Призраки грядущего Геммел Дэвид

Он отодвинул засов, девушка вошла и поставила деревянный поднос на узкий столик.

— Они все еще там, сударь, и человек с повязкой расспрашивает Финбала — хозяина.

— Спасибо.

— Вы можете выйти через комнаты прислуги.

— Все равно у нас лошади на конюшне. Не бойся за меня.

— Вы хорошо сделали, что позаботились о нем. — Девушка улыбнулась и вышла, закрыв за собой дверь.

Чареос снова заперся и принялся за еду. Мясо было слишком жирное, овощи разваренные, а вино прескверное, но он все-таки наполнил желудок и опять соснул на стуле. Сны его были тревожны, но при пробуждении исчезли как дым на ветру. Небо перед рассветом было темно-серым. Огонь почти угас, и комната остыла. Чареос положил растопку на угли, раздул пламя и добавил дров. Он весь застыл, и шея болела. Когда огонь разгорелся, он подошел к юноше. Тот дышал уже не так глубоко. Чареос тронул его за руку, и парень со стоном открыл глаза.

Он попытался сесть, но боль пронзила его, и он упал обратно.

— Раны у тебя чистые, — сказал Чареос, — и, как бы ни было больно, надо все-таки встать и одеться. Я купил тебе лошадь, и утром мы уедем из города.

— Спасибо за все. Меня зовут Киалл. — Юноша сел, морщась от боли.

— Все заживет на славу. Раны неглубокие. А боль от ожогов кнута пройдет дня через три-четыре.

— Я не знаю вашего имени.

— Чареос. Давай-ка одевайся. Внизу нас караулят, и уехать будет не так-то просто.

— Чареос? Герой Бел-Азара?

— Да! — рявкнул Чареос. — Прославленный герой песен и легенд. Ты слышишь меня, парень? Мы в опасности. Одевайся скорее.

Киалл натянул штаны и сапоги, но не мог поднять рук, чтобы надеть рубашку. Чареос помог ему. Рубцы покрывали спину до самых бедер, и пояс нельзя было застегнуть.

— Что за опасность? — спросил Киалл.

— Не знаю, грозит ли она тебе, — пожал плечами Чареос. — Я дрался с человеком по имени Логар, и он, наверное, чувствует себя униженным. Ступай теперь на конюшню. Там стоят наши лошади. Мой серый, и седло лежит рядом. Ты седлать умеешь?

— Одно время я работал конюхом.

— Хорошо. Смотри, затяни подпругу как следует. Через два стойла от серого стоит вислозадый вороной мерин — это лучшее, что я сумел найти для тебя. Он стар, и вид у него понурый, но до деревни авось доберешься.

— Я в деревню не вернусь. Поеду следом за разбойниками, которые забрали Равенну и остальных.

— Это ты хорошо придумал, — раздраженно бросил Чареос, — но пока что иди и оседлай мне коня.

Киалл покраснел.

— Я знаю, что обязан вам — может быть, даже жизнью, но не надо смеяться. Я люблю Равенну много лет и не успокоюсь, пока не освобожу ее или сам не погибну.

— Последнее может случиться очень скоро. Впрочем, это твоя жизнь. Идешь ты или нет?

Киалл открыл было рот, но промолчал и вышел. Чареос выждал несколько минут и спустился на кухню, где две служанки замешивали тесто для дневной выпечки. Он попросил одну из них собрать что-нибудь в дорогу: солонину, окорок, кукурузные лепешки и мешочек овса. Заплатив девушке, он прошел через опустевший зал. Финбал, хозяин, вешал вымытые кружки на крюки над стойкой.

— Доброе утро, — сказал он Чареосу, широко улыбнувшись щербатым ртом.

— Доброе. Не приведешь ли мою лошадь сюда, к двери?

— Конюшня всего-то через двор перейти, сударь, а мой парнишка еще не пришел.

— Так сделай это сам, — холодно молвил Чареос.

— Недосуг мне, сударь, — уже без улыбки ответил Финбал и вернулся к своему занятию.

«Значит, они все еще здесь», — подумал Чареос. Держа мешок с припасами в левой руке, он вышел во двор. Было тихо, и на востоке занимался рассвет. В свежем утреннем воздухе пахло поджаренной ветчиной. Оглядевшись, Чареос увидел поблизости повозку и низкую стену, ведущую к курятнику. Слева дверь на конюшню стояла открытой, но Киалла не было видно. Когда Чареос вышел на середину двора, сбоку к нему бросился человек. Он бросил мешок и выхватил саблю. Еще двое показались из-за повозки, а из конюшни вышел Логар. Лоб его был завязан, и кровь проступила сквозь полотно.

— Шпагой ты ловко орудуешь, — сказал Логар, — а вот саблей как?

— Еще лучше, — ответил Чареос.

— В таком случае рисковать не будем, — процедил княжеский боец. — Убейте его!

Двое с мечами ринулись вперед. Чареос отразил удар первого, крутнулся на каблуках, чтобы уклониться от выпада второго, и обратным ударом рассек первому горло. Хлынула кровь. Враг выронил меч и упал, зажимая пальцами рану в тщетной попытке остановить убегающую жизнь. Второй взмахнул клинком, целя Чареосу в голову, но тот пригнулся и вонзил клинок в грудь противнику. Третий воин отступил назад, в страхе выпучив глаза.

— Итак? — сказал Чареос, в упор глядя на Логара. Княжеский боец с воплем ринулся в атаку. Чареос отразил первый удар, отскочил назад от свирепого взмаха, едва не вспоровшего ему живот, и молниеносным ответным выпадом угодил Логару в пах, вскрыв крупную артерию с внутренней стороны бедра. Логар выронил саблю и в недоумении уставился на свои намокшие от крови штаны; потом ноги под ним подкосились, и он упал на колени перед Чареосом. Поглядев, моргая, на своего убийцу, он боком повалился наземь. Чареос сорвал с него пояс и сунул его саблю в ножны. Киалл выехал во двор, ведя в поводу серого, — Чареос бросил саблю ему, а после забрал провизию и сел в седло. Оставшийся в живых воин молча стоял рядом. Чареос, не обращая на него внимания, направил коня к южным воротам.

Двор был огорожен веревками и охранялся часовыми. За оцеплением собралась толпа, рвущаяся поглядеть на трупы. Князь стоял над телом Логара, не сводя глаз с серого обескровленного лица.

— Доказательства налицо, — сказал он, указав на мертвого. — Смотрите — при нем нет меча. Он был злодейски убит, и я хочу, чтобы убийцу настигла справедливая кара. Кто бы мог подумать, что герой Бел-Азара способен на подобную низость?

Придворные, стоящие вокруг, промолчали, а оставшийся в живых солдат отвел глаза.

— Возьми двадцать человек, — приказал князь Салиде, капитану гвардии, — и приведи Чареоса назад.

Салида откашлялся.

— Мой господин, вряд ли Логар мог выйти безоружным — да и двое других вооружены. Чареос — достойный воин. Я не могу поверить...

— Довольно, — отрезал князь и повернулся к уцелевшему: — Ты... как бишь тебя звать?

— Кифа, мой господин, — ответил тот, не поднимая глаз.

— Был ли Логар вооружен, когда Чареос убил его?

— Нет, мой господин.

— Вот так-то, — сказал князь. — Посмотри сам — где ты видишь меч?

— Хорошо, мой господин, — кивнул Салида. — Я доставлю его вам. А как быть с тем деревенским парнем?

— Он будет повешен рядом с Чареосом как соучастник.

Двадцать две пленницы ехали в четырех открытых повозках. С обеих сторон их сопровождали верховые с угрюмыми лицами. Равенна сидела во второй повозке, отдельно от подруг, вместе с женщинами, взятыми в двух других набегах. Напуганные, они почти не разговаривали.

Два дня назад одна из девушек попыталась убежать. В сумерках она спрыгнула с повозки и бросилась в лес, но конные мигом догнали ее и приволокли обратно. Пленниц согнали в круг, чтобы они видели, как беглянку хлещут кнутом. Жалобные вопли несчастной до сих пор звучали в ушах Равенны.

После этого несколько мужчин оттащили ее в сторону, изнасиловали и со связанными руками швырнули к другим женщинам.

«Это вам урок, — сказал человек со шрамом на лице. — Вы рабыни и должны привыкать к тому, что вы рабыни. Кто привыкнет, будет жить. А со всякой, кто попытается бежать, поступят еще более сурово. Запомните мои слова».

И Равенна запомнила...

От надренов не убежишь. Надо действовать похитрее. Она подождет, пока ее не купит какой-нибудь похотливый надир. Она будет покорной и услужливой, любящей и благодарной... она завоюет его полное доверие и вот тогда-то убежит.

— Ты откуда? — шепнула женщина рядом. Равенна назвала свою деревню.

— Я как-то бывала у вас. На ярмарке в день летнего солнцестояния. — Равенна получше пригляделась к женщине — тощей, с худым угловатым лицом и блестящими черными волосами, — но не вспомнила ее.

— Ты замужем? — спросила Равенна.

— Да, — пожала она плечами, — но это теперь ничего не значит.

— Верно, — согласилась Равенна.

— А ты?

— Я только собиралась замуж. До свадьбы оставалось восемнадцать — нет, теперь уже семнадцать дней.

— Ты девственница? — тихо спросила женщина.

— Нет.

— Говори, что да. Они спросят. За девственниц больше дают. Притом эти свиньи тебя не тронут — понимаешь?

— Да. Но ведь тот, кто купит меня...

— Да что они смыслят? Мужчины, одно слово! В первую ночь возьмешь с собой острую булавку и уколешься.

— Спасибо, — кивнула Равенна. — Так я и сделаю.

Они умолкли. Повозки катились все дальше, и конные держались настороженно. Равенна невольно оглянулась назад.

— Не жди помощи, — сказала ей женщина.

— Никогда не надо терять надежду.

— Тогда надейся на приглядного, добросердечного дикаря, — улыбнулась та.

Горы стояли перед ними, как готовые к бою белобородые великаны, и ледяной ветер с вершин дул в лицо. Чареос запахнулся в свой меховой плащ и подпоясался. Киалл, весь серый, шатался в седле, но не жаловался. Чареос оглянулся. Город остался далеко позади, и лишь самые высокие шпили еще виднелись за холмами.

— Ну, как ты? — спросил он Киалла.

Тот лишь слабо улыбнулся в ответ. Действие лириума ослабевало, и спину жгло точно угольями. Старый мерин был смирным, и в другое время езда на нем не доставила бы хлопот, но теперь каждый шаг причинял Киаллу нестерпимые муки.

— Когда доедем до леса, сделаем привал, — сказал Чареос. — Там есть озера с кристально-чистой водой. Мы отдохнем, и я посмотрю твою спину.

Киалл кивнул, крепко держась за луку седла. Его подташнивало, и лицо покрылось капельками пота. Выругавшись про себя, Чареос подъехал к нему. Но серый жеребец внезапно выгнул шею и попытался укусить старого мерина. Чареос натянул поводья, а мерин встал на дыбы. Киалл едва удержался в седле. Жеребец лягался и гнул голову вниз, но Чареос крепко сжимал ногами его бока. Поняв, что всадника сбросить не удастся, конь успокоился и стал как ни в чем не бывало. Чареос слез, потрепал его по шее, потер ему нос и медленно дохнул в каждую ноздрю.

— Запомни меня, — шептал он коню. — Я не причиню тебе зла. Я не хозяин тебе, а друг.

После он вернулся в седло, и они продолжили свой путь на юг. Чареос не знал этих мест, но путники говорили, что где-то тут есть трактир, а при нем — небольшое селение. Он надеялся, что это селение недалеко и что там найдется какой-нибудь знахарь. У Киалла усиливался жар — чего доброго, еще раны воспалятся. Солдатом Чареос не раз видел, как люди умирали от самых мелких ран. Кожа вздувается, делается багровой, горячка усиливается, и человек тает на глазах. В Бел-Азаре был молодой воин, который наколол себе руку о шип. Рука раздулась в три раза против прежнего, посинела, а потом стала черной. Тогда лекарь отрезал ее, но парень все равно умер — умер в мучениях. Чареос, глядя на Киалла, выжал из себя улыбку, но юноша не ответил ему.

Ближе к вечеру Киалл совсем обессилел. Он весь горел, стонал, и два рубца у него на спине открылись. Чареос привязал его руки к луке седла и вел мерина в поводу. Наконец лошади вышли на берег большого озера. В воде, гладкой как зеркало, отражались горы. Чареос спутал коней и снял Киалла с седла. Парень обмяк, колени под ним подкосились. Чареос уложил его и развел костер. В армии солдат часто подвергали телесным наказаниям, и Чареос знал, что потрясение и унижение порой бывают мучительнее боли. Когда костер разгорелся, он перевернул Киалла на живот и понюхал раны. Гнилостного запаха не было. Он укрыл Киалла одеялом. Парень был сильным и гордым: он терпел боль без жалоб, и Чареос восхищался им.

Воин сел у огня, глядя на горы, где зеленели на снегу сосновые рощи. В прежнее время этот вид мог бы вызвать в нем мысли о свободе, о дикой красе, о суровом величии. Теперь он думал только о тщете человеческой жизни. Войны, чума, короли, завоеватели — все это ничто перед ликом гор.

— Какое вам дело до того, о чем я мечтаю? — прошептал Чареос и вспомнил о Туре, как часто бывало с ним в часы раздумий. Прекрасная черноволосая Тура. С ней он чувствовал себя настоящим мужчиной — больше, чем он мог желать. С ней он был цельным. Но она жестоко лишила его всего, что прежде давала столь щедро. Чареос и теперь краснел, вспоминая об этом. Сколько любовников она переменила, прежде чем он узнал о ее неверности?

Десять? Двадцать? Сколько его друзей насладились ее телом? Герой Бел-Азара! Знали бы люди, что Чареос отправился туда не сражаться, а умереть.

Геройства в этом чуть. Но бардов истина заботит мало. Они знай себе поют о серебряных клинках и великих подвигах — позору обманутого мужа в сагах о Бел-Азаре места нет.

Он опустился на колени у кромки озера и напился, закрыв глаза, чтобы не видеть своего отражения. Киалл мирно спал у огня. Солнце опустилось, стало холодать. Чареос ослабил подпруги у лошадей и растянулся на одеяле рядом с костром.

Он лежал, глядя на звезды. Он охотно простил бы Туру, увез бы ее из крепости и начал новую жизнь, но она только посмеялась над ним. Ей и там было хорошо — там было много мужчин, сильных мужчин, любвеобильных мужчин, даривших ей подарки. В воображении Чареос избивал ее, уничтожая кулаками ее красоту, но в действительности он ничего подобного не сделал. Только попятился прочь из комнаты, гонимый ее смехом. Измена растерзала любовь, которую он впустил в свое сердце. После этого он никогда больше не любил, ни одной женщины не принял ни в сердце свое, ни на ложе.

Вдали скорбно завыл одинокий волк. Чареос присыпал пеплом костер и уснул.

Птичье пение вторглось в его сны, и он проснулся. Он не чувствовал себя освеженным и знал, что ему снилась Тура. Как всегда, он почти ничего не мог вспомнить, только ее имя эхом звучало у него в голове. Он сел и содрогнулся. Костер почти угас — Чареос раздул угли и положил на них хворост, а после пошел собирать дрова.

Он потрепал серого по шее, взял холодное мясо из котомки и вернулся к разгоревшемуся костру. Киалл проснулся и осторожно сел. Краски вернулись на его лицо, и он улыбнулся Чареосу.

Тот нарезал окорок острым ножом и подал юноше.

— Где это мы? — спросил Киалл.

— Милях в десяти от старой проезжей дороги. Я вижу, тебе полегчало.

— Я сожалею, что так обременил вас, — и еще больше сожалею, что вам пришлось из-за меня убивать.

— Не из-за тебя, Киалл. Они охотились за мной. По вине одного скверного мальчишки погибли трое мужчин. В голове не укладывается.

— Вы были великолепны в бою. Никогда еще такого не видел. Вы были так спокойны.

— Знаешь, почему они погибли? — спросил Чареос.

— Потому что уступали вам?

— Да, это правда, но не вся. Они погибли, потому что им было ради чего жить. Ешь свой завтрак.

Три дня они ехали, забираясь все выше, пересекая ручьи и реки. Над ними пролетали дикие гуси, держа путь в теплые страны. В воде бобры, сражаясь с течением, строили свои плотины. Раны Киалла быстро заживали в чистом горном воздухе, и он повесил на пояс саблю Логара.

В пути они почти не разговаривали, а ночью, у костра, Чареос сидел задумавшись, глядя на север.

— Куда мы едем? — спросил Киалл на пятое утро, когда они седлали коней.

— Мы едем в поселок, называемый Горный Трактир, — помолчав, сказал Чареос. — Там мы пополним свои припасы. После этого я поеду на юг через степь. Без тебя, Киалл.

— Вы не поможете мне освободить Равенну? — Юноша заговорил об этом впервые после их отъезда из города.

Чареос затянул подпругу и повернулся к нему лицом:

— Ты не знаешь, в какую сторону они поехали. Не знаешь имени их вожака. Быть может, женщины уже проданы. Это гиблое дело, Киалл. Оставь свою затею.

— Не могу. Я люблю ее, Чареос. С детства люблю. А вы любили когда-нибудь?

— Любовь — это для дураков. Прилив крови к чреслам и ничего более — ни тайны, ни магии. Найди себе другую, парень. Твоя уже прошла через дюжину мужиков — и, может быть, это ей даже понравилось.

Киалл побелел, и сабля Логара свистнула в воздухе.

Чареос отскочил.

— Какого черта?

— Сейчас же возьми свои слова обратно! — потребовал Киалл, подступая с саблей к его горлу.

— Зачем? Я всего лишь открыл тебе глаза. — Сабля устремилась вперед, и Чареос, отшатнувшись, достал свою. — Не дури, мальчик. Ты не настолько оправился, чтобы драться со мной — да я тебя и здорового изрубил бы на куски.

— Возьми свои слова обратно.

— Нет. — Парень ринулся на него, но Чареос с легкостью парировал удар, а Киалл потерял равновесие и брякнулся наземь, выронив саблю. Он потянулся за ней — Чареос прижал клинок сапогом. Юноша, привскочив, боднул Чареоса головой в живот, и оба упали. Киалл двинул Чареоса в подбородок. Второй удар бывший монах отразил, но третий оглушил его, и он выпустил саблю. Киалл мигом схватил ее и вскочил на ноги. Чареос тоже попытался встать, но было поздно: острие собственной сабли уперлось ему в горло.

— Лихой же ты парень, — проговорил он.

— А ты ублюдок. — Киалл уронил саблю на снег и отвернулся. Раны у него на спине открылись, и кровь ломаными линиями проступила сквозь рубаху.

Чареос встал и убрал саблю в ножны.

— Ладно, прости, — сказал он, и у Киалла поникли плечи. Чареос подошел к нему. — Я говорю искренне. Я не слишком-то люблю женщин, но знаю, что такое любовь. Давно вы женаты?

— Мы не муж и жена.

— Значит, жених и невеста?

— Нет.

— Как же тогда?

— Она собиралась замуж за другого. Его отцу принадлежит все восточное пастбище — это удачное замужество.

— Но любила она тебя?

— Нет, — признался Киалл. — Нет, никогда не любила. — И он сел на коня.

— Не понимаю. Ты собрался освобождать женщину, которая тебя не любит?

— Скажи мне опять, что я дурак.

— Нет-нет, прости меня за эти слова. Я старше тебя, Киалл, и ни во что уже не верю. Но мне не следовало насмехаться над тобой. Я не имел на это права. А что же ее жених? Он погиб?

— Нет. Он уже уговорился с отцом Равенны и теперь женится на ее младшей сестре, Карин, — ее не взяли.

— Недолго же он печалился.

— Он никогда ее не любил, просто она красивая и отец у нее богатый — разводит свиней, скот и лошадей. Сам урод уродом, но дочки у него словно с неба слетели.

Чареос подобрал саблю Киалла и подал ему рукоятью вперед.

— Что проку носить ее на себе? — сказал юноша. — Я не умею с ней обращаться.

— Ты не прав, — улыбнулся Чареос. — У тебя твердая рука, верный глаз и гордое сердце. Не хватает только школы. Я буду учить тебя, пока мы ищем Равенну.

— Ты едешь со мной? Но почему?

— Дареному коню в зубы не смотрят. — Чареос сел в седло. Серый задрожал. — О нет, — прошептал Чареос. Серый лягнул задними ногами и стал свечкой. Чареос пролетел над его головой и грохнулся на снег. Серый подошел и стал над ним. Чареос поднялся и снова сел верхом.

— Экая скотина, — сказал Киалл. — По-моему, он тебя не любит.

— Ошибаешься, мальчик. Человека, которого он не любил, он затоптал насмерть.

Чареос тронул коня каблуками и поехал на юг.

Все утро он держался на несколько корпусов впереди, зная, что ничего не может сказать Киаллу так, чтобы тот понял. Он мог бы рассказать об одном ребенке, у которого тридцать лет назад не было надежды, и о воине по имени Атталис, который спас его и стал ему отцом. Мог бы рассказать о матери, которую тоже звали Равенна, гордой, отважной женщине, которая отказалась покинуть обожаемого ею мужа даже ради любимого сына. Но рассказать все это значило раскрыть тайну, которой Чареос стыдился, — признаться, что не выполнил долг, нарушил обещание. Свежий ветер холодил кожу, пахло лесом, и в воздухе висел снег. Чареос взглянул на небо.

Нет, ничего он не скажет Киаллу. Пусть мальчик побудет счастливым. Легендарный Мастер Меча согласился сопровождать его, и теперь он уверен в успехе.

Чареос думал о крестьянской девушке и о влюбленном в нее Киалле — влюбленном беззаветно, как он сам когда-то в Туру. Когда-то? Он и теперь, после всех страданий и обид, пошел бы за Туру в огонь, будь у нее в нем нужда. Но она не нуждалась в нем... никогда.

Дочь свиновода — вот кто теперь в нужде. Чареос оглянулся на Киалла — тот улыбнулся и махнул ему рукой.

Снова обратив взор вперед, к горам, Чареос вспомнил тот день, когда Тура ушла от него. Он сидел один в маленьком дворике за домом. Солнце садилось за тучи, поджигая их красным огнем. Потом к нему пришел Финн. Лучник сел рядом на каменную скамью.

«Она тебя не любила, — сказал он, и Чареос расплакался, как ребенок. Финн, помолчав, положил руку ему на плечо. — Мужчины мечтают о разном, Мастер Меча. О славе, которая никогда не приходит, о богатстве, которое нам недоступно. Но сумасброднее всего мечта о любви, о большой и верной любви. Отрекись от нее». «Не могу». «Тогда не показывай виду: войско ждет, и путь до Бел-Азара долог».