Цветы тьмы Аппельфельд Аарон

– Конечно, лучше.

У них еще оставалось несколько картофелин и немного колбасы, и они приготовили завтрак, который Марьяна от избытка восторга назвала „царской трапезой“. С ее лица ушли усталость и тревога, и вся она посвящала себя Хуго, как будто только сейчас узнала его.

– Чем бы тебе хотелось заниматься в будущем? – удивила она его вопросом.

– Быть рядом с тобой! – тут же ответил он.

– Война закончилась, еще немного, и твоя мать придет и заберет тебя.

– Поживем увидим, – попытался он придать своему голосу рассудительность взрослого мужчины.

Марьяна снова пустила свое воображение в свободный полет:

– Марьяна была красивой, стройной женщиной. Могла стать певицей, ездить из города в город и очаровывать людей своим пением, или прилежной домашней хозяйкой, которая растит своих детей, как это делают евреи, отправляется с детьми на долгие летние каникулы и возвращается загорелой. Была бы я чьей-то любовницей, мой дружок брал бы меня куда-нибудь позагорать. А я стала простой шлюхой. Не хочу от тебя ничего скрывать. Быть проституткой – самое презренное дело. Во всем мире нет ничего презреннее.

Хуго уже знал, что для каждого настроения у Марьяны есть свои слова. На его удачу, ее настроения быстро сменяются, так случилось и на этот раз.

Солнце светило вовсю, весна прорастала из каждой травинки, коров и лошадей вывели на пастбище, и Марьяна заявила, что этого места нет прекрасней во Вселенной и нельзя впустую тратить драгоценное время. А потом добавила:

– Всю свою жизнь я была заперта в комнатах, работала по ночам и отсыпалась днем. Позабыла, что есть небо, растения, животные и вот такая зеленая красота. Погляди на эти тополя, какие они стройные. Сейчас они голые, но еще немного – и покроются серебристыми листьями и станут еще красивее.

– Сейчас я посижу тут и буду всем любоваться. Это успокаивает душу. „Все, что мы видим и слышим, – это се Бог, – говорила моя бабушка, – потому что Бог обитает в любом месте и даже в самой тоненькой травинке“. Я тогда девочкой была и прислушивалась к ее словам, да только очень быстро пошла по дурной дорожке.

Вслед за тем она прикрыла глаза и сказала:

– Солнце теплое и приятное, полежу с закрытыми глазами. Если явятся доносчики арестовать меня, не ходи за мной, убегай. Ты в моей участи не виноват. Ты был ко мне добр.

Хуго хотел сказать: „Ты ошибаешься, это неправильно“, но Марьяна уже погрузилась в сон.

Хуго сидел и глядел на костер и на окружающий пейзаж. Воспоминания не беспокоили его. Картины весны пробегали перед его глазами. Предстоящая жизнь рисовалась ему как приятные странствования вдоль речек, берега которых поросли невысокими деревцами и цветами всех оттенков, а птички кормятся зернышками с его ладони.

Марьяна проснулась и спросила:

– Снова ты не спал?

– Я не устал, сидел и любовался видом.

– Иди ко мне, я поцелую тебя. Кто знает, сколько времени осталось мне быть с тобой на этом свете.

– Целую вечность, – отвечал он тут же.

Дни были ясными и светлыми. Костер горел день и ночь. Хуго был уверен, что Марьянины страхи уйдут по мере того, как они дойдут до лесистой и безлюдной местности.

– Давай пойдем дальше, – все время просил он ее.

– Куда? Кто его знает, что нас там подстерегает?

Чтобы лучше справиться со своим тайным отчаянием, Хуго прилежно поддерживал огонь в костре и уверял Марьяну, что сюда доносчики не доберутся. Место нежилое и далеко от главной дороги.

Тем временем провизия закончилась, и Хуго решил подняться к одному из недальних домов и пополнить их запасы. Марьяна снабдила его двумя серебряными кольцами и была рада его предприимчивости. Перед его уходом она попросила его голосом, которого он у нее раньше не слышал:

– Пожалуйста, возвращайся сразу и не задерживайся.

Удача ему улыбнулась, и за одно из колец он получил картофель, большой ломоть сыру и несколько груш. Марьяна бросилась ему навстречу с распростертыми объятиями и назвала его храбрецом. Хуго знает, как легко меняется ее настроение, даже небольшой успех возвращает свет на ее лицо. Она сразу же призналась, что уныние – ее враг и нельзя предаваться ему. Ей всегда следует видеть светлые стороны жизни и не погружаться в черную хандру. Потом Хуго разостлал в ручье свою рубашку, и снова удача: в нее попались три рыбины. Они почистили их и зажарили на углях. На радостях Марьяна обнимала его, целовала и грозила ему, что он в опасности – она просто-напросто его слопает. Тем вечером она научила его двум украинским народным песням, спокойным и мелодичным. Она повторила их несколько раз, и они уснули возле костра в объятиях друг друга. Хуго приснился его учитель игры на скрипке, низенький и раздражительный, который требовал от своих учеников легкости и спокойствия.

– Легкость и спокойствие – первейшие условия правильной и хорошей игры, – все время повторял он, а раз сказал Хуго: – Мои родители почему-то хотели, чтобы я стал скрипачом. А я нервный. Нервность не годится для этого инструмента. Только спокойствие дает чистоту и нужный темп игры.

На следующий день они тронулись в путь.

– Жаль оставлять такое чудное место, я уже привыкла к этой ложбине, и к костру, и к деревьям, трепещущим на ветру. Зачем нам скитаться, если можно оставаться на месте?

Хоть так она говорила, но в душе знала, что другого выхода нет. Ночи холодные, земля влажная, и даже большой костер не способен обогреть человека целиком. Нужно найти крышу над головой.

Они взобрались на гору, с которой видны были деревни, предместья и часть города. Выяснилось, что они недалеко от него ушли. Марьяна была взволнована открывшимся видом и громко крикнула:

– Полюбуйся, миленький, что сотворил Всевышний, какую красоту, какое благолепие. Лошади и собаки умеют жить правильно, только человек, этот так называемый венец творения, вносит беспорядок во все, что бы он ни делал. Моя бабушка говаривала: „Плоть и кровь, сегодня он вежливый тихоня, а завтра убийца“. Ты обязан быть смелым.

– Что я должен делать?

– Не трусить. Страх делает из нас униженных. А униженные не имеют права на жизнь. Если уж жить, так жить свободным. Такой простой вещи я не знала. Всю жизнь меня унижали.

– Я не трушу.

– Это как раз то, что мне хотелось от тебя услышать. Лучше умереть, чем терпеть унижения.

Потом без всякой видимой причины она расплакалась. Хуго опустился на колени и вытер ей слезы, но она не успокаивалась.

– Умрет Марьяна, и даже воспоминаний о ней не останется. Осталась бы я в живых, могла бы исправиться, а теперь уж не смогу. Будут меня поджаривать в преисподней, и поделом. А ты, миленький мой, береги себя. Когда придут доносчики забирать меня, убегай и не иди за мной. Они меня прямиком приведут на эшафот или уж не знаю куда еще.

– Откуда ты знаешь? Здесь ни души, нет никаких доносчиков, есть только чудесный вид и великий покой.

– Я своими глазами их видела.

– Что ты видела?

– Видела, как трое солдат связывают мне руки и уводят.

– Это был дурной сон, нельзя верить дурным снам.

– Этот сон был верный, – прошептала она.

Но когда солнце скрылось за горизонтом и нижняя часть небосвода окрасилась новым прекрасным иссиня-красным цветом, Марьяна успокоилась. Она глотнула несколько раз из бутылки, и мрачные видения оставили ее.

Вдруг она ему сказала:

– Почитал бы ты мне из Библии.

Хуго вытащил Библию из рюкзака и прочел ей псалом.

– Очень красиво, даже если я этого и не понимаю. А ты понимаешь?

– Думаю, что да.

– Мне очень нравится „И будет он как дерево, посаженное при потоках вод“. Ты любишь Библию?

– Мама любила мне читать, но с тех пор я почти не читал.

– Я забыла, что вы не религиозные. Но с тех пор, как ты с Марьяной, ты немножко переменился. Марьяна очень любит Бога. Жалко, что я не пошла его путем. Всегда я поступала наоборот. Ты должен мне пообещать, что каждый день будешь читать по главе или по две. Это тебя укрепит и даст тебе силы и храбрость, чтобы победить злодеев. Ты мне обещаешь?

– Обещаю.

– Я знала, что ты мне не откажешь.

Они нашли пристанище в доме у пожилой пары. Старики взяли немецкие деньги и предложили им горячего овощного супу. На Марьянин вопрос, отступили ли уже немцы, старик ответил уверенным голосом:

– Немецкая армия лучшая в мире, такую армию победить невозможно.

Слова старика вселили в нее надежду, и она на мгновение почувствовала, что получила передышку.

Комната была просторной, а в ней застеленная постель и даже умывальник в углу. После долгих дней без приюта, без раковины для умывания и без туалета, это место выглядело шикарной гостиницей.

– Хорошо нам здесь, правда? – сказала Марьяна.

– Очень.

Но сон Хуго в эту ночь не был спокойным. Он видел свою маму в толпе беженцев, с потемневшим исхудавшим лицом. Она переходила от человека к человеку и спрашивала, не видел ли кто Хуго. Одна беженка рассеянно спросила: „Где он был?“

Мама на миг смутилась, но взяла себя в руки и ответила: „У одной христианской женщины“.

Так она переходила от одного к другому. Люди были измучены голодом и не отвечали ей. Хуго издали видел множество беженцев и среди них маму. Они выглядели для него как те, что в свое время ожидали высылки и которых теперь отделяла от него черная река. В отчаянии он кусал сковывавшие его наручники. Огромным усилием он высвободил руки, но вместо того, чтобы броситься к беженцам, провалился в глубокий колодец.

– Что стряслось? – проснулась Марьяна.

– Ничего, так, сон.

– Не обращай внимания на сны, – сказала она и привлекла его к себе.

Наутро старики предложили им по стакану чая, проводили до ворот и пожелали доброго пути. Марьяна растрогалась, обняла и поцеловала крестьянку, и они тут же отправились в дорогу.

Следующие дни были спокойными и прошли без каких-либо неожиданностей. Они шли от одного холма к другому, разжигали костры, покупали у крестьян картофеля и сыра. Хуго везло с рыбалкой, и каждый день он вылавливал рубашкой три-четыре рыбины.

Марьянины страхи не исчезли, но несколько улеглись и внешне никак себя не проявляли. Время от времени она говорила:

– Ты, дружок, заботься о себе и не пытайся меня защищать. У каждого своя судьба, так уж жизнь устроена.

При этих словах он прирастал к своему месту и не отвечал. Но иногда слова сами собою складывались у него во рту, и он говорил:

– Мы всегда будем вместе, так Бог хочет.

Его слова вызывали у нее умиротворенную улыбку.

Иногда он читал ей псалмы. Марьяна поощряла его, говоря:

– Читай, миленький, у тебя чудесный голос. Я не понимаю этих стихов, но они возвышают мне душу. А ты понимаешь?

– Мне тоже не все понятно.

– Если найдем священника, он нам объяснит. Иногда они выходят из церкви и гуляют вдоль реки.

С тех пор как они в дороге, Хуго перенял ее манеру разговора. Когда ему что-то удается или когда Марьяна преодолевает свою хандру, он говорит: „Слава Богу“. Марьяна чувствует, что она передала Хуго что-то из своего внутреннего мира, и раз сказала ему:

– Возьми от Марьяны сердцевину, а шелуху отбрось. Ее сердцевина – это вера в Бога, а шелуха – это ее хандра. Эта хандра все время пытается низвергнуть ее в преисподнюю. Если б не эта хвороба, жизнь ее была бы другой. Остерегайся хандры, словно чумы.

Но были также и дни смеха и пьяненьких радостей. Тогда она говорила:

– Правда ведь, Марьяна еще молодая и красивая?

– Чистая правда.

– Если дойдем до безопасного места, приведу себя в порядок, и вся моя краса будет принадлежать тебе.

– Спасибо, – ответил Хуго, не найдя других слов.

– Мы как пара голубков, видел ты когда-нибудь, чтобы голубок благодарил голубку? Они порхают с ветки на ветку, радуются друг другу, а когда настает вечер, засыпают, вдоволь наворковавшись.

В другой раз она сказала:

– Жалко, что вода в речке холодная. А то мы бы в нее зашли и плескались бы, будто две рыбки. Я купалась в речке только когда была маленькая, а с тех пор нет. Очень мне хочется поплавать. Мне кажется, что купание избавило бы меня от хандры. Когда человек после купания выходит из воды, он сразу же распрямляется, а его глаза видят все в великолепных цветах. Разве я не права?

Хуго нравится такая ее способность удивляться простым вещам. Он чувствует, что в такие моменты она связана с чем-то, что скрывается у нее внутри, лицо ее преображается, и она не вполне владеет собою.

Во время одного из привалов она сказала ему:

– Жалко, что люди убивают животных и едят их. Это отвратительно. Животные так похожи на нас, что их убийство – богомерзкое дело. Мой папа, светлая ему память, перед каждой Пасхой резал свиней. Как вспомню это кровопролитие, у меня до сих пор мурашки по коже бегают. Я тогда поклялась себе не есть мяса. Понятное дело, клятвы не сдержала.

– Наша семья – вегетарианцы, – поведал он ей.

– Вот не знала.

– Только фрукты, овощи и молочные продукты.

– Всегда я говорила, что евреи более чувствительные, только что дала им эта чувствительность? Их только еще больше преследовали. Никогда не забывай, что твоих соплеменников жестоко убивали на улицах только оттого, что они евреи.

– Я не забуду.

– Согнали их в гетто и выслали неизвестно куда – потому только, что они евреи. Бог не прощает таких несправедливостей. Он обрушит на них потоп. Запомни, преступление нельзя оставлять без ответа.

Но были и дни полного молчания. Марьяна сидела на одном месте, погруженная в созерцание, и Хуго все время напоминал себе: „Я обязан запечатлеть в своей памяти каждую деталь этого странствия“. Когда Марьяна погружена в раздумья, иной свет освещает ее лицо, морщины на лбу расправляются, и волосы гладко спадают на плечи. Иногда ему кажется, что печаль медленно гложет ее чудесную натуру, но тревожиться не нужно – восхищение чудесами мира укрепит ее и зажжет свет на ее лице.

– Позабудь о моих печалях и злости и помни тот свет, что был между нами, – сказала она ему как бы мимоходом.

Крестьянка продала им несколько яиц и кувшин сметаны, и они расположились на земле, чтобы поесть. После еды Марьяна сказала ему:

– Из всех людей, которые были со мной, только ты мой.

– Ты очень красивая, – не сдержался Хуго.

– Я очень рада, что нравлюсь тебе. Женщина без поклонника – как замурованный родник. Жизнь постепенно душит ее, красота ее вянет. Теперь, слава богу, я далека от всех своих мучителей. Теперь я принадлежу сама себе и только с тобой.

– Мне не трудно спать на улице, я могу разводить костры, они нас обогреют.

– Это очень мило с твоей стороны, только не забывай – весной идут дожди, и иногда очень сильные.

– Мы можем построить шалаш.

Так они сидели и разговаривали, пока не закончились слова, и они вдвоем улеглись и уснули.

То, что по Марьяниным предсказаниям должно было произойти, случилось-таки, хотя и не совсем так, как она представляла себе. Они сидели под дубом, пили чай и глядели на костер, когда откуда-то появились трое низкорослых мужчин. Они были одеты в потрепанные кожаные куртки, и один из них приказал:

– Вставай, женщина, пойдешь с нами.

Марьяна, пораженная, промолвила:

– Почему? Что я сделала?

– Таков приказ.

– Я отказываюсь подчиняться такому незаконному приказу.

– Женщина, ну к чему упрямиться? – спросил он с нарочитым добродушием.

– Я никому не сделала ничего плохого, с какой стати мне идти с вами?

– Свои доводы ты изложишь властям, а пока что вставай, пойдешь с нами.

– Я отказываюсь идти, у меня есть сын, и я должна о нем заботиться.

– Я повторяю еще раз – вставай и иди с нами. Допрос будет коротким, а после него тебя отпустят. Почему ты упрямишься? Это тебе никакого добра не принесет.

– С какой стати мне с вами идти? – она подняла голову, как будто только сейчас очнувшись.

– Ни с какой, таков приказ.

– Как же меня зовут, если вас и в самом деле послали за мной? – набралась она смелости схитрить.

– Марьяна Подгорская, – ответил тот и показал ей листок картона, который держал в руке.

– Я не пойду, на злоязычие я отвечаю презрением.

И на это мужчина отвечал спокойно:

– На твоем месте я бы не стал упорствовать.

– А вот я как раз упорствую.

– Раз такое дело, – сказал мужчина и достал из-за пояса пистолет, – у нас нет другого выбора, кроме как пристрелить тебя. Наш приказ – доставить тебя живой или застрелить на месте. Так даже проще – раз, и делу конец.

Хуго видел этих троих с близкого расстояния, приземистых, крепких, безразличных. Он уже готов был обратиться к ним и умолять пощадить Марьяну, но от страха слова застыли у него в горле.

Пистолет и ледяной холод, которым сквозило от последних слов, убедили ее, и она встала.

Теперь было хорошо видно, что она на голову выше мужчин.

– Ступай, а мы пойдем за тобой, – велел мужчина, не повышая голоса.

Хуго и Марьяна пошли вперед, а троица за ними. Конвоиры их не подгоняли. Через несколько минут ходьбы Марьяна сказала, не оборачиваясь:

– Чего ради я им нужна? Буду вам благодарна, если скажете мне правду.

– Тебе нечего бояться, русские не такие, как немцы, у русских не бывает произвола. Всех невиновных отпускают. И тебя тоже отпустят. Ты же никого не убивала.

– И преступлений не совершала, и не убивала, – ухватилась она за эти слова.

– Нечего тебе бояться, – продолжал он спокойным голосом, – Допрашивают и проверяют, а в конце отпускают. Нужно только немного терпения, вот и все.

– Куда вы ведете меня?

– В штаб.

– Не успели прийти, и сразу допрашивают.

– Уже неделя прошла, как этот район освобожден. Сейчас идут проверки, чистки, и скоро начнется новая жизнь.

– С самого детства я сама себе на жизнь зарабатывала, никто мне не помогал, – внесла она новую интонацию в разговор.

Хуго чувствовал себя, как в глубоком сне, сжатым и связанным, даже протянуть руку и взять ее за руку, хоть и на таком близком расстоянии, он был не в силах.

– Марьяна, – прошептал он.

– Что, дружок?

– Куда мы идем?

– Ты сам слышал, – коротко ответила она.

Выяснилось, что они были очень близко к городу и совсем рядом с рекой. Хуго ясно помнил долгие прогулки с отцом. Это всегда были часы созерцания и любви к природе. Особенно он любил такие прогулки летом. По пятницам после обеда на обратном пути им встречались бородатые евреи, шедшие в синагогу. При виде этих евреев папа отчего-то умолкал. На вопрос Хуго, действительно ли это настоящие евреи, папа давал длинный ответ, который больше запутывал дело, нежели прояснял. Сейчас Хуго вспомнилось это папино легкое смущение и следовавшее за ним молчание.

– Мы пойдем через город? – спросила Марьяна, не оборачивая головы.

– Штаб на окраине. Мы уже недалеко.

– Почему бы вам не отпустить меня, братики? – обратилась она к ним без мольбы в голосе.

– Мы при исполнении, нам служба не позволяет.

– Мы же братья, украинцы и дети украинцев. Что если вы скажете, что не нашли меня?

– Мы тебя уже три дня ищем и не можем возвратиться с пустыми руками.

– Я вам вдвое заплачу.

– Мы коммунисты и верим товарищу Сталину.

– Мы украинцы и верим в Бога и в Иисуса, Его Мессию. Один вождь уходит, другой приходит, а Бог пребывает навеки, – в ее голосе ощущалась сила.

– Коммунизм отменил старые верования! – Конвоира она не убедила.

– Я бы поостереглась Бога дразнить. Бог на небесах все слышит, и в Судный день мы все перед ним предстанем.

– Ты что, угрожаешь нам?

– У меня нет пистолета, чтобы вам угрожать. Я хотела предупредить вас, что украинцы не теряли веру в Бога даже в самые мрачные дни.

– Чего ты хочешь? Мы всего лишь выполняем, что нам поручено. Если у тебя есть претензии, выскажешь их в штабе. Там они все выясняют, во всем у них порядок, тебя выслушают и отпустят.

– Я хотела вам напомнить, что я верная дочь нашего племени. Никто из нас не без изъяна. Я и в преисподней была с Богом наших предков. Ни на миг не оставляла Его.

– На небесах тебя оправдают, – коротко ответили ей.

– Я надеюсь, что и вы меня оправдаете, хотя бы ради моего сына, у которого живой души нет на этом свете.

– А где его отец?

– Бог его знает.

– Расскажешь все в штабе, они тебя выслушают и отпустят.

– Они же коммунисты, они в Бога не веруют. Я бы на вашем месте сейчас отпустила. Сколько вам за меня заплатят?

– Мы тоже коммунисты и все делаем по убеждению, – отверг он ее просьбу.

Они вошли в городское предместье, и Хуго сразу узнал его. Все тут было усажено тополями, высившимися в каждом дворе и на каждом тротуаре. У его папы был приятель юности, украинец, к которому они иногда заходили на обратном пути домой после прогулки вдоль реки.

Шли они по этому спокойному месту, как вдруг со всех сторон послышались крики. Сперва Хуго показалось, что они выражали удивление и сочувствие, но тут же выяснилось, что это на самом деле злобные выкрики и проклятья. Не прошло и нескольких мгновений, как на них обрушился град камней. Марьяна схватила свой чемодан, пытаясь защитить лицо, как она это делала, когда как-то пошел настоящий град. Конвоиры ухмыльнулись:

– Люди тебя узнали. Откуда, интересно, они тебя знают? – спросил один из них, зная ответ и желая поддеть ее.

– Они с ума посходили, – ответила Марьяна, как будто все это к ней не относится.

Они шли, окруженные зеленым покоем весны. То, что произошло с ними всего за несколько минут до того, казалось сейчас случайной вспышкой, и Марьяна возобновила свои просьбы:

– Пожалейте меня. Отпустите меня домой.

– Куда это – домой?

– Моя мать умерла, я пойду к сестре.

– Твоя сестричка не очень-то обрадуется.

– Откуда ты знаешь?

– У меня с ней был долгий разговор.

– У моей сестры часто меняется настроение, – попробовала она оправдаться.

Но когда они вышли из длинной тихой аллеи, ее снова узнали и снова стали швырять в нее камни. На этот раз конвоиры действовали быстрее и встали на ее защиту, покрикивая на бросавших. Когда это не подействовало, стали стрелять в воздух. Камни же швырять перестали.

– Это вы хорошо сделали, – сказала Марьяна, вздохнув с облегчением.

Они были уже неподалеку от штаба. Марьяна бормотала не переставая, но конвоиры не реагировали. Они были напряжены, и каждому, кто осмеливался швырнуть камень или тяжелый предмет, конвоир грозил пистолетом. Как видно, им было важно доставить Марьяну в штаб в целости и сохранности.

Со временем Хуго будет много думать об этом мучительном походе. Будет пытаться припомнить каждое сказанное и каждое непроизнесенное слово. Марьяна знала, что ее ждет. Она пробовала спастись, но все были против нее, и ее мужество ей не помогло.

Они были уже близко. И сейчас он любовался ее сдержанными движениями и гордой красотой. Даже унижение не омрачило ее ясного взгляда.

– Боже, защити Марьяну, – сказал он и ощутил дрожь в коленях. И тут они подошли к воротам штаба.

– Ну, вот и все, – сказал человек с пистолетом, довольный, что ему удалось довести свою добычу до клетки.

Марьяна поставила чемодан на землю и сказала:

– Постереги чемодан, дружок, скоро я вернусь, никуда не уходи.

Она поцеловала его в лоб и не спеша подошла к низким воротам, пригнулась и исчезла из виду.

Хуго застыл на месте. Это был его город, ему были знакомы его улицы и переулки. И по этому не слишком роскошному району он проходил не однажды. Он огляделся в поисках кого-нибудь из знакомых, но увидел только русских солдат в длинных шинелях. Шли груженные охапками дров крестьяне, да голодные псы слонялись по улицам.

Прошел час, а Марьяна не возвращалась. До него только теперь дошло, что ее допрашивают о ее связях с немцами и обвиняют в измене. Как будто сквозь пелену представилось ему, как она кричала и рыдала, когда над ней издевались по ночам, как угрожала ей по утрам мадам. Тогда он не вполне осознавал весь этот кошмар. Сейчас же, когда он стоял возле часового и ждал ее, зерно истины как бы очистилось от скрывавшей его шелухи. Через пару часов он устал, сел на землю, раскрыл чемодан и, к своему удивлению, нашел в нем еще немного сыра и хлеба. Он съел их, и голод прошел. Оглядываясь вокруг, он заметил повариху Викторию в сопровождении двух солдат. Ее появление удивило его, и он хотел было подойти к ней, как подходят к знакомому человеку в чужом месте, но тут же вспомнил, что она его не любила и обвиняла в том, что он ставит под угрозу обитательниц заведения.

– Что вам от меня нужно? – спросила она одного из конвоиров.

– В штабе все объяснят, – ответил тот раздраженно.

– Я уже не молодая, – сказала она и улыбнулась.

Улица заполнилась народом. Среди местных жителей выделялись беженцы в длинных мешковатых пальто.

– Ты кто такой? – обратился к нему один из беженцев.