Восемьсот виноградин Дейв Лаура
– Не смотри на меня так. Просто хотела закончить наш с тобой разговор.
– Могла бы сообщить об этом Бену.
Я почувствовала, что краснею. Бобби тоже заметил.
– Только не это… Ты что, решила его бросить?
– Нет, но все равно спасибо за поддержку.
– Так вот почему ты прицепилась к винограднику – не хотела признаваться, что решила бросить Бена. Неужели я единственный в этой семье умею вести себя, как взрослый человек?!
– Ты понятия не имеешь, что происходит сейчас со мной, не говоря уже о родителях. Иначе ты бы понимал, что дело вовсе не в винограднике.
– Да ну? – Бобби недоверчиво усмехнулся.
Я удивленно взглянула на него. Может, брату тоже известно о папе с мамой?..
– Бобби, они хотят сбежать от того, что для них важнее всего на свете. Потому что остаться слишком тяжело. Мы не можем этого допустить!
Снова зазвонил телефон. Опять Бен.
– Ничего не поделаешь, – сказал Бобби. – Все уже решено.
Он отвернулся и ответил на звонок.
Холмы Себастопол-Хиллс, Калифорния, 1979 г
«Пастораль» – так охарактеризовала это место риелторша.
«Пастораль» – очень громко сказано. Вокруг только пыль, грязь и десятки пней – придется выкорчевывать их вручную.
– Это место таит в себе массу возможностей.
«Масса возможностей», «пастораль» – просто риелторский жаргон. В конце концов, она и есть риелтор, который пытается продать ему десять акров в районе, где никто не станет покупать участок. По крайней мере, не под то, подо что он нужен Дэну. Не под виноградник.
Они добирались сюда целый час по круто петляющему шоссе номер сто шестнадцать, которое затем уводило дальше – в совершенно другую вселенную, в города Калистога и Сент-Хелена, в изысканный мир долины Напа. Мир, где Дэн бывал лишь проездом. Мир, до сих пор упивающийся победой на сравнительной дегустации 1976 года «Суд Парижа». Большое событие в среде виноделов: одиннадцать судей, оценка качества в баллах. Калифорнийские вина были признаны лучшими во всех категориях, обойдя французов, обойдя весь мир. Одна судья-француженка потребовала вернуть ей бюллетень. Слишком поздно: она уже высказала свое мнение. Долина Напа победила.
Себастопол-Хиллс – не долина Напа. Мало кому пришло бы в голову выращивать виноград на клиновидном отрезке земли, отделяющем долину реки Рашен-Ривер от низины Петалума-Гэп. Это холмистая местность, заросшая деревьями и пересеченная петляющими дорогами, похожими на полосу препятствий. Западная Сонома, страна яблочных садов. На выбранном Дэном участке, объяснила риелторша, тоже когда-то рос яблоневый сад. Теперь от него осталась лишь голая, иссушенная почва.
Однако Дэна интересовала не только почва. Его интересовало все. Например, предсказуемая погода: утром всегда тепло, особенно когда рассеется туман, вечером – холодно. Прибрежные туманы на такую высоту не поднимались.
Дэн был ученым, пока не ощутил потребность заняться чем-то другим – потребность очутиться здесь. Вот уже целую неделю каждое утро он стоял на этом холме – высшей точке участка. Стоял по два часа и наблюдал, когда всходит солнце и как дует ветер. Пожалуй, с подобными условиями работать можно. Если он чего-то достигнет, то будет первым.
Придется рискнуть. Участок в долине Напа ему не по карману – он на эти-то десять акров наскреб с трудом. Но дело не только в деньгах. Быть может, если Дэн с почтением отнесется к земле – к силам природы, которые сделали ее такой, какая она есть, – он сможет создать новый сорт вина. Сможет сделать нечто стоящее.
Риелторша старалась проявлять терпение. Каждое утро она стояла рядом с ним на вершине холма и наблюдала, как он снова и снова наклоняется, зачерпывает пригоршню земли и внимательно изучает.
Дэн знал: если бы у нее были другие покупатели, она бы здесь не стояла. А она знала, что он знает.
Стараясь не обращать на нее внимания, Дэн смотрел на раскинувшуюся перед ним голую землю. Риелторша проследила за взглядом Дэна, потом покосилась на его руку – кольца не было.
– Хотите построить дом? – спросила она.
– Винодельню.
– Правда? – Риелторша попробовала скрыть удивление, но ей это не удалось. – Как интересно!
Он продолжал смотреть прямо перед собой.
– Вы винодел?
– Нет.
Она озадаченно взглянула на него.
– У вас есть помощник?
– Пока нет.
Ему было двадцать пять. Ни семьи, ни денег. Всего два занятия по витикультуре за плечами и еще четырнадцать впереди.
С чего он взял, что может заниматься виноделием?
– Покупаю, – сказал Дэн и еще раз обвел взглядом пустой участок – начало своей жизни.
Мистер Маккарти
Когда мы вернулись из виноградника, я пошла домой и приняла душ. А выйдя из ванной, впервые за день взяла в руки телефон.
Два голосовых сообщения от Сюзанны. Сюзанна Кэлвин-Бернарди, уроженка Джорджии, королева на встрече выпускников и настоящий вулкан, была не только моей коллегой, но и одной из лучших подруг в Лос-Анджелесе. Все ей давалось легко. Вместе со своим королем Сюзанна воспитывала одного ребенка, ждала второго и никому не давала спуску на работе. Она не делала поблажек ни дочери, ни сослуживцам, ни себе.
Мечтая поскорее сбежать из города, я свалила на подругу дело, которое мы пытались закрыть. Вообще-то на меня это не похоже. Я никогда не перекладывала на нее свои обязанности, не оставляла ни одного договора неподписанным, работала допоздна, лишь бы Сюзанна смогла освободиться пораньше – особенно теперь, когда она была на восьмом месяце беременности.
С замиранием сердца я включила первое сообщение. Подруга говорила быстро и твердо:
«Привет! Это Сюзанна-коллега. Помнишь, как ты улизнула из офиса на примерку платья? Перезвони, когда получишь мое сообщение. Я тебя ненавижу».
Во втором сообщении голос у нее звучал мягко и мелодично.
«Привет! Это Сюзанна-подруга. Помнишь, как ты улизнула из офиса на примерку платья? Перезвони, когда получишь мое сообщение. Я тебя люблю».
Я как раз собиралась ей перезвонить, когда завибрировал телефон. Бен, подумала я – он уже оставил мне несколько сообщений. Но оказалось, что это Томас Ник, его деловой партнер.
Томас находился сейчас в Лондоне – обустраивал офис к приезду Бена. Он собирался прилететь в Штаты на нашу свадьбу и хотел, чтобы к этому моменту все было готово.
– Привет, Джорджия! Ну что, как продвигается переезд?
Переезд… Я присела на краешек кровати и плотнее закуталась в полотенце. У меня совершенно вылетело из головы, что мы с Беном сегодня переезжаем. Все наши вещи покинут Сильвер-Лейк и сначала фургоном, а потом самолетом отправятся в Лондон – в наш новый дом на краю Ноттинг-Хилл. Дом моей мечты. Он стоял на живописной, мощенной булыжником улочке неподалеку от Уэстборн-Гроув – самой классной улицы Лондона. Сам дом тоже был бесподобен: много света, белые книжные полки в гостиной, большие окна на кухне. А главное – дверь. Красная парадная дверь, как в доме родителей.
– Я сейчас стою в вашем доме. Он великолепен. Великолепен, но пуст. Нужно, чтобы ты приехала и создала здесь уют. Не хватает твоей руки. Понимаешь, о чем я?
Простая любезность. Бен – вот кто действительно умел создавать уют. Он мог превратить любое помещение в такое место, откуда не хочется уходить. Переехав в Лос-Анджелес, Бен переставил нашу кровать в заднюю комнату. Вообще-то она предназначалась под библиотеку, но Бен сразу понял, как приятно будет просыпаться под большим эркером. Неужели только вчера я проснулась там рядом с ним? Сердце у меня защемило.
– Томас, я вообще-то спешу…
– Понимаю. Я, собственно, хотел поговорить с Беном. Возникли сложности с проектом «Мальборо», нужно кое-что согласовать… Он рядом?
– Нет.
В трубке повисло недоуменное молчание.
– А ты знаешь, где он? – спросил наконец Томас.
– Ты не звонил матери его ребенка? Может, он с ней?
– Матери его ребенка?..
Когда Томас повторил эти слова, время словно замедлило свой ход.
Должно быть, он счел меня ненормальной.
Однако вместо того, чтобы объяснить, я просто нажала на отбой.
Я всегда знала, что отец любит виноградник. Но по-настоящему почувствовала силу этой любви, когда мама с Бобби и Финном уехала в гости к родителям, и мы целую неделю прожили вдвоем. В биодинамическом виноделии время посадки зависит от фазы луны и расположения звезд. На той неделе я поняла, что отсюда следует. Папа разбудил меня в полночь и дал выпить кружку горячего шоколада, а потом я ходила за ним по пятам, пока он укоренял саженцы и сеял семена. Папа был настолько поглощен каждым действием, словно от того, что он сделает или не сделает, зависело все. Никогда не видела, чтобы кто-нибудь так сосредоточенно чем-то занимался. Я смотрела и думала: это и есть любовь.
Я надела джинсы с футболкой, села в машину и поехала вниз по шоссе номер сто шестнадцать – извилистой дороге, ведущей из одного мира в другой, из Сономы в долину Напа и ее одноименную столицу.
В Напе есть все, что должно быть в большом городе: развлекательная индустрия, роскошные отели, дорогие рестораны.
На свой двадцать первый день рождения я приехала домой из колледжа, и мы всей семьей отправились в самый роскошный ресторан Янтвилла – городка к северу от Напы. Назывался он «Французская прачечная». На его месте когда-то действительно стояла прачечная. В этом ресторане, одном из лучших в мире, подают девять перемен блюд и самое прекрасное вино, какое вам только доводилось пробовать. Мы не просто отмечали мой день рождения: незадолго до того «Френч лондри» включил в свою обширную винную карту вино отца. «Блок четырнадцать». «Пино нуар» 1992 года. Двести пятьдесят долларов бутылка. Любимое «пино» отца. Виноград, из которого его производили, по-прежнему выращивался только на самом первом участке в десять акров. От мысли, что наше вино будут пить люди со всего света, кружилась голова. Папа заказал две бутылки в надежде, что это поможет «Блок четырнадцать» остаться в меню.
Проезжая мимо «Френч лондри», я мысленно вернулась в тот день. Бобби объявил, что хочет сделать Маргарет предложение. Финн раскричался и обозвал брата сумасшедшим: Маргарет, конечно, красавица, но жениться в таком возрасте все равно безумие. Тогда Бобби признался, что она беременна. Даже две бутылки вина не спасли тот вечер.
Через две недели мы с Беном собирались пригласить всю мою семью в тот же ресторан – отблагодарить родителей за то, что разрешили отпраздновать свадьбу у себя дома. Теперь ничего этого не будет – ни обеда, ни свадьбы…
С Вашингтон-стрит я свернула налево – на боковую улицу, где располагалась штаб-квартира «Марри Грант». Машину поставила на одно из двух парковочных мест; второе занимала старенькая «Хонда».
Я глянула в договор, который умыкнула из домика винодела: хотела проверить, не ошиблась ли адресом. Непохоже, что мне сюда.
Винодельческий регион Северной Калифорнии – это маленький мир, четко разделенный на две фракции: тихую сельскую Соному и коммерциализированную долину Напа. Кое-кто утверждает, что граница между ними постепенно стирается: Сонома тоже начинает производить вино на промышленный лад. Однако пока граница все еще существует: маленькие винодельни Сономы по-прежнему выглядят Давидом рядом с корпоративными Голиафами Напы.
Как ни странно, штаб-квартира «Марри Грант» занимала не зловещий комплекс огромных бетонных коробок. Подобное здание вполне можно встретить где-нибудь в Себастополе: незаметный с улицы второй этаж, увитая виноградными лозами лестница, окна с ярко-зелеными ставнями, на каждом подоконнике – растения с красными, желтыми и оранжевыми листьями. Скорее похоже на дом художника, чем на корпоративный офис.
Я постучала в затянутую сеткой дверь.
– Открыто! – послышалось откуда-то изнутри.
Я вошла в приемную. Ни стульев, ни дивана. Только голый стол, над которым висит очень симпатичная картина – зеленая груша. Почему-то я не могла отвести от нее глаз. Ярко-зеленый цвет груши притягивал, казался чуть ли не волшебным.
– Завораживает, правда?
Я обернулась. На пороге кабинета стоял молодой мужчина в джинсах и кашемировом жилете на молнии, из-под которого торчал галстук. Незнакомец был по-своему хорош собой, хотя далеко не так хорош, как воображал. Он имел нахальный вид уроженца восточного побережья – совсем как некоторые мои однокурсники, считавшие себя повелителями вселенной. На его губах играла самоуверенная однобокая улыбка.
– Сколько ни пытался, так и не смог понять, что в этой груше особенного. Думал, я просто необъективен – в конце концов, ее нарисовала моя мама. Но картина завораживает не только меня. Значит, что-то в ней все-таки есть.
Незнакомец оторвал взгляд от груши и впервые посмотрел на меня.
– Это же вы! – воскликнул он.
– Что, простите?
– Невеста из бара.
Я удивленно уставилась на него.
– Еле узнал. Тогда волосы у вас были собраны в узел… В разваливающийся узел.
Я дотронулась до своих распущенных волос, которые уже начинали кудрявиться.
– Что вы хотите этим сказать?
– Такая прическа идет вам гораздо больше.
Он указал на свою густую шевелюру, как будто ждал, что я отвечу комплиментом на комплимент. Я одернула футболку. Надо было одеться более строго. Впрочем, незнакомец, похоже, не обратил внимания на мой костюм – его занимало только мое свадебное платье.
– Я был в баре, когда вы пришли. Сидел за маленьким столиком у камина.
Незнакомец сложил руки треугольником и ткнул сначала в указательный палец – где сидела я, – потом в большой палец другой руки – где сидел он.
– Вернее, так: я был там со своей девушкой, которая рассказывала мне о чиа. Она обожает семена чиа. Сыпет их, куда ни попадя: в салат, в овсянку, в макароны. Якобы очень полезно. Вы знали?
Я кивнула. В модных ресторанах Лос-Анджелеса склизкие семена чиа считались хитом сезона. Однако я бы предпочла начать разговор совсем по-другому. Как же вышло, что тему задает он, а не я?..
– В общем, я не хотел пробовать чиа, поэтому глазел по сторонам. И тут появились вы. А теперь вы здесь. Странно, правда? Вам так не кажется?
– Нет, – ответила я.
Хотя действительно странно. Кто этот человек? Что он делал в баре моего брата в пятидесяти минутах езды отсюда? И почему меня запомнил? Впрочем, тут как раз ничего удивительного: в конце концов, я была одета несколько торжественнее, чем остальные посетители.
– Почему вы сбежали со свадьбы?
Я ошарашенно уставилась на него.
– Я не сбежала со свадьбы!
– Я тоже однажды так поступил. Если точнее, так поступили со мной.
Я подняла перед собой руки, пытаясь прервать этот разговор.
– Я не сбежала со свадьбы, понимаете вы или нет?
– Хорошо-хорошо. Понял. Вы не сбежали.
– Благодарю.
– А почему на вас было свадебное платье?
– Я сбежала с последней примерки, а это далеко не то же самое.
Он задумчиво кивнул.
– Пожалуй.
– Не пожалуй, а точно.
– Ваша правда. Во-первых, вы не унизили жениха в тот день, которому полагается стать самым счастливым в его жизни. Во-вторых, вам вернут задаток. Практически за все.
– За все без исключения.
– Ну, за платье – вряд ли.
– Послушайте, я вообще-то ищу Джейкоба Маккарти.
Незнакомец оглядел пустой кабинет и объявил:
– Похоже, Джейкоб Маккарти – это я.
Мне не понравилось, как самодовольно он произнес свое имя. Надо дать ему понять, что я серьезный юрист, а не просто девушка, заявившаяся в бар в свадебном платье. Хотя и не в день свадьбы.
– Чем могу помочь?
– Я бы хотела поговорить о винограднике «Последняя капля».
– Тогда входите.
Он отступил в сторону, чтобы пропустить меня в кабинет. Я неохотно вошла, крепче прижимая к груди договор. Внутри оказалось очень уютно: мягкие белые диванчики, старинный стол невероятных размеров, над которым висела еще одна картина – огромный красный помидор.
– Тоже мама нарисовала, – сообщил Джейкоб Маккарти. – Овощи и фрукты даются ей особенно хорошо.
– Повезло вашей маме.
Он предпочел не обращать внимания на мой тон – просто улыбнулся и присел на краешек стола.
– Почему вас интересует виноградник «Последняя капля»? Если не считать очевидной причины, разумеется.
– То есть?
– Там производят великолепное вино.
Я скрестила руки на груди, решив не поддаваться на лесть.
– Виноградник принадлежит моей семье, и я против того, чтобы его продавать. Вообще-то мы все против, просто некоторые еще этого не осознали.
– Джорджия. Ну конечно. Сходство потрясающее, особенно в области рта. – Джейкоб Маккарти указал на собственный рот. – Вы очень похожи на отца. Приятно познакомиться. У вас замечательная семья. Обожаю вашу семью.
– Вы ее совсем не знаете.
– Позвольте не согласиться.
Он взял со стола стеклянную банку, наполненную лакричными палочками, и протянул мне.
– Вы что, серьезно? – изумилась я.
– Почему бы нет? Лакричные конфеты – самые вкусные. Кроме того, лакрицу с древних времен используют в медицине. В том числе для снятия стресса.
– И все-таки я откажусь.
Джейкоб Маккарти достал из банки конфету и откусил большой кусок.
– Зря, но как хотите.
– Можете даже не стараться. Ваши фокусы не пройдут.
– А что я стараюсь сделать?
– Не знаю… Очаровать меня.
– Зачем мне это?
– Вы прекрасно знаете, что договор полон ошибок и его еще не поздно аннулировать.
– Вы говорите прямо как юрист.
– Я и есть юрист. Мне ежедневно приходится оформлять гораздо более крупные сделки.
– Ну, тут вы меня обставили.
Джейкоб Маккарти указал на висящие на стене дипломы в красивых рамках. Сельскохозяйственный факультет Корнеллского университета, юридический факультет Корнеллского университета. Какое самолюбование – повесить на стену собственные дипломы, еще и в рамках!
– Я окончил юридический, но практикующим юристом никогда не был.
– А практикующим виноградарем?
– Уверяю, я сделал вашему отцу выгодное предложение.
– К сути дела это не относится.
– А в чем, собственно, суть дела?
Трудно откровенничать с совершенно незнакомым человеком, но я решила быть честной.
– Отец непременно пожалеет, что продал виноградник.
– Думаете?
Внезапно мне показалось, что Джейкобу Маккарти не все равно: взгляд его сделался мягче, самодовольная усмешка исчезла.
Я встретилась с ним глазами, стараясь внушить ему, насколько дорог отцу виноградник.
– Да, думаю.
– Хм… а я вот нет.
Он принялся копаться в разложенных на столе бумагах. Все мои надежды, что передо мной разумный, отзывчивый человек, разом растаяли.
– Договор еще не вступил в силу, – напомнила я. – Виноградник перейдет к вам только с нового года.
– Чтобы кое-кто мог отпраздновать там свадьбу, если не ошибаюсь. Церемония, кажется, в следующие выходные?
– Не надо меня оскорблять!
– Никто вас не оскорбляет. Просто хотел сообщить, что все случайности предусмотрены. Ваш отец попросил, чтобы передача прав состоялась только после свадьбы, когда они с женой смогут освободить дом.
– Я намерена оспорить законность этой сделки, мистер Маккарти.
Он бросил на меня недоуменный взгляд.
– Никто не называет меня мистер Маккарти. Мне это неприятно.
Тут у меня завибрировал телефон – эсэмэска от Сюзанны.
«Бен позвонил и объяснил, что случилось!!! Ты где? Перезвони – я скажу, что делать. Только сначала на тебя наору. Как ты могла свалить на меня эту работу? Кстати, я до сих пор в офисе и до сих пор злюсь».
Джейкоб уставился на экран моего телефона.
– Кто такой Бен? Брошенный жених?
– Я здесь, чтобы поговорить о продаже виноградника, – ответила я, пряча телефон.
Он рассмеялся.
– Тогда нам не о чем больше говорить. Что будет с виноградником – не ваше дело.
– Виноградник – дело моего отца, а значит, и мое тоже.
– Договор подписан и заверен нотариусом. Так что это теперь мое дело – во всех смыслах.
Джейкоб улыбнулся такой самодовольной улыбкой, точно хотел сказать: «Я ради других обременять себя не собираюсь». И тут я осознала, насколько его ненавижу.
– Мило, что вы ко мне заглянули. Однако думаю, нам лучше окончить этот разговор.
– Полностью с вами согласна, – ответила я и вышла за дверь.
Парень по имени Марк и парень по имени Джесси
Когда я вернулась домой, над виноградником садилось солнце. Волшебный час – так называл это время отец. Волшебный час, который предшествует началу работы и позволяет оценить, чего достиг виноградник за день. Большую часть своих обязанностей отец выполнял после захода: если виноград висел на лозах – помогал его собирать; если урожай был убран – заботился о почве или вине.
Отец называл этот час волшебным еще по одной причине: небо окрашивалось в необычный оттенок желтого. Папа клялся, что раньше – до того, как он начал возделывать землю, – цвет у неба был другим. Теперь свет отражался по-иному, потому что земля стала живой, зеленой – так он утверждал.
Я до того устала, что ни с кем не хотела разговаривать. Однако на кухне сидел Финн. На нем была надетая задом наперед бейсболка и спортивные шорты, отчего он напоминал мальчишку, только что вернувшегося с тренировки. Финн поедал знаменитую мамину лазанью – прямо из формы для выпечки.
Все мы обожали мамину лазанью. До ужина она не дожила ни разу. Стоило только маме достать ее из духовки, мы рассаживались вокруг разделочного стола и, обжигая языки, дружно принимались за еду, как бы сильно ни злились друг на друга.
В свою фирменную лазанью мама клала выращенные в винограднике оливки и помидоры, шпинат, пять видов сыра и еще что-то – она отказывалась признаться, что именно. Финн клялся, что однажды зашел на кухню и увидел, как мама добавляет в нижний слой шоколадную крошку. С тех пор мы все время пытались отыскать в лазанье следы шоколада.
– Меня подкупили, – сообщил Финн.
– Вижу.
Я села на высокий табурет напротив него. Договор положила себе на колени в качестве напоминания, – как будто мне требовалось напоминание! – что нужно срочно что-то делать. Иначе я больше никогда не буду сидеть на кухне с братом и есть мамину лазанью, глядя на виноградник. Виноградник, о котором очень скоро придется говорить в прошедшем времени: «Когда-то он принадлежал нашей семье».
Финн раздул щеки, пытаясь остудить откушенный кусок, и тут же отправил в рот следующий.
– Мама не хотела оставаться с тобой наедине, поэтому вызвала подкрепление.
– Значит, она рассказала тебе, что происходит у них с папой?
Финн кивнул и подал мне вилку. Я вонзила ее в самую середину лазаньи, и выражение сочувствия на его лице тут же сменилось раздражением: он не мог спокойно смотреть, как я ем серединку, хотя сам предпочитал краешки. Я отправила в рот первый кусок и мигом позабыла о чувствах брата. Это была тягучая сырная масса, сладковато-соленая на вкус. Помидоры сладкие, как клубника, тесто из непросеянной муки нежное и масляное. Только тут я поняла, насколько голодна. Я ведь не ела весь день, даже от лакричных палочек отказалась.
– Вообще-то я уже сам догадался.
Я перестала жевать и взглянула на него.
– Как?
– Мама не умеет притворяться. На прошлой неделе я без предупреждения заявился на ужин, так она была сама не своя. Сказала, что папа в кафе на встрече местного научного общества, хотя он ходит туда только по четвергам. А потом испекла мне шоколадный кекс.
– Отлично. Мне достался голый мужик, тебе – шоколадный кекс.
– И очень вкусный к тому же.
Финн махнул в сторону виноградника, где прогуливались наши родители. Они шли рядом, как обычно, но между ними чувствовалась отчужденность: у отца руки заложены за спину, у мамы – висят по швам. Больно смотреть.
Я потянулась за следующим куском, но Финн вышиб вилку у меня из руки.
– Не налегай на лазанью, а то в свадебное платье не влезешь.
Я знала, что он говорит не всерьез. Это все мамина лазанья. Чтобы загладить свою вину, брат отрезал маленький кусочек и пододвинул его ко мне.