Предначертанный провидением Михайлова Ольга

Глава 1

Небольшой трехэтажный особняк на тихой Макбейн-стрит в Рединге, построенный ровно пятьдесят лет назад, в 1749 году, внешне был ничем не примечателен и никак не выделялся в ряду окрестных домов. Он принадлежал леди Кэтрин Дорранс, особе пожилой и болезненной, предпочитавшей проводить долгие месяцы в Истборне, хозяином же дома в её отсутствие считался брат леди Кэтрин, мистер Эдвин Торнби. Будучи, как было замечено в городе, весьма общительным джентльменом, он с неизменным радушием встречал вечерами в этом доме своих друзей. Впрочем, никаких излишеств господа себе не позволяли, разве что экономка мистера Торнби несколько удивляла владельцев питейных заведений и рыночных торговцев, заказывая снедь в количестве, намного превышавшем, по их мнению, потребности столь узкого круга лиц. Но удивление своё они высказывали разве что домочадцам, ибо расплачивалась миссис Локни всегда наличными и до последнего пенса, а раз так – о чём и говорить?

В этот вечер мистер Торнби прислал приглашение посетить его нескольким уважаемым горожанам, в числе которых был и Вивьен Тэлбот. Карточку мистера Торнби Вивьену передала его сестра Эннабел, которая вслух выразила недоумение, почему брат неизменно принимает приглашения этого скучнейшего человека? Он и сегодня пойдет?

На лице Вивьена просияла улыбка.

– Белл, дорогая, конечно же, пойду. Старику приятны молодые лица. К тому же рассказы старины Торнби весьма любопытны. В прошлый раз он поведал нам о норманнских храмах в Норидже и так увлёк нас, что мне даже захотелось побывать там.

Сестра в недоумении посмотрела на брата. Бог весть, что волнует этих мужчин! В этом сезоне, который Эннабел и её мать планировали провести в Уинчестере, Эннабел предстояло начать выезжать, и она полагала, что это решит её судьбу. А Вивьена интересуют какие-то церкви! Эннабел сочла брата глупцом.

Однако она была неправа. На самом деле брат понимал чувства сестры куда глубже, чем она себе представляла, но шансы Эннабел выйти замуж оценивал как весьма скромные: он хорошо знал свет. Тридцать тысяч – неплохое приданое, да только чтобы жениться на Эннабел, нужно было, по его мнению, весьма нуждаться в деньгах.

Сам Вивьен, пять лет назад став совершеннолетним, унаследовал от отца состояние, приносящее около трёх тысяч годовых, и он, хоть и не был богат, бедным тоже не считался. Он был хорош собой, всегда любуясь в зеркалах своей величавой осанкой и курчавой головой. Правильность черт оттенялась выразительным взглядом голубых глаз, и среди выпускников Оксфорда Тэлбот выделялся не столько успехами в учебе, сколько приятной внешностью. Сестра же не унаследовала фамильные черты Тэлботов и была непривлекательной. Вивьен находил, что носу Эннабел следовало быть на дюйм короче, а лбу – на дюйм повыше, но глаза… Мало того, что они были слишком близко посажены по обе стороны тонкого носа, но стоило поглядеть в них дольше минуты, и косоглазие становилось заметным! Впрочем, всё это было Тэлботу только на руку: особой неприязни к сестре он не чувствовал, но выйди Белл замуж – Вивьен стал бы вдвое беднее, ведь, согласно распоряжению отца, её приданое составляло половину его капитала. С деньгами расставаться не хотелось.

Около семи вечера Тэлбот направился на Макбейн-стрит. Миссис Локни встретила его на пороге, привычно приняла трость и шляпу. Вивьен проследовал в гостиную, нисколько не удивился, застав её пустой, поднялся по боковой лестнице на второй этаж и уже там нашёл хозяина. Они обменялись взглядами, и лишь потом мистер Торнби поприветствовал Тэлбота. Сегодня выбор невелик, сообщил он Вивьену, заболела Сьюзен и Нелли не принимает. Вивьен поморщился. «Немочка свободна?» Мистер Торнби кивнул, провёл его к третьей двери по коридору, повернул ключ в двери, отпер её и протянул ключ Тэлботу. За соседней дверью послышался резкий окрик и звук пощечины. Тэлбот не обратил на это внимания.

Нелегальный блудный дом в Рединге, который содержал братец леди Дорранс, имел в своём распоряжении всего шесть девиц, и болезнь любой из них была большим ущербом для местных джентльменов. Но Рединг не Лондон, выбирать не приходилось, и Вивьен понимал это. Он поморщился, подумав, что придётся почти весь сезон проторчать в Уинчестере у матери, а там и вовсе не разгуляешься.

Грета Шенкопф была хрупка и белокура, Тэлбот уже бывал у неё. Все его прихоти и извращенные капризы были ей известны. Она вздохнула, но, в конце концов, среди клиентов мистера Торнби бывали посетители и похуже этого красавца. Вон как рыдает за стенкой маленькая Хетти, несчастная Эстер Чизер! Вивьен же, хоть и считал, что за свои деньги может всё, побои никогда не практиковал и тоже с неприязнью прислушивался к рыданиям за стеной. Через час стал собираться: пока мать была дома, Вивьен предпочитал появляться не поздно. На пороге столкнулся с Джулианом Монтэгю, вышедшим от рыженькой всхлипывающей Хетти. Грета говорила, что хуже клиента им не попадалось: если девица порой прикасалась к нему, она рисковала оплеухой, Монтэгю был настолько брезглив, что без изобретения доктора Кондома никогда в комнатах девиц не показывался и даже перчаток не снимал!

Посещение мистера Торнби обходилось в гинею, а Джулиан, и Вивьен знал это, был небогат. Ему, второму сыну баронета, предстояло стать юристом, ограничившись доходом в восемьсот фунтов в год. Знать, здорово тяготит плоть, коли при таких доходах Монтэгю позволяет себе подобные визиты.

Они приветствовали друг друга и, выйдя на улицу, пошли в сторону парка.

Монтэгю негромко спросил:

– Вы будете в этом сезоне в Лондоне, Тэлбот?

– Я должен проводить мать в Уинчестер, но, возможно, через несколько месяцев мы поедем в столицу. Однако не поручусь за это. А вы заедете в Уинчестер?

– Да, чуть позже.

Тэлбот видел, что Монтэгю сильно расстроен чем-то, но это ничуть не заинтересовало его. Какие-то личные неурядицы. Имение отца Джулиана, Монтэгюкастл, было в десяти милях от его поместья Вудонхилл в Хемпшире, но общались они редко: хоть в обществе Монтэгю всегда держался сдержанно и скромно, Джулиан казался Тэлботу человеком опасным. Ричард Дартон, приятель Вивьена из кавалерии, говорил, что Монтэгю – страшный противник, за годы учебы он имел три десятка дуэлей – и ни одной царапины. Вивьен слышал также из весьма достоверных источников, что однажды в Кембридже Монтэгю был впутан в одну скандальную историю и с большим трудом вывернулся. Странный субъект. Интересно, за что он избил проститутку? Но спрашивать не стал. Что ему за дело? У ратуши они расстались, Монтэгю кликнул кэб, а Вивьен направился к себе.

Вернувшись домой, Тэлбот снова с удовольствием оглядел себя в зеркале у порога. Вивьен нравился женщинам, был образован и умён. Приятели считали его весьма обаятельным. Недруги могли бы сказать, что он человек распутный и лицемерный, но у него не было недругов. Вивьен пожелал доброго вечера матери и с восторгом рассказал ей и сестре удивительную историю о «красавце Нэше», законодателе мод Бата, которую сегодня поведал ему во всех подробностях мистер Торнби. Как жаль, что с таким человеком, истинным джентльменом, неиссякаемым кладезем мудрости, ему вскоре придётся расстаться!

Сестра почти не слушала, но мать умилилась серьёзности интересов сына и восторженно поддержала его, тут же погрузившись в дорогие её сердцу воспоминания.

– О, да, великий Ричард Нэш! Вы, мой мальчик, конечно, уже не застали его, а в былые времена он, в роскошном камзоле, поигрывая золотой табакеркой, просто царил в Бате! Самые знатные дамы соперничали из-за его улыбки, малейшее отклонение от хороших манер могло заставить его нахмуриться – публичное порицание, которого боялись даже герцогини!

Понимая, что мать остановится теперь нескоро и уже не вспомнит о том, что он пришёл поздновато, Вивьен, сохраняя позу внимательного слушателя, задумался о своём. Мать между тем продолжала:

– А старинное Батское аббатство, где по фасаду ангелы карабкаются на небо! Туда приходила только знать, леди, разодетые в шёлк и атлас, и мужчины в пудреных париках. Во время службы пожилые предавались дремоте, а молодые – флирту, барышни трещали расписными веерами, а джентльмены передавали со скамьи на скамью любовные записочки!

Последние слова матери Вивьен расслышал и задал подходящий вопрос, вложив в него деланное возмущение и неподдельное любопытство.

– Боже мой, а куда же смотрели матери?

– Сквозь пальцы, мой милый, сквозь пальцы. Девиц-то надо было пристраивать. По окончании службы все разгуливали по городу, посещали портних и роскошные магазины, – мечтательно продолжала миссис Тэлбот, – а два раза в неделю в Зале Собрания устраивались балы, открывавшиеся изысканным менуэтом. Потом танцевали искрометные контрдансы. Их живость разгневала, помню, одного из отцов семейств. Какой-то торгаш. Когда его дочку закружили в танце, он «увидел всё много выше, чем допускают приличия» и вытащил дочь из вереницы танцующих.

В разговор, а точнее, в монолог матери вмешалась Эннабел.

– Кто же допустил туда торгаша?

– О, Нэш настоял, чтобы все посетители курорта, если они достаточно богаты, свободно общались друг с другом по всему его маленькому королевству. Купеческие семьи понимали, что в Лондоне их аристократические знакомые вовсе не узнают их, но в этом волшебном городе им было дозволено не только поговорить, но и потанцевать со знатнейшими леди страны.

– Возмутительно, не правда ли, Вивьен? – на лице Эннабел проступило выражение высокомерной чопорности.

Это выражение её не красило. Впрочем, Вивьен не помнил выражения, которое красило Эннабел. Тут он улыбнулся, вспомнив своё пребывание в Бате этой зимой. Помимо балов и азартных игр, к удовольствию джентльменов, в городе обитало немало красавиц полусвета, да и многие титулованные леди с удовольствием пускались в любовные интрижки. Эх, потерянный рай…

Мать между тем снова заговорила о его женитьбе. В Лондоне уже делать нечего: зимний сезон закончился, но в Уинчестере всё только начнётся! Он непременно должен подыскать себе жену в этом году, откладывать уже нельзя. Неужели ему самому не хочется познать семейное блаженство? Вивьен вздохнул и заверил мать, то постарается присмотреть невесту этой весной или летом.

И что им всем надо от него, чёрт возьми?

Глава 2

Тэлбот привёз мать и сестру в Уинчестер, в их городской дом на Соборную улицу, и неожиданно возле дома встретил Лоренса Иствуда, своего оксфордского сокурсника. Встреча порадовала. Изнеженный и избалованный, Лоренс всегда с лёгкостью потворствовал прихотям своего сердца, которые становились год от года всё менее безобидными, но Тэлбот на такие мелочи внимания не обращал, зато неизменно восхищался утончённым вкусом и дендизмом приятеля. Лоренс знал толк в развлечениях, и с ним всегда было приятно провести время.

Они успели только обменяться первыми приветствиями и договориться о встрече нынешним вечером, тем более что дом Иствуда был рядом – наискосок через площадь, как со стороны Старой церкви у Королевских ворот появился его милость Раймонд, виконт Шелдон. Старший сын богатейшего землевладельца, наследник огромного состояния и графского титула, выпускник Кембриджа, он недавно вернулся в город после путешествия по Европе.

Тэлбот с изумлением оглядел того, с кем не виделся почти десятилетие. Казавшийся Вивьену в отрочестве нелюдимым и угловатым, он превратился в воплощение мужественности и респектабельности. Трудно было сказать, что во внешности Раймонда было довлеющим – мощь ли плеч, красота ли лица, странное ли величие всего облика, исключающие всякую фамильярность? Тэлбот удивлённо оглядывал спокойные черты виконта, блестящие, как вороново крыло, волосы, выразительные голубые глаза. Да, Шелдон стал просто красавцем, а пятнадцать тысяч годовых милорда Брайана, сиречь триста тысяч фунтов, которые предстояло унаследовать Раймонду, делали его завиднейшим женихом.

Речь сразу зашла о нынешнем вечере. Не успев приехать, Тэлбот уже получил приглашение от сэра Винсента Сейвари, богатого местного эсквайра, на устраиваемый им музыкальный вечер, и сейчас узнал, что там соберётся полгорода. Иствуд рассмеялся, сказав Тэлботу, что, скорее всего, вечер устроен специально для него: сэр Винсент уже исчерпал все возможности пристроить дочерей, хотя за каждой готов дать по пятьдесят тысяч, и его приезд, может статься, породил в баронете новые надежды. Шелдон, чуть запрокинув голову вверх и глядя на Иствуда, как показалось Вивьену, с некоторым высокомерием, заметил, что это вздор, просто в город прибыл французский скрипач, причём приглашён он был сэром Винсентом две недели назад.

– Боже, до чего вы скучны, Шелдон, с вашей дотошностью… – в голосе Иствуда не было, однако, как отметил Вивьен, ни привычной издёвки, ни сарказма, тон был мягкий, вкрадчивый, любезный.

Но виконт спокойно отвёл упрёк мистера Иствуда, сказав, что просто точен, и откланялся.

Вечером Вивьен навестил Иствуда и подивился изысканной роскоши, которой окружил себя приятель. Тэлбот краем уха слышал, что состояние, унаследованное Лоренсом, оказалось далеко не столь значительным, как тот рассчитывал. Тем страннее было его мотовство: Иствуд похвалился двумя новыми чистокровными лошадьми, новой коляской, роскошной упряжью. Позволить себе такое мог и Тэлбот, но имей он всего полторы тысячи в год, – счёл бы подобные траты нелепым транжирством, но, по мнению Иствуда, жизнь на широкую ногу была непременным условием элегантности.

– И по сей день, друг мой, – поучал Лоренс Тэлбота, – многие стремятся убить двух зайцев: жить элегантно, но экономно. Одной цели они, безусловно, достигают: выглядят смешными, ибо элегантность состоит в первую очередь в том, чтобы не показывать, за счёт чего она создается. Сколько раз мне приходилось встречать разряженных в пух и прах новоиспеченных аристократов из числа буржуа, которые вынуждены сообразовывать свои визиты с предсказаниями погоды, поскольку не имеют собственного выезда! Попав под дождь и испачкав платье, они способны разрыдаться! Нет, подлинные знатоки элегантности не прикрывают ковры дорожками и не боятся, что старый дядюшка-астматик лишит их наследства. У подъезда их ждёт собственный экипаж. Перед выходом из дома они не смотрят на градусник. Убирать под колпак вазу или каминные часы, покрывать чехлами диваны, укутывать в тряпки люстру – разве это не смешно? Человек со вкусом наслаждается всем, что имеет, и никогда не жалуется на дороговизну, ибо она входит в его расчёты…

Вивьен слушал дружка, не перебивая. Зачем спорить? Верный своей привычке оставлять причуды ближних на их усмотрение, пока они не затрагивали его собственных интересов, Тэлбот восхищенно отдал должное новым приобретениям Иствуда и, угощаясь роскошным кларетом приятеля, спросил о начавшемся сезоне.

– Чем радует местное общество?

– Больше невестами, чем женихами, – утешил его Иствуд, – Эдмонд Девэрилл недавно женился. Обещали, что вот-вот прибудут Шелдон, младший Чилтон, ждали Льюиса Карбэри, год назад говорили, будто сэр Этьен настаивал на женитьбе Томаса Монтэгю, в итоге – появился пока один Шелдон. Прочие – Джон Лавертон, Сирил Салливан, молодой Вудли едва ли женятся в этом сезоне. Ну, о Патрике Кемптоне и говорить нечего – старый холостяк, похоже, останется им навсегда. Их младший, Альберт – совсем ещё щенок. Ну, и естественно, два самых лучших жениха – мы с тобой, – усмехнулся Иствуд.

– Ну, а кроме твоей очаровательной сестрицы – есть ли приличные невесты?

– Почему нет? Правда, обе мисс Сейвари – это уже скорее музейные экспонаты, третий сезон в обществе, отец в отчаянии. Три юные подружки дебютировали только что: сестра этого несчастного Эйбела Хеллорана Рейчел, Эмили Вудли и Лилиан Лавертон – за ними дают по двадцать тысяч. Приехала и Энн Гилмор – за ней дают сорок. Говорят, сэр Этьен вывезет дочь – Кэтрин Монтэгю, она сейчас в пансионе, твоя сестрица да моя сестрица. Это – невесты. Есть ещё несколько молодых красоток, вроде Элинор Бартон да Элизабет Харди, но приданое незначительное – около десяти, говорить не стоит. Прибыла и вдовая леди Радстон, тоже ищет жениха, за весь сезон в столице удача ей не улыбнулась. Теперь пытается штурмом взять Уинчестер.

Для Тэлбота это были пока лишь имена, многих он даже не помнил в лицо, и Вивьен поинтересовался планами самого Лоренса. Он собирается жениться? Лоренс всерьёз не думал об этом. Последние пять лет жил с молоденькой горничной своей матери и ничего не хотел менять. Пристроить красавицу-сестру труда не составит, а сам он женитьбой не озабочен, ответил он.

– Ты же помнишь мудрость старого Джонсона? Тот, кто женится ради денег, по крайней мере, имеет право сказать, что его мотивация разумна. Во всём остальном более нелепого института, чем брак, представить себе невозможно.

Тэлбот посетовал, что мать настаивает на его браке, но вначале нужно выдать замуж сестру. Лоренс бросил на приятеля мерцающий взгляд и едва заметно улыбнулся. По его мнению, более омерзительной девицы, чем сестрица Тэлбота, и придумать было невозможно. Доска доской, а амбиций да дури! Иствуд не поделился этим мнением с Вивьеном, однако деликатность тут была ни при чём, Лоренс прекрасно знал, что суждение самого Тэлбота по поводу Эннабел, высказанное однажды после разгульного вечера, немногим разнилось с его собственным, и понимал, что Вивьену на самом деле вовсе не резон подыскивать сестре жениха: ведь пока она не замужем – доходами с её капитала пользуется он. У самого Иствуда всё было иначе: его сестрица Кора – писаная красавица, и даст Бог, ему суждено будет породниться с Шелдонами. А такая родня, любому понятно, стена каменная.

Вивьен тоже был наслышан о мисс Коре Иствуд, и одной из целей его приезда в Уинчестер как раз и было желание поближе познакомиться с богатой наследницей, начавшей выезжать только в этом сезоне. Приданое прекрасное, земли по соседству, девица, говорят, хороша собой. Чего бы лучше? Прикинуться влюблённым труда не составит, а барышням ничего другого и не надо. Но, как безошибочно понял Тэлбот из короткого диалога Иствуда с виконтом Шелдоном, тот надеется на другую – более аристократическую родню. Ладно, посмотрим, чья возьмёт.

Лоренс же покуда рассказывал о своих лошадях, участвовавших в дерби: его Пегаса обошёл на полкорпуса Нерон, принадлежащий семейке Монтэгю, вот незадача. Тэлбот мимоходом вспомнил младшего Монтэгю, но ничего не сказал, и мужчины собирались уже покинуть гостиную, когда в комнату в скромном синем домашнем платье впорхнула Кора Иствуд.

Вивьен обомлел. Он помнил её, пожалуй, семилетней, девочкой она была мила, но сейчас роза распустилась во всей своей утренней свежести. Резкий контраст розово-белой кожи и тёмных блестящих волос напомнил ему римские камеи. Вивьен давно не видел таких красавиц, приковывающих к себе любой взгляд, прелестных, ярких. Боже, до чего хороша… Тэлбот на мгновение даже утратил дар речи, и его приветствие было несколько нервным, по-мальчишески сбивчивым. Мисс Иствуд заметила его робость, но восприняла её как должное. Мужчины, это говорила ей мать, восхищаются только красотой, и Кора, понимая, что красива, безотчетно пользовалась своей прелестью, кокетничая с такой безыскусной естественностью, что и само кокетство вызывало восторг джентльменов. Тэлбот невольно расслабился и подчинился. Теперь он гораздо решительнее, чем раньше, хотел покорить эту девушку. Ему и впрямь пора жениться, мать права.

Мисс Кора, однако, хоть с интересом приглядывалась к мистеру Тэлботу, которого не видела годы, не нашла в нём ничего замечательного. Да, пожалуй, довольно привлекателен, но ни в какое сравнение не идёт с Раймондом Шелдоном. Мать восторгалась его состоянием, брат не уставал намекать, как прекрасно было бы ей стать виконтессой, а ему – роднёй Шелдонов, все девицы города только о нём и говорили. И когда самой мисс Иствуд представили три дня тому назад молодого виконта Шелдона – она сразу увидела в нём идеал своих девичьих грёз.

Глава 3

Раймонд Шелдон и его брат Родерик рано лишились матери, но их отец, милорд Брайан, человек умный и властный, не доверил воспитание сыновей преподавателям частных школ. Им были выписаны лучшие учителя королевства, и милорд лично проверял знания детей. Когда Раймонду минуло пятнадцать он – в первый и единственный раз – был застигнут отцом на пристрастии к пороку, склонность к которому проявлял в юности Руссо. Раймонд ожидал чего угодно – от оплеухи до порции розог, но не того потерянного и больного выражения, что отобразилось на лице отца, его растерянных и горестных слов: «Вы же Шелдон… как же можно? Ведь осквернить храм Духа Святого…»

Милорд не договорил и вышел.

Через час Раймонд тихо постучал в дверь отца. Получив разрешение войти, в ужасе замер на пороге – отец, сгорбившийся и постаревший на десять лет, сидел в кресле. Губы и пальцы Раймонда затряслись, он в слезах рухнул на колени, долго целовал руки отца, умолял простить его, клялся, что больше никогда не позволит себе осквернять себя. Отец кивнул, тихо прикоснулся к его волосам и проговорил что-то невразумительное о сходстве Раймонда с матерью. В эти короткие мгновения юный Шелдон смог прочувствовать одиночество и боль отца, его любовь к нему, раньше едва ли видимую за внешней суровостью. Теперь Раймонд, понимая, как отец любит его, особенно боялся огорчить милорда и трепетал перед ним. Занимался ночами и никогда не позволял себе того, чем однажды так огорчил отца.

Его же младший брат Родерик полагал отцовскую власть ярмом, которую придется терпеть до совершеннолетия. Он искренне не понимал брата, который как одержимый учил конспекты, не отпускал учителя до тех пор, пока до конца не постигал неясное, а главное, робел перед отцом как ребёнок. Родерик, пожалуй, проникся бы к старшему братцу презрением за раболепие и угодливость, но было в Раймонде нечто, чего побаивался и Родерик. Однажды, после званого обеда в доме отца, он позволил себе несколько пошловатых замечаний в адрес девицы, присутствовавшей там с матерью и братом. Раймонд, который был на голову выше брата, левой рукой приподнял его за воротник, оторвав на три дюйма от земли, а правой закатил оплеуху, отшвырнув на диван. В его глазах промелькнуло нечто такое, что перепугало Родерика до дрожи.

С тех пор Раймонд никогда не утруждал себя общением с братом, Родерик тоже сторонился его. Они не были даже в приятельских отношениях, и старший брат с брезгливым недоумением замечал в младшем умение выбирать себе приятелей среди подонков общества и склонность к вещам запретным и порочным. В самом же Раймонде в эти годы обозначилась жёсткость суждений и безапелляционность оценок. Он был, как и отец, адептом Высокой церкви и теперь стал проявлять рвение к вере. В семнадцать лет Раймонд поступил на богословский факультет Кембриджа, Родерику же был куплен чин армейского полковника.

С тех пор минуло пятилетие.

Раймонд, окончив Кембридж, несколько месяцев путешествовал по Европе и только неделю тому назад вернулся в Уинчестер. По его возвращении они с отцом сделали все необходимые визиты. Раймонд принимал все приглашения, которыми его буквально засыпали, и по тому, как любезны были с ним дамы, было заметно, что он и вправду являлся предметом всеобщих вожделений свах, мамаш и их дочек. Его прекрасное воспитание, изысканные манеры и внешняя привлекательность покорили общество. На самого Раймонда, после бессонных ночей в Кембридже, аскетизма и самоограничения, обстановка салона подействовала, как бокал шампанского – согрела и чуть разнежила. Он ощутил странную истому и возбуждение, которое усилием воли всегда гнал от себя. Женщины… Он чувствовал, что голова идёт кругом.

Отец, заметив это, вернувшись домой, спросил старшего сына, намерен ли он жениться? Раймонд покорно осведомился, кого он должен взять в жены? Лорд Брайан внимательно посмотрел на Раймонда. После того, памятного им обоим эпизода, отец приказал доверенным людям не спускать в университете с сына глаз – и был доволен их отчётами. За всё время пребывания в Кембридже Раймонд ни разу не был замечен в местах, где порядочному человеку не место, если конечно, он уважает в себе образ Божий. Поведение юноши называли безупречным.

Сам Раймонд, достигнув зрелости, понял, что отец подлинно создал его, вложив в него запредельно высокие идеалы, никогда ничего не говоря об их недостижимости. Преподобный Хоуп, друг графа и наставник Раймонда в Кембридже, вторил милорду Брайану, и Раймонд, бесконечно любя отца и доверяя Хоупу, титаническим усилием воли и молитвой к Господу подавлял в себе зов плоти, дурные помыслы и искушения. Его воля и стремление к совершенству удивляли наставника и радовали отца. Теперь милорд без обиняков спросил сына, сохранил ли он чистоту? Шелдон чуть покраснел, но кивнул. Отец заметил, что при их богатстве, состояние его будущей жены существенной роли не играет, но на опороченных или бесприданницах не женятся. Безупречное поведение его невесты и состояние представляются обязательным. «Это должна быть девушка нашего круга». С этим согласился и Раймонд.

Лорд Шелдон внимательно посмотрел на сына, чуть прикрыв тяжёлые веки. Мальчик хорош собой, любой гордился бы им. Он воспитал свою гордость, совершенство ума, воли, веры. Милорд улыбнулся, опустив голову и скрывая счастливую улыбку. Потом обратил внимание наследника своего рода на красоту мисс Иствуд, на достоинства и таланты мисс Гилмор, на добродетель сестер Сейвари. Без комментариев упомянул о мисс Эннабел Тэлбот, Лилиан Лавертон, Эмили Вудли – и ещё некоторых. Раймонд про себя отметил, что все предложенные ему невесты располагают капиталом от двадцати до пятидесяти тысяч фунтов. Он давно не был в городе, сохранил самые смутные воспоминания о внешности упомянутых девиц, помнил лишь, что мисс Иствуд когда-то казалась ему и впрямь хорошенькой. Но о женитьбе думал с удовольствием. Его воображение рисовало ему близость с женщиной, матерью его детей, блаженство домашнего уюта с прелестной спутницей жизни, милой и преданной… Что может быть лучше?

Милорд меж тем добавил:

– Коль скоро женщины составляют значительную часть общества, мнение их много значит для репутации человека в свете. Вы должны знать, Раймонд, секрет общения с этим полом, но никогда не показывать, что знаете его. Женщины – странные существа, они порой бывают милы, но что касается здравого смысла, то я за всю мою жизнь не знал ни единой женщины, которая могла бы последовательно рассуждать в течение нескольких часов кряду. Исключение – женщины за пятьдесят, но это уже не женщины. Какое-нибудь пристрастие или прихоть всегда заставляет их изменить самые разумные решения. Если люди не признают за ними красоты или пренебрегают ими, дают им больше лет, чем им на самом деле, или недооценивают их мнимый ум, обида мгновенно оборачивается вспышкой гнева, которая начисто опрокидывает последовательность их мышления. Здравомыслящий мужчина лишь льстит им, но никогда не доверяет ничего значительного, хоть и старается убедить их, что относится к ним с серьезностью – этим они больше всего гордятся. Они до чрезвычайности любят совать свой нос в дела, которым вмешательство их только вредит и, подозревая мужчин в том, что те относятся к ним несерьёзно, начинают боготворить того, кто говорит с ними как с равными. Никакая лесть, помните это, Раймонд, не может быть для женщин слишком груба: и вы спокойно можете льстить любой, превознося в ней всё что угодно, начиная от её несуществующего ума и кончая изысканностью кружев её платья.

Раймонд внимательно слушал отца и молчал. Тот продолжил.

– Легче всего льстить женщинам неоспоримо красивым или неоспоримо безобразным. Уродине нечасто приходится слышать похвалы своей наружности, и она чувствует себя особенно благодарной тому, кто превозносит её красоту. Что же касается настоящей красавицы, то такая принимает дань своей красоте лишь как должное, но ей хочется снискать признание именно за то, что она умна. Слабость мужчин, Раймонд, приводит к тому, что женщины чеканят репутацию человека в высшем свете. Поэтому совершенно необходимо быть с ними обходительным и никогда не выказывать им и тени небрежения, ибо этого они не прощают. Тут они, впрочем, не одиноки, с мужчинами происходит то же самое: у каждого в душе достаточно гордости, чтобы почувствовать самое незначительное пренебрежение и затаить обиду. Поэтому вы должны тщательнейшим образом скрывать свое презрение к человеку, каким бы справедливым оно ни было, если не хотите нажить непримиримого врага.

Когда Шелдон, выслушав наставления отца, собирался уйти, милорд остановил его.

– Вас не нужно учить сдержанности, мой мальчик. Всегда лучше недоговорить, нежели сказать лишнее. – Граф замолчал, потом нехотя добавил, – вообще-то, по моим наблюдениям, наибольший успех у женщин имеют посредственности. Кругозор женщин ограничен: тупоумие они принимают за мужественность, глупость за величавость, в себялюбии видят благородство и в пошлости – остроумие. Не проявляйте же излишних эмоций, пока не поймёте, что нашли ту, что достойна ваших чувств.

Отец многого не сказал сыну. Последней зимой в Бате милорд неоднократно имел беседы и встречи с миссис Иствуд, сэром Винсентом Сейвари, с миссис Гилмор и некоторыми другими уважаемыми особами. Разговоры эти были ненавязчивы и вдумчивы. Отцы и матери невест во время неторопливых робберов наперебой расхваливали своих дочерей перед отцом богатейшего наследника графства. Шелдон понимал, что далеко не все сентиментальные рассказы о доброте и кротости упомянутых девиц правдивы, и потому, очертив перед сыном круг возможных претенденток, решил предоставить выбор ему самому. Всё-таки уединиться в алькове под одеялом сыну нужно будет с той, что заставит биться его сердце, а не той, что покажется приятной отцу. И теперь, отметив, что он весьма им доволен, милорд выразил надежду, что его сын своим выбором не оскорбит ни благородство их рода, ни чистоту крови. Напоследок тихо добавил:

– Я… горжусь тобой, Раймонд… – голос милорда задрожал, но тут же и выровнялся, – и искренне надеюсь, что будущая графиня Шелдон будет достойна продолжить наш род.

Раймонд вышел от отца растроганным, задумчивым и чуть растерянным. Про себя он подумал, что советы отца весьма противоречивы. Если женщины и впрямь столь ничтожны, как же найти среди них достойную-то?

Войдя в светское общество, Раймонд искренне стремился следовать советам отца, отметив, что женщины похожи на нарисованный им портрет. Суетные и пустые, болтливые и вздорные, они порой вызывали даже оторопь: ему казалось, что они специально прикидываются дурочками. Говорили девицы только о любви, закатывая глаза и вздыхая. И какую же из них выбрать-то? У него – виконта, сына графа Шелдона, была возможность сделать свою супругу виконтессой, а в будущем и графиней, но брак с ним – вот в чём была беда – не мог сделать глупышку умной.

Посетив пару званых вечеров, Раймонд утомился, ибо был слишком глубок для светской болтовни ни о чём, впрочем, его выручали титул и врожденная светскость. К нему мало кто рисковал обратиться с излишней фамильярностью, но даже если это случалось, молодой виконт всегда умел сказать нечто обтекаемое, приятное и ни к чему не обязывающее.

Теперь, когда лондонский сезон завершился, в город к Пасхе вернулись все знатные семьи. Вечер у Винсента Сейвари знаменовал начало новой весенней кампании сватовства и ухаживаний, открытие сезона в провинции, который обычно продолжался до Рождества. Раймонд надеялся, что на вечере у Сейвари, где впервые соберётся весь цвет общества, ему повезёт больше, чем на званом ужине у Салливанов. В этот вечер хозяева не сильно утомили его – у них не было дочерей, но они так лебезили перед ним, что он подлинно устал. Покидая гостиную и прощаясь с миссис Салливан, уже на лестничных ступенях парадного, виконт чуть посторонился, пропуская в дверях какого-то офицера, и тут взгляд его неожиданно упал на девушку, сопровождавшую пятидесятилетнюю, очень полную и явно нездоровую женщину, которую она называла миссис Грэхем и заботливо усаживала в старенький обшарпанный экипаж. Он почему-то не заметил её за столом, впрочем, вспомнил он, она сидела за вистом у окна, но не поворачивалась.

Девушка была в неброском бледно-розовом платье, на лебединой шее выделялась только нитка недорогого жемчуга. Черты – необыкновенной, точёной правильности – казались бы мраморными, если бы не огромные серые глаза, глубокие и удивительно живые, нежные розовые губки и прекрасные густые волосы цвета выбеленного льна. Проводив её взглядом, чуть прикрыв глаза, Шелдон представил розовые жемчужины на сером шёлке. Да, розовый жемчуг в каплях весеннего дождя…

Но кто она? Осторожно поинтересовавшись у миссис Салливан, кто сопровождает миссис Грэхем, он узнал имя той, что неожиданно привлекла его внимание. Мисс Патриция Монтгомери. Ему в нескольких довольно путаных словах поведали грустную историю несчастной миссис Грэхем, потерявшей прелестную дочь, обещавшую стать подлинным украшением общества. Если бы ни милосердие покойного сэра Джереми, несчастная миссис Грэхем и вовсе осталась бы на старости лет одна, но теперь её и бедного молодого мистера Грэхема поддерживает мисс Пэт. Приданного у мисс Монтгомери нет, и от Грэхемов она ничего не получит – их состояние тает, мистер Гэмфри не может заниматься делами… Мисс Пэт – приживалка…

Шелдон мало что понял из этих невнятных объяснений, но неожиданно вспомнил – очень отрывочно и смутно, что уже видел её когда-то в отрочестве, но где и при каких обстоятельствах – вспомнить не смог. Но что он делает? Он безумец. Отец назвал тех, среди которых он может выбирать. Она бесприданница, к тому же может оказаться пустенькой дурочкой. Он не может оскорбить выбором отца. Первая встречная! Это вздор. Шелдон поморщился. Он просто… что лгать себе-то? Он хочет женщину – и готов в первой же увидеть красавицу. Это сумасшествие и телесный голод. Шелдон уже с трудом справлялся с собой, с желаниями, становящимися всё навязчивей и тягостней. Но был твёрд. Всё вздор. Красота лица не залог здравомыслия. Что он знает о ней, чтобы увлечься? Нелепость. Отец ни словом не обмолвился…

Раймонд понимал, что отец не случайно обозначил ему круг претенденток, «достойных продолжить его род». Это было приказание отца – сыну. Он исполнит то, что приказал отец. Воля отца незыблема – по Божественному праву и по праву любви. «Слава человека – от чести отца его, и позор детям – мать в бесславии. Сын! прими отца твоего в старости его и не огорчай его в жизни его. Оставляющий отца – то же, что богохульник, и проклят от Господа раздражающий мать свою…»

Но не только Писание руководило Раймондом. Он любил отца – любовью застенчивой и трепетной, нежной и заботливой, и огорчить его даже пустяком – не мог. А выбор невесты пустяком не был. Первая встречная… «приживалка», промелькнули в памяти пренебрежительные слова миссис Салливан. Раймонд болезненно поморщился. Господи, зачем так… зачем это всё… Завтра вечер у сэра Сейвари. Не думать. Случайное впечатление. Игра света, плотский голод, искушение дьявольское.

И Раймонд запретил себе любое помышление о девице.

Но он закрывал глаза – и снова видел розовый жемчуг в каплях весеннего дождя на струящемся сером шёлке.

Глава 4

В этот вечер дом сэра Винсента Сейвари поражал великолепием. Всё, от украшенных гирляндами садовых дорожек до роскошных праздничных ливрей лакеев, говорило о богатстве хозяина, и должно было внушить гостям – разумеется, мужского пола – мысль о том, как хорошо стать зятем владельца такого дома.

Гости съезжались. Хозяин галантно представлял Шелдону прибывающих, тот был изысканно вежлив, но эта вежливость не таила восторга. Девицы были прекрасно одеты, но снова не блистали ничем, кроме дорогих украшений. Он заметил, что мода здесь была свободней той, что он видел в Кембридже, декольте дам глубже, из-под платьев даже чуть виднелись туфельки. Между тем сам молодой виконт был объектом сугубого интереса.

– Знаешь, Эмили, миссис Салливан сказала, что она ещё никогда не видела юноши, красивее молодого мистера Шелдона. Говорит, он похож на юного бога, – мисс Лилиан Лавертон восторженно зажмурилась.

Мисс Лилиан, у которой было всего двадцать тысяч приданого, была девицей наивной и нежной, при этом – чувствительной и щепетильной. Она прочла несколько сотен книг из отцовской библиотеки, и это дало ей основание думать, что она необычайно глубоко судит о людях и событиях. Лилиан всегда делилась мыслями с Эмили Вудли, особой, читавшей комедии Конгрива и стихи Поупа и удивительно хорошо игравшей на фортепиано. Общество требовало от девиц чистоты и скромности, им положено было очень многого не понимать, но если некоторые барышни прекрасно умели делать вид, что многого не понимают, то мисс Лавертон и мисс Вудли искренне полагали всех мужчин – воплощением благородства и придавали огромное значение изысканности манер и тонкости вкуса.

Сейчас мисс Вудли с некоторой долей высокомерного торжества проронила:

– Это справедливо, поверь, дорогая Лили, он необычайно хорош собой.

Глаза мисс Лавертон широко распахнулись.

– Ты уже видела его, Эмили?

– Да, он с милордом Брайаном был с визитом у моего отца и, когда он уезжал, мне удалось мельком увидеть его.

Это было неправдой. На самом деле мисс Вудли, едва завидев карету Шелдонов у их дома, специально направилась в ближайшую лавку, где пробыла, прильнув к оконному стеклу, почти четверть часа, а потом, видя, что гости откланиваются, якобы случайно вернулась домой именно в это время. Тут-то ей и удалось разглядеть молодого виконта.

Лилиан посмотрела на подругу с восторженным любопытством.

– Ну, и?…

– Красавец. Рост шесть футов, волосы как ночь, а глаза – как небо Италии! А его сюртук, жилет, шейный платок так дороги и изысканны! А какая трость с набалдашником из слоновой кости!

Мисс Лавертон снова мечтательно зажмурилась. Боже мой!.. Когда она открыла глаза, в трёх шагах от неё стоял писаный красавец со жгуче-чёрными волосами, похожий на сказочного принца, с мягкой улыбкой взиравший на замечтавшуюся девицу. Мисс Лавертон ахнула, обернулась к мисс Вудли, и по тому, как Эмили смотрела на юношу, поняла, что это и есть молодой виконт Шелдон.

Когда его отрекомендовали юным особам, Раймонд галантно улыбнулся дурочкам и тут заметил, как в зале появился Рудольф Томпсон, тридцатисемилетний вдовец, который окинул мисс Лавертон взглядом, исполненным тошнотворного обожания. Их представили друг другу на одном из первых званых вечеров, куда попал Шелдон, и там-то Раймонд впервые услышал про влюблённость этого немолодого уже человека в юную мисс Лилиан. Ему рассказали, что первая жена мистера Томпсона умерла родами, умер и ребёнок. Такая трагедия не могла не вызвать сочувствие виконта, но теперь, увидев мисс Лавертон, он искренне удивился, как столь зрелый человек может восхищаться подобной особой. Девица была недурна собой, но изрекаемые ею сентенции так резали ухо Шелдона, что плениться ею мог, по его мнению, только глупец.

Когда Раймонд высказал это мнение отцу, ибо никому другому он не решился бы сказать такое, – милорд Шелдон усмехнулся и пробормотал, что зрелость избавляет от глупости только некоторых, для большинства же становится копилкой сумасбродств. Но его сиятельство тут же одернул сам себя и добавил, что женская глупость – вещь не безусловная. «Женщина, которая знает разницу между фраком и панталонами своего мужа – уже может считаться умной. И потому, сэр, – жёстко обронил напоследок сыну милорд, – я посоветовал бы вам не умничать, а подыскивать себе супругу». Раймонд вздохнул и обречённо кивнул. «Да, отец», и тут же неожиданно поймал на себе взгляд отца, исполненный любви и гордости. Милорд подлинно не смог скрыть радости: сколь разумен его мальчик, сколь великими достоинствами одарил его Господь! Но, заметив, что сын поймал его взгляд, милорд торопливо отошёл.

Раймонд несколько минут с нежностью думал об отце, потом неожиданно услышал за спиной разговор двух девиц, которых раньше не видел, и осторожно отойдя, будто невзначай обернулся. Одна из них, приятная особа, правда, с несколько длинноватым носом, слушала другую, чей носик, напротив, был излишне вздернут. Курносенькая взахлёб рассказывала:

– Если во время новолуния на луну посмотреть через шёлковый платок, который никогда прежде не стирали, то шёлковые нити преломят свет, так что вместо одной луны ты можешь увидеть несколько. Так вот, сколько лун ты увидишь – через столько лет и выйдешь замуж, Рейчел!

– А ты так пробовала, Элиза?

– Да, и увидела только одну луну!

Шелдон закусил губу, чтобы не рассмеяться, девицы между тем продолжали болтать. Длинноносая Рейчел спросила курносенькую Элизу, прошли ли судороги в ноге у миссис Рей? Та ответила, что ей посоветовали, чтобы избежать судорог, обвязать ногу высушенной кожей угря. Кстати, в угря превращается конский волос, упавший в воду, ты знаешь об этом? Шелдон закатил глаза в потолок. О, Боже! А он-то по наивности счёл мисс Лилиан Лавертон дурочкой! Да по сравнению с неизвестной ему Элизой мисс Лилиан могла бы быть членом Лондонского королевского общества.

Тут в роскошных туалетах появились дочери хозяина. Старшая мисс Сейвари – Сесили – не отличалась красотой, но её отсутствие в какой-то мере искупалось мягкостью взгляда и общей грацией, в чертах её можно было различить впечатлительность и ранимость, лицо же мисс Глэдис, младшей, при внешнем сходстве с сестрой, было заметно обезображено оспинами. Никакой близости между сестрами не замечалось. Они не любили друг друга, но вызвано это было не столько соперничеством, сколько расхождениями в суждениях и взглядах. Мисс Сейвари полагала, что Глэдис нередко высказывает мнения, заставляющие усомниться в её моральных устоях, а Глэдис считала старшую сестру лицемерной ханжой и кривлякой.

Сейчас Сесили, присев рядом со своей подругой мисс Энн Гилмор, миловидной девицей, только недавно вернувшейся из престижного столичного пансиона, поделилась с ней мнением о молодом Шелдоне и Вивьене Тэлботе, которые сегодня были в их гостиной впервые. По её мнению, манеры молодых людей были прекрасны. Доход мистера Шелдона свыше пятнадцати тысяч, подумать только! А как красив… «Но, боюсь, – заметила она с горечью, – достанется он нашей красотке Коре. Её мать зачастила с визитами к милорду Брайану, её экипаж каждый третий день стоит перед Шелдонхоллом…»

– А как хорош мистер Тэлбот! – восхитилась мисс Гилмор. – Его мать недавно рассказывала леди Диллингем о сыне. У него такие значительные интересы, он так образован, так умён! – Энн ещё не приобрела умения скрывать свои мысли, суждения её свидетельствовали о чистоте души и недостатке опыта. А возможно, именно недостаток опыта позволял ей мыслить столь чисто.

Сесили заметила подруге, что она не доверялась бы в столь важном вопросе пристрастному суждению матери, но мистер Тэлбот и ей показался истинным джентльменом. Однако серьезных надежд на этих молодых людей мисс Сейвари не возлагала: она выезжала уже третий сезон и, будучи весьма здравомыслящей, понимала, что сейчас, когда в свет вышла Кора Иствуд, её шансы на замужество стали ещё меньше.

Мисс Эннабел Тэлбот, сестра Вивьена, прогуливаясь по залу с мисс Глэдис Сейвари, тоже внимательно разглядывала из-под роскошного веера присутствующих молодых людей. Взгляд её с деланным равнодушием скользил по незначительному лицу Лоренса Иствуда, по силуэту брата, разговаривавшего с Шелдоном, по толпе молодых людей у камина, но поймать заинтересованные взгляды мужчин ей не удавалось. Равно молодые люди отводили глаза и от мисс Глэдис. Вивьен был прав, полагая, что замужеством его сестрица сможет похвалиться нескоро. Тридцать тысяч – это неплохо, и если в придачу к ним подается лёгкий нрав, обворожительная улыбка и кое-что в вырезе платья, притягивающее взоры мужчин, тогда отбоя от желающих и в самом деле не будет, но, увы! Высокомерная и эгоистичная, Эннабел была неумна и никак не могла взглянуть на себя здраво. Глэдис, однако, полагала её суждения верхом здравомыслия.

– Твой братец, Эннабел, безусловно, человек большого ума и обаяния, – проговорила Глэдис, следя глазами за мистером Тэлботом, который галантным поклоном приветствовал мистера Чилтона. – Мне, признаться, всегда нравились блондины.

Эннабел, несмотря на отсутствие ума, некоторые вещи понимала прекрасно. Но, поняв намек подруги, не могла пойти ей навстречу. Она знала предпочтения брата и понимала, что на Глэдис Сейвари Вивьен не обратит внимания никогда. Тем более что накануне он заметил матери, что мисс Иствуд и впрямь очень хорошенькая, и он не прочь жениться.

В эту минуту в ослепительном платье у входа в зал возникла мисс Кора Иствуд.

Она прошла по залу к старшей мисс Сейвари, к ней тут же подошёл Вивьен Тэлбот, приглашая на два первые танца. Кора взглянула на него и приняла приглашение, но взгляд её, пробежав по залу, остановился на Раймонде Шелдоне, который беседовал с хозяином вечера. Сэр Винсент сделал это нарочито, глубокомысленной беседой задержав около себя лучшего жениха графства. Мимо них прошла мисс Эннабел Тэлбот, словно разыскивая брата, но сэр Винсент, разгадав её уловку, буквально силой увлёк молодого Шелдона в другую залу. Впрочем, Раймонд подчинился охотно: длинноносая мисс Тэлбот просто пугала его. Он понимал, что в результате окажется в паре со старшей мисс Сейвари, но это, в его понимании, было куда лучше.

Сэр Винсент действительно как бы случайно подвёл его к своей старшей дочери. Шелдон улыбнулся и учтиво протянул ей руку. Рядом встал Тэлбот в паре с мисс Иствуд, Лоренс Иствуд пригласил мисс Гилмор. Заиграла музыка, и тут Тэлбот неожиданно увидел, как в зал вошёл Джулиан Монтэгю.

Но Вивьену было не до Монтэгю. Обаяние мисс Иствуд кружило ему голову, Вивьен ощущал, что увлекается гораздо больше, чем мог предположить, но не видел в этом ничего опасного. Он блистал остроумием, делал всё, чтобы понравиться, и ему казалось, что он отнюдь не противен. Между тем сама мисс Иствуд неожиданно тоже обратила внимание на вновь вошедшего и спросила своего партнёра, кто тот молодой человек, что стоит рядом с мистером Чилтоном? Монтэгю и впрямь выделялся из толпы мужчин: его смуглое, приятное лицо с резкими чертами привлекало взгляд, в глазах – выразительных, странно очерченных, чуть удлиненных – было что-то мечтательное и одновременно мятежное. Густые тёмные волосы, сколько он ни приглаживал их, лежали в некотором беспорядке, а крупный нос с резкой горбинкой сообщал лицу нечто бунтарское, смягчавшееся, однако, улыбкой красивых губ – красивых, когда их не портило часто появлявшееся на них брезгливое выражение.

Тэлбот поморщился и сказал мисс Иствуд, что это мистер Монтэгю-младший, юрист. Мисс Иствуд, заметив, что её партнёр не хочет говорить о Монтэгю, решила позднее расспросить о нём брата, но тут же отдернула себя. Она взглянула на виконта Шелдона – вот кому надо понравиться. При этом Тэлбот, увлечённый мисс Иствуд, не замечал взгляда Энн Гилмор, которым она, танцевавшая в паре с Лоренсом Иствудом, всё время провожала его.

Остальные девицы не спускали глаз с Шелдона, но… было и исключение. Юная мисс Элиза Харди, та, что рассказывала подружке про луну и угря, нашла молодого виконта совершенно недостойным внимания любой романтичной девушки. Говорил он какой-то непонятный вздор, был холоден, бесчувственен и полностью лишён обаяния. Другое дело мистер Тэлбот, вот это и впрямь – истинный джентльмен, как обходителен, как галантен!

Глава 5

Когда танец закончился, Вивьен неожиданно заметил, что Раймонд Шелдон, проводив свою партнершу к отцу, невозмутимо поприветствовал Монтэгю, потом они разговорились. Тэлбот не знал, что Монтэгю и Шелдон знакомы, но потом вспомнил, как Джулиан говорил, что закончил Кембридж.

Раймонд был рад встрече со своим бывшим университетским знакомым, – настолько одиноким он себя чувствовал. Он хорошо знал Монтэгю. Склонность Джулиана к вещам предосудительным претила ему, однако, когда Монтэгю уставал от мятежей против морали, с ним было интересно поболтать: он был начитан, даровит и умён. При этом Джулиан, вечный оппонент Шелдона и задира, сейчас тоже улыбнулся Раймонду почти дружески – ему приятно было видеть знакомое лицо в новом для него обществе. Но разговор был недолгим. Лоренс провел мимо виконта свою красавицу-сестру, и вскоре Шелдон оказался в паре с мисс Иствуд. Став в общий ряд, Шелдон неожиданно увидел, как при виде мисс Иствуд скулы на лице Монтэгю вдруг обострились, и сквозь смуглую кожу Джулиана проступил пунцовый румянец. Было заметно, что кровь его вспыхнула, он буквально пожирал мисс Иствуд глазами, равно отметил Шелдон и впечатление, которое девица производила на Тэлбота. Но сам Раймонд почему-то оставался холоден. Да, мисс Кора была хороша, но этой красоте недоставало той утончённости, которой пленила его Девушка в розовом. Не нравилось ему и поведение мисс Иствуд – слишком раскованное и свободное.

– Как вам понравилось местное общество, мистер Шелдон? – спросила тем временем Кора, давая ему возможность галантно заметить, что сейчас он видит перед собой его лучшее украшение, как сказал в ответ на эту реплику мистер Тэлбот.

Раймонд, однако, заметил, что пробыл здесь слишком недолго и пока затрудняется вынести какое-либо суждение. Мисс Иствуд не роняла смешащих его глупых фраз, но спрашивала о том же, о чём, как он слышал, только что говорила с Тэлботом. Он отвечал сдержанно и вежливо, не стремился ни понравиться, ни произвести впечатление, был осторожен и осмотрителен – и по совету отца, и потому, что ему запала в сердце другая, а ещё потому что за короткое время пребывания в родном городе успел уже приглядеться к родне мисс Иствуд – её матери и братцу, и не мог сказать, что пришёл в восторг. Миссис Иствуд, мать Коры, была достаточно пустой особой, раздражительной и вздорной, но это было пустяком в сравнении с откровенной порочностью брата Коры – расточительного, лицемерного и, кажется, весьма развращённого человека. Могла ли подобная обстановка и такие люди воспитать в этой особе ум и твёрдые нравственные принципы? Сомнительно.

После буланже к виконту подошёл Вивьен Тэлбот, подводя сестрицу. Шелдон тихо вздохнул, понимая, что этого всё равно не миновать, и поклонился мисс Эннабел, приглашая её на следующий танец. Вглядевшись в лицо партнерши, ощутил, как по коже пробежала противная дрожь. Раймонд иногда позволял себе в полночных мечтах раздеть женщину, но тут почувствовал, что подобные греховные мысли, пусть и в фантазиях, ничего волнующего не принесут. Полуобнажённые руки и плечи мисс Эннабел были усеяны мелкими крапинками родинок и странных шероховатостей, а взглянув в лицо девице, он заметил, что если мисс Тэлбот высунет кончик языка меньше чем на дюйм, она запросто достанет до кончика носа. Чтобы прогнать эти нелепые мысли, Раймонд попытался галантно улыбнуться своей партнерше и тут с ужасом обнаружил, что, хотя правый глаз девицы смотрит на него, её левый глаз устремлён куда-то в другую сторону. В эту минуту Шелдон с ностальгией вспомнил не только красавицу Кору, но даже мисс Сесили Сейвари – и та была прекрасна по сравнению с этой особой.

Танец казался бесконечным, и когда музыканты наконец смолкли, Раймонд возблагодарил Бога.

Достаточно привлекательной показалась Шелдону мисс Гилмор, милая шатенка с карими глазами, в поведении которой не было ни излишнего кокетства, ни навязчивой разговорчивости, но пару раз он подметил её грустные взгляды в сторону Тэлбота, всецело занятого Корой Иствуд.

После того, как сам Шелдон оказался партнёром всех девиц, скрипачи вновь заиграли контрданс. Кого он пригласит второй раз? Девицы затаили дыхание. Кору Иствуд? Тут Шелдон неожиданно вздрогнул, заметив в компании пожилых дам её – встреченную им у Салливанов Девушку в розовом, Патрицию Монтгомери. Это имя впечаталось в память. Теперь она была в бледно-зелёном платье, которое тоже удивительно шло ей. Она сидела рядом с миссис Грэхем, глядя не на танцующих, но в темноту за окном, и свечи в напольном канделябре бросали на её белокурые волосы странный отблеск, казавшийся сияющим нимбом, окружавшим её головку и изящные, точно выточенные из слоновой кости, плечи.

Раймонд, внутренне затрепетав, подошёл к девице и пригласил её, заметив, что она робко взглянула на миссис Грэхем, но та, восхищённо взирая на прекрасного юношу, не заметила взгляда Пэт. Сама мисс Монтгомери, побледнев от удивления и страха, на дрожащих ногах прошла с Шелдоном на середину зала. Она знала, что в своём платье в глазах всех богатейших наследниц графства выглядит нищенкой, и старалась быть как можно незаметнее. Раймонд, оказавшись в паре с предметом своего интереса, чувствовал, как её холодная мраморная рука леденит его пылающую ладонь, он не знал, как себя вести, все галантные фразы вылетели у него из головы, он не мог отвести взгляда от завораживающей красоты девушки. Сердце его стучало гулко и лихорадочно. Растерянная и побледневшая мисс Монтгомери была грациозна, но немного скованна, и оттого, что удостоилась приглашения того, о ком восторженно говорили все девицы и их матери, ещё больше волновалась. Шелдон, опуская глаза, иногда останавливал взгляд на её бело-розовой груди, и тогда его дыхание пресекалось и, обжигая душу, по телу проходила волна пламени.

Музыка смолкла, и Раймонд очнулся. Глупец! Ну почему он не заговорил с ней? Что с ним? Его ум профессор Хоуп называл утончённым. Знать бы, что порождением самого утончённого разума может быть самое причудливое безрассудство! Раймонд почти не мог дышать, темнело в глазах, голова шла кругом. Что за вздор? Наваждение какое-то. Почему какая-то девица, которую он и видит-то второй раз в жизни, вдруг так заворожила его, приобретя над его душой ничем не оправданную власть? Красота её, бросившаяся в глаза Раймонду, похоже, никем, кроме него, не замечалась. Может быть, ему просто мерещится? Шелдон беспомощно оглянулся на девицу. Нет, не мерещится. Такие лица он видел в Лондоне – в музейном греческом мраморе, и тот был груб в сравнении с ней. Но все почему-то прославляли красоту Коры Иствуд – если разобраться, просто кукольно-смазливое личико и ничего больше.

Нет, мисс Патриция была прекрасна, как Афродита, вышедшая из розово-белой пены Адриатики, как лилейный лунный диск, отраженный в серебряных зеркалах, как мрамор Пароса, опал и жемчуг. Ничего ему не мерещилось. Но это всё равно ничего не объясняло. Почему он теряет себя, почему не может быть собой, глядя на неё? Безумие, вот что это такое. «Возьми себя в руки, идиот», приказал себе Шелдон. «Что с тобой происходит?»

Он постарался овладеть собой. Музыканты заиграли снова. Все матери опять затаили дыхание. Шелдон не мог пригласить мисс Монтгомери ещё раз, это нарушение этикета было бы немедленно подмечено пожилыми дамами, разместившимися на удобных диванах в танцевальной зале, но приглашать мисс Иствуд не стал. Это могло породить надежды, которых Раймонд, памятуя отцовские наставления, внушать отнюдь не хотел.

Молодой виконт медленно прошёл по залу и приблизился к компании мужчин, где громко высказывался адмирал Салливан, обратившийся к нему с вопросом, как он смотрит на события во Франции? Пожилые люди определяли мнение общества, и проявить неуважение или невнимание старшему было более чем неприлично. Раймонд не любил кривить душей и высказался категорично. По его мнению, произошедшее на континенте – безбожное безумие парвеню, жаждущих патрицианских привилегий. Но глупо думать, что это переменит мир. Можно поменять плебеев и патрициев местами, но плебеи останутся холуями и в роскоши, аристократ будет собой и в лохмотьях. Если же, паче чаяния, произойдет внутренняя перемена – и вчерашние парвеню или хотя бы их внуки обретут подлинный интеллект, благородство и силу духа, а нынешний аристократизм деградирует – ну и что это даст? Мир останется поделённым всё на тех же плебеев и патрициев…

Сам Шелдон полагал, что вообще-то светская аристократия, патрицианство крови – это всего-навсего наличие денег в одной семье на протяжении нескольких поколений, дающее возможность покупать лучших учителей, лучших врачей и лучших женщин в жёны своим отпрыскам. С течением времени кровь облагораживалась, удлинялись лбы и пальцы, утончались вкусы и манеры, ум становился изощреннее. Сам же он предпочитал истинную знать – аристократию духа – природное благородство, не позволявшее человеку утратить честь ни при каких обстоятельствах. Аристократия, элита нации, необходима. Бунты же плебса всегда сводились к попытке поменяться местами со знатью, и в основе этих дурных притязаний лежала обыкновенная зависть – невольное признание чужого превосходства, злоба на собственную обделённость да стремление к животному самоудовлетворению.

Шелдон заметил, что Монтэгю, выслушав его, покосился на него с тонкой улыбкой, Иствуд – с явным раздражением, Тэлбот – безучастно, зато адмирал одобрительно покивал головой и пробормотал, что завидует милорду Брайану. Иствуд же нервно заметил, что события во Франции всё же всколыхнули Европу и многому учат. В этом не было демарша, Лоренс просто был раздражён поведением Шелдона, не пригласившего вторично Кору, тот же в ответ заметил, что не понимает, какие уроки можно извлечь из бунта нотариусов и адвокатов, равных по значимости тысячам невинно убиенных. Этот пошляк Вольтер утверждал, что «наступит день, когда у руководства встанут философы. Готовится царство разума». Вот это оно и наступило? Но, ему, Шелдону, кажется, что Разум должен проявлять немного больше уважения к своему вместилищу – человеческим головам, между тем первым изобретением этого царства Разума стала гильотина.

Кора тоже была удивлена поведением Шелдона, его сдержанностью и спокойствием. Он, правда, никому из девиц не выказал никакого предпочтения, но она уже привыкла к тому, что преимущество всегда оказывалось за ней. Она продефилировала перед мужчинами, краем глаза заметив, как пожирает её глазами Тэлбот и как побледнел стройный смуглый юноша, стоявший рядом с Шелдоном, которого ей представили как мистера Джулиана Монтэгю. Она снова внимательно вгляделась в него. Он напомнил ей вдруг её детскую фантазию: итальянского красавца-пирата, грозу морей, который брал на абордаж судно с золотом испанской короны и прекрасной принцессой на борту. Кора заметила, что Шелдон смотрит в её сторону, и чтобы позлить его и заставить ревновать, улыбнулась мистеру Монтэгю и, слегка стиснув веер в правой руке, свернула его, сжав пальцами левой. Монтэгю вспыхнул. Виконт же чуть прикрыл глаза, сохраняя на лице улыбку. Мисс Иствуд только что предложила Монтэгю быть смелее, дав ему понять, что он не противен и вполне может подойти.

Язык галантности мужчины понимали ничуть не хуже дам.

Джулиан Монтэгю поспешно отошёл от компании мужчин и пригласил мисс Кору. До этого он вообще не танцевал. Тэлбот, заметив, что мисс Иствуд приглашена Монтэгю, поморщился и, пока они танцевали, не спускал с них мрачных глаз. Внимательно смотрел на танцующих и Раймонд – с улыбкой. Монтэгю всегда был великолепным танцором, ещё в Кембридже удивляя их на вечеринках грацией и удивительной пластикой, а что удивляться, французская кровь и за столетия в Англии не свернулась – и сейчас Шелдон просто любовался этой парой. Было заметно, что и мисс Иствуд отметила изящество своего партнера и даже несколько раз посмотрела на него с восхищением. Теперь мистер Монтэгю напомнил ей не менее любимых, чем пираты, рыцарей Круглого стола.