Восемьсот виноградин Дейв Лаура
– Ты обязательно влюбишься в Мэдди. Уже начинаешь влюбляться.
– Мэдди тут ни при чем.
– При чем, по крайней мере отчасти. Даже если ты не поймешь, почему я скрывал от тебя дочь, ты все равно меня простишь – хотя бы ради нее самой.
Бен поцеловал меня в щеку. От мягкого прикосновения его губ внутри все перевернулось. Оно напомнило мне о том, о чем я почти успела забыть.
Бен улыбнулся и указал на Мэдди: девочка присела среди растений, из которых отец готовил отвары, и осторожно дотронулась пухлыми пальчиками до кончиков листьев. Если не считать жгучей крапивы, растущей далеко в задних рядах, Мэдди ничего не угрожало. Поэтому я не стала ее останавливать: пусть себе исследует.
– Судя по всему, мне достался будущий фермер, – заметил Бен.
– Похоже, ей здесь нравится.
– Похоже, что так.
Он взглянул на меня краешком глаза, пытаясь определить, подпала ли я под очарование Мэдди. Разве могла она кого-нибудь оставить равнодушным, эта милая девочка, исследующая сад в предвкушении новых открытий? Однако Мэдди явно не отвечала мне взаимностью – избегала всякого общения и делала вид, будто, кроме нее и Бена, в винограднике никого нет.
Когда мы приблизились, девочка подняла голову и улыбнулась отцу. Бен присел рядом и взял в ладони соседний цветок.
– Привет! – сказала она. – Что это такое, папа?
Папа…
Бен улыбнулся и указал на табличку.
– Тут написано, что это листья одуванчика.
– А зачем они?
– По-моему, ими удобряют землю. Джорджия, как по-другому называется земля? Есть какое-то умное слово…
Мэдди встретилась со мной взглядом. Похоже, ей не хотелось выслушивать от меня объяснений – даже о земле и листьях одуванчика. Однако Бен не обратил на это внимания и жестом пригласил меня присесть между ними.
– Так что там за умное слово, Джорджия?
Скрепя сердце я ответила:
– Терруар.
Мэдди серьезно кивнула.
– Терруар, – повторила она.
Я принялась объяснять, что терруар – это не просто земля. Каждый винодел взаимодействует с почвой по-своему: один помогает проявиться одним свойствам ландшафта и климата, другой – другим. Но тут Мэдди посмотрела на меня, и я заметила, что улыбка у нее точно такая же, как у Бена. Я замолчала, не в силах продолжать, и только улыбнулась в ответ.
Потом она задумчиво поглядела на цветы. Выражение ее лица опять напомнило мне Бена, и я стушевалась еще сильнее.
Я присела рядом с Мэдди. Бен отодвинулся, уступая мне место.
– Травяные отвары помогают заботиться о винограднике. Каждый из них делает для почвы и компоста что-то свое.
– Что такое компост?
– Тебе лучше не знать, – рассмеялась я.
Мэдди пододвинулась поближе. Теперь мы сидели рядом, окруженные цветами.
Она указала на тысячелистник.
– Зачем нужен этот?
– Настой тысячелистника помогает винограду расти. Он наполняет почву калием и серой.
Я сорвала стебелек и поднесла к ее носу.
– Понюхать? – спросила она у Бена. Он с улыбкой кивнул.
Мэдди нагнулась и тут же сморщилась.
– Фу…
Я рассмеялась. Надо было показать ей лаванду.
Мэдди сорвала ромашку и осторожно поднесла ее к носу.
– А этот зачем?
– Ты сорвала цветок, из которого делают самый важный отвар.
– Правда?
Девочка широко распахнула глаза, довольная собой.
– Да. Когда виноград собран, мой папа опрыскивает этим отваром весь виноградник. Так лозы узнают, что пора засыпать на зиму.
– Как молоко с печеньем?
Мы с Беном засмеялись.
– Именно, – произнес он и дотронулся до ее спины.
Бен посмотрел на меня и улыбнулся, словно хотел сказать: «Вот видишь? У нас получится». Я улыбнулась в ответ, невольно с ним соглашаясь. В небе ярко светило калифорнийское солнце, и, пока я описывала Мэдди устройство виноградника, в глубине моей души что-то происходило. Я вспоминала, как то же самое объяснял отец, когда я была маленькой. Блок за блоком папа открывал для меня виноградник, а мне казалось, что он открывает передо мной целый мир или, по крайней мере, самую важную, самую волшебную его часть. Все, что он тогда говорил, навсегда впечаталось в память.
Мэдди подняла руку с цветком.
– А как он называется?
– Ромашка, – ответила я.
– Ромашка, – повторила девочка. – Кажется, мама любит ромашковый чай. Правда, папа?
Я по-прежнему находилась под очарованием момента, ощущая свою близость с Мэдди – свою близость с Беном.
Потом я увидела его лицо: ему было явно не по себе.
– Не знаю, Мэдди, – смущенно проговорил Бен.
Девочка вскочила и побежала вперед, вверх по склону, в сторону винохранилища и винных подвалов.
– Мне жаль, что она это сказала, – произнес Бен.
– Почему?
Он хотел было что-то ответить, но оборвал себя на полуслове.
– Сам не знаю.
– Бен, чего ты не договариваешь?
– Ничего, – ответил он, пряча глаза.
Бен всегда так делал, когда пытался что-то от меня скрыть. Обычно что-нибудь незначительное: забыл вынести мусор или заплатить за аренду дома. Но на этот раз дело явно шло о чем-то более существенном.
Последний семейный ужин (Часть первая)
Пока Бен укладывал Мэдди спать, я пошла на кухню, чтобы найти маму. Она стояла перед раковиной и мыла овощи, которые собрала в огороде на ужин. В маленькой плетеной корзине лежали помидоры, огурцы, брокколи, лук и чеснок.
Громко играла музыка. Мама, все еще в широкополой садовой шляпе, танцевала. Вернее, неловко топталась на месте. Привычное зрелище. Они с папой совершенно не умели, зато просто обожали танцевать, особенно друг с другом. В детстве, войдя на кухню, я часто видела, как родители неуклюже переминаются с ноги на ногу перед корзиной с помидорами и радостно размахивают в воздухе руками.
Правда, сейчас мама танцевала одна. Когда я вошла, она не обернулась.
– Как по-твоему, тушеное мясо с овощами сгодится для семейного ужина?
Я подошла сзади и приникла головой к маминому плечу. Мне хотелось спрятаться у нее на плече. Хотелось, чтобы она сделала так, чтобы все снова стало хорошо. Увы, мама сама была частью наших бед.
– Я спрашиваю чисто из вежливости, – продолжила она. – Ничего другого я готовить не собираюсь. Финн с Бобби, не сговариваясь, заказали тушеное мясо. Хоть в чем-то они согласны.
– Ну, тогда пойдет.
Мама улыбнулась, довольная моим ответом. Затем подвинулась вправо и жестом предложила мне помыть помидоры.
– Слышать не могу, как все называют этот ужин последним, – сказала она. – Уж очень драматично звучит.
– А разве это неправда?
Оставив мой вопрос без ответа, мама опустила глаза и протянула мне несколько помидоров.
– Довольно никудышные. Такое уж время года. Конец сезона сбора урожая. А значит, пора отдыхать. Значит, папа может заняться чем-нибудь другим. Но помидорам, увы, тоже конец.
– Во всем есть свои плюсы и минусы.
– Точно. – Мама принялась резать огурец. – Похоже, у нас будет еще два гостя?
– Уже познакомилась с Мэдди?
– А откуда, по-твоему, взялся кекс?
Я начала мыть помидор, не обращая внимания на мамин пристальный взгляд.
– Что случилось? – спросила она.
– Бен считает, нам надо быть вместе, чтобы во всем разобраться.
– Я понимаю, почему он здесь. Но почему ты позволила ему остаться – по крайней мере, на ужин? Не потому ведь, что Бен обожает наши семейные застолья? Хотя он их действительно обожает. Возможно, даже больше, чем папа.
Я пожала плечами.
– Я сердита на Бена, хотя думаю, что нужно его простить. Отчего сержусь еще больше, если понимаешь, о чем я.
– Не особо…
– По-моему, Бен все еще что-то скрывает. А значит, придется вытянуть из него правду. Мне очень тяжело с ним разговаривать.
– Если все время пытаться, постепенно разговаривать станет легче.
– А надо ли прилагать столько усилий?
Мама рассмеялась и стряхнула нарезанный огурец в миску.
– Это и есть любовь, детка. Прилагать усилия, когда не хочется.
Я положила овощи рядом с раковиной.
– Сама-то ты следуешь этой заповеди?
Мама подняла на меня взгляд. Кажется, она хотела возразить, затем передумала и провела рукой по лицу, оставив на щеке мокрый след.
– Наверное, ты права. Сейчас я не прилагаю достаточно усилий, но виновато в этом не одно-единственное недоразумение.
– По-твоему, это просто недоразумение?
– Бену позвонили и сообщили, что у него есть ребенок, так? Нужно было как-то разрулить ситуацию… Впрочем, никто не говорит, что он с этим справился.
Неужели мама наконец-то меня услышала – поняла мои противоречивые чувства? С одной стороны, мне было жаль Бена. С другой – я злилась, потому что он во мне усомнился.
– Впрочем, справился Бен или нет – неважно. Ваше будущее зависит от того, как разрулишь ситуацию ты.
У нее завибрировал телефон – на экране возник улыбающийся Генри. Мама покраснела, словно школьница, а я закатила глаза.
Я украдкой прочитала эсэмэску:
«Ла Гар». 10 ч?»
«Ла Гар». Французский ресторан. Единственный ресторан в Себастополе, работающий так поздно. Единственный, куда мама сможет успеть после семейного ужина. Последнего семейного ужина в честь последнего урожая.
Она встретилась со мной взглядом и хотела что-то сказать, но тут же закрыла рот.
– Я перезвоню ему потом. Но не потому, что ты держишься так чопорно.
– А чего ты от меня ждала? Что я стану над тобой подшучивать?
– А тебе разве трудно? – Она выключила воду и добавила: – По крайней мере, не смотри на меня так сердито. Я же не смотрю на тебя сердито.
– За что тебе на меня сердиться?
– Я задам этот вопрос только раз – подумай над ним как следует. Тебе не приходило в голову, что ты хочешь сохранить виноградник не столько ради нас, сколько ради себя самой?
Я посмотрела в окно на раскинувшийся внизу виноградник. Грозди раскачивались под ветром. Было жарко, но ветер давал винограду некоторый отдых.
– Ну и?
– Нет, – ответила я.
– «Нет, не приходило»? Или «Нет, это не так»?
– А ты не задавала себе вопрос, почему готова расстаться с виноградником?
– Задавала, дорогая. И нашла на него ответ. Только не тот, который бы тебе хотелось.
Снова ожил телефон: Генри прислал еще одну эсэмэску.
– Какой нетерпеливый! – заметила я.
Мама поджала губы.
– Уйди!
– Он в курсе, что ты терпеть не можешь французскую кухню?
– Уйди, пожалуйста!
Мне хотелось объяснить так, чтобы мама услышала. Она считает, будто я забочусь только о себе, а сама, похоже, виновата в обратном – совсем о себе не заботится.
– Вы с папой вложили в виноградник столько сил, а теперь готовы просто взять и отдать его человеку, который пустит все ваши труды насмарку. Разве это не трагедия?
– Даже если ты права, – а я не говорю, что ты права, – это наша трагедия, не твоя.
– Не может быть, что ты действительно так думаешь!
Мама сняла хозяйственные перчатки.
– Тебя интересует мое мнение? Так вот оно: поменьше волнуйся.
– То есть?
– Ты умная, успешная женщина, которая много трудилась, чтобы устроить свою жизнь. Но ты по-прежнему считаешь, что твоя главная обязанность – заботиться о других: о нас с папой, о Бобби и Финне. Вот почему я обрадовалась, когда ты переехала в Лос-Анджелес.
– Ты плакала. И прислала мне карту Сономы, чтобы я не забыла, где родилась.
Мама закатила глаза.
– Речь о другом. Я тогда подумала: «Теперь-то она начнет заботиться и о себе». А ты опять взялась за старое – думаешь о наших проблемах вместо собственных.
– Неправда.
– Уверена? По-моему, милая, пора смириться с тем, что Бен совершил ошибку, и прислушаться к своему сердцу.
– Одно связано с другим, и это немаловажно.
– Боже мой! Ты говоришь так, словно отстаиваешь дело в суде. Немаловажно только одно – чего ты хочешь.
Мама указала на парусиновый шатер на краю патио.
– Мы бы никогда не стали покупать парусиновый шатер ради одного вечера. Сбор урожая можно отметить и на лужайке. Кто-то должен отпраздновать в этом шатре свадьбу: он слишком прекрасен, чтобы стоять без дела.
– По-твоему, это хороший повод выйти замуж?
Мама снова включила воду и отвернулась.
– По-моему, неплохой.
Спонтанное брожение и другие способы потерять любовь всей своей жизни
В детстве Бобби с Финном часто ездили на велосипеде в кондитерскую, расположенную в центре Себастопола. Я тоже любила кататься, но одну мама меня не отпускала. Зато как же я радовалась, когда братья брали меня с собой! Туда – легкий спуск, обратно – трудный подъем. Конфеты таяли в карманах, заставляя быстрее крутить педали. Однажды на обратном пути нас чуть не сбила машина. Она так внезапно вывернула из-за поворота, что нам оставалось только съехать в канаву.
Машина затормозила. В ней сидели туристы, только что побывавшие на нашем винограднике. В то время отец проводил для богатых экскурсии с вином и угощением. Пятьдесят долларов за брата.
Туристы были пьяны и очень извинялись. Финн уверял, что все в порядке, однако им хотелось как-то загладить свою вину. Одна из женщин осмотрела наши ободранные коленки и намазала их мазью. Ее муж предложил отвезти нас домой, но мы украдкой заглянули в багажник машины и ответили «нет». В багажнике громоздились ящики с вином всех виноградников Сономы и даже некоторых виноделен Напы, в том числе «Марри Грант». Туристы не понимали разницы. Они приехали не только ради экскурсии по папиному винограднику. И напились они не качественного вина, а всего, что смогли достать.
Туристы уехали в свой шикарный отель в Хилдсбурге, а мы побрели домой, катя велосипеды за руль. Родителям решили ничего не рассказывать, иначе о поездках в кондитерскую пришлось бы забыть. Просто туристы не справились с управлением. Никто не пострадал. Незачем поднимать шум. Однако мы страшно рассердились и сами не могли объяснить почему. Только теперь я поняла, что нас тогда разозлило. Поняла, размышляя над вопросом, который задала мне мама: уверена ли я, что цепляюсь за виноградник ради отца, а не ради себя? Уверена ли, что думаю только о родителях?
Мы не желали, чтобы те пьяные туристы даже близко подходили к нашему винограднику. И не только они, а все, кто не способен по достоинству его оценить.
Так что, возможно, на мамин вопрос следовало ответить: «Нет, не уверена».
Я решила принять ванну с пеной – хотелось побыть в тишине и покое. Бен так и не вышел из моей комнаты. Видимо, решил не только уложить Мэдди спать, но и позвонить Мишель. Сообщить, что с Мэдди все в порядке. Рассказать ей в тех же выражениях, что девочке нравится в винограднике – что из нее выйдет настоящий винодел. Почему-то это само по себе причиняло боль.
Вторым ударом стал журнал, лежащий рядом с ванной. На обложке красовалась фотография Мишель: длинные ноги, блестящие волосы, платье, которое стоит больше, чем весь мой гардероб.
Я закрыла глаза и погрузилась в воду, и тут зазвонил телефон. Сюзанна.
– Не знаю, убить тебя или мчаться спасать, – заявила она, как только я сняла трубку. – Мне пришлось присутствовать вместо тебя на даче письменных показаний в Санта-Монике. Отлучалась в туалет раз восемь. Все были страшно недовольны.
Я сделала глубокий вдох. Как же приятно слышать ее голос с южным акцентом – сердитый, искренний и любящий…
– Салум, кстати, рвет и мечет из-за твоего отъезда.
Салум был нашим боссом и совладельцем фирмы. Рвал и метал он по любому поводу.
– И не говори мне, что сегодня воскресенье или что ты все равно взяла отпуск на эту неделю.
– Что же тогда тебе сказать?
– Бен приехал?
– Да.
– Я все еще подружка невесты?
– Думаешь, оно того стоит?
Сюзанна ответила не сразу.
– С одной стороны, я не влезаю в платье. С другой – ты в своем наверняка выглядишь потрясающе.
Я рассмеялась.
– Если серьезно, – продолжила Сюзанна, – у меня не идут из головы черепашки.
– Что не идет из головы?
– Черепашки. Эллины черепашки.
Других объяснений не последовало.
Я подарила ее дочери на день рождения двух черепашек. В основном потому, что Элла просила собаку, а Сюзанна ответила: «Никогда». Девочка осталась довольна. Она назвала черепашек Лили и Джейк и просто души в них не чаяла. При чем тут мы с Беном, я не поняла.
Наконец Сюзанне надоело ждать, когда до меня дойдет.
– Помнишь, как Элла забыла закрыть дверь, и Джейк сбежал? А Лили так тосковала, что больше ни разу не выглянула из панциря?
Я медленно вдохнула и погрузилась глубже в пенную воду.
– Ты хочешь сказать, что если я позволю Бену уйти, то потом пожалею?
– Нет, я бы никогда не сказала такую глупость.
– Тогда что ты имеешь в виду?
Сюзанна громко вздохнула.
– Вместо того чтобы придумывать себе оправдания, надо просто вовремя закрывать дверь.
Раздался стук, и в ванную, не дожидаясь приглашения, вошла Маргарет. Волосы у нее были мокрые после душа, в руках – полотенца, видеоняня, заколки для волос, ложка и открытый стаканчик с йогуртом. Маргарет присела на краешек ванны и поставила одну ногу в воду.
– Черт, вот так новость! Ты как? Я чуть сознание не потеряла, когда ее увидела. Мэдди, кажется?
Вот что бывает, когда брат женится на школьной подружке. Она знает тебя чуть ли не с пеленок и не стесняется принимать самые неподобающие позы. Ей ничего не стоит вломиться к тебе в ванную и начать выспрашивать подробности твоей личной жизни. Вы все равно что сестры.
С волос у Маргарет текло. Говорила она шепотом: видимо, близнецы спали, и она воспользовалась передышкой, чтобы принять душ.
Держа ложку во рту, Маргарет скрутила волосы в два тугих узла.
– Черт знает что такое, – проговорила она. Потом указала на телефон и добавила в полный голос: – Скажи Сюзанне, пусть перезвонит потом.
– Передай Маргарет, что я уже вешаю трубку! – прокричала мне в ухо Сюзанна. – Иду выполнять твою работу, чтобы Салум не выгнал тебя пинком под зад.
Маргарет забрала телефон и наклонилась ниже, пристально глядя на меня.
– Ну, рассказывай уже. У меня столько вопросов!
– О чем ты?
– Ты знаешь, кто ее мать? Какая-нибудь бывшая подружка?
Я указала на забрызганный журнал, с обложки которого смотрела мокрая, но по-прежнему обворожительная Мишель.
Маргарет взяла номер в руки и непонимающе посмотрела на меня.
– Она что, работает в журнале «Пипл»?
Я не ответила и крепко зажмурилась.
– О чем только Бен думал, когда привез ее сюда! Знаешь что? Брось его. Бобби мне не рассказывал, из чего я делаю вывод, что для тебя это тоже сюрприз. Когда ты узнала? – Неожиданно глаза у нее расширились. – Неужели только что?!
– Послушай, Маргарет, мне надо побыть одной.
– Ну уж нет! Близнецы спят, а мы пока поговорим.
Я села в ванне, закипая от бешенства.
– Хочешь поговорить? Отлично. Тогда, может, начнем с тебя?
Я молча наблюдала, как она меняется в лице. До Маргарет постепенно доходило, что я знаю о них с Финном. Вернее, знаю, что есть нечто, чего мне знать не следует.
Ее голос сделался необычайно тихим.
– Финн тебе рассказал?