Отдельные аномалии Райн Юрий

Отпуск

1

Сзади возмущенно сигналили на разные голоса. Он тряхнул головой, взглянул на светофор. Зеленый уже мигал перед переключением на желтый.

Палец автоматически ткнул клавишу аварийки, затем рука вернулась к рычагу КПП, проверила передачу – первая. Левая нога плавно отпустила сцепление, правая легонько коснулась педали газа, и, уже под красный, он припарковался на остановке троллейбуса – другого места видно не было. Да и плевать.

Рявканье, кваканье, вой автомобилей, которым он мешал, прекратились.

Он выключил двигатель, бросил взгляд на украшавшую руль эмблему WV – да, это мой «Пассат», отметило сознание, – снова помотал головой, сильно потер ладонями лицо, как будто умываясь. Осмотрелся. Знакомые места.

Справа новенький, сверкающий торговый центр, дальше призывно реет логотип «Макдональдса»… перебьются… Слева, чуть сзади, витиеватое барокко огромного собора. Светло-салатное. Непристойный какой-то колер. Хотя тоже плевать.

Андрей, вспомнил он. Не 912-й, а Андрей. Андрюша. Андрюха. Андрюшоночек. Тьфу. Андрей Павлович. Палыч. Вот, так лучше.

Почти вплотную к храму, в длинном ряду банков, косметических салонов, магазинов, – «Паста энд пицца». Он и так это знал, можно не проверять, но на всякий случай посмотрел, убедился. Все точно.

Захотелось есть. Это вам не «Макдональдс». Симпатичное заведение, уютное, и кормят вкусно. Когда-то Андрей захаживал сюда, потом зарекся: застал его тут однажды звонок, за которым последовали крупные неприятности; через пару недель ситуация повторилась, только неприятности оказались еще круче. Простое совпадение, конечно, но… Сидеть и ждать очередного такого звонка – удовольствие маленькое. Пицца в глотку не полезет. И паста тоже.

Сейчас, однако, все это не имело значения. Какие еще звонки…

Андрей выбрался из машины – ботинок чавкнул в серой слякоти, ну и погодка, – чуть ссутулился под тухловатой моросью, пересек улицу, не обращая внимания на вновь поднявшуюся истерику клаксонов. Поднялся по ступенькам, толкнул дверь, очутился в приветливом тепле. Негромкий гомон посетителей, приглушенная музыка. Хорошо.

Свободный стол только один. И ладно, годится.

Он сел.

Все время тянуло вспоминать. Особенно – связанное с 912-м. Но сначала, решил Андрей, – перекусить. А уж потом – все остальное. В том числе и подумать, как провести этот… отпуск. Наверное, домой заглянуть… Или нет? Потом, потом!

Он пошарил по карманам. Ага, сигареты есть, зажигалка тоже. Бумажник. Что там с деньгами? Ого! Снабдили от души.

Мобильного нет. Вот и славно. Ключи какие-то.

Закурил. Вот оно, наслаждение.

– Здравствуйте, Людочка, – улыбнулся Андрей подошедшей официантке. Надо же, имя ее всплыло. – Да я без меню обойдусь. Значит, так. Салатик сицилийский, тальятелли с куриной печеночкой. – Он поколебался. – И пива. «Старопрамен» есть? Вот и давайте. Ноль пять для начала.

Машину можно бросить. А можно и не бросать – чего ему бояться-то? Ментов? Даже не смешно.

– А там видно будет, – добавил он. – Правда?

Официантка застенчиво потупилась, кивнула и направилась к стойке.

Нет, подумал Андрей, домой, пожалуй, не поеду. Толку-то… Уж отпуск, так отпуск. Эк бедрами-то покачивает…

Подступила эрекция, с ней – призрак привычной боли. Но только призрак.

Пиво сразу ударило в голову. Естественно, давно ведь не пил. Хотя, что означает слово «давно» в моем случае, спросил себя Андрей? Ничего не означает. Даже меньше, чем ничего. Пей пиво, лопай вволю, ни о чем пока не думай, сказал он себе. Потом подумаешь. 912-й. Ха.

Он с удовольствием съел салат и тальятелли, выпил пиво, и заказал еще пива и еще тальятелли, и жадно выкурил уже чуть ли не полпачки сигарет, и рискованно шутил с Людочкой, которая вполне даже откликалась, и теперь раздумывал, не заказать ли кофе. Решил – нет, не заказать. Еще пива, а к пиву орешков. Только сначала в сортир наведаться.

Когда Андрей вернулся из туалета, за его столиком сидел какой-то человек. Робко так сидел, на самом краешке стула. Педерастического типа экземпляр, оценил Андрей. Волосы светлые, вьющиеся, глаза голубые, даже синие, выражение умильное какое-то. Или собачье. Одет ярко, нарядно: джинсы под цвет глаз, блузончик с искрой, аж переливается. На рукаве, правда, грязное пятно.

– Извините, – сказал синеглазый. – Все занято, везде по несколько человек, а тут… Извините ради Бога…

– Ладно, – буркнул Андрей, усаживаясь на свое место и берясь за пиво.

– Спасибо огромное, – вздохнул синеглазый. – Я вам мешать не буду. Только посижу немножко, отдышусь, съем чего-нибудь… – Он вытащил из кармана потрепанный, сиротского вида, кошелек, заглянул в него, грустно усмехнулся. – Пожалуй, на чай хватит… И уйду…

Андрей внимательно посмотрел на непрошеного соседа. Нет, на гея не похож. Странный – это да. Душевнобольной, возможно. Тихий псих. Что-то даже жалко его.

– Пива хочешь? – грубовато спросил он. – Угощаю, если что.

– Что вы, что вы! – всполошился синеглазый, густо покраснев. – Я себе не позволю… И без того потревожил…

– Да ладно, – махнул рукой Андрей. – У меня нынче денег много. Больше, чем нужно. Да и день такой… Короче, давай, не стесняйся. Людочка!

– Эээ… – смущенно протянул псих, отводя взгляд. – Ну, раз день такой… у меня тоже день особенный… только вот денег, наоборот, в обрез… тогда, если вы не против, лучше бокал вина… здесь в розлив относительно недорого… а соаве приличное бывает…

Сконфуженное бормотание сошло на нет.

– Окей, – бодро ответил Андрей. – И не тушуйся. Оно, соаве это, белое, что ли? Тогда и рыбки к нему закажем, а то видок у тебя того… голодный видок…

– Это другого рода голод, – невнятно пробормотал синеглазый.

– Чего?

– Голод, – тихо произнес псих. – Действительно, голод. Но не… как бы вам объяснить… не материальный… затрудняюсь…

– Да плевать, – отреагировал Андрей.

Блондин вдруг в упор посмотрел на него, как бы решившись на что-то.

– Мне отчего-то кажется, – проговорил он виноватым тоном, – что вас тоже гложет нечто подобное. Простите… Впрочем, позже…

Подошла Людочка, Андрей сделал заказ для психа. Идея насчет бокала вина не понравилась – велел принести бутылку. Да поскорее.

– Ах, как неудобно, – залепетал синеглазый, – ну зачем же вы так, право… Очень, очень неловко… Просто чрезвычайно…

– Помолчи чуток, – рявкнул Андрей. – А то достал уже этими своими причитаниями. В ушах звенит. Кстати, у тебя рукав грязный. Вот тут.

– Это я, понимаете, с троллейбуса сходил, – робко объяснил блондин, – поскользнулся немного и о чью-то машину ударился. – И удивленно добавил: – Как люди прямо на остановке общественного транспорта автомобили ставят?

Андрей не стал отвечать – как. Присосавшись к кружке, он попытался сосредоточиться на только что возникшем неясном тревожном чувстве. Не получилось. Ну и гори оно все ясным пламенем.

Он содрогнулся. Эх, не стоило про пламя… Теперь попробуй останови память.

Возникла картина сегодняшнего пробуждения. Ничего особенного, но и ничего хорошего. Где уж. Безнадежные серые сумерки, озноб, и – раскаленный прут через всю щеку, рядом с глазом, ко лбу. Вонь горелого мяса – его собственного, – острая, понятное дело, боль, сдавленное рычание. Больно, больно, больно. Но до чего же привычно.

Времени нет. Не в том смысле, что его не хватает. Просто время отсутствует. И память отсутствует. Даже имени своего не помнишь – просто 912-й. Это кратко, а полный номер, длинный, бессмысленный, тоже назубок знаешь. Как бы помнишь. Но это ведь не настоящая память.

А вместо памяти, вместо времени висит… где висит?.. ну, где-то висит… висит такая невидимая неподвижная субстанция… словно застывший туман… нет, гуще тумана, гораздо гуще. И что-то в этой субстанции происходит, всегда связанное с болью, унижением и позором; но где прошлое, где будущее, где настоящее – не понять, не разобрать. Все уже было, все будет, все перемешано. Все привычно, и не имеет значения, что это всегда боль, от воспоминания о которой содрогаешься. Само содрогание тоже стало привычным.

Ну, раскаленной арматуриной по морде, подумаешь… Ну, к Большому Начальнику… Ну…

Стоп! Потом! Я же пивом накачиваюсь, фисташки грызу и еще вот этого дурика зачем-то угощаю. И хорош, а вспоминать – потом, ближе к возвращению. А сейчас – вот, доброе дело делаю. Вдруг зачтется? Хотя куда там… Одновременно ведь пьянствую, плюс на Людочку, на профурсетку эту, вполне определенные виды имею… замыслы вынашиваю… Так что ничего не зачтется. Да и вообще – ничто никогда не зачитывается. Приговор окончательный, обжалованию не подлежит.

Короче, пей, Палыч, свое пиво, раз уж так тебе выпало. С фисташками.

Андрей справился с собой.

Людочка принесла вино, продемонстрировала бутылку, ловко откупорила, налила в бокал самую малость. Синеглазый понюхал, пригубил, кивнул. Наполнив бокал, официантка стрельнула глазками в Андрея и отошла. Широкие бедра раскачивались совсем уже демонстративно.

– Ну, – сказал Андрей, оторвавшись от зрелища, – за встречу, что ли?

– Позвольте представиться, – провозгласил синеглазый неожиданно официальным голосом. – Евгений. Праведник. Табельный номер RZ364-AL23N-7818/3453. В настоящее время пребываю в краткосрочном отпуске.

И слегка поклонился.

Андрей засмеялся. Это ж надо же! Ну, ладно…

– Андрей, – ответил он в тон собеседнику. – Грешник. Инвентарный номер W7X-430-DDE72904856-XL-912. Тоже в отпуске. На сутки.

2

– …Видите ли, Андрюша, – задумчиво проговорил Евгений, вертя бокал пальцами.

– Жень, сколько ты мне еще «выкать» будешь? – перебил Андрей.

– А?

– Бэ, блин! Не «видите ли», а «видишь ли»! Если уж без этого обойтись не можешь!

– Ну да… Простите… То есть прости…

– Ох ты и зануда!

– Что есть, то есть, – улыбнулся Женя. – Так вот, видишь ли, Андрюша… Мы тут рассказываем друг другу разные вещи… Странные, мягко говоря, вещи. И проблема в том, что я-то, например, знаю: все, мною изложенное, есть чистая правда.

– А я что, вру? – угрюмо отозвался Андрей. – А, дело твое… Хочешь верь, хочешь не верь.

– Да не в том проблема, – поморщился Женя. – Она в другом: ты ведь мою правдивость проверить никак не можешь. И, весьма вероятно, подозреваешь, что я все выдумываю. Или что нарвался на сумасшедшего. В моем лице. А я, со своей стороны, никак не могу узнать, веришь ты мне или нет, что бы ты ни говорил. Понимаешь? И это взаимно. Или, лучше сказать, обоюдно. И что мы имеем? Имеем замкнутый круг. Или, скажем так, порочный.

– Есть такое дело, – согласился Андрей. – Только этот круг разорвать – что два пальца…

– Как, интересно было бы узнать?

– Очень просто. Забить на всю эту мутоту про доверие-недоверие. Хочешь считать, что я сказки рассказываю, – да пожалуйста! Хочешь считать, что я твою чистую правду за байки держу или за глюки, – флаг в руки. Предлагаю и тебе тоже так ко всему этому подойти. Ну, типа пересеклись случайно два дятла, один с шальными бабками, у другого… сколько у тебя, рублей пятьдесят?.. Ну вот, пересеклись, делать им нечего, стали друг друга развлекать. Интеллектуальная игра. Как, годится?

Женя пожевал губами.

– Да в общем-то… Хм. А что, не лишено. Даже где-то гениально!

Андрей гордо вздернул подбородок.

– То-то, знай наших.

– А если все правда, – тихо продолжил Женя, – тоже хорошо. И польза возможна.

– Не знаю насчет пользы, – махнул рукой Андрей. – Тебе, может, и пойдет что на пользу, а мне вряд ли. Но разобраться почему-то охота. Вот скажи, зачем нам отпуска дали? То есть зачем мне – понятно, а вот тебе?

– А что именно понятно?

– Не тупи, Женёк, со мной все просто. Я столько терплю и столько терпеть буду, что как же не дать передохнуть? Хоть сутки. Так что – в поощрение. Ага, а тебя, стало быть, в наказание.

– Вовсе это не просто, – вздохнул Женя. – Какое может быть наказание? В чем я могу там, – он указал пальцем на потолок, – провиниться? Да и с тобой тоже… Терпишь… А выглядишь совсем неплохо…

– Я столько терплю и такого, – взъярился Андрей, – что тебе даже не приснится! Причем всегда, без остановок и передышек. Так что не надо! Просто восстанавливают зачетно.

– Как все это перенести… – прошептал праведник.

– Очень просто. И реакция уже почти никакая. Вот сегодня… или как это назвать… в общем, короткий сон, не знаю, сколько, там часами не меряют, и вообще время не меряют…

Женя кивнул.

– Мучительный сон, жуткий, – продолжил Андрей. – Хочу проснуться и не могу. Ну что, будят… Горячим железом по харе будят. И к Большому Начальнику пинками, с шутками и прибаутками. А мне как бы все равно. Привык. Я у этого Большого Начальника только один раз был, сразу после Приговора, так ежели бы мог сдохнуть – сдох бы от ужаса. Это передать невозможно… А тут – ну, страшно… ну, жутко… Да и плевать. Тоскливо только…

Женя опять кивнул.

– Эх ты, кивала… Он, сука, чай пьет, как будто в кино: самовар, блюдечко, рафинад щипчиками колет. Отдувается. Я тарабаню: грешник инвентарный номер W7X-430-DDE72904856-XL-912 прибыл! А он морщится. Не ори, говорит, 912-й. Руку, говорит. А я уж наперед знаю, даже скучно. Протягиваю, он палец, вот этот, – Андрей показал холеный мизинец правой руки, – щипчиками хвать! Да как сожмет! Откусил фалангу, начисто. Боль чудовищная, красные круги в глазах, прямо на стол ему блеванул. А самому все равно скучно. Первый раз, что ли? Не он, так другие, не это, так еще что-нибудь. Только вот тоска все злее.

– А дальше?

– А что дальше? Свинья, говорит, тупая. Надоел, говорит, ты мне. Пошел вон, чтоб глаза мои тебя не видели. Через сутки вернешься. С новыми, говорит, силами. Крикнул холуев своих, они в момент блевотину мою убрали, меня под руки, из кабинета выволокли, в предбаннике… того… раком, в общем, поставили… и в два смычка… Ты извини, браток, я ведь тебя поначалу за этого принял… за гомосека… а сам-то…

– Не надо извиняться, – сказал Женя. – Ты грешник, я праведник, но я не лучше тебя… Но продолжай, прошу.

– Да ну, чего тут продолжать? – Андрей ухватился за очередную кружку пива, сделал два мощных глотка, потом закурил. – Понимаешь, меня дрючат, а мне опять же до фонаря. Все уже пережил. Все было. И меня драли, и я драл…

– О! – воскликнул Женя.

– Что «о»? Что «о»? Ты думаешь, это там в кайф? Ага, щас… Хочется невыносимо, и, казалось бы, дорвешься, вот оно! А как кончаешь – больно… это… выразить не могу, нету слов таких… И все равно – тоска и скука… Источники и составляющие… Вот думаю, тут все-таки разговеться.

– Я заметил, – откликнулся праведник. – Не боишься?

– Я ничего не боюсь, – мрачно ответил Андрей. – Ни боли, ни унижения, ни огня, ни мороза. Ни-че-го.

– А я больше всего позора боюсь.

– А я и позора никакого уже не боюсь.

Женя отпил из бокала.

– Вот и разгадка, – сказал он. – Тебя сюда отправили, чтобы ты от привычности этой отошел. Как твой Большой Начальник сказал: вернешься с новыми силами. Я думаю, они, я твоих имею в виду, как бы питаются вашими страданиями. А если страдания делаются привычными, то они подголадывать начинают. Следовательно, надо… обновить материал… освежить… что-то в этом роде… Собственно, такова цель любого отпуска. С точки зрения администрации, как ее не назови.

Андрей уставился на свою кружку и надолго замолчал. Потом заорал:

– Людочка!!!

На него обернулись.

Официантка прилетела на крик мгновенно.

– Что случилось, Андрей?

– Людмила, – проникновенно начал он. – Перед тобой, смотри, грешник и праведник. А один хрен, заблудшие души.

– Не ругайтесь, пожалуйста, – строго сказала Людочка. – И кричать так громко не нужно.

– Извини, не буду. Поехали с нами, а? Вон еще эту возьми… как ее зовут-то? Татьяна? Отогреем сердца. Я гостиницу знаю хорошую, там чисто, прилично. Шампанского прихватим, музыку хорошую послушаем, а? Не пожалеете. Поехали, а?

– Во-первых, – сказала Людочка, – хорошо бы вам немного прийти в себя. А то, честно говоря, видно, что уже лишнего выпили. Во-вторых, у меня смена до одиннадцати, а сейчас только шесть. И я вам, между прочим, ничего не обещала. Гостиницу какую-то выдумали… А за мной, может, молодой человек зайдет.

Андрей внимательно посмотрел на девушку. Вульгарная все-таки очень. Провинциальность так и прет. И до одиннадцати ждать. Провались она.

– Совет тебе с твоим молодым человеком и любовь. Женька, пошли отсюда. – Он вытащил из бумажника пятитысячную купюру, бросил на стол. – Достаточно?

– Очень даже достаточно, – холодно ответила Людочка. – Сейчас сдачу принесу.

– Обойдемся, – так же холодно отрезал Андрей. – Пошли, Жень. Кофию в другом месте… как это… во, испьем.

Он сам себе удивлялся. Раньше – когда существовало это «раньше» – такой… решительности?.. наглости?.. в общем, ничего подобного за собой не замечал.

Вышли под зарядивший, кажется, навсегда то ли дождь, то ли снег – мелкий, нечистый, противный. Перебежали на другую сторону.

– Садись, – сказал Андрей, открывая машину.

– Андрюша, может быть, лучше воздержаться? Выпито же… – заколебался праведник.

– Да кого и чего нам бояться? – хохотнул грешник. – Не валяй дурака, Жень. Поехали! Я одну сауну знаю… Гулять так гулять!

– А поехали! – решился Евгений. – Была не была!

– Типа того, – согласился Андрей, заводя мотор. – Слушай, а ты кем был? Ну, раньше.

– Маркетологом, – Женя отвел глаза.

– Да ладно! Не, правда, что ли? Ничего себе! Маркетолог-праведник… Анекдот! А как… ну, это… ну, ты понял…

– Инфаркт, – сухо ответил Женя.

– Ну, тогда понятно, – уверенно сказал Андрей. – Конфликт внешнего с внутренним.

– А ты кем был? И как ушел? Если не хочешь, не говори…

– Да чего там… Я козлом был. А точнее, менеджером. По работе с клиентами. Не самым худшим, между прочим. И не самым козлом. Бывали такие гниды… Хотя, конечно, я тоже… Ну, и разбился на машине. Вот на этой самой. В лепешку. А потом Суд. Сам знаешь.

Женя вздрогнул. Андрей покосился на него, ухмыльнулся, вывернул на встречную, погнал в сторону Яузы.

– Андрюша, – сказал праведник, – ты же правила нарушаешь…

– Гляди веселее! – крикнул Андрей. – Что ты то вздрагиваешь, то боишься чего-то? Приговор окончательный! А я к бабам хочу!

Выбрались на набережную, поехали совсем быстро.

– Вернемся пока к теме, – произнес Андрей. – Разгадка твоего отпуска симметрична, правильно? Тебя, похоже, ништяки достали, да? Не радуют тебя по-настоящему ни райские кущи, ни нектары с амброзиями, ни ангельские хоры, ни даже вечно юные девственницы. Угадал? Есть там у вас вечно юные целки? – Он заговорил лихорадочно. – У нас вот нету, мы сами себе целки, то у котла, то на морозе, да с ломом в голых руках, то с болтом в очке, причем диалектически. А у вас как насчет целок? Чего молчишь?

– Не надо, Андрюша, – тихо попросил Женя. – Успокойся, пожалуйста. Я перед тобой ни в чем не виноват. Как и ты передо мной.

Скрипнув зубами, грешник взял себя в руки.

– А что касается твоей догадки, – продолжил Евгений, – то, думаю, она верная. Ты прав, все приелось, ничего не хочется. Тупеем неудержимо, в животных превращаемся.

– Ага, – кивнул Андрей, – а они, твои-то, по аналогии с моими, вашим кайфом питаются. Вот тебя, скотину неблагодарную, и отправили говна хлебнуть. Вернешься – снова ценить станешь.

Он резко затормозил, остановил машину, ударил руками пот рулю, захохотал. Отсмеявшись, вылез из машины, подошел к парапету, расстегнул брюки, помочился в реку. Вернулся, двинулись дальше.

– Есть еще одна версия, – сказал он примолкшему Евгению. – Ротация. Нам тут с тобой намеренно встречу устроили. Я тебя немножко посовращаю, ты меня слегка облагородишь, вот и будут основания меня вернуть к тебе, а тебя – ко мне. Буря эмоций с обеих сторон гарантируется. Как у новоприбывших, а то и помощнее.

– Этого не может быть, – дрожащим голосом проговорил Женя. – Ты же сам сказал, Приговор окончательный… Я не хочу… И потом, это означало бы, что они как-то сотрудничают… договариваются между собой…

– А почему бы нет? – возразил Андрей. – Ты прямо как дитё… Одно слово, праведник. Ладно, не парься, шучу я.

Он на самом деле всего лишь шутил. Однако безумная надежда вдруг… не то, чтобы разгорелась… но угасать не желала.

3

…Он и думать забыл об этой безумной надежде, потому что дым стоял коромыслом. Вернее, то дым – в зале, то хорошо сделанный пар – в парной, естественно.

Думалось только о том, как все-таки качественно его, Андрея, подготовили к отпуску. Ну, положим, до так называемой сауны, расположенной в старом дачном поселке за МКАДом, он добрался самостоятельно. Мимо поста ГАИ проскочил уверенно – там, кажется, собрались махнуть жезлом, может, даже и махнули, но он только притопил газ.

А вот потом подготовка пригодилась.

В заведение их поначалу не пускали: только по предварительной записи. И праведник уже заныл, что, мол, не надо судьбу искушать, поехали… Какую, к известной маме, судьбу?!

Когда переговоры с охраной достигли, казалось, кульминации, Андрей случайно – или не случайно? – обнаружил в глубоком внутреннем кармане куртки телефон. Оказывается, и об этом не забыли. И всплыл в памяти номер Димки, с которым когда-то работали вместе, а потом Димон ушел: купил на пару с братом вот этот дом в тихом месте, привлек еще каких-то инвесторов, развалюху снесли, отстроили все по новой, оборудовали, как полагается, и получился нормальный бордель.

Позвонил, не колеблясь. Димка сказал: дай-ка трубку старшему холую. После короткого разговора с хозяином старший холуй только что языком пол в холле не вылизал перед Андреем и его спутником.

Кладя трубку обратно в карман, Андрей наткнулся еще на один предмет. Оказалось, что это пачка пятитысячных в банковской упаковке.

Интересно, подумал грешник, они ожидали, что я на Канары какие-нибудь рвану? Нет уж, нас и тут неплохо кормють…

Потом, в зале со стенами, выкрашенными в тот же кокетливый цвет, что и давешний собор, пили шампанское. И снова Андрей подивился своей подготовке. Столько пива за день вылакал, а хоть бы что. Нет, хмель временами накатывал, но тут же отступал, и никакой дурноты, и даже мочевой пузырь перестал тревожить.

Так что «Дом Периньон» пошел на ура – и у него, и у девочек. А вот у Евгения – нет, не пошел. Слабаки они там, наверху, не без презрения подумал Андрей, слушая мучительные рвотные спазмы, доносившиеся из-за двери ванной комнаты. Фуфелы. Ни бабок, ни тачки, ни, самое главное, стойкости.

Через некоторое время Женя выполз на свет. Лицо праведника приобрело оттенок в тон стенам, и всех это очень развеселило. С визгом и хохотом поволокли горемычного в баню. Андрей выбрал финскую и все приговаривал: «Пропаришься, Женёк, всухую, и все как рукой! А Томочка вот и рукой, и всем, чем только пожелаешь! Да уж не всухую, что ты! Будешь, как новенький, верно, Том?»

Пухлая Томочка глуповато хихикала, а высокая стройная Лариска льнула к Андрею, шепча ему на ухо – впрочем, довольно громко, – что и как она будет делать ему, тоже и губками, и пальчиками, и всем, чем захочешь…

В сауне, однако, ничего не вышло. Андрей уже пристроился было к Лариске, когда Томочка, пытавшаяся как-то оживить Женю, вдруг взвизгнула и резво отскочила в сторону: праведника опять вывернуло наизнанку.

Пришлось тащить Евгения в душ, вызывать обслугу, платить за безобразие, перебираться в русскую парную. В конце концов бедолагу уложили отдыхать в какой-то спаленке, а Андрей, уж коли уплачено, взял на себя обеих девчонок. Надо признать – понравилось. И хватило его на обеих. С избытком даже хватило. Опять же подготовка, ясное дело…

И никаких признаков боли. Вышак.

Однако, ночь подошла к середине, и Андрею подумалось, что для полноты ощущений неплохо бы еще и поспать. Давно не спал полноценно. В прямом смысле – невыразимо давно.

Только вот сон не шел. Вернулись мысли о том, куда предстоит возвращаться. И мысль о ротации тоже вернулась. И зачесалась невыносимо.

Он разыскал Женю, безжалостно растолкал его, выпил на посошок еще один бокал шампанского, кинул прямо на пол несколько купюр. Вытащил напарника из дома, усадил в машину, сел сам, запустил мотор, погнал в город. Куда, зачем – он не знал. Но оставаться на месте не мог. Просто не мог.

– Куда мы? – промычал праведник.

– На кудыкину гору, – зло бросил в ответ Андрей, все разгоняя и разгоняя «Пассат». – Кончается отпуск, понял? Восемь часов осталось с хвостиком. Куда-нибудь, все равно куда!

Евгений тихо стонал, скорчившись на сиденье и обхватив голову обеими руками.

– Не ной! – прикрикнул Андрей. – Достойно время провели. Сейчас… вот… на три вокзала махнем… не знаю, зачем… видно будет… час убьем, потом другой… а там на минуты счет поведем… сколько есть, все наше!

Не разбирая светофоров, он вылетел на пустынную набережную и прибавил газ. До упора.

Ротация, подумал Андрей. Нет, едва ли. Никто из других грешников ни о чем таком не говорил никогда. Да и потом, если ротация, то просто поменяли бы местами грешника с праведником, и все дела. Без этого идиотского отпуска.

Точно. Если бы те и эти договорились, так бы и делали. Эх, жалость какая… А мысль-то богатая. Может, не доперли? Этого придурка – Андрей покосился на попутчика, – конечно, жаль было бы немного… Но себя-то, вот сейчас, – жальче.

В зеркале заднего вида заиграли сполохи – белые, синие, красные. Донеслось завывание сирены. Менты… Евгений совсем размазался на сиденье. Андрей презрительно скривился, потом вспомнил характерную для Меньших Начальников свирепую гримасу, оскалился, воспроизведя ее, и, уже непроизвольно, зарычал.

Впереди показался большой мост через Яузу. За ним – он хорошо помнил – река круто уходила вправо.

В несколько секунд, за которые Андрей, ожесточенно вдавливая педаль в пол, домчался до моста, перед ним ярко и четко промелькнуло то, что давно, – действительно, очень давно, когда время еще было временем, а память памятью, – равнодушно и безжалостно ломало его. Он уже знал тогда, что привалившие неприятности – вовсе не неприятности, а настоящая беда. И знал, что финал будет плох, хуже некуда, что надежды нет, можно только ждать чуда, но чудес, по всей видимости, не бывает. И даже знал, через сколько дней наступит этот финал. Через семнадцать.

И каждый из отпущенных дней он просыпался перед рассветом, и маялся тоской и безнадежностью, и вставал с мутной головой, и заставлял себя окунаться в какие-то уже необязательные дела, только чтобы отвлечься, а вечером все наваливалось сызнова, и он глушил себя водкой, и, валясь в беспамятство, повторял: вот и еще один день прожит, а я все еще здесь и все еще я.

И так повторялось и повторялось, только сырой холод в груди делался все тяжелее, а дней оставалось все меньше.

Нет, он еще не перестал ждать чуда, потому, наверное, что в безумно далеком детстве всегда верил в лучшее и ни разу не ошибся в этой вере. Но теперь все было по-другому, и с каждым днем ожидание слабело, а спасало, до поры, лишь это, бессмысленное: вот и еще один день прожит, а я все еще здесь и все еще я.

А когда семнадцать дней истекли, пришлось выбирать: предать себя самого или предать других. Он сделал выбор.

А не надо было.

Сделал выбор – не важно, какой, – оказался там, откуда его отправили в этот отпуск. Впрочем, уклониться от выбора означало тогда – и, наверное, всегда – то же самое.

А вот этому повезло, подумал он о судорожно вцепившемся в подлокотники пассажире. Ему, надо полагать, никакого особенного выбора даже не предлагалось. Хотя кто знает… Только, в любом случае, ну его к свиньям, такое везение.