Девочка без имени. 5 лет моей жизни в джунглях среди обезьян Чапман Марина

XX

Прошло несколько часов, а может быть, и несколько дней. Я поняла, что была без сознания, а теперь пришла в себя. Я только что видела висящее тело мертвого человека, а сама скрючилась в автомобиле, и у меня жутко болело все тело. В нем, казалось, что-то трещало и проходили электрические разряды. Я пыталась сфокусировать взгляд и тут услышала:

– Привет!

Я пошевелилась, и острая боль пронзила меня. Где я? Где машина? Все было как в тумане. Сплошная пелена. Я почувствовала поблизости источник сильного света и начала усиленно моргать, чтобы лучше видеть. Что это был за свет, я тоже не разобрала. Может, это солнце? И, вообще, кто со мной разговаривает? Привидение?

– Привет! – повторил голос. Мне показалось, что он принадлежит женщине. – Привет, дорогая! Пришла наконец в себя? Ты знаешь, тебе очень повезло, что ты выжила.

Передо мной была женщина в белом и в каком-то головном уборе. Может, это ангел? Я к тому времени уже слышала об ангелах. Они жили на небесах и были очень хорошими. Может, я попала на небеса? Почему же тогда женщина говорит, что я жива? А если я не на небесах, то где? Я ничего не понимала.

Видимо, женщина почувствовала мой вопрос, хотя я его не задала. Она придвинулась поближе:

– Ты в больнице. Как ты себя чувствуешь?

– Мне больно, – ответила я. – Все тело болит. А что с остальными? Они умерли?

Выражение лица женщины изменилось.

– Да, увы, – ответила она и добавила: – Кроме тебя, больше никто не выжил. Как я уже сказала, тебе очеь повезло. И повезло, что ты пришла в сознание. Ты голову себе сильно разбила.

Так, значит, я попала в больницу? А если я в больнице, то она должна быть врачом. Я слышала, что врачи работают в больницах и помогают людям. О медсестрах я еще не знала. У женщины был добрый голос. Может, она была ангелом на земле?

Я снова попробовала пошевелиться, но из-за боли не смогла этого сделать.

– Я тоже умру? – спросила ее я. Судя по боли, это был очень вероятный сценарий.

Женщина покачала головой:

– Нет, не умрешь.

Она говорила совершенно уверенным тоном.

– Ты выздоровеешь. У тебя синяки и порезы, но здесь есть такая штука под названием «рентген». Тебе сделали этот рентген, и никаких переломов у тебя нет. Так что теперь это только вопрос времени, чтобы твое тело зажило.

Откуда-то из-за бортика кровати она достала планшет с листом бумаги и подошла ко мне с другой стороны. Рядом был застекленный шкаф, в котором я увидела свое отражение. Я себя не узнала. Голова была слишком большой и напоминала воздушный шарик. На ней были синяки и кровоподтеки, и волосы замотаны бинтом. На руках и ногах у меня были повязки.

Женщина улыбнулась.

– Тебе очень повезло, – повторила она, – потому что полиция была уже на месте.

Я неожиданно вспомнила о полиции, но ничего не ответила, потому что мне было больно говорить.

– Полиция увидела водителя и вызвала вертолет, который вытащил машину. И в ней оказалась ты, – объяснила она. Женщина улыбнулась, и я решила, что она мне нравится. – Ты была под сиденьем, это тебя и спасло. Представляешь?

Казалось, ей приятно сообщать мне эти детали, и она сама за меня очень рада.

– Потом ты лежала здесь без сознания и вот наконец пришла в себя. Никто не знает, кто ты и откуда. Нам необходимо связаться с твоими родителями. Как их найти?

Тут я поняла, что женщина была не одна. У кровати стояли два человека в аккуратно отглаженной зеленой форме. У них на поясах были пистолеты, а в руках одного из них – блокнот. В отличие от женщины в белом, мужчины не улыбались, и их лица были серьезными. Мне эти мужчины не понравились.

– Так с кем мы можем связаться? – повторила свой вопрос женщина. – Кому сообщить, что ты жива и где ты находишься?

Я вспомнила мертвых девушек Анны-Кармен, и подумала, что только я одна пережила катастрофу. Знает ли Анна-Кармен о смерти ее девушек? Что она со мной сделает и как меня накажет? Я не должна была находиться в автомобиле. Меня ждут серьезные проблемы. Поэтому я покачала головой и сказала:

– У меня никого нет. Вам не с кем связываться.

Один из мужчин заговорил:

– Как все это произошло? Кем были пассажиры машины?

– Где ты живешь? Ты местная? – спросил второй мужчина.

– В Лома де Боливар, – ответила я и тут же об этом пожалела, сообразив, что меня могут снова отдать Анне-Кармен.

Женщина снова склонилась надо мной.

– Не волнуйся, – сказала она. – Эти люди тебе помогут. Через несколько дней, когда тебе станет лучше, они отвезут тебя домой. Хорошо?

– Значит, Лома де Боливар, – повторил один из мужчин и что-то записал в свой блокнот.

Я плохо помню следующие несколько дней, за исключением белых стен больницы. Медсестры (к тому времени я поняла, что в больнице, кроме врачей, работают и медсестры) за мной ухаживали. Я ела, пила и много спала. Постепенно боль в теле проходила, и мне становилось лучше. Я много думала о том, что со мной произойдет после того, как меня выпишут из больницы. Меня отвезут назад к Анне-Кармен. От этой мысли мне было ужасно горько, но я ничего не могла изменить.

Через неделю, а может быть, и через две за мной приехали полицейские. Они посадили меня в джип, и мы отъехали от здания больницы. Полицейские задавали мне много вопросов, и наконец я произнесла слово «Кармен». Не знаю, зачем я проговорилась. После этого полиция доставила меня к дому Анны-Кармен.

Я смотрела на дом, окруженный неровным частоколом, сорняки и коз. Меня переполняло чувство ужаса. Я медленно показала пальцем на дом.

– Так, значит здесь? – уточнил один из полицейских.

– Да, – прошептала я, – здесь.

Они повели меня по тропинке к дому. Козы заблеяли, а дверь дома открылась еще до того, как мы успели к ней подойти. Оттуда вышла Анна-Кармен. Ее лицо было одновременно разгневанным и удивленным.

– Добрый день, мадам, – сказал один из полицейских. – По нашей информации, вот эта девушка из вашего дома.

Анна-Кармен была настолько удивлена, что не нашлась что ответить.

– Я думала, что эта тварь погибла, – пробормотала она наконец.

Если даже полицейские были удивлены ее реакцией, они не сказали ни слова.

– А ну, заходи! – прошипела Анна-Кармен и дернула меня за руку.

– Это ваша дочь, не так ли? – спросил один из полицейских.

– Дочь? – Ана-Кармен с презрением плюнула. – Нет, это животное не моя дочь. Кто угодно, но только не дочь.

Она подзатыльником подтолкнула меня внутрь дома. Полицейские не обратили внимания на ее поведение, потому что в то время грубое обращение с детьми в Колумбии было нормой и ни у кого не вызывало удивления. Они перебросились с Анной-Кармен парой фраз и уехали. Я помню, что они выразили ей соболезнования по поводу смерти двух ее девушек. Потом они сообщили, что я еще не окончательно оправилась и выздоровела. Анна-Кармен была очень расстроена моим появлением. Ей была совершенно безразлична моя судьба.

Дверь за полицейскими закрылась, и я сжалась в предвкушении наказания.

– Ты что им обо мне рассказывала? – спросила Анна-Кармен. – Что ты говорила об этом доме и о том, что здесь происходит?

Я поспешила заверить, что я молчала как рыба.

– Даже не думай о том, чтобы кому-нибудь рассказывать о моем доме! – пригрозила она. – Чтоб никто не знал, чем я здесь занимаюсь!

Я продолжала уверять ее, что я никому ничего не рассказывала и не собираюсь этого делать. Честно говоря, я все еще не до конца представляла себе, чем занимается Анна-Кармен, хотя могла бы об этом давно догадаться. Я была очень наивной, и мне было всего около одиннадцати лет. Я уверена, что полиция прекрасно знала, что погибшие девушки не были дочерьми Анны-Кармен, а также были в курсе, чем занимается хозяйка дома. Поэтому я не понимаю, почему Анна-Кармен так переживала. Эти полицейские появились на пороге ее дома не для того, чтобы обвинять ее в преступлениях, а чтобы вернуть ей ее собственность, то есть меня. Вот и все. То, что полицейские думали, знали или подозревали, не имело никакого значения. Они просто выполнили свою работу, доставив меня по адресу, который я указала.

Несмотря на это, Анна-Кармен была полна решимости меня наказать. Она схватила сковородку и с силой ударила ею меня по спине. За что она меня била? Наверное, за то, что я осталась в живых.

Я помню боль от того удара. В глазах у меня потемнело, и мне показалось, что я теряю сознание. Еще я помню охватившее меня чувство отчаяния оттого, что все вернулось на круги своя и я по собственной глупости снова оказалась в этом проклятом доме.

Однако после этого происшествия во мне что-то изменилось, словно я увидела все новыми глазами. Я начала лучше понимать людей и мотивацию их поступков: почему они поступают так, а не иначе, как они себя ведут и как живут. И скажу вам, у меня складывалось не самое лестное мнение о человечестве.

Я наконец догадалась, что имела в виду та женщина у магазина, которая предупреждала меня о том, что происходит в доме Анны-Кармен, и советовала из него убежать. Я поняла, что она имеет в виду под словом «мясо». До меня дошло, что Анна-Кармен держала бордель (хотя в мыслях я не использовала это слово). Я жила в доме, где женщины должны были «развлекать» мужчин – старых и молодых, известных и неизвестных, богатых и бедных. Среди клиентов заведения были два известных футболиста, игравших за лучшие клубы Колумбии.

Женщины работали только три недели в месяц. Оставшееся время они пили какие-то отвары и болели. Иногда у них начинал расти живот, и они на некоторое время исчезали, чтобы родить. Точно так же, как индианка в джунглях, они рожали где-то в укромных местах, но, в отличие от индианки, не воспитывали, а отдавали своих детей. Я много раз видела в местном магазине объявление с текстом «Продаем детей». Я никогда не забуду этого объявления. Женщины продавали своих детей, и кто-то их покупал. Я все хуже и хуже думала о людях.

После автокатастрофы Анна-Кармен стала еще злее, чем раньше. Мне стало казаться, что она решила меня извести. По большей части Анна-Кармен меня не замечала, но как только я совершала малейшую ошибку, она впадала в страшный гнев. Она всегда меня жестоко наказывала, но после автокатастрофы она начала терять над собой контроль. Она била меня так больно и сильно, что я стала бояться за свою жизнь.

С моего возвращения из больницы прошло несколько недель. Настроение Анны-Кармен оставалось плохим – она потеряла двух девушек, а также хорошего клиента. Однажды я вытирала пятно на полу веранды. Это было пятно от пива, сока или чего-то липкого. От него было сложно избавиться, и я чуть руки в кровь не стерла.

В то время в доме, кроме меня с Анной-Кармен, никого не было. Я оттирала пятно и чувствовала, что она на меня смотрит. Она произнесла мое имя, я подняла глаза и увидела, что Анна-Кармен улыбается. Я тут же заподозрила неладное. Одну руку Анна-Кармен держала за спиной, словно прятала от меня подарок. «Интересно, что это она держит?» – подумала я.

Анна-Кармен жестом приказала мне сесть на пол. Когда я это сделала, она вынула из-за спины веревку и связала мне колени. Я пыталась сопротивляться, но Анна-Кармен была гораздо сильнее. Потом она связала мне запястья, проволокла несколько метров по земле и привязала к водосточной трубе. Она принесла кусок старой кожи и этим кляпом заткнула мне рот. Все шло к тому, что Анна-Кармен собирается меня убить.

Мне было сложно дышать из-за заткнутого в рот кляпа. Анна-Кармен принесла из кухни сверток, в котором оказался набор ножей. Не оставалось никаких сомнений – она хочет от меня избавиться.

Выбрав один из ножей, среднего размера, Анна-Кармен принялась размахивать им у меня под носом и выкрикивать прегрешения, в которых я повинна.

– Ни один из клиентов тебя не хочет! – кричала она. – Ни один! От тебя никакого прока! Я зря потратила на тебя деньги! Из-за тебя две мои лучшие девушки погибли! От тебя только проблемы – мне и всем в этой деревне! Ты никому не нужна, и все хотят, чтобы ты поскорее исчезла! Поэтому сейчас ты умрешь!

Лезвие ножа блестело в солнечных лучах. Анна-Кармен всегда обращалась со мной чересчур жестоко. Судя по ее поведению, она была психически неуравновешенной, но в тот момент мне показалось, что она просто сошла с ума.

– Я могу уйти, – пыталась произнести я, но не смогла из-за кляпа.

Анна-Кармен смотрела на меня помутневшими от бешенства глазами и продолжала кричать, как помешанная:

– У тебя нет родителей! У тебя в этом мире вообще никого нет. Никто не заплачет, если ты исчезнешь. И никто не будет задавать никаких вопросов. Тебя можно убить легко и безнаказанно.

Скрючившись у ее ног, я описалась от страха. Анна-Кармен этого даже не заметила. Ее глаза блуждали. Все ее внимание было сосредоточено на ноже и на том, куда именно его в меня воткнуть.

Я сучила ногами по мокрому от собственной мочи полу и пыталась что-то произнести. Но из-под кляпа раздавалось только мычание. Я не знала, в чем провинилась, но все равно пыталась выдавить из себя слово «прости», в надежде, что она пощадит меня.

Анна-Кармен посмотрела мне в глаза и занесла нож для смертельного удара. В этот момент послышался скрип двери и громкий мужской голос. Это был Руфино. Тот самый Руфино, который досаждал мне своим храпом и на которого я вывалила стакан льда из морозилки. Он меня спас. Анна-Кармен замерла с ножом в руках, Руфино еще раз ей что-то крикнул, и она отбросила оружие.

Руфино поднял меня на ноги и развязал. Пока они с Анной-Кармен громко спорили, я убежала в сад и спряталась.

– А ну-ка, немедленно возвращайся! – раздался голос Руфино. – Убери ту гадость, которую ты за собой оставила!

Дрожа всем телом, я вернулась на веранду, схватила швабру и начала вытирать мокрое пятно. Я так сильно дрожала, что швабра выпадала у меня из рук.

– Идиотка, ты даже убрать за собой не в состоянии! – орал на меня Руфино, и его голос, казалось, проникал до самых моих костей. – Возьми швабру как следует и уберись так, чтобы все было чисто!

Он грубо схватил Анну-Кармен за локоть и увел в дом. Я продолжала вытирать пол, задыхаясь от рыданий. Только через несколько часов я перестала дрожать и смогла успокоиться.

Я так и не знаю, что произошло в тот день. Возможно, у Анны-Кармен случился приступ психического заболевания, от которого она страдала. Хотя мне кажется, что она хладнокровно планировала меня убить. Вероятно, прежде у нее не было возможности это сделать. В тот день никого не было дома, и она решила привести свой план в действие. Да и Руфино, скорее всего, пощадил меня только потому, что подумал о последствиях моего убийства для себя и Анны-Кармен. Может, он просто не знал, что потом делать с моим телом.

Тем не менее даже после этого случая у меня не возникло желания убежать из дома Анны-Кармен. Вспоминая эти события, я поражаюсь, как глупо тогда себя вела. Почему я не убежала в ту ночь? Меня парализовал страх, я решила, что какой судьбе быть, такой не миновать. И осталась.

Больше Анна-Кармен меня не трогала. Я держалась от нее подальше, в постоянном страхе ожидая, что в ее глазах снова появится то странное, сумасшедшее выражение, которое я увидела, когда она хотела меня убить. Руфино никуда не уезжал и тоже, видимо, за ней внимательно следил. Я задумывалась о побеге, но страх парализовал мою волю. Несмотря на опыт лет, проведенных в джунглях, я боялась жизни на улице больше, чем у Анны-Кармен. Я не представляла, куда могу убежать и как буду добывать себе еду.

Однажды к вечеру раздался стук в дверь. Влажный и жаркий день подходил к концу, солнце садилось. Дверь из-за жары не закрывали. Я увидела, что дверной проем закрыла огромная фигура высокого мужчины.

– А, Серджио! Заходи! – приветливо сказала Анна-Кармен. – Как твои дела? Добро пожаловать.

Мужчина был одет в костюм с галстуком. На улице его ждало такси.

Я занималась уборкой на кухне и прислушивалась к их разговору.

– Мне нужна самая молодая девочка, – сказал Серджио. – Кого можешь предложить?

Он вынул из кармана большой складной нож, а потом достал толстую пачку денег. Я знала, что самым молодым девушкам в заведении Анны-Кармен было лет четырнадцать. Хотя я была младше (мне было около одиннадцати), я не видела поводов для беспокойства. Ведь Анна-Кармен сама говорила, что я никому не нравлюсь. Клиенты никогда меня не выбирали.

Анна-Кармен что-то тихо сказала мужчине и показала на меня. Мужчина повернулся ко мне. Я попятилась и спряталась за дверью. Но было уже поздно – мужчина меня заметил, рассмотрел, и на его губах появилась улыбка.

– Не волнуйся, – услышала я голос Анны-Кармен, отвечавшей на вопрос, который мне не удалось расслышать. – Ты помани ее пакетом чипсов, и она сядет к тебе в машину.

Я оцепенела от ужаса, схватившись за дверную ручку, которую должна была протереть. Вот и настала моя очередь. Я так долго пыталась гнать от себя мысль, что это рано или поздно произойдет, но сейчас происходило именно это. По улыбке мужчины я поняла, что я его устраиваю. Очень скоро я стану «мясом», и он будет делать из меня сосиски.

Я выскочила из-за двери и бросилась в одну из комнат. Там стояло несколько кроватей. Сначала я спряталась под ближайшей, потом залезла под среднюю и, наконец, забилась под самую дальнюю. Я слышала, как Анна-Кармен говорила, что мне нравятся чипсы, и она сейчас их принесет. Она даст мужчине чипсы, тот выманит меня из-под кровати и увезет. Анна-Кармен считала, что я покорно пойду за мужчиной, если он пообещает мне чипсы.

Я увидела, как две пары ног направились в сторону кухни. Я мысленно поблагодарила женщину, которая предупреждала меня о том, что этот страшный день настанет. Я вспомнила ее совет: «Беги, Глория, беги. Беги как можно быстрее».

И тогда я поняла, что это моя последняя возможность. Я не знала, куда бежать и что со мной будет. Но я должна как можно быстрее исчезнуть из этого дома.

Я вылезла из-под кровати и бросилась к открытой двери, ведущей на улицу.

XXI

Я бежала так быстро, как никогда в жизни не бегала. Меня подгонял страх. Я не оборачивалась, чтобы посмотреть, преследуют меня или нет. Я слишком боялась, что меня догонят и поймают.

Мне кажется, что я бежала несколько часов. Стемнело, наступила ночь, и мои ноги подкашивались от усталости. Я не знала, какое расстояние преодолела, в какую сторону направляюсь и где нахожусь. Я давно оставила позади пыльные улицы Лома де Боливар и оказалась в каком-то более крупном городе. Там было гораздо больше машин, на перекрестках толпилось много людей, магазины сияли освещенными витринами, и отовсюду слышалась музыка и голоса. Я никогда не была в этих местах и поняла, что добежала до центра Кукуты.

Наконец я осмелела, обернулась и осмотрелась по сторонам. Ни Анны-Кармен, ни кого-то из ее девушек, ни мужчины не было видно. Совсем рядом я заметила парк, в котором росли кусты и высокие деревья. Как я потом узнала, это был городской парк Сан-Антонио. Я напилась воды из фонтана и умылась.

От вида густой зелени мое настроение улучшилось. Я пробежала вдоль границы парка, чтобы оценить стоящие там деревья. Ни одно из них не было достаточно высоким и удобным для того, чтобы провести ночь на его ветках, поэтому я устроилась под развесистым старым деревом манго.

Несколько минут я пролежала, вспоминая уходящий день. У меня болели не только ноги, но и все тело, и мне надо было хоть немного прийти в себя. Я прислушивалась к шуму большого города, а потом услышала другие, более тихие звуки. Когда мои глаза привыкли к темноте, я поняла, что в парке я не одна. Вокруг под деревьями и кустами лежали дети.

Все они, без сомнения, были беспризорниками. В их глазах я читала грустные истории. Что им пришлось пережить и был ли у них опыт, подобный тому, который я получила у Анны-Кармен? У меня возникло ощущение, что мы все в одной лодке. Не было сказано ни слова, но между нами мгновенно родилось взаимопонимание.

После всех кошмаров, которые я пережила, в полной неизвестности по поводу будущего, я все равно была рада увидеть детей. У Анны-Кармен я чувствовала себя очень одинокой. Здесь я могла начать новую жизнь. Я еще не знала, сколько времени мне суждено прожить беспризорником на улице. Я успокоилась, закрыла глаза и крепко заснула.

Наутро я поняла, что снова нахожусь в джунглях, но эти новые джунгли гораздо опаснее. В принципе, задачи и тут и там были одинаковыми – найти еду и не попасться в лапы хищникам. Только в городе вместо хищников были преступники, которые могли тебя изнасиловать, и полиция. Я поняла, что мне пригодятся прежние умения и качества, но также необходимо приобретать новые.

Кукута была обычным колумбийским городом. Большей частью одноэтажные дома (в местах, где часто бывают землетрясения, нет смысла строиться высоко) были покрыты черепицей. По улицам ходили старые желтые автобусы. Большая часть машин тоже была старой, словно их купили на свалке. По внешнему виду города нельзя было сказать, что в нем живут богатые люди.

На рынках продавали разные виды мяса, овощей и фруктов. Часто животных и птиц продавали живыми. Помню, на рынках целые ряды с живыми курицами, подвешенными за ноги. Свиней, коз и других крупных животных привязывали к воткнутому в землю колышку. Покупатели выбирали животное, привозили его домой, убивали и съедали. В городе можно было добыть и бесплатные фрукты, например манго, которые росли в городских парках.

Бедняки не жили в черте города. У них не было денег, чтобы платить за квартиру, поэтому они селились на склонах гор. Там они могли выращивать овощи и фрукты, содержать животных и строить лачуги. Я удивлялась, что бедняки спускались в город за водой. Эти люди приходили издалека и уносили воду в канистрах на коромыслах. Кроме этого, они умудрялись мыться и стирать свое белье в протекавшей в городе реке.

В Колумбии экваториальный климат, поэтому там нет разных времен года и всегда жарко и душно. В теплом и влажном воздухе микробы распространяются очень быстро. Вода в городе тоже была грязной, что способствовало распространению заболеваний и высокой детской смертности.

Жизнь детей была непростой. Родителям приходилось много работать, и у них не оставалось времени присматривать за детьми. Многие матери вскоре после родов выходили на работу. Они оставляли новорожденных дома или брали с собой. Зачастую рабочий день начинался еще до рассвета. Матери приносили детей на работу и клали их в картонную коробку, чтобы они не мешались. В стране не существовало никакой системы социальной помощи детям и матерям. Жители Колумбии были истовыми католиками, и только во время церковных праздников у родителей появлялось свободное время для детей.

Дети школьного возраста должны были ходить в школу, но многие прогуливали, потому что взрослые не успевали уследить за ними. Вместо арифметики и правописания дети изучали науку выживания на улицах. Многие воровали еду, одежду или становились «карманниками». В конечном счете они обманывали самих себя, потому что отнимали у себя возможность счастливой и осмысленной жизни в будущем.

Во всей Колумбии и в Кукуте было много беспризорных детей. Вера запрещает католикам использование презервативов. Рождаемость в стране высокая, семьи большие, доходы низкие, и детей постарше зачастую выгоняют на улицу. Самая тяжелая судьба выпадает на долю девочек, которым приходится зарабатывать проституцией по собственной воле или после того, как их изнасиловали. Дети проституток иногда живут на улицах с самого рождения.

Мне было очень больно за этих детей. Я не знала, как они оказались на улице и чем занимаются их родители, но не могла смотреть на маленьких беспризорников без слез. Я была возмущена тем, что молодые матери родили детей, а потом по эгоистичным соображениям бросили их.

Возможно, мои рассуждения были неправильными. Кто я такая, чтобы судить посторонних людей? Что я знаю о том, в каких условиях зачали этих детей и какая судьба выпала их матерям? Я была подростком и смотрела на мир с подростковым максимализмом. Я жила в борделе Анны-Кармен и извлекла из моего опыта некоторые уроки. Я осознавала, что секс для многих мужчин не имеет никакого отношения к любви. Я знала, что проституток покупают за деньги, словно товар. И я была прекрасно знакома с последствиями, к которым такая жизнь приводит. Мужчина может многое обещать, женщина может поверить, а через девять месяцев оказаться с ребенком, у которого нет отца.

Я не желала себе такой жизни. Я мечтала о другом: о семье, доме, муже и детях. Я настолько сконцентрировалась на этой картине будущего, что не принимала от окружавших меня подростков никаких предложений, связанных с сексом, алкоголем, наркотиками и преступлениями. «Не торопись, – говорила я себе, – имей терпение, и твое время придет».

Вспоминая те времена, я и сама поражаюсь тому, насколько сильной и целеустремленной я тогда была. Я думала о далеком будущем и не шла на компромисс. Я даже не представляю, откуда подросток, которым я тогда была, смог так мудро видеть и понимать жизнь. Я была совершенно уверена, что моя жизнь будет счастливой и у меня будут семья, дети и внуки. Я хотела, чтобы из меня в этой жизни что-нибудь получилось – не только ради самой себя, но и ради моих детей, потому что я не желала, чтобы они страдали так, как довелось мне. Наверное, я подсознательно поняла, как наш выбор влияет на то, что мы имеем в этой жизни.

Я многому научилась в джунглях. Я умела защищаться, могла постоять за себя, была в состоянии найти себе пропитание, знала, как избежать опасности. Я умела обходить стороной все, что было способно меня убить. Жизнь в борделе Анны-Кармен показала мне, какими подлыми могут быть мужчины. Я не хотела, чтобы жизнь заставила меня продавать своих детей. Я понимала, что проституция – это тупик.

В то первое утро в городе я проснулась и начала думать, что бы поесть. На земле лежало много упавших с деревьев плодов манго, и воздух от обилия фруктов казался сладким. Я обрадовалась, что могу набрать столько манго, сколько мне хочется. Никто на меня не кричал и не заставлял что-либо делать. Я чувствовала себя прекрасно.

Я утолила голод и решила посмотреть, что нового покажет мне город. Я вдыхала запахи выхлопных газов, готовящейся еды, раскаленного асфальта, слышала крики детей, разговоры прохожих, гудки автомобилей и музыку. Дети в парке Сан-Антонио были одеты в обноски и, судя по их поведению, показались мне мудрыми не по годам. В городе было столько всего нового, яркого и интересного!

Я решила исследовать окрестности. В этих новых «джунглях» все происходило быстро. Несмотря на то что я никого не знала, я уже не чувствовала себя одинокой. Дети в Лома де Боливар обходили меня стороной, не хотели играть и вообще иметь со мной каких-либо дел. Здесь, в парке, все было по-другому. Бесспорно, между беспризорниками существовала конкуренция и иерархия, но у нас был общий враг – взрослые наподобие Анны-Кармен. Внутреннее чувство подсказывало мне, что я стала частью большой команды.

Скоро я хорошо себя зарекомендовала. В джунглях я научилась прятаться. Я была сильной и быстрой. Сперва я, по примеру остальных детей, рылась в мусорных бачках в поисках еды, но через некоторое время освоила новый способ добывать пропитание – воровство. Сначала я воровала еду, чтобы не умереть с голоду, но потом стала заниматься этим еще и из спортивного азарта. Я очень гордилась тем, что большинство детей питается объедками, в то время как я в состоянии украсть еду из магазинов и даже дорогих ресторанов.

Я была миниатюрной, и в воровском деле это очень помогало. Я могла забраться под стул на веранде ресторана и следить за поваром. Как только он выставлял готовое блюдо на стойку, чтобы официанты отнесли его клиентам, я выскакивала и хватала еду. Иногда официанты этого даже не замечали, а если и видели меня, то не всегда бросались вдогонку.

Если я воровала в магазине или в лавке, то старалась держаться за спиной покупателя, чтобы меня не видел продавец. Я хватала сосиски, хлеб или фрукты и стремительно убегала. Я умела быстро бегать (очень ценное качество, когда тебя преследует взрослый), а также проворно перелезать через ограды и забираться на деревья.

Самым опасным временем для беспризорника была ночь. Когда ты спишь, с тобой могут сделать все, что угодно. Однажды ночью, через несколько дней после того, как я пришла в Кукуту, я спала на скамейке в парке и проснулась от того, что меня тормошили за плечо и в глаза светил яркий свет. Надо мной склонились два полицейских.

Я испугалась, что меня снова отправят к Анне-Кармен. Может быть, эти полицейские специально меня искали, что вернуть в бордель?

– Отпустите! – закричала я. – Не трогайте меня!

Я извивалась как уж, пытаясь освободиться.

– Gamina, поспокойнее! – прикрикнул на меня один из полицейских (gamina – так называли в Колумбии беспризорников). – Не надо сопротивляться, ты никуда не денешься.

Я не успела окончательно проснуться, размахивала руками и била пустоту, словно во сне. Но я не сдавалась. Я была уверена, что нападение – это лучшая защита, и попыталась ударить одного из полицейских в глаз.

Однако полицейский ловко увернулся.

– Gamina, неплохой удар! – похвалил он и сказал: – Завязывай, понятно? Ты пройдешь с нами.

Меня посадили в автомобиль с мигалкой, отвезли в отделение и провели в комнату, где за высоким столом сидел суровый откормленный полицейский. В руке у него была ручка, которой он периодически на меня показывал.

– Как тебя зовут? – строго спросил он. Мне не хотелось называть ему имя, которое мне дали в борделе, потому что эту часть своей биографии я оставила в прошлом. Мне не нужно было, чтобы меня снова отправили к Анне-Кармен.

– Эээ… – промямлила я. – Если честно, у меня нет имени.

– Да ладно! Конечно, у тебя есть имя, – ответил мужчина. – У всех есть имя. Вот Риккардо, а вот это Мануэль. Как тебя называют сверстники на улице?

Я задумалась. Беспризорники уже дали мне кличку, но мне неохота было открывать ее полицейскому.

– Ты понимаешь, о чем тебя спрашивают? – настаивал полицейский. – Как тебя называют другие беспризорники?

Я решила, что моя новая кличка не имеет никакого отношения к Анне-Кармен и я могу ее назвать.

– Пони Мальта, – наконец сказала я.

– Что? Ты пить хочешь? – переспросил полицейский.

– Нет, – я покачала головой. – Именно так меня все зовут. Пони Мальта. Честное слово.

– Правда? Как напиток? – Полицейский поднял глаза к небу. – Ладно, хоть как-то я же тебя должен записать.

Pony Malta – это солодовый сладкий напиток, который продавали в небольших узких бутылках из темного стекла. Кто-то заметил между нами некоторое сходство. Я тоже была маленькой, темной и худой. И все беспризорники стали называть меня Пони Мальта. Это было еще одно имя, которое я не выбирала, а мне дали другие. Но я решила, что для полицейского оно вполне сойдет.

Видимо, полицейский получил всю необходимую информацию, и меня отвели в другую комнату. Там не было окон, и в центре стоял стол. Один из полицейских жестом пригласил меня сесть напротив него. Второй пристроился на стуле в углу стола.

– Кто твои родители? – спросил сидящий напротив меня полицейский.

Я подумала, стоит ли мне сказать им, что я совсем недавно пришла в город. Потом я вспомнила об Анне-Кармен и решила, что это вызовет вопрос, откуда я пришла.

– Эй, говори свое имя и фамилию! – настаивал полицейский.

Я продолжала молчать. Мужчина напротив меня посмотрел на своего коллегу и покачал головой.

– Какая-то нам досталась тугодумная особа, Риккардо, – пожаловался он и снова уперся в меня взглядом. – Откуда ты? Ты где родилась?

Я продолжала молчать, потому что не могла ответить и на этот вопрос.

– Девочка, ты вообще говорить умеешь? – спросил он меня, начиная терять терпение. – В чем дело? Почему ты не можешь ответить на простейшие вопросы? Послушай, у нас могут появиться насчет тебя самые плохие подозрения, понимаешь? Если ты не будешь отвечать, тебе обеспечены большие неприятности.

Я испугалась. Я еще не очень хорошо говорила по-испански. Мне надо было им что-то сказать. Но с чего начать?

– Даю тебе последний шанс, – предупредил меня полицейский. Его лицо покраснело, и на лбу выступили капельки пота. В комнате было душно и жарко, и я понимала, что своим необъяснимым упорством порчу им настроение. В доме Анны-Кармен меня бы за такое непременно наказали.

– Кто твои родители? – закричал полицейский, окончательно потеряв терпение.

– Ооо… о… обезь… – начала было я, но остановилась. У меня началась дрожь. – Мои родители обезьяны. У меня здесь нет дома. Я из джунглей. Я жила на деревьях… – попыталась объяснить я.

– Что?! – крикнул полицейский. Он немного помолчал и сокрушено вздохнул. А потом рассмеялся.

Я очень удивилась. Второй полицейский тоже засмеялся. Странно, что смешного я им сказала? Я перестала бояться и почувствовала себя обиженной. Я никому не говорила о своей обезьяньей семье, а когда наконец рассказала, меня подняли на смех.

Сидящий напротив меня полицейский перестал смеяться.

– Какая ж ты глупая, – сказал он более дружелюбным тоном. – Ты думаешь, что выросла с обезьянами? Ты что, спятила? – Он посмотрел на коллегу и произнес: – Кажется, у нас здесь отсталый или больной ребенок.

После этого случая я решила, что больше никогда никому не буду рассказывать об обезьянах. Я замолчала. Полицейские достали лист бумаги и нарисовали дом и человечков с ручками и ножками в виде палочек. Они стали объяснять, чего от меня хотят. Потом в комнату вошел еще один полицейский и тоже что-то рисовал на бумаге. Но я продолжала молчать. Я уже сказала правду, и мне больше нечего было добавить. Через некоторое время полицейские поняли, что у меня нет дома, в который я хотела бы вернуться.

– Заприте ее, – сказал третий полицейский. – У нее с головой не все в порядке. Просто подержите ее ночь в участке.

Так они и поступили.

Меня заперли в маленькую комнату. Хотя мне было обидно, что мне никто не поверил, я быстро уснула. Мне здесь было гораздо спокойнее, чем ночью в парке. На следующее утро я решила, что, в принципе, не против задержаться здесь. Я слышала, какие ужасы творятся в колумбийских тюрьмах, но со мной пока не произошло ничего плохого. «В тюрьме, наверное, не так уж и плохо, – подумала я. – Кормят, есть кровать и крыша над головой. О чем еще можно мечтать?»

Но у полиции были другие планы. На следующее утро за мной пришли двое других полицейских и вывели из здания. Они не сказали мне, куда меня ведут.

Мы вошли в небольшой ресторан, и полицейские заказали мне обед. Возможно, они решили, что я плохо питаюсь. Я была худой, но чувствовала себя прекрасно и была полна сил. Официантка принесла мне тарелку. Еды было много, и она выглядела аппетитно. В заведении Анны-Кармен такое подавали только самым дорогим клиентам. Это был густой суп на молоке с луком. На отдельном блюдечке лежало жареное яйцо с тостами.

Официантка улыбнулась и предложила мне попробовать. Я была очень голодна и начала запихивать в себя еду обеими руками. Мои манеры и поведение за столом рассмешили полицейских.

– Елки-палки! – сказал один из них. – Кажется, что она наполовину дикое животное!

Они заказали еще еды, и нам принесли яичницу и кукурузные лепешки. Я ела и думала о том, что такой славный обед я запомню надолго. Я съела столько, что уже не могла больше. После этого полицейские заказали еду для себя. Когда они закончили, я вопросительно посмотрела на них. Куда они теперь меня отведут? Неужели назад в участок? Оба полицейских улыбнулись.

– Давай, беги по своим делам, – сказал с улыбкой один из них, – и не нарывайся на неприятности.

Я встала и побежала. В полном желудке приятной тяжестью подпрыгивала еда. Парк, в котором я жила, находился относительно недалеко. Когда я до него дошла, то обернулась и увидела, что полицейские медленно следовали за мной на машине. Может быть, они думали, что я приведу их к себе домой. Может быть, им было просто любопытно. Или они хотели удостовериться, что я без происшествий доберусь до места.