Я, Эрл и умирающая девушка Эндрюс Джесси

Глава 23

Гильберт

Перед выпиской я зашел к Рейчел. Онкологическое отделение выглядело, в общем, так же, как и вся остальная больница, не считая того, что здешние ребята навевали уныние. Слушайте, ну они правда были такими, честно: бледнее, слабее, тощее – «больнее». Один мальчик – с тем же успехом это могла быть девочка – неподвижно сидел с закрытыми глазами в каталке, всеми забытый, и мне пришлось подавить внезапный приступ паники – а что, если он уже умер? И его просто оставили в каталке? Типа: «А, этот? Да это Гильберт. Он тут уже три дня сидит! Мы решили, это хорошее напоминание: ВОТ ЧТО ЖДЕТ ВСЕХ И КАЖДОГО».

Рейчел выглядела лучше большинства остальных, но была совершенно лысой. Я не сразу привык к этому: то и дело посматривал на ее голову или так сильно старался не смотреть, что кожу жгло и покалывало. Эрл был прав: Рейчел действительно походила на Дарта Вейдера, снявшего шлем: голова оказалась безумно белой, словно вываренной, испещренной венами и бугорчатой.

Но, по крайней мере, настроение у нее было нормальным: конечно, она была слабой, голос дрожал, но при виде меня Рейчел улыбнулась, и ее глаза умудрились осветиться неподдельным счастьем. Не знаю, как это описать. Возможно, причиной счастья было какое-то адски сильное обезболивающее, которое ей давали. Кто их знает, в больнице-то.

– Ну как? – спросил я.

– Самое прекрасное в тебе, что ты – не какая-нибудь бибабо, – ответила Рейчел.

Это из «Привет, пока жив», нашей пародии на Джеймса Бонда, в которой все герои – на самом деле наручные куклы. Приятно, когда тебя приветствуют цитатой из твоего творения.

– Ха!

– Спасибо, что зашел.

– Ага, так случилось, что мы соседи.

– Да, мне передали.

Я плохо следил за собой после цитаты из «Привет, пока жив», а когда я плохо за собой слежу, дело обычно заканчивается какой-нибудь рекордно кретинской репликой. Вот вам пример.

– Да, мне показалось странным прийти к тебе без повода, поэтому я попросил Эрла сломать мне руку, чтобы, ну, разработать легенду для прикрытия. Э-э-э. Ну вот.

Иисус Христос в свинарнике! В начале этого предложения, по моим ощущениям, я находился ровно на отметке 4,0 по шкале кретинизма – в районе нормы. К слову «повод» я достиг 9,4, а к концу предложения уперся в верхний предел 10,0. На самом деле просто ушел за пределы шкалы.

Рейчел моего юмора тоже не оценила.

– Может, в следующий раз придешь без повода.

– Да, я уже понял, э-э, да.

– Или можешь не приходить вообще.

– Да нет, что ты такое говоришь?

– Ничего.

– Это просто шутка.

– Я поняла.

– Ар-р-р-рг.

Повисло молчание и я снова зарычал:

– Ар-р-р-р-рг.

– Что это?

– Раскаивающийся белый медведь.

Фырк.

– Белые медведи больше всех животных способны на раскаянье. Ученые не могут объяснить это явление. Но никто не выражает свое раскаяние так ясно, как они. Только послушай, насколько красиво и волнующе это звучит: Ар-р-р-р-р-р-н-н-н-г.

Фырканье, кашель. Откашлявшись, Рейчел заявила:

– Слушай, не надо меня смешить.

– Ой, извини.

– Нет, мне нравятся белые медведи, но мне немного больно смеяться.

– Ну вот, теперь я раскаиваюсь, что начал подражать белым медведям, но это чувство сожаления заставляет меня снова рычать по-медвежьему – чтобы выразить свое раскаяние.

Слабый смешок.

– Белый медведь раскаивается во всем. Он любит рыб и тюленей, это его друзья. И он ненавидит убивать и поедать их. Но он живет слишком далеко на севере, чтобы ходить в «Хоул-Фуд», и…

ФЫ-Ы-ЫРК!

– Прости, прости! Мне пора остановиться.

– Ых-хы-хы. Все в порядке.

– Да.

Снова молчание. Невольно кинув взгляд на «вареную» голову Рейчел, я, наверное, уже в четырнадцатый раз за день почувствовал жжение и покалывание.

– Ну что, как ты себя чувствуешь? – спросил я.

– Нормально, – откровенно солгала она и тут же, видимо, решила наговорить побольше, чтобы я поменьше беспокоился за нее, хотя долгая речь явно истощала ее силы. – Нет, конечно, я чувствую слабость. Извини, что наехала на тебя, когда ты сказал, будто искал повод, чтобы зайти. Я наехала просто потому, что меня подташнивает.

– А уж что я вытворяю с людьми, когда меня тошнит.

– Да.

– Ты выглядишь ничего, – солгал я.

– Нет, не выгляжу.

Я не знал, как настаивать на своем в данном случае. Конечно, глупо было утверждать, что она действительно неплохо выглядит после недели в больнице. Никто после такого не выглядит лучше. В конце концов я выдал что-то типа: «Ты выглядишь очень хорошо для того, кому только что делали «химию»», – и такую формулировку она, кажется, приняла.

– Спасибо.

Тут закончилось время посещений – вошла медсестра и объявила, что мне пора уходить. Если честно, я даже жалел об этом, но лишь потому, что чувствовал, будто бросаю работу на полдороги – я еще не закончил подбадривать Рейчел. Если вы подумали обо мне как о хорошем человеке, напрасно. Просто у меня действительно хорошо получалось веселить Рейчел, а когда у вас что-то получается, вы, естественно, хотите делать это снова и снова, чисто для поднятия самооценки. Так что посидеть с нею еще мне хотелось исключительно из эгоистических побуждений.

– Обожди, что у тебя за рисунок на гипсе? – спросила мама в машине.

– А, это, – я изо всей силы напрягал мозги, но не мог ничего придумать, и оставалось только сказать правду, – это буфера.

– Фу! – пискнула Гретхен, и мы поехали домой. Там я впервые поел нормальной еды за последние несколько дней, и мой желудок малость удивился, и, поверьте мне, подробности вас не заинтересуют.

Глава 24

Заурядный день из жизни рохли

Шла вторая или третья неделя октября, когда случилась вся эта фигня с рукой. Кажется. Уточнять мне влом. Сказать вам, почему? Да, пожалуй, скажу, только это отстой. Наверное, мне бы следовало написать, будто я не хочу уточнять, так как это слишком болезненные воспоминания, но ясно же, что все не так – иначе стал бы я заморачиваться и писать эту книгу. Истинная причина – лень. Я подумывал даже порыться в бумажках из больницы, но, блин, это же такой гемор. Так что просто плюнул на это дело.

Да и вообще как-то странно проставлять рядом с каждым случаем дату – как будто новостной выпуск получается. Словно отражение моей жизни в «Питтсбург-Пост-Газетт» или в «Нью-Йорк-Таймс».

20 окт. 2011

ПОДРОСТОК-РОХЛЯ ВЫХОДИТ ИЗ БОЛЬНИЦЫ

Кинематографист Отмечает Освобождение за Ужином

Перегруженный Живот Приводит к «Кошачьей Болезни»

В общем, да. В книге моя жизнь кажется интереснее и насыщеннее событиями, чем она есть на самом деле. С книгами такое часто случается. Если вы просто прочитаете заголовки к каждому дню моей жизни, вы лучше почувствуете, насколько она скучна и бесцельна.

21 окт. 2011

ПОДРОСТОК-РОХЛЯ ТИХО ПРОБИРАЕТСЯ В ШКОЛУ

Гейнса «Напрягает» Куча Долгов по Разным Предметам

Многие Учителя Даже не Заметили Недельного Отсутствия Своего Ученика

22 окт. 2011

НИЧЕГО ИНТЕРЕСНОГО НЕ ПРОИСХОДИТ

Даже на Ужин Подают Остатки Вчерашнего

23 окт. 2011

ВЯЛЫЙ ПОДРОСТОК ПЫТАЕТСЯ НАРАСТИТЬ МЫШЦЫ НА ЗДОРОВОЙ РУКЕ

Короткая, но Мучительная Тренировка по Поднятию Тяжестей

Кинематографист Восстанавливает Силы Молча, Лежа на Полу Лицом Вниз

24 окт. 2011

ПОЧТИ НИЧЕГО НЕ ПРОИСХОДИТ

Перегруженный Живот Снова вызывает «Кошачью Болезнь»

Школьник Вступает в Несколько Дурацких Разговоров, не Стоящих Потраченного Времени

Возможно, после смерти мы отправляемся в огромную комнату – архив газет, написанных ангелами-журналистами лично про каждого из нас, и мы читаем их, и все они выглядят примерно одинаково. Удручающее чтение. Остается только надеяться, что часть заголовков окажется посвященной другим людям в нашей жизни.

25 окт. 2011

КУШНЕР ПОКУПАЕТ ШАПОЧКУ

Зрелище Лысой Головы, Видимо, Уже Достало и Саму Обладательницу

Удивительно, Но Шапка Навевает Еще Большую Тоску, Чем Голова Дарта Вейдера

26 окт. 2011

ЗА ОБЕДОМ ДЖЕКСОН РАЗРАЖАЕТСЯ ТИРАДОЙ, ВЫЗВАННОЙ НИКОТИНОВЫМ ГОЛОДОМ

Множеству Людей, Неодушевленных Предметов и Абстрактных Понятий Предложено Отсосать у Осла

Пухлый Подросток с Мордочкой Суслика Заключает, что Бросать Курить, «Возможно, Было Ошибкой»

27 окт. 2011

РОДИТЕЛИ ГЕЙНСА НАЧИНАЮТ НОВУЮ СЕРИЮ РАЗГОВОРОВ О КОЛЛЕДЖЕ

«Неутешительные» Оценки Кинематографиста Склоняются Вдоль и Поперек в Подробных Пророчествах его Печального Будущего

Обсуждается Профессиональный Колледж Хобо[8]

Думаю, пока я лежал в больнице, мама с папой решили, что пришло время поговорить со мною о колледже. Конечно, то был не первый наш разговор на эту тему. В первый раз отец зашел ко мне в комнату, когда я еще учился в началке. На лице его было такое робкое обиженное выражение, какое всегда бывает, когда мама заставляет его сделать что-нибудь неприятное.

– Привет, сынок.

– Привет.

– Сынок, скажи пожалуйста, тебе интересно поездить по разным колледжам на Дни открытых дверей?

– Э-э, нет, не очень.

– О!

– Да, мне не хочется.

– Нет. «Нет знакомству с колледжами». Что же, я понял тебя.

– Да нет.

Папа так рассердился, что я не хочу ехать на День открытых дверей, что немедленно вышел из комнаты и не заговаривал об этом несколько месяцев. И хотя с тех пор над моей жизнью постоянно нависала тень колледжа, пока никто не поднимал эту тему, мне удавалось о ней не думать.

По некоторым причинам я просто не мог сжиться с мыслью о колледже. Как только я пытался о нем думать, у меня пересыхало во рту, жгло в подмышках и приходилось срочно переключать мозг на какой-нибудь другой канал. Обычно это была «Природа в твоей голове». Ну знаете, когда представляешь стадо изящных антилоп, резвящихся в саванне, или каких-нибудь игривых бобров, строящих хатку из веток, а может быть, даже суперсерию про амазонских насекомых, кусающих друг друга не на жизнь, а на смерть. Короче, что угодно, пока не пройдет ощущение, что тебе под мышки запустили рой пчел.

Не знаю даже, почему колледж так меня напрягал. Наглая ложь: знаю прекрасно. У меня ушла куча времени на то, чтобы выстроить свою жизнь в школе Бенсона – нарисовать социальную «карту», проложить по ней пути, позволяющие проскочить незамеченным, – и, в общем, на большее моих талантов шпиона, наверное, не хватит. А колледж намного больше и устроен гораздо сложнее школы, – и при мысли о том, как со всем этим справиться, я впадаю в панику и схожу с ума. Только представьте: большую часть времени вы живете со своими однокурсниками в одной комнате. Как тут стать невидимкой? Как можно быть безликим, безобидным и незапоминающимся, живя с другими парнями в одной комнате? Да там даже не пукнешь. Нужно в коридор выходить, чтобы пукнуть. Или никогда не пукать, но ведь никогда же не знаешь, когда припрет.

Короче, для меня это все было сплошным кошмаром, и я не хотел об этом думать. Но тут мама с папой решили, что к таким значительным вещам Очень Важно Подготовиться, и примерно через неделю после того, как меня выписали, напали на меня из засады, как амазонские насекомые, и стали кусать не на жизнь, а на смерть. Не в прямом смысле, конечно. Вы поняли, что я имею в виду. Это был полный отстой.

Немного подумав, я объявил, что поступлю в Университет Карнеги – Меллона, где преподает отец. Но родители сомневались, что я смогу поступить, учитывая мои невысокие оценки и полное отсутствие внеклассной работы.

– Ты можешь показать им свои фильмы, – предложила мама.

Эта мысль была столь чудовищной, что мне пришлось пять минут притворяться трупом – именно столько времени понадобилось родителям на то, чтобы устать орать и выйти из комнаты. Но, едва заслышав мое шевеление, они тут же вернулись и начали все заново.

В конце концов было решено, что в самом крайнем случае я попытаюсь поступить в Питт – Университет Питтсбурга, который в то время казался мне более крупным и чуточку более тупым братом Карнеги – Меллона. Мама также заставила меня пообещать «просто пробежать глазами этот справочник по колледжам, просто посидеть часочек и полистать, просто чтобы получить представление, что там творится; это же в самом деле не займет так уж много времени, а получить представление о том, какие есть варианты, очень полезно, потому что вариантов на самом деле море, и будет ужасно обидно, если ты в итоге выберешь неподходящий», и наконец я завопил: «О’КЕЙ, О’КЕЙ, О ГОСПОДИ ИИСУСЕ!»

Но в справочнике по колледжам было буквально тысяча четыреста страниц. Поэтому «просто полистать» его я никак не мог. Я честно проносил этот «кирпич» несколько дней с собой, и каждый раз, когда мой взгляд падал на него, у меня под мышками заводились пчелы.

Меня угораздило ляпнуть что-то про колледжи при Рейчел, во время одного из посещений, и она ужасно заинтересовалась, и пришлось до жути долго мусолить эту тему.

– Я смотрю, Хью Джекман продолжает качать пресс, – попытался я отвлечь ее, – у него теперь на четыре кубика больше, чем было.

Невероятно, но это не отвлекло Рейчел от темы колледжей.

– Так ты, значит, в Карнеги – Меллон собрался? – Она села повыше, опираясь на подушки, и посмотрела на меня пристальнее обычного.

– Ну, я хочу сказать, что скорее пойду туда, чем куда-то еще. Но мама с папой считают, я туда не поступлю. Так что, возможно, пойду в Питт.

– Почему же не поступишь?

– Э-э, не знаю. Ну, там нужны хорошие оценки, а также хорошо бы быть президентом дискуссионного клуба или построить приют для бездомных – в общем, нужно что-то делать вне школы, кроме как просто фигней страдать.

Рейчел – это было видно – захотела поднять тему фильмов, но передумала, и очень кстати, потому что я уже изготовился снова притворяться трупом. Но в больнице такую тактику могут не одобрить, лучше уж тему сменить. Место, прямо скажем, неподходящее для представлений такого рода. К тому же кто-то может войти и в самом деле принять тебя за умершего, и тогда тебя погрузят на такую штуку на колесиках и вывезут в коридор или куда-то еще, как Гильберта – прикованного к каталке Возможно Мертвого Человека в двух тысячах слов отсюда.

– На самом деле моя единственная задача в колледже – не вляпаться ни в какое студенческое братство, – признался я, просто чтобы задать пристойную тему. – Потому что первое, что делают во всех этих братствах, – это хватают толстячка и привязывают к флагштоку или к машине профессора или что-то типа того. И я боюсь, со мной что-нибудь такое сделают. Это же их любимое развлечение. Может, они захотят меня выпороть ремнем или еще что. Конечно, это все ужасно гомосячно, но если ты им это скажешь, они вообще с катушек слетят.

Удивительно, но Рейчел не засмеялась.

– Ты не толстый, – тихо сказала она.

– Еще какой толстый.

– Нет, ты не такой.

Рейчел еще спорила! Тогда я решил сделать то, чего не делал никогда.

– Я знаю кое-кого, кто с тобой не согласится, – объявил я. – Его зовут Арахисовое Масло и Пузо, минус арахисовое масло.

– Э-э? – недоуменно спросила Рейчел, но тут я задрал рубашку и показал ей свое пузо.

Конечно, я не такой жирный, как некоторые, но уж точно не худенький: могу сделать два валика из жира на животе и разыграть с их помощью кукольный спектакль.

– ПОЗВОЛЬТЕ НЕ СОГЛАСИТЬСЯ С ВАМИ, КОЛЛЕГА, – завопил мой живот, почему-то с южным выговором. – Я ОСКОРБЛЕН И РАССТРОЕН ВАШИМИ ОБВИНЕНИЯМИ. И КСТАТИ, НЕ ЗАВАЛЯЛОСЬ ЛИ ТУТ У ВАС НЕСКОЛЬКО ТАРЕЛОЧЕК НАЧОСОВ?

Никогда раньше я не заставлял свое брюхо «говорить» с другими людьми. Просто никогда не считал нужным так унижаться, чтобы вызывать чей-то смех. Можете себе представить, насколько сильно я хотел, чтобы Рейчел рассмеялась. Но в тот день она даже не фыркнула.

Смешить людей отвислым животом, «вещая» от его имени с южным выговором, само по себе отвратно. Но еще хуже, когда при этом никто не смеется.

– ЕСЛИ НЕТ НАЧОСОВ, Я, ТАК И БЫТЬ, ПЕРЕБЬЮСЬ СТЕЙКОМ ИЛИ ТОРТИКОМ, – «продолжал» мой желудок, но Рейчел даже не улыбнулась.

– А что бы ты хотел изучать в Карнеги – Меллоне?

– Без понятия. – Я по-прежнему не опускал рубашку, на случай, если до Рейчел наконец допрет, что все это жалкое и унизительное представление разыгрывается исключительно ради ее смешка. Но она, казалось, этого не понимала.

Девушка молчала, поэтому трепался я.

– Понимаешь, в большинстве случаев человек еще понятия не имеет, что хочет изучать, когда только поступает. Набираешь кучу предметов и потом смотришь, что тебе по душе. Как-то так, нет?

Нужно было продолжать, иначе она спросила бы о фильмах. Я не придумал ничего лучше, чем:

– Это что-то типа шведского стола. Только очень дорогого шведского стола, и еще ты обязан съесть все, что положил на тарелку, иначе тебя выгонят. Короче, концепция, конечно, та еще. Представь, что так было бы заведено в настоящих кафе: чума просто! Ты такой: «Хм, у этой свинины мушу какой-то привкус мела», а тут к тебе подходит здоровенный китаец и такой: «ЕШЬ, ПАДЛА, ИЛИ МЫ ПОСТАВИМ ТЕБЕ КОЛ И ВЫШВЫРНЕМ ИЗ РЕСТОРАНА!» По-моему, это не лучшая бизнес-модель.

Ничего. Ни фырканья, ни тени улыбки. Вот черт. Теперь я уже не опускал рубашку просто из упрямства – было ясно, что никакого взрыва смеха я не добьюсь.

– Значит, ты еще не решил, чем хочешь заниматься?

Рейчел явно вела дело к фильмам. Но, если она не собиралась смеяться над моими шутками, то на фиг. Проигрывая партию, я решил просто опрокинуть доску.

– Не-а, – ответил я. Ну а ты чем займешься?

Рейчел окинула меня странным взглядом.

– Я имею в виду: когда поступишь в колледж, что выберешь?

Рейчел отвернулась. Мне бы заткнуться, но я, блин, продолжал:

– А, кстати, ты вообще куда поступать собираешься?

Теперь Рейчел уставилась в пустой экран телевизора, а я сидел, выставив свое дебильное жирное пузо, и только тут меня стукнуло, что я осел. Офигительный осел. Спрашиваю смертельно больную девушку о ее планах на будущее! Ну, блин… Мне хотелось двинуть себе в рыло или стукнуть по башке дверью.

И в то же время я не перестал обижаться на нее, что она вся такая грустная, и недружелюбная, и странная, и заставляет меня чувствовать неловкость из-за попыток ее развеселить.

В общем, короче, я ненавидел всех в этой комнате. Опустив, наконец, рубашку, я попытался найти способ закончить этот разговор так, чтобы ни один из нас не убил другого.

– Слушай, – сказал я, – маманька мне тут дала этот «кирпич» про колледжи. Хочешь – возьми, посмотри, что они предлагают. У меня он с собой.

– Я не буду поступать в колледж в этом году.

– А.

– Придется подождать, пока выздоровею.

– Хороший план!

Она все так же пялилась в потухший экран телевизора, отчасти рассерженным, отчасти потухшим взглядом.

– Это хорошо, – не унимался я, – потому что этот справочник – отстой. Представляешь, в нем тысяча четыреста страниц, и каждая вторая посвящена какому-нибудь религиозному заведению в Техасе или типа того.

Можно, я вам признаюсь? Меня уже самого достала эта тема. Наверное, пора было остыть и остановиться. Но я поставил цель рассмешить Рейчел – иначе зачем вообще было к ней приходить? Поэтому, словно отважный моряк, я сел на корабль и поплыл к другой теме.

– Плюс меня бесит, что эта книга все время напоминает: ты не поступишь ни во что приличное. Типа, раскрываешь справочник, натыкаешься на Йель: «О да, Йель, я хочу сюда, это круто!» Ага. А потом узнаешь, что они требуют средний балл не меньше 4,6. Ага. И ты такой: «Бли-ин, бенсонов средний балл и близко не дотягивает до 4,6!»

Рейчел, казалось, немного смягчилась. Правда, я чувствовал, что с моими разглагольствованиями это никак не связано, но решил продолжать, просто чтобы заполнять паузу. На самом деле это самое клевое в хорошей теме для трепа. Не то чтобы это было забавно, хотя обычно хорошая тема действительно забавная. Но главное: можно трепаться и трепаться, и не нужно говорить о чем-либо грустном.

– Да. А потом ты звонишь им в приемную комиссию, типа: «Эй, Йель, что вы там придумали с этими 4,6 пункта?» – а они такие: «Ну да, знаете, если бы вы были чуточку более мотивированным учащимся, то обнаружили бы секретную «Школу по подготовке к Йельскому университету», спрятанную глубоко в недрах вашей обычной школы. Все учителя в ней – скрытые бессмертные гении, и там вы бы получили и 4,6 балла, и выше, а также раскрыли бы тайну перемещения во времени. И да, научились бы оживлять предметы домашнего обихода. Вы можете оживить даже блендер! Он станет вашим преданным слугой и научится приносить почту, правда, иногда будет ее случайно измельчать в крошево – он же блендер». Йе-э-э-эль!

– Знаешь, Грег, оставь мне этот справочник.

Скорее всего, почти наверняка, она сказала так, чтобы выпроводить меня, но это хотя бы был ответ, и даже в какой-то степени положительный.

– Ты серьезно?

– Если он тебе не нужен.

– Нет! Ты шутишь? Я его ненавижу. Отлично!

– Да, я бы хотела взглянуть.

Я выудил «кирпич» из рюкзака, радуясь, что могу от него избавиться. Кроме того, вдруг он заставит Рейчел отвлечься от своего умирания?..

– Вот.

– Просто положи его на стол.

– Сделано!

– Хорошо.

Она, возможно, немного смягчилась, но по-прежнему не смеялась и вообще особо не реагировала на мои слова, и я немного забылся и ляпнул:

– Че-то я не очень-то веселю тебя, когда прихожу. Веду себя как осел.

– Ты не осел.

– Ну, типа того.

– Слушай, ты не обязан навещать меня, если не хочешь.

Нелегко было слышать такое. Потому что, честно говоря, я не хотел навещать ее. Мне это не доставляло удовольствия, даже когда Рейчел была в хорошем настроении. А теперь, когда она все время лежала супербольной и раздраженной, каждое посещение вообще оборачивалось стрессом. У меня даже сердцебиение учащалось, к примеру. Я сидел и чувствовал эту гадкую дрожь, какая бывает с сердцем, когда оно бьется слишком сильно. Но я знал, что мне станет еще хуже, если я прекращу приходить к ней.

Короче, что так, что этак – полное дерьмо.

– Я не прихожу сюда из-за того, что не хочу этого, – заявил я. Потом, поскольку получился полный бред, пояснил. – Я прихожу, потому что хочу. Если бы не хотел, какого черта стал бы приходить?

– По обязанности.