Поцелуй смерти Гамильтон Лорел

– Слухи до меня доходили, – ответил Дольф.

– Это не слухи, это факт.

Я сидела, стараясь сохранять неподвижность, ни одним движением или его отсутствием, ни выражением лица не выдать, что Вайскопфу может быть известно то, чего не было в новостях и чего я не хотела бы сообщать своим коллегам-полицейским.

– Тот факт, что Жан-Клод терпит Церковь Вечной Жизни и не требует, чтобы все ее члены принесли ему клятву, давал нам большую надежду.

Я постаралась не выдать своего облегчения, что он не сказал «клятву крови», потому что мне никак не хотелось входить в подробности при Дольфе. Он может знать о ней, но может не понимать, что это значит для вампира – дать клятву мастеру города.

– Но Жан-Клод потребовал ее, и мы утратили надежду.

– И решили его убить, – сказала я.

– Нет! – Вайскопф был серьезен, и мои слова его будто шокировали. – Нет, мы никогда не были сторонниками насилия. Клянусь честью своей и моего мастера, мы никогда никого не поощряли на насилие против кого бы то ни было. Нам чрезвычайно горько было видеть в новостях убитых полицейских.

– Вы выбрали вампиров, выглядящих как дети или старики, – сказала я. – Хотели воззвать к СМИ.

– Мы хотели показать СМИ, что вампиры не все красивы и сексуальны, как ваши вампиры. Мы хотели показать, что вампиры – такие же люди, разных форм и размеров, так что – да, мы выбрали эту группу специально, но мы не имели в виду, что их используют таким ужасным образом.

– Ваш мастер, Бенджамен, был и их мастером. Он ими управлял, когда они творили эти мерзости.

– Нет, мой мастер – не мастер им. Мы намеренно не пытались управлять любыми другими вампирами иначе как посредством речи и убеждения, как мог бы любой нормальный человек.

– Чушь.

Он снова не сдержал гнева:

– Я дал вам слово чести!

– Он мастер-вампир, а они ни одному мастеру не принадлежат. Это значит, что любой достаточно сильный вампир имеет над ними такую власть, какой ни у одного человека никогда не будет.

– Только если мастер того желает. Мой мастер Бенджамен много столетий весьма тщательно следит, чтобы не управлять никем, кроме себя.

– У вампиров все построено на пищевой цепи, на иерархии. Каждый обязан кому-то повиновением. Ваш мастер не свалился с потолка. Он произошел от какой-то линии крови, какого-то вампира, и обязан послушанием этой линии и своему создателю.

– Его мастер был очень давно убит охотниками на вампиров, вашим предшественником – Истребителем. Нам было сказано, что если погибнет мастер нашей линии крови, мы погибнем вместе с ним, но мы проснулись в следующую ночь. Это была ложь, чтобы мы не нападали на главу своего ордена.

– Мне известна только одна уничтоженная линия крови, и только два вампира, которые смогли при этом выжить.

– Ваши Истина и Нечестивец. Да, они выжили, как выжил мой мастер, но наша линия крови возникла и скрылась. Наш источник не хотел включаться в иерархию крови и несправедливости, но, естественно, будучи мастером и приобретая последователей, он научился ценить растущую власть выше своих добрых намерений, а они были таковыми. Он хотел, чтобы мы жили настолько святой жизнью, насколько это доступно проклятым.

Он говорил о какой-то неизвестной линии крови, которая, в сущности, пыталась создать монастырь где-то в диких местах.

– Вампирский монастырь?

Я хотела задать вопрос, но не смогла полностью скрыть недоверие.

– Именно так. Насколько глава линии крови моего мастера мог это сделать. Он настолько искренне веровал, что освященные предметы от самой его веры активизировались. Это было для нас весьма неприятно.

Я попыталась не показать удивления. Он мне фактически объяснял, что этот вампир не утратил своей веры, и сама эта вера заставляла освященные предметы светиться. Как-то в голове не укладывалось, как это вампир заставляет освященные предметы действовать против себя, потому что верует. Как-то дико получалось.

– Думайте что хотите, Анита Блейк, но я говорю правду.

– Вы сами там были или это так Бенджамен рассказывает?

Вайскопф посмотрел на меня – серьезно, глаза в глаза.

– Вы не хуже меня знаете, насколько полно разделяются воспоминания между мастером и его слугой. Мне известна истина независимо от того, присутствовало ли при событиях это тело или же другое тело в одиночку приобретало эти воспоминания. Мы там были, мы видели правду.

Это «мы» мне не понравилось, у меня от него мороз по коже. Не получилось ли бы так и у нас с Жан-Клодом, если бы мы не относились к нашей экстрасенсорной связи так внимательно? Мне вспомнились долгие месяцы притирки, когда мы с Ричардом и Жан-Клодом вторгались друг в друга эмоционально, сенсорно и во снах. Если бы мы никак не стали с этим бороться… Вспомнились моменты, когда я не очень понимала, в чьем я теле и кто что видит. Да, если бы мы не выработали правила экстрасенсорного этикета, могли бы превратиться в единый разум с тремя телами, чего так боялись Ричард и я. Не знаю, боялся ли этого Жан-Клод, но что я боялась черт знает как – это да. Настолько, что сбежала на полгода в горы, оставив их в физическом и эмоциональном одиночестве – насколько смогла закрыться экстрасенсорно.

А сейчас Вайскопф сказал «мы», и я знала, что он говорит всерьез. Они уже были «мы», «я» ни у одного не осталось. У меня аж мурашки побежали по коже.

– Что вас испугало? – спросил он.

Блин, не удержала покерное лицо. Блин и еще раз блин. Я решила продолжать, чтобы отвлечь его от той темы.

– Итак, давным-давно какой-то охотник на вампиров выследил родоначальника линии Бенджамена и убил. Убийство мастера никогда не убивает всех его вампиров, мистер Вайскопф. Ни разу так не было, никогда, сколько делаю свою работу.

Он в меня всмотрелся.

– Но то были малые мастера. А создатель линии крови, источник крови, fontaine de sangre – считалось, что если его убить, погибнет вся его линия. Но эта была ложь, чтобы мы не восстали против наших создателей. Ложь, потому что на следующий вечер мы проснулись. Проснулись только мы.

– Бенджамен был достаточно силен, чтобы заставить свое сердце биться, только и всего.

– Нет, – ответил Вайскопф, наклоняясь ко мне через стол. – Не так это просто.

– Почему же не проснулись в тот вечер другие вампиры? Если все это ложь, они же тоже должны были проснуться?

– Многих из них убил тот охотник. Убил прямо в гробах, в их пещерах.

– Им случалось убивать людей в той округе?

Он кивнул:

– Власть развратила нашего мастера. Если стремишься к власти над другими вампирами, это не может не разрушать твой собственный разум и душу. Поэтому мы не искали и не ищем другой власти, кроме как над собой.

– И как это у вас получается? – спросила я.

– У нас есть тяга создавать последователей, но мы сопротивляемся ей. Мы постоянно переезжаем с места на место и потому не привлекли к себе внимания никакого иного мастера. Мы не хотим воевать за территорию и не хотим, чтобы нас заставляли преклонить колени перед каким бы то ни было другим вампиром. Единственное, чего мы хотим – чтобы нас оставили в покое.

– Последователи у вас есть. Они убили двух сотрудников полиции. Один чуть не убил беременную бывшую жену, но мы ему помешали.

– Убили его, вы хотите сказать.

– Да, – кивнула я. – Хорошо, пусть убили. Но если снова надо было бы выбрать между ним и беременной женщиной, которая ничего плохого не сделала, только ушла от мужа-тирана, я бы опять поступила так же.

– Как и мы, – сказал Вайскопф. – Спасти женщину и нерожденное дитя – это был правильный поступок.

Я не смогла удержаться от гримасы:

– Рада, что вы это понимаете.

– Не удивляйтесь, Анита Блейк. Мы не против насилия для спасения невинных. Мы не полностью пацифисты.

– Рада слышать.

– У нас есть последователи, как они бывают у любого человеческого лидера, но мы не заставляем их перед нами склоняться. Мы не заставляем их приносить нам клятву. Тщательно следим, чтобы действовать только словами.

Я покачала головой:

– Вайскопф, любой мастер-вампир подчиняет себе меньших вампиров просто своим личным присутствием. Это вроде некоторого нематериального феромона.

– Вы лжете, – сказал он очень, очень уверенно.

– Вы не понимаете? Именно так мастер города узнает о присутствии на своей территории другого мастера. Они это чуют.

– Но ваш Жан-Клод нас не учуял.

Я постаралась придумать безопасный ответ.

– Это значит, что ваш Бенджамен очень стар и очень силен. Допустим, он искренне пытается не подчинять своей воле других вампиров. Допустим, он искренне верит, что всего лишь с ними разговаривает, всего лишь говорит им, что они заслуживают быть свободными от любого мастера.

– Это все, чего мы хотим для себя и для них. Свобода от веков диктаторского правления – это такая ужасная цель?

– Нет, – сказала я совершенно искренне. – Нет, Вайскопф, это прекрасный идеал, великий идеал.

Тут настал его черед удивиться.

– Не ожидал, что вы согласитесь.

– Я полна неожиданностей.

– Мне следовало это предвидеть, Анита Блейк.

– Анита. Просто Анита.

– Ваше дружелюбие меня не обманет, – сказал он.

– Да мне просто надоело слышать от вас «Анита Блейк, Анита Блейк». Все время кажется, будто учительница сейчас будет мне выговаривать.

Он улыбнулся и кивнул.

– Понимаю, Анита. Спасибо, что разрешаете называть вас по имени.

– Ради бога. Так вы и ваш мастер решили освободить низших вампиров от контроля мастеров?

– Именно.

– Я считаю, что вампиры – личности, Вайскопф, иначе бы не имела с ними любовных отношений. И не любила бы вампира. Или двух.

– Так как же вы можете тогда их казнить?

Я вздохнула, почувствовала, как у меня опустились плечи.

– У меня какое-то время длится небольшой кризис совести.

Дольф шевельнулся – почти незаметно, невольно. Мне стоило труда не повернуться к нему, не отвлечься от сидящего напротив человека.

– Значит, вы считаете себя их убийцей?

– Иногда.

– Всегда, – сказал он.

Я покачала головой:

– Я видела страшные вещи, сделанные вампирами. Я шла по комнатам, где под ногами хлюпала кровь жертв и пахло сырым мясом. – Он при этих словах вздрогнул. – Не считаю ликвидацию этих зверей убийством.

Он посмотрел на свои сцепленные на столе руки, снова на меня.

– Понимаю вас. Как тот, который пытался убить жену, Борс. Они поступали неправильно, их надо было остановить.

– Да.

– Вы убили бы человека, который такое делал?

– Мне случалось.

Вайскопф посмотрел на Дольфа:

– Ваши коллеги об этом знают?

Я кивнула:

– Далеко не все злодеи – вампиры. Иногда я помогала полиции искать и ликвидировать и этих.

Он прищурился, посмотрел на меня, такую циничную:

– У людей прав больше. Их нельзя просто так убивать?

– Оборотней вы считаете людьми? – спросила я.

– Закон дает им право на суд, если не выписан ордер на их ликвидацию. Как только ордер выписан, они такие же парии в человеческом обществе, как и вампиры.

– Так пытается ли Бенджамен освободить оборотней от власти вожаков стай?

Он на миг опешил, будто эта мысль ему никогда не приходила в голову. Я улыбнулась, но не слишком любезно.

– Все старые вампиры считают оборотней низшими существами. Животными, а не личностями.

Он был искренне взволнован, попытался было что-то сказать, передумал. И объявил:

– Я не могу обсуждать ваше обвинение. Нам не приходило в голову пытаться освободить их от гнета, потому что они животные, животным нужна строгость. Какая-то цепь, чтобы не сбесились и не порвали ни в чем не повинных людей.

– И вампирам тоже нужна, – сказала я.

– Это не так!

Он мотнул головой.

– Чушь, – ответила я. – Впервые вставшие так же звероподобны, как впервые перекинувшийся оборотень.

Я отодвинула воротник – показать шрам на ключице.

– Это был не вампир, – сказал он.

– Даю вам слово чести.

Я сбросила куртку. Поскольку при входе в допросную мне пришлось сдать все оружие, я могла как следует показать шрамы, не прикрытые сейчас ножнами. Показала локтевой сгиб, где тот же вампир, что оставил шрам на ключице, рвал мне руку, как терьер крысу.

– У вас крестообразный шрам от ожога?

– Ага. Один человек-ренфилд решил, что забавно будет меня им заклеймить.

– А этот шрам, от которого кожа натягивается, откуда?

– Ведьма, перекинувшаяся зверем.

– Не оборотень?

– Нет, это была ведьма, которая магией украла зверя у настоящего ликантропа.

– Это было при мне, – сказал Дольф. – Анита помогла спасти одного из моих людей.

Это был Зебровски, ему тогда кишки выпустили. Я их держала руками – патрульные отказались. Они думали, что ведьма – настоящий ликантроп, и они могут заразиться. Я зажимала рану и орала на них, называя их проклятыми трусами, но мы с Дольфом сумели вытащить Зебровски живым. И это я подхватила Кэти, когда она в больнице потеряла сознание. Вот почему мы с Зебровски напарники, и вот почему Кэти никогда не забывает приглашать меня и моих мальчиков на барбекю и ужины. Посещения вампиров ее несколько напрягают, но мои мохнатые возлюбленные приходят. Другим копам Кэти ясно дала понять: кому не по нраву, может идти обедать еще куда-нибудь. Кэти кажется очень мягкой, но под этим шелком есть сталь, и прошлым летом на пикнике она пустила ее в ход, защищая нас с Натэниелом и Микой. За тот день я ей очень благодарна.

– Вампир, который так вас порвал, был только что вставшим?

– Нет.

Он покачал головой:

– Ни один вампир, хоть сколько-нибудь времени проведший мертвым, такого не сделает. Разве что это выходец. Эти вряд ли лучше гулей.

– Вампир, который это сделал, был старше ста лет и никак не выходец. Он нанес мне эту рану совершенно сознательно, желая причинить мне страдание.

– Зачем?

– Этот вопрос надо бы задать ему.

– А он жив, чтобы задать ему этот вопрос?

– Нет, – ответила я.

– Есть плохие вампиры, как есть и плохие люди, наверное, – сказал он.

– Они такие же смертные, как мы, Вайскопф, и как все смертные, бывают хорошими и плохими, но это не просто плохие люди, а люди, обладающие сверхсилой, сверхчувствами и обуреваемые жаждой крови. Если нет мастера, который держит их на цепи, они, как большинство обычных людей, опьяняются властью.

– Нет, – ответил он.

– Они убили двух сотрудников полиции. А капкан ставили на меня, чтобы убить.

Он уставился на стол:

– Они говорили о том, чтобы убить вас и Жан-Клода. Мы им сказали, что этого делать нельзя, но они, видимо, решили действовать без нас.

– Если бы вы были их настоящим мастером, вы бы это предотвратили. Ничего бы этого не было.

– Но это разрушило бы нашу цель, Анита. Мы хотели, чтобы они были свободны, хотели доказать, что вампиров не надо пасти и контролировать, как животных.

– Вы хотели сказать – как оборотней.

– Анита, они отчасти звери.

– У меня больше любовников среди тех, кто раз в месяц покрывается шерстью, чем среди тех, кто спит в гробу.

Он передернулся – реально передернулся, будто у него по коже мурашки побежали.

– Это ваш выбор. Но вампиры не имеют в себе звериной сути.

– Нет, как и обычные серийные убийцы, они просто люди, которые творят невообразимое.

– В последнем доме, который мы зачистили, были найдены бомбы, – сообщил Дольф.

Это была отчасти ложь. Мы нашли средства приготовления бомб или отходы этого процесса, как утверждает Альварец, но потрясение и ужас на лице Вайскопфа стоили такой маленькой лжи во спасение.

– Нет. Нет. Не может быть.

– Что они собираются делать с бомбами? – спросил Дольф.

– Сколько вы нашли?

Вранье создает ту проблему, что если начал, приходится врать дальше.

– Две, – ответил Дольф.

Вайскопф побледнел.

– Нет. Не может быть.

– На кого они охотятся? – спросил Дольф и оперся руками на стол, чтобы внушать страх всей массой, но Вайскопф даже не заметил. Известие его просто потрясло.

– Они говорили насчет делать бомбы, но мы им запретили.

– Но у вас нет реального авторитета, потому что вы их не заставили принести вам клятву.

– Они лучше себя ведут, когда мы с ними.

– Ага, феромоны, – сказала я.

Он мотнул головой:

– Мы боялись, что наше присутствие на них влияет, и начали спать отдельно, вдали от них.

– Блин, Вайскопф, вы же с вашим Бенджаменом потеряли и тот небольшой контроль, который у вас над ними был.

Он посмотрел на меня с неподдельной душевной мукой.

– Должен быть способ быть свободными. Способ снова стать обыкновенными людьми.

– Вайскопф, вы вампиры, – сказала я сочувственно, потому что в голосе звучало страдание. – Этого не переменить. И это значит, что вам нужен мастер.

Он замотал головой еще быстрее, будто хотел вытряхнуть из нее неприятную мысль.

– Нет-нет… тогда все, что мы сделали… становится бесполезным…

– Против кого предназначены бомбы? – спросила я.

Он посмотрел на меня:

– Церковь Вечной Жизни – они считают, что Малькольм их всех предал, заставив дать клятву Жан-Клоду. Заведения и клубы Жан-Клода. Вы с Жан-Клодом – многие думают, что если его убить и вас тоже, они освободятся. Мы им говорили, что это не так, что вы – лучший и самый современный правитель из всех, кого мы видели. Что вы нам дали надежду.

У меня зачастил пульс, хотя Вайскопф ничего не сказал такого, чего мы сами не подозревали. Охрана проверит все еще три раза, у нас отличные работники. Я в это верила, действительно верила, и все равно мне было страшно.

– В вашей группе еще есть слуги-люди? – спросила я.

– Нет.

Панический страх несколько утих. Днем никто не сможет пустить бомбы в ход, а их специалиста по сносу зданий мы убили на складе.

– Погодите, – сказала я. – А ренфилды есть? Дважды-тяпнутые?

Он скривился с отвращением:

– «Дважды-тяпнутые» – оскорбление для тех людей, которых мы обращаем.

– Пусть будут ренфилды. У вампиров вашей группы они есть?

– У некоторых, – ответил он.

У меня снова пульс забился в горле.

– Как их фамилии?

Он замялся.

– Если бомбы будут взорваны, вы с вашим хозяином будете виновны не менее всех прочих, – сказала я.

– Вы можете это предотвратить, – добавил Дольф.

– Если кто-то погибнет из-за того, что вы нам не говорите, то будете виновными вместе со всеми. Закон рассматривает людей-слуг как вампиров, если указанные вампиры совершают убийство, а слуги оказывают им помощь какими бы то ни было средствами.

– Мы никогда себе не простим, если из-за нас будут новые жертвы, – произнес Вайскопф, глядя на собственные руки, сцепленные на столе.

Он нам назвал имена. Про одного из них в системе вообще ничего не было, на другого было дело о хулиганстве, а еще один нашелся в системе потому, что был сотрудником суда до того, как стал вампиром. Все правительственные ведомства, не только военные, не хотят держать на работе вампиров. Сейчас в Верховном суде разбирается дело, которое может это поменять, но пока что Кларенс Брэдли потерял работу, пенсию и около десяти лет стажа в системе. Вполне подходящий мотив для любого рода недобрых чувств.

Мы тут же передали в розыск «всем постам» тех, чьи фотографии у нас были, и стали искать последнюю, которой нам недоставало. Посреди этого процесса зазвонил мой телефон, и я даже не очень удивилась, услышав голос Никки:

– У нас проблема.

– Что случилось? – спросила я, стараясь сохранить нейтральную интонацию – на случай, если эту проблему нам желательно решить, не привлекая на помощь полицию.

– Ренфилд в поясе смертника и с «выключателем мертвеца» – если его убить, бомба взорвется.

– Где? – спросила я шепотом.

– В «Запретном плоде».

– Он же сейчас закрыт?

– Они репетировали новую танцевальную программу.

У меня вдруг пересохло во рту:

– Кто они?

– Наши взяли двоих из них, но последний, который был с бомбой, он схватил…

– Никки, говори как есть.

– Натэниела. Бомбист обхватил его руками. Если ренфилда застрелить, бомба взорвется. Если в него не стрелять, бомба в конце концов тоже взорвется.

Ко мне вдруг подступила тошнота, пришлось сесть на край стола, опустив голову. Немедленно рядом образовалась Клодия.

– Анита, что случилось?

Вот так сохранила хладнокровие и выдержку.