Я, Эрл и умирающая девушка Эндрюс Джесси

Глава 25

Лейкемия для чайников

Наверное, мне надо бы рассказать, что такое лейкемия, – вдруг вы не в теме. Я сам знал о ней крайне мало до всей этой истории с Рейчел. Теперь у меня средний багаж знаний – честно говоря, намного больше, чем мне бы хотелось.

Некоторые опухоли возникают в каком-то конкретном месте, типа рака легких или рака задницы. Рака задницы не бывает? Еще как бывает. Но дело не в этом: к таким опухолям иногда удается подобраться и вырезать их скальпелем. Однако лейкемия – это рак крови и костного мозга, она по всему телу, и ее просто так не вырежешь. Я что хочу сказать: конечно, скальпель и все дела выглядит пугающе и отвратно, но другие способы лечения рака – это шарашить опухоль радиацией и/или химией, что еще хуже. А в случае лейкемии это приходится делать со всем организмом.

Короче, это реальный отстой.

Мама сказала, это похоже на город, в котором завелись «плохие парни», – что-то в этой истории с Рейчел заставило маму забыть, что я уже не маленький мальчик. Ладно, проехали, короче это похоже на город с плохими парнями, а химиотерапия – это типа как бомбардировка города в качестве борьбы с преступностью. Попутно в щепки разносится полгорода. Я поделился с Рейчел этим образом, но она его не приняла.

– Скорее, это похоже на то, что у меня рак, – заявила она, – и мне делают химиотерапию.

Так или иначе в процессе бомбардировки для избавления от бандитов городу Рейчел-Сити явно был нанесен существенный ущерб. Особенно пострадали районы Волосянка, Кожная площадь и Желудочно-Кишечный тракт. Поэтому ей пришлось купить себе шапку: симпотную пушистую розовую фигню, которую вы привыкли видеть на гламурных красотках, слоняющихся по дорогим магазинам, а не на бледных девушках в больничной койке.

В общем, если бы это была обычная книга о девушке с лейкемией, я бы, наверное, наложил сейчас большую кучу… слов обо всей этой многозначительной фигне, которую Рейчел пришлось сказать по мере того, как болезнь все сильнее одолевала ее, и еще мы, возможно, влюбились бы друг в друга, и пережили бы невероятно романтичное время, и она бы умерла у меня на руках. Но мне не хочется вам врать. Рейчел не сказала ничего многозначительного, и мы точно не влюблялись друг в друга. Она, кажется, стала меньше злиться на меня за ту фигню, которую я ляпнул, но на самом деле ее раздражительность просто сменилась слабостью.

Короче, я заходил к ней и чего-то говорил, и она типа улыбалась, а порой даже легонько хихикала, но в основном не отвечала ничего, и я уже просто не знал, о чем поговорить, и тогда мы включали очередной фильм Гейнса и Джексона. Сначала самые последние, а потом дошло дело и до ранних.

Пересматривать их вместе с Рейчел было очень странно – она настолько на них сосредотачивалась. Знаю, это звучит по-дурацки, но, сидя рядом с нею, я внезапно увидел наши фильмы так, как, мне кажется, их видела она: как такой некритичный фанат, которому по кайфу все глупости, что мы наворотили. Не скажу, что научился получать удовольствие от своих фильмов – просто увидел, каким образом все эти недостатки и бестолковщину можно вытерпеть. Вы можете замечать, что освещение дрянь, и звук наложен кое-как, и не следить за историей, которую мы пытались рассказать, а вместо этого просто думать обо мне и об Эрле, создателях фильма, как бы невзначай переключающих внимание на самих себя. Но если мы вам нравимся, то понравится и наш фильм. Возможно, именно так Рейчел и смотрела на все, что мы сделали.

Правда, она ничего не говорила, так что, может быть, я все это придумал.

А тем временем ей не становилось ни капельки лучше, и пару дней она была в совсем мрачном настроении, и я ничем не мог ей помочь. В один из дней – мы что-то смотрели, а она была совсем потухшей – она вдруг сказала:

– Грег, думаю, ты был прав.

– Что?

– Я сказала, что думаю, ты был прав.

– А.

Она молчала, словно предполагая, будто я понимаю, о чем речь.

– Ну, я, это, часто бываю прав.

– Ты не хочешь узнать, в чем?

– А, ну да.

Может, она и не ждала, что я пойму, о чем речь.

Кто ж знает? Девушки же ненормальные, а умирающие девушки ненормальны вдвойне. Ой, вообще-то это звучит по-ублюдски. Беру свои слова обратно.

– Так в чем же я был прав?

– Думаю, ты был прав, когда сказал, что я умираю.

Ненавижу жаловаться, но от этих ее слов я почувствовал себя полным дерьмом. Меня ужасно угнетало, что она это говорит. Но я постарался сдержаться.

– Я никогда не говорил, что ты умираешь.

– Но ты думал, что я умираю.

– Нет, не думал.

Она снова замолчала, и это выводило из себя.

– Нет! – сказал я намного громче, чем следовало.

В смысле: я лгал, и мы оба это знали.

Наконец Рейчел проговорила:

– Ну что же, если бы ты так думал, то оказался бы прав.

После этого мы очень долго молчали. Хотя мне хотелось накричать на нее. Может, и стоило бы.

О БОЖЕ, Я НЕНАВИЖУ ПИСАТЬ ОБ ЭТОМ!

Глава 26

Человечинка

Жизнь человека можно сравнить с большой чудной экосистемой, а все учителя биологии обожают талдычить, что изменение одной части экосистемы сказывается на всех остальных. В общем, представим мою жизнь в виде пруда. О’кей. Теперь, предположим, что какой-то псих (мама) заявляется с заносным видом несчастной рыбки (Рейчел) и выпускает эту рыбку в пруд. О’кей. Другие обитатели пруда (фильмы, домашняя работа) привыкли поедать определенное количество водорослей (мое время). Но теперь пораженная раком рыба сжирает их без остатка. В результате экосистема пруда полностью нарушена.

(Предыдущий абзац такой тупой, что я даже не могу заставить себя его стереть. Кстати, большую часть зауми, которую вам довелось прочитать в этой книге, я писал и удалял раза по четыре. В основном фрагменты про еду или животных. Понимаю, я кажусь озабоченным едой и животными – но только потому, что это две самые странные вещи во все мире. Просто посидите в пустой комнате и поразмышляйте о них. На самом деле, лучше не надо – у вас, чего доброго, еще приступ паники начнется.)

Короче, вот что случилось с моей жизнью. Школу я запустил настолько, что сам мистер Маккарти отвел меня в сторонку для разговора.

– Грег.

– Здрасьте, мистер Маккарти.

– Снабди меня фактом.

Маккарти подстерег меня в коридоре по пути в класс и теперь стоял прямо передо мной в не поддающейся описанию позе типа стойки борца сумо, разве что ногой не топал.

– Э-э… любой факт?

– Любой факт, в высшей степени убедительный.

Я был по понятным причинам не выспавшись и потому не сразу сообразил, что бы такое придумать.

– Вот: изменение одной части… э-э… влияет на всю экосистему.

Мистера Маккарти мой фактец явно не впечатлил, но он принял его.

– Грег, я тебя перехвачу на пять минут, а потом черкну записку учителю.

– Хорошо.

– Прямо сейчас.

– О’кей.

– Ты готов?

– Да.

– Хорошо.

Мы пошли в его кабинет. Ремонт в учительской все не кончался, поэтому оракул стоял на столе Маккарти, предположительно полный супчика с марихуаной. Увидев его, я испугался, что сейчас нас с Эрлом обвинят в «осквернении святыни». Когда же мистер Маккарти спросил: «Грег, ты знаешь, почему я тебя сюда привел?» – у меня началась просто паника.

Я не знал правильного ответа на этот вопрос. Я вообще теряюсь в стрессовых ситуациях; вас это вряд ли удивит. Короче, я попытался выдавить «Нет», но в горле пересохло от страха, и я смог издать лишь писк. А выглядел я при этом так, словно меня вот-вот вырвет. Потому как, честно говоря, было страшно думать, на что способен этот чокнутый татуированный псих, узнай он, что мы разоблачили его противозаконные делишки. Я сидел там и думал, что хотя мне нравится мистер Маккарти, одновременно я жутко его боюсь – а ну как окажется натуральным психопатом!

Это подозрение усилилось, когда он, без предупреждения, попытался раздавить меня своими огромными, ярко раскрашенными ручищами.

Я слишком перепугался, чтобы отбиваться, и просто обкис. Он зажал меня в руках и типа пытался удушить в объятиях. Множество мыслей пронеслось в голове: вот именно таким тупым способом торчок мог бы попробовать убить кого-то – затискав до смерти. От этих наркоманов всего можно ждать – ширево расплавляет мозги.

Мне потребовалось чудовищно долгое время, чтобы сообразить: он просто обнимает меня.

– Грег, дружище, – наконец сказал он, – я знаю, как тебе сейчас тяжело. Теперь, когда Рейчел в больнице. Мы все это видим.

Тут он отпустил меня. Обмякнув в его руках, я чуть не грохнулся на пол. Но, в отличие от среднестатистического школьника, мистер Маккарти не усмотрел в том ничего веселого. Напротив, он выглядел очень обеспокоенным.

– Грег! – вскрикнул он. – Полегче, дружище. Тебе не надо домой?

– Нет, нет, – пролепетал я. – Все в порядке.

Я поднялся, и мы сели на стулья. У мистера Маккарти был ужасно озабоченный вид. Это было явно не в его духе, и немного вымораживало меня. Примерно как если бы собака состроила вам человеческую гримасу, на время выбив вас из колеи, и вы думаете: «Ого, эта собака испытывает смешанное чувство ностальгической печали и неподдельной теплоты. Я и не подозревал, что собаки способны на столь сложные эмоции!»

Нечто подобное я чувствовал по отношению к Маккарти.

– Мы все видели, какое участие ты принимаешь в жизни Рейчел, – сказал учитель. – И, конечно, мы слышали, как много времени ты проводишь с нею. Дружище, ты настоящий друг. Это большая удача – иметь такого друга, как ты.

– Да не такой я, – пробормотал я, но мистер Маккарти, кажется, не слышал. Возможно, и к счастью.

– И я понимаю, что школа для тебя сейчас не на первом месте, – добавил учитель, пристально глядя мне прямо в глаза; это ужасно действует на нервы. – Прекрасно понимаю тебя, дружище. Сам был таким же в школе: умным, но особенно ничем не интересовался и старался ровно настолько, сколько требовалось, чтобы не вылететь. И до недавнего времени ты тоже справлялся с программой. Но, эй!

Он пододвинулся поближе. Я пытался представить мистера Маккарти старшеклассником. Почему-то у меня в голове он превратился в ниндзя и крался мимо столовой поздно ночью, готовясь убить кого-то.

– Эй. Твоя домашняя работа сильно хромает. Это неоспоримый факт. Я поговорил с другими учителями: на всех уроках ты не сосредоточен, не активен и постоянно забываешь выполнять задания. А по некоторым предметам, дружище, ты уже просто плаваешь. Позволь мне открыть тебе глаза на еще один факт: Рейчел… не хочет… чтобы ты… завалил учебу.

– Да, – промямлил я.

Если честно, я был в бешенстве. Отчасти потому, что наши с Маккарти отношения до этого дня не предполагали всяких загрузных бесед, и это было здорово. А теперь, выходит, все изменилось. А отчасти потому, что понимал: он прав. Я действительно не делал домашку – учителя давно уже обратили на это внимание. Я плевал на них, но на мистера Маккарти плюнуть было затруднительно – каким бы чокнутым и удолбанным он ни был, Маккарти оставался единственным нормальным учителем в школе Бенсона.

– Дружище, смотри сюда, – продолжал мистер Маккарти. – Это последний класс, и ты заканчиваешь школу. Я тебе вот что скажу: после школы жизнь становится только лучше. Сейчас ты в туннеле, но в его конце брезжит свет. Ты должен добраться до этого света. Старшие классы школы – это кошмар, приятель. Возможно, худшие годы твоей жизни.

Я, правда, не знал, что на это ответить. От постоянного зрительного контакта раскалывалась голова.

– Так что ты просто обязан справиться. Ты не можешь провалить это дело. У тебя сейчас есть лучшая в мире отмазка, но ты не вправе ею пользоваться. Ясно?

– Да.

– Я сделаю для тебя все, что смогу, потому что ты хороший парень, Грег. Грег, ты охренительно хороший парень!

Я никогда не слышал от мистера Маккарти таких словечек, так что это было немного волнующе. Но рефлекс Чрезмерной скромности был непобедим.

– Я вовсе не такой уж хороший.

– Ты просто монстр! – взревел Маккарти. – И все тут. Иди на урок, вот записка. Мы все думаем, что ты полнейший… чудовищный… монстр.

Записка гласила: «Я задержал Грега Гейнса на пять минут для важного разговора. Пожалуйста, извините его за опоздание. Он монстр. Маккарти, 11.12».

Тем временем дома у Гретхен началась стадия, когда она не могла высидеть за столом, если рядом ел папа. Отчасти виной был сам отец: у него началась стадия, когда он не мог не изображать каннибала. Если мы ели что-то с курицей, он, похлопывая себя по животу, объявлял: «Эх, челове-е-е-чинка… НА ВКУС НАПОМИНАЕТ КУРЯТИНУ». От этого Гретхен начинала рыдать и выскакивала из-за стола. Все стало еще хуже, когда подключилась Грейс, – это было просто безумие: шестилетняя малышка, изображающая каннибалочку, – зрелище не для слабонервных.

В общем, вот что было у нас дома. Конечно, это не имеет отношения к делу, но мне хотелось написать про «людоедство».

А что до фильмов, то даже не знаю. Мы с Эрлом еще не закончили «Двух понтовых пончиков». Пару раз нам удалось посмотреть фильмы Дэвида Линча – мы знали, что он крутой, – но почему-то собственный сценарий никак нам не давался: мы просто сидели и тупо глядели в монитор. Потом Эрл шел покурить, я выходил за компанию, а потом мы возвращались и продолжали молча пялиться.

Короче, вы, поди, читаете все это и, такие, думаете: «О, Грег так переживал за Рейчел, что вся его жизнь покатилась под откос. Это трогательно, блин». Но, честно говоря, это неправда. Я не сидел все время в комнате, заливаясь слезами, стискивая одну из любимых подушек Рейчел и слушая арфу. Не бродил я и ни по каким росистым лугам, оплакивая Счастье, Которое Могло Бы у Нас Быть. Потому что – вы, может, подзабыли? – я совершенно не был влюблен в Рейчел. Если бы не рак, стал бы я проводить с нею хоть сколечко времени? Конечно, нет. А если бы вдруг она каким-то чудом исцелилась, остались ли бы мы друзьями? Не уверен… Понимаю, все это звучит чудовищно, но чего уж врать-то.

В общем, я не был опечален. Когда не сидел в больнице, я чувствовал себя виноватым, что не в больнице и не пытаюсь поднять Рейчел настроение. Когда сидел в больнице, то большую часть времени чувствовал себя наибесполезнейшим из друзей. Иными словами, мое житье-бытье дерьмовело с каждым днем. А еще я чувствовал себя идиотом, жалея себя, – ведь не моя же жизнь в буквальном смысле слова подходила к концу.

По крайней мере, временами у меня был Эрл, поднимавший мне настроение.

ЭКС. КРЫЛЬЦО ЧЕРНОГО ХОДА ГЕЙНСОВ – ВЕЧЕР

ЭРЛ

внезапно

Короче, можно быть гетеросексуалом или гомосексуалом, это я понимаю: типа, ты женщина в теле мужчины или как-то так, блин, но я все думаю: как это, е-мое, можно быть бисексуалом?

ГРЕГ

Э-э…

ЭРЛ

Чуваки, я не могу – у меня стоит на эту девчонку с тугой попкой. Ой, погодите, я ошибся: на самом деле у меня стоит на того парня. Это не имеет никакого не гребаного смысла.

ГРЕГ

Думаю, иногда меня это тоже удивляет.

ЭРЛ

Да, блин. Если ты серьезно такой «Я реально бисексуал, у меня стоит на любого», то, блин, у тебя должен стоять на любое извратное дерьмо.

ГРЕГ

Я думаю, э-э… Я хочу заметить, некоторые ученые полагают, что каждый человек на самом деле немножко и тот и другой: и гомо, и гетеро.

ЭРЛ

Бу-га-га. Чушь собачья. Ты че, хочешь сказать, что ты посмотришь на сиськи, и у тебя встанет, а потом посмотришь на чей-нибудь вонючий член, и у тебя тоже встанет? Ты че, серьезно?

ГРЕГ

Полагаю, я не могу так утверждать, нет.

ЭРЛ

решительно

Собака гадит – стояк. Двойной чизбургер «Венди» – стояк. Вирус расфигачивает твой комп – стояк.

ГРЕГ

Деловой раздел «Уолл-Стрит-Джорнал».

ЭРЛ

Ну, на это дерьмо просто огроменный стояк.

Созерцательное молчание.

ЭРЛ

Ну че, наставлю тебя на путь истинный. Хочешь ту девчонку с большими сиськами?

ГРЕГ

Да, наставь меня.

ЭРЛ

Короче, подходишь к ней, говоришь: девушка, вы, возможно, не знаете, но я трисексуал.

ГРЕГ

неуверенно

О’кей.

ЭРЛ

Девчонка такая: Что за черт?

ГРЕГ

Ага.

ЭРЛ

А ты такой: ну да, трисексуал.

ГРЕГ

О’кей.

ЭРЛ

Она такая: Что-о-о? Ты слушаешь?

ГРЕГ

Да, слушаю.

ЭРЛ

Короче, она не врубается. И тут ты карты на стол, ты типа такой: трисексуал, чувиха! Потри мой – я хочу секс с тобой!

ГРЕГ

О-о-о!

ЭРЛ

Трисексуал.

ГРЕГ

Я точно этим воспользуюсь.

ЭРЛ

Давай, чувак.

Глава 27

Ты да я, да вечно истекающая кровью индейка – дружная семья!

Ладно. Теперь мы подходим к той самой части, где моя жизнь начинает разбег к краю утеса. И, что интересно, это даже не маминых рук дело! Это все Мэдисон. Жесть, конечно, что они сыграли примерно одинаковые роли в моей жизни. Я стараюсь особо об этом не думать, иначе у меня всю жизнь будут проблемы с эрекцией.

Шло начало ноября, я стоял в коридоре, увешанном кучей колонистов с индейками, – творения девятиклассников, – как вдруг из ниоткуда на меня выскочила Мэдисон и взяла под локоть. Мы соприкоснулись, пусть даже и в формате «рука – локоть».

Я вдруг испугался, что сейчас рыгну.

– Грег, – пропела Мэдисон, – хочу попросить тебя об одолжении.

Не то что бы меня действительно мучила отрыжка. Но просто перед глазами встала картина, как я рыгаю на Мэдисон. Ужасно живая картина. Может быть, даже с небольшой порцией рвоты.

– Короче, клянусь, я не видела ни кусочка твоих фильмов, – сказал она, немного нетерпеливо, – но Рейчел-то видела, и ей они очень нравятся. И мне тут в голову пришла мысль: тебе надо снять фильм специально для нее.

Я не очень понял, что она имела в виду. Кроме того, чтобы отвлечь свой мозг от Большой Отрыжки, зреющей в пищеводе, я повернулся к индейке. Нарисована она была так себе: почему-то изо всех пор ее кожи, казалось, била кровь – наверное, предполагалось считать это перьями или лучами солнца, или еще чем-нибудь.

– Э-э, – сказал я.

Мэдисон смутило полное отсутствие энтузиазма в моем голосе.

– Я имею в виду… – Она оборвала себя. – Как думаешь, ей понравится?

– Хм.

– Грег, куда ты смотришь?

– Ой, извини, задумался.

– О чем?

Я просто ни о чем не мог думать – словно опять удолбался. Перед глазами даже вновь всплыл тот непонятный гормональный барсук, приходивший ко мне в голову после фо мистера Маккарти. И я «объяснил»:

– Ну, тут просто у меня барсук перед глазами появился, сам не знаю почему.

Думаю, без слов ясно: в то же мгновение, что эти слова слетели с моих губ, мне захотелось нанести себе тяжкое телесное повреждение.

– Барсук? – переспросила Мэдисон. – В смысле зверь?

– Ну да, – забормотал я. И потом добавил: – Ну, знаешь, один из тех мысленных барсуков, которые периодически встают перед глазами.

Хотелось заглотить электрическую розетку под напряжением. Невероятно, но Мэдисон сумела оставить мой бред без внимания и продолжила:

– Короче, я думаю, ты должен снять фильм для Рейчел. Ей до жути нравятся твои фильмы: смотрит их непрерывно и просто счастлива.

Мало мне было «барсука», так вдруг пришло время сморозить вторую глупость. Собственно, наступило время очередной серии ненавидимого всеми шоу «Час Чрезмерной Скромности с Грегом Гейнсом».

– Как они могут кого-то осчастливить?

– Грег, заткнись! Я знаю, ты не умеешь принимать похвалу, но можешь хоть один раз принять ее без разговоров, а? Потому что это правда.

Мэдисон заметила и запомнила одну из моих особенностей, это настолько меня поразило, что я мог выдавить только: «Слово», завершая личную призовую тройку Непрерывных Бессмысленных Высказываний, Гарантированно Исключающих Секс на Все Времена.

– Ты сказал «слово»?

– Да, слово.

– Хм.