, спасибо. Тут нормально не попьешь. Беготня одна. В другом месте надо пить. Организуем? – Саша хитро улыбался.

– Не против.

Тут в приемную зашел Фадеев. С целой пачкой бумаг.

– Инночка, я прошу тебя, срочно вот это все нужно подписать, – и он демонстративно сделал жалобное лицо.

– Зайди через пятнадцать минут – будет подписано, – и голос, и лицо Инны стали равнодушно-строгими.

– Мне очень нужно сейчас… Прошу тебя.

– Ты видишь – она разговаривает. Как я подпишу? – Инна ткнула палец в телефон. Горевшая там красным огоньком кнопка через мгновение погасла.

– О, уже нет… Ну пожалуйста, – Фадеев вытащил из кармана брюк завернутый в прозрачную этикетку розовый леденец в форме дольки.

– Это тебе… элитный грейпфрут, – он положил его на край стола и снова скривил жалобное лицо.

– Он у тебя в кармане ни к чему не прилипал? – Инна встала и с раздраженным видом протянула руку, – к мандаринкам твоим?… Ладно, давай свои бумажки.

В облегающих черных джинсах ее задница выглядела очень эффектно. Саша глотнул слюну. Фадеев смотрел туда же. Инна чуть приоткрыла дверь Дайнеко, глянула туда, потом как кошка проскользнула внутрь.

– Невесте графа де ля Ферр всего шестнадцать лет, – тихо запел Фадеев песню из «Трех мушкетеров», – но никого в Провансе нет, кто б делал так минет… – с хитрой улыбкой смотрел на Саню.

«Всё-то ты пасешь», – подумал Игнатьев, усмехаясь в ответ.

– Большой ты придумщик, Толя.

Прошло минут пять, и Инна вышла. Отдала Саше его бумаги, Фадееву – его. Тот сразу стал проверять подписи. На двух листах подписи не было.

Пропустила.

– Инн, тут на двух листах забыли… Зайди еще раз… Надо прямо сейчас… Ради элитного этого…

– Как ты меня уже достал… В следующий раз будешь на каждый подписной лист клеить бумажку, чтоб она видела… – Инна схватила листы и снова зашла к Дайнеко.

– Тут каждый день столько подписывать, что никаких бумажек не хватит, – пробубнил Фадеев.

– Сколько вывозишь? – спросил Саша Толика, пока они ждали Инну.

– Сорок один лимон. С копейками.

– На пьянку пойдешь?

– Думаю – да. А хули – надо расслабиться. Попьем, посмеемся. А ты?

– Не знаю. Посмотрим. А кто еще будет? Не говорили?

– Да практически все. Даже Левандос собирается.

Инна вышла, отдала Толяну бумаги. Он рассыпался в благодарностях и выскочил из приемной. Саша, хитро улыбаясь, подмигнул красавице-секретарю зампредправления. Уходить не хотелось. Но уже пора. Инна взяла оставленный Фадеевым леденец и через плечо наотмашь бросила вглубь узенькой приемной. Там, возле тумбочки, на которой возвышался мощный копир, стояла урна. Конфетка, описав дугу, ударилась о тумбочку и попала прямо в нее. Блестящий бросок.

– Такой вот элитный грейпфрут… – Инна игриво улыбалась.

Саша сделал прощальное движение ладонью и вышел из приемной. В голове крутились мысли одного направления – даст секретарша или не даст. Если даст, то что потом? Если не даст, то почему? И нужно ли это? А что, разнообразие в жизни все-таки. Скорее всего, что даст. Служебный роман.

Нет, это корпоративный роман. С вытекающими. Точно даст. С этими мыслями Саша решил отлить. И со свернутыми в трубочку бумагами вальяжно зашагал в туалет.

Путь в туалет лежал через приемную Председателя Правления. С одной стороны были два кабинета первого и генерального заместителей, а с другой стороны, между столов секретарей и помощников вели наверх несколько ступеней в кабинет Самого. Секретари были все как на подбор модели. Одна другой краше. И все с жеманными голосами роботов. Всех «роботов» нужно было обязательно поздравлять с днями рождений, праздниками, улыбаться и говорить комплименты. Иначе неожиданно, именно неожиданно могли начаться проблемы. С подписью документов и вообще. Саше проблемы были не нужны. Он сделал соответствующее лицо и как можно быстрее пересек предбанник банковского топменеджмента. Роботы не обратили на него внимания. И хорошо.

Вернувшись на свое место, Саша опять погрузился в курсовую болтанку. Пока его не было, Игорь «подхватил» пару его сделок. Они знали друг друга много лет, бывали в разных дилерских передрягах и, естественно, доверяли один другому.

– Потребительское доверие по Европе растет, розничные продажи тоже. Евро, вон, смотри, больше полфигуры за сегодня вверх пропахало, – Доценко курсором скакал по экрану монитора.

– Да, с таким ходом, наверное, очереди за «мерседесами» у них выстроились.

– Завтра по Америке Non farm pay roll[10] посмотрим, какой будет.

– Да чо там смотреть на эти америкосовские индексы. От них все меньше толку. Ну, повысятся. А евро все равно наверх прет. Логика перестала быть видна. Все херня. Рубль, рубль меня волнует. К чему его подвязывать?

– Да что ты заладил со своим рублем. Все будет хокей.

– Он такой же твой, как и мой, – Саша поморщился, – очень долго все по накатанной идет.

– По Осетии я смотрел… Там это шатание уже давно.

– Когда последнее обострение у них было? В прошлом ноябре. Но вяло. Практически все на словах. Без артобстрелов. Россияне все больше подключаются в разборы. Кто-то из них должен психануть.

– Ну и когда ты прогнозируешь эти психи?

– Не знаю. К первому апреля, может.

– На день смеха? Да перестань.

– Посмотрим. Кстати, когда учетная ставка по Европе? В четверг, на следующей неделе.

– А какие прогнозы?

– Ну, еще рановато. А так пишут – без изменений.

Они замолчали. Кирьян заносил сделки в систему. Дилерский зал был наполнен монотонным галдением. На мониторе в центре зала российский президент осматривал какой-то завод. Потом крупным планом что-то говорил. Звук был отключен. Саша вдруг вскинулся.

– Где пульт? Сделайте звук! Что он говорит?

Пульт был у Кирьяна. Пока он его доставал, сюжет закончился.

– Всегда так! Когда надо – пульта нет, звука нет на!.. Надо, бля, было аквариум вместо него повесить, с рыбами, – Саша был раздражен, – вот о чем он говорил?

– Он как всегда был краток, – констатировал Кирьян. Он все-таки включил звук на мониторе.

– Пацаны! Серый! – это был голос Фадеева, – ну какого вы включили звук на этом телевизоре. И без него вот такая голова.

– Шо ты хочешь? – повысил голос Кирьян, – нам нужны новости. Но-во-сти!!! По твоей любимой России.

Толик хотел что-то сказать, но издал только какой-то мычащий звук, махнул рукой и отвернулся. Тут ни с того, ни с сего вскочил и заорал Вадик Лесной:

– Олька, сука, пиздюлина! До сих пор деньги не отправила на СевПром. Я людям пообещал пораньше. И ее просил. Ща трубку не берет. Падлааааа!!! – он схватил телефонную трубку. – Где ты, ску-ууу-ка?!!

Весь зал взорвался дружным хохотом. С Вадиком такое бывало. Он опомнился после всплеска эмоций и теперь как бы оправдывался.

– Ну, действительно, я с людьми по таким ставкам работаю, что надо, чтобы все хорошо и быстро. Ну, где деньги?

Оля, сотрудница бэк-офиса по платежам ресурсников, вообще-то, честно говоря, деньги проплачивала либо не туда, либо не ту сумму, которую нужно, либо что-то забывала, чем периодически «доводила» Вадика. Но Оля, несмотря на все свои, порой очень болезненные для Лесного ошибки, как непотопляемый корабль продолжала уже много лет плыть по течению без всякой боязни быть наказанной – уволенной. У нее были родственники там, где надо.

На лице Леса, так его еще называли, выступили красные пятна. Видать, он «принял». Максимов, лучший его партнер и по работе, и по бутылке, дергал его за рукав. Сейчас всеобщее внимание было совсем ни к чему. С другой стороны Вадика дергал за рукав Валера Корсун. Казалось, что Лесного трясет в конвульсиях.

– Сядь, сядь и закройся, – хрипло бубнил ему Максимов.

– Шо ты дергаешь меня, – вдруг Лесной неожиданно обратил свой гнев на Корсуна, – козел дурной.

– Сам козел дурной, – Корсун отодвинулся.

– Закройся, я тебе говорю, – Максимов повысил голос, – Воды, бля, попей.

– Ты тоже козел дурной, – натужно протянул ему Вадик и сел.

Работа вернулась в прежнее русло. Торговля на сегодня была закончена. Саша проверил сделки в системе. Все нормально. Вроде бы. Скоро шесть часов – и домой. Опять подумалось об Инке. Да, хороша сучка.

Сообщением пикнул мобильный телефон. Снова приглашают на турнир по покеру. На сегодня Саня – пас.

Сзади, за перегородкой послышались отрывки разговора Левандоса и Иртышевой, зачем-то подошедшей к нему. Голос Леванченко был расслаблен. Ему надоело читать журнал, и интернет надоел, а уж как окружающие ему надоели, можно было только догадываться. Покривляться в разговоре с Иртышевой было чем-то типа развлечения.

– Ну, так ты идешь с нами бухать? Или оторвешься от коллектива? – слова Леванченко были с каким-то налетом насмешливости.

– Да я бы пошла, но от одной морды, всем известной, уже тошнит… – цедила Анька.

Саша понял, о чьей морде идет разговор. Вдруг внутри закипела злость, до боли захотелось встать и как можно грязнее оскорбить Иртышеву. Он почувствовал, как краснеет.

– Тошнота никого не останавливает на отдыхе. В крайнем случае, вырвешь. – Андрей Алексеевич играл словами.

– Да, прямо Сашечке на колени.

Саша вскинулся и, развернувшись сразу, встретился со злобными глазами Иртышевой.

– Закрой, Иртышева, свой грязный рот, – его голос зазвучал как-то по-особенному зловеще.

– Пошел на хер, Игнатьев, – звонко ответила Аня и показала ему средний палец правой руки.

– Так, всё! Иди, Аня, и думай о завтрашнем вечере, – c хитрой улыбкой Левандос заканчивал разговор, готовый перерасти в потасовку.

– Скотина… – прошипел Саня и отвернулся. В спину ударил еле уловимый ответ: «Козел…»

Саша сел. Нервно заводил курсором по монитору. Бесцельно. Ну не сука, а?!!

– Когда она от тебя уже отстанет? – Игорь в который раз задавал этот вопрос без ответа.

– Я тоже об этом думаю, – Саша шарил глазами по монитору, – начинает доставать уже.

Замолчали. Надо поостыть. На мониторе скачут цифры. Вообще-то это опасная игра. Двоюродный брат Иртышевой был заместителем председателя правления по корпоративным делам. Как и любой руководитель высшего звена, он родственников не сильно жаловал, но Иртышева во всех своих разговорах обязательно указывала вскользь или напрямую на высокое родство. Давала понять. Впрочем, родство сыграло-таки однажды свое лидер-соло. Иртышева изначально появилась в головном офисе в управлении корреспондентских отношений. Трифонова Антонина, начальница управления и по совместительству большая подруга Дайнечки, перетащила Иртышеву из бизнеса кредитных карт, где сама когда-то работала. Трифонова Антонина Федоровна, по кличке «Федя» – это вообще отдельная «песня». Приятная в общении, одинокая сорокавосьмилетняя женщина работала себе, работала, достижениями не блистала, и вдруг победила в серьезнейшем конкурсе на вакантное место начальника департамента коротношений казначейства.

Неожиданный и непонятный взлет Антонины Федоровны вскоре был понят и адекватно оценен. Федя не знала ни один иностранный язык, как того требовали условия конкурса, плохо знала как украинский, так и русский, совершенно не разбиралась в структурах счетов, не знала нормативную базу, не представляла себе, что такое деловая переписка, не дружила с компьютером и программным обеспечением. Главным было другое – она дружила с Дайнеко. Всегда готовая часами и любое время болтать по телефону, обсуждать шмотки из каталогов, просто быть рядом, украшая интерьер, Трифонова была настоящей находкой для Дайнеко, которая обладала довольно скверным характером и подруг, как таковых, почти не имела. Она могла позвонить Феде в двенадцать часов ночи по поводу «Спишь?» и проговорить час-полтора, пока спать самой не захочется. А как захотелось – так и до свидания… «Тоня, все будет хорошо. У тебя департамент, все сделают. Да и мы поможем», – эти слова Людмилы Николаевны враз открыли радужные перспективы. И работа пошла. Но пошла она своей неповторимой, очень своеобразной кривой походкой. Федя после назначения приглашала в управление разных специалистов и неспециалистов, а когда, после долгих уговоров, они соглашались и начинали работать, вдруг решала, что они ее подсиживают. И с помощью Дайнеко, с шумом, треском и скандалом их выгоняла. Эта участь постигла и Иртышеву. «Аня очень активная, коммуникабельная девочка, общаться умеет…» – говорила Федя Дайнеко, и та дала согласие на переход Аньки из карточного бизнеса. Анька перешла и начала активно развиваться, показывать себя, так сказать, со всех сторон. Но большая любовь быстро переросла в такую же большую ненависть. Говорили, что Трифонова ходила к гадалке, и та, с присущим таким людям пафосом, сказала, что стоит у нее на дороге ведьма молодая, черная. Убирать ее надо. Анька визуально подходила под гадалкино описание. Разговор с Дайнеко поставил точки над «I». Стали Иртышеву убирать, убирать жестко и несправедливо. Впрочем, как и всех. Но она-таки достучалась до сердца брата-зампреда, которое в то время было занято выбором спортивного «Мерседеса». В тяжких раздумьях, какой же выбрать объем двигателя – шесть или восемь литров, он позвонил Дайнеко.

Смысл беседы был прост – девочка будет работать, причем ее надо перевести от этой вашей, как ее, бабуленции Трифоновой-перетрифоновой. Куда? Что за вопрос – надо перевести на нормальное место, чтоб деньги нормальные были. И все. Так Иртышева стала заниматься золотом.

Саша оторвался от дум и глянул по сторонам. Взгляд упал на Фадеева, тот с раздражением рвал какие-то бумаги. Он тоже был своеобразной жертвой мадам Трифоновой. Она пригласила его как юриста, возглавить отдел по работе с банками-нерезидентами. Почему как юриста? А все потому, что работать с договорами, заниматься анализом нормативной базы, деловой перепиской было некому. Вернее этим заниматься никто не хотел. Должности юриста не было, и он пошел начальником отдела. Активно включившись в работу по нескольким важнейшим проектам и доведя их до какого-то логического конца, он буквально спас и Трифонову, и Дайнеко от гнева Председателя, поскольку одна была только что назначенным «молодым» зампредом, а другая «еще более молодой» начальницей департамента, и с обеих, как с «молодых», был спрос особый и пристальный. Умеющий играть словами и заплетавший их в сложные двусмысленные связки, Толян писал письма и договора не только всему казначейству, но и бухгалтерии, и корпоративщикам. Дайнеко была от него без ума. Просто молодец. Но в жизни всегда есть место гадости. Антонина Федоровна начала ездить по югам, а Фадеева оставлять исполняющим обязанности. Толя начал входить в курс и вкус. Все у него получалось. Гадалка, соответственно, при очередном визите нагадала, что стоит на пути мужик хитрый, черный да матерый. И пришлось Толе туго. Стало руководство его дрючить по малейшему поводу.

Не сделал – плохо, сделал – еще хуже. Осталось решение за Людмилой Николаевной. Но Дайнеко в этот раз, видимо, решила по-другому. Кто же будет всему бизнесу писать договора, письма, решать вопросы с юрдепартаментом? Кто будет за пару часов составлять документы, которые другие ваяли неделями? Кто? Нет у Трифоновой ответа. Решили поступить иначе. Женщину – начальника отдела операций с наличностью, которую Дайнеко не сильно жаловала, начали выдавливать. А Фадееву, приготовившемуся к самому худшему, после того как вызвали вечером на ковер и пропесочили по пустячному поводу, предложили место начальника отдела – дилера по наличной иностранной валюте. Это было царское предложение, открывающее дорогу Толяну в ряды банковской элиты, сулившее к ежемесячной зарплате ежемесячную же премию. С условием. Это было подчеркнуто наманикюренным Дайнекиным пальчиком особо. Все договора, все письма и остальная бумажная ботва остаются за ним. Фадеев, не долго думая, согласился. Бывшая начальница отдела проходила с красными от слез глазами два месяца. Билась как рыба об лед. Потом тихо собрала вещи и ушла. Вот так. А Фадеев на следующий день начал борьбу за выживание в суровом дилерском коллективе. И ведет ее, кстати, до сих пор.

Сашины раздумья перервал голос Игоря:

– Москвичи аналитику прислали. Там и рубль твой. Читать будешь?

– Наш, Гарри, это рубль – наш. И твой тоже. На «мыло» перебрось.

Читать эту всю аналитическую лабуду не очень хотелось, но он все-таки глянул краем глаза. На «свой» рубль. Укрепление, причем по всем фронтам. Дальше неинтересно.

Ну, вот и время. Народ потихоньку начинает собираться. Сухие рукопожатия. Саша распрощался со всеми и вышел в коридор. Ему навстречу шла Инна.

– Пока, красавица. Или подвезти? – Саша приостановился.

– Поезжай сам. Я еще не скоро, – она улыбалась.

– Ну, тогда пока.

Он подмигнул ей, развернулся и пошел на выход. Еще один рабочий день подошел к концу. Ну и хрен с ним.

– Лена! Сделай мне кофе! – Эдуард Маркович Лоскин, руководитель бизнеса по работе со стратегическими промышленными предприятиями, отпустил кнопку спикерфона и глянул в окно.