Скиталец Стенли Майкл
– Робби Дуглас, – крикнул мессир Гийом, – мой друг!
– И мой тоже, – поддержал его Томас.
– Довольно! – Сквозь толпу продирался разъяренный Ричард Тотсгем. – Довольно!
– Но ведь это, черт побери, шотландец! – выкрикнул Пугало, обращаясь к командиру.
– О господи, тоже мне невидаль, – сердито проворчал Тотсгем, – да у нас в гарнизоне есть французы, валлийцы, фламандцы, ирландцы и бретонцы. Какая, к черту, разница?
– Он Дуглас! – стоял на своем Пугало. – А стало быть, враг!
– Он мой друг! – взревел Томас, готовый драться с любым, кто вздумает поддержать сэра Джеффри.
– Хватит, кому сказано! – рявкнул разгневанный Тотсгем, да так, что голос его прокатился по всей площади. – Можно подумать, вам больше не с кем драться, кроме как друг с другом. Прямо как дети, честное слово! Ты за него ручаешься? – требовательно спросил он у Томаса.
– Я поручусь за него! – ответил за Томаса протолкнувшийся сквозь толпу Уилл Скит. Он обнял Робби за плечи и повторил: – Я ручаюсь за него.
– Тогда пусть парень сто раз Дуглас, мне он не враг.
И с этими словами Тотсгем ушел.
– Сладчайший Иисус! – продолжал кипятиться Пугало. Дугласы разорили его, поиски сокровища, из-за которого он увязался за Томасом, ничего не дали, а теперь, похоже, все его недруги объединились. Было из-за чего прийти в ярость. – Я жгу людей, которые носят сердце Дугласа, – сказал он. – Я жгу их!
– Так оно и есть, – тихонько сказал Томас.
– Он сжигает их? – не понял Робби.
– В Дареме, – сказал Хуктон, не сводя глаз с сэра Джеффри, – он действительно сжег троих шотландцев.
– Что ты сделал? – требовательно вопросил молодой Дуглас.
Пугало, хоть и был пьян, вдруг почувствовал, что шотландец на взводе, а после слов сэра Уильяма на поддержку толпы ему рассчитывать уже не приходилось.
Он свернул кнут, плюнул в сторону Робби и неверным шагом двинулся прочь.
Но теперь драться хотел Робби.
– Эй, ты! – крикнул он вдогонку.
– Брось, – сказал Томас. – Не сегодня, Робби.
– Он сжег троих шотландцев? – негодовал его друг.
– Не сегодня, – повторил Томас и оттолкнул Робби так сильно, что тот сел на ступеньки.
Дуглас проводил удалявшегося Пугала полным ненависти взглядом.
– Он покойник, – мрачно заявил шотландец. – Говорю тебе, Томас, этот сукин сын покойник.
– Мы все покойники, – тихонько заметил мессир Гийом, ибо им предстоял безнадежный бой с врагом, который превосходил их во много раз.
А сэр Томас Дэгворт тем временем шел прямиком в расставленную для него ловушку.
Джон Хэммонд, заместитель сэра Томаса Дэгворта, возглавил ложную атаку, производившуюся с запада, с Ланьонской дороги. У него было шестьдесят мужчин, столько же женщин, дюжина повозок и тридцать лошадей, и, когда они оказались в поле зрения самого западного из укреплений герцога Карла, Хэммонд постарался произвести как можно больше шума.
Костры очерчивали земляные валы, и свет пламени пробивался сквозь щели между бревнами частокола. Казалось, что костров в лагере видимо-невидимо, а когда маленький отряд Хэммонда начал звенеть кастрюлями и сковородками, стучать палками по деревьям и дудеть в трубы, их вспыхнуло еще больше. Барабанщики неистово били в барабаны, но было непохоже, чтобы это обеспокоило противника. Правда, на земляных насыпях появилось несколько солдат. Некоторое время они таращились вниз, на залитую лунным светом дорогу, на которой люди Хэммонда виделись тенями под деревьями, потом повернулись и ушли. Английский командир приказал своим людям произвести еще больше шума, а шестеро его лучников (единственные настоящие солдаты в этом ложном отряде) даже подошли поближе к лагерю и пустили через частокол стрелы, но никакого переполоха это не вызвало. Хэммонд рассчитывал увидеть, как вражеские воины хлынут через реку, благо через нее, по донесениям лазутчиков сэра Томаса, было наведено нечто вроде плавучего моста из сцепленных лодок, но ни один боец Карла так и не появился из-за укреплений. Похоже, их обманный маневр провалился.
– Если мы останемся здесь, – сказал кто-то, – они, чего доброго, распнут нас.
– Это точно, – с нервической горячностью согласился Хэммонд. – Отойдем-ка мы чуток назад по дороге. Самую малость. Туда, где тень поглубже.
Военная хитрость англичан не удалась, но не знавшие этого люди сэра Томаса, настоящие атакующие, продвинулись вперед быстрее, чем даже рассчитывали. Они оказались у восточного фланга лагеря герцога вскоре после того, как отряд Хэммонда начал свой шумный отвлекающий маневр в трех милях к западу. Люди Дэгворта припали к земле на опушке леса, разглядывая очертания ближайших земляных и деревянных заграждений. Совершенно пустая, бледная в лунном свете дорога вела прямо к большим деревянным воротам осадного лагеря.
Сэр Томас поделил своих людей на два отряда, которым предстояло атаковать лагерь по обе стороны от ворот. Никакой особой хитрости в таком плане штурма не было: рвануть через темное пространство, перевалить всем скопом вал и частокол, а там уж гвоздить каждого, кто подвернется под руку.
– Господь вас не оставит! – сказал командир своим бойцам, обойдя строй, а потом обнажил меч и взмахнул им, давая сигнал к штурму.
Англичане должны были приблизиться беззвучно, и сэр Томас все еще надеялся застигнуть врага врасплох, но огонь костров по другую сторону от защитных укреплений выглядел неестественно ярким, и у него возникло недоброе предчувствие, что противник готов к его появлению. Правда, на стене так никто и не появился, в темноте не просвистела ни одна арбалетная стрела, и потому он, слегка воспрянув духом, устремился вперед, плюхая по грязному дну канавы. Лучники слева и справа от него уже карабкались вверх, к частоколу. Арбалеты так и не стреляли, трубы не звучали, и враг не показывался. Теперь лучники достигли изгороди, оказавшейся куда более хлипкой, чем можно было предположить. Бревна были вкопаны неглубоко, и их ничего не стоило повалить. Мало того что защитные сооружения оказались непрочными, так их еще никто и не оборонял. К тому времени, когда сэр Томас и его ратники с поблескивающими во тьме мечами перебрались через траншею, лучники уже повалили тын, и англичане вбежали по упавшим бревнам прямо в лагерь Карла.
Правда, они оказались не внутри лагеря, а на широком открытом пространстве, которое вело к другому валу, следующему рву и еще одному частоколу. Это настораживало, но по англичанам никто не стрелял, и если бежавшие вперед лучники и чертыхались, то лишь из-за ям и рытвин, устроенных как ловушки для лошадиных копыт. За вторым частоколом ярко горели костры. И нигде не было видно и следа часовых.
Сэр Томас поднял свой щит с эмблемой, изображавшей сноп пшеницы, и, глянув налево, увидел, что его второй отряд тоже перебрался через первый вал и бегом мчится по траве к следующему. Его лучники навалились на новый частокол, и он рухнул с такой же легкостью, как предыдущий. Никто не орал, не выкрикивал приказов, не призывал на помощь святого Георгия. Люди просто делали свое дело, но как мог враг не услышать шума от падения бревен?
Однако второй частокол рухнул следом за первым, сэр Томас с лучниками рванул в образовавшуюся брешь и увидел впереди луг, а за ним – живую изгородь, окружавшую вражеские палатки, ветряную мельницу и освещенные ярко полыхающими кострами чудовищные очертания двух осадных машин.
Цель была близка, и сэр Томас почувствовал мощный всплеск радости, ибо решил, что сумел захватить врага врасплох и теперь победа будет за ним.
И в этот момент, в миг его торжества, защелкали арбалеты.
Стрелы прилетели с правого фланга, с земляного берега, который проходил между вторым валом и живой изгородью. Лучники падали, издавая проклятия. Сэр Томас обернулся в сторону стрелявших, но все арбалетчики находились в укрытии, и тут спереди, из густой живой изгороди, полетело еще больше стрел. Стало очевидно, что это не он захватил врага врасплох, а наоборот. Слышались пронзительные крики раненых. Правда, их длинные стрелы вспышками пролетали в лунном свете, но сэр Томас не видел никаких целей и понял, что лучники просто стреляют наугад.
– Ко мне! – крикнул он. – Готовьте щиты!
Примерно дюжина ратников, услышав приказ, сбилась в плотную группу, которая, сомкнув щиты, неловко побежала к живой изгороди. Только преодолев ее, можно было надеяться, что хоть кто-то из арбалетчиков окажется на виду. Лучники выпускали стрелы вперед и вправо, отвечая на арбалетные выстрелы, но не видя самих стрелявших.
Бросив взгляд через дорогу, сэр Томас увидел, что и второй его отряд оказался в точно таком же положении.
– Мы должны прорваться через эту изгородь! – крикнул он. – Через изгородь! Лучники! Через изгородь!
Стрела из арбалета ударилась о щит, развернув его вокруг. Еще одна со свистом пролетела над головой командира. Рядом на траве корчился лучник: стрела пронзила ему живот.
Теперь крики звучали повсюду. Одни призывали святого Георгия, другие проклинали дьявола, некоторые в отчаянии выкрикивали имена жен и матерей. А из темноты все сыпались и сыпались вражеские стрелы. Вот один лучник отшатнулся, получив стрелу в плечо, другой, раненный в пах, истошно завопил. Ратник упал на колени, призывая Иисуса, и только теперь сэр Томас услышал и голоса врагов, выкрикивавших приказы и ругательства.
– К изгороди! – рявкнул он, надеясь, что, прорвавшись за терновник, лучники, по крайней мере, смогут стрелять не вслепую.
Наконец кто-то обнаружил в живой изгороди брешь, прикрытую плетеными щитами. Англичане мигом разметали их и хлынули в проем. Арбалеты защелкали еще чаще, стрелы полетели еще гуще, кто-то крикнул сэру Томасу, чтобы он посмотрел назад. Командир оглянулся и увидел, что противник послал десятки арбалетчиков, чтобы отрезать ему путь к отступлению, и теперь эта новая сила теснит людей Дэгворта в центр лагеря.
«Это ловушка! – подумал он. – Проклятье! Чертов Карл заманил нас в этот лагерь, как в западню, чтобы окружить и уничтожить. Ну что ж, остается только драться!»
– Через изгородь! – громовым голосом проорал сэр Томас. – Перебраться через эту чертову изгородь!
Петляя между телами своих бойцов, он проскочил в проем в терновнике, выискивая врага, чтобы убить, но увидел впереди лишь сплошную стену закованных в латы рыцарей и ратников с сомкнутыми щитами и опущенными забралами. Правда, теперь лучники могли стрелять прицельно, только вот осталось их слишком мало, а вражеских арбалетчиков, по-прежнему укрывавшихся за изгородями, частоколами или павезами, слишком много. И их стрелы косили лучников одного за другим.
– Вверх по склону! – скомандовал сэр Томас, ибо то была самая приметная веха.
Он хотел собрать своих людей, выстроить их и, по крайней мере, схватиться с врагами как положено, но арбалетчики, сотни арбалетчиков, уже стреляли со всех сторон. Обстрел был так силен, что его люди начинали разбегаться по лагерю, тщетно надеясь укрыться среди палаток.
Дэгворт в бешенстве выругался. Сейчас к нему подоспели бойцы из второго штурмового отряда, но все его люди путались в палатках, спотыкаясь о веревки, а стрелы из арбалетов проносились в темноте, неумолимо выкашивая английское воинство.
– Стройся! Сюда! Строиться здесь! – орал командир, выбрав открытое пространство между тремя палатками, и примерно двадцать или тридцать человек побежали к нему.
Увы, вражеские арбалетчики увидели их и засыпали темные проходы между палатками своими стрелами. Затем появились бретонские ратники, и английские лучники рассеялись снова, пытаясь отыскать подходящее место, чтобы перевести дух, найти укрытие и поискать цели.
Над головами врагов появились знамена нормандских и бретонских сеньоров, и сэр Томас, уже понявший, что попал в ловушку и потерпел поражение, ощутил прилив ярости.
– Смерть ублюдкам! – взревел он и во главе горстки людей устремился на врагов.
Сталь зазвенела о сталь. Теперь англичане, по крайней мере, сошлись с противником лицом к лицу. Они отвечали ударом на удар и больше не были мишенями для невидимых арбалетчиков, которым пришлось прекратить обстрел, чтобы не убивать своих. Правда, генуэзцы продолжили охоту за рассеявшимися лучниками, но некоторые из них сумели укрыться за лагерными повозками, откуда наконец-то смогли по-настоящему отстреливаться.
Однако сэр Томас понимал, что дело дрянь. Его силы были невелики, так что враг подавлял одной лишь своей численностью. Щиты с треском стукались друг о друга, копья подныривали под щиты и вспарывали сапоги. Какой-то могучий бретонец взмахом топора сбил с ног двоих англичан. В их строю образовался разрыв, в который с торжествующими криками устремились воины с эмблемами белого горностая. Ратник вскрикнул, получив удар топора по бедру, но умолк, когда второй топор раскроил ему череп. Сэр Томас, шатаясь, отступил назад, отражая удар меча, и увидел, что некоторые из его людей бегут в темные проходы между палатками в поисках укрытия. Их забрала были опущены, и воины вряд ли видели, куда они бегут и откуда наносит им свои смертельные удары враг. Дэгворт полоснул мечом человека в шлеме со свиным рылом, затем отбил черно-желтый щит, отступил на шаг, чтобы было где развернуться для следующего удара, и тут его ноги запутались в веревках шатра. Командир англичан упал назад, прямо на парусину.
Рыцарь в шлеме с забралом, похожим на свиное рыло, и в сверкающей в лунном свете броне навис над сэром Томасом, приставив меч к его горлу.
– Я сдаюсь, – поспешно промолвил воин и повторил эти же слова по-французски.
– Кто ты? – спросил рыцарь.
– Сэр Томас Дэгворт, – с горечью ответил английский командир, протягивая меч противнику.
Тот принял оружие и поднял забрало.
– Виконт Моргат, – представился рыцарь, – и для меня большая честь взять тебя в плен.
Он поклонился сэру Томасу, отдал ему оружие и протянул руку, чтобы помочь англичанину подняться на ноги. Бой все еще продолжался, но теперь он свелся к разрозненным стычкам. Французы и бретонцы охотились за уцелевшими англичанами, добивали раненых, не стоивших выкупа, и обстреливали из арбалетов собственные повозки, за которыми засели английские лучники.
Виконт Моргат сопроводил сэра Томаса на ветряную мельницу, где представил его Карлу Блуа. В нескольких ярдах от мельницы горел большой костер, и в его свете под мельничными крыльями стоял герцог. Доспехи Блуа были в крови, ибо он лично участвовал в рукопашной схватке с ратниками сэра Томаса.
Вложив в ножны обагренный кровью меч, Карл Блуа снял увенчанный плюмажем шлем и воззрился на пленника, доселе дважды побеждавшего его в сражениях.
– Я сочувствую тебе, – сказал герцог.
– А я поздравляю твою светлость с победой, – отозвался сэр Томас.
– Это не моя заслуга, ибо победу дарует Господь, – промолвил Карл с подобающей скромностью, хотя на самом деле испытывал радостное возбуждение. И по праву, ведь он добился этого! Он разбил английскую армию в Бретани, и теперь точно так же, как благословенный рассвет последует за самой темной ночью, герцогство будет его. – Победу дарует Господь, – набожно повторил Блуа и, вспомнив, что настало утро, а сегодня Христово Воскресение, обернулся к священнику, чтобы велеть ему отслужить молебен с пением «Te deum», в благодарность за великую победу.
Странно, он еще не успел ничего сказать, а священник уже, выпучив глаза, кивнул. Потом у него отвисла челюсть, и лишь тогда Карл увидел, что из живота клирика торчит неестественно длинная стрела. Еще одна английская стрела с белым оперением просвистела рядом с ветряной мельницей, и из темноты донесся хриплый, чуть ли не звериный рев.
Похоже, что, хоть сэр Томас попал в плен, а его армия была полностью разгромлена, сражение еще не закончилось.
Глава десятая
Ричард Тотсгем наблюдал за схваткой с вершины над восточными воротами. Он не мог оттуда всего разглядеть, ибо частоколы на земляных валах, две здоровенные метательные машины и ветряная мельница загораживали большую часть обзора, однако было совершенно ясно, что никто из остальных трех французских лагерей Карла не спешит ему на помощь в большую крепость.
– Странно, вообще-то, люди обычно помогают друг другу, – сказал он стоявшему рядом с ним Уиллу Скиту.
– Это ты по себе судишь, Дик! – отозвался тот.
– Это верно, – согласился Тотсгем. Заметив, что Скит облачился в кольчугу и опоясался мечом, он положил руку на плечо старому другу и осторожно спросил: – Уилл, ты ведь не полезешь сегодня в драку, верно?
– Если намечается заварушка, – ответил Скит, – я бы хотел помочь.
– Предоставь это молодым, Уилл, – возразил Тотсгем, – это как раз для них. А ты останешься вместо меня и будешь охранять город. Ладно?
Скит кивнул, и Тотсгем снова повернулся к вражескому лагерю. Понять, какая сторона берет верх, было невозможно, ибо он видел только строй противника, да и то со спины. Лишь вспыхивающие время от времени в отблесках костров наконечники летящих стрел свидетельствовали, что люди сэра Томаса еще ведут борьбу. Однако то, что из других лагерей никто не выступил Карлу на подмогу, Тотсгем расценил как дурной знак. Это наводило на мысль о том, что герцог не нуждается в помощи, из чего, в свою очередь, следовало, что сэр Томас очень даже нуждается. Поэтому, не теряя больше времени, Тотсгем свесился с парапета и крикнул:
– Открыть ворота!
Было еще темно. До рассвета оставалось часа два или больше, однако луна светила ярко, и костры в лагере противника тоже отбрасывали яркий свет. Тотсгем торопливо сбежал по лестнице вниз, в то время как его люди откатывали наполненные камнями бочки, которые образовывали заграждение позади ворот, и поднимали тяжкий засов, пребывавший в покое целый месяц. Ворота со скрипом распахнулись, и дожидавшиеся люди разразились радостными возгласами. «А зря, – подумал Ричард, – лучше бы им попридержать языки, чтобы противник не узнал о вылазке раньше времени». Но затыкать рот было уже поздно. Он нашел собственных ратников и вместе с ними присоединился к хлынувшему за ворота потоку бойцов.
Томас направился в атаку вместе с Робби, мессиром Гийомом и двумя его ратниками. Уилл Скит, несмотря на обещание, данное Тотсгему, хотел пойти с ними, но Хуктон указал ему на крепостные стены и велел следить за сражением оттуда.
– Ты еще не совсем поправился, Уилл, – убеждал его юноша.
– Как скажешь, Том, – покладисто согласился Скит.
Он поднялся по ступенькам, и Томас, выйдя из ворот, оглянулся и увидел Скита на башне. Лучник поднял руку, но Скит его не увидел, а если и увидел, то не узнал.
Люди так долго пробыли взаперти, что, оказавшись за воротами, чувствовали себя непривычно. Воздух здесь был свежее, в нем не чувствовалось вони сточных городских канав. Участники вылазки устремились по дороге, шедшей совершенно прямо на протяжении трехсот шагов. Затем она исчезала под частоколом, сооруженным вокруг деревянных помостов, на которых были смонтированы «Отправляющая в ад» и «Делающая вдов». Частокол местами был выше человеческого роста, и некоторые лучники, чтобы преодолеть эту преграду, несли с собой лестницы. Однако Томас полагал, что заборы эти сооружались наспех и упадут, стоит лишь как следует навалиться. Пальцы его ног еще оставались скрюченными, и бежал он неловко, ожидая, что вот-вот навстречу ударят арбалеты. Но с валов Карла не полетела ни одна стрела. Видимо, враг был занят армией Дэгворта.
Добежав до частокола, первые из лучников Тотсгема приставили к нему лестницы, но, как и предполагал Томас, длинный участок ограды с грохотом повалился. Заборы сооружались не для того, чтобы сдерживать штурмующих, но для обеспечения прикрытия арбалетчиков. Только вот арбалетчики эти по-прежнему не подозревали о том, что из города совершена вылазка, и их тыл оставался незащищенным.
Большую часть из четырех или пяти сотен людей, хлынувших через поваленный частокол, составляли не обученные солдаты, но горожане, доведенные до бешенства тем, что огромные камни рушили их дома, калеча и убивая их жен и детей. Жители Ла-Рош-Дерьена жаждали мести. Кроме того, они дрались за благополучие и процветание, пришедшие в город вместе с английской армией, и нехватка у них боевых навыков с лихвой возмещалась рвением.
– Лучники! – прозвучал громовой голос Тотсгема. – Лучники, ко мне! Лучники!
Шестьдесят или семьдесят лучников устремились к командиру, образовав линию к югу от помостов с осадными машинами. Остальные участники вылазки бросились в атаку на врага, строй которого уже распался на отдельные группы. Люди Карла так торопились покончить с остатками войска сэра Томаса Дэгворта, что совершенно забыли о тылах. Обернулись они, лишь услышав позади дикий рев бойцов, нагрянувших из города.
– Убивайте ублюдков! – крикнул какой-то горожанин по-бретонски.
– Смерть! – взревел английский голос.
– Никаких пленных! – закричал другой человек, и хотя Тотсгем, не желая терять выкупные деньги, кричал, что пленных брать следует, в неистовом реве атакующих его призывов никто не слышал.
Ратники Блуа инстинктивно сбились в некое подобие строя, но Тотсгем велел своим лучникам стрелять, и английские луки начали свою дьявольскую работу. Стрелы свистели во тьме, пробивая кольчуги, пронзая кости и плоть. Лучников было немного, но они стреляли с такого близкого расстояния, что промахи исключались. Люди Карла прятались за щитами, но на такой дистанции стрелы пронзали даже щиты. Поэтому французы дрогнули и постарались спрятаться среди палаток.
– Настичь их! Смерть! – кричал Тотсгем, посылая своих стрелков на кровавую охоту.
Менее сотни людей сэра Томаса Дэгворта все еще сражались, по большей части эт были те лучники, которые укрылись за подводами. Кое-кто попал в плен или погиб, но многие пытались бежать из лагеря за земляные валы и частоколы. Заслышав поднявшийся позади рев, они повернули обратно, чтобы принять участие в новой схватке. А вот уцелевшие люди Карла теперь разбегались, спеша укрыться в темноте.
Люди Тотсгема обрушились на неприятельский лагерь с неистовством урагана. Горожане были преисполнены гнева. Не думая ни о чем, кроме мести, они хлынули мимо метательных машин к шатрам и казармам. Первые бараки, попавшиеся им на пути, служили укрытием для баварских механиков, которые попрятались туда, не желая участвовать в избиении остатков отряда сэра Томаса Дэгворта, но теперь сами стали жертвами не менее безжалостного избиения. Горожане, понятия не имевшие, кто это такие, и знавшие лишь, что перед ними враги, забили немцев топорами, мотыгами и кувалдами. Главный механик пытался прикрыть собой одиннадцатилетнего сына, но в результате оба погибли. Тем временем английские и фламандские ратники устремлялись мимо, ища стоящего противника.
Томас стрелял из лука вместе с другими лучниками, но теперь он искал Робби, которого в последний раз видел возле двух огромных машин. Метательное плечо «Делающей вдов» было оттянуто вниз, чтобы на рассвете машина выпустила первый камень, и Томас споткнулся о крепкий металлический шип. Он служил якорем для пращи и выпирал из бруса на целый ярд. Металлическая хреновина больно задела голень, юноша выругался, а потом вскочил на раму метательной машины и выпустил стрелу поверх голов горожан, добивавших баварцев. Лучник целился во врагов, сгрудившихся под ветряной мельницей, и прежде чем они успели вскинуть свои расписные щиты, один из них упал. Томас выстрелил снова и почувствовал, что его покалеченные руки делают привычную работу, причем делают они ее как следует. Он достал из мешка третью стрелу и послал ее в освещенный огнем костра расписной щит с белым горностаем. Потом английские ратники и их союзники полезли на холм, загородив от него цель, и юноша, прыгнув с требюшета, продолжил поиски Робби.
Враг стойко держал оборону мельницы, и большинство людей Тотсгема попытались напасть на палатки, сулившие большую поживу. Горожане, расправившись с так насолившими им баварцами, рыскали по лагерю с окровавленными топорами. Закованный в латы воин, выскочив из-за палатки, ткнул одного из них мечом в живот, и Томас, не раздумывая, выпустил в него стрелу. Она угодила прямо в щель забрала – просто потрясающая точность! Из забрала, сверкая в лунном свете, хлынула кровь, а сраженный противник повалился назад, на парусину.
Хуктон поспешил дальше, перешагивая через тела, протискиваясь мимо скособоченных шатров. Стрелять в такой теснотище нечего было и думать, поэтому он забросил лук за плечо и обнажил меч.
Нырнув в палатку, лучник перешагнул через упавшую скамью и услышал крик. Кричала женщина, скорчившаяся на полу и пытавшаяся закрыться от него одеялом. Оставив ее в покое, Томас выскочил в освещенную кострами ночь, оказавшись как раз за спиной у арбалетчика. Тот целился в атаковавших мельницу английских ратников. Сделав два шага вперед, лучник ударом меча сзади перебил ему хребет, и враг завопил так истошно, что Томас с перепугу рубил его снова и снова, лишь бы заставить замолчать.
– Он умер! Бог свидетель, он умер! – крикнул ему невесть откуда взявшийся Робби, потом схватил друга за рукав и оттащил его к мельнице.
Томас сорвал лук с плеча и уложил двоих бойцов со знаком белого горностая, пытавшихся убежать вниз по склону. У подножия холма, сжимая в зубах что-то красное, сочившееся кровью, пронеслась собака. На холме, по обе стороны от мельницы, горели два огромных костра, и в один из них, взметнув сноп искр, свалился отброшенный ударом стрелы ратник. Огонь был такой жаркий, что его плоть тут же начала запекаться внутри панциря. Он завопил, пытаясь выскочить из пламени, но какой-то горожанин со смехом толкнул его обратно тупым концом копья. Лязг мечей, щитов и топоров поднимался до небес, заполняя собой всю ночь, но среди всего этого адского хаоса позади мельницы царило затишье. Робби углядел, как какой-то человек нырнул в маленькую дверцу, и потащил Томаса в ту сторону.
– Он хочет либо спрятаться, либо убежать! – крикнул Дуглас. – У него наверняка есть деньги!
Томас не совсем понял, о чем толкует шотландец, но все равно последовал за ним, снова забросив лук за спину и взявшись за меч. Робби одним ударом затянутого в кольчугу плеча распахнул дверь и нырнул в темноту мельницы.
– Выходи, английский ублюдок! – крикнул он.
– Ты что, хочешь, чтобы тебя убили? – испугался за него Томас. – Ты же сам, черт возьми, сражаешься на стороне англичан!
Робби в ответ лишь выругался. Потом Томас увидел справа от себя тень, всего лишь тень, но он замахнулся в ту сторону мечом. Сталь зазвенела о сталь, из пыльной темноты донесся боевой клич Дугласов, а незнакомец прокричал что-то по-французски.
Томас подался назад, но Робби налетел на противника и нанес ему подряд несколько мощных рубящих ударов. Поверженный враг, лязгнув доспехами, рухнул на мельничный жернов.
– Какого черта он так орал? – поинтересовался Робби.
– Он хотел сдаться.
И вдруг с другой стороны мельницы раздался чей-то голос. Томас с Робби одновременно развернулись, и их мечи задели сплетение перекладин, брусьев, зубчатых колес и осей. Потом голос невидимки зазвучал снова:
– Эй, ребята, эй, я англичанин! Сюда!
Послышался глухой удар, стрела вонзилась в стену снаружи. Свернутые паруса натянули удерживавший их трос, и деревянный механизм заскрипел. Еще несколько стрел глухо ударились о доски.
– Я пленный, – промолвил человек, назвавшийся англичанином.
– Уже нет, – сказал Томас.
– Пожалуй, – согласился незнакомец.
Недавний пленник перелез через мельничные жернова, распахнул дверь, и Томас увидел, что это седой человек среднего возраста.
– Что там происходит? – спросил он.
– Мы потрошим дьявола, – пояснил Робби.
– Слава богу! – Седой воин повернулся и протянул шотландцу руку. – Я сэр Томас Дэгворт, и я благодарю вас обоих.
Он обнажил меч и устремился в освещенную лунным светом ночь, а Робби воззрился на Томаса:
– Ты слышал, что сказал этот человек?
– Он поблагодарил нас.
– Ага, но еще этот тип сказал, что он сэр Томас Дэгворт.
– Может быть, так оно и есть?
– Так какого черта он здесь делал? – удивился Робби.
Но тут он вспомнил про убитого врага. Кряхтя, Дуглас подтащил закованный в сталь труп к двери, где было посветлее. Убитый был без шлема, и меч Робби раскроил ему череп, однако под кровью блеснуло золото. Шотландец наклонился и вытащил из-под нагрудника золотую цепь.
– Важный, видать, был малый, – пробормотал Робби, любуясь добычей, а потом, взглянув на Томаса, с ухмылкой добавил: – Мы поделим ее потом, а?
– Поделим?
– Мы же друзья, верно? – спросил Робби. Он быстро спрятал золото и запихнул труп назад, в мельницу. – На нем дорогие доспехи, – пояснил Дуглас. – Вернемся сюда, когда кончится заварушка. Если, конечно, какой-нибудь сукин сын не сопрет их до нашего возвращения.
Теперь в лагере царили хаос и кровавый кошмар. Уцелевшие во время атаки воины сэра Томаса Дэгворта, главным образом лучники, попрятавшиеся за подводами, еще сражались. Городской гарнизон прочесывал шатры, освобождая английских пленных, а арбалетчиков Карла, которые могли бы отбить эту атаку стрелами, отвлекали стрелявшие из-за обозных телег лучники. Пока генуэзцы прикрывались огромными павезами, потери их были невелики, но все изменилось, когда атакующие обрушились на них еще и сзади. В ночи засвистели длинные стрелы, и укрыться от них было нечем. Генуэзцы отстреливались, но боевые луки пели свою дьявольскую песню, на каждую арбалетную стрелу приходилось по десять выпущенных из лука, и в конце концов арбалетчики не выдержали. Они пустились в бегство.
Победоносные лучники, поддерживаемые горожанами, повернули обратно к шатрам и палаткам, где в темных проулках между парусиновыми стенами разыгрывалась смертельная игра в прятки. Но тут один валлийский стрлок сообразил, что врага можно выкурить из укрытия, если поджечь палатки. Вскоре по всему лагерю разгорелось пламя и повалил дым. Укрывавшиеся в палатках люди выбегали из них прямо под стрелы и клинки поджигателей. Рассудив, что на вершине холма он слишком бросается в глаза, Карл Блуа отступил от ветряной мельницы и попытался собрать уцелевших рыцарей перед своим роскошным, пышным шатром, но нахлынувшая волна горожан смела их прочь. Герцог в ужасе взирал на то, как мясники, бочары, колесные мастера и кровельщики убивают благородных дворян топорами, большими мясницкими ножами и серпами. Он поспешно нырнул в свою палатку, но тут кто-то из свиты бесцеремонно подтолкнул его к дальнему входу:
– Сюда, ваша светлость.
Карл недовольно стряхнул с себя чужую руку, но голос его прозвучал растерянно:
– Что же теперь делать?
– Надо двигаться в южный лагерь, ваша светлость, за подмогой.
Карл кивнул, удивляясь, что не додумался до этого сам, и пожалев о своем настойчивом, категоричном приказе ни под каким предлогом не выходить из-за линии укреплений. В трех остальных лагерях было сосредоточено более половины его армии. Все эти умелые, храбрые, прекрасно вооруженные люди рвались в бой и одним своим появлением могли смести врагов, как бурный поток сметает мусор, но, подчиняясь его собственному приказу, они оставались на своих позициях, в то время как лагерь их командира и суверена предавали огню и мечу.
– Где мой трубач? – воскликнул он.
– Я здесь, ваша светлость!
Оказалось, что трубач чудесным образом уцелел во всей этой мясорубке и теперь находился рядом со своим герцогом.
– Труби семь раз! – приказал Блуа.
– Не здесь! – торопливо выкрикнул священник, а когда герцог в негодовании обернулся к нему, еще более торопливо пояснил: – Ваша светлость, это привлечет врага. Да он и пару раз не протрубит, как они набросятся на нас, как свора собак.
Отрывисто кивнув, герцог признал справедливость этих слов.
Сейчас с ним была дюжина рыцарей, которые, учитывая, что ночной бой вели разрозненные кучки воинов, представляли собой немалую силу.
Один из них выглянул из шатра, увидел озарявшее небо зарево горящих палаток и понял, что скоро огонь доберется и до них.
– Надо уходить, – настойчиво сказал он. – Необходимо найти наших лошадей.
Выйдя из шатра, французы поспешили по истоптанной траве туда, где должны были стоять их часовые, но тут о нагрудник одного из них звякнула вылетевшая из темноты стрела. Внезапно справа с громкими криками выскочили люди, и Карлу со своей свитой пришлось отступить налево и вверх по склону, к освещенной кострами ветряной мельнице. Еще более громкие крики возвестили о том, что беглецы обнаружены, и вверх по склону метнулись первые стрелы.
– Трубач! – выкрикнул Карл. – Труби семь раз! Семь раз!
Не имея возможности пробиться к лошадям, герцог и его люди были вынуждены встать спиной к истыканной десятками английских стрел мельнице. Еще одна стрела поразила ратника в грудь, пронзив кольчугу насквозь и пригвоздив его к доскам.
А потом громкий голос по-английски приказал лучникам прекратить стрельбу.
– Это их герцог! – гремело над рядами. – Сам герцог! Он нужен нам живым! Прекратить стрельбу! Опустить луки!
Услышав, что сам Карл Блуа загнан в угол, лучники взревели от восторга. Стрельба прекратилась, и окровавленные ратники герцога, оборонявшие холм, смогли перевести дух. Они устремили взоры вниз, туда, где за пределами света двух больших костров рыскали, словно волки, многочисленные темные фигуры.
– Трубач! – рявкнул Карл Блуа.
– Сейчас, ваша светлость, – отозвался трубач.
Оказалось, что мундштук его инструмента бог весть почему забит землей. Видимо, музыкант уронил его. Трубач прочистил серебряный загубник, поднес его ко рту, и в ночи прозвучал чистый, ясный и громкий звук. В конце концов, положение французов было не столь уж страшным: достаточно удержать мельницу до прибытия подмоги и весь этот обнаглевший английский сброд будет сметен прямо в ад.
Труба пропела во второй раз.
Услышав это, Томас повернулся и заметил серебряную вспышку возле мельницы, а потом, когда трубач поднес инструмент ко рту в третий раз, и отблеск пламени на металлическом раструбе. Приказа прекратить стрельбу он не слышал, а потому натянул тетиву, поднял левую руку и выпустил стрелу. Пролетев над головами английских ратников, она поразила трубача в тот самый момент, когда он сделал глубокий вдох перед третьим сигналом. Увы, он повалился на землю, и набранный воздух с бульканьем вышел из его пронзенного легкого. Едва трубач упал, как темные фигуры, крадучись подобравшиеся к подножию холма, устремились вперед.
Три укрепленных лагеря так и не оказали Карлу никакой помощи. Там хорошо помнили строжайший приказ герцога, и, поскольку труба пропела лишь дважды, ни один рыцарь не сдвинулся с места. Желающих оказаться обойденными при разделе земель и добычи не нашлось. Поэтому все оставались на месте, глядя на полыхавшие пожары и гадая, что же творится в большом восточном лагере.
В восточном лагере царил хаос. Эта битва напомнила Томасу штурм Кана: стихийный, случайный, беспорядочный и оттого еще более жестокий. Англичане и их союзники накануне сражения были крайне взвинчены, ожидая поражения, тогда как люди Карла предвкушали победу, но, когда военная фортуна совершила резкий, неожиданный поворот, нервозность англичан обернулась бешеным, остервенелым, кровавым штурмом, а не ожидавшие дурного французы и бретонцы впали в панику.
Звон стали сделался громче, когда английские ратники схватились с людьми Карла, оборонявшими ветряную мельницу. Томас хотел уже присоединиться к этой схватке, но Робби неожиданно потянул его за рукав кольчуги:
– Гляди!
Шотландец указывал назад, в сторону горящих палаток. Робби увидел там трех всадников в черном, а с ними пешего доминиканца. Друзья поспешили к священнику в черно-белом одеянии, топча синюю и белую парусину поваленных палаток. Они промчались мимо упавшего штандарта, пробежали между двумя кострами, миновали открытое пространство, которое клубилось дымом и горящими обрывками ткани. Женщина в наполовину разорванном платье пронзительно вскрикнула и бросилась им наперерез, а за ней, разбрасывая пылающие обрывки парусины своими сапогами, гнался какой-то человек. Они ненадолго потеряли священника из виду, но потом Робби снова заметил черно-белое одеяние: доминиканец пытался сесть на неоседланную лошадь, которую держали для него люди в черном. Томас натянул лук, выпустил стрелу и увидел, как она по самые перья вошла в конскую грудь. Лошадь встала на дыбы, замолотила в воздухе копытами, и доминиканец повалился наземь. Воины в черном галопом умчались прочь, а брошенный на произвол судьбы священник обернулся и увидел своих преследователей. В тот же миг Томас узнал де Тайллебура, Божьего палача. С громким криком Томас снова натянул лук, но инквизитор бросился бежать к оставшимся палаткам, а в поле зрения лучника неожиданно оказался уже поднявший свое оружие генуэзский арбалетчик. Стрела вонзилась итальянцу в горло, обагрив кровью его красно-зеленую тунику. Послышался и тут же смолк женский крик. Робби, а за ним и Томас устремились в шатер, где скрылся де Тайллебур. Входной полог еще качался: Робби клинком отвел парусину в сторону и оказался внутри походной часовни.
Де Тайллебур стоял у алтаря с белым пасхальным покровом. На алтаре между колеблющими огоньками свечей высилось распятие. За стенами шатра царили смерть, хаос и ад, но здесь, в походной церкви, властвовало странное спокойствие.
– Ты мерзавец! – выкрикнул Томас, обнажив меч и наступая на инквизитора, – ты проклятый вонючий кусок мерзкого доминиканского дерьма!
Возложив одну руку на алтарь, Бернар де Тайллебур поднял другую и сотворил крестное знамение.
– Dominus vobiscum, – произнес он глубоким, низким голосом.
Крыша палатки затрещала, вспоротая задевшей ее вскользь стрелой. Другая стрела влетела внутрь, пронзив парусиновый бок, и упала близ алтаря.
– Вексий с тобой? – требовательно вопросил Томас.
– Да благословит тебя Господь, – произнес де Тайллебур. Глаза его горели, голос звучал сурово и строго. Недрогнувшей рукой он осенил лучника крестом, но, когда Томас поднял меч, отступил назад.
– Вексий с тобой? – настаивал юноша.
– Ты его видишь? – вопросом на вопрос ответил доминиканец. Прищурившись, он оглядел часовню, а потом улыбнулся. – Нет, Томас, его здесь нет. Он скрылся в темноте. Ги Вексий ускакал за помощью, а меня ты убить не можешь.
– Интересно почему? – возмутился Робби. – Тебя, сукина сына, убившего моего родного брата!
Де Тайллебур воззрился на шотландца. Он не узнал Дугласа, но видел, что тот в ярости, а потому спокойно, как и Томаса, благословил его.
– Ты не можешь убить меня, сын мой, – сказал он, сотворив крестное знамение, – потому что я священник. Я помазанник Божий, и, если ты дерзнешь коснуться меня, твоя душа будет проклята на веки вечные.
В ответ Томас приставил меч к животу де Тайллебура, вынуждая священника попятиться, прижавшись спиной к алтарю. Снаружи донесся пронзительный крик, сменившийся рыданием. Громко всхлипывая, безутешно плакал ребенок. Где-то неистово залаяла собака. Свет горящих палаток ярко освещал парусиновые стены часовни.
– Ты негодяй, – заявил Томас, – и за все твои злодеяния я собираюсь тебя убить.
– Какие еще злодеяния? – вскричал де Тайллебур в неподдельном возмущении. – Я не творил никакого зла! Я не сделал ничего дурного!
Теперь он говорил по-французски:
– Твой кузен умолял избавить тебя от самого худшего, и я это сделал. Ги Вексий уверял, что рано или поздно ты встанешь на его сторону! Встанешь на сторону Грааля! Я поверил, что ты будешь служить Богу, и пощадил тебя, Томас. Я не тронул твои глаза! Я не выжег тебе очи!
– Я с удовольствием убью тебя, – сказал Томас, хотя, по правде говоря, от одной только мысли об убийстве священника ему становилось не по себе. Ведь Небеса следят за ним, и это прегрешение будет десницею ангела занесено в великую книгу огненными буквами.
– И Господь любит тебя, сын мой, – мягко продолжил де Тайллебур. – Господь любит тебя, ибо Он испытывает страданиями тех, кого любит.
– Что он говорит? – вмешался Робби.
– Он говорит, что если мы убьем его, – пояснил Хуктон, – то наши души будут прокляты.
– Пока другой священник не отпустит нам этот грех, – рассудительно заметил шотландец. – Нет такого греха на земле, который хоть какой-нибудь священник да не отпустит по сходной цене. Так что кончай болтать с этим ублюдком, пора его прикончить.
Он направился к де Тайллебуру с поднятым мечом, но Томас удержал его.
– Где книга моего отца? – спросил лучник священника.
– Она у твоего кузена, – ответил тот. – Клянусь, это правда.
– А где мой кузен?
– Сказано же тебе, он уехал за подмогой. И ты тоже должен уйти, Томас. Оставь меня, мне нужно помолиться.
Удивительно, но Томас едва было его не послушался. Однако он вспомнил, как бывал благодарен этому человеку, когда тот прекращал его мучения, и это воспоминание пронзило его таким стыдом, такой яростью, что он почти бессознательно взмахнул клинком, обрушив его на священника.
– Нет! – крикнул де Тайллебур.
Он пытался закрыться от меча Томаса левой рукой, и лучник разрубил ее до кости.
– Да! – сказал в ответ Хуктон, и его вновь до самых краев переполнил жгучий гнев. Юноша рубанул снова, а Робби, стоявший рядом с ним, сделал колющий выпад. Томас замахнулся в третий раз, но его клинок застрял в крыше палатки.
– Ты не можешь убить меня! – вопил, шатаясь, де Тайллебур. – Я священник!
Последнее слово превратилось в настоящий вопль, и вопль этот еще звучал, когда Робби вонзил меч сэра Уильяма Дугласа ему в шею. Томас к тому времени уже высвободил свой клинок. Доминиканец, одеяние которого теперь окрасилось кровью, уставился на него с изумленным видом, а потом попытался что-то сказать, но не смог, и лишь кровь еще обильнее заструилась по его сутане. Инквизитор, все еще силясь что-то произнести, упал на колени, но тут Томас рубанул его по шее с другой стороны. Еще больше крови брызнуло фонтаном, пятная алым белый алтарный покров. Де Тайллебур снова поднял глаза – на сей раз его взгляд выражал недоумение, – и тут последний удар Робби прикончил доминиканца, вырвав кадык из его горла. Юноше пришлось отскочить назад, чтобы его не забрызгало кровью. Священник дернулся, и его сжавшаяся в агонии левая рука стянула с алтаря промокший от крови покров, смахнув свечи и распятие. Он захрипел, дернулся еще раз и затих.
Читать бесплатно другие книги:
