Черный дом Кинг Стивен

– Не можете? – Джек поднимает бровь. – Никогда не вели здесь дел? Не строили дом или комплекс для игры в гольф?

Поттер поднимает голову, улыбается Джеку.

– Разумеется, строил. Иначе откуда мне знать, что здесь так красиво? Особенно летом. Знаешь часть города, которая называется Либертивилль? Бывал на Камелот или Авалон-стрит?

Джек кивает.

– Я построил там половину домов. В семидесятых. Там был один тип… ловкач, которого я вроде бы знал по Чикаго… или думал, что знал… Он тоже занимался строительством? – Последний вопрос Поттера адресован Поттеру. Он качает головой. – Не могу вспомнить. Да и не важно. Тот человек был гораздо старше меня, должно быть, уже умер. Столько лет прошло.

Но Джек, который ведет допрос столь же виртуозно, как Джерри Ли Льюис когда-то играл на рояле, думает, что очень даже важно. Интуиция подсказывает ему, что тут надо копнуть глубже.

– Этот ловкач. Расскажите, что он делал?

В брошенном на Джека взгляде Поттера читается раздражение.

– В нашем бизнесе ловкач – человек, который знает людей со связями. Или человек, к которому иногда обращаются люди со связями. Ловкач, он и есть ловкач. К добропорядочным гражданам такие не принадлежат.

«Не принадлежат, – мысленно соглашается Джек, – но без ловкачей не было бы у тебя «кадиллака», любовницы и многого другого».

– А вам случалось быть таким вот ловкачом, Джордж? – спрашивает Джек, чтобы выйти на более доверительный уровень. Совершенно постороннему человеку такой вопрос не задашь.

– Возможно, – отвечает Поттер после долгой паузы. – Может, и случалось. В Чикаго. В Чикаго, чтобы получить хороший контракт, приходилось кое-кому почесывать спинку и класть кое-что в клювик. Я не знаю, как там сейчас, но тогда честный подрядчик оставался бедным подрядчиком. Понимаешь?

Джек кивает.

– Самым большим контрактом, который мне удалось заключить в Чикаго, стал подряд на строительство жилищного комплекса в Саут-Сайде. – С губ Поттера срывается смешок. В этот момент он не думает о раке, ложных обвинениях, линчевании, которого ему едва удалось избежать. Мыслями он в прошлом, где, возможно, и приходилось нарушать законы, но которое куда лучше настоящего: койки в камере, стального унитаза, раковой опухоли в животе.

– Это действительно был крупный контракт, я не шучу. Деньги предоставлял федеральный бюджет, но именно местные боссы решали, кто будет их тратить. Я и этот парень, мы оба пытались прийти к финишу…

Он замолкает, смотрит на Джека широко раскрытыми глазами:

– Срань господня, ты кто, волшебник?

– Не понимаю, о чем вы. Я же просто сижу.

– Этот парень приехал сюда. Тот самый, который…

– Что-то я не понимаю вас, Джордж, – отвечает Джек, но думает, что понимает. Сердце начинает учащенно биться, но внешне ничего не видно, как тогда, с барменшей, которая рассказала ему о привычке Киндерлинга.

– Наверное, это ерунда, – говорит Поттер. – У него могли быть причины не любить меня, но он давно уже умер. Будь он жив, ему бы далеко перевалило за восемьдесят.

– Расскажите мне о нем, – просит Джек.

– А что рассказывать? В Чикаго у него, должно быть, возникли серьезные неприятности, потому что здесь он объявился под другой фамилией.

– Когда вы увели у него из-под носа подряд на строительство жилого комплекса, Джордж?

Поттер улыбается, и по его зубам, которые практически вылезли из десен, Джек понимает, что встречи со смертью старику ждать недолго. По коже бегут мурашки, но он отвечает улыбкой. Так уж он ведет допрос.

– Раз уж мы говорим о подрядах и взятках, тебе лучше звать меня Потси.

– Хорошо, Потси. Так когда вы увели у него из-под носа этот подряд?

– Это было через год после того, как хиппи вошли в город, сцепились с полицией и подбили мэру глаз. Получается, в 1969 году. Так уж случилось, что я оказал главе строительного департамента серьезную услугу. И еще одной старухе, которая имела немалый вес в Независимой комиссии по строительству, учрежденной мэром Дейли. Поэтому я располагал конфиденциальной информацией и на тендере предложил наилучшие условия. Мой соперник тоже не был новичком в этом деле, обладал большими связями, наверняка положил немало усилий, чтобы победить, но в тот раз я взял верх.

Он улыбается. Появляются зубы, наводящие на грустные мысли, потом исчезают.

– Его предложение? То ли потерялось, то ли поступило слишком поздно. Не повезло. Подряд получил Чикагский Потси. Потом, четыре года спустя, этот парень всплыл здесь, попытался получить подряд на строительство Либертивилля. Только на этот раз я побил его чисто. Без всяких взяток. Через неделю после подписания контракта случайно столкнулся с ним в баре отеля «Нельсон». «Ты – тот парень из Чикаго», – говорит он. «В Чикаго много парней», – отвечаю я. Он испугался. Я это чуял. Тогда я был большим и сильным, мог при необходимости крепко врезать, но в тот момент расслабился. После стаканчика-другого всегда расслаблялся.

«Да, в Чикаго много парней, но только один разорил меня. Я не могу этого забыть, Потси, и я злопамятный».

– В другое время, с другим человеком я бы, возможно, спросил, что будет с его памятью, если он крепко стукнется головой об пол, но с этим я предпочел промолчать. Больше мы не разговаривали. Он вышел. Я не думал, что когда-нибудь увижу его вновь, но время от времени слышал о нем, пока строил Либертивилль. В основном от моих субподрядчиков. Вроде бы он строил себе дом во Френч-Лэндинге. Чтобы поселиться в нем, выйдя на пенсию. Тогда он еще не был глубоким стариком, но все же… Происходило все это где-то в семьдесят третьем, и ему уже перевалило за пятьдесят.

– Он строил дом в этом городе, – уточняет Джек.

– Да. Даже дал ему имя, как принято в Англии. «Березы», «Озерный дом», «Бердсли майнор», вы понимаете.

– Какое имя?

– Черт, я не помню даже фамилии этого ловкача, а ты ждешь от меня названия дома, который он построил! Но одно я помню: никому из моих субподрядчиков этот дом не нравился. О нем ходила дурная слава.

– Дурная?

– Хуже не бывает. Там происходили несчастные случаи. Одному столяру отрезало кисть, когда он хотел почистить циркулярную пилу, и он чуть не умер от потери крови, пока его везли в больницу. Еще один человек упал с лесов, и его парализовало. Руки и ноги. Представляешь себе?

Джек кивает.

– Говорили, что в доме поселились призраки, еще до того, как его построили. Если я только не ошибаюсь, достраивать дом ему пришлось самому.

– Что еще вы можете сказать об этом доме? – спрашивает Джек как бы между прочим, но ответ его очень даже интересует. Он не слышал о том, что во Френч-Лэндинге есть населенный призраками дом. Конечно, он живет здесь не так уж и давно, не может знать всех легенд, но дом с призраками… вроде бы о таком приезжему сообщают в первую очередь.

– Не могу вспомнить. Только… – Он замолкает, уходит в себя.

На автостоянке людей все меньше. Джеку остается только гадать, каким образом Дейл сдерживает Брауна и Блэка. Время все ускоряет свой бег, а он пока не узнал от Поттера ничего конкретного. Полученные же сведения только распаляют любопытство.

– Один человек говорил мне, что солнце никогда там не светит, даже если небо безоблачное, – вдруг продолжает Поттер. – Он говорил, что дом стоял чуть в стороне от дороги, на вырубке, в летний день солнце должно было бы освещать его как минимум восемь часов, но почему-то… не освещало. Он говорил, что люди теряли там тень, совсем как в сказке, и им это очень не нравилось. А иногда слышали, как в лесу рычала собака. Судя по рычанию – большая. И злобная. Но ее никогда не видели. Полагаю, ты знаешь, как это происходит. Сначала появляется слух, потом он обрастает подробностями и живет как бы сам по себе…

Плечи Поттера опускаются. Голова падает на грудь.

– Это все, что я помню.

– А как звали этого ловкача, когда он жил в Чикаго?

– Не могу вспомнить.

Тут Джек подставляет раскрытые ладони под нос Поттера. Склонивший голову Поттер не видит их, пока они не оказываются под самым его носом. Он откидывается назад. До его ноздрей доходит аромат лилий.

– Что?.. Господи, что это? – Поттер хватает руку Джека, утыкается в нее носом. – Какой потрясающий аромат! Что это?

– Лилии, – отвечает Джек, но думает о другом: «Воспоминание о моей маме». – Так как звали ловкача, когда он жил в Чикаго?

– Что-то… что-то вроде Бир Стайна. Не совсем так, но близко. Точнее вспомнить не могу.

– Бир Стайн, – повторяет Джек. – А как его звали четыре года спустя, когда он появился во Френч-Лэндинге?

Внезапно с лестницы доносятся сердитые, спорящие голоса. «Мне наплевать! – кричит один, очень зло. Джек думает, что это Блэк. – Это наше расследование, это наш арестованный, и мы его увозим! Немедленно!»

Дейл: «Я же не возражаю. Я просто говорю, что сначала необходимо должным образом оформить все бумаги».

Браун: «К черту бумаги! Мы его забираем!»

– Как звали этого человека во Френч-Лэндинге, Потси?

– Я не могу… – Потси берется за руки Джека. Руки у Потси сухие и холодные. Он нюхает ладони Джека, с закрытыми глазами. Шумно выдыхает. – Бернсайд. Чамми Бернсайд. Чамми, само собой, шутливое прозвище[87]. Я думаю, его звали Чарли.

Джек убирает руки. Чарльз «Чамми» Бернсайд. Ранее известный как Бир Стайн. Или что-то вроде Бир Стайна.

– А дом? Как назывался дом?

Браун и Блэк уже входят в коридор, Дейл – следом за ними. «Не хватило времени, – думает Джек. – Черт, еще бы несколько минут…»

И тут Потси отвечает:

– «Черный дом». Не знаю, то ли он так назывался, то ли его так прозвали мои субподрядчики, но его называли «Черный дом».

– Черный? – переспрашивает Джек.

– Черный, – кивает Потси. – Потому что он таким и был. Весь…

– Господи Иисусе, – удивленно восклицает один из детективов. Вроде бы Браун, но, повернувшись, Джек видит перед собой его напарника. Не может не улыбнуться, отметив совпадение фамилии второго детектива и названия дома.

– Привет, мальчики. – Джек поднимается с койки.

– Что ты здесь делаешь, Голливуд? – спрашивает Блэк.

– Коротаю время и дожидаюсь вас. – Улыбка Джека становится шире. – Как я понимаю, вы хотите забрать с собой этого парня.

– Ты чертовски прав, – рычит Браун. – И если обосрал нам это дело…

– Я так не думаю. – С трудом, но Джеку удается сохранять дружелюбие. Он поворачивается к Потси: – У них вы будете в большей безопасности, чем во Френч-Лэндинге, сэр.

У Джорджа Поттера вновь пустой взгляд. Он согласен на все.

– Мне без разницы, оставаться или уезжать. – Тут пришедшая мысль вызывает у него улыбку. – Если старина Чамми все еще жив и ты встретишься с ним, спроси, не болит ли у него задница после того пинка, который я дал ему в шестьдесят девятом. И скажи, что Чикагский Потси просил передать привет.

– О чем это вы говорите? – хмурясь, спрашивает Браун. Он уже вытащил наручники, ему не терпится защелкнуть их на запястьях Джорджа Поттера.

– О днях давно ушедших, – отвечает Джек. Сует пахнущие лилиями руки в карманы и выходит из камеры. Улыбается Брауну и Блэку. – Вас, мальчики, это не касается.

Детектив Блэк поворачивается к Дейлу:

– Вы в этом расследовании не участвуете. Я выражаюсь достаточно ясно? Или нет? Пожалуйста, ответьте мне, чиф, вы меня поняли?

– Разумеется. Забирайте это дело, и флаг вам в руки. Только слезьте с высокой белой лошади, хорошо? Если вы ждали, что я буду стоять и смотреть, как пьяная толпа из бара «Сэнд» схватит этого человека и линчует…

– Не старайтесь показать, что вы глупее, чем на самом деле, – обрывает его Браун. – Они узнали его имя из ваших радиопереговоров.

– Я в этом сомневаюсь, – спокойно отвечает Дейл, думая о радиотелефоне наркомана, позаимствованном со склада вещественных доказательств.

Блэк хватает Поттера за исхудалое плечо и так сильно толкает к двери в конце коридора, что тот едва не падает. Старику удается удержаться на ногах, на его осунувшемся лице читаются боль и достоинство.

– Детективы, – негромко, без злобы говорит Джек, но Браун и Блэк оборачиваются. – Если я еще раз увижу, что вы грубо обращаетесь с арестованным, то тут же позвоню в Мэдисон, и, можете мне поверить, меня там услышат. Ваши наглость и самоуверенность не способствуют эффективному проведению расследования. Ваше неумение и нежелание сотрудничать с местной полицией контрпродуктивно. Ваш непрофессионализм характеризует полицейское управление Висконсина с самой худшей стороны. Или вы будете вести себя как положено, или я гарантирую, что к следующей пятнице вам придется искать работу в частных охранных фирмах.

И хотя его голос не повышается ни на йоту, с каждым словом Блэк и Браун словно уменьшаются в размере. Когда он заканчивает, они похожи на парочку нашкодивших и отчитанных учителем детей. Дейл с восторгом смотрит на Джека. Только Поттер не реагирует на тираду Джека. Смотрит на скованные наручниками руки, но взгляд устремлен то ли в себя, то ли куда-то очень далеко.

– А теперь идите, – продолжает Джек. – Забирайте арестованного, забирайте материалы, и чтоб я вас больше не видел.

Блэк открывает рот, чтобы ответить, и… закрывает. Они уходят. Когда за ними закрывается дверь, Дейл пристально смотрит на Джека.

– Bay! – срывается с его губ.

– Что?

– Если ты не знаешь, я тебе не скажу.

Джек пожимает плечами:

– Они будут заниматься Поттером, так что у нас появляется время на конкретные дела. Даже этот вечер имеет светлую сторону.

– Ты у него что-нибудь узнал?

– Имя и фамилию. Может, они ничего не значат. Чарльз Бернсайд. Прозвище Чамми. Слышал о нем?

Дейл задумчиво пощипывает нижнюю губу. Отпускает, качает головой.

– Вроде бы да, но фамилия довольно распространенная. Прозвище – не слышал.

– Он – строитель, подрядчик, тридцать лет тому назад ворочал большими деньгами в Чикаго. Так, во всяком случае, говорит Потси.

– Потси, – повторяет Дейл. Рассеянно приглаживает скотч, отлепившийся от края таблички с надписью: «ОДИН ЗВОНОК ОЗНАЧАЕТ ОДИН ЗВОНОК». – Ты с ним подружился, да?

– Пожалуй. Я думаю, «Черный дом» никак не связан с детективом Блэком.

– Ты говоришь загадками. Какой черный дом?

– Прежде всего это название. В кавычках, с заглавной Ч. «Черный дом». Ты не слышал, что в здешних местах так называют дом?

Дейл смеется:

– Господи, да нет же.

Джек улыбается, но это не дружеская улыбка, а та, что появляется на его губах во время допросов. Потому что сейчас он копписмен. И он заметил некую искорку, блеснувшую в глазах Дейла.

– Ты уверен? Не торопись. Подумай.

– Говорю тебе, нет. В здешних краях люди дома не называют. Конечно, старая мисс Грехэм и мисс Пентл звали свой дом, который стоит по другую сторону городской библиотеки, «Жимолость». Потому что вместо забора у них была зеленая изгородь из кустов жимолости, но это исключение из общего правила.

Вновь Джек видит искорку. Поттера управление полиции Висконсина обвинит в убийстве детей, но за время допроса Джек ни разу не видел такой искорки в глазах Поттера. Потому что Поттер был с ним откровенен.

Дейл – нет.

«Но мне надо гладить его по шерстке, не напирать на него, – говорит себе Джек. – Он же сам не знает, что не говорит всей правды. Как такое может быть?»

И словно в ответ слышит голос Чикагского Потси: «Один парень говорил мне, что в летний день солнце должно было освещать дом как минимум восемь часов, но оно почему-то… не освещало. Он говорил, что люди теряли там тень, совсем как в сказке».

Воспоминание – это тень. Любой коп, пытающийся восстановить картину преступления или несчастного случая по противоречивым показаниям свидетелей, прекрасно это знает. Может, «Черный дом» Потси из этой категории? Нечто, не отбрасывающее тени? Реакция Дейла (он вновь разглаживает скотч, с серьезным видом, словно, дожидаясь приезда «скорой помощи», на улице оказывает первую помощь пешеходу, которого сердечный приступ уложил на тротуар, четко выполняя все пункты соответствующей инструкции) указывает, что такое очень даже может быть. Три дня назад он бы не позволил себе рассматривать такую идею, но три дня назад он не знал, что попадет в Долины и вернется обратно.

– Согласно Потси, про этот дом говорили, что он кишит призраками, еще до того, как его построили. – Джек чуть усиливает напор.

– Не слышал о таком доме. – Дейл переходит к табличке с информацией о времени утренней и вечерней поверок. Смотрит на нее – не на Джека. – Не имею ни малейшего понятия.

– Ты уверен? Один человек истек кровью. Другой упал с лесов, и его парализовало. Люди жаловались, ты слушай, Дейл, это любопытно, Потси говорит, люди жаловались, что теряют там свои тени. Не видят их даже в полдень, когда солнце светит во всю мощь. Это что-то, не так ли?

– Да, конечно, но я не помню таких историй.

Джек шагает к Дейлу, Дейл отходит от него. Чуть ли не отпрыгивает в испуге, хотя чиф Гилбертсон не из пугливых. Он сам не знает, что делает, Джек в этом уверен. Это – тень. Джек видит ее, и на каком-то уровне Дейл знает, что Джек ее видит. Если Джек надавит со всей силой, Дейл тоже сможет ее увидеть… но Дейл этого не хочет. Потому что это дурная тень. Неужто даже хуже монстра, который убивает детей, а потом поедает части их тел? Вероятно, какая-то часть Дейла придерживается именно такого мнения.

«Я могу заставить его увидеть эту тень, – холодно думает Джек. – Суну ему под нос руки с ароматом лилий и заставлю увидеть ее. Какая-то его часть хочет увидеть ее. Копписменская часть».

И тут же в голове Джека звучит голос Спиди Паркера, какой он помнит с детства: «Если надавишь слишком сильно, можешь довести его до нервного срыва, Джек. Видит Бог, он близок к опасной черте, слишком многое свалилось ему на голову после похищения и убийства Джонни Иркенхэма. Хочешь рискнуть? Ради чего? Названия он не знает, тут он сказал тебе чистую правду».

– Дейл?

Дейл бросает на него короткий взгляд, отворачивается. От виноватости, которой переполнены его глаза, у Джека щемит сердце.

– Что?

– Пойдем выпьем кофе.

С изменением темы на лице Дейла отражается безмерное облегчение. Он хлопает Джека по плечу:

– Дельная мысль!

«Дельная так дельная», – думает Джек и улыбается. Кошку можно освежевать несколькими способами, вот и на «Черный дом» можно выйти не одним путем. День выдался трудным. И лучше всего поставить в расследовании точку. По крайней мере на сегодня.

– Как насчет Райлсбека? – спрашивает Дейл, когда они спускаются вниз. – Ты все еще хочешь поговорить с ним?

– Естественно, – отвечает Джек, в голосе слышна заинтересованность, но, к сожалению, он практически на все сто процентов уверен в бесполезности допроса: Энди Райлсбек видел только то, что пожелал показать ему Рыбак. Возможно… за одним исключением. Шлепанец. Джек не знает, приведет ли это к чему-либо, но такое возможно. В суде, например… как улика для опознания…

«Это дело никогда не попадет в суд, и ты это знаешь. Оно, возможно, не закончится в этом м…»

Мысли его обрывает радостный гул, как только они заходят в дежурную часть. Сотрудники полицейского участка Френч-Лэндинга аплодируют ему стоя. Генри Лайден аплодирует ему стоя. Дейл присоединяется к остальным.

– Господи, да прекратите же. – Джек смеется и краснеет. Но не может солгать себе, будто эти аплодисменты не доставляют ему удовольствия. Он чувствует их теплоту, видит, что идут они от самого сердца. Все это, конечно, мелочи. Но ему кажется, что он вернулся домой. И это главное.

Когда часом позже Джек и Генри выходят из полицейского участка, Нюхач, Мышонок и Кайзер Билл по-прежнему стоят у двери черного хода. Док и Сонни уехали на Нейлхауз-роуд, чтобы доложить своим женщинам о событиях этого вечера.

– Сойер, – останавливает его Нюхач.

– Да?

– Все, что мы можем сделать. Понимаешь? Все, что угодно.

Джек задумчиво смотрит на байкера, гадая, каковы его мотивы… только ли скорбь? Отцовская скорбь. Сен-Пьер не отрывает взгляда от глаз Джека. Стоящий рядом Генри Лайден нюхает речной туман, что-то мурлыча себе под нос.

– Завтра утром, около одиннадцати, я собираюсь заглянуть к матери Ирмы, – говорит Джек. – Можешь ты со своими приятелями встретиться со мной в баре «Сэнд» где-то в полдень? Как я понимаю, она живет неподалеку. Я угощу вас лимонадом.

Нюхач не улыбается, но глаза его теплеют.

– Мы там будем.

– Это хорошо.

– Можешь сказать зачем?

– Есть одно место, которое надо найти.

– Оно имеет отношение к тому, кто убил Эми и других детей?

– Возможно.

Нюхач кивает:

– Возможно – этого мне достаточно.

На обратном пути в Норвэй-Вэлли Джек ведет пикап медленно, и причина не в тумане. Хотя еще не так поздно, он чертовски устал и подозревает, что Генри в этом от него не отличается. Дело не в молчании. Джек привык, что иногда Генри надолго уходит в себя. А вот тишина в кабине пикапа настораживает. Генри не может ехать без радио. Обычно начинает со станции Ла Ривьеры, переключается на KDCU, потом на Милуоки, Чикаго, даже на Омаху, Денвер и Сент-Луис, если позволяют атмосферные условия. Закуска из бопа[88] здесь, салат из спиричуэлз[89] там, потом что-нибудь особенно громкое. Сегодня – все по-другому. Сегодня Генри тихонько сидит на пассажирском сиденье, положив руки на колени. Наконец, когда до его дома остается не больше двух миль, он подает голос:

– Сегодня обойдемся без Диккенса, Джек. Я собираюсь сразу лечь спать.

Опустошенность в голосе Генри удивляет Джека, ему даже становится как-то не по себе. Таким голосом никогда не говорил ни сам Генри, ни его радиоперсонажи. Это голос глубокого старика, который одной ногой стоит в могиле.

– Я тоже, – отвечает Джек, надеясь, что интонации не выдают его озабоченности. Но с Генри этот номер, конечно же, не проходит. Генри улавливает тончайшие нюансы.

– А что ты, позволь спросить, придумал для Громобойной пятерки?

– Точно еще не знаю, – отвечает Джек, и, возможно из-за усталости, Генри не уличает его во лжи. Он намеревается направить Нюхача и его дружков на поиски того дома, о котором рассказал Потси, дома, где исчезают тени. По крайней мере, исчезали в начале семидесятых. Он также намеревается спросить Генри, слышал ли тот о некоем «Черном доме», расположенном в пределах Френч-Лэндинга. Не сейчас, разумеется. Сейчас Генри слишком устал. Возможно, завтра. Скорее всего завтра, потому что таким прекрасным источником информации, как Генри, пренебрегать нельзя. Но сначала пусть поднаберется сил.

– Пленка у тебя, да?

Генри наполовину вытаскивает из нагрудного кармана кассету с записью разговора Рыбака по линии 911, убирает обратно.

– Да, дорогой. Но не думаю, что этим вечером я смогу слушать убийцу маленьких детей, Джек. Даже если ты заедешь, чтобы послушать его вместе со мной.

– Завтра меня устроит, – отвечает Джек, надеясь, что этой задержкой не приговаривает к смерти еще одного из детей Френч-Лэндинга.

– Твоему голосу недостает уверенности.

– Недостает, – соглашается Джек, – но твой притуплённый слух может принести больше вреда, чем пользы. В этом я не сомневаюсь.

– Утро начну с прослушивания. Обещаю.

Дом Генри уже рядом. Он выглядит покинутым, горит только фонарь перед гаражом, но, разумеется, в доме Генри свет ни к чему.

– Генри, я тебе не нужен?

– Нет, – отвечает тот, но не так уверенно, как хотелось бы Джеку.

– Сегодня никакой Крысы, – твердо добавляет Джек.

– Согласен.

– И никакого Шейка, Шейка, Шейка.

Губы Генри искривляются в легкой улыбке.

– Скажу тебе честно, сегодня не будет и Джорджа Рэтбана, рекламирующего салон «Шевроле» Френч-Лэндинга, где лучшие цены и первые шесть месяцев не надо платить процент по кредиту. Сразу в постель.

– Я тоже.

Но, пролежав в постели час и выключив лампу на прикроватной тумбочке, Джек не может спать. Лица и голоса перемещаются в его голове, словно обезумевшие стрелки часов. Или лошадки карусели в пустынном парке развлечений.

Тэнзи Френо: «Выведите монстра, который убил мою девочку».

Нюхач Сен-Пьер: «Поглядим, как все обернется».

Джордж Поттер: «Это дерьмо проникает внутрь и выжидает. По-моему, полностью избавиться от него невозможно».

Спиди, голос из далекого прошлого, услышанный по телефону, который в год их встречи казался выдумкой писателя-фантаста: «Привет, Странник Джек… Скажу тебе, как один копписмен другому: сынок, я думаю, тебе надо заглянуть в личную ванную чифа Гилбертсона. Немедленно».

Как один копписмен другому, именно так.

И чаще всего, снова и снова, Джуди Маршалл: «Не говорить, что заблудилась и не знаю, как вернуться… а продолжать идти».

Да, продолжать идти, но куда? Куда?

Наконец, он поднимается, выходит на крыльцо с подушкой под мышкой. Ночь теплая. В Норвэй-Вэлли последние остатки тумана, который там так и не сгустился, унес легкий восточный ветерок. На мгновение замявшись, Джек спускается по ступенькам, в нижнем белье. Крыльцо его не устраивает: там он нашел дьявольскую посылку с вырезанными из пакетиков сахара птичками.

Он проходит мимо пикапа, мимо кормушки для птиц, на северное поле. Над ним миллиарды звезд. В траве стрекочут цикады. Тропа, проложенная им в траве, исчезла. Но возможно, он зашел на поле в другом месте.

Чуть отойдя, он ложится на спину, подкладывает подушку под голову, смотрит на небо. «Побуду здесь немного, – думает он. – Побуду немного, пока голоса-призраки не покинут мою голову. Побуду здесь немного».

С этой мыслью он начинает дремать.

С этой мыслью засыпает.

Над его головой рисунок созвездий меняется. Он видит, как образовываются новые созвездия. Какое заняло то место, где прежде располагалась Большая Медведица? Священный Опопанакс? Возможно. Он слышит приятный, мерный скрип и знает, что это ветряная мельница, которую он видел этим самым утром, тысячу лет тому назад. Ему нет нужды поднимать голову, чтобы убедиться в этом, ему нет нужды смотреть туда, где стоял его дом. Он и так знает, что увидит там всего лишь сарай.

Скрип… скрип… скрип: широкие деревянные лопасти вращает все тот же восточный ветерок. Только теперь ветер этот неизмеримо более приятный, неизмеримо более чистый. Джек касается пояса своих трусов и ощущает грубую ткань. В этом мире нижнее белье совсем другое. Изменилась и его подушка. Поролон превратился в гусиный пух, но подушка от этого стала только мягче. Так что голове на ней куда удобнее.

– Я поймаю его, Спиди, – шепчет Джек новым созвездиям. – Во всяком случае, попытаюсь.

Он спит.

Просыпается ранним утром. Ветра нет. Там, откуда он пришел на поле, вдоль горизонта тянется яркая оранжевая полоса: солнце вот-вот встанет. Тело затекло, ягодицы болят, все влажное от росы. Мерного скрипа нет, но Джека это не удивляет. Едва раскрыв глаза, он понимает, что вновь находится в Висконсине. Он знает кое-что еще: можно вернуться. В любой момент. Настоящий округ Каули, параллельный округ Каули, перебраться из одного в другой труда для него не составляет. Сознание этого наполняет его радостью и ужасом. В равных долях.

Джек встает и босиком идет к дому, с подушкой под мышкой. По его прикидкам, всего пять утра. Три часа сна, и он будет готов на любые подвиги. На ступеньках крыльца он прикасается к хлопчатобумажным трусам. Хотя кожа влажная, трусы практически сухие. Большую часть тех часов, которые он проспал под открытым небом (как проводил многие ночи той осенью, когда ему было двенадцать), их на нем не было. Они находились в другой реальности.

– В Земле Опопанакса, – говорит Джек и входит в дом.

Когда он просыпается в восемь утра, солнечные лучи уже вовсю бьют в окно. Джек готов поверить, что его последнее путешествие было сном.

Но в глубине сердца знает, что нет.