Нездешний Геммел Дэвид
— Тебе это будет великовато, но я могу ушить.
— Ванек ваш муж?
— Был мужем. Теперь он живет с молодой в южном квартале.
— Мне очень жаль.
— Никогда не выходи за солдата — так люди говорят. Дети по нему скучают, он хорошо ладит с детьми.
— Долго вы были женаты?
— Двенадцать лет.
— Может быть, он еще вернется.
— Вернется — если зубы у меня отрастут заново и лицо помолодеет! У тебя есть где остановиться?
— Нет.
— Ну так пойдем к нам. Там тесновато, но удобно — если дети тебе не мешают.
— Спасибо, Тасия, но я не уверена, что останусь в Скарте.
— Куда же ты денешься? Пурдол вот-вот падет, как я слышала, несмотря на все обещания Карнака и Эгеля. Они, должно быть, за дураков нас считают. Против вагрийцев никто не устоит — смотри, как быстро они захватили всю страну.
Даниаль промолчала — она ничем не могла обнадежить эту женщину.
— Есть у тебя мужчина? — спросила Тасия. Даниаль подумала о Нездешнем и покачала головой.
— Твое счастье. Мы влюбляемся в них, а они влюбляются в гладкую кожу и яркие глазки. Я своего любила по-настоящему. Ну пусть бы он спал с ней, когда захочет, — зачем было уходить к ней совсем?
— Да... Не знаю, что вам и сказать.
— Где тебе знать. Знание придет, когда твои красивые рыжие локоны поседеют и кожа станет дряблой. Хотела бы я снова стать молодой, иметь красивые рыжие волосы и не знать, что ответить старухе.
— Никакая вы не старуха.
Тасия сложила одежду на стул.
— Как помоешься, приходи в соседний дом. Я приготовила ужин — одни овощи, правда, но кое-какие приправы еще остались.
Когда она ушла, Даниаль налила мыла на волосы и принялась отмывать грязь и жир. Потом встала, вытерлась и посмотрелась в бронзовое зеркало у дальней стены.
Собственная красота почему-то не придала ей бодрости вопреки обыкновению.
Дардалион вышел на окраину города и пересек по горбатому мостику узкий ручей. Здесь росли тонкоствольные вязы и березы, похожие на прутики по сравнению с кряжистыми лесными дубами. У ручья цвели цветы. Казалось, колокольчики парят над землей, словно сапфировый туман. На Дардалиона повеяло покоем и гармонией.
Шатры священников стояли на лугу правильным кругом. Рядом было новое кладбище, на могилах лежали цветы.
Чувствуя себя неловко в своих доспехах, Дардалион вышел на луг, и все взоры устремились на него. Самые смешанные чувства передавались ему: страдание, боль, разочарование, восторг, гордость, отчаяние. Он впитывал их, как и духовные образы тех, кто переживал их, и отвечал любовью, рожденной из горя.
Священники молча обступили его, оставив проход к шатру посередине круга. Оттуда вышел пожилой человек и низко поклонился Дардалиону. Дардалион упал перед настоятелем на колени и склонился до земли.
— Добро пожаловать, брат Дардалион, — ласково произнес старик.
— Благодарствую, отец настоятель.
— Не хочешь ли ты снять свою броню и воссоединиться с братьями?
— Сожалею, но вынужден отказаться.
— Значит, ты больше не священник и не должен стоять передо мной на коленях. Встань — ты разрешен от своих обетов. — Я не просил разрешать меня от них.
— Орел не тянет плуг, Дардалион, и Истоку не нужны половинчатые герои.
Настоятель наклонился и мягко поднял Дардалиона с колен. Молодой священник заглянул ему в глаза, думая найти там праведный гнев, но нашел только печаль. Настоятель был очень стар, годы испещрили его лицо морщинами, но глаза остались яркими, живыми и умными.
— Мне не нужна свобода. Я буду по-прежнему идти к Истоку, но иным путем.
— Все пути ведут к Истоку, Он же либо вершит суд, либо дарует блаженство.
— Не надо играть со мной в слова, отец. Я не ребенок. Я видел великое зло на этой земле и не стану безропотно смотреть, как оно торжествует.
— Кто знает, в чем истинное торжество? Что есть жизнь, как не поиски Бога? Что она такое — поле битвы, помойная яма или рай? Я зрю боль, которую видел ты, и она печалит меня. Всякую боль я встречаю словами утешения и всякое горе — обещанием грядущего блаженства. Я живу, чтобы исцелять, Дардалион. Меч не дарует победы.
Дардалион выпрямился и посмотрел вокруг, чувствуя груз незаданных вопросов. Все смотрели на него — он вздохнул и закрыл глаза, моля Исток просветить его. Но он не получил ответа, и бремя не спало с его души.
— Я привез в Скарту двух детей — чудесных, одаренных девочек. Я видел, как гибнут дурные люди, и знаю, что их смерть дарует жизнь невинным существам. Я неустанно молился, чтобы путь был указан мне и будущее открыто. Мне кажется, отец настоятель, что Исток во многом стремится к равновесию. Есть охотники, и есть добыча. Самый слабый детеныш в стаде становится добычей волков, и потому выживает только сильная порода. Но когда волков слишком много, они могут истребить все стадо — и охотники устраивают облаву на зверей, убивая опять-таки слабых и престарелых.
Сколько нужно еще примеров, чтобы убедиться, что Исток есть Бог справедливости? Зачем он создал орла и волка, саранчу и скорпиона? Единственно ради равновесия. Но когда мы видим, как торжествует зло и приверженцы Хаоса опустошают землю, мы сидим в своих шатрах и размышляем о тайнах бытия. Где же здесь равновесие, отец настоятель?
Мы стремимся преподать миру наши истины. Но если бы все соблюдали целомудрие, подобно нам, кому бы мы их преподавали? Род человеческий прекратился бы.
— И не стало бы войн, — заметил настоятель. — Не стало бы алчности, похоти, отчаяния и горя.
— А заодно любви, радости и счастья.
— Счастлив ли ты теперь, Дардалион?
— Нет. Я растерян, и душа у меня болит.
— А был ли ты счастлив, будучи священником?
— Да. Был.
— Разве это не доказательство того, что ты заблуждаешься?
— Нет — скорее это доказательство моего себялюбия. Мы стремимся заботиться о ближнем, чтобы получить благословение Истока. Но движет нами не любовь к ближнему, а собственная корысть. Мы проповедуем любовь не ради самой любви, а ради того, чтобы обеспечить себе блаженство. Ты утешаешь страждущих? Но как? Как можешь ты понять их боль? Мы все книжники, не знающие истинной жизни. Даже к смерти мы относимся постыдно, приветствуя ее, как колесницу, уносящую нас в рай. Где же здесь самопожертвование? Враг дарует нам желанную смерть, и мы принимаем ее с благодарностью. Принимаем дар Хаоса — грязный, запятнанный кровью, гнусный дар самого дьявола.
— Ты сам запятнан Хаосом. Слова твои как будто разумны, но за ними стоит Дух Хаоса. Недаром сам он именует себя Утренней Звездой, а мы зовем его Князем Лжи. Легковерные поглощают его посулы, а он поглощает их. Я заглянул в тебя, Дардалион, и не нашел в тебе зла. Но чистота привела тебя к погибели, когда ты вздумал путешествовать с убийцей Нездешним. Ты был слишком уверен в своей чистоте, и зло, заключенное в этом человеке, одолело тебя.
— Я не нахожу в нем зла. Он не подчиняется законам морали, он жесток, но зла в нем нет. Ты прав — в чем-то он повлиял на меня. Но чистота — не плащ, который буря может забрызгать грязью. Нездешний просто заставил меня пересмотреть мои взгляды.
— Вздор! — вскричал настоятель. — Он напоил тебя своей кровью и перелил в тебя свою душу. Вы стали едины и вместе боретесь с добром, которое ты внес в его злую натуру. Вы связаны, как сросшиеся близнецы. Он пытается творить добро, а ты — зло. Разве ты сам этого не видишь? Если мы будем слушать тебя, нашему ордену придет конец, и все, на чем мы стоим, будет развеяно по ветру. Из себялюбия ты ищешь приюта среди нас, думая утолить здесь свои сомнения. Но мы не примем тебя.
— Теперь и ты заговорил о себялюбии, отец настоятель. Тогда скажи мне вот что: если мы, священники, должны всячески избегать себялюбия, почему мы тогда позволяем Братству убивать нас? Если самопожертвование предполагает отказ от чего-то ради помощи ближнему, то сопротивление Братству как раз и будет самопожертвованием. Мы не желаем воевать, мы желаем умереть — стало быть, сражаясь, мы жертвуем собой и помогаем сохранить жизнь невинных.
— Уйди прочь, Дардалион! Ты осквернен столь сильно, что не в моей слабой власти помочь тебе.
— Тогда я буду сражаться один, — холодно поклонившись, объявил Дардалион.
Священники расступились перед ним, и он прошел, ни на кого не глядя и наглухо отгородившись от их чувств. Он перешел через мост и остановился, глядя на струи ручья. Ему больше не было неловко в доспехах, и бремя свалилось с его души. Потом он услышал шаги и увидел священников, идущих к нему по мосту, — все они были молоды. Первым шел плотный, коренастый юноша с яркими голубыми глазами и коротко остриженными белокурыми волосами.
— Мы хотим поговорить с тобой, брат, — сказал он. Дардалион кивнул, и пришедшие полукругом расселись около него на траве. — Меня зовут Астила. Мы, присутствующие здесь, давно ж дали тебя. Ты согласен открыть нам свое сознание?
— С какой целью?
— Мы хотим понять твою жизнь и происшедшую с тобой перемену. Проще всего это сделать, прочитав твою память.
— А чистоту запятнать не боитесь?
— Соединенная воля спасет нас, если такая опасность возникнет.
— Тогда согласен.
Священники наклонили головы и закрыли глаза. Дардалион содрогнулся, когда они подключились к его разуму и души их слились воедино. Пестрым вихрем закружились воспоминания. Радости и муки детства. Годы учения. Мечты. Вот вихрь приостановился — наемники снова привязали его к дереву, принялись кромсать ножами, и боль вернулась к нему. А затем...
Нездешний. Спасение. Пещера. Кровь. Свирепый восторг битвы и смерти. Стены Мазина. Постоянная молитва указать путь, не находящая ответа...
Их души вернулись в свои тела, и Дардалион почувствовал дурноту. Он открыл глаза и пошатнулся. Глоток чистого воздуха помог ему прийти в себя.
— Каков же итог ваших изысканий? — спросил он.
— В первый миг кровь Нездешнего глубоко осквернила тебя, — сказал Астила, — поэтому ты изрубил своего противника на куски. Но с тех пор, что бы ни говорил настоятель, ты успешно боролся со злом.
— Так вы не признаете меня правым?
— Нет. И все-таки мы пойдем за тобой. Все пойдем.
— Почему?
— Потому что мы слабы, как и ты. И священники из нас никудышные, несмотря на все наши старания. Исток мне судья — и если он обречет меня на вечную гибель, так тому и быть. Я не в силах больше смотреть, как убивают моих братьев, не могу видеть, как умирают дренайские дети, и готов сразиться с Братством.
— Почему же ты бездействовал раньше?
— На это не так легко ответить. Скажу за себя одного: я боялся стать таким же, как Черные Братья. Я не знал, возможно ли при той ненависти, что снедала меня, сохранить хоть какую-то чистоту, сохранить в себе Бога. Ты сохранил — и я пойду за тобой.
— Нам недоставало вождя, — сказал другой священник.
— Теперь вы его нашли. Сколько нас здесь?
— Вместе с тобой — тридцать.
— Тридцать? Хорошо. Начало положено.
Глава 11
Нездешний отпустил двух служанок, вылез из ванны и стряхнул с себя цветочные лепестки. Потом, обмотавшись вокруг пояса полотенцем, подошел к большому зеркалу и не спеша побрился. Плечо у него болело, и мускулы ныли после битвы у стен Мазина, а на ребрах красовался огромный синяк. Нездешний нажал на него и поморщился. Три года назад такой синяк давно бы уже зажил — а десять лет назад его не было бы вовсе. Время — самый опасный враг. Нездешний посмотрел в свои темно-карие глаза, вгляделся в сетку морщин и в седину, обильно пробивающуюся на висках. Потом его взгляд переместился пониже. Тело у него еще крепкое, но мускулы уже сохнут и скоро будут как веревки. Недолго ему осталось заниматься своим ремеслом.
Он налил себе вина и подержал во рту, смакуя терпкий, почти горький вкус.
Дверь отворилась, и вошел Кудин — маленький, толстый, с блестящим от пота лицом. Нездешний кивнул ему. За купцом шла молодая девушка с охапкой одежды в руках. Она сложила вещи на позолоченный стул и вышла, опустив глаза. Кудин топтался, беспокойно потирая руки.
— Ну что, дорогой мой, — всем доволен?
— Мне понадобится еще тысяча монет серебром.
— Разумеется.
— Мои вклады приносят хорошую прибыль?
— Времена теперь тяжелые, но ты, думаю, не будешь разочарован. Большую часть твоих восьми тысяч я поместил в Венгрии, вложив их в торговлю специями, — на них война не повлияет. Ты можешь получить деньги у Исбаса, в банке города Тиры.
— Чего ты так волнуешься, Кудин?
— Волнуюсь? Да нет, это из-за жары. — Толстяк облизнул губы и безуспешно попытался улыбнуться.
— Меня ищут, верно? К тебе приходили?
— Д-да. Но я ничего им не сказал.
— Разумеется — откуда тебе было знать, где я? Но ты пообещал им дать знать, если я здесь появлюсь, и сказал им о Тирском банке.
— Нет, — прошептал Кудин.
— Не бойся, купец. Я тебя не виню. Ты мне не друг и не обязан рисковать собой ради меня — я этого и не жду. Я бы счел тебя глупцом, если бы ты вел себя иначе. Ты уже сообщил о моем приезде?
Купец плюхнулся на стул рядом с кучей одежды. Лицо у него обвисло, как будто все мускулы перестали действовать разом.
— Да. Я послал гонца в Скултик. Что мне было делать?
— Кто приходил к тебе?
— Кадорас Тихий. Боги, Нездешний, он смотрит, как сам дьявол. Я пришел в ужас.
— Сколько человек было с ним?
— Не знаю. Он сказал, что “они” разобьют лагерь в Опаловой Долине.
— Давно ли вы с ним виделись?
— Пять дней назад. Он знал, что ты приедешь.
— Видел ты его после этого?
— Да. Он сидел в таверне с одним разбойником, здоровенным, как медведь. Знаешь такого?
— Знаю. Спасибо, Кудин.
— Ты не убьешь меня?
— Нет. Но если бы ты стал отпираться...
— Понимаю. И благодарю.
— Не за что. Теперь вот что. В Скарту сегодня привезли двух девочек. Их поместили у священников Истока. Зовут их Крилла и Мириэль. Ты позаботишься о них? Есть еще женщина, Даниаль, — ей тоже понадобятся деньги. Доходы с моих вкладов предназначаются им, понимаешь?
— Да. Крилла, Мириэль и Даниаль. Я запомню.
— Я обратился к тебе, Кудин, из-за твоей репутации честного дельца. Смотри не подведи меня.
Купец пятясь вышел из комнаты, и Нездешний стал одеваться. Свежая полотняная рубашка, лежащая сверху, пахла розами. Завязав рукава, он натянул черные штаны из плотного холста, кожаный камзол на шерстяной подкладке и черные, доходящие до бедер сапоги. Потом водрузил на плечи кольчугу. Ее только что смазали, и металл холодил тело. Нездешний застегнул пояс с ножами и прицепил меч. Арбалет лежал на широкой кровати, рядом — колчан с пятью десятками стрел. Нездешний повесил то и другое на пояс и вышел.
За дверью ждала давешняя девушка, и он дал ей четыре серебряных монеты. Она улыбнулась и хотела уйти, но он удержал ее, заметив синяк на ее руке выше локтя.
— Прости, что был так груб с тобой.
— Бывает и хуже. Ведь ты не нарочно.
— Нет, не нарочно. — Он дал ей еще монетку.
— Ты плакал во сне, — тихо сказала она.
— Извини, если разбудил тебя. Скажи, Хеула еще живет в Скарте?
— Ее хижина стоит на северном конце. — Девушка, явно испуганная, объяснила ему дорогу. Нездешний вышел из дома, оседлал коня и поехал к северной окраине.
Хибара, кое-как сколоченная из сырого дерева, перекосилась, и в щели набилась грязь. Входная дверь тоже сидела косо, и за ней висела занавеска для защиты от сквозняков. Нездешний спешился, привязал коня к крепкому кусту и постучался. Ответа не последовало, и он осторожно вошел в дом.
Хеула сидела у соснового стола, глядя в наполненное водой медное блюдо. Старуха почти облысела и еще больше высохла с тех пор, как он навещал ее два года назад.
— Добро пожаловать, Черный, — усмехнулась она. Зубы, белые и ровные, казались чужими на дряхлом лице.
— Низко же ты пала, Хеула.
— Жизнь — это маятник. Я еще вернусь. Налей себе вина — или воды, если хочешь.
— Вина, с твоего позволения. — Он наполнил глиняный кубок из каменного штофа и сел напротив нее. — Два года назад, — тихо начал он, — ты предостерегала меня против Каэма. Ты говорила о смерти принца и о священнике с огненным мечом. Очень красиво, поэтично и совершенно бессмысленно. Теперь это обрело смысл... и я хочу знать больше.
— Ты не веришь моим предсказаниям. Я ничем не могу тебе помочь.
— Да, в слепую судьбу я не верю.
— Идет война.
— Да что ты говоришь?
— Замолчи, мальчишка! Ты ничего не узнаешь, пока не закроешь рот.
— Виноват. Продолжай, пожалуйста.
— Война идет не здесь, и ведут ее силы, недоступные нашему пониманию. Одни называют их Добром и Злом. другие — Природой и Хаосом, третьи полагают, что Исток воюет сам с собой. Но в чем бы ни заключалась истина, война идет. Я сама склоняюсь к наиболее простому объяснению: Добро сражается со Злом. В этой борьбе существуют лишь мелкие победы — никто не одерживает верх окончательно. В этой войне участвуешь и ты — наемник, в решающий миг перешедший на другую сторону.
— Скажи, что ждет меня в пути.
— Вижу, высокие материи тебя не занимают. Хорошо. Ты заключил союз с Дурмастом — смелое решение. Он злодей без чести и совести, убивавший на своем веку и мужчин, и женщин, и детей. Он не отличает добро от зла и предаст тебя, ибо не понимает, что такое дружба. За тобой охотится Кадорас Тихий, Человек со Шрамом, — он не менее опасен, чем ты, непревзойденный мастер меча и лука. Черное Братство гонится за тобой, ибо им нужны доспехи Ориена и твоя смерть, а вагрийский император послал на твои розыски отряд головорезов за то, что ты убил его племянника.
— Я его не убивал.
— Верно. Это подстроил Каэм.
— Продолжай.
Хеула уставилась в блюдо с водой.
— Смерть караулит тебя со всех сторон. Ты завяз в самой середине тенет судьбы, и пауки приближаются.
— Но добьюсь ли я удачи?
— Это зависит от того, что ты понимаешь под удачей.
— Обойдемся без загадок, Сеула. Я спешу.
— Хорошо — но знай, что в пророчествах многое зависит от толкования. Ясно там ничего не говорится. Если ты метнешь свой нож в чащу леса, есть ли вероятность, что он убьет лису, передушившую моих кур?
— Нет.
— Это не совсем так. Закон вероятности гласит, что это возможно. Вот и прикинь, какая задача стоит перед тобой.
— Почему это выпало именно мне, Хеула?
— Я не впервые слышу этот вопрос. Если бы с меня снимали год всякий раз, как мне его задают, перед тобой сидела бы молодая красотка. Но ты спросил честно, и я отвечу. В этой игре ты — средство, ускоряющее ее ход. Благодаря тебе в мир явилась новая сила. Она родилась в тот миг, когда ты спас священника. Сила эта бессмертна и будет совершенствоваться до конца времен — но о тебе, Нездешний, не вспомнит никто. Пыль веков сокроет тебя.
— Мне это безразлично — но ты не ответила на мой вопрос.
— Верно. Почему ты? Потому что ты один имеешь шанс, хотя и слабый, изменить ход истории этого народа.
— А если я откажусь?
— Вопрос не имеет смысла — ты не откажешься.
— Почему ты так уверена?
— Честь — твое проклятие, Нездешний.
— Скажи лучше — благословение, — Не в твоем случае. Она погубит тебя.
— Странно — а я-то думал, что буду жить вечно.
Он встал, чтобы уйти, но старуха жестом остановила его.
— Одно тебе скажу: остерегайся полюбить жизнь. Твоя сила в том, что ты не боишься смерти. Власть Хаоса многолика и не всегда заключается в острых клинках.
— Я не понимаю.
— Любовь, Нездешний. Остерегайся любви. Я вижу рыжеволосую женщину, которая принесет тебе горе.
— Я ее больше не увижу, Хеула.
— Кто знает? — проворчала старуха.
Как только Нездешний ступил за порог, слева от него мелькнула какая-то тень. Он пригнулся, и над головой у него просвистел меч. Упав плечом вперед, он привстал на колени, и его нож, пролетев по воздуху, вонзился нападавшему в горло. Враг упал на колени, выдернул нож — из раны хлынула кровь, и он рухнул ниц, уже бездыханный. Нездешний огляделся и подошел к убитому — этого человека он видел впервые.
Он вытер нож и убрал его на место. Хеула вышла на порог. — С тобой опасно знаться, — хмыкнула она. Он впился глазами в ее морщинистое лицо:
— Ты знала, что он здесь, старая ведьма.
— Да. Удачи тебе, Нездешний. Будь осторожен.
Нездешний ехал на восток. Лес здесь стоял стеной, и воин держал арбалет наготове, пристально вглядываясь в чащу. Ветви переплетались над головой, солнечные лучи едва пробивались сквозь листву. Через час он повернул на север, чувствуя, как сводит шею от напряженного ожидания.
Кадорас — не тот человек, от которого можно просто отмахнуться. Его имя в темных притонах всех городов произносят не иначе как шепотом: Кадорас Тихий, Прерыватель Снов. Говорят, что хитростью с ним не сравнится никто, а жестокостью — лишь немногие. Впрочем, Нездешний пропускал эти россказни мимо ушей, зная, как может приукрасить молва самое невинное деяние.
Уж он-то понимал Кадораса, как никто другой. Он, Нездешний, Похититель Душ, Меч Хаоса.
Сказители слагали жуткие истории о нем, странствующем убийце, неизменно приберегая их напоследок, когда огонь в очаге уже догорает и посетители таверны собираются по темным улицам идти домой. Нездешний не раз сидел незамеченный в углу, слушая рассказы о своих злодеяниях. Вначале шли сказки о славных героях, прекрасных принцессах, замках с привидениями и блистающих серебром рыцарях — но, когда спускалась ночь, рассказчики подбавляли страху, и люди, расходясь по домам, с опаской вглядывались во тьму, где им чудились Кадорас Тихий или Нездешний.
То-то заплясали бы от радости сказители, услыхав, что Кадораса наняли навеки прервать сон Нездешнего!
Нездешний повернул на запад вдоль линии Дельнохских гор и скоро въехал на большую поляну, где стояло около тридцати повозок. Мужчины, женщины и дети завтракали у костров, а Дурмаст расхаживал между ними, собирая деньги.
Выехав из леса, Нездешний успокоился и рысью двинулся к лагерю. Он разрядил арбалет, ослабил обе тетивы, повесил оружие на пояс и слез с седла. Дурмаст с двумя седельными сумками, перекинутыми через плечо, помахал ему рукой, закинул свою поклажу в ближайший фургон и подошел к приятелю.
— Здорово, — усмехнулся он. — На этой войне можно неплохо заработать.
— Это беженцы?
— Да, едут в Гульготир со всем своим добром.
— Как их угораздило довериться тебе?
— По глупости, — с еще более широкой ухмылкой сказал Дурмаст. — В наши дни запросто можно разбогатеть!
— Не сомневаюсь. Когда отправимся?
— Мы только тебя и ждали, дружище. Шесть дней до Гульготира, потом по реке на северо-восток — итого недели три. Потом Рабоас и твои доспехи. Проще простого, не так ли?
— Проще некуда — все равно что змею подоить. Ты слышал, что Кадорас в Скултике?
Дурмаст в насмешливом ужасе вытаращил глаза.
— Нет.
— Он охотится за мной — так мне сказали.
— Будем надеяться, что он тебя не найдет.
— Ради его же блага. Сколько у тебя с собой людей?
— Двадцать. Хорошие ребята, надежные.
— Хорошие, говоришь?
— Ну, подонки, само собой, но в бою молодцы. Хочешь поглядеть?
— Спасибо, я только что поел — еще стошнит. А беженцев сколько?
— Сто шестьдесят. Есть смазливые бабеночки, Нездешний. Нас ждут приятные деньки.
Нездешний, кивнув, обвел взглядом лагерь. Они, конечно, решились на это со страху — но все-таки жаль их. Жаль, что они вынуждены довериться Дурмасту. Жизнь-то они сохранят, но в Гульготир прибудут нищими.
Он перевел взгляд к югу, оглядел лесистые холмы, и его внимание привлекла вспышка света.
— Что там такое? — спросил Дурмаст.
— Кто его знает. Может, кварц блеснул на солнце.
— Ты думаешь, это Кадорас?
— Все возможно. — Нездешний отвел коня в сторону и устроился в тени под разлапистой сосной.
Высоко на холме Кадорас вложил подзорную трубу в кожаный футляр и сел на поваленный ствол. Это был высокий худощавый человек, черноволосый и угловатый. Шрам, протянувшийся от лба до подбородка, раздвигал в дьявольской усмешке губы. Глаза у него были серые, как хмурое небо, и холодные как зимний туман. Он носил черную кольчугу, темные штаны и высокие сапоги. По бокам на поясе висели два коротких меча.
Внизу в повозки запрягали волов, и караван выстраивался головой на север. Дурмаст занял место впереди, поезд двинулся к Дельнохскому перевалу. Нездешний ехал в хвосте.
Заслышав позади шорох, Кадорас резко обернулся. Из кустов вылез молодой человек и изумленно заморгал, глядя на нож в руке Кадораса.
— Он не пришел, — сказал парень. — Мы ждали там, где ты велел, но он не пришел.
Читать бесплатно другие книги:
