О чем молчат мужчины… когда ты рядом Перес Армандо
Тот фыркает и прижимается к моей груди.
Какие, однако, умные эти хорьки.
– Мне кажется, что он не хочет возвращаться к тебе, – говорю я ей, поглаживая зверька. – Видать, ты в чем-то перед ним провинилась.
– Не говори глупости, Лаки меня обожает.
– Ну естественно! Думаю, именно поэтому он от тебя и сбежал.
– Он просто испугался. На нас чуть не наехал велосипедист, я, чтобы не упасть, выпустила его из рук, и он оказался на земле один среди шума и света… Ну же, отдай мне его! – Она опять протягивает руку, но уже не так требовательно.
Хорек тянет к ней светло-коричневую мордочку и обнюхивает ее белые пальцы.
Красивые пальцы, оцениваю я машинально. Еще бы только она не грызла ногти.
Некоторое время мы так и стоим: она с протянутой рукой, я, замерев, в шаге от нее, и зверек, словно мостик между нами. Скульптурная группа: подозрительная парочка с хорьком.
Она опять тянется к зверьку, но тот отворачивается и прижимается ко мне.
– Я бы хотел отдать его тебе, – отвечаю я, стараясь, чтобы до нее дошел второй смысл моих слов. – Но сомневаюсь, что он согласен. К тому же как я могу быть уверен, что он действительно твой?
– А с какой стати, по-твоему, я должна была гоняться за чьим-то хорьком?
– Не знаю. Может быть, ты его украла. Может быть, существует черный рынок хорьков. – Ситуация начинает забавлять меня.
– Ты что, пьяный, что ли?
– А вдруг это дикий хорек, а ты собираешься его посадить в клетку? – продолжаю я. – Или хочешь кастрировать его, как своего жениха.
– Переходим на личные оскорбления, да? – Она с ненавистью смотрит на меня.
Проводит рукой по лицу, опирается спиной на перила моста и откидывается назад так резко, что я пугаюсь: так и в канал свалиться можно!
– Нет, это уже чересчур, – выдыхает она. – Сегодня был такой дерьмовый день, не хватало только тебя.
– Зато мне тебя, наоборот, было предостаточно.
– Ну и как тебя угораздило устроить бег наперегонки с хорьком вдоль канала в два часа ночи? – спрашиваю я ее после короткой паузы.
Я тоже прислоняюсь к перилам рядом с ней. Хорек забрался мне под пиджак и, чувствуя себя в безопасности, подозреваю, собирается заснуть.
– Ну и как тебя угораздило устроить бег наперегонки с хорьком вдоль канала в два часа ночи? – спрашиваю я ее после короткой паузы.
– Я была в магазине… У меня магазин здесь, неподалеку, – начинает она, словно собираясь освободиться от какого-то груза.
Я не говорю ей, что мне это известно, сейчас это неважно.
– Я решила переночевать там, потому что Альберто… Мой жених не захотел, чтобы Лаки оставался в доме после того, что он там натворил.
– Подхватил дизентерию и обделался? – позволяю я себе пошутить.
– Ты еще и ветеринар? Только не отвечай, я не хочу этого знать. Нет, он не обделался. Он сбросил на пол лошадь.
– Сбросил лошадь?! В таком случае ты должна звать его не Лаки, а Мачисте[10], – комментирую я. – Я и не знал, что ты живешь на ферме.
– Троянского коня. Деревянную статуэтку, – объясняет она тоном, каким разговаривают со слабоумными. – Альберто несколько месяцев клеил его из мельчайших деталей. Это была работа, требующая точности и больших усилий.
– Представляю себе. Главное, очень нужная.
– Можно подумать, что твои скульптуры очень нужные, – вскидывается Ева.
– Не вопи, хорька напугаешь, – говорю я с укором.
И воображаю себе эту фантастическую сцену: жениха, который проводит воскресенья, клея коня из деревяшек; бабу с приветом, которая с восхищением наблюдает за этим, и зверька, устроившего погром.
– Стало быть, Лаки выразил свое критическое отношение к троянскому коню, разнеся его в щепки, в ответ Альберто попытался порвать на куски Лаки, а ты решила спасти его и отнесла в безопасное место, в свой магазин, – резюмирую я. – Но уснуть так и не смогла и вышла прогуляться, чтобы проветрить мозги, забыв опустить рольставни. Погруженная в мысли, ты не услышала звонков велосипедиста и едва не угодила под колесо, Лаки этим воспользовался и удрал ко мне.
– Он бежал вовсе не к тебе, он просто убежал, и все, – уточняет Ева. – А откуда ты знаешь, что я не опустила рольставни? – спрашивает она, с подозрением глядя на меня.
– А зачем их было опускать, если ты собиралась скоро вернуться? – уклонился я от прямого ответа, довольный тем, что нашел разгадку тайны магазина с незащищенной витриной. – Скажи мне лучше: допустим, я верну тебе хорька, как ты с ним поступишь? Куда ты его денешь? Или бросишь из-за него жениха?
– Не строй из себя идиота.
– Тебе надо было посоветоваться с ним, прежде чем покупать хорька. Это все-таки не золотая рыбка, это зверек, ко многому обязывающий.
– Я его не покупала.
– Ага, значит, я угадал, ты его украла!
– Ну конечно! При всех тех неприятностях, которых у меня полным-полно, мне только и остается, что красть хорьков! Это хорек Магды, младшей сестры Альберто. Альберто подарил его на ее день рождения.
– А до той позже дошло, что он не плюшевая игрушка…
– Да, – кивает Ева. – К тому же она получила университетскую стипендию и в сентябре уезжает в Чили. Не брать же ей его с собой.
– А почему бы не взять? Возможно, там его готовят лучше. Хорек отварной по-чилийски! Звучит аппетитно.
– Какой ты противный! – говорит она, однако без эмоций.
Ее невидящий взор уставлен на брусчатку, она выглядит безмерно усталой. Если я немедленно не вытащу ее из этого состояния, она расплачется. А я не выношу плачущих женщин, никогда не знал, что с ними делать.
Ее невидящий взор уставлен на брусчатку, она выглядит безмерно усталой. Если я немедленно не вытащу ее из этого состояния, она расплачется. А я не выношу плачущих женщин, никогда не знал, что с ними делать. Их плач гасит любое сексуальное желание. А, должен признаться, когда я увидел ее бегущей, оно у меня возникло, и я не намерен расставаться с таким приятным ощущением.
– На тебя жалко смотреть, – говорю я. – До чего ты себя довела: вид побитый, волосы грязные, о туфлях и не говорю, бросила дома разъяренного жениха, а сама бегаешь глубокой ночью за хорьком, в то время как витрина твоего магазина ничем не защищена и этим могут воспользоваться воры…
Она резко поднимает голову:
– Воры? Какие воры? Ты проходил мимо магазина и кого-то видел?
– Нет, но, поскольку ты не опустила ставни, это лишь вопрос времени.
Ева бросает взгляд мне за плечо в направлении магазина. Я понимаю, что ей хочется прямо сейчас бежать проверить, что с ним. Она смотрит на заснувшего хорька, потом на меня.
– Послушай, ты не мог бы…
Я жду продолжения. Она молчит.
– …подержать немного хорька, пока ты сбегаешь проверить, все ли в порядке? – завершаю я фразу за нее. – Конечно, мог бы.
Ее лицо озаряется мгновенным облегчением.
– Но я не уверен, хочу ли я это.
Свет гаснет. Укол сожаления. Но я уже решил, чего я от нее хочу, и знаю, как этого добиться.
– Сделаем так: ты иди, а когда все проверишь, вернешься сюда, – продолжаю я. – И, быть может, найдешь меня здесь. Если же я почувствую, что устал ждать, оставлю хорька здесь. Попрошу его подождать тебя, а сам уйду, хорошо?
– Какой же ты засранец! Ладно, отдай мне Лаки и проваливай спать. Не понимаю, почему ты торчишь тут, болтая без умолку, если держишься из последних сил.
Я не произнес вслух ни одного слова, но ее тело читает мои мысли. Мы оба вибрируем, как натянутая струна, тронутая слайдом в нужный момент. Но я ни за что не признаюсь ей в этом.
– Я просто не могу не помочь барышне, находящейся в затруднительном положении.
– А с чего ты взял, что мне помог? Ты сделал мне только хуже.
– Разве не я поймал хорька? А ты даже не оценила мою молниеносную реакцию.
– Воображаю, как ты тренируешь ее, целыми днями дергая ручки игральных автоматов. Когда тебя не посещает муза, разумеется.
– Я предпочитаю домино, – бросаю в ответ.
На Кубе домино – практически национальный вид спорта, но этого она, конечно, не может знать и смотрит на меня с удивлением.
Она стоит так близко, что я ощущаю ее легкий запах, сладкий и экзотичный. Наверное, так пахнут ее волосы. Она намного ниже меня, и если сделает еще полшага вперед, ее кудри коснутся моего подбородка.
– Доми… Какое мне до этого дело! – восклицает она, сердясь на себя за то, что дала втянуть себя в разговор. – Меня совсем не интересует, чем ты занимаешься целыми днями, пусть даже считаешь узелки в ковре. – Она отталкивается от перил и наклоняется ко мне, ее лицо на расстоянии ладони от моего. – Я не знаю, в какую игру ты играешь, но у меня на дурацкие забавы нет времени. Верни мне хорька, возвращайся туда, откуда пришел, а я пойду и займусь своими проблемами.
Она стоит так близко, что я ощущаю ее легкий запах, сладкий и экзотичный. Наверное, так пахнут ее волосы. Она намного ниже меня, и если сделает еще полшага вперед, ее кудри коснутся моего подбородка. Я ощущаю тепло, исходящее от ее разгоряченного тела. Если бы у меня была свободна хотя бы одна рука, я с удовольствием взял бы конец этого ее ужасного шарфа и стал бы медленно разматывать его, как обертку конфеты, слегка прикасаясь пальцем, а потом и губами к ее коже, по мере того как она распахивалась бы навстречу мне.
Поднимаю взгляд на ее губы, сжатые в гримаске негодования, и представляю себе, как они смягчаются и поддаются моим, как открываю их, нежно разжимая языком, как исследую каждый их миллиметр. Смотрю в ее глаза и вижу в них растерянность. Я не произнес вслух ни одного слова, но ее тело читает мои мысли. Мы оба вибрируем, как натянутая струна, тронутая слайдом в нужный момент. Но я ни за что не признаюсь ей в этом. Мне не хочется, чтобы она убежала от меня.
– А знаешь, я мог бы помочь тебе, – говорю я тихо, стараясь придать голосу гипнотическую интонацию. – Я мог бы взять Лаки к себе, кормить его, ухаживать за ним. А ты могла бы навещать его, когда тебе захочется, и не волновалась бы за его судьбу. Таким образом, эта твоя проблема решилась бы. Ты была бы спокойна и свободна…
Мое предложение звучит заманчиво. Чуть помедлив, она согласно кивает.
– Это было бы… было бы очень любезно с твоей стороны, – бормочет она.
Она стоит так близко, что я ощущаю ее легкий запах, сладкий и экзотичный. Наверное, так пахнут ее волосы. Она намного ниже меня, и если сделает еще полшага вперед, ее кудри коснутся моего подбородка.
Выдерживает мой пристальный взгляд и сама с неожиданным интересом глядит на меня. Я осознаю, что впервые с тех пор, как я ее встретил, она полностью сфокусировалась на мне, воспринимая меня как равного ей, а не как помеху на ее пути. Мне передается ее внутреннее напряжение, и это потрясает меня. Едва заметно она склоняется ко мне. Я ободряюще улыбаюсь ей, и ее губы расплываются в ответной улыбке. Это похоже на танец, танец неподвижных фигур, и у меня закрадывается подозрение, что передо мной танцовщица, которую нельзя недооценить.
– Но, разумеется, – продолжаю я, – есть одно условие. Всего одно, маленькое условие.
– И… какое?..
– Ты позируешь мне.
Едва эти слова срываются с моих губ, как я ругаю себя за их поспешность и категоричность. Мое желание выдало меня. Я действительно хочу, чтобы она мне позировала. Я должен уловить эту странную грацию ее движений, я догадываюсь, что здесь ключ к тому, чтобы выпустить на волю мое вдохновение.
И я хочу ее. В этот момент я отчаянно хочу ее. Хочу оказаться между колен Евы, распростертой подо мной на моем диване, и слышать ее стоны и мольбы.
Тебе придется поискать другое лицо.
О том, чтобы я позировала тебе, не может быть и речи.
К сожалению, ситуация не такова. Я стою на мосту с хорьком в обнимку и вижу, как ее лицо наливается гневом.
– Позировать тебе?! Ты совсем с ума сошел?
Чары спали. Она отступает назад. Она даже скрещивает руки на груди. Закрывается, как ежик, черт побери!
– Нет, я абсолютно в своем уме. Это моя работа, я художник, – отвечаю я спокойным тоном профессионала, пытаясь вернуть себе выигрышную позицию. – Мне доставило бы большое удовольствие сделать несколько набросков с тебя, ты прекрасный типаж. Я не собираюсь требовать от тебя ничего другого, не беспокойся. – На моих губах легкая усмешка, которая всегда годится для того, чтобы пощекотать женскую гордость. – Или ты чего-то боишься?
– Ничего я не боюсь! – отрезает она, не задумываясь, выпуская иголки. – Просто это кажется абсурдным, вот и все. Тебе что, не хватает моделей? – Она умело копирует мою усмешку. – Почему именно я?
– У тебя подходящие черты лица для одного моего проекта.
– Тебе придется поискать другое лицо. О том, чтобы я позировала тебе, не может быть и речи.
– Жаль. – Я вытаскиваю из-под пиджака хорька, который начинает вырываться из рук, явно недовольный тем, что его так грубо потревожили, и делаю вид, что собираюсь посадить его на перила моста. – В таком случае я оставляю его здесь.
– Нет! – Она тянет ко мне руку, понимая, что, если я освобожу Лаки, ей никогда не поймать его. – Не делай этого, дай его мне.
– Я ничего не делаю. Я просто его отпускаю. Не исключаю, что он побежит к тебе, хотя не поклялся бы в этом.
– Отдай мне его.
– Попроси об этом как-нибудь иначе, – улыбаюсь я.
– Что?
– Ничего. Сейчас я спокойно объясню тебе, как обстоят дела. Или ты соглашаешься позировать мне один вечер в неделю в течение шести недель, или я отпускаю этого симпатичного зверька на волю и делаю тебе ручкой. Выбор за тобой, Ева.
Я впервые произношу ее имя. Имена имеют власть над нами, в них заключены наши судьбы, и ими надо правильно пользоваться.
И в то время, как эти три буквы библейским эхом вибрируют на моих губах, у меня появляется уверенность в том, что я одержал верх.
Я подбираю хорька и смотрю на Еву с довольством завоевателя, созерцающего новую рабыню. Плененную, но еще не укрощенную. Это всего лишь вопрос времени.
Она делает попытку опровергнуть это и едва не застает меня врасплох. Неожиданно для меня она бросается вперед и пытается схватить Лаки. Я успеваю отскочить в самый последний момент. Перепуганный зверек извивается, стремясь освободиться, я снова прижимаю его к груди, чтобы успокоить, не спуская с нее глаз. Она задыхается от гнева. А я начинаю чувствовать, что с меня хватит, мне уже достаточно этой мелодрамы.
– Я из тех, кто не очень терпелив, Ева, – предупреждаю я ее. – Поэтому считаю до пяти. Раз…
– Не понимаю, зачем тебе нужна именно я…
– …два…
– Кругом полным-полно моделей, ты можешь иметь их дюжинами.
– …три…
– А ты не хочешь попросить позировать Мануэлу?
– …четыре…
– И потом… я не смогу долго сидеть в одной позе!
– …и… – Я ставлю хорька на парапет и собираюсь отпустить его.
К черту, пусть бежит куда хочет. Не торчать же мне здесь всю ночь с этой… у которой с головой не все в порядке.
– Нет! Стой!
Я смотрю на нее.
Она согласно кивает:
– Хорошо… Ладно… Только не отпускай его. Я буду тебе позировать.
– Один вечер в неделю, в течение шести недель?
– Один вечер в неделю, в течение шести недель.
Я подбираю хорька и смотрю на Еву с довольством завоевателя, созерцающего новую рабыню. Плененную, но еще не укрощенную.
Ты позируешь мне.
Едва эти слова срываются с моих губ, как я ругаю себя за их поспешность и категоричность.
Мое желание выдало меня.
Это всего лишь вопрос времени.
– Очень хорошо, моя дорогая. – Я поворачиваюсь в ту сторону, откуда пришел, и делаю ей знак следовать за мной. – Сейчас мы пойдем и опустим ставни твоего магазина, а потом ты проводишь меня в одно из открытых к этому часу заведений.
– Какое еще заведение? Что мы там будем делать?
– Неужели ты думаешь, что я поверю тебе на слово? – усмехаюсь я. – Нет, нынче словам грош цена. Мы заключим письменный договор.
Глава 8
Прошло два дня, а договор все еще в моем кармане. То ли я не нашел более надежного места, то ли это было официальным оправданием перед самим собой, что он всегда должен быть там, где я работаю, чтобы оказаться под рукой в случае попытки его оспорить. А попадись он в руки Лео, то он, даю гарантию, использовал бы его для разжигания печки. Любую бумагу в мастерской ждет эта участь: газеты, квитанции, договоры, коробки из-под пиццы…
Священны только книги.
Я снова, как при замедленной съемке, вижу ее тонкие пальцы, которыми она берет ручку, подносит ее к бумаге, медлит, затем решительно элегантным, легким движением ставит подпись.
Я выхожу из прокуренного подвала квартала Изола, куда зашел послушать один нашумевший квартет, который играет Баха под соусом босановы. На часах два утра, но спать не хочется, и я отправляюсь домой пешком. Засовываю руки в карманы моего коричневого вельветового пиджака, слегка отставшего от моды, купленного в Барселоне миллион лет назад, когда я еще думал переселиться туда. Это тот самый пиджак, который я набросил прошлым вечером, когда собирался навестить Мануэлу. Я правильно сделал, оставив в нем договор, думаю я в тысячный раз, проводя пальцем по сгибу бумажной салфетки, на которой я написал его текст в баре у канала, единственном, куда нам позволили войти с хорьком.
Уже два дня, как я то и дело достаю эту салфетку. Может быть, это навязчивое состояние? Вряд ли, просто у меня часто потеют руки. Салфетка густо исписана, многие из строк зачеркнуты. Это была та еще битва гигантов. В конце концов, я протянул ей ручку:
– Итак, моя дорогая?
Я снова, как при замедленной съемке, вижу ее тонкие пальцы, которыми она берет ручку, подносит ее к бумаге, медлит, затем решительно элегантным, легким движением ставит подпись. Уставший и довольный, как воитель, выигравший битву, я смотрю ей вслед, когда она с прямой спиной удаляется в сторону своего дома. Но хорошо понимаю, что победил я только в одном сражении.
Вынимаю мобильник из кармана, и Ева моментально испаряется из моей головы. Обнаруживаю, что хотя на часах два утра, но вечер явно не закончился. Пока я слушал группу, мне пришло двенадцать безответных звонков и четыре эсэмэски.
Эй, иностранец, я в Линате[11]. Наконец-то! Приезжай и забери меня!
Хрен с тобой, бездельник, беру такси и еду в твою мастерскую. Увидимся там?
??? Ты где? К счастью, меня впустил твой друг Лео. Позвони мне!
Твой Лео – сокровище. Водка кончилась, купи.
Но ведь она же собиралась приехать на следующей неделе! Проклятье, я о ней совсем забыл!
– Адела приехала, – сообщаю я хорьку, но тот даже не просыпается.
Я не был уверен, что меня с ним пустят в этот подвал, но никаких проблем не возникло. Больше того, я заметил, как официантка втихаря сунула ему кусочек сосиски. Не знаю, что его усыпило, сосиска или Бах, но вел он себя прилично и проснулся, только когда я выскочил на дорогу навстречу такси, уселся и назвал адрес мастерской.
Уже во втором внутреннем дворике, который в свое время служил гумном старой сельской усадьбе, я услышал звуки музыки. Я прохожу мимо дровяного сарая и толкаю запыленную стеклянную дверь. Вхожу в мастерскую и вглядываюсь в полумрак, создаваемый абажуром над угловым столиком и огнем старой пузатой печки, в которой нашли свой конец вчерашние газеты. Тот случай, когда говорят: горячие новости. Тепло обволакивает меня, и я вдруг чувствую, что слегка продрог, проведя несколько часов на улице этой весенней ночью.
– Ага! Кутеж и разврат! – кричу я, разглядев парочку, сидящую на диване.
Она вся – цветной ураган в ее расписанном огромными подсолнухами платье, со сверкающей белоснежными зубами улыбкой и светящими на загорелом лице, будто фары, голубыми глазами.
– Луизито! – визжит Адела, вскакивая, словно подброшенная пружиной, и устремляясь ко мне.
Она вся – цветной ураган в ее расписанном огромными подсолнухами платье, со сверкающей белоснежными зубами улыбкой и светящими на загорелом лице, будто фары, голубыми глазами. Я не успеваю толком оценить этот ансамбль впечатлений, импрессионистских фрагментов, как она бросается мне на шею.
– Осторожней, раздавишь хорька! – останавливаю я ее жестом.
Она замирает на месте.
– Кого раздавлю? – смотрит она на зверька, который опять проснулся и выглядывает из моего пиджака. – Ах, какая прелесть! – Она протягивает к нему руку, но тотчас отдергивает, потому что он едва не цапнул ее: – Ой!
– Ему не нравятся женщины, – объясняю я. – Это хорек редкостного ума.
За плечом Аделы я вижу Лео. Удобно устроившись на диване, он чуть слышно перебирает струны гитары.
– Эй, приятель! Ты вовремя вернулся, нам как раз не хватает тенора. Иди, споем! – кричит он мне, наигрывая мелодию «Гуантанамера»[12].
– Лео, ты только посмотри, какую зверушку притащил Луис!
– Лео, – говорю я, – подержи хорька, я должен поздороваться с Аделой как положено.
Я подхожу к дивану, протягиваю ему зверька, который начинает рваться из рук.
Лео смотрит на меня мутными от выпитого глазами.
– У меня странная галлюцинация, – с трудом выговаривает он.
– Это не галлюцинация, Лео, это хорек. Хочешь подержать его?
Лео откладывает гитару и поднимается.
– Луис, дружище, я тебя больше не узнаю, – качает он головой. – Когда-то ты приводил в дом женщин, а не грызунов. – И исчезает за дверью в свою квартиру.
– Он не грызун, он из семейства куньих и живет со мной уже два дня! – кричу я ему вслед, но он вряд ли слышит меня.
Я пожимаю плечами и опускаю зверька на пол. Он моментально приступает к исследованию помещения.
– Луис, где ты был? – Адела подходит сзади и обнимает меня.
Уже много лет, с тех пор как она переселилась на Сицилию, мы с ней не общались, хотя никогда не теряли друг друга из виду.
Я физически ощущаю, как мастерская наполняется ее энергией, и спрашиваю себя, не перевернет ли ее появление мою жизнь и на этот раз.
Я забыл о ее приезде, но очень рад видеть ее. Я физически ощущаю, как мастерская наполняется ее энергией, и спрашиваю себя, не перевернет ли ее появление мою жизнь и на этот раз.
– А ты располнела, – констатирую я, хотя она выглядит нисколько не полнее, чем раньше. – Тебе идет.
Она смеется и отходит к дивану.
– Давай сядем, – говорит она, переходя на наш общий испанский язык, – и ты мне все расскажешь. Ты нашел на улице это подобие белки?
– Нет, мне его доверила одна подруга, не знала, куда его деть.
– И ты, разумеется, предложил ей подержать его у себя? – Она смотрит на меня широко открытыми глазами. – С каких это пор ты так охотно отзываешься на женские просьбы? Не хочешь поведать мне?
– Это долгая история. Ну, а ты как? Что ты делаешь в Милане? Показ только на следующей неделе!
– Я помнила, что должна была позвонить тебе перед вылетом, но… у меня не было времени. А следующая неделя – уже эта. И показ уже завтра, мой дорогой.
От неожиданности я валюсь на диван. И в то время, как я в полуобморочном состоянии смотрю на нее, в дверях появляется Лео, держа в одной руке крохотный ошейник, а в другой моток рафии, которую используют, чтобы подвязывать растения в саду. Победно поднимает их над головой.
– Смотри, что я нашел! Осталось от моего кота! – Он протягивает мне ошейник.
Я осторожно беру.
– Слегка грязноват, – замечаю я.
Слегка – слабо сказано. Узнать, каков его первоначальный цвет, уже невозможно.
– А рафия для чего? Собрался подвязывать цукини в такой час? – интересуется Адела.
– Предполагаю, он хочет использовать ее как поводок, – говорю я. – Но рафия недостаточно крепкая.
– Слушайте, вы, что нашел, то нашел! У меня дом, а не зоомагазин, понятно? Если не устраивает, можешь вылепить поводок из терракоты. – Лео кладет моток на стол.
– А ты уверен, что мы должны привязать его? – спрашиваю я с сомнением.
– Да, абсолютно уверен. Он не знает местности, мы не привыкли к нему, он может сбежать или мы нечаянно наступим на него. А вообще-то стоит купить для него клетку, – подводит итог мой друг, нагибаясь, чтобы взять на руки хорька, который подобрался к нему и обнюхивает его ноги.
– Привет, зверюга, как тебя зовут? – спрашивает он, поднимая хорька и глядя ему в глаза.
Зверек смотрит на него, замерев в его лапищах. Кажется, эти двое понравились друг другу.
– Его зовут Лаки, – ухмыляюсь я. – Надо подобрать для него другое имя, не такое кретинское.
– Только давайте поскорее, и мы закажем ему медальончик с его именем! – вмешивается Адела, любительница аксессуаров.
– Дай-ка мне ошейник, – тянет руку Лео.
Вообще музыка для кубинцев – самое главное в жизни. Куба стоит на музыке, как Италия на кухне.
Ошейник, как это мне в голову не пришло. Ведь у хорька должен был быть ошейник. Все домашние животные носят ошейники. А что, если его хозяюшка в тот вечер собиралась просто избавиться от него? Не так-то уж проста моя дорогая Ева, какой хочет казаться.
Десять минут спустя зверек уже обустроен, привязан сложенной втрое рафией к ножке стола, рядом на полу разложено несколько газет, которые должны служить ему туалетом. Аделе приходит в голову мысль налить ему воду в пиалу, и он жадно лакает.
– Как давно он у тебя? – переспрашивает Лео.
– Я же сказал: два дня.
– И чем ты его кормил?
Я в замешательстве.
Лео с подозрением смотрит на меня:
– Луис! Ты ему вообще-то давал есть? Неужели эта бедная животина постится уже двадцать четыре часа?
– Конечно, давал. Иначе бы он сожрал меня, – отвечаю я. – Я давал ему то же, что ел сам.
– Ром пополам с грушевым соком?
– Кончай, Лео! – Мне только еще не хватало строгого допроса по поводу меню моего хорька. – Хлеб, мясо и все такое.
Читать бесплатно другие книги:
