Король и Император Гаррисон Гарри

Глава 13

Со всех сторон к горе Пигпуньент стекались подкрепления. Озабоченный и раздраженный император распределял прибывших либо на усиление дозорных постов, образующих все новые и новые внешние кольца охраны среди колючих кустарников и ущелий, либо в быстро растущий отряд людей с кирками, которые камень за камнем разбирали башни и стены крепости еретиков.

За сотни миль южнее адмирал Георгиос и генерал Агилульф в недоумении смотрели друг на друга, получив приказ бросить все, повернуть назад, оставить в покое арабов, прекратить поиски исчезнувшего флота северян, немедленно вернуть всех, до последнего корабля и до последнего человека.

Еще немного к югу сам халиф, впервые за долгие годы лично выйдя на поле брани для служения Пророку, вел на врага самую большую армию, которую Кордова собирала с тех пор, как воинство ислама пыталось покорить Францию и прилегающие земли, но было отброшено королем Карлом, которого франки прозвали Мартель, Молот.

А Бискайский залив пересекали силы, по сравнению с остальными малочисленные, но превосходящие всех по дальнобойности и мощи своих метательных машин: флот Единого Короля Англии и Севера, стянутый с позиций, блокирующих суда Империи в устье Эльбы, и посланный на юг по слову провидца Фармана. Это были двадцать двухмачтовых катапультоносцев и с ними тридцать дракаров, наполненных нетерпеливыми и соскучившимися без дела викингами, глубоко осевшие от запасов мяса, пива и сухарей для кормежки более чем двух тысяч человек. Альфред внял грозному предостережению, увиденному Фарманом, но отказался принять командование над экспедиционными силами, сказав, что Англию нельзя оставлять без правителя, и флот плыл под водительством Гудмунда Золотого, шведского вице-короля, ранее известного (и ныне упоминаемого) в качестве Гудмунда Жадного.

И даже в Риме, даже в Византии все внимание было приковано к отдаленным границам, где римский император искал священный Грааль, чтобы завершить строительство своей империи, а Шатт аль-Ислам впервые за сто с лишним лет начал отступать.

Но сам Единый Король сидел на солнышке и, сплетя пальцы со своей ненаглядной, блаженно улыбался.

– Раскололся подчистую, – прорычал Бранд остальным королевским советникам, которые с почтительного удаления наблюдали за парочкой, сидевшей за столиком на набережной. – Так с ним всегда. Годами бегает от женщин, как будто под юбками у них змеюшник, а потом одна из них что-то с ним делает, уж не знаю что, и бац! С ним просто невозможно разговаривать. Ведет себя как пацан, который только что сходил за амбар с молочницей.

– Может быть, это не так уж плохо, – предположил Торвин. – Пусть уж лучше он будет с женщиной, чем без женщины. Кто знает, если она родит ему ребенка…

– Так, как оно идет, у них уже должна быть тройня, корабль полночи трясся…

– …а если и нет, то, может быть, король все-таки… ну, станет более серьезно относиться к своим обязанностям. А она – это она. Дочь Ивара, внучка Рагнара. Она может проследить свое происхождение от самого Вьолси и дальше – от Одина. – И Торвин указал на корабль, покачивающийся на воде в фарлонге от них. – Вон Сигурд, победивший дракона Фафнира, – ведь это его кровь течет в ее жилах. Никто не радовался больше меня, когда были убиты ее отец и его братья. Но ведь не найдется никого, кто бы так или иначе не относился к ним с уважением. Она – одна из богорожденных и происходит из семьи, любимой Одином. Может быть, это немного отвратит от короля гнев богов, которого мы опасаемся.

Совет задумался над его словами. Они в общем-то произвели впечатление на викингов, на Хагбарта, Скальдфинна, да и на самого Бранда, пусть и против его воли. Квикка и Озмод молча переглядывались: они отнюдь не забыли Ивара Бескостного. И лишь у Ханда беспокойство проявилось на лице. Бранд, с его чувствительностью истинного ратоборца в вопросах чести и верности, сразу это заметил.

– Она никогда не была твоей женщиной, – произнес Бранд со всем сочувствием в голосе, на какое был способен. – Ты считаешь, что он в долгу перед тобой, потому что она была твоей ученицей?

– Нет, – ответил тот. – Я желаю им счастья, коль скоро они избрали друг друга. Но к чему все эти разговоры насчет богорожденных и крови героев? – В голосе его появилась горечь. – Да вы только взгляните на них! Кто они? Незаконный сын пирата, который большую часть своей жизни провел в лачуге из тростника. И женщина, которую имело пол-Дании. И это Единый Король и будущая Единая Королева!

Он резко поднялся и пошел вдоль людного, залитого солнцем причала. Остальные смотрели ему вслед.

– Он сказал правду, – пробормотал Хагбарт.

– Да, но ведь Шеф пробился наверх, ведь так? – возразил Квикка, сердито вспыхивающий всякий раз, когда нелицеприятно отзывались о его повелителе. – И я уверен, что она тоже просто была вынуждена делать то, что делала. Я думаю, это не менее важно, чем королевская кровь. Мы-то с Озмодом знаем: мы видели смерть стольких королей, верно, Озмод?

– Шестерых, – коротко ответил Озмод. – Это если считать короля франков, правда его убили не мы, вместо нас это сделали его собственные люди после того, как мы его расколошматили.

– Проблема в том, – сказал Торвин, – что чем больше королей вы убиваете, тем больше власти у тех, кого вы не убили.

На многолюдной набережной, всего лишь в нескольких ярдах от северян, наблюдала за счастливой парочкой еще одна группа людей. Они расположились в тени под навесом с вывеской портного, каковой и сам примостился тут же на крошечном табурете, в руках он держал куски ткани и сшивал их со стремительностью змеи. Пока лжепокупатели щупали материал и время от времени издавали возгласы удивления и недовольства, которые должны были изображать обычное сбивание цены, они успевали обмениваться с портным негромкими замечаниями.

– Это наверняка он, – сказал горец в пропотевшей пастушьей одежде из грубого домотканого сукна. – Один глаз. Золотой венец. На шее талисман.

– Graduale, – уточнил седовласый и седобородый человек, одетый несколько роскошней.

Другие покосились на него, приняли уточнение и перевели взгляд на ткани.

– Два дня назад он расхаживал по всему городу с ха-Наси, – сказал портной, не отрываясь от шитья и не повышая голоса. – В librarium он порвал книгу и спросил, сколько стоит мудрость. Geonim счел его за идиота и попросил ха-Наси убрать его. Вчера и сегодня он был с женщиной. Он не сводит с нее глаз. Если он и может убрать от нее руку, то с трудом.

Седой глянул сначала недоверчиво, потом с грустью.

– Возможно, он все еще связан службой Злому. Но кто от рождения не служит Злому? Над этим мы все и должны подняться. Тьерри, как по-твоему, если мы позовем его, он придет сам?

– Нет. Он ничего не знает о нас.

– Не можем ли мы подкупить его?

– Он богат. Его одежды постыдился бы огородник, но взгляните, сколько золота он носит с собой. Говорят…

– Что говорят?

– Говорят, что он все время ищет новое знание. Его люди спрашивали в тавернах о греческом огне, открыто заявляли, что хотят научиться его делать. Каждый день, когда есть ветер, они запускают с палубы своего корабля необычный воздушный змей с мальчишкой внутри. Если вы скажете ему, как делать греческий огонь, он может прийти к вам. Или прислать кого-то.

– Я не знаю, как делать греческий огонь, – медленно произнес седобородый.

Снова заговорил пастух.

– Тогда это должна быть женщина.

Чтобы скрыть наступившее молчание, портной стал громко расхваливать достоинства сшитых им одежд и удивительно низкие цены.

– Значит, это должна быть женщина, – тяжко сказал седобородый. – Так обстоит дело с людьми. Их собственные желания ведут их к опасности и к гибели. Их чресла требуют от них рождать новую жизнь. Но каждый новорожденный – еще один заложник Злого. Небесного Отца христиан.

– Иеговы иудеев, – добавил пастух.

– Князя Мира сего, – хором сказали все толпящиеся под навесом. Согласно обряду, каждый из них украдкой коротко сплюнул себе в ладонь.

Шеф, объект всех этих скрытных обсуждений, в конце концов поднялся из-за стола, кинул серебряный пенни с собственным изображением в качестве платы за крепкое и терпкое вино – у иудеев не было предубеждений против спиртного, свойственных мусульманам, хотя они и не подавали его каждый день к столу, как латиняне, и не напивались с целенаправленностью северян.

– Пойдем назад на корабль, – сказал он.

Свандис помотала головой.

– Я хочу прогуляться. Пообщаться с людьми.

На лице Шефа отразились удивление, растерянность, тревога.

– Ты это уже делала. В Кордове. Тебя не было всю ночь. Ты не…

Она улыбнулась.

– Я не буду обращаться с тобой так, как с беднягой Хандом.

– Здесь нет рабынь, ты же знаешь. На каком языке ты будешь разговаривать?

– Если я не найду, с кем поговорить, я вернусь.

Шеф не сводил с нее глаз. С тех пор как они соединилсь на палубе «Победителя Фафнира», каких-то полтора дня назад, он только о ней и думал. По-видимому, в его природе было заложено, что, раз привязавшись к одной женщине, он больше не мог думать о других, вообще больше ни о чем не мог думать. За исключением того, что необходимо предпринять. Сейчас предпринимать ничего не надо было. Однако что-то подсказывало ему, что эту женщину нельзя удерживать, она восстанет при одной мысли об этом. Зато скоро поднимется ветер.

– Приходи поскорее, – сказал он и пошел прочь, уже подзывая гребцов со своей лодки, чтобы вернуться на «Победитель Фафнира».

Когда начался вечерний бриз, полетная команда была готова к еще одному пробному запуску. Среди моряков уже сложилась небольшая летная элита. Квикка и Озмод по праву занимали в ней место: они были товарищами Единого Короля во всех его приключениях. Еще важнее было то, что ныне у них сложилось глубокое убеждение – для любой проблемы существует техническое решение. Оба они из рабов сделались богачами благодаря техническим новшествам: сначала это были катапульты, потом арбалеты, обработанная отпуском сталь, потом водяные колеса, ветряные мельницы, ковочный молот, кривошипы и кузнечные мехи с приводом от водяного колеса. Они привыкли к типичным трудностям при воплощении идеи в жизнь, превращении замысла в машину. Они знали, что рано или поздно это будет сделано. И главное, они знали, что сделано это будет благодаря пробам и ошибкам, благодаря объединению знаний многих людей. Сегодняшние неудачи не отнимали у них надежду на завтрашний успех. И уверенность их была заразительна.

Еще одним членом команды стал косоглазый Стеффи. У него тоже была убежденность – вполне достаточная, как увидели все, чтобы броситься с высокого утеса и при этом надеяться остаться в живых. Хама и Тримма работали на канатах, Годрих и Балла кроили и сшивали куски подаренной Ибн-Фирнасом драгоценной летной ткани. Вся полудюжина корабельных юнг, первоначально набранных шкипером Ордлавом для работы с парусами на реях, рьяно претендовала на роль летунов, за чем их сверстники с остальных шести парусников могли только следить с горькой завистью. Вся летная команда состояла из англичан, и все, за исключением мальчишек, были освобождены из рабства армией Пути. Викинги с дракаров Бранда выказывали определенное любопытство и с радостью готовы были сесть на весла, в качестве спасательного судна сгонять за упавшим в море змеем. Хотя чувство собственного достоинства удерживало их от суетной одержимости экспериментаторов, жаждущих немедленно все испытать и попробовать.

Самым главным членом летной команды был сам король, его слишком часто вынуждали отвлечься другие дела, и на летные испытания он кидался как изголодавшаяся пчела на нектар. Хагбарт, жрец Ньёорда, хотя и не совсем одобрительно относился ко всей идее, составляющей конкуренцию для мореплавания, тем не менее считал своей обязанностью перед жрецами Пути вести записи о производимых опытах. Нередко ему трудно было подобраться достаточно близко к аппарату, чтобы увидеть, какие изменения внесены в покрой или крепления змея.

– Смотри, – сказал Квикка, когда приготовления были наконец завершены. – Мы считаем, что теперь змей скроен абсолютно правильно. Мы внесли два усовершенствования, о которых не знает твой приятель из Кордовы.

– Вы убрали все куриные перья, – предположил Шеф, намекая на неудачный полет человека-птицы с башни в Стамфорде.

– Ни одного не осталось. Как и говорил арабский мудрец, мы должны летать как люди, а не как птицы. И старый араб был прав насчет еще одной вещи. Нужно перестать думать о змее как о парусе. Не нужно стремиться к тому, чтобы ветер толкал змея. Нужно, чтобы ветер его поддерживал. Поэтому нам пришлось скроить змея… – Квикка пытался выразить понятие «асимметрично», но не нашел слов, – разным с разных концов. С наветренной стороны шире, с подветренной – уже. Вот. И мы додумались еще до двух вещей. Во-первых, раньше мы запускали змея так, что мальчишка сидел лицом к ветру. Это прекрасно, когда летаешь на привязи. Но в свободном полете немного хуже.

Двенадцатилетний Толман, самый любимый и самый прилежный ученик летной команды, едва Квикка упомянул о полете, тут же радостно вскочил на ноги и немедленно получил тычок в спину от ревнивого конкурента. Король, благодаря большому опыту, с легкостью разнял соперников и развел их на расстояние вытянутых рук.

– Продолжай, – молвил он.

– Это звучит… – Квикка снова затруднился выразить понятие, для которого через несколько веков подобрали бы слово «парадоксально», – это как бы противоречит здравому смыслу, но мы стали запускать змея так, что мальчишка сидит лицом в подветренную сторону. Это значит, что корабля он не видит…

– Я смотрю на море и на небо, – вскричал Толман. – Я смотрю, где они соединяются. Если эта линия горизонтальна и ниже моего подбородка, значит, я лечу правильно.

– И еще одно, – твердо продолжал Квикка, – как и говорил старый араб, нужно два набора рукояток управления. Один для разворотов вверх-вниз. Это такие крылья, которые мальчишка крутит руками. Но ясно же, что влево-вправо тоже нужно поворачивать. Мы приделали хвостовую пластину, как от флюгера. Мальчишка зажимает ее между лодыжками.

Прислушивающийся Хагбарт внимательно осмотрел два квадрата летной ткани, приделанные к более широкому наветренному отверстию змея. Хотя Хагбарт и был опытным моряком, он до сих пор не встречал навесной руль. На всех северных судах вместо него стояло традиционное рулевое весло. Тем не менее Хагбарту стало ясно, что ту же идею с успехом можно использовать и на кораблях.

– И сегодня мы намерены попробовать свободный полет, – сказал Шеф. – Кто-нибудь из ребят готов рискнуть?

Поскольку снова начались тычки и отпихивания, моряки растащили юнг и держали их по отдельности.

– Мы бы предпочли Толмана, – заметил Квикка. – Он самый тощий и больше всех летал.

– И он самый никчемный, – добавил Озмод, троюродный брат Толмана.

– Ладно. А теперь, ребята, подумайте. Не рискованно ли это? Я не хотел бы потерять даже Толмана при всей его бесполезности.

– Какой-то риск всегда неизбежен, – сказал Квикка. – Что ни говори, он поднимается на пятьсот футов. Упав с такой высоты, просто так не отделаешься. Но он полетит над морем. Вода теплая. Спасательные лодки ушли далеко в подветренную сторону и ждут. Никогда так не было, чтобы змей просто рухнул в воду. В самом худшем случае он медленно опускается.

– Отлично, – сказал Шеф. – А теперь покажи мне, как отцепляется трос.

Квикка показал ему толстый швартовочный конец, проходящий под правой рукой седока. Показал на удерживающий его зажим, хитроумный механизм, который обеспечивал несколько дюймов слабины, даже когда трос сильно натягивался от ветра.

– Когда он упадет в воду, ему понадобится выбраться из своего гамака. Убедитесь, что у него есть с собой острый нож. В ножнах, на шнуре на шее. Отлично. Что ж, Толман, кажется, ты будешь первым летающим человеком в Норфолке.

Шефу вдруг пришла в голову еще одна мысль, и он огляделся.

– А где этот араб, Мухатьях? Я бы хотел, чтобы он увидел полет и потом рассказал своему наставнику.

– Этот-то, – Квикка пожал плечами. – Он вечно тут болтался со своими комментариями. Понимать мы его не понимали, но догадывались. Один из людей типа «ничего у вас не выйдет», таких везде хватает. В общем, он нам надоел, и Сулейман, или как там его на самом деле, Соломон, увел араба на берег и там запер. Не хочу, говорит, чтобы Мухатьях слишком быстро оказался в Кордове с рассказом о еврейских сокровищах.

Шеф тоже пожал плечами, отошел к борту, и Хагбарт стал распоряжаться привычными уже приготовлениями к запуску. «Победитель Фафнира» вышел в море против дующего к берегу бриза на милю с лишним от волнореза, защищающего гавань. В одной миле от него по направлению ветра располагались два быстрых и маневренных норманнских дракара, приготовившихся на веслах устремиться к месту приводнения змея. На полмили мористей два больших парусника, «Хагена» и «Победитель Грендаля», разошлись к северу и югу. Не для того, чтобы наблюдать за запуском. Чтобы охранять флот от появляющихся из дымки красных галер. В каждом «вороньем гнезде» сидели остроглазые мальчишки с подзорными трубами.

– Опять они играют в свои игрушки, – разочарованно сказал князь ха-Наси молчаливому Соломону.

– Ничего у них не выйдет, – ворчал себе под нос Мухатьях, глядя на море через зарешеченное окошечко. – Где этим варварам тягаться с моим наставником, гордостью Кордовы? Они до сих пор говорят по-арабски не лучше мартышек.

– Эта женщина стоит у колодца, – сообщил пастух Тьерри седобородому Ансельму, одному из perfecti. – Пытается разговаривать с женщинами, которые спускаются за водой, но они не понимают ее языка.

Корабли легли в дрейф на тихой воде, волнуемой только поднимающимся бризом.

Момент запуска приближался, и на борту «Победителя Фафнира» каждый участвовал в хорошо отлаженной процедуре. Толман уселся в подвесное седло. Четыре самых сильных моряка подняли всю коробку змея над кормовой частью левого борта. На рулевом весле Хагбарт оценивал ветер. В нужный момент, когда «Победитель Фафнира» разогнался при боковом ветре до максимальной скорости, он выкрикнул команду. Проворные руки тут же развернули оба паруса. Двухмачтовый корабль, не теряя скорости, принял круче к ветру. Воздушный поток подхватил змея, и тот стал рваться из рук моряков.

Квикка слегка подтолкнул Шефа:

– Командуй, государь. Похоже, это великий момент.

– Командуй ты. Ты лучше знаешь когда.

Квикка выждал, оценивая ветер и курс корабля. Затем пронзительно крикнул:

– Пошел!

Змей резко рванулся вверх с замедляющего ход судна. Раньше матросы пытались травить трос из бухты, намотанной на руку от локтя до ладони. Потом поняли, что это слишком медленно. Теперь поднимающийся змей почти свободно разматывал кольца, аккуратно уложенные прямо на палубе, лишь время от времени трос притормаживали мозолистой ладонью. Притормаживали самую малость, чтобы трос разворачивал змея по ветру и обеспечивал полную подъемную силу.

Огромная коробка из жердей и кусков ткани парила в небе, и за ней следили тысячи глаз.

– Трос почти весь вышел, – сказал один из матросов.

– Какой условились дать сигнал, чтобы Толман отцеплялся?

– Два рывка.

– Дергай.

Высоко в небе Толман, сын рабыни-мукомолки и ловца угрей, неожиданно ощутил как бы две ступеньки в своем подъеме. Нащупал зажим, дернул, аккуратно сбросил назад. Еще одна ступенька, это зажим проскочил через поддерживающее трос кольцо – его предусмотрительно сделали пошире, чтобы зажим не застрял.

И вот уже Толман парит в свободном полете, не зависит ни от чего, кроме ветра. Медленно, с несвойственной ему на земле осторожностью, мальчик стал проверять, насколько слушается его змей. Он по-прежнему поднимался. Сможет ли он лететь прямо вперед? Прислушиваясь к каждому движению коробки, Толман стал крутить крылышки, чтобы притормозить ветер и перестать подниматься. У него не было ни малейшего представления, как все это получается, но он по опыту знал, что нужно делать. У восприимчивого двенадцатилетнего подростка отсутствовали предвзятые мнения и догматизм, поэтому он быстро учился основам аэродинамики.

Теперь он опять видит линию горизонта. Пора посмотреть вниз. Вдали виднелись горы, встающие за узкой полосой невысокого берега. Там повсюду просматривалось какое-то движение, отсверки чего-то металлического. А далеко-далеко на севере – туча дыма, должно быть, от пожара. Где же гавань?

С замиранием сердца Толман понял, что свободный полет таит одно существенное отличие от полета на привязи. Змея неумолимо несло прочь от «Победителя Фафнира» и от спасательных судов. Корабли викингов уже находились почти прямо внизу, в каком-то фарлонге от берега. Через пару минут змей уже будет над сушей, его унесет за много миль в горы.

Не пора ли повернуть? Но как? Может ли змей развернуться против ветра? Ведь корабль-то может… Если направить змея чуточку вниз, тогда скорость планирования будет выше скорости встречного ветра. Если только змей не нырнет вниз…

Мягко, каждую минуту опасаясь нарушить устойчивость, Толман стал пробовать ножное управление и почувствовал, что его аппарат разворачивается вправо. Почти автоматически мальчик покрутил руками крылышки, чтобы поднять левый бок и опустить правый.

За милю от него Шеф, Стеффи и остальные моряки увидели, что уносящийся прочь змей начал закладывать плавный и пологий вираж. Взметнулись весла спасательных судов, разворачивающихся в сторону открытого моря, куда теперь летел змей. Хагбарт приготовился скомандовать, чтобы поднять паруса и плыть в том же направлении.

– Погоди, – сказал Шеф, не опуская задранной вверх головы. – По-моему, он знает, что делает. По-моему, он попробует повернуть и прилететь назад к нам.

– Что ж, мне ясно одно, – сказал Стеффи, на случай возражений бросая грозные взгляды, еще более грозные из-за его косоглазия. – Мы можем летать, нет вопросов. И без всяких там перьев.

В последние мгновения полета Толман, как и Стеффи в свое время, потерял управление и снизился слишком резко. В воду он плюхнулся с шумом и треском ломающихся жердей в какой-то сотне футов от «Победителя Фафнира», а спасательные суда остались далеко позади. Шеф, который успел снять золотой венец и браслеты, бросился в воду и поплыл со свисающим с пояса ножом, приготовленным на случай, если мальчонка запутается в веревках. В теплой воде он и полдюжины других пловцов собрались вокруг плавающей коробки. Но Толман уже высвободился и, словно лягушка, дрыгал ногами, придерживаясь за змея.

– Вы видели? – кричал он. – Видели?

– Я видел, – отозвался Шеф, весело брызгая водой под ярким солнцем. Тревога и мрачность, которые годами не покидали его, испарились. Ничего нет на свете лучше, чем плескаться в теплом Внутреннем море, вдали от суровых английских вод. И они научились или почти научились летать. И Свандис любила его.

– С меня награда, – сказал Шеф. – Обещанная награда за новое знание. Но тебе придется поделиться с Квиккой, Стеффи и с остальными моряками. А может быть, и с другими юнгами.

– Я получу больше всех, – крикнул Толман. – Ведь это я летал!

А на суше, у одних из ведущих в иудейский город-крепость ворот, perfectus Ансельм разглядывал маленький караван ослов и мулов.

– Женщина здесь? – спросил он.

– Завернута в ковер, перекинута через того черного мула. Ее не видно, потому что сверху мы навалили еще тюков. Стражники у ворот ничего не заметят, – тут пастух Тьерри замялся. – Одна неприятность, mi dons.

– Какая?

– Мы потеряли Гвиллема. Она убила его.

– Одна женщина против вас шестерых?

– Мы думали, что уже взяли ее. Сзади подошли к ней с обеих сторон, схватили за подол платья, натянули на голову, как мешок. Обычно женщины кричат «насилуют!» и слишком испуганы, чтобы бороться, у них руки зажаты, ноги голые.

– И что?

– У нее на поясе был мясницкий ножик. Разрезала свое платье, пырнула Гвиллема прямо в сердце, пока он пытался схватить ее за руку. Тогда я ударил ее разок, и она упала. Хотя продолжала бороться, пока мы затыкали ей рот. Все это было в тупичке за колодцем, там только женщины, по-моему, никто не видел. Надеюсь, что у нее нет братьев. Не хотел бы я драться с одним из них, если у них женщины такие.

– Гвиллем заслужил свое избавление, – сказал perfectus Ансельм. – Пусть все мы так же хорошо расстанемся с этим миром и заслужим право уйти из него. Двигайся, Тьерри. Я оставлю сообщение и догоню вас.

Вереница мулов прошла мимо охраны ворот и направилась через равнину в ближайшие горы. Свандис висела на переднем осле связанная, с заткнутым ртом, полуобнаженная, но в полном сознании.

Глава 14

Когда лодка приблизилась к набережной, Шеф понял, что встречать его собрался целый комитет. Самого князя, Бенджамина ха-Наси, не было видно, но присутствовали Соломон, запомнившиеся Шефу придворные и капитан телохранителей. У всех были озабоченные лица. Какие-то неприятности. Не может ли оказаться, что увиденный ими полет змея нарушает какие-нибудь религиозные запреты? Не собираются ли они сказать Шефу, чтобы он убирался вместе со своим флотом? Кажется, агрессивных намерений у них нет. Шеф постарался придать лицу выражение непроницаемой серьезности. Когда лодку подтянули к ступенькам спуска, Шеф молча вылез, приосанился и начал подниматься по лестнице в сопровождении Скальдфинна.

Соломон зря слов не тратил.

– В городе нашли убитого человека, – сказал он.

– Мои люди не могли этого сделать. Они были в море, а другая часть – на своих кораблях в гавани.

– Это могла сделать ваша женщина. Но она исчезла.

При всем его напускном спокойствии Шеф побледнел лицом.

– Исчезла? – переспросил он. Получился лишь хрип.

– Исчезла? – произнес он более твердо. – Если она исчезла, то не по своей воле.

Соломон кивнул:

– Возможно. Вот письмо, оно было прислано с мальчишкой из христианского квартала. Его наняли, чтобы отнес письмо капитану городской стражи, и сказали, что оно для одноглазого иноземного короля.

С нехорошим предчувствием Шеф взял записку – на бумаге, отметил он про себя, – и развернул ее. По-латыни он умел читать лишь по складам, полученное в детстве образование было довольно скудным. Понимать смысл прочитанного ему вообще не удавалось.

– Nullum malum contra te nec contra mulierem tuam intendimus, – старательно выговорил он. – Скальдфинн, что это значит?

Скальдфинн взял у него письмо, прочитал, наморщил лоб.

– Здесь сказано: «Мы не желаем зла тебе и твоей женщине. Но если хочешь вернуть ее, приходи во втором часу следующего дня к десятому мильному столбу на дороге в Разес. Там мы тебе скажем, что нам нужно от тебя. Приходи один». И приписка, другим почерком – на мой взгляд, очень плохим почерком, и латынь безграмотная: «Она убила человека, когда мы брали ее. Ее кровь за его кровь».

Шеф оглянулся – оказывается, вокруг уже собралась огромная толпа, все молчали и смотрели на него. Гул базара утих. Люди короля вышли из лодки и встали вплотную у него за спиной. Шеф увидел, что и моряки со стоящих на якоре кораблей каким-то образом тоже почуяли неладное и выстроились вдоль бортов, глядя на набережную. Много лет назад он, подчиняясь импульсу, решил спасти от рабства женщину, Годиву. Но тогда никто не знал, что он делает, за исключением Ханда и тана Эдрика, который давно мертв. Внутренне он ничуть не сомневался, что теперь он должен будет спасти Свандис. Однако на этот раз придется убедить многих людей, что он поступает правильно. В качестве короля он менее свободен, чем был в качестве трэля.