Мешок с костями Кинг Стивен
Я улыбнулся девочке, протянул ей «фрисби».
— Хорошо, о грустном больше не думаем. Давай, маленькая. Брось ее маме. Поглядим, как у тебя это получится.
Ки ответила улыбкой, повернулась и точно переправила «фрисби» Мэтти. Тарелка летела так быстро, что Мэтти едва ее поймала. Я сразу понял, что быть Кире Дивоур чемпионкой по «фрисби».
От Мэтти «фрисби» перелетела к Джорджу, который повернулся к ней боком, полы его старомодного коричневого пиджака взметнулись, и ловко поймал тарелку у себя за спиной. Мэтти смеялась и аплодировала, нижний обрез топика флиртовал с ее пупком.
— Воображала! — крикнул Джон со ступенек.
— Ревность — отвратительное чувство, — поделился Джордж своими мыслями с Ромео Биссонеттом и бросил ему «фрисби». Тарелка полетела к Джону, но сбилась с курса и ударилась о стенку трейлера. Джон сбежал со ступенек, чтобы поднять ее. А Мэтти повернулась ко мне.
— Мой проигрыватель на столике в гостиной. Там же и компакт-диски. Они, конечно, старые, но все равно это музыка. Принесешь?
— Конечно.
Я вошел в трейлер. Там властвовала жара, несмотря на три включенных вентилятора. Я еще раз оглядел дешевую мебель, репродукцию Ван Гога на кухоньке, «Ночных ястребов» Эдуарда Хоппера над диваном, выцветшие занавески. Мэтти изо всех сил старалась создать уют. Глядя на все это, я жалел ее и злился на Макса Дивоура. Пусть он и умер, но мне все равно хотелось дать ему хорошего пинка.
В гостиной на маленьком столике у дивана я увидел новый роман Мэри Хиггинс Кларк с закладкой. Рядом с книгой лежали две ленты, которыми Мэтти заплетала косы Ки. Ленты показались мне знакомыми, но я никак не мог вспомнить, где же я их уже видел. Какое-то время я постоял, хмурясь, роясь в памяти, а потом взял проигрыватель, компакт-диски и ретировался.
— Эй, друзья! — воскликнул я. — Давайте потанцуем.
Я держал себя в руках, пока она не начала танцевать. Не знаю, как на кого, а на меня танцы действуют именно так. Я держал себя в руках, пока она не начала танцевать. А потом потерял голову.
«Фрисби» мы перебрасывались за трейлером, во-первых, чтобы не злить шумом и весельем съезжающихся на похороны горожан, во-вторых, потому, что задний двор очень подходил для игры: ровная площадка и низкая трава. Пару раз не поймав «фрисби», Мэтти скинула туфельки, босиком метнулась в трейлер, тут же вернулась в кроссовках. И уж потом управлялась с тарелкой куда как лучше.
Мы бросали «фрисби», подзуживали друг друга, пили пиво, смеялись. Ки частенько не могла поймать тарелку, но бросала она ее, для трехлетней девочки, отменно и играла с полной самоотдачей. Ромми поставил проигрыватель на ступеньки, и двор заполнила музыка конца восьмидесятых и начала девяностых годов: «У-2», «Теаз фор Айз», «Эюритмикс», «Кроудид Хауз», «Э Флок оф Сигалз», «А-Ха», «Бэншз», Мелисса Этеридж, Хью Льюис и «Ньюз». Мне казалось, что я знаю каждую песню, каждый рифф[130].
Мы потели, прыгали, бегали под ярким солнцем. Мы ловили взглядом длинные, загорелые ноги Мэтти и слушали заливистый смех Ки. В какой-то момент Ромми Биссонетт споткнулся и покатился по земле, осыпая ее содержимым своих карманов, и Джон так смеялся, что ему пришлось сесть. Ноги не держали. Слезы градом катились из глаз. Ки подбежала и прыгнула на его беззащитный пах. Смех Джона, как отрезало. «О-о-х!» — выдохнул он. В его еще блестящих от слез глазах стояла боль, а ушибленные гениталии, безусловно, пытались заползти обратно в тело.
— Кира Дивоур! — воскликнула Мэтти, с тревогой глядя на Джона.
— Я улозила моего квойтейбека! — гордо возвестила Ки.
Джон сумел-таки ей улыбнуться, с трудом поднялся.
— Да. Уложила. Рефери не оставит этого без внимания.
— Как ты, парень? — На лице Джорджа читалась озабоченность, но в голосе была улыбка.
— Нормально, — ответил Джон и бросил ему «фрисби». — Продолжим.
Раскаты грома становились все громче, но черные облака по-прежнему оккупировали лишь западный горизонт: над нами синело чистое небо. Птички пели, цикады стрекотали. Над мангалом дрожал горячий воздух: брикеты практически превратились в угли, решетка раскалилась, подготовившись к встрече с нью-йоркскими стейками. «Фрисби» все летала — красный кружок на фоне зеленой листвы и синего неба. Я пребывал во власти вожделения, но держал себя в руках. Ничего особенного, мужчины всего мира чуть ли не все время пребывают в таком состоянии, и ничего, полярные шапки не тают. Но Мэтти начала танцевать, и все изменилось.
Дон Хенли[131] запел под гитарный перебор.
— Боже, как я люблю эту песню, — воскликнула Мэтти. «Фрисби» прилетела к ней. Она поймала тарелку, бросила на землю, ступила на нее, как на красный круг от луча прожектора на сцене ночного клуба, и завибрировала в танце. Заложила руки за шею, потом опустила на бедра, потом убрала за спину. Она танцевала на «фрисби», поднявшись на мыски. Она танцевала, не двигаясь. Она танцевала, как пелось в той песне, словно волна в океане.
Пел он о девушке, которая хочет только одного: танцевать, танцевать и танцевать.
Женщины становятся сексуальными, когда танцуют, невероятно сексуальными, но я среагировал не на секс. С одним лишь вожделением я бы справился, но тут было не просто вожделение, и меня захлестнуло с головой. Никогда в жизни я не видел никого прекраснее Мэтти. Не женщина в шортах и коротком топике танцевала на «фрисби», но возродившаяся Венера. В ней сосредоточилось все то, чего не хватало мне последние четыре года, когда я был не в себе и не осознавал, что мне чего-то не хватает. Разница в возрасте не имела значения. И если окружающим казалось, что у меня текут слюнки, шут с ними. Если я терял чувство собственного достоинства, гордость, самообладание — не беда. Четыре года, проведенные в полном одиночестве, научили меня, что это не самая страшная потеря.
Сколько она танцевала, стоя на «фрисби»? Не знаю. Наверное, недолго, не больше минуты, потом поняла, что мы все неотрывно смотрим на нее (в какой-то степени они все видели то, что видел я, и чувствовали то же самое). Думаю, что за эту минуту (или около того) ни один из нас не сподобился вдохнуть.
Мэтти сошла с «фрисби», смеясь и краснея. Она смущалась, но при этом не испытывала никакой неловкости.
— Извините… Я просто… Люблю я эту песню.
— «Она хочет только одного — танцевать, танцевать и танцевать», — напомнил Ромми основной лейтмотив песни Дона Хенли.
— Да, иногда это все, чего она хочет, — согласилась Мэтти и покраснела еще сильнее. — Извините, мне нужно в ванную. — Она бросила мне «фрисби» и взбежала по ступенькам.
Я глубоко вздохнул, попытался адаптироваться в реальном мире и увидел, что Джон занят тем же. На лице Джорджа Кеннеди читалась легкая обалделость, словно ему дали успокоительное и оно начало действовать.
Пророкотал гром. На этот раз куда ближе.
Я бросил «фрисби» Ромми.
— Что скажешь? — Мы все уже давно перешли на ты..
— Думаю, я влюблен, — ответил он, а затем тоже вернулся на грешную землю. — Еще я думаю, что нам пора жарить стейки, если мы хотим съесть их во дворе. Хочешь мне помочь?
— С удовольствием.
— Я тоже помогу, — вызвался Джон. Мы вошли в трейлер, оставив Джорджа с Ки. Поднимаясь по ступенькам, я услышал, как Ки спрашивает Джорджа, много ли тот поймал преступников. Мэтти стояла у раскрытого холодильника и выкладывала стейки на тарелку.
— Как хорошо, что вы пришли. Я уж хотела съесть их сырыми. Никогда не видела таких прекрасных стейков.
— А я никогда не видел более прекрасной женщины, чем ты. — Голос Джона звучал искренне, но Мэтти лишь рассеянно улыбнулась ему. Я отметил про себя: нельзя говорить комплименты женщине в тот момент, когда она держит в руках пару замороженных стейков. Должного впечатления это не произведет.
— Ты умеешь жарить мясо? — спросила она меня. — Говори правду, потому что они слишком хороши, чтобы вверять их судьбу дилетанту.
— Мастерства мне не занимать.
— Хорошо, беру тебя на работу. Джон, будешь ему помогать. Ромми, мы с тобой займемся салатами.
— С удовольствием.
Джордж и Ки уже уселись на пластиковых стульях, словно давние друзья в своем лондонском клубе. Джордж рассказывал Ки, как он перестреливался с Ролфом Нидо и Очень плохой бандой на Лиссабонской улице в 1993 году.
— Джордж, что случилось с твоим носом? — спросил Джон. — Он вдруг очень вытянулся.
— А тебе что до этого? — парировал Джордж. — Разве ты не видишь, что мы разговариваем?
— Мистей Кеннеди поймал много пьеступников, — сообщила нам Кира. — Он поймал Отень плохую банду и упьятал их в тюйму.
— Точно, — кивнул я. — А еще мистер Кеннеди получил «Оскара» за сыгранную им роль в фильме «Люк — Твердая Рука».
— Абсолютно верно. — Джордж поднял правую руку, скрестил средний и указательный пальцы. — Я и Пол Ньюман.
Джон засмеялся. Да так заразительно, что я тут же присоединился к нему. Мы хохотали как сумасшедшие, выкладывая стейки на решетку. Просто удивительно, что обошлось без ожогов.
— Посему они смеются? — спросила Ки Джорджа.
— Потому что они глупые людишки со слабеньким умишком, — ответил Джордж. — А теперь слушай Ки… я поймал их всех, кроме Черепа. Он успел запрыгнуть в свой автомобиль, а я — в свой. Конечно, подробности погони не пристало слушать маленькой девочке…
Но Джордж все-таки начал их выкладывать, а мы с Джоном стояли у мангала и улыбались.
— Отлично, да? — спросил Джон, и я кивнул.
Мэтти принесла кукурузу, завернутую в алюминиевую фольгу. За ней шел Ромми, держа в руках большую салатницу и стараясь заглянуть поверх нее, чтобы, не дай Бог, не споткнуться.
Мы сели за столик для пикника, Джордж и Ромми — по одну сторону, Мэтти и мы с Джоном — по другую. Кира устроилась во главе стола, на стопке старых журналов, которые положили на пластиковый стул. Мэтти повязала ей на шею посудное полотенце. Кира согласилась на такое унижение по двум причинам: а) она была в новой одежде; б) посудное полотенце все-таки не слюнявчик.
Поели мы с аппетитом — салат, стейк (Джон говорил правду — лучшего стейка есть мне не доводилось), жареная кукуруза, торт на десерт. К тому времени, когда мы добрались до торта, гром гремел совсем близко и задул горячий ветер.
— Мэтти, если мне больше никогда не удастся так хорошо поесть, я не удивлюсь, — посмотрел на нее Ромми. — Премного благодарен за то, что пригласила меня.
— И тебе спасибо. — У нее в глазах стояли слезы. Одной рукой она взяла мою руку, другой — руку Джона. Пожала. — Вам всем спасибо. Если б вы знали, каково было нам с Ки до того, как… — Она тряхнула головой, вновь сжала наши с Джоном руки, отпустила. — Но теперь все в прошлом.
— Посмотрите на малютку, — подал голос Джордж.
Ки откинулась на спинку стула, глазки у нее закрывались. Волосы вылезли из закрутки и падали на щечки. На носу белела капелька крема, к подбородку прилипло кукурузное зернышко.
— Я бьосила «фьизьби» пять тысять йаз, — сообщила нам Кира. — Я устала.
Мэтти приподнялась. Я остановил ее.
— Позволь мне?
Она, улыбаясь, кивнула:
— Если хочешь.
Я взял Киру на руки и понес к трейлеру. Гром загремел снова, низко, протяжно, словно зарычала гигантская собака. Я взглянул на надвигающиеся тучи и краем глаза уловил какое-то движение: старый синий автомобиль медленно катил по Уэсп-Хилл-роуд на запад, к озеру. А внимание я обратил на, него исключительно из-за глупой наклейки на бампере. Такую же я видел в «Деревенском кафе»: «НОГОТЬ СЛОМАЛСЯ — БЕРЕГИ ПАЛЕЦ».
Я поднялся с Кирой по ступенькам, осторожно повернулся боком, чтобы не ударить ее головой о дверной косяк.
— Позаботься обо мне, — прошептала она во сне. И такая грусть звучала в ее голосе, что у меня по коже побежал холодок. Она словно знала, что просит невозможного. — Позаботься обо мне. Я маленькая, мама говойит, что я малышка.
— Я позабочусь о тебе. — Я поцеловал ее в лобик. — Не волнуйся, Ки. Спи.
Я отнес девочку в ее комнатку и положил на кровать. К тому времени она окончательно сомлела. Я вытер крем с носа, снял зернышко кукурузы с подбородка. Взглянул на часы: без десяти два. Старожилы собираются в Большой баптистской церкви. Билл Дин в костюме и сером галстуке. Бадди Джеллисон в шляпе. Он стоит у церкви с еще несколькими мужчинами, которые решили покурить, прежде чем идти на службу.
Я повернулся. В дверях стояла Мэтти.
— Майк. Пожалуйста, подойди.
Я шагнул к ней. На этот раз мои руки и ее талию не разделяла ткань. Кожа у нее была теплая, такая же шелковистая, как и у дочери. Она вскинула голову, чтобы посмотреть на меня, ее губы разошлись. Бедрами она подалась вперед, а когда почувствовала ими кое-что твердое, прижалась к этой окаменелости еще сильнее.
— Майк.
Я закрыл глаза. Мне показалось, будто я распахнул дверь в ярко освещенную комнату, где смеялись и разговаривали люди. И танцевали. Потому что иногда кроме этого нам больше ничего не надо.
Я хочу войти, подумал я. Вот, чего я хочу, вот что я хочу сделать. Позволь мне это сделать. Позволь…
И тут я осознал, что произношу все это вслух, быстро шепчу на ухо Мэтти, а мои руки так и ходят по ее спине, ощупывают позвоночник, лопатки, потом перемещаются вперед, чтобы охватить ладонями маленькие груди.
— Да, — ответила она. — Мы оба этого хотим. Да. Это прекрасно.
Она подняла руки и осторожно, большими пальцами, вытерла слезы, смочившие кожу под моими глазами. Я отпрянул.
— Ключ…
Мэтти улыбнулась:
— Ты знаешь, где он.
— Вечером я приду.
— Хорошо.
— Я… — Мне пришлось откашляться. Я посмотрел на крепко спящую Киру. — Мне было так одиноко. Похоже, я этого даже не знал, но я так мучился от одиночества.
— Я тоже. И я знала, что тебе так же одиноко. Пожалуйста, поцелуй меня.
Я поцеловал. По-моему, наши языки соприкоснулись, но полной уверенности у меня нет. Но я запомнил, какая она была живая, энергичная.
— Эй! — позвал со двора Джон, и мы отпрянули друг от друга.
— Я рада, что ты наконец-то принял решение, — прошептала Мэтти. Она повернулась и убежала по узкому коридорчику. Когда она говорила со мной в следующий раз, не думаю, что она понимала, с кем говорит и где находится. В следующий раз она говорила со мной, когда умирала.
— Не буди ребенка, — услышал я ее слова, обращенные к Джону.
— Извини, не подумал, — ответил он. Я постоял еще с минуту, восстанавливая дыхание, протиснулся в ванную, плеснул в лицо холодной воды. Повернувшись, чтобы взять полотенце, я увидел в ванной пластикового кита.
Помнится, я еще подумал, что он, наверное, выдувает пузыри из дыхательного отверстия. Более того, мне в голову пришел сюжет детской истории о ките, который при выдохе выбрасывает в небо огромный фонтан воды. Как же назвать кита? Вилли? Слишком уж просто. Вильгельм. То, что надо, — и величественно, и забавно. Вильгельм Кит-Фонтан.
Я помню, как над головой громыхнул гром. Помню охватившее меня счастье: я принял решение и теперь с нетерпением ждал ночи. Помню тихие мужские голоса, и такие же тихие ответы Мэтти: она показывала куда что поставить. А потом их голоса вновь зазвучали снаружи: они вышли из трейлера.
Я посмотрел вниз и увидел, что бугор на брюках заметно осел. Помнится, я еще подумал, что нет более смешного зрелища, чем сексуально возбужденный мужчина, и я точно знал, что мысль эта уже приходила мне в голову, скорее всего в одном из моих снов. Я вышел из ванной, заглянул в комнатку Ки — она повернулась на бочок и все так же крепко спала, — зашагал по коридорчику. И почти дошел до гостиной, когда услышал выстрелы. Я сразу понял, что это не гром. Мелькнула мысль об обратной вспышке в глушителе мотоцикла какого-нибудь юнца и исчезла. Я предчувствовал: что-то должно случиться… Но я ждал призраков, а не выстрелов. Роковая ошибка.
Пах-пах-пах! Стреляли из автоматического оружия, как потом выяснилось, из «глока»[132] калибра 9 мм. Закричала Мэтти — от ее пронзительного крика у меня все похолодело внутри. Я услышал, как вскрикнул от боли Джон и заорал Джордж Кеннеди: «Ложитесь, ложитесь! Ради Бога, скорее ложитесь!»
Что-то ударило в трейлер, что-то рассекло воздух прямо передо мной, клянусь, звук я слышал. Потом на кухонном столе что-то жалобно звякнуло, и от салатницы, которую принесли со двора, остались одни осколки.
Я бросился к двери, буквально слетел с бетонных ступенек. Увидел перевернутый мангал, от разлетевшихся углей уже загоралась трава. Ромми Биссонетт сидел, вытянув перед собой ноги, уставившись на лодыжку, залитую кровью. Мэтти стояла на четвереньках у мангала, волосы свешивались на лицо. Она словно пыталась задуть угли. Джон, шатаясь, шел ко мне, протягивая руку. Из раны в предплечье лилась кровь.
И еще я увидел автомобиль, который уже попадался мне на глаза: старый седан с веселенькой наклейкой. Теперь он ехал к шоссе. Находившиеся в нем люди проехали мимо нас к озеру, чтобы убедиться, что мы на месте, а теперь возвращались. Стрелок все еще высовывался из окна переднего пассажирского сиденья: я видел в его руках дымящееся оружие. С откидным каркасным прикладом. Его лицо закрывала синяя лыжная шапочка с прорезанными в ней глазницами.
А над головой протяжно загремел гром. Джордж Кеннеди неспешно шагал к автомобилю, откидывая попадающиеся на пути угли, не обращая внимания на красное пятно, расползающееся по правой штанине повыше колена. Его рука нырнула под полу пиджака. Джордж не прибавил скорости, даже когда стрелок повернулся к водителю, тоже в синей маске, и закричал: «Поехали! Скорее! Скорее!» Джордж не торопился, абсолютно не торопился, и я понял, почему он не снимал пиджак даже бросая «фрисби», еще до того, как увидел револьвер в его руке.
Синий автомобиль («форд» выпуска 1987 года, зарегистрированный на имя миссис Соне Белливу из Обурна и, согласно ее заявлению, украденный днем раньше) не останавливался и во время стрельбы. Тогда он, съехав на обочину, медленно прокатился вдоль трейлера, а теперь резко вильнув, выехал на середину дороги, сшиб почтовый ящик Мэтти и оставил за собой шлейф пыли.
Джордж по-прежнему не торопился. Поднял револьвер, левой рукой ухватился за запястье правой, чтобы при выстреле она не ушла вверх, и ему не пришлось бы целиться заново. И пять раз нажал на спусковой крючок. Две первые пули ушли в багажник, я увидел появившиеся в нем дырки. Третья разнесла заднее стекло «форда», и я услышал, как кто-то вскрикнул от боли. Куда попала четвертая, я не знаю. Зато пятая пробила левое заднее колесо. «Форд» повело влево. Водителю почти удалось удержать автомобиль на шоссе, но потом он полностью потерял управление. В тридцати ярдах от трейлера Мэтти «форд» вынесло в кювет, и он завалился набок. Потом багажник, охватило пламя. Должно быть, одна из пуль Джорджа пробила бак. Стрелок уже пытался выбраться из кабины через окно.
— Ки… забери… отсюда… Ки, — услышал я хриплый, свистящий шепот.
Мэтти ползла ко мне. Половина ее головы, правая, выглядела, как всегда, а вот левая… Синий глаз сверкал сквозь слипшиеся окровавленные волосы, к загорелому плечу прилипли кусочки черепных костей: пуля попала в голову. Как бы мне хотелось, чтобы кто-нибудь еще сказал вам, что Майкл Нунэн умер до того, как все это увидел, но не могу.
— Ки… Майк, забери Ки…
Я опустился на колени, обнял ее. Она вырывалась. Молодая, сильная, она вырывалась, хотя серое вещество ее мозга выпирало сквозь разбитый череп. Даже при смерти она думала о своей дочери, пыталась ей помочь, пыталась ее спасти.
— Мэтти, все хорошо. — А шестое чувство перенесло меня в Большую баптистскую церковь, где запели «Блажен, кто верует», но глаза большинства скорбящих были пусты, совсем как тот глаз, что смотрел на меня сквозь окровавленные волосы. — Мэтти, успокойся, все хорошо.
— Ки… забери Ки… не подпускай их…
— Они ее не обидят, Мэтти, я обещаю.
Она извивалась в моих объятиях, скользкая, как рыба, тянулась окровавленными руками к трейлеру. Розовые шорты и топик стали ярко-алыми. Брызги крови летели на землю. С дороги донесся глухой взрыв: рванул бензобак «форда». Черный дым поднялся к черному небу. И тут же долго и протяжно прогремел гром. Небо словно вопрошало: «Вам нужен шум? Да? Что ж, будет вам шум».
— Скажи, что с Мэтти все в порядке, Майк! — донесся до меня звенящий от боли голос Джона. — Ради Бога, скажи мне, что…
Он упал на колени рядом со мной, его глаза закатывались, пока между веками не осталось ничего, кроме белков. Он потянулся ко мне, схватил за плечо, вырвал клок рубашки и повалился на землю, потеряв сознание. Из уголка рта потекла струйка слюны. В двенадцати футах от меня Ромми, сжав зубы, чтобы не закричать от боли, пытался подняться. Джордж стоял посреди Уэсп-Хилл-роуд, перезаряжая револьвер. Патроны он доставал из мешочка, который, должно быть, лежал в кармане пиджака. При этом Джордж пристально следил за стрелком, который все вылезал из кабины, не желая сгореть в ней заживо. Вся правая штанина Джорджа стала красной от крови. Жить он будет, подумал я, но вряд ли сможет носить этот костюм.
Я крепко держал Мэтти. Прижался губами к ее уху, тому, что осталось целым.
— Кира в порядке. Она спит. С ней ничего не случится, я обещаю.
Казалось, Мэтти поняла. Она перестала вырываться, лишь задрожала всем телом. «Ки… Ки…». То были последние произнесенные ею слова. Она протянула руку, ухватила пучок травы, вырвала из земли.
— Сюда! — услышал я голос Джорджа. — Иди сюда, сукин сын, и не вздумай бежать.
— Как она? — спросил прихромавший ко мне Ромми. С белым как полотно лицом. И не стал дожидаться моего ответа. — О Господи! Святая Мария, Матерь Божья, молись за нас, грешных, ныне, и в час смерти нашей! Благословенна ты между женами и благословен плод чрева Твоего Иисус. О Мария, без греха первородного зачатая, молись за нас, к Тебе прибегающих. О нет, Майк, нет! — и он вновь начал молиться, на этот раз на французском.
— Прекрати! — оборвал я его, и он замолчал, словно ждал моего приказа. — Пойди в трейлер и посмотри, как там Кира.
— Хорошо. — Он заковылял к трейлеру. При каждом шаге с его губ срывался стон, но он не останавливался. Я ощущал запах горящей травы. Налетающий ветер пах дождем. А на моих руках умирала Мэтти.
Я прижимал ее к себе, раскачиваясь взад-вперед. Тем временем в Большой баптистской церкви над гробом Ройса читали сто тридцать девятый псалом: «…Я сказал Господу: Ты — Бог мой…» Пастор говорил, марсиане внимали. Я же укачивал Мэтти под черными тучами. Я собирался приехать сюда этой ночью, достать ключ из-под горшка с помидором и войти к ней. Совсем недавно она танцевала в белых кроссовках на красной «фрисби», танцевала, как волна в океане, а сейчас она умирала на моих руках среди горящей травы, а мужчина, который любил ее разве что немного меньше, чем я, лежал рядом без сознания. И кровь покрывала его правую руку от короткого рукава футболки с надписью на груди
МЫ — ЧЕМПИОНЫ
до худощавого, веснушчатого запястья.
— Мэтти, — позвал я. — Мэтти, Мэтти, Мэтти. — Я качал ее и поглаживал рукой по правой половине лба, которую каким-то чудом не запачкала кровь: волосы упали на левую, изуродованную сторону. — Мэтти, Мэтти, ах, Мэтти!
Сверкнула молния — первая, которую я увидел в этот день. Подсветила надвинувшиеся с запада тучи. Мэтти дрожала в моих объятиях, всем телом, от шеи до кончиков пальцев. Губы ее крепко сжались. Брови сошлись у переносицы, словно она о чем-то задумалась. Рука поднялась в попытке ухватить меня за шею: так человек, падающий в пропасть, старается ухватиться за что угодно, лишь бы остановить или хотя бы замедлить падение. Потом рука упала и застыла на траве, ладонью кверху. Тело ее содрогнулось в последний раз, и она покинула наш мир.
Глава 26
После этого, до того момента как все закончилось, я находился в трансе. Несколько раз выходил из него, к примеру, когда листок с генеалогическим древом выпал из одного из блокнотов Джо, но на очень короткие промежутки времени. Ощущения в чем-то были такие же, как и в моем сне с Мэтти, Джо и Сарой, в чем-то напоминали те, что я испытывал, когда едва не умер от свинки, но в целом сравнить мне их не с чем. Транс он и есть транс. Находясь в нем, я обретал сверхъестественные способности. Видит Бог, я бы прекрасно без них обошелся.
Подошел Джордж, ведя перед собой мужчину в синей шапочке-маске. Джордж уже здорово хромал. Сильно воняло горелой резиной.
— Она мертва? — спросил Джордж. — Мэтти?
— Да.
— Джон?
— Не знаю, — ответил я, и тут же Джон дернулся, застонал. Он был жив, но потерял много крови.
— Майк, слушай, — начал Джордж, но, прежде чем он продолжил, из горящего в кювете автомобиля донесся жуткий крик. Орал водитель, сгоравший заживо. Стрелок начал поворачиваться на крик, и Джордж поднял револьвер.
— Замри, а не то застрелю.
— Вы не можете обречь его на такую смерть? — Из-под маски голос стрелка звучал глухо. — Собаку, и ту спасают от такой смерти.
— Он уже мертв, — ответил Джордж. — А к автомобилю ближе чем на десять футов можно подойти только в асбестовом костюме. — Джорджа качнуло, а лицо его цветом не отличалось от капельки крема, которую я стер с носа Ки. Стрелок всем своим видом показал, что сейчас бросится на него, и Джордж поднял револьвер еще выше.
— Если тебе чего-то хочется, действуй. Только учти, я не промахнусь. Это я тебе гарантирую. А теперь снимай маску.
— Нет.
— Ты мне надоел. Не забудь передать привет Господу, — и Джордж оттянул ударник револьвера.
— Господи! — вырвалось у стрелка, и он стянул маску.
Откровенно говоря, я не удивился, увидев Джорджа Футмена. Из пылающего автомобиля донесся очередной вопль, последний. Клубы черного дыма все поднимались к небу. Вновь загрохотал гром.
— Майк, пойди в трейлер и найди, чем его связать, — попросил меня Джордж Кеннеди. — Еще минуту, может, две, я смогу удержать его на прицеле, но не больше, потому что истекаю кровью. Ищи скотч. Им можно повязать и Гудини.
Футмен переводил взгляд с меня на Джорджа, потом посмотрел на Шестьдесят восьмое шоссе, как это ни странно, совершенно пустынное в этот далеко не поздний час. А может, ничего странного в этом и не было: синоптики совершенно правильно предсказали время прохождения грозового фронта. Туристы и обитатели летних коттеджей укрылись от дождя. А местные…
Местные, в определенном смысле, слушали. Не могу подобрать более точного определения. Пастор говорил о Ройсе Меррилле, о его долгой жизни и плодотворной деятельности, о том, как он служил родине во время мира и войны, но старожилы его не слушали. Они слушали нас, точно так же, как раньше толпились вокруг динамика в «Лейквью дженерел» и слушали прямой репортаж с поединка тяжеловесов.
Билл Дин так крепко сжимал запястье Яветт, что костяшки его пальцев побелели. Он причинял ей боль, но она не жаловалась. Она хотела, чтобы он держался за нее. Почему?
— Майк! — Голос Джорджа заметно ослабел. — Пожалуйста, помоги мне. Этот парень опасен.
— Отпустите меня, — повернулся к нему Футмен. — Вам же будет лучше.
— Как бы не так, сукин ты сын.
Я встал, направился к трейлеру, поднялся по бетонным ступенькам мимо горшка с помидором, под которым лежал ключ. Молния разорвала небо, оглушительно громыхнул гром.
Ромми сидел на стуле за кухонным столом. С еще более бледным, чем у Джорджа лицом.
— Девочка в порядке. — Слова давались ему с трудом. — Но она вроде бы просыпается… Я больше ходить не могу. Лодыжка ни к черту.
Я шагнул к телефонному аппарату.
— Без толку, — голос у него заметно подсел. — Уже пробовал. Полная тишина. Наверное, линия повреждена. Господи, как же больно!
Я выдвинул ящики на кухне, начал рыться в поисках скотча, бельевой веревки. Если Кеннеди потеряет сознание, пока я здесь, думал я, Футмен отберет у него револьвер, застрелит его, застрелит Джона, лежащего без сознания на дымящейся траве. Покончив с ними, он придет сюда и застрелит меня и Ромми. А потом настанет черед Киры.
— Нет! — сказал я себе. — Он оставит ее в живых.
Возможно, это был бы наихудший вариант. Попадались мне только ножи, ложки, вилки, пакеты для сандвичей, мешки для мусора, аккуратно схваченные резинкой продовольственные талоны, держалки для кастрюлей и сковородок.
— Майк, где Мэтти?
Я повернулся с виноватым видом, будто меня застали за разглядыванием порнографических картинок. Заспанная Кира, с растрепанными волосами, разрумянившаяся от сна, стояла в коридорчике. Закрутка для волос охватывала левое запястье, как браслет. В ее широко раскрытых глазах застыл ужас. Ее разбудили не выстрелы, даже не крик матери. Разбудили ее мои мысли.
В тот же миг я осознал, что мне следовало как-то экранировать их, но с этим я опоздал. Совсем недавно она выудила из моей головы все, что касалось Дивоура, и сказала, что не надо думать о грустном. А теперь, прежде чем я успел возвести защитный барьер, из моих мыслей она узнала о случившемся с ее матерью.
Рот ее раскрылся. Глаза округлились еще больше. Она пронзительно закричала и бросилась к двери.
— Нет, Кира, нет! — Я метнулся через кухню, едва не наткнувшись на Ромми (он уже ничего не соображал от боли), и успел-таки перехватить ее. И одновременно увидел, как Бадди Джеллисон покидает Большую баптистскую церковь через черный ход. В сопровождении двоих мужчин, которые курили с ним до начала службы. Теперь я понимал, почему Билл Дин так крепко держал за руку Яветт, и любил его за это. Любил их обоих. Что-то хотело, чтобы Билл ушел с Бадди и другими, но Билл остался на месте.
Кира вырывалась из моих рук, крича:
— Отпусти меня, я хотю к момми, отпусти, я хотю к момми… к момми…
Я произнес ее имя, с той единственной интонацией, которую только она могла уловить, понять. Кира перестала вырываться, повернулась ко мне лицом. Ее огромные глаза заблестели от слез. Еще несколько мгновений она смотрела на меня, смиряясь с мыслью о том, что выходить из трейлера ей нельзя. Я поставил ее на пол. Она попятилась, пока не уперлась спиной в посудомоечную машину. Уселась на пол… и зарыдала, вне себя от горя. Видите ли, она все поняла. Мне пришлось ей кое-что показать, иначе она не осталась бы в трейлере пришлось… и я смог это сделать, потому что мы оба вошли в транс.
Пикап с надписью на борту «БАММ КОНСТРАКШН», в котором сидели Бадди и двое мужчин, уже катил в нашу сторону.
— Майк! — крикнул Джордж. В его голосе слышались панические нотки. — Надо бы тебе поспешить.
— Держись! — ответил я. — Держись, Джордж!
Мэтти сложила грязную посуду около раковины, но я не сомневался, что разделочный столик был совершенно чист, когда я бросился Кире наперерез. А теперь его покрывал слой сахара, высыпавшегося из перевернутой банки. И по сахару прошлась чья-то невидимая рука, написав:
GO NOW[133]
— Как бы не так! — прорычал я и вновь склонился над ящиками. Ни скотча, ни веревки. Не было даже паршивой пары наручников, хотя у хорошей хозяйки их должно быть уж не меньше трех. А потом меня осенило: надо заглянуть в шкафчик под мойкой. Когда я вышел из трейлера, Кеннеди уже качало из стороны в сторону, а Футмен пристально следил за ним, выбирая момент для атаки.
— Ты нашел скотч? — спросил Джордж Кеннеди.
— Я нашел кое-что получше, — ответил я — Скажи мне, Футмен, кто заплатил тебе? Дивоур или Уитмор? Или ты не знаешь?
— Пошел ты на хрен!
Правую руку я держал за спиной. Левой указал на дорогу и изобразил на лице изумление.
— Что это задумал Осгуд? Скажи ему, чтоб убирался отсюда.
Футмен повернул голову, инстинктивно, и я ударил его по затылку молотком, который нашел в ящике с инструментами под мойкой Мэтти. Раздался ужасный звук, брызнула кровь, я почувствовал, как подалась под железом кость. Футмен рухнул как подкошенный, я выронил молоток, к горлу подкатила тошнота.
— Отлично! — прокомментировал Джордж. — Возможно, излишне радикальное решение, но учитывая… учитывая…
Он не рухнул, как Футмен, а опускался медленно, все еще держа тело под контролем, но в итоге тоже отключился. Я поднял револьвер, посмотрел на него, затем зашвырнул в кусты по другую сторону дороги. Для себя пользы в оружии я не видел. Скорее, наоборот, оно могло доставить мне лишние неприятности.
Еще двое мужчин покинули церковь. А также четыре женщины в черных платьях, под вуалями. Мне следовало поторопиться. Я расстегнул брюки Джорджа и стянул их вниз. Пуля пробила бедро, но рана уже практически не кровила, закупоренная сгустком свернувшейся крови. С Джоном дело обстояло иначе: кровь из раны в предплечье продолжала течь ручьем. Я вытащил ремень из его брюк и стянул им руку повыше раны. Потом отвесил Джону пару оплеух. Его глаза раскрылись, вроде бы он меня узнал.
— Открой рот, Джон! — приказал я. Он только смотрел на меня. Я наклонился к нему и, когда наши носы едва не соприкоснулись, рявкнул: — ОТКРЫВАЙ РОТ! БЫСТРО!
Он открыл, как ребенок, когда медицинская сестра просит его сказать «а-а-а». Я засунул конец ремня между губами.
— Закрывай! — Он закрыл рот, зажал ремень зубами. — Вот так и держи. Держи, даже если потеряешь сознание.
Времени, чтобы убедиться, понял он меня или нет, не было. Я встал, огляделся. Злобное черное небо, все в змеях-молниях. Такого видеть мне еще не доводилось.
По бетонным ступенькам я взлетел в трейлер. Ромми уже повернулся лицом к столу, положил на него руки, на них — голову. Кира по-прежнему сидела у посудомоечной машины и заливалась слезами.
Я поднял ее на руки, почувствовал, что она описалась.
— Нам пора идти, Кира.
— Я хотю Мэтти! Я хотю Мэтти! Я хотю мою Мэтти. Сделай так, тьтобы ей не было больно! Сделай так, тьтобы она не умийала!
Я направился к двери. Проходя мимо столика с романом Мэри Хиггинс Кларк, я увидел ленты для волос — ленты, которыми мать и дочь поначалу хотели заплести волосы Киры, но потом отказались от этой мысли, остановив свой выбор на закрутке. Белые ленты с красными полосками по краям. Красивые. Не останавливаясь, я подхватил их, сунул в карман брюк, потом пересадил Киру на другую руку.
— Я хотю Мэтти! Я хотю момми! Сделай так, тьтобы она вейнулась! — Кира начала вырываться. Забарабанила кулачками по моей голове. — Опусти меня! Отпусти! Отпусти!!!
— Нет, Кира.
— Отпусти меня! Отпусти! ОТПУСТИ! ОТПУСТИ!
Я понял, что сейчас она вырвется из моих рук. А потом, уже в дверях трейлера, она перестала сопротивляться.
— Дай мне Стикена! Хочу Стикена!
Я не понимал, о чем она говорит, но посмотрел, куда она указывала, и мне все стало ясно. На дорожке, неподалеку от горшка с помидором, под которым Мэтти прятала запасной ключ, лежала набивная игрушка из «Счастливого домика». Игры на улице отразились на внешности Стрикленда. От пыли светло-серый мех заметно потемнел. Однако если игрушка могла успокоить девочку, почему отказывать ей в этой маленькой радости? А о грязи и микробах в такой ситуации следовало забыть.
— Я дам тебе Стрикленда, если ты пообещаешь закрыть глаза и не открывать их, пока я тебе не разрешу. Обещаешь?
— Обесяю. — Она дрожала всем тельцем, и огромные слезы, такие бывают только в сказках, но не в реальной жизни, покатились по ее щекам. Пахло горелым. То ли травой, то ли мясом. К горлу подкатила тошнота, но мне удалось подавить приступ.
Ки закрыла глаза. Еще две слезы скатились мне на руку. Большие и горячие. Одну руку Кира вытянула перед собой, растопырив пальцы. Я спустился по ступенькам, поднял игрушку, задумался. Сначала ленты, теперь собака. Ленты-то ладно, но не хотелось давать Кире набивную собаку, чтобы она взяла ее с собой. Не хотелось, а с другой стороны…
Она же серая. Ирландец, прошептал голос НЛО. Нечего из-за нее беспокоиться, она серая. А в твоем сне набивная игрушка была черной.
Я смутно понимал, о чем толкует голос, да и не хотел понимать. Сунул Стрикленда в ладошку Ки. Она схватила игрушку, поднесла к лицу, поцеловала пыльный мех, по-прежнему не открывая глаз.
— Стикен помозет момми, Майк. Стикен — волсебная собатька.
Читать бесплатно другие книги:
