Подлинная история Дома Романовых. Путь к святости Коняев Николай

Император, который ведет навстречу мятежникам единственный верный присяге Преображенский батальон, – трагический символ русского XIX века…

События 14 декабря во многом были определены рецидивом сословной памяти о лихих гвардейских переворотах XVIII столетия, превративших поместное дворянство в класс свободных от каких-либо обязанностей рабовладельцев.

И тут дворянство можно было понять. Уже два царствования русские императоры только на словах декларировали уважение к их сословию, но никаких новых льгот не даровали. Более того, они вели неуклонное наступление на права, завоеванные ими в эпоху дворцовых переворотов.

В результате рабовладельцы убили императора Павла и поймали Александра I в капкан отцеубийства, из которого он не мог выбраться всю жизнь. Но и Александр I, хотя и пообещал, что при нем все будет как при бабушке, так и не воротил екатерининского раздолья.

Междуцарствие, образовавшееся после его кончины, давало дворянам еще один шанс на защиту построенной Петром I и его преемниками рабовладельческой империи…

События на Сенатской площади, имевшие место 14 декабря, стали только верхушкой айсберга, которому можно уподобить дворянское противостояние Павловичам. Ну а сами декабристы, как и последовавшие за ними революционеры, представляли собою более или менее яркие отражения живого солнечного света на мертвой, ледяной поверхности. Сверкания эти и воспринимались как борьба за народную свободу, хотя по природе своей определялись борьбой поместного дворянства с монархией за свободу рабовладения.

Николая I крепостникам не удалось ни поймать, ни запугать.

Вопреки предательству гвардейского генералитета (военный генерал-губернатор М.А. Милорадович и другие высшие командиры гвардии), вопреки запугиванию, вопреки прямому бунту он выиграл первое сражение. Провалилась еще одна попытка конституционного закрепления рабовладельческих отношений.

1

Уже на первых допросах декабристов выяснилось, что в подготовку восстания были вовлечены высшие чины империи.

15 декабря на допросах прозвучало имя члена Государственного Совета Михаила Михайловича Сперанского, следом – имена генералов Алексея Петровича Ермолова и Михаила Федоровича Орлова, адмирала Николая Семеновича Мордвинова…

Стало ясно, что М.М. Сперанский, как отмечал историк В.И. Семевский, был не только вовлечен в заговор, но может считаться и подстрекателем к вооруженному мятежу этих «маленьких умом гвардейских офицериков». Вслед за Сперанским все они – и эти, и те, и другие – были членами масонских лож, и сама организация заговора строилась по масонским образцам.

Размах заговора способен был испугать любого…

Многие исследователи отмечали, что следователи по делу декабристов исключали из анкет допросов вопросы, опасные для лиц, которых решено было освободить не только от суда, но и от обвинения[185]. Ну а поскольку, – делают вывод эти исследователи, – Николай I держал все следствие под личным контролем, то, значит, это он и отдавал соответствующие команды.

Заседание следственной комиссии по делу декабристов. Рисунок В. Адлерберга. 1826 г.

Думается, что это не вполне верно… Тогда можно сказать, что и неразбериха с присягами, устроенная М.А. Милорадовичем, тоже совершалась с согласия Николая I. Ведь так и было, и, значит, так и можно говорить, правда, обязательно добавляя при этом про 60 тысяч штыков «в кармане» Михаила Андреевича, которыми он угрожал Императорскому Дому. Думается, что злых языков и лживых перьев в карманах у лиц, которых было решено освободить не только от суда, но и от обвинения, было не меньше…

Весь правительственный аппарат предыдущего царствования, почти все сановники Александра I перешли в царствование Николая I, сохранив сложившиеся в двух-трех поколениях масонские родственные связи. И императору Николаю I приходилось соглашаться с тем, что следствие ведется так, а не как положено. Еще не пришел решающий миг, когда надо самому вести на злоумышленников верный Преображенский батальон…

1 января 1926 года Николай I собрал в Зимнем дворце дипломатический корпус и объявил о своем восшествии на престол.

С печалью рассказал император о событиях 14 декабря, когда «банда злоумышленников и заговорщиков», эксплуатируя чувства привязанности русского народа к Императорскому Дому, ввела его в заблуждение и само чувство привязанности сделала своим орудием, дабы ниспровергнуть монархию…

Как явствовало из выступления Николая I, он ясно осознавал масштабы и характер заговора. Поэтому не вполне справедливыми представляются нам и упреки Николаю I, что он не только не привлек к ответственности Сперанского и Мордвинова, но, напротив, включил их в состав Высшего уголовного суда.

Действительно, включил…

Однако вспомним, что и М.А. Милорадовича Николай I тоже «включил» в состав своих сторонников на Сенатской площади. Наказание над предателем-заговорщиком совершилось само, и совершилось гораздо быстрее, чем могло бы совершиться, если бы исполнение его император взял на себя.

Правда, некоторые исследователи полагают, что для того и застрелили М.А. Милорадовича, чтобы не рассказал он, кто отдавал приказы ему, но для самого генерала это ничего не меняет…

Хотя, конечно, как и в случае с Милорадовичем, в случае со Сперанским и Мордвиновым действия государя во многом были вынужденными.

«Можно не сомневаться, – справедливо отмечает Виктор Острецов, – увидев подлинные размеры заговора, Государь почувствовал себя в большей опасности, чем тогда, когда выехал верхом на Сенатскую площадь утром 14 декабря, чтобы лично командовать подавлением мятежа.

Несомненно также, что ни Рылеев, ни Пестель, ни кн. С.П. Трубецкой, ни прочие публичные главари восстания не были подлинными руководителями заговора. Главная часть его простиралась не столько в сторону армейских полков и гвардейских казарм, сколько в сторону создания общественного мнения и дискредитации правительственных решений, подрыва авторитета православного духовенства и Самодержавия.

И, увидев размеры заговора, Император, человек с железной волей, но вместе с тем и реалист, почувствовал себя одиноким и совершенно беззащитным перед той силой, что называется масонством, пронизавшим весь высший слой Империи».

2

Можно согласиться с тем, что с первых же шагов Николай I почувствовал себя одиноким перед той силой, которую выявило следствие. Однако говорить, что он ощущал себя совершенно беззащитным, едва ли правильно.

Николай I был слишком благороден, слишком добр, чтобы быть тираном.

Плоть от плоти Павлович, он и править хотел как государь мечтательный и романтичный, не прибегая для укрепления власти к арсеналу приемов, используемых диктаторами, – подкупам, обманам, жестокостям…

Как известно, следственная комиссия по делу декабристов вела расследование в отношении 600 участников беспорядков. То ли стремясь выслужиться, то ли стараясь снять с себя возможные подозрения, судьи готовы были утопить в крови расследование и предлагали четвертовать основных участников мятежа, а еще двум десяткам отрубить головы! И только непосредственное вмешательство императора ограничило наказание, так чтобы оно не превратилось в расправу и не утратило своего воспитательного воздействия. Из 600 бунтовщиков лишь 121 участник восстания был осужден на каторгу и ссылку и только пятеро – казнены.

В ходе следствия император Николай I проявил необыкновенное благородство, постоянно побуждая заговорщиков к моральному, нравственному и духовному очищению и раскаянию. Насколько успешной была его деятельность в этом направлении, свидетельствует пример Кондратия Федоровича Рылеева.

«Бог и Государь решили участь мою; я должен умереть, и умереть смертию позорною, – писал тот в предсмертном письме. – Да будет Его святая воля! … Благодарю моего Создателя, что Он меня просветил и что я умираю во Христе».

Напомним, как развивались события в 1826 году.

13 марта. Состоялось погребение привезенного в Петербург тела Александра I.

21 апреля. Николай повторил своим указом Сенату запрет на деятельность тайных обществ на территории России.

22 мая. Умер писатель, автор «Истории государства Российского» Николай Михайлович Карамзин.

30 мая. Следственная комиссия по делу декабристов завершила работу. О тайных обществах было составлено «Донесение».

10 июня. Введен новый цензурный устав адмирала А.С. Шишкова.

3 июля. Учреждено Третье отделение собственной Его Императорского Величества канцелярии. Главноуправляющим поставлен А.X. Бенкендорф.

9 июля. Николаю I представлен доклад Верховного уголовного суда по делу декабристов. Для главных виновников М.М. Сперанский требовал четвертования. Император смягчил наказание.

13 июля. Состоялась казнь пятерых декабристов. На кронверке Петропавловской крепости повесили Павла Ивановича Пестеля, Кондратия Федоровича Рылеева, Петра Григорьевича Каховского, Михаила Павловича Бестужева-Рюмина, Сергея Ивановича Муравьева-Апостола.

На следующий день после совершения очистительного молебна царский двор выехал в Москву, где и состоялась коронация императора.

В последовательности этих событий очень много мудрости монаршей воли и нет никакой растерянности. Напротив, монаршая воля очень весомо подкрепляется волей Божией.

Словно по промыслу смерть замечательного нашего историка, выступавшего апологетом рабовладельческих привилегий, разместилась между запретом на деятельность тайных дворянских обществ на территории России и завершением работы следственной комиссия по делу дворян-декабристов. Напомним, что причиной смерти Карамзина послужила простуда, полученная 14 декабря, когда он весь день провел на улице, наблюдая за подавлением мятежа…

Декабристы многому научили Николая I.

«Николай, – пишет А.Е. Пресняков, – вслушивался и вчитывался в показания декабристов, вникал в столь ему чуждый строй мысли и чувства и всматривался в раскрытую тут картину русской жизни, ее противоречий и недостатков. Правителю дел следственной комиссии поручено было составить сводку суждениям о различных сторонах положения дел в государстве, какие декабристы высказывали в своих показаниях и которыми они поясняли общее недовольство, вызвавшее их на попытку переворота. Записка этого чиновника кончалась поучительным выводом, сколько трудных задач предстоит новому правительству разрешить: “Надобно даровать ясные положительные законы, водворить правосудие учреждением кратчайшего судопроизводства, возвысить нравственное образование духовенства, подкрепить дворянство, упавшее и совершенно разоренное займами в кредитных учреждениях, воскресить торговлю и промышленность незыблемыми уставами, направить просвещение юношества сообразно каждому состоянию, улучшить положение земледельцев, уничтожить унизительную продажу людей, воскресить флот, поощрить частных людей к мореплаванию – словом, исправить неисчислимые беспорядки и злоупотребления”. Перо, излагавшее вины “преступников”, составило, по повелению той же власти и словами декабристов, характеристику положения государства, до такой степени расшатанного “неисчислимыми беспорядками и злоупотреблениями”, что не остается иного выхода, кроме коренного изменения всей правительственной системы, а стало быть, и основ государственного строя.

Казненные декабристы – Пестель, Рылеев, Бестужев, Муравьев, Каховский (с обложки журнала «Полярная звезда», 1861 г.)

Сами декабристы в своих письмах-завещаниях Николаю как бы передавали ему в руки свое недоделанное дело. По свидетельству Кочубея (председателя Государственного Совета), сводка их замечаний и суждений была постоянно под рукой у Николая, и он часто ее просматривал, а копии с нее дал Кочубею и цесаревичу Константину».

Николай I видел, что большинство из бунтовщиков по молодости своей не обладали ни достаточным опытом, ни развитым умом и поэтому не понимали, что стали послушными исполнителями чужой, неведомой им воли, одинаково враждебной и им самим, и русскому народу, и Российской империи.

По словам императора, восстание вскрыло «тайну зла долголетнего», его подавление «очистило Отечество от следствий заразы, столько лет среди его таившейся». Эта зараза пришла с Запада как нечто чужое, наносное: «Не в свойствах, не в нравах русских был сей умысел», но тщетны будут все усилия к прочному искоренению зла без единодушной поддержки всего общества.

Николай I призвал в своем манифесте все сословия соединиться в доверии к правительству. И снова, как отец и брат, напомнил Николай I дворянству его значение, подчеркнул его обязанность насаждать «отечественное, природное, не чужеземное воспитание».

Потребность в преобразованиях, считал Николай, получит удовлетворение «не от дерзостных мечтаний, всегда разрушительных», а путем постепенных усовершенствований существующего порядка мерами правительства. Общество может этому помочь, выражая перед властью, путем законным, «всякое скромное желание к лучшему, всякую мысль к утверждению силы законов, к расширению истинного просвещения и промышленности», что будет принимаемо «с благоволением».

Так была сформулирована национально-консервативная программа Николая I. Он открыто поднял национальное знамя во внешней и внутренней политике.

Вскоре после коронации Николай I встретился в Чудовом монастыре с возвращенным по его приказу из ссылки А.С. Пушкиным…

Отношения эти в нашем рассказе обойти невозможно, поскольку Николай I, как государственный деятель, пытался исполнить в управлении страной ту же роль, что удалось исполнить А.С. Пушкину в литературе. Не всегда осознанно, но достаточно последовательно Николай I пытался соединить Российскую империю с допетровской Россией, выправить разлом, образовавшийся в общественном устройстве в результате петровских реформ.

Первым из Романовых Николай I предпринял шаги (не всегда безошибочные) к возрождению Православия в его прежнем для России значении. Первым начал ограничивать своеволие и себя как монарха, и своих подданных.

А.С. Пушкин был посвящен в эти замыслы монарха и, как это видно из многочисленных воспоминаний, вполне сочувствовал им. Вообще, сама первая встреча царя с поэтом, та долгая беседа в Чудовом монастыре, что состоялась после возвращения Пушкина из ссылки, произвела глубокое впечатление («…Нынче говорил с умнейшим человеком в России…») на императора.

И на Пушкина тоже…

Встреча эта знаменовала для него начало нового этапа жизни. Мы видим, что из Чудова монастыря выходит зрелый, полностью освободившийся от заблуждений и пустых мечтаний юности поэт.

Естественно, что приобретенное расположение государя породило немало завистников и врагов, число их увеличилось, когда стало понятно, что Пушкин окончательно порвал с вольтерьянскими и масонскими идеями. Клевета, сплетни, доносы обрушиваются тогда на поэта. И это не странно, а закономерно, что люди, преследующие Пушкина, пытающиеся очернить его в глазах государя, противятся и осуществлению замыслов самого Николая I.

Нет, идеального совпадения позиций царя и поэта не было и не могло быть.

«Строй политических идей даже зрелого Пушкина, – отметил Петр Струве, – был во многом не похож на политическое мировоззрение Николая, но тем значительнее выступает непререкаемая взаимная личная связь между ними, основанная одинаково и на их человеческих чувствах и на их государственном смысле. Они оба любили Россию и ценили ее исторический образ».

Возникновению недомолвок, недоумений немало способствовали преследователи Пушкина, «жадною толпой стоящие у трона» и одинаково враждебные – подчеркнем это еще раз! – и поэту, и самому Николаю I.

И все же духовная связь никогда не прерывалась.

«Я перестал сердиться (на государя. – Н.К.), – пишет 16 июня 1834 года жене Пушкин, – потому что он не виноват в свинстве его окружающих»…

«Знаю лично Пушкина, – говорит Николай I, – я его слову верю».

Такими же – пролетающими высоко над объятой бесовским возбуждением толпой офранцузившихся, англизировавшихся рабовладельцев – оказываются и слова последнего, заочного диалога Царя и Поэта:

«Прошу тебя исполнить последний долг христианина»…

«Мне жаль умереть… Был бы весь его (императора Николая. – Н.К.)…»

Трудно отделаться от ощущения, что Александр Сергеевич Пушкин и был тем идеальным россиянином, которого имел в виду Николай I в своем манифесте. Только опираясь на таких людей, как Пушкин, и мог Николай осуществить то, что он задумал. Эти люди и были – верным ему батальоном преображенцев, который император мог повести в решительную атаку на силы зла.

Сходны с беседою государя с А.С. Пушкиным в Чудове монастыре и другие докоронационные события правления Николая I. Рождение в России неевклидовой геометрии (7 февраля 1826 года профессор Казанского университета Н.И. Лобачевский представил сочинение «Сжатое изложение начал геометрии»), издание первого учебника по астрономии на русском языке («Руководство к астрономии» Д.М. Перевощикова) идут бок о бок с указами о закрытии Русского Библейского общества и запрещением деятельности всех тайных обществ на территории России. Если отбросить мероприятия, связанные с погребением Александра I, ликвидацией мятежа и началом Русско-персидской войны, возникает совершенно очевидная доминанта, которая, как выяснится в дальнейшем, распространится на всю Николаевскую эпоху. И правление это в результате превратится в начало золотого века русской литературы, станет временем крупномасштабных инженерных свершений, а российская наука и техника достигнут таких высот, что открытия, сделанные русскими учеными, начнут определять развитие всей мировой цивилизации!

С другой стороны, мы знаем и иные – «жандарм Европы», «Николай Палкин» – оценки Николая I. При всей тенденциозности их некоторые основания для подобных характеристик имеются.

И нет тут никакого противоречия.

В правление Николая I впервые при Романовых национальная русская идея начинает проявляться как система, как общественная и политическая программа. Развивая просвещение и гражданское самосознание, и тем самым обеспечивая воистину выдающиеся прорывы России в научной, литературной и духовной сферах, Николай I укрепляет правопорядок в стране и стремится защитить империю от разрушающих ее сил.

Он поступал как монарх-инженер – а он и на самом деле был выдающимся инженером![186] – перестраивающий величественное здание своей империи. Укрепляя его, безжалостно выбраковывал он негодный, испорченный материал, защищал от разрушающего влияния стихий несущие конструкции.

Большие и малые победы русского духа наполняют первые годы нового правления. Одни из них определены предыдущими годами, другие принадлежат целиком царствованию Николая I, но все они нацелены в великое будущее Российской империи, дорогу в которое прокладывал на чертеже истории новый император.

«Еще Александр, – отмечает А.Е. Пресняков, – порвал, в последние два-три года своей жизни и царствования, с проектами реформы политического строя империи, круто изменил свое отношение к Польше, отверг зависимость русской политики на Ближнем Востоке от тенденций Священного союза, вернулся к охранительному таможенному тарифу, отступился от вневероисповедной точки зрения в вопросах церковного управления и народного просвещения в пользу православно-церковной реакции. Программой николаевского царствования стали заветы последних лет Александра».

3

Николая I часто упрекают за то, что он ничего не сделал для преодоления противоречий русской жизни, когда старый строй государственных и общественных отношений рабовладельческой империи продолжал всецело господствовать в стране, в то время как экономическая, гражданская и духовная жизнь страны уже не вмещалась в эти рамки.

Упрек не очень справедливый. Вернее – совсем не справедливый.

Переустройством империи Николай занялся, учитывая опыт отца и брата. Как остроумно заметил А.Е. Пресняков, Николай I приступил к преобразованию империи, «получив недурную подготовку в показаниях декабристов». Сразу после завершения процесса он поручил так называемому «Комитету 6 декабря 1826 г.», созданному для разбора бумаг императора Александра, рассмотреть все проекты реформ, намечавшихся при Александре I, и разработать предположения о неотложных преобразованиях, особенно в устройстве государственных учреждений и в положении сословий.

Используя прежний антикрепостнический опыт отца и брата, Николай I постарался перевести на практический лад как прекраснодушные рассуждения Александра I, так и хитровато-отвлеченные проекты многочисленных его советников, а заодно и все пламенные разговоры еще более многочисленных революционизирующих юношей, воспитанных в предшествовавшее царствие[187].

Сделать это было невероятно трудно. Русское поместное дворянство, переродившееся в результате дворцовых переворотов в класс паразитирующих рабовладельцев, давно уже перестало быть реальной опорой государства и императорской власти, но оно по-прежнему изображало из себя такую опору. И получалось, что царская власть не только не могла опереться на дворянство, но и освободиться от этой лжеопоры тоже была не в силах – при демонтаже рабовладельческого сословия неизбежно оказалась бы сокрушенной и власть императора, и сама российская государственность.

«Нет сомнения, что крепостное право, в нынешнем его положении, есть зло, для всех ощутительное, но прикасаться к нему теперь было бы делом еще более гибельным! – говорил Николай I. – Нынешнее положение таково, что оно не может продолжаться, но вместе с тем и решительные к прекращению его способы также невозможны без общего потрясения».

Отметим попутно, что, понимая необходимость перестройки всего здания русской народно-государственной жизни, ни декабристы, ни последующие революционные либералы и демократы никаких практических путей вывода страны из рабовладельческого состояния предложить не могли.

Даже такие деятели, как В.Г. Белинский, все свои упования в этом деле возлагали на государя. «Патриархально-сонный быт весь изжит, и надо взять иную дорогу», – призывал наш великий демократ, но первого шага на этой «иной дороге» он ожидал от «воли государя-императора», которая только и может разрешить великую задачу освобождения крестьян, если не помешают окружающие престол «друзья своих интересов и враги общего блага».

«Друзья своих интересов» – олигархи-рабовладельцы – разумеется, помешать старались. Мысль Н.М. Карамзина, этого соловья крепостничества, что «дворяне, рассеянные по всему государству, содействуют монарху в хранении тишины и благоустройства», а если государь, «отняв у них сию власть блюстительную, как Атлас, возьмет себе Россию на рамена», то не удержать ему такой тяготы, перепевалась ими на все лады…

Министр народного просвещения граф Сергей Семенович Уваров утверждал, например, что «вопрос о крепостном праве тесно связан с вопросом о самодержавии и даже единодержавии: это две параллельные силы, которые развивались вместе, у того и другого одно историческое начало и законность их одинакова»; он говорил о крепостном праве: «Это дерево пустило далеко корни – оно осеняет и церковь, и престол, вырвать его с корнем невозможно».

Спорить с творцом триады «православие – самодержавие – народность»[188] трудно, поскольку С.С. Уваров, говоря абсолютно бесспорные вещи, в жертву весьма прозаичным и корыстным интересам русских рабовладельцев чуть-чуть смещает акценты. Ничего не меняется, но прокрадывается некая фальшь, которая и разрушает его высокие и очень правильные рассуждения. Наличие этой, весьма трудно выделяемой фальши и обусловило, на наш взгляд, то печальное обстоятельство, что триада «православие – самодержавие – народность» так и осталась только официальной доктриной, а не стала нормой народной русской жизни…

В этих условиях, и пытался Николай I найти реальный план вывода страны из тупика, в который завело ее развращенное эпохой дворцовых переворотов поместное дворянство.

Выглядело это на первый взгляд так просто и обыденно, что, разумеется, было подвергнуто осмеянию.

«Николай I, – писал В.О. Ключевский, – предпринимал против рабства подпольную минную войну медленным потаенным подкопом: с начала царствования он учреждал один за другим шесть секретных и весьма секретных комитетов по крестьянскому вопросу. Словно хотели украсть крепостное право у дворян и подкинуть свободу крестьянам. Сановники, которых не в шутку считали государственными людьми, вроде министра внутренних дел Перовского, надеялись постепенным ограничением крепостного права довести дело до того, чтобы крестьянин стал свободным, прежде чем услышал бы слово свобода.

Эти государственные мужи так понимали психологию русского народа, что надеялись утолить его вековую жажду свободы, вливая ее ежегодно, посредством ограничительного указа в воспаленные уста по микроскопической капле. Таким гомеопатическим лечением зла, по всему вероятию, довели бы пациента до движения, перед которым пугачевщина показалась бы мелкой ссорой крестьянских ребят с барчуками. Эта политика постепенности и скрытности строилась не на народной, а на правительственной и дворянской психологии, вытекала из инстинктивного страха властвующих слоев перед народом, а страх внушал им смутное чувство своей виновности перед этим народом, у которого они все брали и которому за это ровно ничего не давали»…

Приверженность к гомеопатии у Николая I действительно была, но в его руках и гомеопатия давала ощутимые результаты.

Первым делом был отредактирован изданный четверть века назад Александром I Закон о свободных хлебопашцах. Его заменило новое положение об «обязанных» крестьянах, по которому помещики, сохраняя право вотчинной собственности, предоставляли бы крестьянам личную свободу и определенную часть земли за повинности и оброки. Николая I всячески ругали потом, что он попал под влияние остзейских порядков, разрешив личное освобождение крестьян и объявив помещичью поземельную собственность «навсегда неприкосновенной в руках дворянства», как гарантию «будущего спокойствия», но на деле он попытался лишь заменить сентиментальные надежды разработчиков прежнего закона (с какой это стати рабовладельцы будут добровольно расставаться и со своими рабами, и со своей землей?) реальным содержанием.

Следующим шагом перевода русского крестьянина из рабства в «переходное состояние» стала реформа 1837 года, когда уезды были разделены на станы с назначением становых приставов, как и уездных заседателей, губернским правлением. Всевластие дворян-рабовладельцев над своими крепостными было, таким образом, значительно сокращено.

Однако планы Николая I были шире, он стремился изменить статус не только крестьян-рабов, но и дворян-рабовладельцев. Он стремился наполнить новым содержанием «малополезную», по выражению В.О. Ключевского, для государства жизнь русского дворянства.

Неоднократно Николай I высказывал взгляд на дворянство как на сословие, основой привилегированного положения которого должно быть землевладение, а не владение крепостными.

«Николаевское правительство, – пишет А.Е. Пресняков, – ставит себе двойную задачу: восстановить социальную силу дворянства и выработать из него орудие правительственной администрации… Дворянские избранники – лишь разновидность правительственного чиновничества, их служба приравнена к службе государственной. Предводители дворянства – по делам целого ряда “комитетов” дорожного, по земским повинностям, по рекрутским наборам, народному продовольствию, борьбе с эпидемиями и т. п. – становились помощниками губернских властей в местном управлении».

С этим согласен и В.О. Ключевский, который говорит, что «со времени издания законов 1831 и 1837 гг. дворянство стало вспомогательным средством коренной администрации, полицейским орудием правительства».

Все эти меры хотя и не привели к отмене крепостного права – удельный вес крепостных в общем составе населения России при Николае I уменьшился всего лишь с 45 до 37 %, – однако, на наш взгляд, подготовили реформу, которую провел Александр II. Николай I не освободил крестьян от неволи, но он освободил дворян от права оправдывать рабовладение служением государству. И это действительно можно назвать и гомеопатией, но без этих малозаметных изменений невозможно было бы совершить то, что совершил его сын – Царь-Освободитель.

Мог ли Николай I вести реформы иначе?

Наверное, нет… Прежде чем ограничивать рабовладельческий беспредел, необходимо было изменить характер самой царской власти. При Николае I, как в далекие, допетровские времена, монархическая власть снова становится служением долгу, а не средством реализации своеволия и удовлетворения своих прихотей.

В исполнении своей императорской должности Николай I проявлял и решительность, и самоотверженность человека, принявшего на себя ответственность за державу.

И если беспристрастно взглянуть на его правление, то обнаружится, что «деспот» Николай I и сумел-таки уничтожить деспотизм монархического правления. Все последующие государи – его сын Александр II, внук Александр III, правнук Николай II – правили страной, как и он, ставя интересы державы превыше собственных…

Многое было сделано Николаем I для укрепления правопорядка в стране, развития промышленности, науки, просвещения и культуры. Случайно ли, что именно на годы его правления приходится расцвет творчества классиков русской литературы? Случайно ли, что при Николае I российская наука и техника достигает таких высот, когда открытия, сделанные русскими учеными, начинают определять движение всей мировой науки?..

Народное хозяйство при нем вышло на новые пути торгово-промышленного развития. Русский вывоз возрос с 75 до 230, ввоз с 52 до 200 миллионов рублей.

4

Говоря о времени Николая I, нельзя не коснуться и одного из главных дел его царствования – строительства первой русской железной дороги.

Рассказывая в первой части нашей книги о строительстве Бабиновской дороги в Сибирь, мы говорили, что эта дорога вела в будущее Руси. Первая железная дорога, построенная при Николае I, тоже была дорогой в будущее Российской империи…

Расскажем о строительстве ее подробнее, потому что в этом конкретном деле сошлись многие проблемы эпохи, которую называют Николаевской, зримо и явно проявилось благотворное влияние, которое оказывал Николай I и на другие дела империи…

Напомним, что в 1825 году англичанин Джордж Стефенсон построил первую железную дорогу Дарлингтон – Стоктон.

Через девять лет, в 1834 году, в Россию приехал австрийский инженер, чех Франц фон Герстнер. В виде опыта Николай I разрешил ему строительство железной дороги Санкт-Петербург– Царское Село – Павловск длиною двадцать пять верст.

Даже если не вспоминать о паровозе Черепановых, который уже бегал в 1834 году на Нижне-Тагильских заводах, все равно Россия, как мы видим, совсем не так уж безнадежно отставала со строительством железных дорог, как это утверждается в учебниках истории. Тут Россия шла в ногу с прогрессом, и главная заслуга в этом, несомненно, принадлежала императору Николаю I, поскольку противодействие олигархов-рабовладельцев строительству железных дорог действительно было необыкновенно сильным…

О железной дороге из Санкт-Петербурга в Москву еще только начинали говорить, но реакция «общественности» последовала немедленно.

В 1835 году в газетах были опубликованы «Мысли русскою крестьянина-извозчика о чугунных дорогах и пароходных экипажах между Санкт-Петербургом и Москвой».

«Дошли до нас слухи, что некоторые наши богатые господа, прельстясь заморскими затеями, хотят завести у нас между Питером, Москвою и Нижним чуянные колеи, по которым будут ходить экипажи, двигаемые невидимою силою, помощью парю.

Мы люди простые, неученые; но проживши полвека, Бог привел измерить всю родную землю, быть не раз в Неметчине, на ярмарке в Липовце, и довольно наглядеться иноземного и наслушаться чужих толков. Затеваемое на Руси неслыханное дело за сердце взяло: хочу с проста-ума молвить, авось люди умные послушают моих мужицких речей».

Далее автор рассказывает об удобстве езды по шоссе на извозчиках и заключает свою заметку так: «Сдается, однакож, что этому не бывать. Русские вьюги не потерпят иноземных хитростей, занесут, матушки, снегом колеи, в шутку, пожалуй, заморозят пары. Да и где взять такую тьму топлива, чтобы вечно не угасал огонь под ходунами-самоварами? Али тратить еще деньги на покупку заморского угля для того, чтобы отнять насущный хлеб у православных. Стыдно и грешно! А тут-то, может быть, и штука!

Сухопутный пароход (паровоз) от Ораниенбаума до Санкт-Петербурга. Петербург. Нарвские ворота (с ориг. акад. Иванова). 1830 г.

Господа богатые да умные! поразмыслите, коли вам наскучили деньги, употребите их на такое дело, чтобы вам было прибыльно и народу любо. Такое предприятие Бог благословит и милостивый наш Государь дозволит».

Простонародный «штиль» мыслей крестьянина-извозчика едва ли кого ввел в заблуждение. Публикация фельетона была организована предпринимателями, занимавшимися перевозкой пассажиров между двумя столицами.

В 1820 году было завершено строительство шоссейной дороги и никаких препятствий для бурного роста перевозок не предвиделось. Налаживалось дилижансное сообщение. Весь путь занимал от трех до четырех суток, в экипаж вмещалось до шести человек.

И вот – пронеслись слухи о грядущем строительстве железной дороги. Как же тут «с проста-ума» не попытаться придушить такого конкурента, пока он находится еще в колыбели.

Насколько умно и расчетливо была задумана «античугуночная» кампания, показали ближайшие события. А пока скажем, что пророчества анонимного «крестьянина-извозчика», как ни странно, очень скоро подтвердились…

Железная дорога на Царское Село была открыта 30 октября 1837 года, а 21 мая 1839 года произошло первое в России крушение на перегоне Павловск – Царское Село.

От поезда оторвались хвостовые вагоны и, двигаясь под уклон, нагнали тормозящий состав. Поезд сошел с рельс. В результате схода погибли два человека и пятьдесят пассажиров получили ранения.

После этого случая были введены дополнительные соединительные цепи, а вдоль состава протянули сигнальную веревку. Кондукторы оказались, в буквальном смысле, связанными с паровозной бригадой. В случае непредвиденной ситуации они дергали за веревку, и на паровозе начинал звонить колокол.

Но через год, 11 августа 1840 года, произошло еще более крупное крушение. Поезд, под управлением подвыпившего машиниста Роберта Максвелла, нарушил расписание и на девятой версте от города столкнулся со встречным составом. Разбилось шесть вагонов. Шесть пассажиров погибли, семьдесят восемь были ранены.

По результатам этой аварии тоже были приняты соответствующие меры. Главноуправляющий путей сообщения граф Карл Федорович Толь издал приказ, предусматривающий замену склонных к пьянству машинистов-англичан трезвыми немцами. Этим, однако, дело не ограничилось. Паровозные бригады доукомплектовали вторыми машинистами, запрещено было и скрещение поездов.

Аварии – увы! – были неизбежны в новом деле, но, право же, русские железнодорожники успешно учились на них, практически мгновенно вводя усовершенствования, позволяющие повысить безопасность перевозок. Для этого и заводилась в России столь дорогая игрушка, как железная дорога между Петербургом и Царским Селом.

«Царскосельской дороге предстояло… – писал потом наш первый министр путей сообщения Павел Петрович Мельников, – разъяснить непосредственным опытом, в какой мере действительны те опасения, которые, как мы видели, выражались в печатных заявлениях относительно затруднений, каких надобно ожидать в сооружении, и относительно выгодности в эксплуатации по причине глубоких снегов и сурового климата».

Николая I аварии не запугали.

Не запугал его и пессимизм членов специальной комиссии, созданной для изучения вопроса строительства железнодорожной магистрали. Лишь трое членов комиссии – генерал К.В. Чевкин, граф А.А. Бобринский и герцог Лейхтенбергский – отважились объявить себя сторонниками строительства…

Противников оказалось гораздо больше.

Герой 1812 года, главноуправляющий путями сообщения граф К.Ф. Толь заявил, что местные трудности будут непреодолимы для постройки дороги между двумя столицами вследствие непроходимости болот в Новгородской губернии, трудности перехода через Валдайские горы и разливов рек.

Министра финансов графа Е.Ф. Канкрина трудности строительства не волновали, но он беспокоился о расходах.

– Строить железную дорогу между столицами будут на счет казны, – рассуждал Егор Францевич, – а доходность ее весьма сомнительна. Ведь перевозки грузов по шоссе гужем обходятся сейчас всего по 30 копеек с пуда ассигнациями. Е.Ф. Канкрин считал, что в рабовладельческой империи, которой была Россия, надо развивать земледелие и покровительствовать преимущественно добывающей промышленности, и то осторожно, «гомеопатическими дозами».

В качестве возражений указывалось даже и на то, что железная дорога «поведет к равенству сословий, т. к. и сановник, и простяк, барин и мужик поедут, сидя рядом в вагоне, в одном поезде».

Это «излияние мнений» продолжалось до 13 января 1842 года, пока в комиссию, в ее последнее заседание, не пожаловал сам Николай I.

Император оказался смелее своего министра финансов, он серьезно увлекался вопросами предпринимательства и техники, напомним, что, еще будучи великим князем, он возглавлял все саперные службы гвардии.

Выслушав министров, он объявил свою Высочайшую волю:

1. Сооружение железной дороги между столицами признать возможным и полезным делом.

2. Насколько он убежден в необходимости этой дороги, настолько считает не нужным пролагать теперь дороги в других местностях России.

Как мы уже говорили, Николая I принято изображать тупым и ограниченным солдафоном.

Но на самом деле он был совершенно другим…

Вот и тут мы видим, какое воистину мудрое решение принимает император, когда его министры начинают путаться. Во-первых, вопреки всем советчикам, он проявил недюжинную прозорливость и смелость и дорогу приказал строить.

Во-вторых, запретил строить одновременно и другие дороги. Этой «государевой» мудрости не грех было бы поучиться и позднейшим правителям России. Вообразим, что Николай I не проявил бы осмотрительности, и началось бы, как это было у нас принято, на счет казны строительство сразу нескольких дорог… Тогда страна, скорее всего, получила бы множество, говоря современным языком, «незавершенок», и когда появились бы в России железные дороги, одному Богу ведомо.

А был, был еще и третий пункт, который изволил огласить государь. Видя несогласие министров, он не оставил это весьма нужное для страны дело в их руках.

– Так как все господа министры против устройства железной дороги, – объявил император, – мы учреждаем для этого важного предприятия особый комитет, назначая председателем его Наследника Престола, Цесаревича Александра Николаевича. При комитете образуется особая строительная комиссия.

29 января 1842 года состоялось первое заседание комитета.

В состав его были включены графы К.Ф. Толь, Е.Ф. Канкрин, А.Х. Бенкендорф, Орлов, Левашев, П.Д. Киселев, П.А. Клейнмихель, Л. Перовский; генералы Дестрем, К. Чевкин, герцог Лейхтенбергский и граф Бобринский. На заседании комитета образовали Строительную комиссию Санкт-Петербургско-Московской железной дороги. В ее состав вошли граф Бенкендорф, граф Клейнмихель, герцог Лейхтенбергский, генерал-лейтенант Дестрем, генерал-майор Чевкин, полковники Крафт и Мельников.

Вот так четко, разумно и вместе с тем не оскорбительно ни для кого все руководство гигантским проектом передается в руки лиц, для которых этот проект – главное дело жизни.

Такому у царя-«деспота» тоже бы не мешало поучиться…

А вот еще один урок русского императора…

Кто не слышал известного анекдота, как Николай I «проектировал» железную дорогу из Петербурга в Москву? В свое время учителям истории даже рекомендовали рассказывать этот анекдот при проведении уроков.

Анекдот же такой…

Слушая соображения ученых мужей об изыскательских работах, Николай I этой непонятной ученостью утомился и решил дело по-солдатски просто. Положил на карту линейку и провел прямую линию от Москвы до Петербурга. Вот вам, господа ученые, и изыскания все…

Соль же анекдота состояла в том, что ноготь указательного пальца императора выступил за линейку и в этом месте, посреди Новгородской губернии, очертился знаменитый Веребьенский обход. Анекдот мне – школьнику – очень понравился, и, вернувшись домой, я первым делом вытащил карту и приложил к ней линейку.

Увы…

Не получалось…

Дорога была почти прямой, но все же рыскала по сторонам и «спрямлялась» только на таком малом масштабе, где ноготь должен был бы занять не Веребьенский обход, а добрую половину Новгородской области.

Разумеется, я не знал тогда, что и вобравший в себя всю соль анекдота обход появился не на проекте трассы, а гораздо позднее, когда железная дорога была уже построена и когда выяснилось, что экономнее и безопаснее пускать в том месте поезда в обход…

Но это что касается анекдота…

Что же касается истории, то споры велись нешуточные. И касались они направления дороги. Многие склонялись к мысли, что дорога должна пройти через Новгород…

Николай I, утомившись от бесконечных споров, вызвал к себе полковника-профессора Павла Петровича Мельникова и попросил его высказаться по этому поводу.

– Ваше Величество! – ответил Мельников. – Дорога должна соединять две весьма населенные столицы, все движение, как грузовое, так и пассажирское, будет сквозное. В непродолжительном времени должны примкнуть к Москве другие дороги со всех концов России; таким образом, сквозное движение между Петербургом и Москвою разовьется в несколько десятков раз против настоящего. Было бы большою ошибкою и неисчислимою потерею в общей государственной экономии, если обречь дальнейшие поколения на уплату восьмидесяти с лишком верст, в продолжение целого века или больше, пока прямой расчет не вынудил бы строить другую, кратчайшую дорогу от Петербурга до Москвы.

– Молодец! – сказал государь. – Я рад, что ты одного со мною мнения. Веди дорогу прямо!

На докладе государь положил такую резолюцию:

«Дорогу устроить по прямому направлению, ибо не нахожу ни одной уважительной причины вести ее на Новгород, который не лишится всех выгод, которыми ныне пользуется».

Вот, кажется, и все, что касается этой истории.

Но все же смотришь на прочерченную словно по линейке благодаря мудрости Николая I и таланту Павла Петровича Мельникова железную дорогу, останавливаешься на возникшем уже после ее строительства Веребьенском обходе и снова думаешь, что действительно по линейке и прочерчена она.