Все обещало мне его Ахматова Анна
«На шее мелких четок ряд…»,
«И целый день, своих пугаясь стонов…»,
«Ты мог бы мне сниться и реже…»,
«Когда в тоске самоубийства…».
Ахматова. Рисунок Модильяни.
После всего
* * *
- Небывалая осень построила купол высокий,
- Был приказ облакам этот купол собой не темнить.
- И дивилися люди: проходят сентябрьские сроки,
- А куда провалились студеные, влажные дни?
- Изумрудною стала вода замутненных каналов,
- И крапива запахла, как розы, но только сильней.
- Было душно от зорь, нестерпимых,
- бесовских и алых,
- Их запомнили все мы до конца наших дней.
- Было солнце таким, как вошедший в столицу
- мятежник,
- И весенняя осень так жадно ласкалась к нему,
- Что казалось – сейчас забелеет прозрачный
- подснежник…
- Вот когда подошел ты, спокойный,
- к крыльцу моему.
Новогодняя баллада
- И месяц, скучая в облачной мгле,
- Бросил в горницу тусклый взор.
- Там шесть приборов стоят на столе,
- И один только пуст прибор.
- Это муж мой, и я, и друзья мои
- Встречаем новый год.
- Отчего мои пальцы словно в крови
- И вино, как отрава, жжет?
- Хозяин, поднявши полный стакан,
- Был важен и недвижим:
- «Я пью за землю родных полян,
- В которой мы все лежим!»
- А друг, поглядевши в лицо мое
- И вспомнив Бог весть о чем,
- Воскликнул: «А я за песни ее,
- В которых мы все живем!»
- Но третий, не знавший ничего,
- Когда он покинул свет,
- Мыслям моим в ответ
- Промолвил: «Мы выпить должны за того,
- Кого еще с нами нет».
Муза
- Когда я ночью жду ее прихода,
- Жизнь, кажется, висит на волоске.
- Что почести, что юность, что свобода
- Пред милой гостьей с дудочкой в руке.
- И вот вошла. Откинув покрывало,
- Внимательно взглянула на меня.
- Ей говорю: «Ты ль Данту диктовала
- Страницы Ада?» Отвечает: «Я».
Памяти Сергея Есенина
- Так просто можно жизнь покинуть эту,
- Бездумно и безбольно догореть,
- Но не дано Российскому поэту
- Такою светлой смертью умереть.
- Всего верней свинец душе крылатой
- Небесные откроет рубежи,
- Иль хриплый ужас лапою косматой
- Из сердца, как из губки, выжмет жизнь.
* * *
- Если плещется лунная жуть,
- Город весь в ядовитом растворе.
- Без малейшей надежды заснуть
- Вижу я сквозь зеленую муть
- И не детство мое, и не море,
- И не бабочек брачный полет
- Над грядой белоснежных нарциссов
- В тот какой-то шестнадцатый год…
- А застывший навек хоровод
- Надмогильных твоих кипарисов.
* * *
- Тот город, мной любимый с детства,
- В его декабрьской тишине
- Моим промотанным наследством
- Сегодня показался мне.
- Все, что само давалось в руки,
- Что было так легко отдать:
- Душевный жар, молений звуки
- И первой песни благодать —
- Все унеслось прозрачным дымом,
- Истлело в глубине зеркал…
- И вот уж о невозвратимом
- Скрипач безносый заиграл.
- Но с любопытством иностранки,
- Плененной каждой новизной,
- Глядела я, как мчатся санки,
- И слушала язык родной.
- И дикой свежестью и силой
- Мне счастье веяло в лицо,
- Как будто друг от века милый
- Всходил со мною на крыльцо.
Последний тост
- Я пью за разоренный дом,
- За злую жизнь мою,
- За одиночество вдвоем,
- И за тебя я пью, —
- За ложь меня предавших губ,
- За мертвый холод глаз,
- За то, что мир жесток и груб,
- За то, что Бог не спас.
* * *
- Уводили тебя на рассвете,
- За тобой, как на выносе, шла,
- В темной горнице плакали дети,
- У божницы свеча оплыла.
- На губах твоих холод иконки,
- Смертный пот на челе… Не забыть!
- Буду я, как стрелецкие женки,
- Под кремлевскими башнями выть.
Борис Пастернак
- Он, сам себя сравнивший с конским глазом,
- Косится, смотрит, видит, узнает,
- И вот уже расплавленным алмазом
- Сияют лужи, изнывает лед.
- В лиловой мгле покоятся задворки,
- Платформы, бревна, листья, облака.
- Свист паровоза, хруст арбузной корки,
- В душистой лайке робкая рука.
- Звенит, гремит, скрежещет, бьет прибоем
- И вдруг притихнет, – это значит, он
- Пугливо пробирается по хвоям,
- Чтоб не спугнуть пространства чуткий сон.
- И это значит, он считает зерна
- В пустых колосьях, это значит, он
- К плите дарьяльской, проклятой и черной,
- Опять пришел с каких-то похорон.
- И снова жжет московская истома,
- Звенит вдали смертельный бубенец…
- Кто заблудился в двух шагах от дома,
- Где снег по пояс и всему конец?
- За то, что дым сравнил с Лаокооном,
- Кладбищенский воспел чертополох,
- За то, что мир наполнил новым звоном
- В пространстве новом отраженных строф, —
- Он награжден каким-то вечным детством,
- Той щедростью и зоркостью светил,
- И вся земля была его наследством,
- А он ее со всеми разделил.
Воронеж
О. М<андельштаму>
- И город весь стоит оледенелый.
- Как под стеклом деревья, стены, снег.
- По хрусталям я прохожу несмело.
- Узорных санок так неверен бег.
- А над Петром воронежским – вороны,
- Да тополя, и свод светло-зеленый,
- Размытый, мутный, в солнечной пыли,
- И Куликовской битвой веют склоны
- Могучей, победительной земли.
- И тополя, как сдвинутые чаши,
- Над нами сразу зазвенят сильней,
- Как будто пьют за ликованье наше
- На брачном пире тысячи гостей.
- А в комнате опального поэта
- Дежурят страх и Муза в свой черед.
- И ночь идет,
- Которая не ведает рассвета.
Заклинание
- Из тюремных ворот,
- Из заохтенских болот,
- Путем нехоженым,
- Лугом некошеным,
- Сквозь ночной кордон,
- Под пасхальный звон,
- Незваный,
- Несуженый, —
- Приди ко мне ужинать.
* * *
- От тебя я сердце скрыла,
- Словно бросила в Неву…
- Прирученной и бескрылой
- Я в дому твоем живу.
- Только… ночью слышу скрипы.
- Что там – в сумраках чужих?
- Шереметевские липы…
- Перекличка домовых…
- Осторожно подступает,
- Как журчание воды,
- К уху жарко приникает
- Черный шепоток беды —
- И бормочет, словно дело
- Ей всю ночь возиться тут:
- «Ты уюта захотела,
- Знаешь, где он – твой уют?»
Памяти Пильняка
- Все это разгадаешь ты один…
- Когда бессонный мрак вокруг клокочет,
- Тот солнечный, тот ландышевый клин
- Врывается во тьму декабрьской ночи.
- И по тропинке я к тебе иду.
- И ты смеешься беззаботным смехом.
- Но хвойный лес и камыши в пруду
- Ответствуют каким-то странным эхом…
- О, если этим мертвого бужу,
- Прости меня, я не могу иначе:
- Я о тебе, как о своем, тужу
- И каждому завидую, кто плачет,
- Кто может плакать в этот страшный час
- О тех, кто там лежит на дне оврага…
- Но выкипела, не дойдя до глаз,
- Глаза мои не освежила влага.
Надпись на книге
Что отдал – то твое.
Шота Руставели
- Из-под каких развалин говорю,
- Из-под какого я кричу обвала,
- Как в негашеной извести горю
- Под сводами зловонного подвала.
- Пусть назовут безмолвною зимой
- И вечные навек захлопнут двери,
- Но все-таки услышат голос мой.
- И все-таки ему опять поверят.
Ива
И дряхлый пук дерев.
Пушкин
- А я росла в узорной тишине,
- В прохладной детской молодого века,
- И не был мил мне голос человека,
- А голос ветра был понятен мне.
- Я лопухи любила и крапиву,
- Но больше всех серебряную иву.
- И, благодарная, она жила
- Со мной всю жизнь, плакучими ветвями
- Бессонницу овеивала снами.
- И – странно! – я ее пережила.
- Там пень торчит, чужими голосами
- Другие ивы что-то говорят
- Под нашими, под теми небесами.
- И я молчу… Как будто умер брат.
Подвал памяти
О, погреб памяти…
Хлебников
- Но сущий вздор, что я живу грустя
- И что меня воспоминанье точит.
- Не часто я у памяти в гостях,
- Да и она всегда меня морочит.
- Когда спускаюсь с фонарем в подвал,
- Мне кажется – опять глухой обвал
- За мной по узкой лестнице грохочет.
- Чадит фонарь, вернуться не могу,
- А знаю, что иду туда, – к врагу.
- И я прошу как милости… Но там
- Темно и тихо. Мой окончен праздник!
- Уж тридцать лет, как проводили дам,
- От старости скончался тот проказник…
- Я опоздала. Экая беда!
- Нельзя мне показаться никуда.
- Но я касаюсь живописи стен
- И у камина греюсь. Что за чудо!
- Сквозь эту плесень, этот чад и тлен
- Сверкнули два живые изумруда.
- И кот мяукнул. Ну, идем домой!
- Но где мой дом и где рассудок мой?
* * *
- Когда человек умирает,
- Изменяются его портреты.
- По-другому глаза глядят, и губы
- Улыбаются другой улыбкой.
- Я заметила это, вернувшись
- С похорон одного поэта.
- И с тех пор проверяла часто,
- И моя догадка подтвердилась.
Клеопатра
Александрийские чертоги
Покрыла сладостная тень.
Пушкин
- Уже целовала Антония мертвые губы,
- Уже на коленях пред Августом слезы лила…
- И предали слуги. Грохочут победные трубы
- Под римским орлом, и вечерняя стелется мгла.
- И входит последний плененный ее красотою,
- Высокий и статный, и шепчет в смятении он:
- «Тебя – как рабыню… в триумфе пошлет
- пред собою…»
- Но шеи лебяжьей все так же спокоен наклон.
- А завтра детей закуют. О, как мало осталось
- Ей дела на свете – еще с мужиком пошутить
- И черную змейку, как будто прощальную
- жалость,
- На смуглую грудь равнодушной рукой положить.
Поздний ответ
Белорученька моя, чернокнижница…
М. Ц<ветаева>
- Невидимка, двойник, пересмешник,
- Что ты прячешься в черных кустах? —
- То забьешься в дырявый скворешник,
- То мелькнешь на погибших крестах,
- То кричишь из Маринкиной башни:
- «Я сегодня вернулась домой.
- Полюбуйтесь, родимые пашни,
- Что за это случилось со мной.
- Поглотила любимых пучина,
- И разграблен родительский дом».
- . .
- Мы сегодня с тобою, Марина,
- По столице полночной идем,
- А за нами таких миллионы,
- И безмолвнее шествия нет,
- А вокруг погребальные звоны,
- Да московские хриплые стоны
- Вьюги, наш заметающей след.
Стансы
- Стрелецкая луна. Замоскворечье. Ночь.
- Как крестный ход идут часы Страстной недели…
- Я вижу страшный сон. Неужто в самом деле
- Никто, никто, никто не может мне помочь?
- В Кремле не надо жить. Преображенец прав,
- Здесь зверства древнего еще кишат микробы:
- Бориса дикий страх, и всех Иванов злобы,
- И Самозванца спесь – взамен народных прав.
Тень
Что знает женщина одна о смертном часе?
О. Мандельштам
- Всегда нарядней всех, всех розовей и выше,
- Зачем всплываешь ты со дна погибших лет
- И память хищная передо мной колышет
- Прозрачный профиль твой за стеклами карет?
- Как спорили тогда – ты ангел или птица?
- Соломинкой тебя назвал поэт.
- Равно на всех сквозь черные ресницы
- Дарьяльских глаз струился нежный свет.
- О тень! Прости меня, но ясная погода,
- Флобер, бессонница и поздняя сирень
- Тебя – красавицу тринадцатого года —
- И твой безоблачный и равнодушный день
- Напомнили… А мне такого рода
- Воспоминанья не к лицу. О тень!
* * *
- Соседка из жалости – два квартала,
- Старухи, как водится, – до ворот,
- А тот, чью руку я держала,
- До самой ямы со мной пойдет.
- И станет совсем один на свете
- Над рыхлой, черной, родной землей
- И громко спросит, но не ответит
- Ему, как прежде, голос мой.
* * *
- Не недели, не месяцы – годы
- Расставались. И вот наконец
- Холодок настоящей свободы
- И седой над висками венец.
- Больше нет ни измен, ни предательств,
- И до света не слушаешь ты,
- Как струится поток доказательств
- Несравненной моей правоты.
* * *
- Один идет прямым путем,
- Другой идет по кругу
- И ждет возврата в отчий дом,
- Ждет прежнюю подругу.
- А я иду – за мной беда,
- Не прямо и не косо,
- А в никуда и в никогда,
- Как поезда с откоса.
Мужество
- Мы знаем, чт ныне лежит на весах
- И чт совершается ныне.
- Час мужества пробил на наших часах.
- И мужество нас не покинет.
- Не страшно под пулями мертвыми лечь,
- Не горько остаться без крова, —
- И мы сохраним тебя, русская речь,
- Великое русское слово.
- Свободным и чистым тебя пронесем,
- И внукам дадим, и от плена спасем
- Навеки!
* * *
- De profundis![3] – Мое поколенье
- Мало меду вкусило. И вот
- Только ветер гудит в отдаленьи,
- Только память о мертвых поет.
- Наше было не кончено дело.
- Наши были часы сочтены,
- До желанного водораздела,
- До вершины великой весны,
- До неистового цветенья
- Оставалось лишь раз вздохнуть…
- . .
- Две войны, мое поколенье,
- Освещали твой страшный путь.
* * *
- Пора забыть верблюжий этот гам
- И белый дом на улице Жуковской.
- Пора, пора к березам и грибам,
- К широкой осени московской.
- Там все теперь сияет, все в росе,
- И небо забирается высоко,
- И помнит Рогачевское шоссе
- Разбойный посвист молодого Блока…
Памяти Александра Блока
- Он прав – опять фонарь, аптека,
- Нева, безмолвие, гранит…
- Как памятник началу века,
- Там этот человек стоит —
- Когда он Пушкинскому Дому,
- Прощаясь, помахал рукой
- И принял смертную истому
- Как незаслуженный покой.
* * *
Б. П<астернаку>
- И снова осень валит Тамерланом,
- В арбатских переулках тишина.
- За полустанком или за туманом
- Дорога непроезжая черна.
- Так вот она, последняя! И ярость
- Стихает. Все равно что мир оглох…
- Могучая Евангельская старость
- И тот горчайший Гефсиманский вздох.
* * *
Памяти Н. П<унина>
- И сердце то уже не отзовется
- На голос мой, ликуя и скорбя.
- Все кончено… И песнь моя несется
- В пустую ночь, где больше нет тебя.
* * *
- Не с лирою влюбленного
- Иду пленять народ,
- Трещотка прокаженного
- В моей руке поет.
- Успеете наахаться,
- И воя, и кляня,
- Я научу шарахаться
- Всех «смелых» – от меня.
- Я не искала прибыли
- И славы не ждала,
- Я под крылом у гибели
- Все тридцать лет жила.
* * *
- Забудут? – вот чем удивили,
- Меня забывали сто раз,
- Сто раз я лежала в могиле,
- Где, может быть, я и сейчас.
- А Муза и глохла и слепла,
- В земле истлевала зерном,
- Чтоб снова, как Феникс из пепла,
- В эфире восстать голубом.
* * *
О. Мандельштаму
- Я над ними склонюсь, какнад чашей,
- В них заветных заметок не счесть —
- Окровавленной юности нашей
- Это черная нежная весть.
- Тем же воздухом, так же над бездной
- Я дышала когда-то в ночи,
- В той ночи и пустой и железной,
- Где напрасно зови и кричи.
- О, как пряно дыханье гвоздики,
- Мне когда-то приснившейся там, —
- Это кружатся Эвридики,
- Бык Европу везет по волнам.
- Это наши проносятся тени
- Над Невой, над Невой, над Невой,
- Это плещет Нева о ступени,
- Это пропуск в бессмертие твой.
- Это ключики от квартиры,
- О которой теперь ни гу-гу…
- Это голос таинственной лиры,
- На загробном гостящей лугу.
Август
- Он и праведный, и лукавый,
- И всех месяцев он страшней:
- В каждом августе, Боже правый,
- Столько праздников и смертей.
- Разрешенье вина и елея…
- Спас, Успение… Звездный свод!..
- Вниз уводит, как та аллея,
- Где остаток зари алеет,
- В беспредельный туман и лед
- Вверх, как лестница, он ведет.
- Притворялся лесом волшебным,
- Но своих он лишился чар.
- Был надежды «напитком целебным»
- В тишине заполярных нар…
- . .
- А теперь! Ты, новое горе,
- Душишь грудь мою, как удав…
- И грохочет Черное море,
- Изголовье мое разыскав.
* * *
- Этой ивы листы в девятнадцатом веке увяли,
- Чтобы в строчке стиха серебриться свежее стократ.
- Одичалые розы пурпурным шиповником стали,
- А лицейские гимны все так же заздравно звучат.
- Полстолетья прошло… Щедро взыскана дивной
- судьбою.
- Я в беспамятстве дней забывала теченье годов, —
- И туда не вернусь! Но возьму и за Лету с собою
- Очертанья живые моих царскосельских садов.
* * *
- Не мудрено, что похоронным звоном
- Звучит порой непокоренный стих.
- Пустынно здесь! – Уже за Флегетоном
- Три четверти читателей моих.
- А вы, друзья! – Осталось вас немного,
- Мне оттого вы с каждым днем милей…
- Какой короткой сделалась дорога,
- Которая казалась всех длинней.
Рисунок на книге стихов
- Он не траурный, он не мрачный,
- Он почти как сквозной дымок,
- Полуброшенной новобрачной
- Черно-белый легкий венок.
- А под ним тот профиль горбатый,
- И парижской челки атлас,
- И зеленый, продолговатый,
- Очень зорко видящий глаз.
Приморский сонет
- Здесь всё меня переживет,
- Всё, даже ветхие скворешни
- И этот воздух, воздух вешний,
- Морской свершивший перелет.
- И голос вечности зовет
- С неодолимостью нездешней,
- И над цветущею черешней
- Сиянье легкий месяц льет.
- И кажется такой нетрудной,
- Белея в чаще изумрудной,
- Дорога не скажу куда…
- Там средь стволов еще светлее,
- И всё похоже на аллею
- У Царскосельского пруда.
* * *
«И кто-то приказал мне: «Говори,
Припомни все…»
Леон Фелипе – «Дознание»
- Кому и когда говорила,
- Зачем от людей не таю,
- Что каторга сына сгноила,
- Что Музу засекли мою.
- Я всех на земле виноватей,
- Кто был и кто будет, кто есть.
- И мне в сумасшедшей палате
- Валяться – великая честь.
* * *
М.М. З<ощенко>
- Словно дальнему голосу внемлю,
- А вокруг ничего, никого.
- В эту черную добрую землю
- Вы положите тело его.
- Ни гранит, ни плакучая ива
- Прах легчайший не осенят,
- Только ветры морские с залива,
- Чтоб оплакать его, прилетят…
* * *
- Не стращай меня грозной судьбой
- И великою северной скукой.
- Нынче праздник наш первый с тобой,
- И зовут этот праздник – разлукой.
- Ничего, что не встретим зарю,
- Что луна не блуждала над нами,
- Я сегодня тебя одарю
- Небывалыми в мире дарами:
- Отраженьем моим на воде
- В час, как речке вечерней не спится,
- Взглядом тем, что падучей звезде
- Не помог в небеса возвратиться.
- Эхом голоса, что изнемог,
- А тогда был и свежий и летний, —
- Чтоб ты слышать без трепета мог
- Воронья подмосковного сплетни,
- Чтобы сырость октябрьского дня
- Стала слаще, чем майская нега…
- Вспоминай же, мой ангел, меня,
- Вспоминай хоть до первого снега.
Наследница
От Сарскосельских лип…
Пушкин
- Казалось мне, что песня спета
- Средь этих опустелых зал.
- О, кто бы мне тогда сказал,
- Что я наследую все это:
- Фелицу, лебедя, мосты
- И все китайские затеи,
- Дворца сквозные галереи
- И липы дивной красоты.
- И даже собственную тень,
- Всю искаженную от страха,
- И покаянную рубаху,
- И замогильную сирень.
* * *
- Вам жить, а мне не очень,
- Тот близок поворот.
- О, как он строг и точен,
- Незримого расчет.
- Зверей стреляют разно,
- Есть каждому черед
- Весьма разнообразный,
- Но волка – круглый год.
- Волк любит жить на воле,
- Но с волком скор расчет:
- На льду, в лесу и в поле
- Бьют волка круглый год.
- Не плачь, о друг единый,
- Коль летом иль зимой
- Опять с тропы волчиной
- Ты крик услышишь мой.
* * *
- И в памяти черной, пошарив, найдешь
- До самого локтя перчатки,
- И ночь Петербурга. И в сумраке лож
- Тот запах и душный и сладкий.
- И ветер с залива. А там, между строк,
- Минуя и ахи и охи,
- Тебе улыбнется презрительно Блок —
- Трагический тенор эпохи.
Петербург в 1913 году
- За заставой воет шарманка,
- Водят мишку, пляшет цыганка
- На заплеванной мостовой.
- Паровик идет до Скорбящей,
- И гудочек его щемящий
- Откликается над Невой.
- В черном ветре злоба и воля.
- Тут уже до Горячего Поля,
- Вероятно, рукой подать.
- Тут мой голос смолкает вещий,
- Тут еще чудеса похлеще.
- Но уйдем – мне некогда ждать.
Бег времени
- Что войны, что чума! – конец их виден скорый,
- Им приговор почти произнесен.
- Но кто нас защитит от ужаса, который
- Был бегом времени когда-то наречен?
* * *
- Так не зря мы вместе бедовали,
- Даже без надежды раз вздохнуть, —
- Присягнули – проголосовали
- И спокойно продолжали путь.
- Не за то, что чистой я осталась,
- Словно перед Господом свеча,
- Вместе с ними я в ногах валялась
- У кровавой куклы палача.
- Нет, и не под чуждым небосводом
- И не под защитой чуждых крыл,
- Я была тогда с моим народом
- Там, где мой народ, к несчастью, был.
Царскосельская ода
Девятисотые годы
А в переулке забор дощатый…
Н. Г<умилев>
- Настоящую оду
- Нашептало… Постой,
- Царскосельскую одурь
- Прячу в ящик пустой,
- В роковую шкатулку,
- В кипарисный ларец,
- А тому переулку
- Наступает конец.
- Здесь не Темник, не Шуя —
- Город парков и зал,
- Но тебя опишу я,
- Как свой Витебск – Шагал.
- Тут ходили по струнке,
- Мчался рыжий рысак,
- Тут еще до чугунки
- Был знатнейший кабак.
- Фонари на предметы
- Лили матовый свет,
- И придворной кареты
- Промелькнул силуэт.
- Так мне хочется, чтобы
- Появиться могли
- Голубые сугробы
- С Петербургом вдали.
- Здесь не древние клады,
- А дощатый забор,
- Интендантские склады
- И извозчичий двор.
- Шепелявя неловко
- И с грехом пополам,
- Молодая чертовка
- Там гадает гостям.
- Там солдатская шутка
- Льется, желчь не тая…
- Полосатая будка
- И махорки струя.
- Драли песнями глотку
- И клялись попадьей,
- Пили допоздна водку,
- Заедали кутьей.
- Ворон криком прославил
- Этот призрачный мир…
- А на розвальнях правил
- Великан-кирасир.
Нас четверо
Комаровские наброски
Ужели и гитане гибкой
Все муки Данта суждены.
О. М<андельштам>
Таким я вижу облик Ваш и взгляд.
Б. П<астернак>
О, Муза Плача…
М. Ц<ветаева>
- … И отступилась я здесь от всего,
- От земного всякого блага.
- Духом-хранителем места сего
- Стала лесная коряга.
- Все мы немного у жизни в гостях,
- Жить – это только привычка.
- Чудится мне на воздушных путях
- Двух голосов перекличка.
- Двух? А еще у восточной стены,
- В зарослях крепкой малины,
- Темная, свежая ветвь бузины…
- Это – письмо от Марины.
Родная земля
И в мире нет людей бесслезней,
Надменнее и проще нас.
1922
- В заветных ладанках не носим на груди,
- О ней стихи навзрыд не сочиняем,
- Наш горький сон она не бередит,
- Не кажется обетованным раем.
- Не делаем ее в душе своей
- Предметом купли и продажи,
- Хворая, бедствуя, немотствуя на ней, —
- О ней не вспоминаем даже.
- Да, для нас это грязь на калошах,
- Да, для нас это хруст на зубах.
- И мы мелем, и месим, и крошим
- Тот ни в чем не замешанный прах.
- Но ложимся в нее и становимся ею,
- Оттого и зовем так свободно – своею.
Слушая пение
- Женский голос, как ветер, несется,
- Черным кажется, влажным, ночным,
- И чего на лету ни коснется —
- Все становится сразу иным.
- Заливает алмазным сияньем,
- Где-то что-то на миг серебрит
- И загадочным одеяньем
- Небывалых шелков шелестит.
- И такая могучая сила
- Зачарованный голос влечет,
- Будто там впереди не могила,
- А таинственной лестницы взлет.
Фото
Анна Ахматова. 10-ые годы.
Анна Горенко – гимназистка. 1904 г. Царское Село.
Аня Горенко с младшим братом Виктором.
Семья Горенко. 1909 г.
Слева направо: Анна, Андрей (брат), Инна Эразмовна (мать), Виктор (брат), Ия (сестра).
Андрей Горенко (старший брат Ахматовой).
Семья Горенко. И. Э. Горенко, А. А. Горенко, на руках – Рика, Инна, Анна, Андрей. Около 1894 г.
Инна Эразмовна Горенко, урожденная Стогова. Мать А. А. Ахматовой.
Н. Гумилев. 10-ые годы.
Валерия Сергеевна Срезневская (Тюльпанова). 10-ые годы.
Мемориальная ахматовская комната в слепневском доме, открытая в июне 1987 года. (Перевезен в село Градищи в 1935 г.)
Усадебный дом Гумилевых в Слепневе.
В. К. Шилейко, 1910 гг.
Анна Ахматова. 1910-е годы.
Н. С. Гумилев. 10-е годы.
Анна Ахматова.
Анна Ахматова. Худ. Д. Бушен. 1914 г.
Анна Ахматова и Михаил Лозинский на заседании «Цеха поэтов». Карандашный рисунок С. Городецкого. 1913 г.
Анна Ахматова. 1911 год. В Слепневе.
О. Э. Мандельштам.
Н. Гумилев. Рисунок Н. Войтинской. 1909 г. Опубликован в журнале «Апполлон», <186> 2, 1909 г.
Анна Ахматова. Худ. Н. Альтман, 1914 г.
А. А. Блок. 1900-е годы. Рисунок неизвестного художника.
Анна Ахматова. Наталия Данько. Статуэтка, фарфор. (Раскраска Елены Данько). 1923 г.
В. К. Шилейко. 1920-е гг.
О. А. Глебова-Судейкина с куклой собственной работы.
Анна Ахматова. 1919 г.
Николай Владимирович Недоброво. 10-ые годы.
Анна Ахматова. Худ. Петров-Водкин.
Анна Ахматова. Худ. Ю. Анненков, 1921 г.
Анна Ахматова. 20-ые годы.
Анна Ахматова. Начало 20-х годов.
Анна Ахматова. 20-ые годы.
Анна Ахматова. Конец 20-х годов.
Н. Н. Пунин, К. С. Малевич и М. В. Матюшкин в ГИНХУКе. 1926 г.
Анна Ахматова. 20-ые годы.
Анна Ахматова. 20-ые годы.
Анна Ахматова. 1925 г.
Анна Ахматова. Худ. Н. Тырса, 1927 г.
А. И. Гумилева, Лева Гумилев, Анна Ахматова. Фото Н. Н. Пунина, 192(?).
Анна Ахматова. 1920-е годы.
Анна Ахматова с Валей Смирновым. Ленинград. 1940 г.
А. А. Ахматова и Н. Н. Пунин. 20-е годы.
Ахматова на даче Шервинских «Старки». 1936 г.
Пропуск в Фонтанный Дом. 30-е годы
В. Г. Гаршин. 1936 г.
Фонтанный Дом – бывший дворец Шереметевых, в одном из флигелей которого Анна Ахматова прожила почти тридцать лет.
Анна Ахматова. Лето 1936 г.
Лев Николаевич Гумилев.
Лев Гумилев. 50-ые годы.
Анна Ахматова. Рисунок Тышлера. 1943 год. Ташкент.
А. Ахматова и Б. Пастернак. 1946 г.
Анна Ахматова. Комарово. Январь 1962 г.
Анна Ахматова. Комарово. Октябрь 1964 г.
Анна Ахматова. 1962 г. Комарово.
Анна Ахматова после вручения премии «Этна-Таормина» вместе с членами комитета по премиям. Италия. 1964 г.
Анна Ахматова и Ольга Берггольц. Ленинград, 1947 г.
Анна Ахматова и Анна Каминская. Лондон. 5 июня 1965 г.
Дачный домик А. Ахматовой в писательском поселке Комарово.
Анна Ахматова. Одна из последних фотографий.
Письменный стол Ахматовой. Комарово.
Читать бесплатно другие книги:
Все, что вы хотели знать об искусстве эротического любовного массажа, но стеснялись спросить, предст...
Многое в этой книге может показаться непонятным с точки зрения рационального мышления, лишенным прив...
Уникальное по своей доступности и фундаментальности изложение теории и практики древней китайской си...
Приобретение способности защитить себя и своих близких всегда было и будет первейшим стремлением чел...
Пятая, заключительная книга о боевом методе Брюса Ли, в которой читатель найдет ключи к пониманию це...
Пособие предназначено для студентов, аспирантов и преподавателей высших учебных заведений физической...
