Сумерки героя Геммел Дэвид

Кива расседлала и вычистила коня, а потом покормила его овсом, который дал им Эмрин. В глубине пещеры журчала вода, образуя маленькое озерцо. Когда конь поел, Кива привязала его поблизости, чтобы он мог напиться, когда захочет.

Устарте растянулась на полу и заснула.

Кива вышла наружу. На каменистой, покрытой осыпью тропе их следов не осталось. Она села спиной к утесу, глядя, как шелестят на легком ветру дубовые листья. Мимо пролетела, хлопая крыльями, пара лесных голубей. Кива улыбнулась, чувствуя, как напряжение уходит из ее тела.

Красный ястреб, стрелой слетев с неба, ударил когтями одного из голубей. Тот сложил крылья и упал на камни. Ястреб сел рядом с еще трепещущим телом, закогтил его и стал терзать клювом.

Кива, ощутив внезапную усталость, закрыла глаза. На утреннем солнце она задремала, и ей приснился сон. Ей снова было девять лет, и она смотрела, как горожане волокут на костер старую колдунью. Киву тогда послал на рынок дядя за яблоками для пирога. Она видела, как люди кричат на колдунью, плюют на нее и бьют ее палками. На лице женщины была кровь.

Ее втащили на костер, привязали к столбу и насыпали вокруг сухого хвороста. Костер полили маслом, подожгли, и из пламени понеслись страшные вопли.

Кива, растеряв свои яблоки, бегом помчалась домой. Дядя обнял ее и сказал, гладя по голове: "Она была дурная женщина. Она отравила всю свою семью, чтобы получить наследство". - "Но они смеялись, когда она горела!" - "Что поделаешь. Такова природа зла, Кива: оно размножается. Оно рождается из каждой злобной мысли, каждого недоброго слова, каждого внушенного алчностью поступка. Люди ненавидели эту колдунью, и через ненависть им передалась частица ее зла. В одних оно не приживется, но в других пустит корни".

Маленькая Кива тогда не все поняла, но запомнила.

Открыв глаза, она увидела, что солнце почти достигло зенита, встала и потянулась.

Устарте тоже проснулась и тихо сидела в полумраке пещеры.

- За нами еще есть погоня? - спросила Кива.

- Нет. Одни вернулись в Карлис с убитыми и ранеными, другие ждут у Белого Дворца, чтобы схватить Серого Человека. Но они соберут новую погоню.

- Серый Человек знает, что они караулят его?

- Знает.

- Это хорошо, - вздохнула Кива. - Теперь он туда не сунется.

- Он уже там - пылающий гневом, но с холодной головой. - Устарте закрыла свои золотистые глаза. - На меченосцев тоже идет охота, и охотники все ближе.

- Ты говоришь о Ю-ю и его друге?

- Да. Их преследуют два отряда криаз-норов - один с юга, другой с севера.

- Кто такие криаз-норы?

- Смешанные существа, как и я. Быстротой, силой и свирепостью они превосходят почти любого человека.

- Почти?

Устарте улыбнулась уголком губ:

- Опаснее Серого Человека нет никого.

Кива снова увидела слезы у нее на лице.

- Это печалит тебя?

- Да. Во мраке его души теплится слабый огонек - все, что осталось от прежнего хорошего человека. Я попросила его сразиться за нас, и он сражается. Если огонек погаснет, буду виновата я.

- Он не погаснет, - сказала Кива, положив руку на плечо Устарте. - Этот человек герой. Мой дядя говорил мне, что у героев души особенные, благословленные самим Истоком, а дядя был мудр.

- Я молюсь, чтобы твой дядя оказался прав, - улыбнулась Устарте.

11

Ниаллад сидел на карнизе, спиной к утесу. Прибой разбивался о скалы в нескольких сотнях футов под ним. Серый Человек сидел рядом со спокойным лицом, без всяких признаков напряжения. Они провели так уже два часа. Некоторое время назад взошло солнце, и одежда Ниалла почти просохла.

События минувшей ночи продолжали мелькать у него в уме: гибель родителей, предательство Гаспира, спасший его Серый Человек. Все это казалось каким-то ненастоящим. Разве мог его отец, самый сильный и полный жизни человек во всем герцогстве, умереть? Ниаллу представилась убитая мать. Он ощутил страшную пустоту внутри, и на глазах выступили слезы. Серый Человек тронул его за локоть. Ниалл, моргая, повернул к нему голову. Серый Человек прижал палец к губам и покачал головой, как бы говоря: ни звука. Ниалл кивнул и посмотрел вверх, на скальный навес футах в десяти над ними. Оттуда слышались голоса солдат, расположившихся около жилища Серого Человека.

- Экая дурость, - сказал один. - Он все равно ведь сюда не явится, так? Мы тут все обыскали - кое-какое оружие да старое тряпье. Было бы из-за чего жизнью рисковать.

Ниалл не мог не согласиться с этим. Он не понимал, зачем они здесь. Убив Арика, Серый Человек повел его к морю. Там на берегу лежали лодки, оставленные обыскивавшими залив солдатами. Ниалл помог Серому Человеку столкнуть одну на воду. Они сели в нее и стали грести. Оказавшись ярдах в двухстах от берега под Белым Дворцом, Серый Человек соскользнул в воду и поплыл. Ниалл последовал за ним.

На берегу Серый Человек сделал ему знак молчать и медленно полез по скале сюда, к этому месту. По всему было видно, что он что-то замыслил. Но, добравшись сюда, он сел и с тех пор не двинулся с места. Ниалл понятия не имел, чего он дожидается.

Левая нога Ниалла начала затекать, и он ее вытянул.

- Наконец-то, - сказал часовой наверху. - Я уж думал, вы про нас забыли.

- Грен заболтался с беленькой служаночкой - лакомый кусочек!

- Кстати о лакомых кусочках - вы нам поесть-то оставили?

- О беглецах ничего не слыхать? - спросил другой голос.

- Слыхать, да еще как. Вы, сидя тут, все пропустили, ребята. На конных, отряженных в погоню, напал дикий зверь - трое убиты, пятеро ранены.

- И наши тоже?

- Из наших только старый Пикка - зверь ему башку разгрыз. Остальные из Дома Ришелл. А из города слышно, что герцог и почти все его люди убиты. Колдовство, - добавил солдат, понизив голос.

- Кто ж его убил-то, герцога?

- Говорят, будто демоны. Они явились на пир и всех поубивали. А вызвал их вроде бы Серый Человек. Шед не велел об этом говорить. Теперь у нас герцогом будет князь Арик, как только найдут тело Элфонсова сына.

- Серый Человек? Вот что получается, если допускать иноземцев в страну да позволять им корчить из себя господ.

- Он всегда был чудной. А ночью чуть не убил князя Арика. Пырнул его прямо в челюсть - на воробьиный клюв с горлом разминулся. Шед теперь допрашивает управителя. Крепкий малый, но скоро, думаю, все равно визжать начнет. Ешьте лучше свой завтрак побыстрее, а то от воплей, глядишь, кусок в горле застрянет.

Ниалл услышал, как первая пара часовых уходит. Двое, сменившие их, некоторое время молчали, потом один сказал:

- Спорим, эта Норда чудо как хороша в постели.

- Гляди, Грен, вот узнает Марджа да оторвет тебе кое-что.

- Не шути так! - с чувством молвил первый. - С нее станется.

Ниалл повернулся к Серому Человеку, но тот исчез.

Юноша, пораженный, оглянулся по сторонам. Он не слышал ничего, даже шуршания одежды о камень. Некоторое время он сидел, не зная, что делать. Затем кто-то промычал, и раздался грохот. Ниалл взглянул вверх и увидел Серого Человека, перегнувшегося через выступ.

- Подвинься влево и лезь сюда, - сказал он.

Ниалл так и сделал, подтянулся и вылез наверх. Оба часовых лежали мертвые, и Серый Человек как раз втаскивал одного в дверь дома с грубо отесанными стенами. Ниалл замер. Только что эти люди разговаривали о женщинах, а теперь уж им ни о чем не придется поговорить. Он понял, что Серый Человек ждал смены караула, чтобы, убив часовых, на некоторое время остаться необнаруженным. При этой мысли Ниалла пробрало холодом. Он всегда считал Гаспира самым крутым из всех известных ему мужчин, но перед Серым Человеком тот оказался листком на ветру. А теперь вот и другие листья опали. Ниалл все еще слышал мысленно голоса часовых, обыкновенных людей с незатейливыми мечтами.

Серый Человек, втащив внутрь второй труп, вернулся с ведром воды и смыл кровь с камня, а после сухо молвил:

- Заходи.

Ниалл на свинцовых ногах переступил через порог. Тела лежали справа от двери. Серый Человек закрыл ее и провел Ниалла в длинную темную комнату без окон. Он зажег две лампы, повесил на стену, и Ниалл увидел, что здесь повсюду развешано оружие и поставлены мишени - одни круглые, как для стрельбы из лука, другие в виде человеческих фигур.

- Они думают, что бойню устроили вы, - сказал Ниаллад.

- Неудивительно. Убийство и ложь обычно неразлучны,

- Я думал, Арик убит.

- Я тоже, мальчик. Я споткнулся о ковер, когда метнул в него нож. Стар я, наверное, становлюсь для такой жизни.

Серый Человек, раздевшись, побросал на скамью шелковый колет, панталоны, парадные сапоги и достал из сундука кожаный охотничий костюм и мягкие сапоги до колен. Быстро надев все это, он опоясался мечом и надел через плечо перевязь с семью метательными ножами.

- Снимай свой наряд, - велел он, оглянувшись на Ниалла, снова порылся в сундуке и вынул еще одну рубашку из темной кожи, которую бросил юноше.

- Зачем вы спасли меня? - спросил Ниалл. Серый Человек помолчал и наконец ответил:

- Чтобы рассчитаться со своим долгом, мальчик.

- Меня зовут Ниалл. Так меня, пожалуйста, и называйте.

- Хорошо, Ниалл. Переодевайся и выбирай себе оружие Я предложил бы короткий меч, но тут есть и несколько сабель. И охотничий нож тоже возьми.

- Что это за долг? Перед кем?

- Сейчас не время задавать вопросы.

- Я сын герцога... - Ниалл осекся, вспомнив, что отец мертв, и произнес дрожащим голосом:

- Я герцог Кайдорский. Я видел, как вы убили нескольких человек. Я хочу знать, зачем я здесь и каковы ваши намерения.

Серый Человек сел на скамью, потер щеку, и Ниалл понял, как он устал. Он уже немолод, и под глазами у него темные круги.

- Я намеревался сесть на корабль и отплыть из этой страны. Найти место, где нет ни войн, ни смертоубийства, ни политических интриг, ни алчности. Вот как я намеревался поступить. Вместо этого за мной опять охотятся. Почему я спас тебя, спрашиваешь? Потому что моему другу явился призрак. Потому что ты молод и живешь в страхе перед убийцами - я знаю. Потому что я дурак и во мне еще сохранилось какое-то подобие чести. Выбирай что хочешь. Что до моих намерений относительно тебя, то у меня их нет. Подыщи себе оружие, и отложим дальнейшие вопросы до того времени, как выберемся отсюда.

- Чей это был призрак? - упорствовал Ниалл.

- Твоего деда. Ориена, короля-воителя.

- Зачем ему было приходить к вам?

- Я уже сказал, что он явился не мне, а моему другу. - Серый Человек положил руку на плечо Ниаллу. - Я знаю, ты пережил страшную ночь, но поверь, это еще не самое худшее. Сейчас у нас, правда, нет времени на разговоры, но после, когда мы будем в безопасности, я отвечу на все твои вопросы. Хорошо?

Ниалл снял камзол и надел кожаную рубашку. Она оказалась ему великовата, но в ней было удобно. Из оружия он, обойдя комнату, выбрал саблю с клинком из вороненой стали и эфесом из почерневшей меди, превосходно уравновешенную. Ниалл вдел ее в ножны и хотел опоясаться ею, но пояс тоже был ему велик.

- Держи, - сказал Серый Человек, бросив ему перевязь с кольцом для ножен. Ниалл надел ее и привесил саблю.

- Что теперь будем делать? - спросил он.

- Будем жить либо умрем, - ответил Серый Человек.

***

Эмрин уронил голову на грудь. Изо рта у него текла кровь, и вся верхняя часть тела превратилась в океан боли.

- Больше я твоего нахальства не потерплю, - сказал Шед. Он ударил Эмрина кулаком в висок, и стул, к которому тот был привязан, свалился на пол. - Поднять его! - скомандовал Шед. Грубые руки рывком вернули стул в прежнее положение, и к горлу Эмрина подступила тошнота. Шед сгреб его за волосы и запрокинул голову назад. - Ну давай, Эмрин, скажи что-нибудь смешное! - Левый глаз у Эмрина не открывался, но правый пристально смотрел на узкое, с острыми чертами лицо Шеда. Эмрину хотелось обозвать его как-нибудь похлеще, но в голову больше ничего не приходило. - Вот видите, ребята, - не так уж он и крут.

- Я ничего не знаю, - прошептал Эмрин, и кулак Шеда снова врезался ему в лицо. Эмрин выплюнул выбитый зуб и опять уронил голову. Шед снова откинул ее назад.

- А мне теперь уже наплевать, знаешь ты что-то или нет. Я тебя всегда ненавидел, известно это тебе? Шлялся всюду, красавец писаный, с денежками Серого Человека в карманах. Покупал себе самых красивых девок, а на нас, простую солдатню, свысока смотрел. Знаешь, что я с тобой сделаю? Забью тебя до смерти. Погляжу, как ты будешь захлебываться собственной кровью. Что ты об этом думаешь?

- Эй, Шед, - сказал другой солдат. - Нам так не приказывали.

- А ну заткнись! И выйди вон, если ты такой нежный.

Эмрин услышал, как скрипнула дверь.

- Ну, чем бы таким развлечь тебя для начала? Может, пальцы тебе отрезать? Или... - Эмрин почувствовал укол кинжала в пах и в первый раз закричал, вызвав гулкое эхо в Дубовой гостиной. Резко откинувшись назад, он опрокинул стул, рухнул на пол и стал отчаянно дергаться в своих путах.

- Поднять его, - бросил Шед, и двое оставшихся солдат двинулись к упавшему.

Лежа на полу, Эмрин увидел, как открылась дверь и вошел Серый Человек с маленьким двукрылым арбалетом.

- Развяжите его, и я оставлю вам жизнь, - произнес Серый Человек спокойно, самым обычным голосом. Трое попятились, доставая оружие.

- Ты очень любезен, - сказал Шед, - но в твоем арбалете только две стрелы, а нас трое.

Серый Человек шевельнул рукой. Стрела пролетела по воздуху и вонзилась Шеду в горло. Он покачнулся и упал на колени, захлебываясь собственной кровью.

- Теперь вас двое. Развяжите его.

Один из солдат, поглядывая на умирающего Шеда, достал нож и перерезал веревки, привязывающие Эмрина к стулу, а после бросил оружие и отошел к стене. Второй последовал его примеру. Серый Человек прошел мимо Эмрина к Шеду, делающему слабые попытки выдернуть из горла стрелу, и выдернул ее сам. Из раны хлынула кровь. Шед, захлебываясь, повалился на пол, дрыгнул ногами и умер.

Эмрин заставил себя приподняться на колени и попробовал встать. Его шатнуло. Серый Человек подхватил его.

- Держись. Дыши поглубже. Надо, чтобы ты усидел на коне.

- Да, господин, - с трудом выдавил Эмрин. Рядом с ним появился молодой человек, и Эмрин узнал герцогского сына Ниаллада.

- Позвольте помочь вам, - сказал юноша, и Эмрин оперся на него.

- Ступайте на конюшню, - велел Серый Человек. - Оседлайте двух коней и моего серого. Я сейчас приду.

Эмрин, поддерживаемый Ниалладом, вышел за дверь. На ковре лежал только что покинувший комнату солдат с перерезанным горлом. Дотащившись до парадного входа, они вышли на солнце. Свежий воздух оживил Эмрина, и к конюшне он подошел уже без поддержки.

Норда ждала их там с припасами, уложенными в небольшие мешки. Она бегом бросилась к Эмрину и нежно коснулась пальцами избитого, распухшего лица.

- Бедняжечка мой.

- Что, поубавилось красоты-то?

- Для меня ты и такой хорош. Займитесь-ка лучше лошадьми. Рыцарь велел, чтобы ему оседлали серого. - Она взяла Эмрина за руку. - Рыцарь - чудесный человек, но у него много врагов. Присмотри за ним, ладно?

Эмрин, несмотря на все свои страдания, рассмеялся.

- Я? За ним? Ну ты и сказала, Норда!

Серый Человек, с мрачным лицом, подошел к ним по мощенной гравием дорожке. Норда присела в реверансе.

- Ну как, можешь ехать? - спросил он Эмрина.

- Могу, господин.

Ниалл вывел из конюшни трех оседланных лошадей - двух чалых и мышастого. Серый Человек, сев верхом, повернулся к Норде:

- Спасибо, девочка. - Она опять присела. - И скажи Мадзе Чау, чтобы возвращался домой.

- Скажу, господин.

Эмрин с трудом взобрался на спину чалому и поехал к лесу вслед за хозяином и юношей.

Они ехали уже около часа, когда герцогский сын сказал:

- Те солдаты непременно поднимут тревогу. Скоро, наверное, за нами отправят погоню?

- У нас есть еще немного времени, - ответил Серый Человек.

Юноша помолчал и спросил:

- Вы их убили, да?

- Убил.

- Вы сказали, что оставите им жизнь, если они его развяжут. Что же вы за человек после этого?

Эмрин поморщился, услышав этот вопрос. Серый Человек, не ответив, направил коня к нему.

- Держите на запад, к лесу, чтобы руины остались к югу от вас. Если увидишь туман, сворачивай в сторону. Я догоню вас еще засветло.

- Да, господин. - Серый Человек повернул назад, и Эмрин крикнул ему:

- Спасибо! - Потом он тронул каблуками коня и поравнялся с юношей.

Ниалл, красный и сердитый, воскликнул:

- Человеческая жизнь для него ничего не значит!

- Наша с вами значит, и мне этого довольно.

- Вы оправдываете то, что он сделал?

Эмрин натянул поводья и повернулся к юноше лицом.

- Взгляните на меня! Они собирались забить меня до смерти. Думаете, меня их смерть сильно печалит? Когда я был мальчишкой, нам с приятелями вздумалось поохотиться на оленя. Мы вооружились новенькими копьями, а у двоих были луки. Всего нас собралось семеро. Мы отправились в горы и скоро напали на след. Скрадывая добычу, мы стали пробираться через густой подлесок, и тут вдруг, откуда ни возьмись - громадный медведь. Ну а дурачок Стефф возьми да и пусти в него стрелу. Короче, с гор нас вернулось только двое.

- Какое это имеет отношение к Серому Человеку?

- Если раздразнить медведя, не удивляйся, когда он вспорет тебе брюхо! - рявкнул Эмрин.

***

Трехмечному было жарко. Солнце жгло покрытые лаком волосы, и ни малейший ветерок не колыхал длинный кафтан из черного шелка. Он постоял немного, опустив руки на два кривых меча, висящих у него по бокам. Третий, с привязанным к эфесу шлемом, помещался между лопатками. Криаз-нор, оглядев поляну, быстро пересек ее и вошел в тень. Трое его спутников, тоже в черном, следовали за ним по пятам.

Лесная прохлада после солнцепека была особенно приятна. Глядя золотистыми глазами на тропу, Трехмечный ощутил легкое раздражение. Им должны были предоставить ищейку: он, несмотря на все свое мастерство, уже трижды сбивался со следа, и это бесило его. Дереш Карани дал им три дня, чтобы убить меченосцев, и два почти на исходе. Если они не уложатся в назначенный срок, одного из четверки скорее всего казнят. Его, Трехмечного, вряд ли, но с Дерешем Карани ничего нельзя знать наверняка.

Он оглянулся на трех своих подчиненных. Скорее всего это будет Четвертый. Он только из питомника и еще не заслужил себе боевого имени. Однако он малый способный - его номер указывает на то, что в своем выпуске он был четвертым из пятидесяти. Трехмечный велел всем троим оставаться на месте, а сам осторожно двинулся дальше по оленьей тропе, ведущей на юг. Земля была твердая. Трехмечный услышал слабое журчание воды и пошел на звук. Почва стала мягче, в кустах он разглядел два копытных следа, а у самой воды - отпечаток сапога. Трехмечный кликнул своих бойцов.

- Полдня, а то и меньше, - заявил он, не сводя взгляда золотистых глаз с оттиснутого в грязи копыта. - Края подсыхают и крошатся.

Громадный сутулый Железнорукий вышел вперед. Вытащив меч из-под черного кушака, опоясывающего толстый живот, он опустился на четвереньки и принялся обнюхивать человеческий след. Закрыв глаза, он отстранил от себя запахи трех своих товарищей. Как на грех, на кустах недавно оставил свою отметину лис, и резкий мускусный дух забивал слабый человеческий запах. Железнорукий открыл глаза и доложил Трехмечному:

- Один, на котором кровь подсыхает, очень устал. Другой, риадж-нор, полон сил.

- Он не риадж-нор, - поправил Трехмечный. - Их орден вымер, и от них, как мне говорили, остались только бледные подобия, именующие себя раджни. Жители этого мира размягчились, как это часто бывает.

- С нами такого не случится, - вставил Четвертый. Трехмечный взглянул на могучего молодого воина и покачал головой:

- Пока дураки вроде тебя не начнут так думать.

Четвертый тихо зарычал и сгорбил плечи. Трехмечный подступил к нему вплотную.

- По-твоему, ты уже готов схватиться со мной? Так вызови меня, дерьмо овечье! Вызови, и я сниму с тебя башку и съем твое сердце.

Казалось, Четвертый вот-вот выхватит своей меч. Он задержал руку над черной рукоятью и опустил ее.

- Мудро, - заметил Трехмечный. - Теперь ты авось доживешь до того, чтобы заслужить себе имя.

- Мы можем догнать их еще до ночи, если поднажмем, - сказал Железнорукий.

- Лучше нагрянуть к ним в полночь, - возразил Шаговитый, самый высокий из четверых, длиннолицый, с тяжелым подбородком, глубоко посаженными глазами и зрачками как щелки. - Когда они будут спать.

- Я предпочел бы убить их в бою, - заявил Четвертый.

- Это ты по молодости, - дружелюбно ответил Шаговитый. - Если их убиваешь в спокойном состоянии, они вкуснее. Правда, Трехмечный?

- Правда. От страха и ярости мускулы делаются жесткими - не знаю почему. Ладно, в полночь так в полночь. Давайте отдохнем часок.

Трехмечный сел на берегу ручья, Железнорукий пристроился рядом.

- От четверки Острого Когтя ни слуху ни духу. Они, наверное, так же близко от них, как и мы.

- Возможно, даже ближе. - Трехмечный зачерпнул воды из ручья и поднес к своему тонкогубому рту.

- Зачем ты тогда согласился ждать до полуночи? - понизил голос Железнорукий. - Хочешь, чтобы Острый Коготь был первым?

- Не люблю я его, - улыбнулся Трехмечный. - В нем слишком много кошачьего. Как-нибудь я съем его сердце - и бьюсь об заклад, у него будет скверный вкус.

- С какой тогда стати ты отдаешь ему победу?

- Во всех преданиях говорится о великом мастерстве риадж-норов и смертоносной силе их клинков. Если Острый Коготь одолеет воина с таким мечом и заберет его сердце, я буду разочарован, однако переживу это.

- Ты не думаешь, что ему это удастся?

Трехмечный поразмыслил немного.

- Острый Коготь дьявольски хороший боец, но бесшабашный. Я не удивлюсь, если риадж-нор разрубит его на куски, и сердца моего это тоже не разобьет.

- Ты ведь сказал, что эти меченосцы - лишь бледные подобия риадж-норов.

- Я сказал только то, что мне самому говорили, и воздержусь от суждения, пока не увижу сам.

Трехмечный вытащил из-за пояса два меча, положил на землю, лег на бок и закрыл глаза.

Да, Острый Коготь наверняка прибудет первым. Он ринется в бой, не задумываясь о том, с кем имеет дело, полагаясь на свою быстроту и свое мастерство. Если все сложится удачно, он крепко за это поплатится. Тогда его бойцы расправятся с людьми, и Трехмечный со своими присоединится к ним для ритуального пира. Хорошо бы так все и вышло.

Трехмечный лежал тихо, давая телу отдых.

Хорошо бродить по этой земле. Девять лет Трехмечный провел в армии, среди сотен криаз-норов, он спал в палатке с девятью другими солдатами, маршировал в строю и штурмовал города. Здесь даже небо кажется просторнее, и задание, которое он получил, дает приятное чувство свободы.

Он задремал, и ему стал сниться сон. Он стоял у маленькой хижины, рядом струился ручей, под деревьями играли его дети. Трехмечный сел и выругался себе под нос. Откуда только лезет в голову такая чушь?

- Дурной сон? - спросил Железнорукий.

- Нет, так. - Трехмечный засучил рукав кафтана и посмотрел на руку, покрытую волчьим мехом. - Скорей бы армию сюда переправили. Соскучился я по той жизни - а ты?

- Ну, по храпу Небесного Клинка или по вони от ног Девятого я точно не скучаю.

Трехмечный поднялся и снова заткнул оба меча за пояс.

- Надоело мне здесь. Не будем мы ждать до полуночи.

***

Кисуму привязал лошадей и скормил им остатки овса. Солнце клонилось к закату, и он развел маленький костер. Ю-ю уже спал, положив под голову свернутый плащ и подтянув колени к груди, как ребенок. Кисуму посмотрел на деревья, освещенные закатным солнцем, и пожалел, что не взял с собой уголь и пергамент. Он закрыл глаза и сосредоточился для медитации, но тут Ю-ю перевернулся на спину и захрапел.

Кисуму вздохнул.

Впервые за много лет он чувствовал себя растерянным, лишенным стержня. Настроиться на медитацию не получалось. Какая-то мушка жужжала вокруг головы, и он отгонял ее. Он знал, что с ним не так - знал с того самого часа, как смятение заронило семена в его душу. Но от этого знания ему легче не становилось. Кисуму поймал себя на том, что вспоминает о годах своего учения, а в первую очередь - о Звездной Лилии и Ночи Горькой Сладости.

Эта ночь была таинством. Все ученики слышали о ней, но никто не знал, что это такое. Раджни, пережившие ее, давали клятву хранить молчание.

Кисуму поступил в храм тринадцати лет, полный решимости стать величайшим из раджни. Он неустанно трудился, прилежно усваивая науки и стойко перенося лишения. Ни разу он не пожаловался на то, что зимой в келье стоит пронизывающий холод, а летом - удушливый зной. В шестнадцать его послали работать к бедным крестьянам, чтобы он на себе узнал, как живут нижайшие из низких. Всю страдную пору Кисуму работал на засушливой земле по пятнадцать часов в день, получая за это миску жидкой похлебки и краюху хлеба, а спал в шалаше на соломе. Его мучили нарывы и понос, зубы начали шататься, но он выдержал.

Наставник остался им доволен. My Ченг, легенда среди раджни, носил прозвание Око Бури. Он оставил службу у императора и уже десять лет служил учителем при храме. Каждый раз, когда Кисуму казалось, что он не в силах продолжать, он представлял себе, как презрительно взглянет на него My Ченг, и это придавало ему мужества. Именно My Ченг впервые показал Кисуму Путь Клинка. Эта наука далась Кисуму труднее всего потому, что он несколько лет закалял себя, доходя порой до пределов выносливости, и укреплял свою волю. Железные тиски воли как раз и мешали ему достичь тех высот воинского мастерства, о которых он мечтал. My Ченг объяснил ему, что Путь Клинка означает раскрытие. Это не значит, что он должен раскрыться перед врагом, - это значит, что ему нужно разомкнуть тиски своей воли так, чтобы прошедшее суровую школу тело действовало само по себе, без вмешательства мысли - без страха, гнева и воображения. Меч, сказал My Ченг, не есть продолжение человека - но человек должен стать продолжением меча.

За этим последовали еще два года тяжких телесных трудов. К концу этого срока Кисуму приобрел головокружительную быстроту в работе с мечом. My Ченг объявил, что он удовлетворен, однако добавил, что Кисуму еще многому предстоит научиться.

А затем настала Ночь Горькой Сладости.

My Ченг отвел его в маленький дворец у подножия холмов, на берегу Большой реки. Изящное здание с ажурными башенками украшали дивные статуи, алые стены блистали позолотой, в пышных, благоухающих цветами садах били сверкающие фонтаны. От аромата роз, жасмина и жимолости кружилась голова.

My Ченг ввел ошарашенного Кисуму в дом, и они сели на мягкие позолоченные стулья у богато накрытого стола. Кисуму шесть лет прожил на маисе, вареной рыбе, черством хлебе и сухарях, лишь изредка пробуя мед. Теперь перед ним оказались мясо, сыр и прочие яства, какие только можно пожелать. Кисуму только глаза вылупил. My Ченг между тем достал из кармана маленький флакон, вылил его содержимое в хрустальный кубок и велел ученику выпить. Поначалу Кисуму не ощутил ничего, но потом какое-то неведомое чувство наполнило его, и он начал смеяться. "Что это?" - спросил он. - "Смесь разных масел и трав. Что ты чувствуешь?"

Кисуму казалось, будто голос My Ченга звучит прямо у него в голове.

"Нечто... чудесное". - "Значит, напиток подействовал. Теперь поешь".

Отведав одно из восхитительных блюд, Кисуму чуть ума не лишился от восторга и стал пробовать еще и еще. Никогда в жизни он не испытывал такого удовольствия. My Ченг налил ему вина, и это еще более усилило наслаждение. В своем упоении Кисуму не замечал, что сам My Ченг ничего не ест и пьет только воду.

Когда стало темнеть, две молодые женщины вошли с лампами и повесили их на стену. Кисуму смотрел, как льнут к их телам шелковые платья. Они вышли, и явилась третья. Тугой узел ее черных волос покрывала серебряная сетка, большие глаза сияли. Она села рядом с Кисуму и провела пальцами по его волосам. Весь дрожа, он взглянул ей в лицо. Белизна безупречной кожи и алость влажных губ бросились ему в глаза. Она взяла его за руку и заставила встать.

"Ступай с ней", - сказал My Ченг.

Кисуму последовал за женщиной в большую комнату, где стояла застланная атласными простынями кровать. Дымящиеся курильницы опьяняли своим ароматом. Женщина расстегнула пряжку у себя на плече, и платье, струясь, как вода, легло у ее ног. Кисуму горящими глазами воззрился на ее наготу. Она прижала руки к груди. Кисуму застонал, ноги подогнулись под ним. Женщина подвела его к кровати и раздела. "Кто ты?" - хрипло спросил он. - "Я Звездная Лилия". - Это были единственные слова, которые он от нее услышал.

В последовавшие за этим часы молодой раджни познал, что такое блаженство, а потом забылся сладким сном.

На рассвете его разбудил щебет птиц за окном. Все его тело болело, голова разламывалась. Он сел со стоном, но воспоминания о минувшей ночи прогнали прочь головную боль. Он поискал глазами женщину - ее не было.

Кисуму встал, оделся и вышел в комнату, где пировал прошлым вечером. My Ченг все так же сидел за столом, где Кисуму увидел чашу с водой и ковригу черного хлеба.

"Садись завтракать", - сказал учитель. - "А больше разве ничего не подадут?" - "Все уже на столе". - "Будет ли Звездная Лилия завтракать с нами?" - "Ее здесь нет". - "Нет? Где же она?" - "Вернулась обратно в мир, Кисуму". - "Не понимаю". - "Ты можешь выбрать одно из двух. Быть раджни или стать обыкновенным наемником, живущим мирской жизнью". - "Зачем вы сделали это со мной?" - "Знай, юноша: нетрудно отречься от удовольствий, которые ты никогда не испытывал. В этом нет никакой заслуги. Но с этих пор ты знаешь, что может предложить тебе мир. Отныне память об этой ночи всегда пребудет с тобой, соблазняя тебя и подтачивая твою решимость. Во многих отношениях это самое тяжкое для раджни испытание. Потому-то оно и зовется Ночью Горькой Сладости".

My Ченг оказался прав: в последующие годы Кисуму часто представлялась Звездная Лилия с ее безупречной кожей. Однако он устоял и не стал искать ни ее, ни других подобных ей. Он пожертвовал этим, чтобы стать настолько хорошим раджни, насколько будет в его силах.

Однако теперь не ему надо встретиться с духом самого великого раджни. Вместо него этой чести удостоился похотливый землекоп с краденым мечом.

Именно это будоражило мысли Кисуму, не давая ему войти в нужное для медитации состояние.