Легенда Геммел Дэвид
Джилад, бегущий в числе первых, оглянулся и повернул обратно к еле дышащему гану. Он поравнялся с Оррином и побежал с ним рядом.
– Слушай меня, – сказал он без одышки. – Разожми кулаки – так тебе легче будет дышать. Не отставай от меня и ни о чем другом не думай. Нет, не отвечай мне. Дыши на счет. Сделай глубокий вдох и сразу выдохни. Вот так. Делай такой вдох через каждые два шага. Ни о чем не думай – только считай. И держись за мной.
Джилад занял место впереди Оррина и слегка ускорил бег.
Друсс сидел на стене, наблюдая за концом состязания. Оррин бежал вместе со стройным командиром десятка. Почти все уже закончили бег и отдыхали, наблюдая за отстающими. Оррин все еще шел последним, но только десять ярдов отделяло его от усталого солдата из полусотни «Огонь». Солдата подбадривали криками – все, кроме «Карнака», хотели, чтобы победил он.
Тридцать ярдов до конца. Джилад опять поравнялся с Оррином.
– Выложись весь. Беги, жирная скотина!
Джилад прибавил ходу и устремился вперед. Оррин прилип к нему, скрипя зубами, – гнев придал гану сил, и усталые мускулы словно ожили.
Десять ярдов до конца. Оррин поравнялся с солдатом. Он уже слышал несущиеся из толпы крики. Солдат поднажал, скривив лицо в мучительной гримасе.
Тень ворот упала на Оррина, и он рванулся вперед. Он влетел в толпу и покатился по земле. Он ни за что не поднялся бы сам – но другие руки поднимали его, и ставили на ноги, и хлопали по спине.
– Ты походи, – сказал кто-то. – Это помогает. Давай-ка, двигай ногами. – И Оррин пошел, поддерживаемый с обеих сторон. Со стены раздался голос Друсса:
– Полусотня последнего – еще круг.
«Огонь» побежал снова, на сей раз трусцой.
Джилад и Бреган усадили Оррина на выступ стены. Ноги у него тряслись, но дышать он стал чуть ровнее.
– Прошу прощения за то, что оскорбил вас, – сказал Джилад. – Я хотел, чтобы вы разозлились. Мой отец всегда говорил, что злость придает сил.
– Ты напрасно оправдываешься. Я все равно не стал бы взыскивать с тебя.
– Я не оправдываюсь. Я мог бы пробежать это расстояние еще хоть десять раз – как и большинство наших. Просто подумал – вдруг поможет.
– И помогло. Спасибо, что бежал со мной.
– По-моему, вы бежали просто здорово, – сказал Бреган. – Я-то знаю, каково вам. Мы ведь почти уже две недели бегаем, а вы всего-то второй день.
– Завтра опять придете? – спросил Джилад.
– Нет. Я бы рад, но дел много. – Оррин внезапно улыбнулся. – С другой стороны, Пинар прекрасно управляется с бумажными делами, а мне чертовски надоело целый день принимать депутации жалобщиков. Приду, пожалуй.
– Можно дать вам один совет?
– Конечно.
– Наденьте доспехи попроще. Меньше будете выделяться.
– Мне полагается выделяться, – улыбнулся Оррин. – Я ведь ган.
Высоко над ними Друсс и Хогун распили бутылку лентрийского красного.
– Нужно немало мужества, чтобы сегодня вернуться к ним после вчерашних насмешек, – сказал Друсс.
– Пожалуй. Нет, черт возьми, я полностью с тобой согласен и хвалю его. Просто непривычно как-то. Это благодаря тебе он обрел хребет.
– Он не мог бы обрести его, если бы не имел – просто раньше он его не искал. – Друсс ухмыльнулся и потянул из бутылки, передав наполовину пустую Хогуну. – Мне нравится этот толстячок. Он из настоящих!
Оррин лежал на своей узкой койке, подперев спину подушками, с глиняной чашкой в руке. Он твердил себе, что нет никакой доблести в том, чтобы прийти предпоследним, но чувствовал совсем другое. Он никогда не был хорошим бегуном – даже в детстве, но он происходил из семьи воинов и вождей и по воле отца прошел всю солдатскую науку. Он всегда хорошо управлялся с мечом – в глазах отца это искупало другие, более крупные недостатки. Например, неспособность переносить боль или понять после самых терпеливых объяснений суть ошибки, допущенной назредами в битве при Плеттии. Хотел бы Оррин знать, понравилось бы отцу, как сын его покатился по земле, стремясь обогнать простого кула. Он улыбнулся: отец, конечно, счел бы его сумасшедшим.
Стук в дверь вернул Оррина к реальности.
– Войдите!
Это был Друсс – но без своего черного с серебром колета. «Удивительно, – подумал Оррин, – каким старым он сразу становится без своих легендарных одежд». Старик расчесал бороду и надел простую белую рубашку с пышными рукавами, собранными у запястий. Талию охватывал широкий черный пояс с серебряной пряжкой. Он принес с собой бутыль лентрийского красного.
– Вот решил выпить с вами, если вы не спите. – Друсс придвинул стул, перевернул его и сел верхом – совсем как Хогун.
– Зачем вы это делаете? – спросил Оррин.
– Что?
– Переворачиваете стул.
– От старой привычки трудно избавиться – даже среди друзей. Это воинский обычай. Когда так сидишь, легче встать. Притом между твоим брюхом и человеком, с которым ты говоришь, оказывается солидная деревяшка.
– Понятно. Я все хотел спросить об этом Хогуна, да так и не собрался. И как же приобретаются подобные привычки?
– Их приобретаешь, поглядев на своего друга с ножом в животе.
– Опять-таки ясно. Вы обучите меня этим штукам, Друсс, до прихода надиров?
– Нет. Вам придется постигать их самому. Разве что мелочь какую-нибудь подскажу – авось и поможет.
– Мелочь? Вы интригуете меня, Друсс. Назовите хоть одну. – Друсс подал Оррину чашу вина – сам он пил прямо из бутылки. Он отпил половину и сказал:
– Ладно. Вот скажите-ка мне – почему наши люди каждое утро получают померанцы?
– Это подкрепляет их и предотвращает кишечное расстройство. Освежает и притом дешево обходится. Так?
– Не совсем. Это Бронзовый Князь завел в армии померанцы – отчасти по названным вами причинам, но в основном потому, что, если втереть померанцевый сок в ладонь, меч не будет липнуть к потной руке. А если натереть соком лоб, пот в глаза не попадает.
– Я этого не знал. Хотя, наверное, должен был. И до чего просто! Расскажите еще что-нибудь.
– Нет уж, в другой раз. Скажите лучше, зачем вы вышли на учение вместе с кулами?
Оррин сел и вперил темные глаза в лицо Друсса.
– Вы находите это неудачной затеей?
– Смотря чего вы хотите этим достичь. Хотите завоевать уважение?
– О боги, нет. Я давно оставил мысль об этом. Нет – но в ту ночь, когда солдат подняли и заставили бежать, я спросил вас, разумно ли это, а вы ответили: «Они должны знать свой предел». Вот и мне захотелось узнать свой. Я ни разу не бывал в бою и хочу знать, как себя чувствуешь, когда тебя поднимают после целого дня битвы и снова зовут в бой. Я и так уже много навредил здесь – и боюсь навредить еще, когда надиры полезут на стену, хоть и надеюсь, что этого не случится. Мне нужно стать крепче и проворнее – и я стану. Разве я плохо придумал?
Друсс запрокинул бутылку, облизнул губы и улыбнулся.
– Нет. Хорошо. Но когда вы немного продвинетесь, побывайте и в других полусотнях – это пойдет на пользу делу.
– Правда?
– Вот увидите.
– Видели вы князя? – внезапно спросил Оррин. – Син говорит, он совсем плох.
– Хуже не бывает. Он постоянно бредит – не знаю, на чем он только держится.
Они проговорили еще около часа. Оррин расспрашивал старика о его жизни и о битвах, в которых тот участвовал, то и дело возвращаясь к бессмертной истории Скельна и разгрому короля Горбена.
Когда в замке раздался набат, оба вскочили. Друсс выругался, отшвырнул бутылку и кинулся к двери. Оррин скатился с койки и последовал за ним. Они промчались через плац по короткому подъему, ведущему в замок, влетели в ворота и устремились вверх по длинной винтовой лестнице в опочивальню князя. Там находился кальвар Син, а еще дун Мендар, Пинар и Хогун. Старый слуга навзрыд плакал у окна.
– Он умер? – спросил Друсс.
– Нет, но отходит, – ответил кальвар Син.
Друсс присел на край кровати. Князь открыл глаза и моргнул.
– Друсс? – позвал он слабо. – Ты тут?
– Тут.
– Она идет. Я вижу ее. Вся в черном, с капюшоном на голове.
– Плюнь ей в глаза за меня, – сказал Друсс, поглаживая огромной рукой пылающий лоб князя.
– После Скельна я думал… что буду жить вечно.
– Упокойся с миром, друг мой. Я точно знаю одно: смерть лает страшнее, чем кусает.
– Я вижу их, Друсс. Бессмертных. Они бросили против нас Бессмертных! – Умирающий вцепился в руку Друсса, пытаясь приподняться. – Они идут! Боги, Друсс, да посмотри же на них!
– Они всего лишь люди. Мы отобьемся.
– Сядь у огня, доченька, и я расскажу тебе об этом. Только матери не говори – ты же знаешь, как она ненавидит кровавые истории. Ах, Вирэ, любимая крошка! Ты никогда не поймешь, что это значило для меня – быть твоим отцом…
Друсс склонил голову, слушая затихающий бред старого князя. Хогун скрипнул зубами и закрыл глаза. Кальвар Син сгорбился в кресле, а Оррин стоял у двери, вспоминая, как умирал его отец много лет назад.
– Мы много дней стояли на перевале, сдерживая всех, кого они посылали против нас, – кочевников, колесницы, пехоту и кавалерию. Но угроза Бессмертных все время висела над нами. Их никто еще не побеждал! Старый Друсс стоял посередине нашей первой шеренги. Когда Бессмертные двинулись на нас, мы оцепенели. Паника витала в воздухе. Меня тянуло пуститься наутек, и то же чувство я читал на лицах окружающих. Тогда старина Друсс вскинул свой топор и взревел в голос. Это было словно волшебство. Чары рассеялись, и страх прошел. Он показал им топор и крикнул – я как сейчас его слышу: «Сюда, брюхатые сукины дети! Я Друсс, а это – ваша смерть!» Вирэ… Вирэ! Я так ждал тебя… так хотел тебя увидеть еще раз. Так хотел… – Хрупкое тело дрогнуло и затихло. Друсс закрыл глаза умершему и провел рукой по своим.
– Не надо было ему отсылать ее, – проговорил кальвар Син. – Он любил дочь, только ради нее и жил.
– Быть может, потому-то он ее и отослал, – сказал Хогун.
Друсс покрыл шелковой простыней лицо князя и отошел к окну. Теперь здесь не осталось больше никого, кто был с ним при Скельне. Друсс оперся о подоконник и втянул в грудь ночной воздух.
Луна заливала Дрос нездешним серым светом. Друсс смотрел на север. Оттуда показался голубь и закружил над хижиной около замка. Друсс отвернулся от окна.
– Похороним его завтра же и скромно, – сказал он. – Нельзя прерывать учения ради пышных церемоний.
– Друсс, но это ведь князь Дельнар! – сверкнул глазами Хогун.
– Это, – Друсс указал на постель, – изъеденный раком труп. У него нет имени. Сделаем так, как я сказал.
– Ты бездушный ублюдок! – воскликнул дун Мендар.
Друсс обратил на него ледяной взгляд.
– Вспомни об этом, парень, в тот день, когда вздумаешь выступить против меня, – и это относится к любому из вас.
Глава 12
Рек, опершись о поручни и одной рукой обнимая Вирэ за плечи, смотрел на море. Он думал о том, как меняет ночь природу океана. Она превращает его в огромное плотное зеркало, отражающее звезды, и двойник луны плывет, дробясь, в миле от корабля – всегда в миле, не ближе. Легкий бриз наполняет треугольный парус, и «Вастрель» пенит волны, чуть заметно ныряя то вниз, то вверх. Помощник капитана стоит у рулевого колеса, и его серебряная наглазная повязка сверкает при луне. Молодой матрос бросает в волны грузило – измеряет глубину, пока судно проходит над невидимым рифом.
Все исполнено мира, покоя и гармонии. Плеск волн усиливает чувство отъединенности от всего света, которое испытывает, глядя на море, Рек. Звезды вверху, звезды внизу – они с Вирэ плывут посредине Вселенной, вдали от людских дрязг, караулящих впереди.
«Это, должно быть, и есть блаженство», – думал Рек.
– О чем ты думаешь? – спросила Вирэ, обнимая его за пояс.
– Я люблю тебя, – сказал он. Дельфин выскочил из воды, протрубил свой мелодичный привет и вновь ушел в глубину. Рек смотрел, как вьется среди звезд его гибкое тело.
– Я знаю, что любишь, – я спрашиваю, о чем ты думаешь.
– Об этом самом. Я счастлив. Спокоен.
– Ну еще бы. Мы ведь плывем на корабле, и ночь так хороша.
– Женщина, у тебя нет души, – сказал он, целуя ее в лоб. Она подняла на него глаза и улыбнулась.
– Что ты такое говоришь, глупый? Просто я не умею так красиво врать, как ты.
– Жестокие слова, госпожа моя. Разве бы я осмелился соврать тебе? Да ты бы мне глотку перерезала.
– И перережу. Сколько женщин слышало от тебя, что ты их любишь?
– Сотни, – сказал Рек, глядя ей в глаза и видя, как уходит из них улыбка.
– Почему я тогда должна тебе верить?
– Потому что веришь.
– Это не ответ.
– Еще какой ответ. Ты ведь не какая-нибудь тупоумная молочница, которую можно обмануть сладкой улыбкой. Ты способна отличать правду от лжи. Почему ты вдруг во мне усомнилась?
– Я не сомневаюсь в тебе, олух! Просто хочу знать, скольких женщин ты любил.
– То есть со сколькими я спал?
– Если угодно.
– Не знаю, – солгал он. – Я ведь не считал. И если ты теперь спросишь «кто лучше всех», то останешься в одиночестве, потому что я сбегу вниз.
Она спросила – но он не сбежал.
Помощник у руля смотрел на них, слышал их смех и тоже улыбался, хотя и не знал, отчего им так весело. Дома его ждали жена и семеро детей, и сердце его радовалось при виде этой молодой пары. Он помахал им, когда они отправились вниз, но они не заметили.
– Хорошо быть молодым и влюбленным, – сказал капитан, неслышно появившись из своей каюты.
– Старым и влюбленным быть тоже неплохо, – ухмыльнулся помощник.
– Ночь тихая, но бриз крепчает. Не нравятся мне вон те облака на западе.
– Они пройдут стороной. Но погода точно испортится и будет подталкивать нас сзади. Еще пару дней авось урвем. Известно тебе, что они едут в Дельнох?
– Да, – кивнул капитан, почесывая рыжую бороду и выверяя курс по звездам.
– Грустно это, – с искренним чувством сказал помощник. – Говорят, Ульрик посулил сровнять крепость с землей. Слыхал, что он сделал в Гульготире? Убил каждого второго защитника и каждого третьего из женщин и детей. Выстроил всех горожан и велел своим воинам рубить их.
– Слыхал – только не мое это дело. Мы торгуем с надирами уже много лет. Люди как люди – такие же, как все.
– Согласен. Я когда-то жил с надиркой. Огонь, а не женщина, – сбежала от меня с жестянщиком. Я слышал, потом она перерезала ему горло и увела его повозку.
– Это она из-за коня, должно быть. За хорошую лошадь она у себя дома может купить себе мужчину. – Оба хмыкнули и умолкли, вдыхая благодатный ночной воздух.
– И чего их несет в Дельнох? – спросил помощник.
– Девушка – дочь князя. Будь она моей дочкой, я бы уж позаботился о том, чтобы она не вернулась. Услал бы ее куда-нибудь на самый юг империи.
– Надиры придут и туда, и даже дальше. Это вопрос времени.
– Но за это время многое может случиться. Дренаи, несомненно, покорятся им. Ну вот – опять этот проклятый альбинос со своим дружком. У меня от них мурашки бегут по коже.
Помощник посмотрел туда, где Сербитар и Винтар остановились у правого борта.
– Я тебя понимаю. Они все время молчат. Скорее бы уж увидеть, как они сходят с корабля. – Помощник начертил над сердцем знак Когтя.
– Их демонов этим не отгонишь, – покачал головой капитан.
Сербитар улыбнулся, когда Винтар передал ему:
– Нас тут не очень-то любят, мой мальчик.
– Да, как и везде. Мне трудно не презирать этих людей.
– Ты должен бороться с этим.
– Я борюсь – это трудно, но возможно.
– Слова, и только. Сказав, что это трудно, ты уже признаешь свое поражение.
– Ты никогда не перестаешь наставлять, отец настоятель.
– И не перестану, покуда на свете будут ученики.
Сербитар усмехнулся, что редко случалось с ним. Над кораблем кружила чайка, и молодой альбинос коснулся ее разума.
В разуме птицы не было ни радости, ни горя, ни надежды. Только стремление утолить голод – и досада от того, что корабль не дает никакой пищи.
Чувство безумного восторга вдруг нахлынуло на Сербитара, чувство всеобъемлющей власти, экстаза и осуществления желаний. Вцепившись в перила, он пошел по следу этой волны и остановился у входа в каюту Река.
– Они очень сильно чувствуют, – передал ему Винтар.
– Негоже нам вникать в это, – чопорно ответил Сербитар, покраснев так, что это было заметно даже при лунном свете.
– Ошибаешься, друг мой Сербитар. Мало что может спасти этот мир – и к этому немногому относится способность людей любить друг друга с великой и неувядаемой страстью. Я радуюсь, когда они предаются любви. Им так хорошо.
– Да ты, оказывается, любишь подглядывать, отец настоятель, – улыбнулся Сербитар, а Винтар рассмеялся вслух.
– Верно. От них, молодых, исходит такая сила…
В уме у обоих внезапно возникло тонкое, серьезное лицо Арбедарка с отвердевшими чертами.
– Прошу прощения, – передал он, – но из Дрос-Дельноха пришла дурная весть.
– Говори, – велел Сербитар.
– Князь умер. И в Дросе есть изменники. Ульрик приказал убить Друсса.
– Соберитесь в круг около меня, – сказал Друсс измученным людям, ковылявшим к нему от стены. – И сядьте, покуда не упали.
Он обвел круг своими голубыми глазами и презрительно фыркнул.
– Эх, подонки! И вы именуете себя солдатами? Пробежались немного – и вам уже конец. Хороши же, черт возьми, вы будете после трех дней и ночей сражения с надирами, которых в пятьдесят раз больше, чем нас!
Никто ему не ответил – да тут и не требовался ответ. Почти все слушали Друсса даже с некоторым облегчением – все передышка от нескончаемой гонки.
– Скажи вот ты, – Друсс указал на Джилада, – какие полусотни представлены здесь?
Джилад оглядел лица.
– «Карнак», «Бильд», «Корбадак»… четвертую не знаю.
– Отлично! – проревел старик. – И что же, никто так и не назовется? Которая четвертая?
– «Сокол», – пискнул кто-то сзади.
– Хорошо! Командирам выйти вперед – остальные займитесь дыханием. – Друсс отошел чуть подальше, пригласив офицеров следовать за собой. – Прежде чем я скажу вам, чего хочу, пусть командир «Сокола» назовется.
– Я командир. Дун Хедес. – Вперед выступил молодой человек небольшого роста, но крепкого сложения.
– Почему название твоей полусотни произнес не ты, а какой-то конопатый крестьянский сын?
– Я глуховат, командир, а когда я устаю и кровь стучит в ушах, почти совсем не слышу.
– В таком случае, дун Хедес, считай, что ты больше не командуешь «Соколом».
– Вы не можете так поступить со мной! Я всегда служил на совесть. За что вы хотите меня опозорить? – вскричал молодой человек.
– Послушай меня, молодой дурень. Нет никакого позора в том, что ты глух. Можешь, если хочешь, стоять рядом со мной на стене, когда надиры придут. Но как же ты можешь командовать полусотней, если ни черта не слышишь из того, что я говорю?
– Как-нибудь справлюсь.
– А как быть твоим людям, когда они спросят у тебя совета? Что будет, если скомандуют отступление, а ты не услышишь? Нет, решено. Ты больше не командир.
– Я требую встречи с ганом Оррином!
– Твое право. Но к концу дня я назначу в «Сокол» нового дуна. А теперь к делу. Я хочу, чтобы все – и ты тоже, Хедес, – отобрали среди своих солдат двух силачей. Тех, что всех побивают в борьбе на руках, в кулачном бою и так далее. Они получат возможность схватиться со мной. Это подымет ребятам настроение. Приступайте!
Дун Мендар, вернувшись к своим, кликнул Джилада и присел на корточки среди солдат. По рядам прокатились смешки – охотников было много. Шум рос – все спорили за право свалить с ног старого воина, а Друсс посмеивался, сидя в сторонке и чистя померанец. Наконец каждый отряд выбрал двух бойцов, и Друсс тяжело поднялся на ноги.
– У нашего состязания есть своя цель, но о ней я скажу после. Пока что смотрите на это, как на развлечение, – подбоченясь, сказал он. – Но я знаю, что дело идет живее, когда предлагается какая-то награда, – и потому обещаю дать свободных полдня той полусотне, чьи бойцы меня повалят. – Переждав радостные вопли, он продолжил: – Но имейте в виду: проигравшие пробегут лишних две мили. – В ответ раздался дружный стон. – Ну, не будьте нытиками. Гляньте только, кто перед вами – старый толстый человек. Начнем с пары «Бильда».
Эти двое были точно близнецы: здоровенные, чернобородые, с буграми мускулов на руках и плечах. Без доспехов они казались самыми внушительными из всех двухсот воинов.
– Так вот, ребята, – можно бороться, бить кулаками, лягаться, все что угодно. Начинайте, когда будете готовы. – С этими словами старик скинул свой колет.
«Бильды» неспешно кружили вокруг с улыбочками на лицах. Оказавшись по обе стороны от Друсса, они кинулись на него. Друсс припал на одно колено, уклонившись от удара правой, и двинул кулаком в пах противнику, а другой рукой ухватил его за рубаху и швырнул на сотоварища. Оба повалились наземь, обхватив друг друга руками.
«Бильд» разразился проклятиями, все прочие – восторженными воплями.
– Следующие – «Корбадак»! – объявил Друсс.
Эти двое приблизились уже опасливее, чем их предшественники, – затем тот, что повыше, бросился вперед с распростертыми руками, норовя обхватить Друсса за пояс. Старик выставил навстречу колено, и он сполз на траву. Второй атаковал вслед за первым, но, отброшенный назад легкой оплеухой, споткнулся об упавшего и шмякнулся наземь. Первый лишился сознания – пришлось унести его за пределы круга.
– Теперь «Сокол»!
На сей раз Друсс, посмотрев, как подходят к нему противники, взревел во весь голос и напал сам. Первый изумленно разинул рот, второй сделал шаг назад и оступился. Друсс нанес удар левой – противник упал и затих.
– «Карнак»! – В круг вышли Джилад и Бреган. Чернявого Друсс уже приметил и благоволил к нему – вот прирожденный воин, думал старик. Ему нравилась ненависть, вспыхивающая во взгляде парня всякий раз, когда Друсс смеялся над ним, и понравилось, как солдат вернулся помочь отставшему Оррину. Друсс взглянул на второго. Уж нет ли тут ошибки? Этот толстячок не боец и никогда им не будет – он крепок, но уж больно добродушен.
Джилад бросился вперед и тут же остановился, когда Друсс вскинул кулаки. Друсс повернулся, не теряя его из виду, услышал позади какой-то шум и увидел, как маленький, помчавшись на него, споткнулся и растянулся у его ног. Хмыкнув, Друсс вновь обернулся к Джиладу – воин взвился в воздух, целя ногой ему в грудь. Друсс отступил, чтобы приготовиться – но маленький подкатился ему под ноги, и Друсс с глухим ревом рухнул наземь.
Дружный вопль вырвался из двух сотен глоток. Друсс улыбнулся, легко вскочил на ноги и поднял руку, призывая к тишине.
– Я хочу, чтобы вы задумались над тем, что видели сегодня, ребята, – ведь это делалось не только ради потехи. Вы видели, на что способен один-единственный человек – и на что способны двое, когда они заодно.
Когда надиры набегут под эти стены, вам всем придется защищать себя – но не только. Вы должны будете по возможности защищать и своих товарищей, ибо ни один воин не устоит против удара мечом в спину. Я хочу, чтобы у каждого из вас был побратим. Не обязательно близкий друг – это придет позднее. Но вы должны понимать друг друга – учитесь этому. Вы будете защищать друг другу спину в бою, поэтому выбирайте с умом. Тот, кто лишится своего побратима, пусть подберет себе другого, а если не сможет – пусть по мере сил помогает тем, кто рядом.
Я уж почти сорок лет воюю – вдвое дольше, чем каждый из вас прожил на свете. Не забывайте об этом. Прислушайтесь к моим словам – ведь я до сих пор жив.
Есть только один способ выжить на войне, и это – готовность умереть. Вы увидите скоро, как опытные воины пасуют перед дикарями, которые оттяпают себе пальцы, если их попросить нарезать мяса. А все почему? Потому, что дикарь готов умереть. Хуже того – он сам лезет навстречу смерти.
Человек, отступающий перед надирским воином, уходит в небытие. Встречайте их грудью – дикарь против дикаря.
Вы уже слышали, что дело наше пропащее, и услышите еще не раз. Я сам слышал это тысячу раз в ста различных землях.
Часто так говорят малодушные – их можете не слушать. Однако вы можете услышать такое и от закаленных в боях ветеранов. И все же от этих пророчеств нет никакого проку.
В надирском войске пятьсот тысяч человек. Внушительное число! Ум от него цепенеет. Но наши стены имеют определенную длину и ширину – все разом они через них перевалить не смогут. Мы будем убивать их, пока они подходят, и убьем в сто раз больше, когда они полезут на стену. Мы будем изматывать их день ото дня.
Вы будете терять друзей, товарищей, братьев. Вы лишитесь сна и будете терять собственную кровь. Ничто в эти последующие несколько месяцев не будет легким.
Я не стану говорить вам о любви к отечеству, о долге, о свободе и защите этой самой свободы – для солдата это звук пустой.
Я хочу, чтобы вы задумались над тем, как выжить. И лучший для этого способ – посмотреть сверху на надиров, когда они придут, и сказать себе: «Там, среди них, пятьдесят моих. И я перебью их одного за другим, клянусь всеми богами».
Что до меня… я старый вояка. Я беру на себя сотню.
И Друсс перевел дух, давая всем время осмыслить его слова.
– А теперь, – сказал он наконец, – можете вернуться к своим занятиям. Все, кроме «Карнака».
Повернувшись, Друсс увидел Хогуна. Солдаты начали подниматься, а Друсс с Хогуном направились к столовой первой стены.
– Прекрасная речь, – сказал Хогун. – Совсем как та, которую ты держал утром у третьей стены.
– Ты не слишком внимателен, паренек. Эту речь я повторяю уже в шестой раз со вчерашнего вечера. И в третий раз меня сбивают с ног. Я сух, точно брюхо ящерицы в пустыне.
– Сейчас выставлю тебе бутылку вагрийского. Лентрийского на этом конце Дроса не подают – слишком дорого.
– Сойдет. Я вижу, к тебе вернулось хорошее настроение.
– Да. Ты был прав относительно похорон князя. Только твою правоту трудновато переварить.
– Как так?
– Да уж так. У тебя есть дар разом пресекать все свои чувства. Это доступно далеко не всем, поэтому ты и кажешься таким, как назвал тебя Мендар, – бездушным.
– Мне не совсем нравится, как ты это выразил, но суть верна, – сказал Друсс, толкая дверь в столовую. – Я горевал по Дельнару, когда он умирал. Но он умер и ушел от нас. А я пока еще здесь, и до конца идти чертовски долго.
Они уселись за стол у окна и заказали выпивку. Служитель принес большую бутыль и два кубка, и они молча разлили вино, наблюдая за ученьями.
Читать бесплатно другие книги:
