Легенда Геммел Дэвид

– Быть не может, он бы не осмелился! Уверен ты, что это он?

– Это он. А теперь мне надо отдохнуть.

– Погоди! Где они теперь?

– Сейчас погляжу, – сказал старик, направляясь в свою хижину. Рейнард велел подать еды и кликнул Груссина. Тот пришел и присел на корточки рядом с ним.

– Ты слышал? – спросил Рейнард.

– Да. Ты ему веришь?

– Смех и грех. Но старик еще ни разу не ошибался. Старею я, что ли? Раз уж такой трус, как Рек, нападает на моих людей, значит, я что-то делаю не так. Я его за это на медленном огне поджарю.

– У нас съестное на исходе, – сказал Груссин.

– Что?

– Съестное на исходе. Зима была долгая, и этот проклятый караван нам бы очень пригодился.

– Ничего, будут и другие. Первым делом надо найти Река.

– Да стоит ли он того?

– Стоит ли? Он помог какой-то бабе убить моего брата. Я хочу отдать эту бабу на потеху всей шайке. Хочу резать с нее мясо тонкими полосками, а потом скормить ее собакам.

– Как скажешь.

– Что-то в тебе не видно особого рвения. – Рейнард перекинул опустевшую миску через костер.

– Что ж, верно, и я старею. Когда мы пришли сюда, я видел в этом какой-то смысл, а нынче забыл, в чем он состоял.

– Мы пришли сюда потому, что прихвостни Абалаина разорили мою усадьбу и перебили мою семью. Я не забыл ничего. Ты не размяк ли часом?

Груссин подметил в глазах Рейнарда опасный огонь.

– Нет, конечно, нет. Ты атаман – как скажешь, так и будет. Мы найдем Река и ту женщину. Может, отдохнешь пока?

– К дьяволу отдых! Но ты спи, если хочешь. Мы отправимся сразу, как только старик даст нам указания.

Груссин пошел в свою хижину и лег на постель из папоротника.

– Что с тобой? – спросила его женщина, Мелла, став рядом с ним на колени и предложив ему вина.

– Ты не хотела бы уйти отсюда? – Он положил огромную ручищу ей на плечо. Мелла склонилась и поцеловала его.

– Я пойду с тобой, куда бы ты ни отправился.

– Устал я. Устал убивать. С каждым днем это становится все более бессмысленным. Он, должно быть, не в своем уме.

– Ш-ш! – опасливо шепнула она и сказала ему в самое ухо: – Не высказывай своих страхов вслух. Настанет весна, и мы уйдем потихоньку. А до тех пор сохраняй спокойствие и выполняй все его приказания.

Он улыбнулся и поцеловал ее волосы.

– Ты права. Поспи немного. – Она прикорнула около него, и он укрыл ее одеялом.

– Я тебя не стою, – сказал он, когда она закрыла глаза.

Когда же он совершил ошибку? Во дни их огненной молодости жестокость Рейнарда казалась чем-то в порядке вещей – чем-то способным сотворить легенду. Так по крайней мере говорил Рейнард. Он говорил, что они будут шипом в боку Абалаина, пока не добьются справедливости. Так прошло десять лет. Десять проклятых кровавых лет.

Да было ли их дело правым хоть когда-то?

Груссин надеялся, что да.

– Ну, идешь ты? – спросил Рейнард с порога. – Они в старой хижине.

Переход был долгим, и холод стоял жестокий, но Рейнард почти не чувствовал этого. Гнев согревал его, а близость мщения придавала мускулам упругость.

Перед глазами у него стояли сладостные картины истязаний, и вопли музыкой звучали в ушах. Он возьмет женщину первым и будет резать ее раскаленным ножом. Чресла его возбужденно напряглись.

А Рек… Ну и рожу он скорчит, увидев, что они пришли!

Ужас застынет у него в глазах! Ужас, от которого цепенеет разум и кишки опорожняются сами собой!

Однако Рейнард ошибся.

Рек вышел из хижины, взбешенный и дрожащий. Он не мог вынести презрения на лице Вирэ. Только гнев помог бы ему позабыть об этом, да и то вряд ли. Но не может же он перемениться, верно? Одни рождаются героями, другие трусами. Какое право она имеет судить его?

– Регнак, дорогой! Правда это, что у тебя там женщина?

Рек оглядел собравшихся разбойников. Больше двадцати человек выстроилось полукругом позади высокого плечистого атамана. Рядом с Рейнардом стоял могучий Груссин, сжимая в руках обоюдоострый топор.

– Доброе утро, Рейн, – сказал Рек. – Что привело тебя сюда?

– Да вот прослышал, что у тебя завелась подружка, и подумал, что старина Рек не откажется поделиться с нами. Я приглашаю вас ко мне в лагерь. Где она?

– Рейн, она не про тебя. Хочешь выкуп? Караван идет…

– Провались он, твой караван! Тащи сюда бабу.

– Специи, драгоценные камни, меха. Большой караван.

– Расскажешь по дороге. Мое терпение на исходе. Тащи ее сюда!

Рек, вспыхнув от гнева, выхватил из ножен меч.

– Идите и возьмите ее сами, подонки!

Вирэ встала рядом с ним со шпагой в руке, разбойники тоже обнажили оружие и приблизились.

– Стойте! – вскинул руку Рейнард и вышел вперед, растянув губы в улыбке. – Послушай меня, Рек. Это бессмысленно. Против тебя мы ничего не имеем. Ты был нам другом. Ну что тебе в этой женщине? Она убила моего брата – для меня это дело чести, сам понимаешь. Положи свой меч – и можешь ехать. Но она нужна мне живой. – «И ты тоже», – подумал Рейнард.

– Если она тебе нужна – бери ее. И меня заодно. Смелее, Рейн. Не забыл еще, для чего служит меч? Или ты, по своему обычаю, отойдешь за деревья и предоставишь другим умирать за тебя? Ну так уползай, гад! – Рек ринулся вперед, и Рейнард поспешно отступил, наткнувшись на Груссина.

– Убейте его – но не женщину! – приказал атаман. – Женщину взять живой.

Груссин выступил вперед, взмахнул топором. Вирэ снова подошла к Реку и встала рядом. Груссин остановился в десяти шагах от них и встретился с бесстрашным взглядом Река. И женщина… Молодая, храбрая – не красотка, но славная девочка.

– Ну, чего ждешь, остолоп! – взревел Рейнард. – Бери ее!

Груссин повернулся и зашагал обратно. Все вокруг стало каким-то странным и зыбким. Он вспомнил себя молодым, откладывающим деньги на собственный клочок земли; плуг у него был еще отцовский, и соседи охотно помогли бы ему выстроить домик близ вязовой рощи. Что сделал он со своей жизнью?

– Предатель! – вскричал Рейнард, выхватывая меч.

Груссин с легкостью отразил его удар.

– Брось это, Рейн. Пошли домой.

– Убейте его! – приказал Рейнард. Разбойники переглянулись. Одни нерешительно сунулись вперед, другие остались на месте. – Ублюдок! Подлый изменник! – завопил Рейнард, снова вскинув меч.

Груссин набрал в грудь воздуха, перехватил топор обеими руками и разнес меч на куски. Лезвие топора, отскочив от разбитого эфеса, врезалось атаману в бок. Тот упал на колени, скрючившись пополам. Груссин еще раз взмахнул топором, и отрубленная голова Рейнарда покатилась по снегу. Бросив свое оружие, Груссин повернулся к Реку.

– Он не всегда был таким, каким ты его знал, – сказал он.

– Почему? – спросил Рек, опуская меч. – Почему ты это сделал?

– Кто знает? Не только из-за тебя – или из-за нее. Может, что-то внутри просто сказало мне – довольно. Где твой караван?

– Я наврал про караван.

– Ладно. Больше мы не увидимся. Я ухожу из Гравена. Это твоя женщина?

– Нет.

– Ты неплохо держался.

– Да.

Вернувшись к атаману, Груссин подобрал свой топор.

– Долгой была наша дружба. Слишком долгой.

И Груссин, не оглядываясь, повел разбойников обратно в лес.

– Просто не верится, – сказал Рек. – Это настоящее чудо.

– Давай-ка закончим свой завтрак, – предложила Вирэ. – Я заварю чай.

В хижине Река затрясло. Он сел, уронив меч на пол.

– Что с тобой? – спросила Вирэ.

– Замерз, – ответил он, стуча зубами. Опустившись на колени, она стала растирать ему руки.

– Чай тебе поможет. Сахар есть?

– Есть – в котомке, завернут в красную бумагу. Хореб знает, какой я сластена. Обычно я не так чувствителен к холоду – ты уж прости!

– Ничего. Отец говорит, что сладкий чай хорошо помогает против… холода.

– Понять не могу, как они нас нашли? Снег должен был завалить все следы. Странное дело.

– Не знаю. На, держи.

Он пригубил чай, держа свою обшитую кожей манерку обеими руками. Горячий напиток плеснул ему на пальцы. Вирэ собрала вещи, выгребла золу из очага и сложила дрова для новых путников.

Горячий сладкий чай успокоил Река.

– Что ты делаешь в Дрос-Дельнохе? – спросил он.

– Я дочь князя Дельнара. Я там живу.

– Он услал тебя из-за войны?

– Нет. Я отвезла письмо Абалаину, а теперь должна доставить еще одно. Сделаю это и вернусь домой. Тебе полегчало?

– Да. Намного. – Рек, помявшись, посмотрел ей в глаза. – Меня трясло не только от холода.

– Я знаю, но это не важно. После боя всех бьет дрожь. Главное – как человек ведет себя в бою. Отец мне рассказывал, что после Скельнского перевала его месяц мучили кошмары.

– Тебя вот не трясет.

– Это потому, что я все время чем-то занимаюсь. Хочешь еще чаю?

– Да. Спасибо. Я уж думал, нам конец. И мне вдруг стало все равно – восхитительное чувство. – Он хотел сказать, как хорошо ему было стоять рядом с ней, – и не смог. Ему хотелось подойти и обнять ее – но он знал, что не сделает этого. Он только смотрел, как она наливает ему чай и размешивает сахар.

– Где ты служил? – спросила Вирэ, чувствуя на себе его взгляд, но не понимая его значения.

– В Дрос-Кортсвейне. Под началом у гана Джави.

– Теперь он умер.

– Да, от удара. Отменный был командир. Он предсказывал, что будет война. Абалаин, должно быть, жалеет, что не послушал его.

– Его не один Джави остерегал. Все северные военачальники доносили об этом. А отец годами держал шпионов в надирском стане. Всем было ясно, что надиры готовятся напасть на нас. Абалаин глупец – он и теперь все шлет Ульрику свои договоры. Не может понять, что война неизбежна. Знаешь ты, что у нас в Дельнохе всего десять тысяч войска?

– Я слышал, что даже меньше.

– А ведь нам надо оборонять шесть городских стен. В военное время людей требуется вчетверо больше. Да и дисциплина уже не та, что раньше.

– Почему?

– Потому, что все они заранее обрекли себя на гибель! – гневно ответила Вирэ. – Потому, что отец мой лежит при смерти, а в гане Оррине твердости, что в гнилой картофелине.

– Оррин? Впервые слышу.

– Племянник Абалаина. Он командует гарнизоном, но вождь из него никудышный. Будь я мужчиной…

– Я рад, что ты не мужчина.

– Почему?

– Не знаю, – смутился он. – Просто так сболтнул. Рад, и все тут.

– Так вот, будь я мужчиной, я взяла бы командование на себя. И справилась бы куда лучше, чем Оррин. Чего ты так смотришь на меня?

– Я не смотрю, я слушаю, черт возьми! Почему ты все время ко мне придираешься?

– Может, мне разжечь огонь?

– Что? Разве мы остаемся?

– Если хочешь.

– Решай сама.

– Давай останемся еще на денек. Так мы сможем… лучше узнать друг друга. Начали мы неважно, хотя ты уже трижды спас мне жизнь.

– Нет, только однажды. Ты слишком крепкая, чтобы замерзнуть. А в третий раз нас обоих спас Груссин. Но я согласен остаться до завтра. Только мне неохота больше спать на полу.

– Тебе и не придется.

Настоятель улыбнулся смущению молодого альбиноса, разомкнул мысленную связь и вернулся к своему письменному столу.

– Поди ко мне, Сербитар, – сказал он вслух. – Ты не жалеешь, что принес обет безбрачия?

– Иногда жалею, – честно ответил юноша, поднимаясь с колен. Он отряхнул свое белое одеяние от пыли и сел напротив настоятеля.

– Девушка достойна, – сказал он, – мужчина мне непонятен. Они станут слабее, познав друг друга?

– Сильнее. Они друг другу нужны. Вместе они – единое целое, как в Священной Книге. Расскажи мне о ней.

– Что я могу сказать?

– Ты входил в ее разум. Расскажи мне о ней.

– Она княжеская дочь. У нее нет уверенности в своих женских чарах, и смутные желания владеют ею.

– Почему так?

– Она не знает почему.

– Это я понял. Но ты-то знаешь?

– Нет.

– А что ты скажешь о мужчине?

– В его разум я не входил.

– Знаю – но все-таки?

– Его снедает страх. Он боится смерти.

– Ты считаешь это слабостью?

– В Дрос-Дельнохе – да. Там почти всех ждет верная смерть.

– А быть может, в этом его сила?

– Не понимаю, как так может быть?

– Что говорил о трусах и героях философ?

– «По самой природе определения только трус способен на высочайший героизм».

– Ты должен созвать Тридцать, Сербитар.

– Неужто главой буду я?

– Да, ты будешь Голосом Тридцати.

– Кем же тогда будут мои братья?

Настоятель откинулся на спинку стула.

– Арбедарк – Сердцем. Он силен, бесстрашен и правдив. Менахем – Глазами, ибо наделен даром. Я же буду Душой.

– О нет! Я не могу приказывать тебе, учитель.

– Ты должен. Остальных назначишь сам. Я полагаюсь на твое решение.

– Но почему я? Глазами следовало бы стать мне, а главой – Арбедарку.

– Доверься мне. Все откроется после.

– Я выросла в Дрос-Дельнохе, – говорила Вирэ, лежа с Реком перед жарким огнем. Он подложил под голову свой свернутый плащ, ее голова покоилась у него на груди. Он молча гладил ее волосы. – Это величественное место. Ты бывал там?

– Нет. Расскажи мне о нем. – Реку не особенно хотелось слушать этот рассказ, но и говорить он не хотел.

– Его ограждает шесть стен, и в каждой двадцать футов ширины. Первые три возвел Эгель, Бронзовый Князь. Но город рос, и пришлось построить еще три. Крепость загораживает собою Дельнохский перевал. Только этим путем может армия пройти через горы, если не считать Дрос-Пурдола на западе и Кортсвейна на востоке. Мой отец перестроил старый замок и сделал его своим домом. С башен открывается прекрасный вид. На юге простирается Сентранская равнина, летом она вся золотая от злаков. А от севера и вовсе глаз нельзя отвести. Ты меня слушаешь?

– Да. Золото хлебов. Глаз нельзя отвести.

– Тебе правда хочется это слушать?

– Да. Расскажи мне побольше о стенах.

– Что тебе рассказать?

– Насколько они крепки?

– В них шестьдесят футов вышины, и через каждые пятьдесят шагов стоят сторожевые башни. Любая армия, которая попытается взять Дрос, понесет страшные потери.

– А ворота? – спросил Рек. – Стена крепка воротами.

– Бронзовый Князь подумал и об этом. Все ворота снабжены железными решетками, створки – многослойные, сделаны из дуба, бронзы и стали. Узкие проходы за воротами выводят в пространство между стенами. В этих проходах можно сдерживать малым числом несметные вражеские силы. Крепость выстроена с большим умом – вот только город все портит.

– Как так?

– По замыслу Эгеля, между стенами должна простираться пустая убойная полоса. Каждая последующая стена стоит чуть выше предыдущей – это замедляет продвижение врага. При достаточном количестве лучников можно устроить настоящую бойню. Притом это устрашает: враг будет знать, что за другой стеной, если он ее возьмет, его будет ждать новая убойная полоса.

– Чем же мешает город?

– Да тем, что он растет. Теперь между всеми стенами вплоть до шестой построены дома, и убойной земли больше не существует. Напротив, врагу обеспечено хорошее прикрытие.

Рек повернулся и поцеловал Вирэ в лоб.

– Ты зачем это?

– Разве обязательно должно быть «зачем»?

– Всему есть причина.

Он поцеловал ее снова.

– Тогда за Бронзового Князя. Или за скорую весну. Или за тающий снег.

– Ты говоришь вздор.

– А зачем ты отдалась мне?

– Это еще что за вопрос?

– А что?

– Не твое дело!

Он засмеялся и поцеловал ее опять.

– Верно, прекрасная дама. Не мое.

– Ты смеешься надо мной, – сказала она, попытавшись встать.

– Ничего подобного, – удержал ее Рек. – Ты прекрасна.

– Я никогда не слыла красавицей. Ты надо мной смеешься.

– Никогда я не стал бы смеяться над тобой. Ты на самом деле прекрасна – и чем дольше я на тебя смотрю, тем красивее ты мне кажешься.

– Ты глупый. Дай мне встать.

Он поцеловал ее снова, придвинувшись к ней поближе. Поцелуй затянулся, и Вирэ вернула его.

– Расскажи мне еще о Дросе, – попросил Рек потом.

– Не хочу я говорить о нем сейчас. Ты дразнишь меня, Рек, так не годится. Не хочу я в эту ночь думать о Дросе. Ты веришь в судьбу?

– Да, теперь верю. Почти.

– Я серьезно. Еще вчера я была полностью готова вернуться домой и достойно встретить надиров. Я верила в дренайское дело и с радостью умерла бы за него. Вчера я ничего не боялась.

– А сегодня?

– А сегодня скажи мне «не возвращайся домой» – и я не вернусь, – сама не зная зачем солгала Вирэ. Ей стало страшно, когда Рек закрыл глаза и лег на спину.

– Нет, вернешься. Это твой долг.

– А ты?

– Бессмысленно это.

– Что бессмысленно?

– Не доверяю я своим чувствам. Никогда не доверял. Мне скоро тридцать, и я знаю свет.

– О чем ты говоришь?

– О судьбе. О роке. О безглазом старце в синих лохмотьях. О любви.

– О любви?

Он открыл глаза и погладил ее по щеке.

– Не могу выразить, что я испытал, когда ты встала рядом со мной нынче утром. Это была вершина моей жизни. Все остальное утратило значение. Я видел небо – оно было голубее, чем когда-либо раньше. Все представлялось мне ярким и четким. Я чувствовал, что живу, сильнее, чем за все свое прошлое. Ты понимаешь, о чем я?

– Нет, – мягко ответила она. – Не совсем. Ты правда находишь меня красивой?

– Ты самая красивая женщина, когда-либо носившая доспехи, – со смехом сказал он.