Худеющий Кинг Стивен
— О'кей. — Билли повесил трубку. Его кофе на столике остыл.
Его не очень удивило то обстоятельство, что в полицейском участке всеми делами заправлял помощник Рэнд Фоксуорт. Он достаточно радушно приветствовал Халлека, но взгляд его был рассеянным. Наметанным глазом Билли сразу приметил, что корзинка «входящих» бумаг на столе Фоксуорта была куда более перегруженной, чем корзина «выходящих».
Униформа Фоксуорта выглядела безукоризненной, но глаза были несколько налиты кровью, как с приличной попойки.
— Данк малость простудился, — сказал он в ответ на вопрос Билли. Халлек почувствовал по тону, что такой ответ полицейский выдавал уже великое множество раз. — Его нет пару дней на работе.
— О! — Сказал Билли. — Простуда, значит?
— Вот именно, — ответил Фоксуорт, многозначительно посмотрев в глаза Билли.
Дежурная в приемной сообщила Билли, что доктор Хаустон отправился к пациенту.
— Это срочно. Пожалуйста, передайте ему, что мне нужно буквально пару слов ему сказать.
Конечно, проще было бы подъехать самому и поговорить, но Халлеку не хотелось ехать через весь город. В результате он сидел в телефонной будке (в которой не так давно с трудом помещался) напротив полицейского участка. Хаустон наконец взял трубку.
Голос его звучал холодно, официально, с явным раздражением. Халлек, который, кажется научился читать чужие мысли, понял смысл этого тона: «Билли, ты больше не мой пациент. Я наблюдаю твой необратимый распад, и это действует мне на нервы. Единственно, чего я хочу от пациента, представить мне то, чему я могу поставить диагноз и выписать рецепт. Если ты этого сделать не способен, тогда нам не о чем договариваться. Мы с тобой, конечно, неплохо играли в гольф, но я не думаю, что кто-то из нас станет утверждать, будто мы когда-либо были друзьями. У меня есть карманный телефон „сони“, есть диагностическое оборудование стоимостью в 200. 000 долларов и такой список лекарств, что если мой компьютер его отпечатает, лист протянется от моего порога до перекрестка Парк Лейн и Лантерн Драйв. Я себя отлично чувствую с такой оснасткой. Чувствую себя полезным. А тут являешься ты и делаешь из меня лекаря семнадцатого века с банкой пиявок от высокого давления и долотом для трепанации черепа. Мне не нравится ощущать себя таким, Билл. Совсем не нравится. Так что, исчезни. Я умываю руки. Зайду посмотреть на тебя в гробу… если, разумеется, сам туда не лягу прежде».
— Современная медицина, — пробормотал Билли.
— Что, Билли? Давай быстрее, а то меня пациент ждет, и вообще, я здорово занят.
— У меня один вопрос, Майкл, — сказал Билли. — Что там с Данкеном Хопли?
Тишина на другом конце провода длилась секунд десять.
— А почему ты считаешь, что с ним что-то случилось?
— Его нет на участке, Рэнд Фоксуорт сказал, что у него простуда, но явно врет и к тому же делать этого не умеет.
Последовала другая долгая пауза.
— Как юрист, Билли, ты меня поймешь. Я не имею права распространять подобную информацию, не хочу терять работу.
— Ну, знаешь, если кто-нибудь обнаружит, что у тебя там в бутылке в ящике стола, ты не просто потеряешь работу, а полетишь с нее.
Снова пауза. Когда Хаустон заговорил, его голос был сдавленным от ярости… и подспудного страха.
— Это что — угроза?
— Да нет же, — устало ответил Билли. — Ты только на меня не рычи, Майкл. Скажи просто — в чем дело с Хопли.
— А зачем тебе знать?
— Бога ради, Майкл. Ты — живое доказательство того, насколько человек может быть толстокожим. Знаешь, о чем я говорю?
— Ни малейшей идеи, что ты имеешь…
— В последний месяц ты увидел три очень странных заболевания в Фэйрвью. Никакой связи между ними ты не заметил. В чем-то оно и понятно: они настолько отличаются одно от другого. А с другой стороны, они сходны в том, что чрезвычайно странны. Я подумал: может, другой доктор, который не заталкивает себе в ноздри на полсотни долларов, кокаина каждый день, смог бы заметить такую связь, несмотря на различие симптомов.
— Подожди минуточку!
— Нет, ждать не собираюсь. Ты спрашиваешь — почему я хочу об этом знать, и я скажу тебе, почему. Я неуклонно теряю вес. Теряю его, даже поглощая массу калорий — восемь тысяч в день. Кэри Россингтон получил, какую-то кошмарную кожную болезнь. Его супруга говорит, что он превращается в цирковое чудо-юдо. Кэри отправился в клинику Мэйо. Теперь я хочу узнать, что стряслось с Данкеном Хопли. И еще — нет ли у тебя других подобных случаев.
— Билли, дело обстоит вовсе не так. Похоже, что ты вбил себе в голову какую-то дикую идею. Не знаю, что это…
— Не знаешь, и ничего страшного. Мне нужен ответ. Если я не получу его от тебя, найду другой способ узнать.
— Не вешай трубку. Если ты намерен говорить на эту тему, я перейду к себе в кабинет.
— Хорошо.
В трубке щелкнуло. Билли вспотел в телефонной будке, раздумывая, не обманет ли Хаустон. Но вновь раздался щелчок.
— Ты здесь, Билли?
— Да.
— О'кей. — В голосе Хаустона слышались явные нотки разочарования, которое выглядело комичным. Он тяжко вздохнул. — Данкен Хопли болен… угрями.
Билли раскрыл дверь будки. Слишком душно стало внутри.
— Угри?
— Да. Прыщи. С черными головками, с белыми. Вот и все. Ты доволен?
— Кто еще?
— Больше никого. И вот что, Билли. Они ни с того ни с сего не появляются. А то ты уж начал нести что-то в духе романов Стивена Кинга. Нет, дело вовсе не так странно обстоит. У него временный дисбаланс желез, только и всего. Причем у него это не впервые. Эти кожные проблемы у него с седьмого класса школы.
— Что ж, вполне рационально. Но если ты к этому добавишь Кэри Россингтона с его крокодильей кожей и Уильяма Халлека с его «анорексией невроза», начинает все таки звучать, как роман Стивена Кинга. Не так ли?
Хаустон терпеливо пояснил:
— У тебя проблема метаболизма, Билли. Кэри… не знаю. Я видел…
— Странные случаи. Знаю, — перебил его Билли. Господи, и этот мешок для потребления кокаина был его семейным врачом в течение десяти лет. — Ларс Арнкастер к тебе не обращался?
— Нет. Он не мой пациент. Я думал, у тебя только один вопрос.
«Конечно же, он приписан к тебе как пациент», — подумал Билли. — «Просто авария не оплачивает счета. А такой деятель, как ты, с завышенными потребностями, ждать не любит, верно?»
— Ну, хорошо. Тогда самый последний вопрос: когда ты в последний раз видел Данкена Хопли?
— Недели две назад.
— Спасибо.
— В следующий раз записывайся на прием, Билли, — сухо сказал Хаустон и положил трубку.
Хопли разумеется, жил не на Лантерн Драйв, но работа шефа полиции оплачивалась хорошо, а потому у него был свой аккуратный домик в новоанглийском стиле в переулке Риббонмейкер.
Билли припарковал машину в сумерках, подошел к дому и позвонил в дверь. Ответа не последовало. Позвонил снова. Тишина. Он нажал пальцем на звонок и долго-долго не отпускал, но все так же безрезультатно. Направился в гараж и, приложив ладони щитками к лицу, всмотрелся в темноту. Автомашина Хопли — «вольво» устаревшей модели — с номером «ФВ-1» — на месте. Второй машины у шефа полиции не было — Хопли холостяк. Билли вернулся к двери и принялся стучать кулаком. Минуты три он молотил по двери, пока рука не заболела. Только тогда хриплый голос заорал:
— Убирайся к черту!
— Впусти меня! — крикнул Билли. — Мне надо поговорить с тобой!
Ответа не последовало, и Билли принялся снова стучать. В какой-то момент он уловил за дверью слабое движение, представил себе притаившегося за дверью, даже присевшего на корточки Хопли, ожидающего, когда непрошеный и назойливый визитер уберется и оставит его в покое. Или в том, что для него сходило нынче за покой. Билли перестал стучать и распрямил пальцы руки.
— Хопли, я думаю, ты — здесь, — тихо сказал он. — Тебе нет нужды отвечать мне, только выслушай. Это Билли Халлек. Два месяца назад у меня произошел несчастный случай. Старая цыганка выскочила перед носом моей машины…
Движение за дверью. Теперь, определенно, послышалось шарканье.
— …Я сшиб и убил ее. Теперь теряю в весе. Никакой диеты, ничего подобного, но вес теряю. Пока что потерял семьдесят пять фунтов. Если это не прекратится, я скоро буду похож на ходячий скелет, в самый раз для цирка. Кэри Россингтон, судья Россингтон, занялся этим делом и признал меня невиновным. Теперь у него какой-то кошмарный кожный недуг…
Билли послышалось, что за дверью раздался шумный вздох удивления.
— …Он отправился в клинику Мэйо. Врачи сказали, что это не рак, но они не знают, что это такое. Россингтону хочется верить, что это рак. Он не желает признать, что это есть на самом деле.
Билли проглотил ком, возникший в горле.
— Это цыганское проклятье, Хопли. Понимаю, насколько это безумно звучит, но это правда. Там был старик. Он дотронулся до меня, когда я выходил из суда. Он дотронулся до Россингтона, когда тот с женой был на толкучке в Рейнтри. А до тебя он дотронулся, Хопли?
Наступила долгая тишина, а потом сквозь щель почтового ящика Билли услышал одно короткое слово:
— Да.
— Где? Когда?
Ответа не последовало.
— Хопли, куда эти цыгане отправились после Рейнтри? Ты не знаешь?
Молчание.
— Мне надо с тобой поговорить! — в отчаянии сказал Билли. — У меня есть идея, Хопли. Я думаю…
— Ты ничего не сможешь, — прошептал Хопли. — Все зашло слишком далеко, ты понимаешь, Халлек? Слишком далеко…
Послышался вздох, шелестящий, как бумага — жуткий.
— Но это же хоть какой-то шанс! — яростно воскликнул Халлек. — Неужели ты докатился до того, что тебе уже на все начхать?
Молчание. Билли ждал, подыскивая более убедительные аргументы, более проникновенные слова. Ничего в голову не приходило. Хопли просто-напросто не собирался впускать его к себе. Он повернулся, чтобы уйти, когда дверь приоткрылась.
Билли посмотрел на черную щель, услышал шаркающие удаляющиеся шаги во мрак холла. По спине и по рукам побежали мурашки, на миг захотелось уйти поскорее прочь. «Бог с ним, с Хопли», подумал он. «Если кто-то и сможет разыскать цыган, то это Кирк Пеншли. Ни к чему видеть Хопли, смотреть, во что он превратился».
Билли подавил в себе импульс, раскрыл дверь и вошел внутрь.
В дальнем конце холла он разглядел смутную тень человека. Дверь слева была раскрыта, и тень прошла туда. Появился слабый свет, и из двери протянулась длинная тень через пол-холла на стену, где висела фотография Хопли, получающего награду «Ротари-клуба» Фэйрвью. Голова бесформенной тени как раз находилась на этом снимке в рамке, подобно некоему предзнаменованию.
Билли пересек холл, признаваясь сам себе, что испытывает страх. Чуть ли не ожидал, что дверь за ним замкнется… «и тогда цыган выйдет из мрака и схватит меня сзади, как в дешевом фильме ужаса. А ну, подтянись! Что за глупости?» Однако сердце продолжало сильно колотиться.
Он обнаружил, что в доме Хопли неприятный специфический запах, что-то вроде протухшего мяса.
На мгновение Билли задержался в проеме открытой двери на пороге не то кабинета, не то какой-то берлоги, вертепа. Свет был настолько тусклым, что разглядеть что-либо было трудно.
— Хопли?
— Заходи, — прошелестел все тот же бумажный голос.
Билли вошел.
Это был кабинет Хопли. Халлек не ожидал увидеть такое множество книг, мягкий турецкий ковер под ногами. Возможно, при иных обстоятельствах комната, хоть и была маловатой, выглядела бы весьма уютной.
В центре стоял стол светлого дерева, на нем лампа-тензор. Хопли нагнул лампу так, что она освещала лишь пятно в дюйме от поверхности стола, остальная часть комнаты бала страной холодных теней и мрака.
Сам Хопли выглядел темным силуэтом в кресле у стола.
Билли нашел кресло в углу и сел, обнаружив, что оно располагалось дальше других кресел от Хопли. Попытался разглядеть хозяина жилища, однако безуспешно. Он оставался лишь силуэтом. Билли даже захотелось, чтобы Хопли поднял тензорную лампу, пусть она ослепит его на какой-то миг, пусть он заорет на него, как в фильмах сороковых годов: «Мы знаем, что вы это сделали, Мак Гонигэл! Не пытайтесь увиливать! Признавайтесь, и получите сигарету! Признавайтесь, и мы дадим вам попить! Признавайтесь, и позволим вам сходить в сортир!»
Но Хопли просто сидел в своем кресле. Послышалось шуршание, когда он положил ногу на ногу.
— Ну что, хотел войти — вот и вошел. Давай, Халлек, выкладывай, что там у тебя, и убирайся. Не могу сказать, что ты мне симпатичен, тем более теперь.
— Я несимпатичен и Леде Россингтон, — сказал Билли. — Но, честно говоря, мне насрать на то, что она или ты думаете обо мне. Она считает, что во всем виноват я. Ты, видимо, тоже.
— Ты сколько выпил перед тем, как сбил старуху, Халлек? Я думаю, если бы Том Рэнгли дал тебе дунуть в баллончик, он бы взлетел под небеса.
— Ничего не пил и наркотиков не принимал, — ответил Билли. Его сердце по-прежнему колотилось в груди, но теперь скорее от ярости, а не от страха. Каждый удар сердца отдавался болью в голове. — Хочешь знать, что было на самом деле? А? Ну, так вот, моя жена — мы, кстати, уже шестнадцать лет женаты — выбрала именно этот день, чтобы мне подрочить хер в автомашине. Никогда ничего подобного она не делала. Мне и в голову не приходит — с чего вдруг выбрала именно тот день. Так что пока ты, Леда Россингтон и, возможно, Кэри валили вину на меня, поскольку я был за рулем, я валил все на свою мадам, поскольку ее рука залезла мне в штаны. Теперь думаю, что всем нам надо валить все на нашу судьбу и перестать винить других.
Хопли невнятно хмыкнул.
— Или ты хочешь, чтобы я рассказывал тебе, как я умолял Тома Рэнгли на коленях не брать анализа на алкоголь? Как я рыдал у тебя на плече, уговаривая простить меня и выкинуть цыган из города?
На сей раз Хопли не издал ни звука, оставался тенью, сидевшей в кресле.
— Не поздновато ли для всех этих игр? — Голос Билли стал хриплым, и он с удивлением заметил, что находится на грани слез. — Да, моя жена мне сдрачивала. Верно, что я врезался в старуху и убил ее. Она сама была метрах в пятидесяти от ближайшего перехода, вылезла вдруг на дорогу, все правда. Правда и то, что ты спустил все расследование на тормозах и выпер цыган из города после того, как мы с Россингтоном пожали руки. И все в порядке! Но если ты собираешься сидеть тут в темноте и валить на всех вину, не забудь и себе полную тарелку положить.
— Знатная заключительная речь, Халлек. Классно. Ты видел тот фильм со Спенсером Трейси насчет обезьяньего суда? Видел, наверняка.
— Да пошел ты! — Билли поднялся из кресла.
— Садись. — Хопли тяжело вздохнул.
Билли Халлек в нерешительности потоптался на месте, понимая, что часть его натуры хочет использовать эту злость в не очень-то благородных целях. Эта часть побуждала его театрально уйти в гневе потому, что на самом деле эта фигура в кресле «Имс» вызывала в нем ужас.
— Не изображай из себя святошу, — сказал Хопли. — Сядь ты, ради Христа.
Билли присел, почувствовав, что во рту пересохло и что в бедре забилась в нервном тике какая-то мышца.
— Не стесняйся, Халлек, говори напрямик. Мы с тобой похожи друг на друга гораздо больше, чем ты думаешь. На всякие там результаты вскрытия мне всегда было наплевать. И ты прав — по этому делу я тоже не раздумывал: как надо, так и сделал. Они не первая толпа бродяг, которую я вышиб из города, и другую кое-какую косметическую работенку проделывал. Конечно если наш местный подонок что-то вытворял за пределами города, я ничего поделать не мог. Но ты бы удивился, если бы я тебе сказал, как много наших жителей до сих пор не поняли простой истины: не срать там, где сам жрешь.
— Или ты бы не удивился.
Хопли издал звук, видимо, означавший смех, от которого у Халлека пробежал мороз по коже.
— Это моя служба. Если бы ничего не произошло, никто из нас — ни ты, ни я, ни Россингтон, сейчас этих цыган не вспомнили бы.
Билли раскрыл было рот, чтобы отвергнуть подобное утверждение, сказать Хопли, что невозможно забыть тот двойной удар… но вспомнил четыре дня в Моханке, как они хохотали, жрали, как лошади, занимались любовью ночью и иногда днем. И это спустя столько дней после всей драмы? Пару недель?
Смолчал.
— Что случилось, то случилось. Наверное, я тебя только потому и впустил, что приятно было узнать: кто-то еще верит в такое, каким бы безумным оно ни казалось. А может, впустил тебя потому, что уж слишком мне одиноко. Мне страшно, Халлек. Так страшно, просто до безумия. И тебе страшно?
— Да, — просто признался Билли.
— А знаешь, что меня более всего ужасает? Я ведь могу какое-то порядочное время жить вот таким. Это страшно. Миссис Коллахи делает для меня покупки, пару раз в неделю убирает в доме, стирает. У меня есть телевизор, я люблю читать. Мои вклады оказались прибыльными. Если буду вести дела разумно, смогу просуществовать сколько угодно. А какие могут быть соблазны у человека моего положения? Купить себе яхту, Халлек? Зафрахтовать «Лир» в Монте-Карло, слетать с моей возлюбленной, чтобы посмотреть на скачки Гран-при в следующем месяце? Как ты думаешь? Сколько гулянок я могу устроить теперь, когда вся моя рожа изуродована?
Билли тупо покачал головой.
— Так что… я могу тут существовать… и существовать. Вот так день и ночь. А мне страшно, потому что нельзя жить таким образом постоянно. Каждый день, вместо того чтобы покончить собой, я сижу тут в темноте и смотрю игровые шоу, а старый цыганский ублюдок где-то надо мной насмехается.
— Когда он?..
— Дотронулся до меня? Да уж недель пять назад, если это имеет значение. Я поехал в Милфорд повидать мать с отцом. Повел их пообедать. Перед тем, правда, выпил пива, ну и за обедом тоже. Прежде чем уйти, пошел в мужской туалет. Дверь была закрыта. Я подождал, она открылась, и этот тип вышел оттуда. Старик с жутким носом. Он дотронулся до моей щеки и что-то сказал.
— Что именно?
— Я не расслышал, — ответил Хопли. — Как раз в тот момент кто-то на кухне грохнул на пол целый поднос посуды. Да мне и не надо было слышать, — достаточно оказалось в зеркало посмотреться.
— Ты не знаешь, они остановились табором в Милфорде?
— Это я как раз проверил на следующий день с местным коллегой. Можешь называть это профессиональным любопытством. Морду старого цыгана я приметил. Да такую и не забудешь, верно?
— Пожалуй, — согласился Билли.
— Они устроили табор на ферме к востоку от Милфорда на четыре дня. Договорились там как-то, вроде их сделки с этим геморроем Арнкастером. Я говорил с местным полицейским, он мне сказал, что наблюдал за цыганами, и те вроде бы уехали в то же утро.
— После того, как старик коснулся тебя?
— Да.
— Ты как считаешь — он знал, что ты там будешь? Именно в том ресторане?
— Я никогда раньше своих стариков туда не водил, — сказал Хопли. — Старая забегаловка, которую только что отремонтировали. Обычно мы ходили в другой ресторан, на другом конце города. А тут была идея матушки: хотела посмотреть, что там нового в оформлении. В общем — ерунда, ты знаешь женщин…
— Ты не ответил на мой вопрос. Он знал, что ты там будешь?
Последовала долгая пауза раздумья.
— Да, — ответила наконец обмякшая фигура в кресле. — Знал. Но только что у тебя за идея, Халлек? Я мало сплю нынче по ночам… Плохо соображаю.
Билли было предложено высказать напрямик то, что таилось в его уме. Он вдруг ощутил полную абсурдность ситуации: слишком слабой и дурацкой была его идея. Да даже не идея, а, по сути дела, фантазия, похожая на сон.
— Юридическая фирма, где я работаю, выделила группу сыщиков, — сказал он. — «Бартон Детектив Сервис».
— Слыхал о такой.
— Они самые толковые, как говорят. Я… так сказать…
Он интуитивно почувствовал, как фигура в кресле начала проявлять нетерпение, хотя Хопли не пошевелился. Халлек постарался собраться с духом, надеясь, что Хопли способен его понять, поскольку оба оказались товарищами по несчастью.
— Я хочу найти его, — сказал Билли. — Хочу встретить его лицом к лицу. Хочу сказать ему о том, что произошло… Я хочу по-честному… Если он способен с нами такое сотворить, он, наверное, знает…
— Наверняка, — откликнулся Хопли.
Приободренный Билли продолжал:
— Но я хочу поговорить с ним от себя лично. Ну, виноват, верно. Мог бы и затормозить вовремя. Признаю — моя вина. Точнее, вина моей жены, понимаешь. Что она там выдворила. Скажу, что и Россингтон виноват, что отмыл меня так запросто, и твоя вина, что не провел расследования, выгнал их из города.
Билли снова проглотил ком в горле.
— Но я скажу ему, что ее вина была во всем тоже. Она вышла в неположенном месте, Хопли. Понятно, что это не такая вина, за которую сажают в газовую камеру, но нарушение закона с ее стороны тоже имело место. Все произошло нечаянно, и не только мы виноваты в том, что она погибла.
— Ты хочешь все это ему высказать?
— Как сказать? Желания, конечно, нет, но я намерен это сделать. Ну, вышла, понимаешь, внезапно между двух машин и никуда не посмотрела. Этому даже в третьем классе учат.
— Я не думаю, что она училась в третьем классе, — сказал Хопли. — Вряд ли она вообще училась где-нибудь.
— Все равно, — упрямо сказал Билли. — Это же простое правило.
— Халлек, ты просто мазохист. Любишь брать на себя вину, — произнесла тень, которая была Данкеном Хопли. — Ты пока что теряешь в весе. Ты что, хочешь, чтобы эта тварь перевернула тебе нутро? Или довела твою кровь до кипения? Или, может?..
— Я не собираюсь сидеть тут сложа руки! — перебил его Билли. — Может, он способен все отменить, Хопли! Тебе такое в голову не приходило?!
— Я все читал о моих прыщах, — сказал Хопли. — Кажется, с той поры, когда у меня первый угорь в школе появился над бровью. Они меня атаковали, а я читал всю литературу, как с ними бороться. Я вообще люблю читать. Читал про всякое колдовство, и скажу тебе, Халлек, существуют сотни книг на тему, как наложить проклятья, но очень мало о том, как их снять.
— Ну ладно! Возможно, он не может. Пусть даже точно не может. Но я все равно должен с ним встретиться, черт его побери! Посмотрю ему в глаза и скажу: «Ты еще не всем отрезал долю от твоего пирога, старик. Отрежь-ка и для моей супружницы, и для твоей, между прочим! И раз уж толкуем об этом, для себя, старик, тоже возьми долю. Ты сам-то где был, когда она вылезла на мостовую, не глядя по сторонам? Почему не взял ее под руку? Почему не провел к пешеходному переходу на перекрестке? Почему?..»
— Хватит, — перебил его Хопли. — Если бы я был на суде, ты бы меня убедил, Халлек. Но ты забыл самый главный фактор, который действует в данной ситуации.
— Какой фактор? — недовольно спросил Билли.
— Человеческая натура. Мы можем быть жертвами сверхъестественного явления, но дело приходится иметь с человеческой натурой. Как офицер полиции — извини, бывший офицер — я давно убедился в том, что нет абсолютно правых и абсолютно неправых. Существует серый туманный переход от одного к другому, где-то темнее, где-то светлее. Ты ведь не думаешь, что ее муж купится на это дерьмо?
— Не знаю.
— А я знаю, — сказал Хопли. — Я знаю, Халлек. Я этого типа вижу насквозь настолько хорошо, что можно подумать, он мне передает все мысленно. Всю свою жизнь он скитался, его прогоняли «хорошие парни» как только получали с него всю марихуану, весь гашиш, проигрывали ему последние деньги на «колесе фортуны». Всю свою жизнь он слышал от «хороших людей», что он грязный цыган. «Хорошие люди» имеют корни, а он — нет. Этот мужик наблюдал, как в тридцатых-сороковых годах ради шутки сжигались их шатры и кибитки. В них, возможно, сгорали детишки и немощные старики. Он видел, как на их дочерей нападали, насиловали их, потому что «хорошие люди» считают, что цыганки трахаются, как кролики, и лишний раз для них без разницы. Видел он и как их сыновей забивали до полусмерти. За что? Да за то, что папаши этих «хороших ребят» проиграли свои деньги на цыганских аттракционах. И всегда одно и то же: приходишь в город, «хорошие люди» получают то, чего хотят, и потом выгоняют тебя вон из города. Иногда позволят задержаться на неделю на ближайшей ферме, иногда месяц потерпят табор в поле возле шоссейной дороги. А потом, Халлек, непременно прозвучит удар хлыста. Какой-то преуспевающий юрист с тройным подбородком, с бульдожьей мордой, сбивает твою жену на улице. Ей семьдесят или семьдесят пять лет, она наполовину слепая, может, торопилась в табор, потому что приспичило по нужде. Старые кости легко ломаются, прямо как стекло. И вот ты ошиваешься вокруг, надеясь, что хоть на сей-то раз правосудие сработает. Один-единственный раз за всю жизнь.
— Ладно, хватит, — перебил его Билли. — Не надо больше. — Он рассеяно коснулся пальцами щеки, полагая, что вспотел. Но влага на щеке оказалась не потом, а слезами.
— Да нет уж, — жестко сказал Хопли. — Ты этого всего заслуживаешь, и я намерен закончить. Не подумай, что я против того, что ты задумал. Нет, Халлек. Дэниел Уэбстер с самим Сатаной связался, так что тут все возможно. Просто я считаю, у тебя еще слишком много иллюзий. Этот мужик безумен, Халлек. Он разъярен. Возможно, у него уже настолько крыша поехала, что тебе впору искать его в дурдоме Бриджуотера. Он начал мстить, а когда мстишь, не замечаешь оттенков и нюансов. Когда твоя жена с детишками погибают в авиакатастрофе, тебе не хочется слушать, как там цепь А замкнулась на тумблере Б и как контроллер В не сработал в системе Д, а пилот Х выбрал неудачное время, чтобы пройти в сортир Ж. Тебе хочется только засудить эту авиакомпанию или пристрелить виновника аварии. Тебе нужен козел отпущения, Халлек. Хочется с кем-то расправиться. Вот с нами и расправляются, тем хуже для нас. Возможно, Халлек, я немного лучше тебя разбираюсь в подобных вещах.
Медленно, медленно его рука протянулась к тензорной лампе, повернула ее так, что свет упал на его лицо. Халлек услышал резкий шумный вдох и осознал, что именно он ахнул. Услышал слова Хопли:
— Как думаешь, на скольких гулянках я буду желанным гостем с такой рожей, вернее с ее утратой?
Кожа Хопли представляла собой страшное зрелище. Кошмарные красные прыщи размером с чайное блюдце выросли на его подбородке, шее, руках. Чирьи поменьше покрывали щеки и лоб, нос усыпан крупными угрями с черными головками. Желтоватый гной сочился между этими буграми всех размеров, кое-где вытекала струйками кровь. Жесткие черные волосы, какие бывают на бороде, росли беспорядочными пучками, и Халлек потрясенно подумал, что бриться Хопли было просто невозможно. Из этого жуткого ландшафта смотрели глаза Хопли. Смотрели на Халлека долго и не мигая, наблюдая на его лице ужас и отвращение. Наконец он кивнул, словно получив удовлетворение, и повернул лампу обратно.
— Боже мой, Хопли, прости… Мне так жаль…
— Не жалей, — сказал Хопли со зловещим спокойствием. — У тебя все проходит не так быстро, но конец будет тот же. Мой служебный пистолет в третьем ящике этого стола, и я воспользуюсь им, когда станет совсем невмоготу, независимо от того, как обстоят дела с моим счетом в банке. Бог не любит трусов, как говорит мой отец. Я хотел, чтобы ты меня увидел и понял. Знаю, как чувствует себя тот старый цыган. И я не стал бы произносить гладких юридических речей, Халлек. И не стал бы думать о каких-то резонах. Я бы его убил за то, что он со мной сотворил.
Кошмарная тень зашевелилась, заворочалась в кресле. Рука Хопли потянулась к щеке, и до Билли донесся отвратительный звук лопающегося нарыва. «Россингтон покрывается панцирем, Хопли сгнивает, а я истаиваю», — подумал он. «Милостивый Господи, пусть все это будет сном… пусть лучше я сойду с ума, но только не дай такому свершиться».
— Я буду убивать его медленно, — сказал Хопли. — О деталях говорить тебе не стану.
Билли попытался заговорить, но не смог произнести ни звука, в горле пересохло.
— Я понимаю, как ты пришел к своей идее, — сказал Хопли. — Но возлагаю очень мало надежды на успех твоей миссии. Почему бы тебе, Халлек, не обдумать его убийство? Почему бы тебе…
Но Халлек дошел до своего предела. Он выскочил из кабинета Хопли, ударившись бедром о его рабочий стол. Ему почудилось, что Хопли вот-вот ухватит его рукой, коснется его. Хопли не пошевелился.
Халлек выбежал в ночь и остановился, вдыхая всей грудью свежий воздух. Его била дрожь…
13. 172
Оставшееся до отъезда время Билли преследовала навязчивая мысль позвонить Джинелли в «Три брата». Джинелли казался каким-то ответом на проблему, а каким именно, он и сам не знал. В итоге он отправился в клинику Глассмана и начал их серию анализов на метаболизм. Если бы он был холостяком, одиноким человеком, вроде Хопли, он бы отменил все это. Но была Хейди, о которой следовало подумать, была Линда — наивная наблюдательница, не понимавшая, в чем, собственно, дело. Итак, он записался в клинику, скрывая свое безумное познание истины, как порядочный человек скрывает свою привычку к наркотикам.
По-крайней мере, это было нормальное местопребывание, а между тем Кирк Пеншли и «Бартон Детектив Сервис» позаботятся о его деле. Он надеялся.
Его всесторонне обследовали, осматривали. Он пил противный белый барий, подвергался рентгеновскому осмотру, его сканировали, делали электрокардиограммы и прочее. Были приглашены крупные специалисты, которым его демонстрировали как диковинку зоопарка. «Гигантская панда или последняя птичка додо», думал Билли, сидя в соляриуме с последним номером «Нэшнл Джиогрэфик» в руках. На руках его были заплаты из пластыря: в него втыкали много игл.
На второе утро у Глассмана, когда он подвергался очередным испытаниям, Билли впервые обратил внимание на два ряда четко заметных ребер на своем торсе. Впервые — за сколько лет? В школе? Нет. Никогда. От выпирающих костей падали рельефные тени. Выпирали тазобедренные кости, и даже в районе лобка они были заметны. Он коснулся их рукой: напомнили рукоятку сцепления его первого в жизни автомобиля — «Понтиака» 1957 года. Он тихо засмеялся и почувствовал на глазах жгучие слезы. Все его дни теперь стали одинаковыми: переменная облачность, местами дожди.
«Я буду убивать его медленно. О деталях говорить тебе не стану».
«Почему?» — думал Билли, лежа в своей больничной койке с приподнятыми, как у ванны, боковинами. «Об остальном ты мне все сказал».
За три дня пребывания у Глассмана Халлек потерял семь фунтов веса. «Не так уж много», подумал он с новым для себя юмором висельника. «Не так уж много — меньше, чем обычный куль сахара. С такими темпами я исчезну… когда? Примерно к октябрю!»
«172», декламировал его разум. «172 теперь. Если бы ты был боксером, пришлось бы из тяжеловесов переходить в средний вес… а может, Билли, попытаешь счастья в весе „перо“? Наилегчайшем весе?»
Прибыли букеты цветов: от Хейди, от фирмы. Маленькая весточка пришла от Линды на открытке. Аккуратным школьным почерком было выведено: «Поскорей выздоравливай, папочка. С любовью — Лин». Билли тайком поплакал над этой запиской.
На третий день, надев свою одежду, он встретился с тремя врачами, занимавшимися его проблемой. Он чувствовал себя менее уязвимым в джинсах и рубашке с короткими рукавами с надписью ВСТРЕТИМСЯ В ФЭЙРВЬЮ. Удивительно, как меняются ощущения, когда снимаешь больничную пижаму. Билли выслушал врачей, подумал о Леде Россингтон и подавил угрюмую ироничную улыбку.
Они знали, в чем с ним дело, это был случай один из двух (или трех). Один вариант — редкая болезнь истощения организма, впервые появившаяся за пределами Микронезии. Другой — редкий случай метаболического заболевания, которое еще не было полностью исследовано. Третий вариант — но это лишь возможность, заметьте, — психическая форма «анорексия невроза»: редчайший случай, до сих пор не подтвержденный. По их глазам Билли понял, что им по душе последний вариант: могут сделать себе имя в медицинских анналах. В любом случае Билли Халлек остался загадкой, а врачи — детьми в рождественское утро.
Уговаривали его задержаться в клинике Глассмана еще на неделю или две (может даже на три). Намеревались выявить, что с ним на самом деле. Собирались для начала проверить на нем действие мегавитаминов, кроме того — инъекции протеинов (ну разумеется!).
Поднялся дружный вой (профессиональный, разумеется), когда Билли спокойно их поблагодарил и сообщил им, что покидает клинику. Они возмущались, осуждали, читали ему лекции. А Билли, которому в последнее время все чаще казалось, что у него не все в порядке с мозгами, они показались этакими тремя гномами из сказки: того и гляди начнут гоняться друг за другом в развевающихся халатах по роскошной приемной, тузить друг друга и ругаться с бруклинским акцентом.
— Несомненно, вы себя чувствуете теперь лучше, мистер Халлек, — говорил один из них. — Начнем с того, что у вас было серьезное ожирение — это видно по истории болезни. Но хочу вас предупредить: ваше прекрасное самочувствие может оказаться преходящим фактором. Если и дальше будете терять вес, у вас появятся прыщики во рту, кожные проблемы…
«Если хотите увидеть настоящие кожные проблемы, вам нужно взглянуть на шефа полиции Фэйрвью», подумал он. «Извините, бывшего шефа».
Он вдруг решил под влиянием момента снова начать курить.
— …такие болезни, как непроходящие нагноения, бери-бери, — строго продолжал доктор. — Вы будете весьма подвержены любым инфекциям — от обыкновенной простуды и бронхита до туберкулеза. Туберкулез! Вы понимаете, мистер Халлек? Зато, если вы останетесь здесь…
— Нет, — ответил Билли. — Пожалуйста, поверьте, — у меня нет иного выхода.
Другой врач, сторонник идеи психического варианта «анорексия невроза», приложил пальцы к вискам и сказал:
— Ну что мы можем сделать, чтобы убедить вас, мистер Халлек?
— Ничего, — ответил Билли. Перед мысленным взором снова возник образ старого цыгана. Почувствовал шершавое мозолистое прикосновение его пальца к щеке. «Да», подумал он, «начну снова курить что-нибудь крепкое, вроде „Кэмела“ или „Честерфилда“. Почему бы и нет? Когда чертовы доктора начинают выглядеть вроде братьев Маркс, пора что-то предпринять».
Они попросили его подождать и вышли все трое. Билли ничего не имел против — он чувствовал себя в самом центре шторма и на том успокоился. Успокоился и на мысли о том, что выкурит сразу две сигареты подряд.
Они вернулись мрачными и одновременно возбужденными: мужчины, решившиеся на главную жертву. Они готовы оставить его здесь бесплатно, останется только плата за лабораторную работу.
— Нет, — терпеливо ответил Билли. — Вы просто не поняли. Моя страховка и так покрывает все расходы, я сам проверил. Дело в том, что я ухожу. Просто ухожу, и все.
Они непонимающе смотрели на него, начиная сердиться. Билли подумал — не сказать ли им, что они напоминают ему трех гномов, но решил, что подобная затея недопустимо оскорбительна. Она только все осложнит. Такие люди не привыкли к вызывающим поступкам в отношении себя. Могли и Хейди позвонить, а уж их-то она выслушает.
— Хорошо, мы оплатим лабораторные счета, — сказал один из них, как бы подводя черту всем доводам.
— Я уезжаю. — Билли говорил очень тихо и теперь увидел, что они поверили ему. Возможно, сам тихий тон его голоса убедил их, что дело тут не в деньгах, а просто он тронулся рассудком.
— Но почему? Почему, мистер Халлек?!
— Потому что вам, джентльмены, кажется, будто вы сможете мне помочь, а на самом деле это невозможно.
Посмотрев на их удивленные, растерянные лица, Билли подумал, что никогда еще в жизни не чувствовал себя таким одиноким.
По пути домой он остановился у табачной лавки и купил пачку «Честерфилда» (кингсайз). Первые затяжки вызвали такое головокружение, что он тотчас выбросил сигареты.
— Хватит экспериментировать, — сказал он вслух, сидя в машине. А потом засмеялся и заплакал одновременно. — За дело, ребятишки!
14. 156
Линда уехала.
Читать бесплатно другие книги:
