Мешок с костями Кинг Стивен

Глава 18

Я поднялся на террасу, вместо того чтобы обойти дом и войти через крыльцо. Двигался я по-прежнему с трудом, ноги стали раза в два тяжелее. В гостиной я с изумлением огляделся, словно отсутствовал лет десять и нашел все, как было: Бантер на каминной доске, «Бостон глоуб» на диване, сборник кроссвордов на комоде у стены, тарелка с остатками овощного рагу — на кофейном столике. Пожалуй, только тут я осознал, что же со мной случилось: я вышел на прогулку, оставив в комнате привычный беспорядок, и едва не погиб. Вернее, меня едва не убили.

Меня бросило в дрожь. Я проследовал в ванную северного крыла, снял мокрую одежду, швырнул в ванну и повернулся к зеркалу над раковиной. Выглядел я как участник потасовки в баре, потерпевший поражение. Длинная, с запекшейся кровью, царапина на бицепсе. Приличных размеров синяк на левой ключице. Кровавая, уходящая за ухо царапина на шее — след камня с кольца красотки Роджетт.

Я взял зеркальце для бритья и с его помощью обследовал затылок. «Неужели до сих пор не дошло? Видать, череп у тебя слишком толстый» — так, бывало, в детстве кричала на меня мать. Теперь я благодарил Бога, что относительно толщины черепа она не ошибалась. Место соприкосновения с тростью Дивоура походило на усеченный конус потухшего вулкана. А об удачном попадании Уитмор напоминала рваная рана, которую следовало зашить, если я не хотел, чтобы остался шрам. Кровь налипла на волосы, стекла на шею. Кто знает, сколько ее вытекло, пока я «купался» в озере?

Я налил в сложенную лодочкой ладонь перекиси водорода, плеснул на рану, как лосьон после бритья. Ожгло так, что я едва подавил крик. Когда боль утихла, я смочил в перекиси ватный тампон и промыл остальные раны.

Потом я принял душ, надел футболку и чистые джинсы и прошел в холл, чтобы позвонить шерифу округа. Искать номер телефона мне не пришлось: номера полицейского управления Касл-Рока и управления шерифа округа Касл Билл Дин заботливо выписал на отдельный листок, вместе с номерами пожарной команды, службы «скорой помощи» и еще одного, по которому за полтора бакса каждый мог узнать три слова из сегодняшнего кроссворда в «Таймс». Листок этот висел на стене над столиком с телефонным аппаратом.

Я быстро набрал три первые цифры, а потом сбавил скорость. А набрав 955–960, и вовсе опустил руку. Так я и стоял в холле, прижав трубку к уху, и представлял себе еще один заголовок, не в респектабельной «Таймс», а в отдающей желтизной «Нью-Йорк пост».

ПИСАТЕЛЬ — ПРЕСТАРЕЛОМУ КОМПЬЮТЕРНОМУ МАГНАТУ: «АХ ТЫ ХУЛИГАН!»

И тут же фотографии, моя, на которой я выгляжу чуть моложе своих лет, и столетнего Макса Дивоура. «Пост», уж конечно, позабавит своих читателей, рассказав им, как Дивоур (вместе со своей напарницей, пожилой дамой, которая, если ее намочить в воде, потянет фунтов на девяносто) сбросил в озеро писателя, годящегося ему во внуки, и, судя по фотографии, мужчину стройного, сильного и подтянутого.

Телефону надоело держать в памяти шесть цифр, и он сбросил их: в трубке вновь послышался длинный гудок. Я оторвал трубку от уха, несколько секунд сверлил взглядом, а потом положил на рычаг.

Я не плачусь по поводу ехидного, а то и злобного отношения прессы, но держусь с ней настороже. Точно так же я веду себя, когда вижу бродячую собаку. Кто знает, что у нее на уме. Людей творческих, чья работа — развлекать народ, Америка превратила в проституток высшего класса, и пресса поднимет на смех любую знаменитость, посмевшую выразить недовольство проявленным к ней отношением. «Хватит жаловаться! — хором вопят газеты и ти-ви (в голосах слышатся триумф и негодование). — Неужели ты думаешь, что тебе платят такие бабки только за умение петь или вертеть задом? Ты не прав, засранец! Мы платим, чтобы удивляться, когда у тебя все получается, каким бы делом ты ни занимался, и радоваться, когда ты окажешься по уши в дерьме. А твое дело — работать нам на потребу. Если ты перестанешь нас забавлять, мы всегда сможем убить тебя или съесть».

Разумеется, по-настоящему съесть они не могли. Но могли опубликовать твою фотографию без рубашки и написать, что ты очень уж разъелся, могли вести бесконечные разговоры о том, сколько ты пьешь, какие принимаешь таблетки, хихикать насчет того вечера, когда в «Спейго» ты посадил на колени какую-то старлетку и ткнулся языком ей в ухо, но съесть — нет. Поэтому трубку я положил не из-за того, что «Пост» могла обозвать меня плаксой, а Джей Лено — вдоволь похихикать надо мной в своем ток-шоу. Истинная причина заключалась в отсутствии доказательств. Никто нас не видел. А уж алиби для себя и для своего личного секретаря Макс Дивоур нашел бы без труда.

И еще одно обстоятельство остановило меня: допустим, шериф пришлет Джорджа Футмена, он же «папуля», чтобы взять у меня показания о том, как злобный старик спихнул в озеро маленького Майка. Как бы они потом хохотали втроем!

И позвонил я не шерифу, а Джону Сторроу, чтобы он сказал мне, что я все сделал правильно, как того и требовала логика событий. Чтобы он напомнил мне, что так поступают лишь оказавшись в отчаянном положении (ради этого я даже согласился бы забыть их смех, смех людей, получающих максимум удовольствия от разворачивающегося перед ними действа), и в отношении Ки Дивоур ничего не изменилось: иск ее деда по-прежнему безнадежен.

На квартире Джона мне ответил автоответчик, и я оставил сообщение: «Позвоните Майку Нунэну, ничего срочного, но можете звонить и поздней ночью». Потом я позвонил ему на работу, держа в уме постулат Джона Гришема: молодые адвокаты работают, пока не валятся с ног. Выслушал инструкцию автомата-регистратора и нажал на панели телефона три клавиши, соответствующие первым трем буквам фамилии Джона.

В трубке щелкнуло, потом раздался его голос, к сожалению, вновь записанный на пленку: «Привет, это Джон Сторроу. На уик-энд я уехал в Филадельфию, повидаться с родителями. На работе буду в понедельник, потом уеду по делам. Со вторника по пятницу меня скорее всего можно будет застать по телефону…»

Номер, который он продиктовал, начинался с цифр 207–955, то есть с кода Касл-Рока. Я понял, что речь идет об отеле, скорее всего о том, где он останавливался и раньше.

— Говорит Майк Нунэн, — сказал я в трубку после звукового сигнала. — Позвоните мне, как только сможете. Я оставил сообщение и на вашем домашнем автоответчике.

Я отправился на кухню, чтобы взять пива, но, остановившись перед холодильником, начал возить магниты по передней панели. Он назвал меня сутенером. «Эй, сутенер, а где же твоя шлюха?» А минутой позже предложил спасти мою душу. Забавно, однако. Алкоголик, предлагающий приглядеть за твоим баром. «Он говорил о вас очень доброжелательно», — как-то сказала Мэтти. «Ваш прадед и его прадед срали в одну выгребную яму».

Пиво так и осталось в холодильнике, а я вернулся к телефону и позвонил Мэтти.

— Привет. — Опять я услышал голос с магнитофонной ленты. Мне везло как утопленнику. — Это я, но в данный момент меня или нет дома, или я не могу подойти к телефону. Оставьте сообщение, хорошо? — Пауза, неразборчивый шепот, потом громкий голос Ки:

— Оставьте йадостное сообсение! — Их общий смех оборвал звуковой сигнал.

— Привет, Мэтти, это Майк Нунэн. Я хотел…

Не знаю, как бы я закончил эту фразу, но заканчивать ее мне и не пришлось. Потому что после щелчка в трубке послышался голос Мэтти:

— Привет, Майк.

И этот печальный, обреченный голос так разительно отличался от голоса, записанного на пленку, что я на мгновение лишился дара речи. А потом спросил, что случилось.

— Ничего. — Она заплакала. — Все. Я потеряла работу. Линди меня уволила.

Разумеется, Линди обосновала свои действия. Мэтти, мол, не уволили, а сократили в рамках программы экономии средств. Однако если бы я заглянул в список спонсоров библиотеки, то нашел бы в нем мистера Макса Дивоура. Причем его пожертвования каждый год наверняка составляли кругленькую сумму. И свое дальнейшее пребывание в списке он обусловил… короче, Линди Бриггс все поняла и отреагировала адекватно.

— Не следовало нам разговаривать у нее на глазах, — вздохнул я, понимая, что Мэтти уволили бы, даже если б я не приближался к библиотеке и на пушечный выстрел. — Мы должны были предусмотреть такой исход.

— Джон Сторроу предусмотрел. — Мэтти всхлипнула. — Он сказал, что Макс Дивоур постарается загнать меня в угол. Предупредил, что ему очень хочется, чтобы на вопрос судьи о моем месте работы, я бы ответила: «Я безработная, ваша честь». Я ответила Джону, что миссис Бриггс никогда не пойдет на такую подлость, особенно по отношении к девушке, которая дала блестящий анализ мелвилловского «Бартлеби». Знаете, что он на это сказал?

— Нет.

— Он сказал: «Вы еще слишком молоды». Мне показалось, что это прозвучало очень уж снисходительно, но он оказался прав, так?

— Мэтти…

— Что мне делать, Майк? Что мне делать? — Похоже, паника перебралась в трейлер на Уэсп-Хилл-роуд.

Я подумал более чем хладнокровно:

А почему бы тебе не стать моей любовницей? Официально я найму тебя «ассистентом по подготовке материалов», так что будет чем отчитаться перед налоговым управлением. Я тебя одену, дам пару кредитных карточек на текущие расходы, куплю дом, и прощай, ржавый трейлер на Уэсп-Хилл-роуд. А в феврале мы сможем слетать на какой-нибудь тропический остров.

Разумеется, Ки получит достойное образование, и каждый год на ее счет будет перечисляться приличная сумма. И я буду очень осмотрительным. Приезжать буду раз или два в неделю, и попозже, после того как девочка заснет.

Сейчас от тебя потребуется только одно: сказать «да». А потом позволить мне делать все, что я пожелаю всю ночь, не говорить «нет», не говорить «хватит».

Я закрыл глаза.

— Майк? Вы меня слышите?

— Конечно. — Я коснулся шишки на затылке и поморщился от боли. — Все у вас будет хорошо, Мэтти. Вы…

— Трейлер не оплачен! — Она едва сдерживала рыдания. — Я еще не оплатила два счета за телефон, и они грозят отключить его. В джипе барахлит коробка передач, гремит задний мост! Я смогу оплатить еще неделю пребывания Ки в летней библейской школе, миссис Бриггс выдала мне жалованье за три недели, которые я имела право отработать до увольнения, но на что тогда я куплю ей туфельки? Она так быстро из всего вырастает… у нее дырявые шорты и… чуть ли не все трусики…

Вот тут она зарыдала в голос.

— Я позабочусь о вас, пока вы снова не встанете на ноги, — успокоил я ее.

— Нет, я не могу допустить…

— Можете. И допустите, ради Киры. А потом, если захотите, сможете рассчитаться со мной. Если вам так будет угодно, мы будем вести счет каждому потраченному мною доллару. Но я обязательно позабочусь о вас.

И тебе не придется раздеваться в моем присутствии. Я тебе это обещаю.

— Майк, вам нет нужды брать на себя такую обузу.

— Может, и нет, а может и есть. Но я позабочусь о вас. И попробуйте меня остановить! — Я позвонил, чтобы рассказать ей о том, что со мной произошло, разумеется, с юмором, но уже понял, что об этом не стоит и заикаться. — С иском об опеке мы разберемся в самое ближайшее время, и если здесь не найдется человека, который взял бы вас на работу, я найду такого в Дерри. А кроме того, скажите мне откровенно — у вас еще не возникло желания сменить обстановку?

Ей удалось выдавить смешок:

— Скорее да, чем нет.

— С Джоном вы сегодня говорили?

— Да. На уик-энд он уехал к родителям в Филадельфию, но оставил мне их номер телефона. Я ему позвонила.

Он же сказал, что она ему приглянулась. Может, и он точно так же приглянулся ей. Мысль эта мне не понравилась, и я постарался отогнать ее.

— И что он сказал насчет вашего увольнения?

— То же, что и вы. Только его слова меня не успокоили. В отличие от ваших. Не знаю почему. — Я знал. Все дело в моем возрасте. Этим мы и привлекаем молоденьких женщин: с нами они чувствуют себя в безопасности. — Он приедет во вторник утром. Мы договорились встретиться за ленчем.

— Может, и я смогу составить вам компанию, — без запинки предложил я.

— Вот здорово! — По голосу чувствовалось, что Мэтти моя идея пришлась по душе. — А если мне позвонить ему и сказать, чтобы он приехал сюда? И вы приедете. Я поджарю гамбургеры. И Кира может в этот день не ходить в летнюю школу. Посидим вчетвером. Она надеется, что вы прочитаете ей еще одну сказку. От «Золушки» она осталась в восторге.

— Я только за. — И говорил я искренне. Присутствие Киры переводило все мероприятие в иную категорию. Я уже не становился третьим лишним. Их встреча не выглядела бы как свидание и Джона не смогли бы обвинить в том, что он проявляет к клиенту не только деловой интерес. Так что в итоге он, наверное, еще и поблагодарит меня. — Я думаю, нам с Кирой пора переходить к «Гансу и Гретель». Как вы, Мэтти? Вам полегчало?

— Конечно. До вашего звонка мне было так плохо!

— Волноваться вам не о чем. Все образуется.

— Вы мне обещаете?

— Уже пообещал.

Разговор Мэтти продолжила после короткой паузы:

— А с вами все в порядке, Майк? Голос у вас, не знаю, как и сказать… какой-то странный.

— У меня все тип-топ. — И эти говорил человек, который чуть не утонул полчаса тому назад! — Могу я задать вам еще один вопрос? Потому что он сводит меня с ума.

— Конечно.

— Когда мы обедали у вас, вы упомянули о том, что, по словам Дивоура, мой и его прадеды знали друг друга. И очень даже хорошо.

— Он сказал, что они срали в одну выгребную яму. Я еще подумала, что это оригинально.

— А еще он что-нибудь говорил? Попытайтесь вспомнить.

Она попыталась, но безуспешно. Я попросил ее позвонить мне, если она что-нибудь вспомнит или у нее вновь возникнет повод для волнений. Недавнее происшествие вспоминать не хотелось, но я решил, что должен обо всем рассказать Джону. Потому что пришел к достаточно логичному выводу: будет неплохо, если этот частный детектив из Льюистона, Джордж Кеннеди, пошлет в Тэ-Эр пару человек приглядывать за Мэтти и Кирой. Макс Дивоур обезумел, как и предупреждал меня мой сторож. Раньше я этого не понимал, теперь у меня открылись глаза. А если вновь возникали сомнения, я мог легко их прогнать, коснувшись шишки на затылке.

Я вернулся к холодильнику и вновь забыл открыть его. Руки сами потянулись к буквам-магнитам и начали перемещать их по передней панели, складывая слова, разрушая, складывая новые. Я как бы писал книгу… Потому что тоже начал впадать в транс, как и за пишущей машинкой.

Это полугипнотическое состояние писатель может вызывать и отключать по своей воле, во всяком случае, когда все у него идет хорошо. Интуитивная часть сознания раскрывается, когда ты начинаешь работать, и распрямляется во все свои шесть футов (случается, что и в десять). И посылает тебе магические послания и яркие образы. В остальное время она не дает о себе знать, разве что иногда помимо твоей воли вырывается на свободу, и тогда ты впадаешь в транс неожиданно для себя, в голове возникают ассоциации, не имеющие ничего общего с логикой, приходят внезапные видения. Конечно, это неотъемлемая, пусть и очень необычная часть творческого процесса. Музы — призраки, и иногда они приходят незваными.

В моем доме живут призраки!

В «Саре-Хохотушке» всегда жили призраки… Ты растревожил их.

Растревожил

написал я на холодильнике. Но чего-то не хватало, и вокруг слова я собрал окружность из фруктов и овощей. Так-то лучше. Постоял, сложив руки на груди, как складывал, сидя за пишущей машинкой, когда не мог подобрать слова или выражения, затем рассыпал «растревожил» и написал:

Призраки

— Призраки могут говорить только в круге, — изрек я, и тут же, как бы соглашаясь со мной, звякнул колокольчик Бантера.

Я смешал буквы, подумал, как странно иметь адвоката по имени Ромео… (ввел ромео в круг)

…и детектива, которого зовут Джордж Кеннеди. (ввел джордж в круг)

Задался вопросом, а не поможет ли мне Кеннеди с Энди Дрейком… (собрал на передней панели слово дрейк)

…может, я смогу наделить моего персонажа индивидуальными чертами Кеннеди. В моих романах еще не было частного детектива, а ведь зачастую именно деталями… (из последнего слова оставь д, добавь етали)

…достигается убедительность образа. Я повернул цифру 3 на спину, поставил под детали, словно надел это слово на вилы. Дьявольское — в мелочах.

Оттуда я двинулся дальше. Куда — знать не мог, потому что впал в транс: интуитивная часть моего сознания поднялась так высоко, что логическая не могла ее найти. Я стоял перед холодильником и играл буквами, собирал на передней панели обрывки мыслей, еще не успевших оформиться в мысли. Вы, может быть, не поверите, что такое возможно, но каждый хороший писатель знает, как это происходит.

А в реальный мир меня вернули световые блики, запрыгавшие по окнам холла. Я поднял голову и увидел силуэт автомобиля, вставшего в затылок моему «шевроле». От страха у меня скрутило желудок. В тот момент я бы отдал все что угодно за заряженное ружье. Потому что приехать мог только Футмен, больше некому. Дивоур позвонил ему после того, как они с Уитмор вернулись в «Уэррингтон», сказал, что Нунэн не желает быть хорошим марсианином, а потому его надо поставить на место.

Открылась дверца со стороны водителя, лампочка под потолком кабины осветила гостя, но я облегченно выдохнул. Я не знал, кто ко мне приехал, но определенно не «папуля». По этому парню вроде не скажешь, что он будет гоняться за мухой со свернутой газетой, но первое впечатление бывает и обманчивым.

На полке над холодильником стояли аэрозольные баллончики, все старые и, возможно, разрушающие озоновый слой. Я не мог понять, почему миссис М. пощадила их, но мог этому только порадоваться. Схватившись за первый попавшийся, («Черный флаг», прекрасный выбор), я скинул колпачок и сунул баллончик в левый передний карман джинсов. Затем повернулся к полкам справа от раковины. На верхней лежали столовые приборы.

На второй, как говорила Джо, «кухонное дерьмо» — всяческие приспособления, предназначенные для облегчения жизни кухарки. На третьей — ножи для разделки мяса. Один я сунул в правый передний карман джинсов и направился к двери.

Мужчина, поднявшийся на мое крыльцо, подпрыгнул, когда я зажег наружный свет. Он сощурился, как близорукий кролик. Пять футов и четыре дюйма ростом, худой, бледный. Короткая стрижка. Карие глаза, упрятанные за очками в тяжелой роговой оправе. В одной руке — кожаная папка, в другой — маленький белый прямоугольник. Я не верил, что меня может убить мужчина, явившийся ко мне с визитной карточкой в руке, а потому открыл дверь.

Гость застенчиво улыбнулся — так улыбаются мужчины в фильмах Вуди Аллена. И одежда его соответствовала алленовским фильмам: выцветшая клетчатая рубашка с чуть коротковатыми рукавами, брюки чуть широковатые в промежности. «Кто-то, должно быть, сказал ему, на кого он похож, — подумал я. — Вот он и вжился в образ».

— Мистер Нунэн?

— Да?

Он протянул мне визитку.

АГЕНТСТВО НЕДВИЖИМОСТИ «СЛЕДУЮЩЕЕ СТОЛЕТИЕ»

Золотыми буквами. А ниже, скромными черными буквами имя и фамилия моего гостя.

— Ричард Осгуд, — представился он, словно я не умел читать, и протянул руку. Любой американец на такой жест обязан отреагировать автоматически, но в тот вечер я осадил себя. Какое-то мгновение он еще подержал розовую лапку на весу, потом опустил и нервно вытер ладонь о брюки.

— У меня для вас письмо. От мистера Дивоура.

Я ждал.

— Могу я войти?

— Нет.

Он отступил на шаг, опять вытер ладонь о брюки и, похоже, обрел над собой контроль.

— Мне представляется, у вас нет оснований для такой грубости, мистер Нунэн.

А я и не грубил. Если б захотел грубить, то опрыскал бы его из баллончика с репеллентом.

— Макс Дивоур и его мадам сегодня вечером пытались утопить меня в озере. И если я вымещаю зло на вас, придется вам с этим смириться.

Я думаю, мои слова действительно шокировали Осгуда.

— Вы, должно быть, слишком увлеклись вашей новой книгой, мистер Нунэн. Максу Дивоуру скоро исполнится восемьдесят шесть лет, если он доживет до этого дня. Бедняга едва может дойти от кресла до кровати. Что же касается Роджетт…

— Я знаю, что вы хотите сказать. Еще в половине восьмого я бы полностью с вами согласился. Теперь у меня иное мнение. Давайте, что вам велено передать.

— Как скажете. — В голосе Осгуда звучала праведная обида. Расстегнув молнию на кожаной папке, он извлек оттуда белый заклеенный конверт. Я взял его, надеясь, что Осгуд не услышит, как бешено колотится мое сердце. Для человека, привязанного к кислородной подушке, Дивоур действовал очень уж активно. Вопрос оставался один — в каком направлении будет нанесен следующий удар?

— Благодарю. — Я начал закрывать дверь. — Я бы дал вам на чай, но оставил бумажник в спальне.

— Подождите! Мне велено подождать, пока вы прочтете письмо и передадите мне ответ. — Я изумленно выгнул бровь:

— Не понимаю, с чего это Дивоур взял, что он имеет право командовать мною, но у меня нет желания поощрять его в этом заблуждении. Проваливайте.

Уголки его губ опустились, около них появились глубокие ямочки, и сходство с Вуди Алленом мгновенно исчезло. Теперь он выглядел как пятидесятилетний риэлтер, который продал душу дьяволу, а теперь не выносит, когда кто-то дергает босса за хвост.

— Позвольте дать вам дружеский совет, мистер Нунэн. Он вам, судя по всему, не повредит. Макс Дивоур не тот человек, кому можно перечить.

Я закрыл дверь и постоял в прихожей, держа конверт в руке, наблюдая за мистером Риэлтером из следующего столетия. Он и злился, и недоумевал. Насколько я мог понять, в последнее время с подобным пренебрежением ему сталкиваться не доводилось. Может, сегодняшний урок пойдет на пользу, подумал я. Напомнит о некоторых непреложных истинах. К примеру, о том, что с Максом Дивоуром или без оного, ему не вырасти выше пяти футов и семи дюймов. Это уже в ковбойских сапогах.

— Мистер Дивоур хочет получить ответ! — крикнул он из-за закрытой двери.

— Я позвоню, — отозвался я, а потом медленно поднял правую, сжатую в кулак руку и выставил средний палец. — А пока передайте ему вот это.

Я ожидал, что он снимет очки и примется протирать глаза. Но он вернулся к своему автомобилю и, бросив в кабину кожаную папку, последовал за ней. Я подождал, пока он уедет, и только потом прошел в гостиную и вскрыл конверт. Внутри лежал один лист, от которого едва ощутимо пахло духами — теми самыми, которым отдавала предпочтение моя мать, когда я бы ребенком. Кажется, они назывались «Белые плечи». По верху шла надпись:

РОДЖЕТТ Д. УИТМОР

Ниже следовало письмо, написанное чуть дрожащей женской рукой:

20.30

Дорогой мистер Нунэн!

Макс хочет сообщить Вам, что он бесконечно рад встрече с Вами! В этом я с ним полностью согласна. С таким веселым человеком, как Вы, заскучать просто невозможно. Мы в восторге от Ваших фортелей.

А теперь к делу. М. предлагает очень простую сделку: Вы перестаете расспрашивать о нем и прекращаете подготовку к судебному процессу, обещая тем самым оставить его в покое; в свою очередь мистер Дивоур отказывается от судебного иска, цель которого — установление опеки над его внучкой. Если Вас это устраивает, Вам надо только сказать мистеру Осгуду: «Я согласен». Он сообщит нам о Вашем решении. Макс намерен в самое ближайшее время вернуться в Калифорнию на своем самолете. У него есть дело, хотя в Тэ-Эр ему очень понравилось, а особенно его порадовало общение с Вами. Он хочет, чтобы я напомнила Вам, что опека несет с собой определенные обязанности, и просит не забывать, что он Вам об этом говорил.

Роджетт.

P. S. Он также напоминает, что Вы не ответили на его вопрос — сосет ли Ваша шлюха? Макса это очень интересует.

Р.

Я перечитал письмо второй раз, потом третий. Уже вытянув руку, чтобы положить его на стол, я перечитал в четвертый. Казалось, я не мог понять смысла написанного. Пришлось подавить желание кинуться к телефону и звонить Мэтти. Все кончено, Мэтти, сказал бы я. Твое увольнение и мое купание в озере — два последних выстрела в этой войне. Он сдался.

Нет. Полной уверенности у меня еще не было.

Я позвонил в «Уэррингтон» и нарвался на четвертый за этот вечер автоответчик. Дивоур и Уитмор попусту пленку не тратили, и ледяной голос предложил мне оставить сообщение после сигнала.

— Это Нунэн, — начал я. Более ничего сказать не успел, потому что раздался щелчок, словно кто-то снял трубку.

— Купание вам понравилось? — послышался в трубке насмешливый голос Роджетт Уитмор. Если б я не видел ее во плоти, то мог бы представить себе, что говорит со мной женщина а-ля Барбара Стэнуик[105], холодная красавица, сидящая на красном бархате дивана в перламутровом вечернем платье, с трубкой в одной руке и мундштуком из слоновой кости в другой.

— Если б вы попались мне в руки, мисс Уитмор, я бы сумел выразить вам мои истинные чувства.

— О-о-о! Мои бедра трепещут.

— Пожалуйста, избавьте меня от вида ваших бедер.

— Они похожи на палки, мистер Нунэн. Чем мы обязаны удовольствию слышать ваш голос?

— Я отправил мистера Осгуда без ответа.

— Макс так и думал. Он сказал: «Наш юный сутенер все еще верит в важность личных контактов. По нему это сразу видно».

— Он злится, когда проигрывает, не так ли?

— Мистер Дивоур не проигрывает. — Она понизила голос и добродушный юмор, который слышался в нем, исчез. — Он может поставить перед собой другие цели, но он никогда не проигрывает. А проигравшим в этот вечер выглядели вы, Нунэн, когда, как щенок, барахтались в озере и что-то тявкали. Вы испугались, верно?

— Да. Очень.

— И правильно. Вы и представить себе не можете, какой вы везунчик.

— Могу я вам кое-что сказать?

— Разумеется, Майк… вы позволите так вас называть?

— Почему бы не вернуться к мистеру Нунэну? Так вы слушаете?

— Затаив дыхание.

— Ваш босс стар, он — безумец, и, подозреваю, он уже не сможет сложить два и два, а уж довести до успешного завершения судебный иск об опеке ему просто не под силу. Он проиграл неделю тому назад.

— Нельзя ли конкретнее?

— Можно. И хорошенько запомните мои слова: если кто-то из вас попытается провернуть что-то похожее, я не поленюсь найти этого старого козла и запихну его кислородную маску ему в зад, чтобы он проветривал легкие снизу. А если я увижу вас на Улице, мисс Уитмор, то использую вместо ядра. Вы меня поняли?

Я замолчал, тяжело дыша, удивленный, что мог произнести такой монолог.

Пауза затягивалась, и я не выдержал первым:

— Мисс Уитмор? Вы еще здесь?

— Здесь. — Я-то хотел, чтобы она пришла в ярость, но в голосе звучали насмешливые нотки. — Так кто у нас злится, мистер Нунэн?

— Я. Но советую не забывать моих слов, камнеметательница сраная!

— Каков ваш ответ мистеру Дивоуру?

— Я согласен. Я больше не задаю вопросов, адвокаты дают задний ход, он уходит из жизни Мэтти и Киры. Если же он продолжает…

— Знаю, знаю, вы этого так не оставите. Интересно, что вы будете говорить через неделю, наглый глупец?

И прежде чем я успел ответить, а достойный ответ уже вертелся у меня на кончике языка, она бросила трубку.

Несколько секунд я постоял с трубкой в руке, потом положил ее на рычаг. В чем подвох? Я чувствовал — это подвох, но, с другой стороны, может, и нет.

Я решил, что надо немедленно поставить в известность Джона. На автоответчике он не оставил телефона родителей, зато продиктовал его Мэтти. Однако, позвонив ей, придется рассказать о том, что произошло после нашего разговора. Так что, возможно, лучше отложить эти разговоры на завтра. Утро вечера мудренее.

Я сунул руку в карман и чуть не порезался о мясницкий нож, который сам же туда и положил. Вытащил его, отнес на кухню, убрал на законное место. Из другого кармана достал аэрозольный баллончик, поставил на холодильник, рядом с его престарелыми собратьями, и замер. В кругу фруктов и овощей меня дожидалась надпись:

d

go

w

19n

Я сам поставил в круг эти буквы и цифры? Погрузился в такой глубокий транс, что начал составлять на передней панели холодильника кроссворд, не отдавая себе в этом отчета? Если так, что все это означает? Какие слова?

Может, их перенес в круг кто-то еще, подумал я. Один из невидимых обитателей моего дома.

Что же сие означает? Показания компаса? Или все-таки речь о каком-нибудь кроссворде? Скажем, о слове, которое значится в нем под номером 19? Если так, какой именно мне брать кроссворд?

— Я бы не отказался от помощи, — заметил я вслух, но ответа не получил. Наконец я достал из холодильника банку пива, которую давно уже собирался выпить, и прошествовал к дивану. Я взял сборник кроссвордов, посмотрел на тот, что разгадывал. «Истина в вине», так он назывался. И состоял из глупых слов, которыми могли восторгаться только фанатики кроссвордов. Напиток-актер? Марлон Бренди. Напиток-роман о Юге? Текила в терновнике. И строка 19, в которую я уже вписал какой-то азиатский напиток, ничем мне не помогла. Не находил я связи кроссворда «Истина в вине» со своей жизнью.

Я просмотрел другие кроссворды, задерживая взгляд на цифре 19. Инструмент скульптора, работающего по мрамору (резец). Известный комментатор Си-эн-эн с двумя «л» (Уолф-блитзер). Общее название этанола и диметила (изомеры). В раздражении я отбросил сборник. Но кто сказал, что ответ надо искать именно в этом сборнике? В доме их штук пятьдесят, четыре или пять на том самом столике, где сейчас стояла моя банка с пивом. Я откинулся на спинку дивана, закрыл глаза.

Шлюхи мне всегда нравились… Иногда их место было на моем лице.

…где прилежные щенки и шкодливые псы могут прогуливаться бок о бок.

Здесь нет городского пьяницы, мы по очереди выполняем его обязанности.

Да, именно здесь все и произошло. Здесь. Я заснул и проснулся три часа спустя, с затекшей шеей и раскалывающейся от боли головой. Над Белыми горами лениво перекатывались раскаты грома, в доме по-прежнему стояла духота. Я поднялся. Джинсы не хотели отлипать от ног. Я потащился в северное крыло, волоча ноги, как глубокий-глубокий старик. Взглянул на мокрую одежду, подумал о том, чтобы бросить ее в корзину для грязного белья, решил, что голова у меня взорвется, если я попытаюсь наклониться.

— Оставим это призракам, — пробормотал я. — Буквы они переставлять умеют, смогут и бросить мою мокрую одежду куда положено.

Я принял три таблетки «тайленола» и забрался в постель. В какой-то момент я проснулся, услышав плач ребенка-призрака.

— Перестань, — приказал я ему. — Перестань, Ки, никто никуда тебя не заберет. Тебе ничего не угрожает, — и снова заснул.

Глава 19

Зазвонил телефон. Я потянулся к нему из кошмарного сна, в котором тонул, заглатывая вместо воздуха воду. Сел на кровати, перебросил ноги через край, поморщился от боли в затылке. Как всегда бывает в таких случаях, звонки прекратились, прежде чем я добрался до телефонного аппарата. Я вернулся к кровати, снова лег и минут десять гадал, кто бы это мог быть, а потом поднялся вновь, на этот раз окончательно. Снова звонки.

Десять? Двенадцать? Кто-то упорствовал в намерении дозвониться до меня. Я надеялся, что весть будет не очень дурная. Потому что по собственному опыту знал: чтобы сообщить хорошую новость, сверхусилий не прилагают. Я коснулся затылка. Боль осталась, но заметно притупилась. И на подушечках пальцев крови не было. Я прошел в коридор, снял трубку:

— Алло?

— Насчет свидетельских показаний по делу об опеке можешь больше не беспокоиться.

— Билл?

— Да.

— Как ты узнал… — Я подался вперед и через дверь посмотрел на кота-часы. Двадцать минут восьмого, а воздух в доме уже прогрелся. Значит, днем будет как в духовке. — Как ты узнал, что он решил…

— О его делах мне ничего не известно, — оборвал меня Билл. — Он не обращался ко мне за советом, а я не лез к нему со своими.

— Что случилось? Что происходит?

— Ты еще не включал телевизор?

— Я еще не пил кофе.

Извинений от Билла я не услышал; он относился к числу тех, кто считает, что люди, пребывающие в постели после шести утра, заслуживают всех тех кар, которые могут на них обрушиться. Но я уже проснулся. И слова Билла не очень-то удивили меня.

— Этой ночью Дивоур покончил с собой, Майк. Лег в ванну с теплой водой и натянул на голову пластиковый пакет. Учитывая состояние его легких, долго он не протянул.

Это точно, подумал я, долго он не протянул. Несмотря на жару, по моему телу пробежала дрожь.

— Кто его нашел? Эта женщина?

— Да, конечно.

— В котором часу?

— По шестому каналу сказали: «Незадолго до полуночи».

Другими словами, как раз тогда, когда я проснулся на диване и потащился в спальню.

— Ее не подозревают в соучастии?

— В информационном выпуске об этом ничего не говорили. А в супермаркете я еще не был, поэтому не в курсе местных слухов. Если она и помогла ему отправиться в мир иной, не думаю, что ее в этом упрекнут. Все-таки ему шел восемьдесят шестой год.

— Ты не знаешь, его похоронят в Тэ-Эр?