Сету атум Тамразов Юрий

Часть 1. 20 февраля 2005 года

Это было на самом исходе зимы, в феврале. Холод уже отступал под натиском набирающего силу солнца, а городские улицы заполонила отвратительная смесь из тающего снега и соли. И конечно моросящий дождик, гонимый порывами ветра, хлещущий прохожих по лицам, ручейками стекающий по волосам, забирающийся под еще зимнюю одежду.

Стою на перекрестке. Наблюдаю за проходящими людьми, ежащимися от промозглой сырости. Слева, справа, прямо передо мной рычит автомобильный поток. Я превратился в слух. Я – этот кусок реальности. Так надо, чтобы найти брешь в системе и достучатся до тех, кто способен одарить силой. Во всяком случае, так хочется думать. В моем мире частенько приходится идти на ощупь.

Все то, что происходит перед моими глазами, весь этот кишащий разрозненными событиями мирок – все это на самом деле подчиняется строгой системе. Все упорядочено. Люди шагают так, как должны шагать. Даже если кто-то спотыкается, или на секунду останавливается, поправляя сползающую на глаза шляпу, система не нарушается. Машины едут так, как должны ехать, не выбиваясь из должного порядка. Даже редкие синицы, сидящие на голых березовых ветках, совершают нужные движения в нужный момент времени.

Видимого хаоса не существует. Я это знаю. Есть закон, стержень, на который нанизываются разрозненные события, судьбы, люди, животные, природа – все в этом мире. Я хочу его найти, прочувствовать, а затем попросить. Или потребовать по праву рождения. Как высокопарно звучит2. Впрочем, Он сам показал мне это место. Сам повел меня. Каждый раз, когда я погружаюсь в зеркала, Он напоминает мне, показывает куда идти и что делать. Все, что умею – все дал Он. Все, кроме точного знания, что Он есть. Каждый раз я попадаю в один и тот же макет. Люди бы сказали иначе, мне часто снится один и тот же сон.

Слух обостряется. В первые минуты охоты слышал всего пару-тройку звуков: гул моторов, людскую речь, музыку, доносящуюся из ближайшего супермаркета, – все. Теперь их сотни вливаются в уши. Слегка морщусь от протяжного скрипа тормозов – УАЗ. Хлопают крылья голубиной стаи. Лает собака. Грубые мужские голоса. Звякает стеклянным донышком бутылка. Поет женский голос… песня на английском… нет… американском варианте английского. Разъезжается грязный снег под зимними ботинками, шпильками, сапогами. Кожа, несмотря на плотную зимнюю одежду, реагирует на порывы ветра. Чувствую его направление, температуру, силу и скорость движения… Стук… Что за стук? Сильный. Стоп. Это заходится в ритме сердце. Медленно открываю глаза. Улицы города залил резкий фонарный свет, распахнули свои дурманящие объятья ночные клубы. Вздрагиваю, притоптываю затекшими ногами, растираю ладони. Продолжать охоту дальше бессмысленно. Тело болит, еще не оправился от вчерашней вылазки по ту сторону реальности.

***

Чашка ароматного черного кофе на старом столе приводит в чувство, согревает руки. В моей комнате властвует полумрак и прохлада. Впрочем, горячий кофе вполне справляется с холодом. Минимум обстановки высекает из тьмы работающий монитор. По горячим следам вбиваю в текстовый документ процесс и результаты своей неудавшейся охоты, не упускаю из вида даже самые мелкие подробности. В моем деле нет мелочей, один неверный шаг – и ты проиграл. Размер проигрыша зависит от предмета охоты, в моем случае на кону может стоять все, что угодно, жизнь в том числе. Я хочу поймать Бога за бороду. Или богов? Часы в углу экрана намекают на сон, близится ночь. Сохранив документ, щелкаю по иконке браузера. Настроение, несмотря на дневную неудачу, приподнятое. Загружаю несколько страничек новостных сайтов, два форума и один сайт, посвященный магическим техникам. Принимаюсь читать.

Сету атум – это не хобби и не разовое увлечение. Мы подчиняем жизнь охоте за выбранной однажды целью. Охота – это образ жизни и смерти. Таков первый шаг на дороге длиной в смерть.

Дневное напряжение напомнило о себе – пальцы вяло скользят по клавишам, в голове звенит тишина. Регистрируюсь напоследок на одном из сайтов знакомств, щелкаю по кнопке «power». Экран – единственный источник света – потух: поскрипывающий под тяжестью моего тела стул, стол в трещинах на лакированной поверхности, голые бетонные стены, обтянутое черной тканью кресло – все это погружается во мрак. Скидываю на кресло одежду, ложусь в кровать. Ежусь от холода простыни, закрываю глаза. Медленно. Темно.

Мне нужна сила. Веди меня от тьмы к свету. Веди меня от смерти к бессмертию. Покажи: как мне служить Тебе?

Я знаю, где окажусь. В который уже раз? Сотый, или, может быть, тысячный? Вновь перекресток. Не понимаю: что Ты хочешь мне сказать? Зачем направляешь туда? Впрочем…

***

Пространство сна угнетает разрухой и предчувствием беды. Кажется, из нее соткан местный воздух. Это пугает. Пугает и то, что впервые за долгие месяцы Он не привел меня к привычному, изученному вдоль и поперек, куску реальности.

Городской пейзаж, ночь. Серые многоэтажные дома в огне, то тут то там, не выдержав жара, оконные проемы орошают улицу осколками стекла. Звон.

Над плоскими крышами домов, ощерившимися в небо иглами антенн, висит огромная луна. Волчье солнышко, как называют ее охотники, наводит тоску. Осматриваюсь, не смотря на всполохи огня, тело колотит от холода. Может так реагирует тело на холодную кровать? Бред. Матерюсь, вместе с матом в пространство вырываются клубы пара.

Этот мир не принимает меня. Воздух сгущается, превращается в липкое тягучее нечто, впечатывает в себя.

Мне говорили, в последнее время погружаться в миры зеркал становится небезопасно. Интересно, как там Саня? Уже вышел из комы, или все еще бродит по своему воображению? Отчаялся ли? Странные мысли.

Черт! Вишу на невидимых нитях, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Берет тоска, здешняя, ирреальная, а оттого особо острая. Перед глазами пляшут искры костра. Откуда взялся костер и насколько он близок ко мне – понять невозможно. Бьюсь в незримой паутине, силюсь освободить тело, но каждое движение лишь крепче стягивает путы. Зеркало подавляет волю, вытесняет из памяти мой реальный мир. Кто я? Зачем я? Откуда я? На эти вопросы нет ответа. Сознание угасает. Еще чуть-чуть…

Ты угасаешь Ярослав. Ты слаб, но это ничего. Понадобится время, чтобы я взял тебя. Я готов подождать. Если ждет она, если прощает она, то я готов. Подожди сдаваться и ты. Встань, человек!

В мире происходят неуловимые изменения. Хватка пространства чуть слабнет, гортань приходит в движение – я могу дышать, значит, могу говорить, значит, сила слова не покинула меня.

Опять. Опять это ощущение, словно кто-то помогает мне. Чувствую присутствие… Не человека, не конкретной личности. В зеркало вошла сила. Мягкое, обволакивающее, дающее утешение и надежду, женское начало незримо заполнило агонизирующее пространство. Другое ощущение. Кто ты, незнакомка? Почему защищаешь?

Стягивающие мое тело путы истончаются, моя плоть прорывает сеть. Ноги дрожат. Не удержавшись, падаю на потрескавшееся полотно асфальта, ладони обжег жар раскаленной поверхности. Здешний воздух высасывает силы, капля за каплей, медленно… Впрочем, этого вполне достаточно, чтобы остаться в этом осколке до тех пор, пока впавшее в кому тело там, в мире людей, не умрет от старости. Привет, Санек!

Сознание проясняется, возвращается уверенность, так необходимая охотнику, но на сложные манипуляции сил все равно не хватает. Собравшись с духом, начинаю читать молитву. Странно, но сложные формулы древнего языка братства не спасают. Напротив, всякий раз, оказавшись на краю жизни, надежду дают простые слова.

С каждым слогом я возвышаю голос, выкрикиваю знакомые Ярославу с детства слова. Туда, сквозь патоку ирреальности. Туда, вверх. Туда, где меня еще могут услышать. Ты придешь мне на помощь. Ты всегда приходишь. Прощаешь мою глупость, стоившую тебе жизни. Мою гордыню, стоившую тебе себя.

Тьма сгущается, гаснут искры пламени, тревожившие своей опасной близостью лицо Ярослава. Мощный рев крушит барабанные перепонки моего протеже. Я знаю эти звуки, сливающиеся сейчас в грозную мелодию. Я знаю, что идет тот, кто никогда не простит меня, чей облик всегда будет пробуждать во мне слепую ярость. Знаю я, но не знает мой человек. Я силен в нем, но мой зов не способен перекрыть инстинкт. Волна ужаса поглощает Ярослава. Бедный, слабый, надеющийся на скорую смерть человек.

Кричу, что есть сил. Я не знаю, кто идет. Однако тяжесть на сердце говорит о моей незавидной участи, стоит только дождаться его появления. Только бы успеть!

Как ни странно, но страх подстегивает память. Вспоминаю, кто я и где нахожусь. Вспоминаю, что окружающее меня пространство – всего лишь сон. Что мое тело лежит на кровати и мирно спит. Что у меня есть работа и цель! От нахлынувших мыслей болит голова, тело сотрясается в судорогах. Я начинаю распадаться. Страшно? Нет. Дальнейшее развитие событий знакомо. Скрип. Мирок покрывается сетью белесых трещин. Словно треснуло зеркало. Скрип переходит в треск, углубляются белые раны. Да, такие картины побудили сету атум назвать реальности, расположенные по ту сторону сна, зеркалами. Грохот! В попытке защититься прикрываю голову мерцающими руками. Острые как бритва осколки пролетают сквозь мое тело.

Занавес рухнул, обнажив присутствие сотворившего зеркало. На меня смотрят странные черно-фиолетовые глаза. Тонкие бескровные губы на бледном лице кривятся в ухмылке: «Я сделаю выбор. За тебя».

Ты пришла, ты успела. Его мир рушится, спасибо, любимая. Я смотрю на Ярослава сквозь падающий занавес осколков. Я говорю с ним уже в который раз. И вновь сила первого из Ка искажает меня. Как жаль, что я просто не могу заполнить тебя, человек. Как жаль, что сотворивший нас даровал тебе свободу воли. Как жаль, что ее терзают из-за моей слабости. Уходи, Ярослав, и возвращайся вновь. Я веду тебя.

***

Огни ночного мира поблекли в голове, оставив лишь послевкусие, – странный коктейль из тоски и любопытства. За долгие месяцы я проскользнул в другой мир. Так необычно. Проскользнул, или провел? Провела?

Поворачиваю исцарапанный ключ в замочной скважине, для надежности придавливаю стальную дверь.

В подъезде по обыкновению не горит лампа, несколько метров до подъездной двери погружены в непроглядную тьму. Не страшно. Я вырос в этом доме, знаю каждый закуток. Знаю подъезд, знаю двор, знаю район и весь суровый рабочий квартал. Как там? «В рабочем квартале зубы из стали, рабочие руки сильны…». Бытие определяет сознание, и наоборот.

На улице по-прежнему царствует ветер, гоняет ошметки облаков по низкому серому небу. Лицо обдает порывом холодного ветра, зажмуриваю глаза от слепящего дневного света. Прохожие спасаются от секущих линий дождя под зонтами. Я, задрав воротник короткой кожанки, шлепаю по февральской слякоти, заворачиваю за угол обшарпанного девятиэтажного дома.

Сон высосал все соки, сил на анализ уже не остается. Просто иду, что называется «куда глаза глядят». Всматриваюсь в хмурые лица идущих навстречу людей. Уже привычно состояние. Может так взрослеют охотники? Детство кончилось, поиграли и будет? Что делать теперь? Куда идти? Что показали мне в зеркале?

Без единой мысли в голове, спустя час дошагал до центра города. Людей, в особенности молодых ребят и девушек, на улицах становится заметно больше. ВУЗы облюбовали самую динамичную часть города. Некоторые прохожие, издалека завидев мою закованную в черное фигуру, вскидывают в приветствии руку. Кто-то перекрикивает гонимую ветром какофонию звуков, льющихся из всевозможных магазинов, пытается рассказать важные университетские новости. Просто иду.

Суббота, можно расслабиться и отбросить обычные хлопоты рабочего дня3.

Голова отдает болью при каждом шаге, созерцательный настрой медленно улетучивается. Обрушившаяся реальность заставляет оглядеться. С удивлением обнаруживаю место моего нахождения. Золоченые купола древней церкви возвышаются надо мной. С учетом погоды и событий прошлой ночи картина, открывающаяся глазам, более чем символична. Золото куполов на фоне налитого тяжестью серого неба. Троекратно перекрестившись, шагаю за массивные двери в приятный глазу полумрак4.

В храме тихо. Вновь, перекрестившись, подхожу к служительнице, беру одну свечку. Можно, конечно, обойтись и без этого ритуала, но в чужой монастырь… Медленно обхожу пространство храма, под ботинками скрипят доски настила. Нашел, выбор сделан. Позолоченный подсвечник возле образа пустует, даже остатков оплавленных свечей нет на нем. Видимо святой не очень известен у прихожан. Иконописец поразительно четко отразил напряженное, яростное изучение Творца и его творений, застывшее в глазах святого. Я не знаю его имени, его лик не светится вселенской любовью, но эта ярость в глубине изумрудных очей вызывает почтение. Чувствуется сила. Возношу короткую молитву к Творцу. Пылает свеча. И пусть изображенный на иконе донесет мой зов: «Святый Боже, вразуми меня. Дай силы не противиться воле твоей. Дай мудрости в сердце». Все, на выход.

Стоило только выйти на улицу, как тишина разлетелась в клочья.

В кармане куртки дергается телефон. Будь я по-прежнему опустошен, звонящий не добился бы своего. Однако за короткое время пребывания в стенах храма самочувствие мое порядком улучшилось, звенящая головная боль отступила, тело налилось силой. Может, услышал?

Возбужденный женский стрекот бьет по слуху. Из сумбурной речи понимаю, что отдохнуть сегодня не удастся, зато в кармане, возможно, на три-четыре хрустящих купюры станет больше. Очередной клиент с полтергейстом в голове5.

Страдающая от чертей женщина живет не так далеко, через квартал от храма. Хмыкаю, прекрасная возможность сэкономить деньги на такси и собраться с мыслями. Мешу ботинками толчею из снега и грязи, в мыслях возвращаюсь в зеркало.

Попытки возродить в воображении осколок зеркала ни к чему не приводят, память девственно чиста. Из всего увиденного остались лишь непонятная тоска да мазохистское желание продолжить поиски несмотря ни на что.

У меня, как у всех охотников, есть дурная привычка – задумавшись, обращать взгляд в глаза собеседнику, или прохожему, или стоящему рядом. Смотреть до тех пор, пока последний не отведет глаза. И сейчас, шагая по улице, автоматически всматриваюсь в серые, карие, голубые, зеленые глаза. Естественно, вызываю скрытую агрессию. Идущий навстречу молодой человек в черной куртке, черных джинсах, черных же ботинках, мрачно всматривающийся в ваши глаза – не самое приятное впечатление. Ну, а уж с учетом своеобразной походки, больше пригодной для плаца, чем для городских улиц… Бытие определяет сознание. Жизнь на окраине рабочего квартала среди суровых и молчаливых людей. Единственный сын в семье советских милиционеров. Внук запорожского казака и сурового ассирийца – кавалериста Красной армии. Охотник.

Цифра, намалеванная блеклой красной краской на углу пятиэтажного дома, выдергивает меня в реальный мир. Пришел.

В подъезде царит полумрак и въевшийся в стены застарелый запах мочи. Зажав нос, поднимаюсь по исшарканным бетонным ступеням. Блеклые стены украшают многочисленные надписи. Среди стандартного набора подростковой фантазии, упиравшегося в сексуальные предпочтения неизвестного Васи, или половой разнузданности Ани, встречаются и более интересные образцы. К примеру – рунная вязь. Оккультизм набирает популярность и среди молодежи. Во всяком случае, вместо слова из трех букв на стенах все чаще и чаще изображают пентаграммы. Хорошо это или плохо – покажет будущее, пока что есть повод задуматься служителям церкви.

Вдавливаю красную кнопку звонка, за дверью раздается режущая ухо трель. Слегка улыбаюсь стоящей в дверном проеме женщине. Страдалица оказалась именно такой, какой рисовало ее мое воображение: уставшие глаза на одутловатом лице, чуть полная фигура, крашеные волосы, собранные в пучок на затылке. Жестом дряблой руки хозяйка приглашает меня войти. После обмена приветствиями и пары дежурных фраз Валентина Николаевна посвятила меня в суть проблемы. Первые пять минут беседы за кухонным столом разрушают мои надежды на легкие деньги. Чертей в квартире нет. Равно как и взбесившейся домашней утвари, сексуально озабоченных демонов, зеленых человечков, предлагающих сгонять на Алголь за пивом, – всего того, что обнаруживает в человеке неуемную фантазию и бесконечное одиночество, но не имеет никакого отношения к потустороннему миру. Хозяйке страшно, просто страшно, и страх этот наполнял ее сознание ровно в три часа ночи. А это уже немного серьезнее воображаемых хвостатых проказников. Три часа ночи – пик активности существ, населяющих зазеркалье, самых скверных их представителей. Время, когда они, поднатужившись, могут воздействовать на предметы нашего мира, на чувства и эмоции людей. В квартире поселилась какая-то тварь, питающаяся страхом. В слух я этого, конечно, не произношу, незачем пугать и так не находившую себе места женщину, но от чашки чая отказываюсь – нужно действовать.

В «большой» комнате прохладно. По краям желтого ворсистого ковра стоит нехитрая мебель. Взгляд падает на старенький телевизор «Sony» напротив неаккуратно занавешенного окна. Каждый сантиметр квартиры дышит запустеньем. Встав посредине комнаты, раскидываю руки на манер креста, закрываю глаза. Здесь меня больше нет. Теперь смотрю другими глазами на другой мир.

Поначалу сканирование пространства ни к чему не приводит, лишь холодок, гулявший по ладоням, говорит о присутствии предполагаемой твари. Наконец, на восьмой минуте он, или оно, соизволил показаться. Напротив меня возвышается широкоплечий мужчина в серых ниспадающих на ковер одеждах. На гладко выбритом лице сияет добродушная улыбка. Впрочем, в радушности существа заставляет усомниться холодный блеск черных глаз.

Я знаю о способностях большинства жителей зазеркалья, знаю и об их великолепном умении наводить морок на человека. Отдаю себе команду «вольно», произношу формулу, не отличающуюся гениальностью, зато вполне работоспособную: «Я, рожденный в Нуне, я, ведомый Атумом, я, проявленный в Ра. Открой мне свое лицо». Стоило только договорить последний слог, как существо вздрагивает, шипя нечто нечленораздельное, пятится. Теперь с покрытого черной шерстью лица на меня смотрят два маленьких, налитых кровью глаза. Исчезла элегантная мантия, скрюченное тельце гостя едва достает мне до пояса.

Спокойно рассматриваю уродца. Оно не слишком отличается от человека, разве что шерстью, да узловатыми, покрытыми ороговевшей кожей, конечностями. Таких еще не видел. Выдержав паузу, черчу в воздухе знак, смысл которого можно обозначить фразой: «убирайся по-хорошему». Существо издает угрожающий рык, медленно приближается ко мне. Пространство наливается мрачной тяжестью, сдавливает виски. Дух шипит от натуги, буравит меня взглядом. Кривлю рот в ехидной улыбке. Таким не испугать. Шагнув на встречу, хватаю кучерявого за шею, не спеша приподнимаю над полом. «Демон, ты знаешь, как меня зовут? Слушай!» – неистовый визг раздирает пространство комнаты6.

Выждав многозначительную паузу, вновь повторяю требование. Холод, липкой лапой скользивший по телу, исчезает. Исчезает, растворившись в воздухе, и существо. Я возвращаюсь в тело, все это время мирно стоящее посреди комнаты. Приятно ощущать свою власть, хоть и не хорошо.

***

По квартире, причудливо переплетаясь, витает запах свежесваренного кофе и тоскливый голос Виктора Цоя. И вновь перед экраном монитора грею руки о кофейную чашку. День сурка. Нет, жизнь сурка.

Очень давно, в детстве, я сделал открытие, изменившее всю мою последующую жизнь. Сейчас вспоминаю… Чудно! Как хватило ума не рассказать о своем выводе сверстникам? Почему поделился с родителями?

Меленький человек вдруг понял, что за ним наблюдает кто-то куда более могущественный, чем учителя, или директор школы. Да, что там! Даже мама и папа не смогли бы с ним тягаться. Я понял, что Он не только наблюдает, но и ведет. А значит, можно не бояться ничего. Ведь он всегда рядом. Значит достаточно просто следовать.

Как хорошо было в детстве, достаточно было принять мысль и с ней жить. Потом стало сложнее. Стали появляться неудобные риторические вопросы. Кто Он, тот, кто ведет меня? Что ему нужно? Что нужно мне? Кто я? Чем старше я становился, тем больше возникало сложностей. Редкие и осторожные беседы со сверстниками показали, что мое детское открытие – мое открытие и ничье больше из окружения. Подросток почувствовал избранность. А это уже опасно, вместе с избранностью пришел грех гордыни. Тот, кто вел, не давал ответов, но постоянно дразнил своим присутствием. Поначалу это ужасно злило. Затем, лет в 17, пришел страх. Мысль о прогрессирующей шизофрении не давала покоя. Я решил отказаться от своего открытия, забыть. И это почти получилось. Быть может, с полгода удалось пожить нормальной жизнью. Расслабиться.

Мне показали, что «нормальная жизнь» – это непозволительная роскошь для тех, кто есть Сету атум. В 18 лет я впервые уснул и не забылся. Говорят, что осознанные сновидения – серьезная практика, что умение жить во снах приходит постепенно. Это не работает для тех, кто в глубоком детстве делает открытия. Нас погружают сразу.

И вновь пришел страх, страх уснуть и не проснуться. Уж больно своеобразные были сюжеты моих снов. Опасные своими пейзажами или своими обитателями. Охотник должен уметь выживать.

Мысль о психическом отклонении засела в сознании словно заноза. И стало страшно жить. И, уже отчаявшись, я вспомнил реакцию своих родителей на мое маленькое детское открытие. Так бывает, что, погрузившись в водоворот событий, ты забываешь о самом простом и очевидном выходе.

Я вспомнил улыбки на лицах. Я вспомнил странное облегчение в глазах папы и надежду в глазах мамы.

А дальше был долгий разговор в семейном кругу. Дальше стало легче. Я понял, что кроме того, кто меня ведет, есть еще и они. Те, кто всегда будут рядом. Всегда поймут и помогут. Мама и папа.

Они научили не бояться зеркал, рассказали о традиции, к которой я принадлежу по праву рождения. Дали почувствовать силу. Дали понять, что я нормальный. И даже более чем. Вновь, в глубине души, ожила гордыня.

В 20 лет я выбрал цель. Я стал полноправным охотником. Мы не говорим о характере выбора никому. Даже самым родным и близким, таким же. Каждый выбирает цель, каждый выбирает путь. Сету атум – товар штучный. Мы очень щепетильно относимся к праву на тишину.

20 лет – время начала служения. Время обходить дозором разломы реальности, там, где ткань бытия истончилась, и сквозь прорехи проявляются иные миры – миры зеркал. Время выгонять из нашего мира непрошеных гостей. Время доносить до людей простую мысль – Он есть. Время серьезного служения Ему. Через науку или искусство. Через политику или работу дворником, – неважно как, важно успеть донести мысль.

Я так и не получил ответов на свои вопросы. Я так и не понял, кто есть? Кто Он? Я выбрал цель, на которую давно никто не замахивался. Возможно юношеский максимализм, возможно гены. Возможно все вместе. Уже не важно. Важно, что 5 месяцев назад меня услышали. Так появился один и тот же пейзаж. Постылый уже перекресток в центре города. Так началась жизнь сурка. Так было до вчерашнего дня.

Сколько перемен за неполных два дня.

Загружаю в winamp другой плейлист, принимаюсь изучать новый для себя источник информации и опыта – сайт знакомств. Кажется, я понял, что хотело донести до меня зеркало прошлой ночью. Странный, безусловно, ход… однако…

На обратном пути, на самом краю сознания созрело понимание тайного смысла видений ирреального мира. Зеркало подсказало, что или кто может направить меня в нужную сторону. С пришедшим внезапно пониманием исчезла тоска – последний осколок ночного мира.

Маленькими глотками пью обжигающий кофе, тщательно выбираю элементы для своего будущего сетевого портрета – анкеты на модном сайте знакомств.

Мерцание монитора освещает пространство небольшой комнаты. Бледно-голубые всполохи рваными лоскутами застывают на голой бетонной стене. Потратив без малого два часа на создание анкеты, перехожу к самой ответственной части – поиску Её. Я не знаю ни Её возраста, ни Её привычек, ни Её внешности. Делаю реверанс в сторону своей интуиции, просто просматривать анкеты по порядку, все которые есть. Ведь меня ведут, так? Об этом говорило зеркало?

Одно за другим мелькают симпатичные девичьи лица. Мелькают, не задерживаясь в памяти, имена. Все не то и не так. Интуиция молчит, минуты перетекают в часы.

К трем часам ночи список подошел к концу. Раздосадованный неудачей, откидываюсь на спинку скрипнувшего стула, сцепив руки за головой, пытаюсь собраться с мыслями. Где-то закралась ошибка. На каком-то этапе мысли, оттолкнувшись от ложного ориентира, стали уводить меня от правильного направления. Ворох информационного мусора носится в голове: лица, имена, привычки, желания. Хватит на сегодня.

Вновь перестилаю кровать. Вновь придется пережить кратковременную смерть, заставить рассудок зайтись в панике. Он всегда паникует, когда хозяина поглощает тьма, а тело отказывается выполнять приказы.

***

Солнце в зените. Свет огненного диска мучает глаза. Прикладываю ладонь ко лбу, оглядываю окрестности. Куда ни кинь взгляд, всюду одна цветовая гамма – желто-белое крошево. Песок. Единственная достопримечательность – огромная луна, соседствующая с источающим жар солнцем. Поверхность небесного тела лишена привычных кратеров, ровно, ни щербинки. Прекрасно видны нити каналов, покрывающих спутник затейливой сеткой. Интересно, конечно, но какой от всего этого прок? И зачем? Жаль, что так и не научился выбирать нужный мне мир. Каждый раз – пальцем в небо7.

Для начала решаю спуститься с бархана, на вершину которого меня выкинул портал. Ноги утопают в исходящем маревом песке, крошечные песчинки забиваются под штанины. Такое ощущение, будто стая злых, как черти, ядовитых муравьев впиваются жвалами в ноги. Стоило только представить эту картину, как начал слышать скрежет хитиновых панцирей черных бестий. Трясу головой – отгоняю наваждение. Не зная природы этого осколка зеркала, не стоит экспериментировать с воображением. Уж больно быстро отозвался мир на мою картинку, а отражать муравьиную атаку не хочется. Песок под ногами наконец-то перестает скользить ручьем, увлекая меня за собой. Твердая поверхность.

И зачем? Пустыня и есть пустыня. Однако, дело даже не в пейзаже. Я один. Всегда ясно чувствовал присутствие в своей психике постороннего. Того, кто ведет. Вот и вчера… Словно за мной наблюдали, словно подсказывали. Сейчас ничего такого нет, внутренний эфир молчит. Это может означать ровно одно – пустую трату времени и сил. Разве что… Решаю избавить совесть от лишних мук. Все же осмотрюсь, прежде чем решение смотаться из этого осколка во мне созреет окончательно. В конце концов, вчерашний прецедент повторился, вновь иной мир, а, значит, все не просто так.

Устремляю волю вверх, ощущаю ее силу, ее напряжение – тело взмывает в воздух. Видимо, желание свалить отсюда слишком велико, ракетой рассекаю небесную синеву, не могу затормозить. Вот поэтому первые шаги по пути охотника – тренировка контроля. Приказываю эмоциям и порождаемым ими желаниям заткнуться. Совладав с животной частью своего существа, завис между голубым небом и ядовито желтой землей. Барханы упираются в горизонт слева, желтеет почва у горизонта справа, впереди такая же картина… Нет, определенно скучный и бесполезный для меня мирок. Теряя всякий интерес, разворачиваюсь на месте, готовлюсь заложить крутой вираж. В процессе лихого разворота боковым зрением выцепляю голубое пятнышко на фоне уходящих за горизонт золотистых барханов. Интересно, прикидываю расстояние до оазиса – лечу, жмурясь от порывов ветра, бьющего в лицо. Глухо свистит в ушах.

Пятно растет, начинают вырисовываться детали. Довольно большой водоем обрамляют неизвестные мне деревья с широкими, словно весла, листьями. У подножий голых желто-зеленых стволов ютится невысокий тростник. Бедноватый пейзаж, скупой на краски, но и это выглядит ободряюще на фоне всеобъемлющей пустыни.

Иссушающий зной сменился прохладой – парю над озером. Смотрю сквозь неестественно бирюзовую, прозрачную до одури водную гладь. Идиллическая картина. Прохладная, наверняка по-особому вкусная, вода, ровное песчаное дно и больше ничего. Ни тебе камушка, или стайки рыб, или какого-нибудь травянистого хлама на дне.

Резкий старт. Мчусь дальше, безмятежная гладь вспенивается водной дорожкой с белыми барашками пены по краям. Долетаю до противоположного берега, взмываю вверх. Присмотримся к деревьям оазиса. Растут поодиночке, но довольно близко друг от друга. Широкие листья на вершине надежно укрывают в тени растительность у подножий. У левого берега молодой тростник чуть примят, узкая тропинка уходит от берега прочь, скрывается в тени деревьев.

Плавно снижаюсь. Сила притяжения волной прокатывается по телу, задерживается, проходя по сочленениям суставов. Колени подгибаются под тяжестью тела. Пружинящей походкой шагаю по тропке. Спину осыпают мурашки от прохлады, струящейся с озера, солнечный свет становится мягче, уступает место тени. Вступаю в зону теней, порождаемых листвой там, наверху.

Тропка выводит меня к небольшой полянке. Абсолютно голая почва покрыта толстым слоем крупного речного песка. Взгляд натыкается на стоящую посреди поляны небольшую пирамиду. Идеально ровные грани безо всякого намека на стыки, швы. Цельная конструкция. От пирамиды исходит уютное тепло, проникает сквозь смуглую кожу ладони, распространяется по телу. Сердце бьется чаще, разгоняет кровь, несущую энергию пирамиды по телу. Энергия концентрируется в основании позвоночного столба, заставляя его напряженно гудеть от непрерывной концентрации потока. Чувствую, как тепло, ставшее жгучим, змеёй ползет вверх по позвоночнику. Часть мышц напрягается, сковывает тело каменным поясом. Другая часть, напротив, расслабляется, их почти не чувствую.

Пока тело раздирает надвое, странное поведение мышц, «змейка» подползает все ближе к основанию черепа. Забеспокоился разум, ясно ощущаю, как вместе с телом, психика также разделяется на две части. Одна, меньшая и суетливая, – я. Другая, грозящая поглотить меня, куда более древняя, пугающая. В памяти всплывают совершенно чуждые мне пейзажи, огромное тусклое небесное тело, занимающее приличную часть неба. «Има Сопдет» – непонятно откуда всплывает название звезды. Я растворяюсь в чужом мире..

Нет! Не время! Будь проклят ты, Акир, презренный, ослушавшийся моей воли! Будь проклят твой мир и тот, кто запер меня здесь!

О, сколько мне еще спасать тебя, слабый человек? Приди, мой верный сын, теперь ты дай ему еще один шанс.

Низкий гудящий звук волнами бежит по телу, сшибает с ног, с размаху шлепаюсь на землю. Тут же вскакиваю, потираю пятую точку. «Ого, – бурчу под нос, – у нас гости, и, причем, массивные». Звук – своего рода датчик, характер звука отражает сущность гостя.

С удовольствием подмечаю, что едва уловимое ощущение чужой воли во мне вновь появилось. Значит, на верном пути, к тому же странные ощущения покидают тело, процесс подвержен моему контролю. Убрал руку – нет ощущения, прикоснулся – есть.

Мышечный каркас возвращается в нормальное состояние. Тело больше не обжигает струя энергии. Успокаиваюсь окончательно, присматриваюсь к золоченой поверхности пирамиды. Странный символ на боку – три точки. Более ничего.

Жалко уходить, по опыту знаю, что вернуться сюда будет проблематично. Наверняка автор пути к этому осколку, в котором я нахожусь, спит. А значит, с его пробуждением исчезнет и созданная им дорожка, станет недосягаемым заинтересовавший меня артефакт. Людские сны крайне редко повторяются. С другой стороны, взбудораженная память выталкивает в сознание воспоминания предыдущего мира. Чудом вырвался в ту ночь, стоит ли так рисковать? А может мне повезет, и этот артефакт – лишь начало? Вдруг следующий мир будет много интересней?

Вспомнив, что я уже не один, задираю голову, изучаю лазоревую высь, щурюсь до рези в глазах от слепящего солнца. В небе появляется черная точка, стремительно набирает высоту. Ясно, выбирает позицию для обзора. Подтверждая мои мысли, гость зависает в воздухе. Не спешу обнаружить свое присутствие. Кто он? Сету атум или рвущийся в мир людей бес? Чёрный, алчный, отвратительный эдимму с тяжелым запахом чужой крови и смерти.

Дальнейшие действия гостя предсказуемы. Единственное, что может заинтересовать пытливый разум в этом мире, – оазис. Путешествующий приближается, и то, что видят мои глаза, нравится все меньше и меньше. Плоская голая удлиненная голова, покрытая ороговевшей кожей, обеспокоенно озирается на несоразмерно длинной и тонкой шее. Шея переходит в покатые плечи, рельефное сухое тело. Лишней мышечной массы нет, нет и жирка – сплошные нити пересекающихся мышц. Явно не человек – делаю вывод, отмечая про себя длинные крокодильи челюсти, наверняка усыпанные острыми белыми зубами. Но и на врага – эдимму – не похож. Однако бежать уже поздно. Существо, не снижая скорости, скрывается за стволами деревьев. Подробностей приземления не вижу – мешает буйная растительность.

Метрах в двадцати от меня шелестит тростник, над щербатой поверхностью серых с зеленью тростниковых стволов возникает змеевидная головка. Осматривается, водит белыми, практически лишенными зрачка, глазами. Не прячусь, повернувшись спиной к пирамиде, смотрю на приближающуюся голову.

Встреча с тварями – не новость. Эдимму8 – частые гости в ирреальности. Однажды вырвавшись за пределы черных зеркал, пытаются обосноваться здесь, после, по тропке созданной спящим пробраться в его психику, а там уже… Сводки об очередном маньяке не заставят себя ждать. Да, встретить демона в мире людей – большая редкость. Мой опыт общения с представителем алчного воинства в квартире Валентины – редкость, однако здесь, в зеркале.. И все же не похож, не похож.

Наша вторая задача, задача братства, вышвыривать из зеркал инородные элементы, отправлять на родину. Живыми или мертвыми – это уже не имеет значения.

Я уже в зоне видимости, уже должен быть обнаружен, но монстр деловито шелестит тростником, пробивая жилистым телом дорогу к артефакту. Не подает вида. Хоть бы звук какой издал что ль?

Массивная лапа шагает на песок, черные острия когтей моментально утопают в серой массе песчинок. Существо полностью выходит из зарослей, удивленно булькает. Омерзительное зрелище. Не поймешь, то ли человек, то ли ящерица. Черт-те что, но когти острые, а белые глаза навыкате сосредоточились на мне. Может все не так уж печально?

Решаю подойти к вопросу с дипломатической стороны, улыбаюсь, вскидываю руку в приветственном жесте, существо отшатывается. Слух тут же режет угрожающий пронзительный свист. Пасть открыта, воображаемые недавно белые лезвия зубов оказались на месте, – язык дипломатии ему не известен. Змей шагает навстречу, сжимает чешуйчатые ладони в кулаки. Жест более чем однозначный. Можно поджарить противника до хрустящей корочки, можно взорвать его внутренности, но все это стоит лишних трат энергии. Принимаю решение проверить зубастую морду на крепость кулаками.

Боевых стоек не принимаю – это прерогатива киношных «суперменов». Боевая стойка – сигнал противнику, мне же нужна неожиданность. Хороший козырь против зубов и когтей. Поворачиваюсь к гостю, готовлюсь к прямому боковому. Сокращаю расстояние до противника резким подскоком, ступня смачно впечатывается в жилистую грудь. «Хороший тхеквондистский удар», – мысленно ставлю себе «зачет». Сложившись пополам, змей закладывает дугу, сминает тростник. Успех надо развить, врываюсь в заросли вслед за спикировавшим гадом. Пусто. Кручусь вокруг своей оси, готовлюсь к ответной атаке. Хорошо чувствую тяжелый взгляд, упирающийся в спину. Отпрыгиваю влево кувырком, ступни обжигает волна горячего воздуха. Змей видимо решил не экономить энергию.

Дурень, поджог тростник. И зачем?

Пригибаюсь к земле, вприсядку, стараясь не шуметь, отхожу в сторону. В лоб атаковать бессмысленно, попробуем зайти с тыла. И без того удушливый воздух полнится едким вонючим дымом, кожу обдает жар трещащего под натиском оранжевого пламени тростника. Выглядываю из зарослей. Где ты? Долговязая фигура моего оппонента вне зоны видимости. Кругом сизый непроницаемый дым и хлопья выгоревших тел растений. Отхожу к пирамиде. Стоило только раздвинуть тонкие стебли, как взгляд упирается в белесые глаза змея. Стоит у золотистой пирамиды, шипит.

Наученный горьким опытом, делаю несколько быстрых шагов прямо к нему, вижу, как мерцает пламя на кончиках когтистых пальцев, резко меняю траекторию, смещаясь чуть вправо. Противник купился на маневр. Левое ухо обдает горячим воздухом, но сама пенящаяся струя жидкого пламени проходит стороной. Равняюсь с противником, удар ладонью в солнечное сплетение заставляет змея согнуться, тут же бью в подбородок коротким, но четким апперкотом. Нокаут.

– Кто ты? – задаю вопрос больше для себя, чем для распластанного в бессознательном состоянии чешуйчатого тела. – Что с тобой делать? Есть ли на тебе кровь моих братьев?

– Гребаная ты мохнатая тварь! – неожиданно для меня вполне себе по-человечески произносит монстр. Приподнимается на локте, не делает, однако, попыток встать в полный рост – опасается новых ударов. – Жарь, жри – чего хочешь делай, но заруби на носу —на следующую ночь я вернусь и отделаю тебя по полной. Уж тогда-то сомневаться не буду!

– Мохнатая? – я настолько опешил от такого поворота событий, что спросил первое, что пришло на ум.

– Ты себя в зеркале видел, кобель? – без тени смущения продолжает вещать змей, осторожно приподнимаясь с земли. Охает, ощупывает, расцвеченную в разные оттенки синего, челюсть.

– А чего ты кулаки сжимаешь и шипишь? – продолжаю обалдевать от говорящей ящерицы, сыплю неуместными вопросами.

Змей презрительно сканирует шарами глаз растерянного меня, опирается на ладонь, садится, смешно выставляя острые колени:

– Когда оборотень на мое приветствие отвечает оскалом, я логично полагаю, что надо готовиться к драке. Чего теперь делать будешь? Вытеснишь личность бедняги проложившего тропку в этот мир? А потом?

– Оскалом? Я же прив…

– Рекомендую провести первый день за миской «Чуппи». От этого корма шерсть становится гладкая и шелковистая, – не дав договорить, перебивает меня змей. – И знай, собака, что я здесь бессмертен. Убьешь мое тело – проснусь в мире людей, а потом тебя все равно найду. Так что, давай, дерзай, не будем обременять друг друга своим присутствием. Как я мог так опростоволоситься? Поддался на его зов, даже не проверил!

– Ты думаешь, что я демон? Так? Но я охотник, а вот кто ты таков?

Змей от удивления забывает о распухшей морде:

– Оборотень – охотник? Это как? Нет, он меня предупреждал, конечно, что понадобится моя помощь, но не думал, что дело примет такой оборот! И чем тебе помочь? Шерсть обстричь?

– Подожди-подожди, – выставляю ладонь, прекращая поток удивления, – с чего ты вообще взял, что я оборотень? И кто тебя предупреждал?

– Морда кучерявая, когти, клыки, шерсть, хвост – кем еще ты можешь быть?

Змей игнорирует мой второй вопрос, решаю разобраться со всем по порядку.

– У кого морда кучерявая? – на всякий случай провожу ладонью по бритой щеке. – Я человек. С Земли. Можно?

В голове созрела мысль, требующая неотлагательной проверки. Протягиваю руку желая потрогать чешуйчатое плечо.

– Охренеть! – восклицает гость, искажая губы в подобии улыбки, тут же охает, схватившись на щеку. – То в рыло без разговоров, то смотри-ка… вежливость. Ладно, валяй..

Ощупываю плечо гостя, мысль подтверждается – вместо холода чешуек ладонь накрывает гладкую кожу, ощупываю плечо.

– Это кожа?

– Нет, – змей косит глазом на мою ладонь, гуляющую по плечу, ерничает. – Кожа, конечно, что еще? Ты часом не из этих… светло-синих? Предупреждаю, я не такой. И если моя помощь нужна в этом аспекте, то…

– Ну да, ну да, – отнимаю ладонь, – ты знаешь, каким я тебя вижу?

– В кожаном костюме и с плеткой? – в голосе змея слышится плохо скрываемый сарказм. Отыгрывается за синяк на челюсти.

– Безусловно. Если на здоровенную прямоходящую ящерицу с в-о-о-о такими зубами и в-о-о-о-т такими когтями напялить латекс – то да.

– Серьезно?

– Абсолютно. Кстати, приветствия от тебя я не слышал, злобное шипение – да, членораздельной речи – нет.

Змей захохотал, от переполняющих жилистое тело эмоций, недавний соперник катается по песку, игнорируя мокрые песчинки, облепившие тело.

– Прекрати. – не выдерживаю я.

– Ну я и долбо… М-да! – гость затихает, удерживает рвущийся из глубины тела смех, делает глубокий вдох. – Это же зеркала! Точнее зеркало! Его вотчина! Ты и вправду крупная рыба, если такие фокусы выделывает… О-хо-хо, – окончательно успокаивается змей, встает в полный рост, – ты не против?

– Чего?

– Сходить ко мне в гости. Посмотри вокруг, видишь – цвета бледнеют? Дорожке между мирами приходит конец, её создатель просыпается. Самое время делать ноги.

– Заманчивое предложение, особенно если учесть, что в твоем мире я никто, а ты – бог. – Скептически хмыкаю, качаю головой. – И потом, ты так и не ответил, кто тебя послал? Чья вотчина?

– Станислав, живу в Сочи в микрорайоне «Ареда». Видишь, я открыт перед тобой. Если причиню тебе вред – ты всегда сможешь меня найти. – Замечая, что его речь не придает мне решительности, змей, вздохнув, выдает последнюю железобетонную гарантию. – Если хочешь, прогуляйся по моей памяти, ну? Заодно узнаешь, кто меня послал.

– Рискуешь.

Я все еще не верю зубастой образине, протягивающей мне лапу в знак примирения. С омерзением смотрю на гладкую зеленоватую кожу ладони монстра.

– Чем? Свободой? Большим рабом, чем я есть, я все равно не стану. И потом, ты не станешь использовать мою память в попытке навязать свою волю.

– Отчего такая уверенность?

– Он мне гарантировал безопасность. Сказал, что мы похожи. Ты идешь один, так же как и я. А, значит, тебе не нужны ни лишние попутчики, ни поклонники, ни рабы. Решайся, или нас выкинет в реальность, и кто знает, какой еще след ты можешь упустить, охотник. – Ящер старательно выделяет слово «еще».

– Что значит еще? Я слышу одни намеки. Так доверие не выстраивают.

– Девушка, охотник, она звала тебя в прошлое погружение. Помнишь? След, перекресток, ну?

Задел за живое, подцепил на крючок любознательности. Колеблюсь еще некоторое время, взвешиваю все «за» и «против». Любознательность берет верх над осторожностью, что, впрочем, вполне предсказуемо, хоть и безрассудно.

– Хорошо, я готов. – жму протянутую ладонь. Странно. Обыкновенное тепло человеческой кожи, перемещаю взгляд в белесые глаза ящера. Очертания морды расплываются, сквозь уродливую физиономию начинает проступать гладко выбритое скуластое мужское лицо. «Он молод, быть может, лет двадцать – двадцать три…», – возникает одинокая мысль, меня всасывает в сознание Стаса. Интересно…

Часть 2. Метаморфозы

– Ах ты, едри его мать! Рамиддин, вспышка справа!

– Дэд, ты как бы ахрэнэл?!

– Влево забирай, тебе говорят, вторую кидаю!

– Да ты не как бы ахрэнэл! Ты савсэм с катушка съехал!

Вжимаюсь в холодную стенку мусорного бака9. В метрах двадцати от меня глухо ухает взрыв. Пыль, вперемешку с крошевом асфальта оседает на одежде. За баком сижу уже добрых пять минут, пытаюсь вникнуть в обстановку. В колодце типового городского двора кипит бой. Недалеко от меня у припаркованных автомобилей мечется в разные стороны крепко сбитый горец. «Офигеть, машина», – решаю я про себя, отметив лобастую голову с ежиком угольно черных волос, короткую воловью шею, увитую вздувшимися от адреналина венами, широкие плечи. Рамиддин (как я понял, горца зовут именно так) высовывается из-за покореженного взрывом джипа, поправляет перевязь с внушительных размеров ятаганом, грозит увесистым кулаком второму участнику бойни. Проследив за направлением яростного взгляда, замечаю в окне третьего этажа старичка с аккуратной седой бородкой. Старик, сощурив глаз, выдергивает чеку из щербатой гранаты:

– И не благодари, Папаха! – третий взрыв смял еще пару авто. В голове зазвенели тысячи цикад.

Адресовав крепкое словцо престарелому бойцу, Рамиддин с ревом выскакивает из-за укрытия, перекидывает из левой руки в правую хищный ятаган. Метра два, наверное, – прицениваюсь к длине оружия я, – интересно, сколько эта хреновина весит? Посреди двора, как раз на месте дощатого прямоугольника детской песочницы, возникает тонкий клинок черного луча света. Сверху донесся молодецкий свист:

– Долгожитель, по центру пойдут. Погодь-погодь, – останавливает дед, скакнувшего было горца, – сначала артиллерия.

– Ватнык ты старый, – взвивается Рамиддин, – разиня ушаначная! Ты какого хрэна мэня граната абкладывишь?! Знаишь вэд, что па центр пайдут!

– Нет в тебе, Рамиддинушка, жилки военной. Упреждение – тактический прием.

– Я тэбэ да…

– Лягай!

Очередное ругательство горца поглощает оглушающий взрыв. Ударной волной меня вместе с моим укрытием швыряет в потертую стену рядом стоящего дома. Уши закладывает, из носа тонкой струйкой течет кровь. Трясу головой, пытаясь унять сумасшедший звон, смотрю в сторону детской площадки. Ее нет, на месте песочницы ревет огненный вихрь. Двор усеян осколками битого стекла, кусками развороченного металла – это те машины, что стояли неподалеку. Вижу, как один из горящих остовов авто влезает вверх. Сквозь звон в голове пробивается заупокойный вой сигнализаций и яростный клич: «Ура!», – на месте взметнувшегося ласточкой остова возникает мощная фигура Рамиддина. Потрясая ятаганом, горец врывается в огненный смерч.

– Ты смотри-ка, – удивленно доносится откуда-то сверху, – сдетанировало, едрена кочерыжка! Эй, малец, ты чего расселся?

С трудом ворочая шеей, задираю голову вверх. Из пустой оконной рамы высовывается обладатель седой бороды, с высоты второго этажа смотрит на меня.

– Ты сам по себе или подсобить зашел?

– Второй вариант, – сказало откуда-то из меня воспитание, что ль? У самого желание «подсобить» отсутствует напрочь. И как меня занесло в такую жопу?

– Вот и ладушки! – радуется дед, подмигивает лукавым голубым глазом. Нырнув вглубь помещения, на секунду пропадает из поля зрения, что-то неразборчиво бубнит. Слышу лязг железа. Едва успеваю отскочить, перед моими ногами втыкается в клумбу шашка, в клинке отражается разворачивающееся за спиной сражение. – Бери-бери, златоустовская. Не сечет, а песню поет. И давай, шуруй к хоттабычу, я вас огнем прикрою. Не зевай!

– Это нахрена? – искоса смотрю на блестящее лезвие, все еще вибрирующее от удара. – Сожгу и все дела.

– Парень, не спорь со старшими, – неожиданно сурово осекает дед, – тот, кто создал этот мир, не верит в магию, зато верит в оружие и силу духа. Бери железку и шагом марш!

– Причем тут вера? Я же…

– Пошел!

Подхватив шашку, благо опыт владения подобным оружием имелся, я что есть сил бегу к Рамиддину. Времени на размышления нет. Из носа сочится кровь, волосы оплавлены – значит здесь можно умереть. Может, в самом деле, силы стихии тут не действуют? Спасибо тебе, дорогой друг, что отправил меня именно сюда. В самую жопу! Раскатать по косточкам Джйортира и всю его родовую не успеваю – реальность заставляет переключиться на рефлексы.

Смерч стих, на его месте образовалась широченная воронка, из чрева которой на свет выбираются человекообразные уроды. Эдимму много. Горец, рубящий пришельцев направо и налево, явно не справляется. Раммидина окружают.

С шашкой наизготовку влетаю в толпу мохнатых тел. Стрекочет пулемет – обещанная огневая поддержка. Приходится маневрировать, пропуская злых стальных ос, свистящих над головой.

Разум уступает место наработанным многолетними тренировками инстинктам. Шашка поет. Каждая новая песня – отрубленная голова, или разрубленное тело. Как учили, один удар – один противник. Прорубаю кровавую просеку, спешу к горцу. Уворачиваюсь от пары когтистых лап, отмечаю, что существа ведут себя бестолково. Обладатели лап воют, конечности, конвульсивно сокращаясь, скребут когтями по оплавленному песку. Рассекаю одного от шеи до бедра, утираю кровь – мешает обзору, подхватив инерцию удара, направляю шашку в голову второго. Вой, очередные брызги крови. Ботинком придавливаю к земле бугристую голову врага, выдергиваю застрявшую шашку из черепа. Верчусь, сбивая вероятного противника с толку. Постоянно перемещаюсь. Когда врагов столько, движение – это жизнь.

Раздирая кожу, в плечо крепко вгрызается монстр. Не досмотрел. Разворачиваюсь к нему лицом, оставляя в пасти рваный лоскут кожи и собственное мясо, откидываю мохнатое тело пинком, наотмашь рублю. Боль хлыстом стегает по нервам. Надо двигаться. Удар ноги. Еще один урод с воем хватается за вмятый в череп нос. Добиваю шашкой. Крышу рвет. Суки! Забываю, кто я, что я и где я? Хищная сталь вгрызается в тела, отсекает конечности. Просто сбиваю с ног, втаптываю головы в землю, – так даже быстрее. Лицо – не лицо, сплошная кровавая маска. Над головой стрекочет пулемет, исправно косит врагов. Недобитых пулей – добиваю. Стряхиваю слизь кишок с железки. Наконец, вижу широкую спину Рамиддина. Хорошо работает. Широкий клинок – как продолжение тела. Одно движение – один труп. Качнулся в сторону – нет головы, качнулся в другую – нет головы. Крутнулся – вой и зубовный скрежет.

Дыхание сбито, плевать. Бегу к широкой спине, на ходу орудуя шашкой. С разбега врезаюсь в троих противников, толкаю под описывающий круг ятаган. Мясо.

– Свои! – кричу Рамиддину в спину. – Свои, б..я!

Горец скользнул по мне взглядом, чуть задержался на шашке, оскалился. Решившие было окружать враги, словно единый организм, в испуге отскакивают от мускулистой фигуры горца. Воспользовавшись временным замешательством, кувырком влетаю в образовавшийся круг.

Занимаем оборону спина к спине. Клинки, опьяненные свежей кровью, засверкали с новой силой. Рамиддин закручивает ятаган по невероятным, сливающимся в единый смерч ударов, траекториям. Рубит. Рубит. Рубит. Я уже работаю колющими, пронзаю наступающих врагов насквозь. Махать шашкой сил нет. Почва становится скользкой от крови и внутренностей. Оплавленный взрывом песок багровую влагу не впитывает. Приходится балансировать, до боли впиваюсь пальцами ног в подошвы «пэцеловских» ботинок. Осклабившееся, заросшее жесткой щетиной, лицо промелькивает надо мной. Все-таки поскользнулся. Звонко хрустнули ребра – упал на бок. Времени нет. Упираюсь руками в кровавую слизь, резко вскидываю тело. Товарищ разрубает напополам одного противника, хватает здоровенной ручищей голову второго – сжимает, не выпуская треснувшего черепа, закручивает смертоносный ятаган в свободной руке, обрушивая сталь на третьего противника. Утробный рык – обезглавленные тела в багровых разводах опускаются на землю. Больше крови, больше слизи!

– Нэ зэвай, – хрипит горец, – пачты все.

Сил на ответ нет. Киваю.

– Эй, пролетарии! – подает голос старик. – Пролетайте.