Нездешний Геммел Дэвид
Дурмаст откинулся назад, щурясь от утреннего солнца.
— Тебе никогда не хотелось остепениться? Завести семью?
— У меня уже была семья — они все умерли.
— И у меня была. Только моя-то благоверная не умерла — сбежала с вентрийским торговцем и сыновей забрала с собой.
— Как это ты за ней не погнался?
Дурмаст выпрямился и почесал спину.
— Погнался, Нездешний.
— Ну и что?
— Торговцу я выпустил кишки.
— А жена?
— Она сделалась портовой шлюхой.
— Славная мы с тобой парочка! Я плачу за удовольствие, потому что не смею больше любить, а тебя преследует давняя измена.
— Кто сказал, что она меня преследует?
— Я. И не надо злиться, дружище, — как я ни размяк, тебе со мной не сладить.
Видно было, что Дурмаст еле сдерживается, но потом гнев прошел, и он улыбнулся.
— Осталось еще кое-что от былого Нездешнего. Пошли — пора лезть наверх и спускать другую повозку.
Они трудились весь день и к сумеркам благополучно переправили все повозки к подножию перевала. Нездешний всю вторую половину дня отдыхал — чутье подсказывало ему, что в последующие несколько дней ему понадобится вся его сила.
Дождь прошел стороной. Вечером в лагере запылали костры, и запахло жареным мясом. Нездешний прошел к фургону пекаря Каймала, который разрешил Даниаль ехать вместе с его семьей. Каймал держался за подбитый глаз, а его жена Лида сидела рядом.
— Где Даниаль? — спросил Нездешний.
Каймал пожал плечами, а его жена, худая темноволосая женщина лет под сорок, прошипела:
— Животные!
— Где она?
— Дождись своей очереди, — дрожащими губами выговорила Лида.
— Слушай, женщина, — я друг Даниаль. Где она?
— Ее увел какой-то мужчина. Она не хотела идти, и мой муж пытался ее защитить, но он ударил Каймала дубинкой.
— Куда они пошли?
Женщина указала в сторону рощи. Нездешний взял из фургона свернутую веревку, перекинул ее через плечо и побежал туда. Луна светила ярко на ясном небе. Немного не доходя до рощи он замедлил бег, прикрыл глаза и прислушался.
Слева прошуршала какая-то грубая ткань, задев о кору дерева, а справа донесся приглушенный крик. Нездешний свернул влево и помчался во всю прыть.
Над головой у него просвистел нож. Он упал на землю плечом вперед и перевернулся. От дерева отделилась темная тень, и кривой клинок блеснул в лунном свете. Нездешний вскочил на ноги и прыгнул, правой ногой ударив противника по голове. Тот пошатнулся, а Нездешний крутнулся на месте и локтем заехал ему в ухо. Враг упал без единого звука, и Нездешний крадучись двинулся вправо. Там в мелком овражке лежала в разодранном платье Даниаль. Мужчина стоял на коленях между ее ног. Нездешний снял с плеча веревку и высвободил петлю, завязанную на конце.
Тихо подкравшись к мужчине, он накинул петлю ему на шею и рывком затянул. Тот ухватился за веревку, но Нездешний сбил его с ног, подтащил к высокому вязу, перебросил веревку через ветку футах в десяти над землей и вздернул насильника на ноги. Тот выкатил глаза, и лицо, заросшее темной бородой, побагровело.
Нездешнему он был незнаком.
Шорох позади заставил Нездешнего бросить веревку и нырнуть вправо. Стрела, просвистев над ним, вонзилась в бородача. Тот застонал и рухнул на колени. Нездешний вскочил и побежал, петляя, чтобы сбить прицел засевшему в засаде убийце. Скрывшись в лесу, он упал и пополз через кусты вокруг оврага.
Услышав стук лошадиных копыт, он выругался, распрямился и убрал кинжал в ножны. Даниаль лежала в овражке без чувств. На ее обнаженной груди кто-то оставил стрелу с гусиным оперением. Нездешний переломил ее надвое.
Кадорас!
Подняв Даниаль на руки, он отнес ее к фургону, оставил на попечение жены пекаря и вернулся в рощу. Первый убийца лежал там, где упал; Нездешний надеялся допросить его, но ему перерезали горло. Обыскав труп, Нездешний не нашел ничего любопытного. У второго в кошельке лежали три золотых. Нездешний отнес деньги в лагерь и отдал Лиде.
— Спрячь у себя, — велел он.
Она, кивнув, подняла полотняный задник, и Нездешний залез в фургон.
Даниаль уже очнулась. Губа у нее распухла, на щеке темнел синяк. Каймал сидел рядом. В фургоне было тесно, и двое детишек пекаря спали около Даниаль.
— Спасибо, — проговорила она, улыбнувшись через силу.
— Больше они тебя не тронут.
Каймал, протиснувшись мимо, вылез наружу. Нездешний сел рядом с Даниаль.
— Тебе больно?
— Не очень. Ты убил их?
— Да.
— Как тебе удается убивать так легко?
— Привычка.
— Нет, я не о том. Каймал заступился за меня, он сильный мужчина, но тот отшвырнул его в сторону, как ребенка.
— Тут все решает страх, Даниаль. Хочешь отдохнуть?
— Нет, я лучше подышу воздухом. Давай погуляем.
Он помог ей выбраться из фургона, они пошли к утесу и сели на камни.
— Почему страх все решает? — спросила она. Он отошел немного и поднял с земли камушек.
— Лови! — Он бросил камушек Даниаль. Она ловко поймала подачу. — Это было легко, правда?
— Да, — согласилась она.
— А если бы двое мужчин держали Криллу и Мириэль, приставив ножи им к горлу, и тебе сказали бы: “Если не поймаешь камушек, девочки умрут”, — поймала бы ты его с той же легкостью? Вспомни те случаи, когда тебя охватывала тревога — разве твои движения тогда не делались судорожными? Страх делает нас дураками, равно как и гнев, ярость и волнение. Мы начинаем метаться и теряем голову. Понимаешь меня?
— Как будто да. Когда я впервые предстала перед королем в Дренане, на меня напал столбняк. Мне всего-то и надо было, что пройтись по сцене, а ноги сделались точно деревянные.
— Вот-вот. Страх делает трудными самые простые действия. То же происходит и в бою... Я дерусь лучше большинства других только потому, что умею сосредоточиваться на мелочах. Камушек остается камушком, что бы там от него ни зависело.
— А меня научишь?
— Времени нет.
— Ты сам себе противоречишь. Забудь о своей цели и сосредоточься на мелочах — на моем обучении.
— Чему тебя научить — драться?
— Нет — побеждать страх. А потом и до боевой науки дело дойдет.
— Для начала скажи мне, что такое смерть.
— Конец всему.
— Нет, как-нибудь пострашнее.
— Черви и гниющее мясо.
— Хорошо. А что происходит с тобой?
— Ничего.
— Ты что-нибудь чувствуешь?
— Ну... возможно, если загробная жизнь существует.
— Забудь о ней.
— Тогда ничего — ведь я мертва.
— Можно ли избежать смерти?
— Нет, конечно.
— Но оттянуть ее можно?
— Да.
— Что это тебе дает?
— Еще немного счастья.
— А в худшем случае?
— Еще немного боли. Старость, морщины, распад.
— Что хуже — смерть или старость?
— Я молода, и меня страшит и то и другое.
— Чтобы победить страх, ты должна осознать, что то, чего ты страшишься, неизбежно. Ты должна впитать это, жить с этим, ощущать это на языке, понимать это, победить это.
— Я понимаю.
— Хорошо. Чего ты в этот миг боишься больше всего?
— Потерять тебя.
Он опять отошел от нее и поднял камушек. Облака набежали на луну, и Даниаль плохо видела его руку.
— Сейчас я брошу его тебе. Если поймаешь, останешься здесь — если нет, вернешься в Скарту.
— Нет, так нечестно! Тут темно.
— Жизнь честной не бывает, Даниаль. Если ты не согласна, я сейчас уеду из лагеря один.
— Хорошо, я согласна.
Не сказав больше ни слова, он бросил ей камень — бросок был коварный, внезапный и с вывертом влево. Она выбросила руку, и камень ударился о ее ладонь, но она сумела его удержать и с великим облегчением, торжествуя, предъявила Нездешнему.
— Чему ты так радуешься? — спросил он.
— Я выиграла.
— Нет, не так. Скажи мне — что ты сделала?
— Победила свой страх?
— Нет.
— Тогда не знаю.
— Подумай и ответь, если хочешь чему-то научиться.
— Я разгадала твою загадку, Нездешний, — внезапно улыбнулась она.
— Тогда скажи, что ты сделала.
— Я поймала камушек при свете луны.
Успехи, которых добилась Даниаль за три дня их путешествия, поражали Нездешнего. Он знал и раньше, что она сильна, гибка и сообразительна, но оказалось, что ее проворство и легкость, с которой она усваивает его уроки, превосходят всякие ожидания.
— Ты забываешь, — говорила она, — что я играла на сцене. Меня учили танцевать и жонглировать, а как-то я три месяца провела с труппой акробатов. Каждое утро они уезжали от каравана в холмистую степь. В первый день он научил ее бросать нож, и быстрота, с которой она все схватывала, заставила его пересмотреть свою методу. Поначалу он вышучивал ее, но потом стал серьезен. Умение жонглировать развило в ней поразительное чувство равновесия. Его ножи — все разного веса и разной длины — в ее руках вели себя совершенно одинаково. Она взвешивала нож в пальцах, прикидывая его тяжесть, и тут же метала в цель. На первых пяти бросках она только раз промахнулась и не попала в разбитое молнией дерево.
Нездешний нашел камушек, похожий на мел, и нарисовал на стволе фигуру человека. Развернув Даниаль спиной к дереву, он сказал:
— Сейчас ты повернешься и бросишь, целя в шею. — Она крутнулась, выбросила руку вперед, и нож вонзился над правым плечом меловой фигуры.
— Тьфу ты! — воскликнула она. Нездешний улыбнулся и вытащил нож.
— Я сказал: повернись, потом бросай. Ты еще поворачивалась влево, когда кинула, вот нож и ушел мимо цели. Но ты на верном пути.
На второй день он позаимствовал в лагере лук и колчан со стрелами. С этим оружием она обращалась не столь ловко, но глазомер у нее был хороший. Понаблюдав за ней немного, Нездешний велел Даниаль снять рубашку и плотно, рукавами назад, обвязал ей вокруг тела, сплющив груди.
— Мне так неудобно, — пожаловалась она.
— Знаю. Но ты каждый раз выгибаешь спину, стараясь, чтобы натянутая тетива не коснулась тела, а это сбивает прицел.
Однако его затея не имела успеха, и тогда он перешел к фехтованию. Один из людей Дурмаста продал ему тонкую саблю с рукоятью из слоновой кости и филигранным эфесом. Клинок был хорошо уравновешен и достаточно легок для того, чтобы проворство Даниаль возмещало недостаток силы.
— Всегда помни о том, — сказал он, когда они присели передохнуть после часовых упражнений, — что большинство бойцов наносят мечом рубящие удары. Твой противник, как правило, орудует правой рукой. Он заносит меч над правым плечом и опускает его справа налево, целя тебе в голову. Но кратчайшее расстояние между двумя точками есть прямая. Поэтому коли! Используй острие меча. В девяти случаях из десяти ты убьешь своего врага. Искусников не так много — обычно человек размахивает клинком как одержимый и проткнуть его весьма просто. — Он выстрогал из двух палок деревянные мечи и дал один Даниаль. — Давай нападай на меня.
На четвертый день он стал учить ее, как биться без оружия.
— Вбей себе в голову следующее: ты все время должна думать! Обуздывай свои страсти и повинуйся чутью — этому я постараюсь тебя научить. Ярость только мешает, поэтому не маши зря кулаками. Думай! Твое оружие — это кулаки, пальцы, ноги, локти и голова. Твои мишени — глаза, горло, живот и пах. Меткий удар в одно из этих мест обезвредит врага. В бою такого рода у тебя есть одно большое преимущество: ты женщина. Твой противник будет полагать, что ты испугаешься, спасуешь перед ним и сдашься. Если сохранишь хладнокровие, ты останешься жива — а он умрет.
В полдень пятого дня, возвращаясь к каравану, Нездешний и Даниаль увидели скачущих к ним с громкими воплями надиров. Нездешний придержал коня. Всадников было около двух сотен. Они везли с собой множество одеял и прочего добра, а переметные сумы у них чуть не лопались от золота и драгоценностей. Даниаль никогда прежде не видела надирских кочевников, но понаслышке знала их как злобных убийц. Они были коренастые и крепкие, с раскосыми глазами и плоскими лицами. Многие носили лакированные панцири, на головах — отороченные мехом шлемы, у каждого — по два меча и множество ножей.
Надиры рассыпались по степи, преградив двум путникам дорогу. Нездешний сидел спокойно, стараясь определить, кто у них вожак.
Через несколько тревожных мгновений вперед выехал воин средних лет, с темными злыми глазами и жестокой улыбкой. Его взор обратился на Даниаль, и Нездешний без труда прочел его мысли.
— Кто вы? — спросил надир, опершись на луку седла.
— Мы путешествуем с Ледяными Глазами, — ответил Нездешний. Так надиры называли Дурмаста.
— Рассказывай!
— Кто дерзает сомневаться в моих словах?
Надир впился темным взором в Нездешнего.
— Мы едем от каравана, который ведет Ледяные Глаза. Нас богато одарили там. А у тебя есть дары?
— Только один.
— Отдай его мне.
— Уже отдал. Я подарил тебе жизнь.
— Кто ты такой, чтобы дарить мне то, что я имею и так?
— Похититель Душ.
— И ты едешь с Ледяными Глазами? — невозмутимо спросил надир.
— Да. Мы с ним братья.
— По крови?
— Нет. По клинку.
— Сегодня можешь ехать с миром. Но помни — придет и другой день.
Вожак поднял руку, и надиры с грохотом пронеслись мимо.
— В чем дело? — спросила Даниаль.
— Ему не хотелось умирать. Вот тебе еще урок, если ты дашь себе труд его усвоить.
— Довольно с меня на сегодня. Что это он толковал о богатых дарах?
— Дурмаст предал беженцев, — пожал плечами Нездешний. — Он взял с них деньги, чтобы проводить их в Гульготир, а сам уже заключил сделку с надирами. Надиры грабят караван, а Дурмаст получает свою долю. У беженцев остались еще повозки, но перед Гульготиром надиры налетят опять и отберут последнее. Те, кто останется в живых, придут в Гульготир нищими.
— Это бесчестно!
— Так уж заведено на свете. Только слабые бегут от войны. Теперь им придется расплатиться за свою слабость.
— Ты взаправду такой бессердечный?
— Боюсь, что да, Даниаль.
— Тебе должно быть стыдно.
— Согласен с тобой.
— Ты меня из себя выводишь.
— А ты меня восхищаешь — но об этом мы поговорим вечером. Теперь ответь мне вот на какой вопрос: почему надир оставил нас в живых?
Даниаль улыбнулась:
— Ты угрожал ему одному, выделив его из всех остальных. Боги, неужто эти уроки никогда не кончатся?
— Кончатся, и очень скоро.
Глава 14
Они предавались любви в укромной лощине вдали от лагеря, и то, что испытал при этом Нездешний, потрясло его. Он не помнил, как соединился с Даниаль, не помнил ничего. Его преследовало одно желание: слиться с ней, вобрать ее всю в себя или самому раствориться внутри лее. Впервые за много лет он перестал замечать, что происходит вокруг. Любовь захватила его целиком.
Теперь, наедине с собой, его грыз страх.
Что, если бы Кадорас подкрался к нему тогда?
Что, если бы вернулись надиры?
Что, если бы Братство?..
Хеула была права. Самый его страшный враг теперь — это любовь.
— Ты стареешь, — сказал он себе. — Стареешь и начинаешь уставать.
Он знал, что уже не столь скор и силен, как бывало. Где-то там в ночи ходит убийца моложе и опаснее, чем он, легендарный Нездешний. Кто же это? Кадорас? Или один из воинов Братства?
Столкновение с надирами сказало ему о многом. Тогда он действовал по привычке — рядом была Даниаль, и ему не хотелось умирать. Его величайшим преимуществом всегда было отсутствие страха — и вот теперь, когда самый малый перевес нужен ему как воздух, страх вернулся к нему.
Он потер глаза — нужно было поспать, но он не желал поддаваться сну. Сон — брат смерти, как поется в песне. Но добрый, ласковый брат. Усталость наливала тело теплом, и камень, у которого он сидел, казался мягким и манящим. Слишком усталый, чтобы заворачиваться в одеяла, Нездешний прислонился к камню и уснул. Во тьме перед ним явилось лицо Дардалиона: священник звал его, но он не слышал слов.
***
Дурмасту, спящему под передним фургоном, приснился сон. Он увидел перед собой юношу в серебряной броне, красивого и сильного. До того Дурмасту снилась женщина с каштановыми волосами с крепким, здоровым ребенком на руках — он попытался отогнать от себя образ воина, но тот не ушел.
— Чего тебе надо? — вскричал великан, когда женщина с ребенком растаяли. — Уйди прочь!
— Все, что ты нажил, пойдет прахом, если ты не проснешься, — сказал воин.
— Я не сплю.
— Нет, ты спишь и видишь сон. Ты Дурмаст, и твой караван идет в Гульготир.
— Караван?
— Проснись! Ночные охотники близко!
Дурмаст со стоном сел, больно ударился о днище фургона и выругался. Он вылез наружу и выпрямился — сон ушел, но сомнение осталось.
Дурмаст взял короткий обоюдоострый топорик и побрел в сторону запада.
Даниаль тоже проснулась. Дардалион явился ей во сне и велел найти Нездешнего. Перебравшись через спящее семейство пекаря, она вынула из ножен свою саблю и спрыгнула вниз.
Дурмаст круто обернулся, когда она поравнялась с ним.
— Ты что делаешь? Я чуть голову тебе не снес. — Тут он заметил саблю. — Куда это ты собралась?
— Мне приснился сон, — туманно объяснила она.
— Держись около меня, — приказал он, сворачивая в сторону.
Ночь выдалась ясная, но облака то и дело закрывали луну. Дурмаст выругался, вперившись во мрак. Что-то шевельнулось слева, и он толчком сбил Даниаль с ног, упав сам. Над ними просвистели стрелы. Потом к Дурмасту метнулась темная тень — топор великана врезался ей в бок, сокрушив ребра. Даниаль вскочила на ноги. Облака внезапно разошлись, и она увидела двух воинов в черной броне, бегущих к ней с поднятыми мечами. Она опять упала плечом вперед — воины наткнулись на нее и зарылись носом в землю. Тут же вскочив, она вогнала саблю одному из них в затылок. Второй бросился на нее, но топор Дурмаста раскроил ему спину. Он широко раскрыл глаза и умер, не успев издать ни звука.
— Нездешний! — взревел Дурмаст, видя, что из мрака возникли новые черные фигуры.
Нездешний зашевелился у своего камня и открыл глаза, но тело его еще не проснулось. Над ним нагнулся человек с кривым клинком в руке.
— Теперь ты умрешь, — сказал человек, и Нездешний был бессилен остановить его. Внезапно воин с кривым клинком застыл, челюсть у него отвалилась. Стряхнув с себя сон, Нездешний ударом сбил его с ног и увидел, что в затылке у него торчит длинная, с гусиными перьями стрела.
С ножами в обеих руках Нездешний бросился на возникшую перед ним темную фигуру и принял удар меча на эфес левого кинжала. Опустив правое плечо, он пырнул врага в пах, и тот упал, вырвав нож из руки Нездешнего.
Облака снова скрыли луну — он бросился наземь, прокатился несколько ярдов и замер.
Вокруг было тихо.
Несколько минут он пролежал так, закрыв глаза, насторожив слух и стараясь мыслить трезво.
Уверившись в том, что злоумышленники ушли, он медленно поднялся на ноги. Луна вышла из-за туч.
Он крутнулся на месте, выбросил руку — и нож с черным лезвием вонзился в плечо стоявшего на коленях лучника. Нездешний бросился к нему, но лучник шарахнулся и удрал в темноту.
Оставшись без оружия, Нездешний припал на одно колено и стал ждать.
Оттуда, куда убежал раненый, донесся вопль, а за ним голос:
— Поосторожнее надо быть, Нездешний. — И черный нож, пролетев по воздуху, хлопнулся о землю рядом с хозяином.
— Зачем ты меня спас?
— Затем, что ты мой, — ответил Кадорас.
— Я буду готов, когда мы встретимся.
— Надеюсь.
Дурмаст и Даниаль подбежали к Нездешнему.
— С кем это ты говорил? — спросил великан.
— С Кадорасом. Все это пустяки. Вернемся в лагерь.
У фургонов Дурмаст разворошил угасающий костер и обтер топор от крови.
— Ну и баба у тебя! — Он покачал головой. — Троих мужиков убила! А ты мне заливал, что она обыкновенная шлюшка. Хитрый ты дьявол, Нездешний.
— Это были воины Братства, — ответил Нездешний, — и это они своими чарами навели на меня сон. Мне следовало бы догадаться.
— Тебя спас Дардалион, — сказала Даниаль. — Он явился мне во сне.
— Светловолосый воин в серебряных доспехах? — спросил Дурмаст. Даниаль кивнула. — Он и ко мне приходил. Хороши у тебя друзья — дьяволица и колдун.