День мертвых Грубер Майкл

13

Мардер смотрел с террасы, как его дочь помогает Скелли и нескольким мужчинам из colonia крепить мачту сотовой связи к одной из низеньких башенок, стоявших по всем четырем углам Каса-Фелис. Внутри башен находились комнатки – неотделанные, но защищенные от непогоды; должно быть, в них собирались хранить мебель с террасы. К одной подвели электричество и трубы под мини-кухню, так в итоге и не установленную, и Скелли планировал использовать помещение под базовую станцию. Один из его «знакомых» имел выход на человека в «Телмексе», который – не задаром, естественно – готов был привязать их ячейку к системе своей компании. Как узнал Мардер, такое проделывалось отнюдь не редко, поскольку состоятельные владельцы удаленных асьенд не имели желания отказываться от современных технологий с их благами. Многим жителям colonia раздали мобильные телефоны, что было не только приятно людям, но и необходимо для эффективной организации миниатюрного ополчения и системы обнаружения угроз, на которую Скелли возлагал большие надежды.

Мардер с огромным удовольствием наблюдал, с какой свирепой сосредоточенностью его девочка загоняет в бетон болты для мачтовых скоб, успевая в процессе перешучиваться со Скелли и остальными. Она выглядела счастливой и как будто не переживала из-за вчерашней встречи с Куэльо-младшим. Мардер с интересом отметил, что пребывал теперь по другую сторону беспокойства, поскольку беспокоиться и вредно, и бессмысленно. У философии no importa madre имелась положительная сторона: человек переставал тратить энергию на беспокойство о вещах, которых не изменишь. От того, что его дочь разбила бутылку о голову Поросенка, Куэльо не станет ненавидеть его сильней, чем прежде, и в каком-то смысле это было даже на руку Мардеру. Вообще-то, ему как раз и хотелось взбесить Куэльо.

Сам он весь день работал над системой интернет-маркетинга. Несколько лет назад ему довелось редактировать книгу по этой тематике, так что сейчас особых сложностей не возникало. Малышке Эпифании было велено обойти мастерские и сделать цифровые снимки изделий, и здесь все тоже шло неплохо. Мардер поручил одной нью-йоркской фирме разработать систему исполнения заказов и вести счета с налоговой отчетностью, а еще одной, в Санта-Кларе, поставлять их продукцию в дорогие специализированные магазины в крупных городах Америки и Европы. Так теперь велась торговля на интернетизированном мировом рынке. Мардер не слишком надеялся, что с его помощью эти люди разбогатеют, но хотел по крайней мере гарантировать им более достойное существование, чем прежде, и обеспечить жильем.

Следующую неделю жизнь текла благополучно, и дом оправдывал свое название счастливого. Заработали сотовые телефоны. На грузовике с платформой им подвезли модульное здание из стали, которое затем собрали на бетонном основании и приспособили под склад с офисом. Всех домашних животных (кроме птиц) отделили от людей и перевели в загоны на северном конце острова. Заложили фильтрационное поле и протянули пластиковые трубы под водопровод. Мардер с удивлением и благодарностью наблюдал, как жители поселка сами организуются для всех этих общественно полезных работ. Скелли или Кармел задавали технические требования, местные принимались за дело и выполняли все без препирательств и неразберихи, чего, впрочем, вполне можно было ожидать от народа с тысячелетним опытом самостоятельного общинного ведения сельского и водного хозяйства.

В этот период Мардером овладела необыкновенная легкость духа, которую до эпохи мгновенных коммуникаций связывали с длительными морскими путешествиями. Случиться может что угодно, что угодно может ждать тебя в порту, но сейчас ты пребываешь в довольстве и покое. Он любил сидеть с бокалом на крыше, посматривая на огни colonia и прислушиваясь к музыке, – в зависимости от направления ветра станции могли быть разными. Со стороны бассейна доносился щебет Лурдес и ее девичьей свиты. После собеседования она стала счастливым гением дома и самым популярным человеком в школе. Все хотели дружить с будущей звездой, и это внимание не только не обратило ее в несносную задаваку, но, напротив, открыло в ней дремавшие до сей поры резервы отзывчивости. Она одалживала подругам одежду и украшения, делилась с ними секретами макияжа, которым научилась от самой Пепы, и если даже в глубине души девчонок снедала зависть, то Лурдес каким-то образом воспаряла над ней на пушистом облачке сбывшихся надежд.

По утрам Мардер нередко просыпался под плеск воды – его дочь исправно проплывала свои сто кругов в день – и смотрел сквозь приоткрытые жалюзи, как ее длинное тело взрезает гладь бассейна. Его изумляло, что у Статы оставались на это силы. Она трудилась упорнее всех, ее можно было увидеть на месте любых работ – в неизменных шортах, мокрой от пота футболке и жестяной каске с наклейкой в виде бабочки. Дочь была вполне приветлива с ним, когда они встречались за обеденным столом или на улице, но как будто совсем не стремилась наладить более тесные отношения с отцом; она словно осталась наедине с некой проблемой, но его в душу не впускала. Покидая Нью-Йорк, он хотел оборвать все связи, так что теперь не имел морального права жаловаться. Сам же и остался в дураках.

Кармел же, со своей стороны, большую часть рабочего дня была переполнена радостной энергией. Что-то в непосредственных контактах с землей и сталью, камнем, огнем, стеклом и глиной наполняло ее глупой детской радостью – она чувствовала себя счастливой, как маленькая девочка, возящаяся в куче песка. И еще было что-то такое в работе с людьми вроде Роситы Моралес, чего она никогда не получала от Карен Лю. Как будто мама снова учила ее готовить пищу с нуля, из свежих продуктов, купленных на мексиканских рынках. Да, умом она понимала, что все эти разглагольствования Лоуренса о первородной энергии жизни и моральном превосходстве нецивилизованных народов – бред собачий, но теперь эта энергия проснулась в ее собственном теле. Это противоречие между представлениями и тем, что говорили ей ощущения, раздражало ее, и она вымещала досаду на отце, первопричине всего.

И еще кое-что: вскоре после возвращения из Мехико она перестала завтракать дома, вместо этого пила кофе в крошечной хижине на пляже к северу от города. Ампаро готовила первоклассный кофе, и в Каса-Фелис было чудесно, но не весь же день напролет, черт возьми. Она купила подержанный мотоцикл, «Судзуки 250», чтобы не брать пикап или грузовик каждый раз, когда надо съездить в город или в Карденас и что-то заказать. Теперь Кармел ни свет ни заря отправлялась в лачугу Мигелито, чтобы посидеть с чашкой caf con leche[104] и закусить тамариндовым torta[105] или gordita – распространенными в Мичоакане печеньями с тростниковым сахаром, она не раз пекла такие вместе с матерью.

И вот теперь она сидела на своей любимой скамейке и глядела на океан, чувствуя, как встающее над горами солнце пригревает спину, как вдруг спиной же ощутила характерное странное покалывание и резко обернулась, чтобы выяснить, вправду ли на нее кто-то пялится, или она окончательно сбрендила. Оказалось, что вправду – майор Нака, хоть он и прятал глаза за темными очками-авиаторами и притворялся, будто смотрит в другую сторону.

Пойманный с поличным, он кивнул, улыбнулся и спросил, можно ли к ней присоединиться. Еле заметный жест согласия – и он уже сидел рядом. После краткого обмена любезностями – погода, море – прозвучало:

– Я слышал, у вас на острове творятся удивительные вещи. Масса работников, деньги текут рекой, грузовики едут десятками. Все под впечатлением.

– Даже армия?

– За армию не скажу. Но в округе Каса-Фелис пользуется хорошей славой. Армию больше интересуют, если можно так выразиться, ваши косвенные отношения с местными бандами. К примеру, мы находим довольно любопытным, что обитателей Каса-Фелис, в том числе и вас, обычно сопровождают машины с вооруженными головорезами. Одна такая как раз стоит на дороге.

– Нанимать охрану – не преступление. Это опасный регион, и вы сами говорили, что у нас есть причины остерегаться как минимум одного наркокартеля.

– Верно, но в этой части света часто бывает, что защищать и владеть – одно и то же.

– Если бы армия справлялась со своей задачей, то нам бы не понадобилось нанимать головорезов.

Нака застыл в изумлении, потом расхохотался.

– С другой стороны, как говаривала моя милая бабушка, с кем поведешься, от того и наберешься. Само собой, мы должны работать усерднее, но страна очень велика, армии не хватает, а наркокартели распространяются бесконтрольно. Вообще-то, мое подразделение завтра выдвигается отсюда.

– И куда же?

– Боюсь, это государственная тайна. – Он достал тонкую сигару, спросил, не возражает ли Кармел; услышав в ответ «нет», прикурил от серебряной зажигалки и положил ее рядом с портсигаром на скамейку. И добавил: – Пока что придется вам рассчитывать на Федеральную службу по борьбе с наркотиками.

– Я думала, все полицейские куплены.

– Кто-то да, а кто-то нет. Ах, несчастная Мексика. Но я здесь вовсе не за тем, чтобы говорить о Мексике. Как прошла поездка в Чиланголандию?

– Хорошо.

– Надо полагать. Прогулялись по магазинам, сходили с той симпатичной девчушкой на собеседование. Себе что-нибудь купили?

– Да не особо, – отозвалась Кармел. – Рада слышать, что армия в курсе наших дел.

– В какой-то мере, но исключительно для вашей же безопасности. И кроме того, из-за интереса, который ваш отец проявляет к этой девчушке, люди начали молоть языками. Это же почти мыльная опера. В город приезжает богатый американец, прогоняет злодеев и прибирает к рукам первую красавицу – что же дальше?

– Мой отец не состоит в связи с Лурдес Альмонес. Я тоже так думала, когда приехала сюда, но оказалась не права. Он решил помочь ей с карьерой на ТВ совершенно бескорыстно.

– В самом деле? Вы меня удивляете.

– Ну, мой отец во многих смыслах удивительный человек. Он верит, что нужно помогать людям исполнять их заветные желания. Это часть его религиозной жизни.

– Как же так? Я думал, суть религии в отречении от мирского.

– Правильно. Однако люди зацикливаются на всяческих мирских благах, видят в них залог своего счастья и чаще всего не добиваются их, а потом всю жизнь пребывают в уверенности, будто вместе с ними упустили путевку в рай; соответственно, эти люди забывают о Боге. Если же они получают желаемое, то осознают, что все это тлен, и обращаются к истинному источнику счастья.

– Это он вам объяснил?

– Разумеется, нет. Это просто теория, основанная на многолетних наблюдениях за Ричардом Мардером.

– То есть вы хотите сказать, что он купил этой девочке дорогую одежду и устроил ей встречу с самым крутым телепродюсером в Мексике только для того, чтобы она в конце концов стала звездой и поняла, что слава – прах и тлен по сравнению с Богом?

– Что-то вроде того. Вижу, вы поражены. Не верите.

– Я никогда бы не стал сомневаться в словах дамы, сеньорита. Но слишком уж далеко он загадывает, это необычно.

– Мой отец и вправду необычен, майор, и в гораздо большей степени, чем кажется. Я не знаю другого такого искренне верующего человека, как он, тем не менее он не стал насильно приобщать нас с братом к церкви, и мы сошли с этого пути. Когда мы дезертировали, он едва ли сказал хоть слово в защиту своей религии. Впрочем… ваша последняя фраза напомнила мне об одном исключении. Он часто говорил: «Господь загадывает далеко». Нередко он отвечал так на наши наивные вопросы, например: как ты можешь верить в доброго Бога, если в мире столько страданий? Бог загадывает очень далеко, и мой отец, думаю, тоже. Возможно, он исполнит и ваше заветное желание.

Майор Нака немного помолчал, задумавшись, по-видимому, что бы это могло быть, затем улыбнулся – не сдержанной официальной улыбкой, как обычно, а совершенно мальчишеской, неотразимой.

– Что ж, я не отказался бы, чтобы эта кампания удалась и мне досталось повышение и прочие почести. Я служу в разведке, а у нас с повышениями не торопятся. – Он постучал по цветным планкам на форме, к которым крепилась его майорская звезда. – Считается, что в разведке одни maricnes, и macho, заправляющие в армии, нам не доверяют. Но мне очень бы хотелось стать полковником. Может он такое устроить, как думаете?

Она улыбнулась в ответ.

– Полностью подавить narcoviolencia? Считайте, дело в шляпе. Но знаете, мне вот что покоя не дает. Почему все-таки так сложно прижать этих парней? Они особо не скрываются даже, и вряд ли так уж трудно разрушить их систему, все эти лаборатории и прочее – у вас же, по сути, полная свобода действий.

– О, мы берем их пачками, вот только у них есть неограниченный резерв рядовых в виде ni-nis, а все вожаки в глубоком подполье. И, конечно же…

– Сервандо Гомес ни в каком не подполье. Он все дни просиживает в подсобке «Лос Трес Эрманос», в самом центре Плайя-Диаманте.

– Да, знаю. И если бы я пошел с тяжелым оружием на эту кантину, то наверняка бы его убил – а заодно и несколько десятков гражданских. Проблема в том, что устранение вожака ничего не решает. Появляется другой, у него возникают конкуренты, и в результате насилия еще больше. Было бы здорово, если б мы могли согнать всех сразу на футбольный стадион, но это не вариант, а солдаты все-таки не копы под прикрытием. Мы можем выбить их из захваченного города или деревни, но когда мы уходим, они возвращаются и подкупают или запугивают местную полицию. Кроме того, Мексика всегда на грани какого-нибудь переворота, и как раз сейчас все держится на волоске, с таким-то разгулом жестокости. Сорок с лишним тысяч человек убито – и легче легкого превратить эту страну в подобие Афганистана, где группирвки наркоторговцев маскируются под народные движения и контролируют обширные территории. Кое-кто даже скажет, что это уже произошло. – Он издал ироничный смешок. – Вот почему я не пошел в туристический бизнес. На будущее своей родины я смотрю с глубоким пессимизмом.

– No importa madre, – проговорила Стата.

– Именно так. Но мы делаем что можем.

Стата не нашлась с ответом, но вдруг ее захлестнуло ощущение, что-то вроде дежавю, что все до одного мужчины, которые ей нравились, в сексуальном смысле и просто, выказывали точно такое же отношение к миру, по большей части превращенному человечеством в хаос и дерьмо. Тут она заметила рядового, стоявшего по стойке «смирно» в нескольких шагах от майора Наки и ожидавшего, когда на него обратят внимание; парень не решался приблизиться к старшему по званию, пока тот любезничал с гринго, – очевидно, в уставе мексиканской армии такие ситуации не описывались.

Она помахала ему. Солдат резво подбежал, отдал честь и доложил майору, что из бригады вызывают по рации и хотят немедленно с ним поговорить. Нака отпустил рядового, тот снова отдал честь и удалился.

– Мне надо идти, – сказал майор. – Это была приятная беседа, и я надеюсь, что не последняя, – если, конечно, вы планируете остаться в этих краях.

– Думаю, я еще пробуду тут какое-то время. Тоже на это надеюсь.

Он достал из кармана записную книжку в кожаном переплете.

– Вот моя визитка. Звоните в любое время.

Она взяла карточку, улыбнулась и получила обворожительную улыбку в ответ. Стата протянула руку, майор поцеловал ее и пошел было прочь, но внезапно обернулся, уже безо всякой улыбки.

– Должен еще кое-что вам сказать насчет «с кем поведешься…». Знаете ли вы, кто такой Сальвадор Мануэль Гарсиа?

Она не знала.

– Что ж, тогда вы наверняка знаете, кто такой Мельчор Габриэль Куэльо. Эль Кочинильо, слыхали про такого?

– Да.

На миг ее пробрала дрожь, и появилось желание рассказать майору о том, что произошло в переулке около рынка, но Стата подавила и то и другое.

– Тогда вам известно, что человек он не из приятных. Однако у него есть, так скажем, друзья, и самый близкий из них – Сальвадор Гарсиа. Весь последний месяц или около того сеньор Гарсиа пытался соблазнить Лурдес Альмонес – в чем, может, преуспел, а может, и нет. Настолько полной информацией мы не располагаем. Но он слышал, я уверен, слухи насчет Лурдес и вашего отца и не станет долго раздумывать, правда это или нет. Весь свет должен знать, что девушка принадлежит ему. При этом существует вероятность, что та, побывав в большом мире и открыв для себя такие прекрасные перспективы, не испытывает прежнего интереса к провинциальному бандиту с начальным образованием и недолгим веком. Спокойно реагировать на отказы Гарсиа никто не учил. Возможно, вам лучше быть начеку.

– Спасибо, я скажу отцу. – Ни с того ни с сего ей захотелось заплакать, но она удержалась и произнесла: – «Мексиканцы, на клич войны сталь готовьте и скакуна!»

Майор чистым баритоном пропел две следующие строчки национального гимна:

– «И пусть вздрогнут недра земли от звучного рыка пушки!»

И, напевая, ушел.

Мардера пробудил от полуденного сна звук, похожий на пальбу из автоматов. Он нашарил пистолет, поспешно надел гуарачи и уже только на лестнице понял, что слышит дробный перестук пневматических гвоздометов. Кажется, Стата просила у него разрешения купить компрессор и пневмомолотки, а он, по-видимому, согласился. Или Ампаро. Он не мог с уверенностью сказать, кто за что отвечает, и это его устраивало. Под его управлением находилась не компания как таковая, а нечто более старобытное и более мексиканское. Должно быть, latifundistas[106] в былые времена, в том числе и предки Чоле, примерно так и вели дела в своих необъятных владениях.

Спустившись в кухню, он перемолвился парой слов с Эванхелистой, и та вручила ему стакан прохладного свежевыжатого апельсинового сока. Мардер выпил его, улыбнулся и сказал, что ему нравится; кухарка так и просияла. Когда доволен patrn, довольны и все остальные. Мардер сознавал, с какой легкостью столь приятное положение вещей может превратить человека в капризное чудовище, развратив его душу, и еще раз поклялся себе, что с ним такого не случится.

Он направился в комнатку в задней части дома, которую Ампаро отвела под кабинет. Когда вошел хозяин, она разговаривала по городскому телефону, не отрываясь от ноутбука, и выглядела как заправский администратор. Но стоило ей завидеть Мардера, как она в мгновение ока стала прежней служанкой, закончила разговор на полуслове и вскочила с места, ожидая распоряжений.

Мардер вздохнул. Он никогда не умел ориентироваться в туманном мире классов и статусов. У Чоле это выходило естественно, у него – нет; в Америке такому не учили, поскольку там принято скрывать классовые различия за ширмой лицемерия: официантка, домработница, няня – они ведь все нам равны, они друзья, не так ли?

– Ампаро, вам вовсе не обязательно бросать все дела и вставать, когда я вхожу. Я не президент.

Она послушно села; маска слетела с нее, и теперь женщина просто ждала его приказов. Мардер спросил, чем она занималась. Постепенно лицо Ампаро вновь оживилось, и она стала с воодушевлением рассказывать, что работает со Статой над сайтом кооператива «Фелис» и что они уже завели учетные записи для торговли через «Этси». Что же до пневмомолотков, те использовались для сборки модульного склада-офиса. Когда Ампаро закончила свой отчет, Мардер похвалил ее за труды и поинтересовался, где сейчас могут быть дон Эскелли и Стата.

Женщина указала на потолок.

– В башне, устанавливают сотовую аппаратуру с человеком из «Телмекса».

Так оно и было. Человек из «Телмекса» оказался пухлым и бледноватым для мексиканца типом в полосатой рубашке с короткими рукавами и галстуке с крупным узлом, а из кармана у него выглядывал – да разве такое и вправду бывает? – пластиковый протектор с шеренгой ручек[107]. Вместе с ним в комнатушку втиснулись Кармел, Скелли и батарея серых металлических ящичков, соединенных проводами между собой и с вышкой. Все трое с головой ушли в технические подробности и появлению посторонних были не рады. Мардер помахал Скелли, и тот вышел на террасу.

– Что тут происходит?

– Все идет отлично. К обеду сигнал будет supremo[108].

– Что это за тип?

– Хосе из «Телмекса». Очень толковый парень. Стата моментально распознала в нем гика, ну а он только рад ей услужить. No problemo, говорит, тут у нас в прямой видимости антенна «Телмекса», на ближайшем отроге Сьерры. Она даже отсюда просматривается. Так что все прекрасно.

– А «Телмекс» в курсе?

– Можно и так сказать. Отдельные представители компании осведомлены.

– Отдельные представители? Как это понимать?

Скелли раздраженно отмахнулся.

– Мардер, кончай беспокоиться! Все улажено. Это ведь Мексика, понимаешь? Кстати говоря, Стата встретила на пляже майора Наку. Он сказал, что бывший дружок Ло – заправила в Ла Фам. И что у этого джентльмена на тебя зуб, поскольку это ты теперь наслаждаешься ее роскошным юным телом.

– Можно как-то пресечь эти слухи, как думаешь?

– Не знаю даже. Ну давай листовки с самолета раскидаем. Или дадим объявление по ТВ. А еще мы могли бы прилюдно целоваться и лапать друг друга. Такой слушок, между прочим, тоже ползет.

– Чудесно. «Идиотизм крестьянской жизни», все по Марксу. Как зовут этого guapo?

– Сальвадор Мануэль Гарсиа.

– Кто-нибудь знает, как он выглядит?

– Я уточню, но у него наверняка есть страничка на Фейсбуке.

– Не сомневаюсь. Интересы: прогулки по пляжу, туризм, расчленение врагов. Но ты ведь скажешь своим ребятам, чтобы держали ухо востро?

– Скажу. А ты мог бы пообщаться с малышкой Лурдес на предмет «бывшести» Сальвадора. Стата подозревает, что девочка хвастается своими новыми перспективами, чтоб ужалить его побольней. Раньше он был для нее важной шикой и сулил хорошую жизнь, а теперь она собралась уехать и стать звездой. Не лучший расклад для Лурдес, учитывая, что Сальвадор, надо полагать, типчик злопамятный и может ей голову снести. Я особенно опасаюсь за ее лицо.

– Мы живем в мыльной опере, Скелли.

– Да, в какой-то степени. Все время приходится напоминать тебе, что мы в Мексике.

– Кстати, о ней. Как там наша система безопасности? Что-то я перестал следить за ходом работ.

– Неплохо, принимая в расчет, что мы только начали и не получили пока большей части вооружения. Мои ребята в приличной физической форме – может, тощие слегка, но лучше уж тренировать таких, чем толстяков. Они умеют стрелять из пистолетов, и я преподаю им основы рукопашного боя. Двигаться они ни хера не умеют, но этому научить трудно. Сам знаешь. С другой стороны, какое-то время все равно будем держать оборону, пока не…

Скелли явно хотел сказать что-то еще, но в последний момент передумал.

– Пока не?..

– Ну, это самое… пока не натренирую их как следует, – спокойно ответил он. – Ладно, пойду к Стате и Хосе, им наверняка помощь нужна, – добавил он и двинулся к башенке, вовремя сообразив, что друг намерен устроить ему допрос.

«Так, значит, я все узнаю последним? – подумал Мардер. – Они так освобождают меня от бремени руководства – или манипулируют? И чем отличается одно от другого?» Ему надо было поработать с документами и много чего сделать на компьютере, но возвращаться в кабинет прямо сейчас не хотелось, а поскольку он тут хозяин, то может поступать как вздумается. Он прошел дом насквозь, прогулялся по территории casa и через калитку попал в colonia.

Очевидно, недавно в школе закончились занятия, и автобус уехал всего несколько минут назад, так как улица кишела детишками в форме. Среди них была и Лурдес со своей свитой почитательниц. После триумфальной поездки в Мехико к посещению школы она относилась серьезней некуда – не девочка, а золото. Девочка, которая умеет держать слово. Мардер остановился посмотреть на школьниц, когда те порхнули мимо; стройные загорелые ноги так и мелькали под подолами, которые благодаря туго затянутым поясам задирались гораздо выше, чем хотелось бы матерям, шившим эти платья. Они были похожи на стайку райских птиц, и Мардер наслаждался зрелищем чисто эстетически, без намека – насколько он мог судить – на похоть, которую ему приписывали в селении. Одна из девочек заметила его, и тут же последовал всплеск перешептываний и громкого хихиканья. Лурдес, однако, сохранила присутствие духа и не присоединилась к веселью, но, встретившись с ним глазами, вежливо кивнула, и Мардер ответил тем же. А потом они по гравийной дорожке умчались к домику прислуги.

Мардер же зашагал по главной улице colonia. Ее успели выровнять и посыпать гравием, а в эту самую минуту группа мужчин копала канаву на обочине и закладывала в землю толстые белые пластмассовые трубы. Мардер не припоминал такого своего распоряжения, но честь за все платить принадлежала, надо думать, ему. За ходом работ как будто бы никто не следил, и все-таки они велись. Дома теперь выглядели аккуратнее, меньше напоминая трущобные хибары и больше – нормальные человеческие жилища. Они поставили и столбы, чтобы у всех было электричество от дизельного генератора.

Неторопливо продолжая путь, он обратил внимание, что при виде его люди отрывались от работы, чтобы кивнуть, помахать или поприветствовать вслух – без чрезмерного почтения, не смущая его, однако они были счастливы, знали, что обязаны этим ему, и хотели, чтобы он знал, что они знают. Мардер вспомнил лаосских крестьян, которые точно так же вели себя со Скелли и другими солдатами, и ему стало больно. Опять к островку бесхитростной и относительно счастливой жизни подбирались демоны, желающие ее погубить, – там была политика, здесь алчность и жажда подчинять и властвовать. И как-то так вышло, что уберечь это место от печальной участи придется ему. В этот миг он ощутил истинную тяжесть своего бремени и захлебнулся от ничтожной жалости к себе: захотелось вернуться в нью-йоркскую квартиру, в славное кожаное кресло, и чтобы единственной проблемой была толстая стопка листков с корректурой, опус про Северную Корею на тысячу страниц, – все казалось таким простым в сравнении с нынешним сумбуром, и на кону не стояло ни одной жизни.

Чтобы привести себя в чувство, пришлось встряхнуться – в буквальном смысле, как коню, привлекая взгляды людей. Двинувшись дальше, он обнаружил зачатки коммерческой деятельности. В крошечной лавчонке продавали консервы, пиво, конфеты, сладкие напитки и муку, в другой стирали одежду, одна женщина с машинкой шила на заказ, а еще один мужчина торговал поношенными вещами, батарейками и шинами. Наконец, появилась кантина, которая представляла собой разнородный набор столов и стульев, навес из рифленого зеленого стеклопластика на опорах и плоскую дверь, уложенную на металлические бочки и заменявшую барную стойку.

За одним из дальних столиков, в густой тени, сидел священник, отец Сантана, и вел беседу с какой-то женщиной, склонив к ней голову. Мардер устроился за другим столиком, и тут же возле него возник владелец заведения и с улыбкой поинтересовался, что он может предложить дону Рикардо. Все заказанное появилось с молниеносной скоростью: ледяное пиво, ледяной же бокал, тарелка кукурузных чипсов и горшочек с mole, чтобы их макать. Владельца, коренастого мужчину, звали Хуан Пекеньо. Выполнив заказ, он замялся; догадавшись, что мексиканец хочет что-то сказать, Мардер спросил, не нуждается ли тот в его помощи. После нескольких невнятных попыток начать и множества извинений – ах, это такое пустяковое дело, зачем же докучать таким сеньору Рикардо – Пекеньо все-таки изложил свою просьбу: los malosos постоянно срывают ему поставки пива и пульке, а он бедняк и ничего поделать не может, но поскольку сеньор, как известно всякому, не боится los malosos и погнал их отсюда, как собак, то не мог бы он…

Сеньор обещал, что разберется; Пекеньо рассыпался в благодарностях и покинул его. Взявшись за пиво, Мардер заметил, что на улице собралась кучка народу, человек семь или восемь, выстроившихся в подобие очереди. Еще он заметил, что женщина, толковавшая со священником, ушла, а место напротив святого отца заняла другая; к нему тоже стояла очередь. На миг Мардер встретился взглядом с Сантаной. Тот шутливо – но едва заметно – закатил глаза, сверкнул улыбкой. Затем его лицо опять посерьезнело, и он повернулся к своей прихожанке.

Как только ушел последний проситель, Мардер достал блокнотик, который всегда носил с собой, и начал чиркать заметки. Подняв между делом глаза, он обнаружил, что отец Сантана уселся напротив и жестом просит пива.

Когда священник получил свою бутылку и, не отрываясь, наполовину ее осушил, Мардер произнес:

– Часто здесь бываете?

Неудачная шутка и не более того, однако Сантана понял все буквально.

– Пару раз в неделю. Пожилым людям тяжело выбираться в город, так что, можно сказать, некоторых я обслуживаю на дому. А вы?

– Никогда. Точнее, сегодня я тут в первый раз. И очень рад, что вас встретил. Я планирую захоронить прах моей жены в родовом склепе ее семьи в Ла-Уакане. Хотел спросить, как вы смотрите на то, чтобы присоединиться ко мне и произнести нужные слова.

– С удовольствием. А вы приняли во внимание, что скоро День мертвых? Полагаю, время самое подходящее. Утром мне нужно будет служить мессы и выполнять прочие обязанности, но позже я освобожусь. Можно выехать после обеда.

Мардер поблагодарил его, и несколько минут оба молча потягивали пиво. Никто к ним больше не подходил. Наконец Мардер произнес:

– То, что происходило сейчас… странновато это все, честно сказать. Сел выпить пива, и вдруг мне уже надо вершить правосудие.

– Что ж, вы patrn. Это часть вашей работы. И я, откровенно говоря, куда охотнее буду смотреть на вас, чем на Эль Гордо или Поросенка.

– Да, но мне это неважно дается. Я же вообще не знаю этих людей. У меня нет представления, что хорошо и что плохо, честно и бесчестно.

– Научитесь. Здешние жители весьма терпеливы.А вы порядочный человек.

– Разве? Они думают, что я сплю с малолетней девчонкой.

Священник расхохотался.

– Ну само собой, только от этого хуже к вам никто не относится. Мужчины восхищаются, женщины завидуют – так уж все устроено. Самый богатый получает самую красивую девушку, и они нисколько не сомневаются, что вы о ней позаботитесь и обеспечите ее детей. И в любом случае это предпочтительнее альтернативы – если ее заграбастает кто-нибудь из los malosos. Вообще-то, насколько я понимаю, это уже случилось.

– Да, я тоже об этом слышал и ума не приложу, как теперь поступить. Может, вы что-то посоветуете?

– О, в таких случаях советов не дают, друг мой. Это все равно что советовать реке, куда ей течь, или указывать приливной волне, когда поворачивать обратно.

– То есть?

– То есть это, без сомнения, ваша судьба, и местные все понимают. Ниоткуда берутся двое людей, просыпают золотой дождь и изгоняют злодеев. И тут мы действуем противоречиво. Перво-наперво выставляем на улицу ванны, чтобы немножко дождя досталось и нам. А потом садимся и смотрим представление; мы не можем отвести глаза, хотя и знаем, что все закончится плохо, ведь это Мексика, кладбище надежд.

– Но это реальная жизнь, а не сериал, – возразил Мардер. – Мы обладаем свободой воли… или Церковь пересмотрела и этот постулат?

– Нет, но в этих краях вера в судьбу обосновалась много раньше, чем Церковь и ее учение. До завоевания испанцами, в эпоху, когда мои предки вели собственные войны, целью сражения было не убить противника, но взять его в плен, дабы вырвать его сердце из груди на вершине пирамиды. А чтобы обряд прошел идеально, жертва должна оставаться практически невредимой, не считая нескольких ритуальных надрезов. Вот почему пленников называли «полосованными». Соответственно, если воину делали такие надрезы, он прекращал сопротивление и смирялся со своей судьбой. Как же мои пращуры негодовали, когда испанцы принялись убивать их тысячами! Но еще больше они негодовали потому, что иноземцы бились до последнего, но не сдавались. Испанцы действовали совсем по другому сценарию – ими двигали представления о воинском благородстве, о рыцарях, которые сражаются ради славы и жертвуют собой, понимаете, а вовсе не пленниками. Более увлекательный сценарий, пожалуй, да и в любом случае победа осталась именно за этой историей. Хотя и неполная: две истории слились в одну и стали Мексикой. Вот почему, несмотря на обилие благородных рыцарей – Идальго, Морелос, Сапата, Мадеро, Вилья[109], Карденас, – которые устраивали один крестовый поход за другим, все до сих пор остается по-прежнему. Но нет, это неправда: кое-что все-таки изменилось. Теперь мы выдираем сердца у людей в метафорическом смысле, а не в буквальном, на верхушке пирамиды в Теночтитлане.

– Как-то слишком цинично и ожесточенно для священника, не находите?

– Нет, сэр, вы неверно меня поняли. Я не циник и не ожесточился. Меня все еще увлекает и даже завораживает история, что разворачивается здесь. Я не утратил надежды. Чудеса, без сомнения, случаются. Может быть, вы – одно из них. – Взглянув куда-то за спину Мардера, он добавил: – А вот и ваша прекрасная дочь идет по улице. Конечно же, у рыцаря должна быть прекрасная дочь. Прекрасная дочь и уродливый подручный – это практически закон. Не говоря уж о том, что дочь эта способна преображаться в мужчину и выполнять мужскую работу, когда понадобится. И такие легенды тоже бытуют, о девах-чародейках. – И обратился уже к Стате: – Добрый день, милая моя. Что такое у тебя в пакете?

Девушка поздоровалась со священником и достала из объемного пластикового пакета мобильник.

– Вышка заработала. Я раздаю сотовые телефоны.

Отец Сантана с восторгом вертел подарок в руках.

– Скорее диковинка, чем чудо, но пока что хватит и этого. Я давно хотел завести себе такую штуку, но здесь они дороги, а связь плохая. Теперь я смогу порадовать свою мать и позлить епископа. Благодарю вас, сеньор Мардер, – вас и вашу дочь!

Мардер не знал, сколько в точности телефонов осело в colonia, но оставшуюся часть дня почти все, кто встречался на его пути, имели характерный для современного человека вид: рука прижата к уху, взгляд устремлен куда-то вдаль. Хотя плюсы нововведения были очевидны, Мардера такие перемены немного печалили.

Поэтому за ужином он держался замкнуто и говорил мало, в то время как Стата и Скелли, ошалевшие от успеха, обменивались шутками о своих подвигах и о Хосе, чудо-гике из «Телмекса»; о том, как культуры гиков и мачо породили существо, которое удивительным образом сочетало в себе черты их обеих, – нечто вроде тореро с синдромом Аспергера.

Мардер рано ушел в спальню и перед сном напомнил о себе как Богу, так и мистеру Тени – к первому обратился с традиционной молитвой, второго в суеверии своем заклинал: если сегодня та самая ночь, то пусть все закончится раз и навсегда, и он не останется овощем или инвалидом, ну а если не та, то такой вариант его пока что устраивает. В эти минуты он чувствовал себя дураком, но все равно молился каждый вечер. Почувствовать себя дураком – не так уж и плохо, пожалуй.

Был и другой ночной ритуал – постоять голым перед окном, глядя на море за террасами. В ясном небе низко висел полумесяц, и гребни волн в его свете играли холодным огнем. Мардер делал так и раньше – и в собственной квартире, и в поездках, и на отдыхе; и не раз бывало, что к нему бесшумно подходила жена, обнимала сзади и целовала между лопаток. Он никогда не слышал ее приближения, так что это неизменно становилось для него сюрпризом, приводило в восторг и служило прелюдией к особенно упоительному сексу.

Тень Чоле прокралась на цыпочках из ванной и прильнула губами к тому самому месту; он вскрикнул и в ужасе обернулся. Огромный мотылек. Все еще дрожа, Мардер выгнал насекомое в окно и закрыл жалюзи, потом нырнул в постель и натянул одеяло до подбородка, словно испуганный ребенок.

Его разбудили выстрелы и пронзительный крик. Было темно. Мардер медленно выплывал из сна, в котором вместе со Скелли и человеком, чью книгу редактировал двадцать лет назад, проделывал недопустимые вещи с Лурдес Альмонес. Наконец он опомнился, второпях натянул шорты и шлепанцы, схватил пистолет и выбежал из спальни.

Крики повторялись снова и снова. Вскоре стало ясно, что издает их Лурдес, а доносятся они из леса на склоне между террасами и пляжем, где росли пальмы и cocolobos[110]. Кто-то зажег прожекторы, и только поэтому Мардер не убился, когда несся по террасам и лестнице, ведущей к пляжу. Там, на прогалине среди пальм, причудливо исполосованной светом, что пробивался сквозь пышные листья, и обнаружился источник шума. Лурдес – лицо в крови, волосы тоже – визжала, ругалась и кидалась с кулаками на Скелли, который лишь блокировал удары и бубнил что-то успокаивающее, но без видимого эффекта. На песке лежал молодой парень. Он тоже покрикивал, но гораздо слабее, клянясь в любви до гроба даже на пороге смерти. Став рядом с ним на колени и заключив, что это и есть тот самый Сальвадор Мануэль Гарсиа, Мардер обратился к нему по имени и спросил, как он себя чувствует, заверив, что помощь уже на подходе. Парню в двух местах прострелили туловище, так что выглядел он скверно, хотя по всем признакам еще совсем недавно все обстояло как нельзя лучше – это был стройный, приятной внешности guapo с короткой стрижкой и татуировками. Опознав наконец Мардера, Гарсиа разразился проклятиями. Оказывается, виноват во всем был именно он, и Гарсиа обещал ему ужасную месть, расписывая, каким пыткам его подвергнут ребята из Ла Фамилиа, и отвлекался от этого кошмарного перечня лишь для того, чтобы в очередной раз выкрикнуть имя своей возлюбленной.

Из дома и с окраин colonia уже подтягивались люди. Среди них была и незаменимая Ампаро, в шлепанцах и халате. Оценив обстановку, мексиканка оттащила племянницу от Скелли, отвесила ей две хлесткие, как удар кнутом, пощечины и увела рыдающую девушку прочь. Мардер поручил собравшимся мужчинам отнести Сальвадора Мануэля дом, после чего набрал на своем новом сотовом 060 и вызвал «Скорую».

Покончив с этим, он повернулся к другу.

– Какого хрена, Скелли?

– Он ей лицо хотел порезать. И скальп уже хорошо пропорол, ты сам видел. Я ему ору, чтобы отстал от нее и бросил нож, а он ноль внимания и даже замахнулся, но тут я его подстрелил. Это ее дружок Гарсиа, как ты понял уже, наверное.

– Да. А с чего он ее решил изувечить, не знаешь?

– Судя по тому, что я успел услышать, она пыталась с ним расстаться по-мирному – мол, ей в Мехико теперь надо, карьеру делать. А он рассвирепел и сказал, что вы с ней трахаетесь, это все знают, и что теперь он тебя убьет, а ей лицо покромсает. И вытащил нож.

– То есть ты спас ее, а она накинулась на тебя?

– Ну что могу сказать – Мексика. Тут у всех своя роль в narcocorrido[111]. Кстати говоря, как все представим публике?

– Секундочку… а как ты вообще здесь оказался?

– Я каждую ночь встаю и обхожу периметр. У нас не хватает оружия, чтобы выставить полноценный караул, а тамплиерам я не особо доверяю. Я шел по пляжу – где у нас огромная брешь, между прочим, – и вдруг услышал голоса. Решил разобраться, что к чему.

В полумраке было не прочесть, что написано на лице Скелли. Вообще-то, история правдоподобная – даже слишком правдоподобная, подумал Мардер, но сейчас не это главное.

– Давай пистолет, – сказал он.

– Зачем?

– Затем, что выгоднее представить все так, будто стрелял я. Я гражданин Мексики, а ты здесь по документам, которые проверки не выдержат. Можешь взять мой «кимбер», и лучше тебе переждать у себя в комнате, пока тут будут копы. Но сначала я попросил бы тебя найти Стату – не хочу ее в это впутывать. Свяжи ее, если понадобится, только к полиции не подпускай.

Скелли хотел было возразить, но потом смекнул, что решение очень здравое, обменялся с другом пистолетами и удалился в сторону пляжа. Мардер поднялся к дому.

Мексиканцы принесли с террасы шезлонг, уложили на него Гарсиа и накрыли одеялом. Парень потерял сознание и весь посерел. Мардер вернулся в свою комнату, ополоснул лицо, разрядил пистолет, взял бумажник и мексиканский паспорт. Когда он спустился, вой сирен уже возвещал о приближении полиции и «Скорой».

Ампаро в домике для слуг хлопотала над измученной Лурдес. Кровь с лица уже смыли, а само кровотечение, кажется, удалось остановить. Мардер изложил им новую версию происшедшего и пояснил, почему Лурдес должна ее подтвердить, если копы спросят. Девушка молча кивнула; естественно, полиции полагается врать – как иначе выжить?

Затем Мардер вернулся к парадному входу и посмотрел, как Гарсиа погружают в «Скорую». Когда та уехала, к нему подошли двое мужчин в хороших деловых костюмах и дорогих ботинках, оба светлокожие и аккуратно подстриженные. Они предъявили свои удостоверения – federales[112], судя по всему. Также они заявили, что представляют элитное подразделение службы по борьбе с наркотиками: офицеры Варела и Гил. У Варелы были усы, у Гила – нет, но в целом они так походили друг на друга, что сошли бы за братьев. Или, подумал Мардер, это сказывалась его усталость и поздний час. Он продемонстрировал им паспорт и представился.

– Мы знаем, кто вы, сеньор, – бросил Гил, без особого интереса взглянув на документ. – Быть может, вы объясните нам, что здесь произошло и почему в этого молодого человека стреляли?

Его вынужденную ложь выслушали с непроницаемыми лицами. Вопросов они не задавали и как будто не намеревались допрашивать кого-то еще. Мардеру подумалось, что это недобрый знак. Когда он закончил, Гил сказал:

– Это серьезное преступление. Вам придется проехать с нами.

– А не может ли это подождать до утра? Я хозяин этой земли. Неужели вы думаете, будто я сбегу из-за того, что подстрелил злоумышленника, который пытался убить одну из моих служанок?

– Подружку твою, – произнес Варела, и оба придвинулись ближе.

– Она мне не подружка, – сказал Мардер, но его уже скрутили, заковали в наручники и затолкали на заднее сиденье полицейского джипа.

14

Сколько Мардер себя помнил, больше всего на свете его пугала угроза оказаться связанным, лишенным свободы, физически беспомощным. Когда он был совсем ребенком, двоюродные братья – оба постарше и оба садисты, как уж водится у кузенов, – любили играть с ним в индейцев и ковбоев, и в конце маленького Рика спутывали веревкой, затыкали ему рот кляпом и запирали в темной кладовке в подвале их бруклинского дома. Он всегда впадал в истерику и мочил штаны, отчего эта парочка веселилась еще больше. Во Вьетнаме он боялся прежде всего не смерти или увечий, а того, что его возьмут в плен, обездвижат, посадят в тесную камеру. Он настроился ни за что не сдаваться и драться до последней капли крови. И держался этого решения: после того что произошло в Лунной Речке, Мардер и в самом деле не сдался.

И вот сейчас, оказавшись в наручниках на заднем сиденье машины, во власти людей, которые если и не были садистами, то определенно не желали ему добра, Мардер почувствовал, как его внутренности скручивает все та же детская истерика. Он старался дышать поглубже, жалея, что пренебрег роликами на YouTube, в которых демонстрировалось, как высвободиться из наручников за пятнадцать секунд.

К этому своеобразному неврозу примешивалось чувство, что в нынешней ситуации что-то неладно. Его еще ни разу не арестовывали, но он, как и всякий американец, видел тысячи арестов на экране, а кроме того, редактировал несколько документальных книг криминальной тематики, и ему еще не попадались полицейские, реальные или вымышленные, которые вели бы себя так, как эти двое. Может, никакие они и не полицейские вовсе. Эту зловещую мысль пришлось подавить усилием воли. С ними действительно было что-то не так, но вряд ли они собирались просто убить его. С какой стати службе по борьбе с наркотиками расследовать бытовое покушение на жизнь? И если они нечисты на руку, то почему не намекнули на взятку?

Казалось, машина едет уже много часов, но Мардер понимал, что это иллюзия. Мощная тонировка не позволяла видеть, куда они направляются, но доносившиеся снаружи сельские звуки сменились на городские. Похоже, они где-то в Карденасе. Автомобиль замедлил ход, резко свернул и остановился.

Гил открыл дверцу и вытащил Мардера из машины. Судя по всему, это была парковка на первом этаже какого-то здания. Он не стал спрашивать, где они и что происходит, поскольку понимал: ответа ему все равно не дадут, а своим молчанием только унизят его. Двое federales (если это были они) поднялись вместе с ним на площадку с голой стальной дверью, одолели пару лестничных пролетов и провели через стеклянную дверь с табличкой «213». Свет в помещении горел такой яркий, что Мардер невольно сощурился, но ни офисных работников, ни полицейских здесь не наблюдалось. Его тщательно обыскали, конфисковали телефон с бумажником и положили их в поли-этиленовый пакет. У Мардера стало легче на душе: если бы у него забрали деньги, а все прочее выбросили, это была бы совсем другая разновидность ареста по-мексикански, не сулящая ничего хорошего. Его отвели в маленькую комнату с классическим набором из стола и трех стульев и оставили в одиночестве, усадив спиной к стене, со скованными руками.

В душной комнатке не было окон, однако на помещение для официальных допросов она не походила. Вопреки ожиданиям Мардера, отсутствовало вполне уместное здесь одностороннее зеркало. Ни стулья, ни стол не крепились к полу. Время шло, и вскоре Мардер смог взглянуть на происходящее с иронией. Мистер Тень заставил его ощутить себя беспомощным, и тогда Мардер круто изменил свою жизнь, чтобы взять ситуацию под контроль, – и вот он снова беспомощен. Так или иначе, он не испытывал особенного страха, а сегодняшние события помогли окончательно справиться со старой детской травмой. Его двоюродных братьев звали Руди и Стэн, и он вспомнил, с каким злорадством узнал об их дальнейшей судьбе, – для обоих все закончилось скучной низкооплачиваемой работой в ближних пригородах Нью-Йорка. На Рождество ему до сих пор приходили открытки от Стэна – на снимках тот натянуто улыбался из-под слоя жира в компании упитанной жены и на редкость несимпатичных детишек. А Руди он лет пятнадцать назад случайно повстречал на улице; кузен бурно радовался, предлагал выпить, возобновить родственные связи и так далее, однако Мардер уклонился от приглашения, надеясь, что на лице у него не слишком ясно читается отвращение.

Мардер все еще бродил по закоулкам памяти, утопавшим в мусоре и граффити, когда в комнату вошел мужчина с холеным, приятным и бесстрастным лицом пригородного педофила и сел за стол напротив Мардера. Сопровождавший его Варела закрыл за собой дверь и встал у стены так, чтобы арестованный его не видел. Незнакомец распахнул папку и с минуту молча перелистывал страницы. Наконец он взглянул на Мардера и произнес:

– Ну что ж, Ричард… или вы предпочитаете «Дик»? «Рики»?

Он говорил по-английски, с нейтральным среднезападным акцентом.

– Я предпочитаю «мистер Мардер». Вы кто такой?

Мужчина бросил взгляд на что-то позади него, и Варела ударил Мардера за ухом – достаточно крепко, чтобы голова откинулась, а в ушах зазвенело, но не настолько, чтобы сбить его со стула или чтобы пробудился ото сна мистер Тень.

– Вот что случается, когда задаешь вопросы, Рики. Придется тебе оставить вопросы мне. Мы друг друга поняли?

– Да.

– Замечательно. Первый вопрос: что ты делаешь в Мексике?

– Раньше я работал в Нью-Йорке литературным редактором. Когда отошел от дел, взял свои сбережения и купил дом с землей в Плайя-Диаманте, чтобы отдохнуть на старости лет.