День мертвых Грубер Майкл
Журналистка тоже встала и поспешно одевалась. Мардер накинул рубашку защитного цвета и плечевую кобуру, отыскал бинокль, «стейр» и гуарачи.
– Удачи, querida, – бросил он, покидая комнату. – Может, еще увидимся.
В воздухе на крыше все еще чувствовалась ночная влажность. Небо над восточными хребтами окрасилось в персиковые тона, железно-серое безмятежное море пока было в тени. Скелли стоял рядом с пулеметом, разглядывая морские дали в свой «Цейс».
Мардер тоже приник к биноклю. Примерно в километре от пляжа лежал в дрейфе большой рыболовный траулер, его сопровождал довольно внушительный, футов сорок в длину, катер. На траулере к острову доставили с дюжину надувных лодок – их как раз бойко сгружали с задней платформы, на которую втягивают обычно заполнившиеся тралы. Это были крупные «Зодиаки» с навесными моторами – вероятно, в каждый битком набились вооруженные люди, хотя Мардер различал лишь смутные силуэты, черные сгустки на фоне темных вод.
– Профессионально работают, надо сказать, – заметил он.
– Да. Эль Гордо владеет пристанью для яхт – или контролирует владельцев. Отсюда и лодки. А с дисциплиной у него вообще неплохо. Опаньки, перевернулась лодочка. Ну ничего, такое и у спецназа случается.
С берега донесся стрекот автоматов. В сторону траулера потянулись зеленые трассы, некогда популярные в странах Варшавского договора.
Выругавшись, Скелли схватил мобильник и устроил разнос Дионисио Портере, командиру «Чарли». Лодки пока вне зоны поражения, объяснил он; всем ждать сигнальной ракеты – и ради бога, стрелять только короткими очередями. Закончив разговор, он перекинулся парой слов с Ньянгом, отвечавшим за крупнокалиберный «ДШК». Хмонг тут же рванул затвор, навел пулемет на цель и надавил на спаренные спусковые крючки.
Поднялся такой оглушительный грохот, что Мардер инстинктивно отпрянул. В то же мгновение из дота на поле для гольфа донесся голос другого «ДШК», поливающего шеренги надувных лодок продольным огнем. На глазах Мардера одна из них превратилась в пузырчатую смесь из ошметков резины и красной кашицы, и ему пришлось отвести взгляд. Скелли сжал его руку и указал на двадцатимиллиметровку, установленную рядом на двуноге.
– Пальни по ним зажигательными. Попробуй зацепить мостик траулера, – велел он и продолжил наблюдать в бинокль.
Мардер прильнул к прицелу винтовки и слегка сместился, поймав в перекрестие покачивающийся на воде траулер. Затем все вокруг залил свет, словно вспыхнули прожекторы на съемочной площадке, – это Скелли выстрелил сигнальной ракетой, и пулеметы над пляжем открыли огонь.
Мардер выпустил по мостику три зажигательных снаряда, устроив пожар. Судно развернулось и подставило корму пулеметам. На палубе, похоже, остались одни трупы. К невысокой корме траулера прибило волнами спущенные остатки двух «Зодиаков».
Оставив винтовку, он отступил и обнаружил в каком-то футе от себя объектив «Сони» Пепы Эспиносы.
– Что, будешь брать интервью?
– Нет, я только хотела заснять, как ты топишь вражескую армаду. Очень впечатляет.
– По-моему, о потоплении речи не идет. Калибр мелковат.
– Но лодок они больше посылать не станут. А мне пора вниз, к месту событий.
И она бойко потрусила по лестнице. Мардер надеялся, что Пепа остановится, вернется к нему и поцелует, как вчера, но этого не произошло. Он выглянул в щель между наваленными мешками с песком. Вдоль пляжа тянулся ряд черных лодок, в основном сдувшихся, во многих лежали мертвецы. На пологом берегу скошенными снопами валялись трупы – как на зловещих фотографиях высадки в Нормандии, только в миниатюре.
«ДШК» на крыше умолк. Патронный ящик опустел, пол вокруг был усыпан стреляными гильзами и звеньями лент. Но внизу пулеметы по-прежнему не унимались, как и автоматы группы «Чарли», – и похоже, вели слишком частый огонь, потому что Скелли опять орал в трубку.
Убрав мобильник в карман, он взглянул на Мардера.
– Эти pendejos задумали расстрелять весь островной боезапас за первые пять минут. Чего я и опасался. Слушай, последи за обстановкой – я пока схожу и вправлю им мозги.
И он скрылся с глаз. Хмонг вставил в пулемет новую ленту. Остальные бойцы на крыше нервно хватались за автоматы и посматривали за брустверы, хотя смотреть было не на что. Мардер еще раз глянул в прицел на траулер. Деревянный капитанский мостик весело пылал – с кораблем покончено. Катер отошел и был теперь вне досягаемости пуль. Те, кто высадился на пляже, остались в изоляции и не могли рассчитывать на подкрепление. В конце концов им придется сдаться. Неужели все так просто?
Тут кто-то вскрикнул, и через секунду все стоявшие ближе к насыпи принялись голосить и показывать пальцами. Перейдя на другую сторону крыши, Мардер увидел, что вдоль прибрежной дороги медленно движется что-то большое и черное. Он сбегал за двадцатимиллиметровкой и установил ее у восточного бруствера. Взгляд в прицел показал, что перед ним образчик машины, которую в Мексике называют «наркотанком». Как он слышал, картели строили такие для устрашения конкурентов, но использовали нечасто. Очевидно, сегодня был тот редкий случай, когда одну из этих штуковин решили бросить в бой.
Танк медленно выполнил поворот и покатил по насыпи в сторону дома, набирая скорость. К передней части грузовика крепилось что-то светлое. Телескопические прицелы плохо приспособлены для слежения за подвижными объектами, и Мардер долго не мог навести фокус. Когда машина подошла поближе, ему наконец удалось разглядеть, что это такое – клетка из проволочной сетки, устроенная на стальной пластине, которая защищала грузовик спереди. В клетке находилась Лурдес Альмонес. Ее запястья и лодыжки приковали к сетке, полностью ее обездвижив. Голова девушки располагалась чуть правее центра узкой амбразуры, оставленной для водителя.
Сложный выстрел, подумал Мардер, но все-таки возможный. У него будет единственная попытка, потому что грузовик ехал слишком быстро. Все, что от него требовалось, это вогнать пулю в щель величиной примерно с прорезь для писем в почтовом ящике, не угодив при этом в голову Лурдес или броню; задачу усложняло чувство вины, его собственный ужас и ужас, который читался на заплаканном лице девушки, а также понимание, что случится, если танк пробьет ворота. Лурдес была уже все равно что покойница, и только из-за него. Эти мысли промелькнули в его голове за три секунды, прошедшие между моментом, когда он узнал Лурдес, и мгновением, когда надо было либо жать на спуск, либо прощаться со своим домом, если только не получится навести прицел точно на…
Выстрела Мардер не услышал – почти. Только увидел яркую вспышку, озарившую черноту за оконной щелью, еще увидел, что у Лурдес по-прежнему есть голова, а потом из щели повалил желтый дым, и танк ушел – лениво, словно бегемот, которому вздумалось принять морскую ванну, – с насыпи налево, навстречу валунам у ее подножия, со страшным скрежещущим грохотом врезался в них и завалился набок.
Монстр не успел даже завершить этот последний маневр, а Мардер уже несся вниз по ступеням, и поскольку случившееся видели все присутствующие на крыше, вслед бросилось еще с дюжину человек. Он промчался через дом, крича всем, чтобы бежали за ним; он вытащил пистолет; он кинулся на улицу, миновал брустверы у ворот, вылетел через калитку на дорогу, а оттуда – на насыпь.
Услышав громкий топот за спиной, он быстро оглянулся и увидел… Мардер забыл, как зовут этого парнишку, – бывшего ni-ni, теперь работника стеклодувной мастерской; на нем была баскетбольная майка с эмблемой «Лейкерз» и красная налобная повязка, а в руках – пулемет «ПКМ».
Издали донесся рев двигателей, хлопки выстрелов, и над макушкой Мардера зажужжали пули. Он бросил взгляд в конец насыпи. По дороге на всех парах неслась длинная колонна машин, состоявшая в основном из крупных пикапов; с кузова головного по Мардеру вели огонь. Пригнувшись, он ринулся вперед, спрыгнул с насыпи на камни и заскакал с одного на другой, как козлик, подбираясь к поваленному танку.
Лурдес была на прежнем месте, в сеточном коконе, ее кожа почернела от сажи и пестрела кровавыми брызгами. Мардер просунул руку сквозь сетку и дотянулся до запястья девушки. Пульс есть. Засвистели пули, с визгом отскакивая от борта грузовика и от камней.
Он повернулся к парнишке.
– Как тебя звать, muchacho?
– Хуан Беневиста, дон Рикардо, из группы «Дельта».
– Отлично, Хуан Беневиста. Давай сюда свое оружие, а потом дуй со всех ног к сараю за домом. Возьмешь болторез, найдешь санитаров с носилками и вернешься сюда. Патроны не все расстрелял?
– Вообще еще не стрелял, сеньор, – с явным сожалением признался парень.
– Хорошо. Тогда подожди вон за теми камнями, а как я начну стрелять, лети быстрее ветра!
Мардер установил пулемет в тени под нависшим бортом танка. Когда до головного пикапа осталось футов сто, он открыл огонь, прочерчивая зеленые дорожки-трассы от себя к решетке радиатора, потом к лобовому стеклу, потом к людям, сгрудившимся в кузове. Ветровое стекло разлетелось вдребезги, и пикап резко вильнул влево. Одно из колес сошло с полотна и налетело на камень; пикап перевернулся и еще ярдов тридцать проехал кверху дном, оставляя за собой полосу из крови и изувеченных тел. Следующая за ним машина начала тормозить, но ее уже занесло на луже крови, растекшегося топлива и масла. Мардер полоснул по ней короткой очередью, хотя необходимости уже не было: пикап въехал в перевернутого собрата, и пассажиры разлетелись из кузова, словно куклы. Мардер добил тех немногих, кто сумел встать на ноги.
Остаток ударной группы затормозил метрах в тридцати от танка; поперек дороги бросили джип с грузовиком и под их прикрытием устроили отчаянную пальбу. Тут воспламенилось топливо из подбитых машин, и клубы черного дыма скрыли Мардера от нападающих.
Подтянулись бойцы из дома, человек двадцать, во главе с командиром «Дельты» Луисом Арайсой. Он присел на корточки рядом с Мардером и смотрел в сторону вражеских позиций. О стальной борт над ним лязгнула пуля. Арайса хоть и храбрился изо всех сил, но вздрогнул.
– Как дела, Луис? Началось веселье?
– Мы еще ничего не делали. Сидели в доме, мы ведь резерв. Теперь пора, jefe?
– Пора. Вот что я тебя попрошу сделать. Раздели своих ребят на две группы и расставь по обе стороны насыпи. Проследи, чтобы narcos не подослали никого понизу – от дома и с крыши эта зона не простреливается. Нужно удерживать их как можно дальше от дома. Гранаты у вас есть?
– Да, jefe.
– Слышишь грохот? Это ребята из танка пытаются выбраться наружу – их там может быть человек сорок. Пошли кого-нибудь наверх, пусть закинет парочку гранат через вон ту башенку. Прямо сейчас, пока еще дымит.
Арайса с сомнением посмотрел на черную громадину. Снова засвистели пули, зарикошетили от стальных пластин.
– Я сам, – сказал мексиканец.
Пока Мардер прикрывал его огнем, Арайса вскарабкался по борту наркотанка. Прогремело три глухих взрыва, и грохот из кузова прекратился. А потом, в одно из тех странных мгновений затишья, которые не редкость даже в разгар самых ожесточенных перестрелок, до слуха Мардера донесся тоненький пронзительный плач.
Подоспел Хуан Беневиста, взмокший, но с улыбкой до ушей и болторезом. Вернув ему пулемет, Мардер кинулся к передней части танка и кромсал наручники с сеткой, пока наконец не освободил Лурдес. Когда он извлек ее из кокона, девушка стала ощупывать свое лицо. Увидев кровь, она схватилась за волосы, потом заметила сажу – и завыла от горя. Кто-то тронул Мардера за локоть.
– Пропустите нас, дон Рикардо, мы ее заберем.
Это была Росита Моралес в компании еще одной мексиканки. Он припомнил, что женщины сами вызвались на роль санитарок – и вот теперь явились с самодельными носилками. Бережно уложив на них девушку, они укрыли ее одеялом и поспешили обратно к дому.
Дым стал редеть, и тамплиеры сделали несколько попыток прорваться понизу. Они действовали беспорядочно, несогласованно, их легко было остановить, что показалось Мардеру странным: по его прикидкам, за заслоном поперек дороги находилось несколько сотен человек. По-видимому, Скелли не ошибся: sicarios Плайя-Диаманте не подписывались лезть под пулеметный огонь.
Он достал телефон и клавишей быстрого набора вызвал Бартоломео Ортиса – кузнеца и по совместительству командира группы «Альфа», засевшей на крыше особняка.
– Ортис, как обстановка? Что творится на пляже?
– Думаю, мы их побили, дон Рикардо. Дон Эскелли говорит, некоторые попрятались по кустам. Наши щелкают их, как кроликов.
– Ну что ж, отлично. Слушай, Ортис, по заслону на насыпи нужно хорошенько вдарить. Шарахни по нему из «ДШК», а Рубена посади за двадцатимиллиметровку. Скажи ему, пусть целится по топливным бакам, надо поджечь эти машины.
– У нас осталась всего одна коробка пулеметных патронов, сеньор.
– Да, знаю, но есть шанс, что тогда они от нас отстанут. Мне кажется, они дрогнут, если мы сейчас поднажмем.
Ортис замялся; он явно побаивался подчиняться еще кому-то, кроме Скелли, но и спорить с patrn ему не хотелось. Через несколько минут большой пулемет принялся изрыгать в джип с грузовиком трассирующие пули с толстыми зелеными шлейфами, потом захлопала автомобильная дверца – это проснулась двадцатимиллиметровка. От вражеских машин полетели кусочки, какой-то бандит пустился наутек и был обезглавлен пулей, а затем рванули топливные баки, и люди, укрывавшиеся за автомобилями, бросились бежать. Фелисисты заулюлюкали.
Мардер побрел к дому. Чувствовал он себя дерьмово: в пылу боя не ощущаются бесчисленные синяки и мышечные растяжения, которые потихоньку копятся, пока человек стреляет и сам находится под обстрелом, но теперь они в голос заявили о себе, ибо Мардеру было далеко уже не девятнадцать.
В доме царила атмосфера, какая царит в раздевалках после победы в важном матче – в женских, поскольку среди тех, кто приветствовал Мардера возгласами и объятиями, преобладали именно женщины. Он на все отвечал улыбкой, пробираясь потихоньку к лазарету. По словам Ильды Салинас, медсестры, они отделались довольно легко: шестеро раненых, всего один убитый – паренек по имени Хесус, он работал с металлом. Его лица Мардер не помнил. Он спросил, как там Лурдес.
Сестра с кривой усмешкой поджала губы и отвела взгляд, как обыкновенно поступали местные, когда смущались на виду у важного человека.
– Он ее забрал.
– Кто – он?
– Дон Эскелли. Он привел раненого с пляжа и увидел ее. Они поговорили, а потом он взял ее на руки и вышел.
– Ясно. Ну а как у вас дела, сеньора? Вам чего-то не хватает?
Она резко рассмеялась.
– Всего. Сюда бы врачей, и кого-нибудь, кто прошел не только курсы первой помощи, и морфия, и рентгеновский аппарат, и плазмы побольше. Некоторые из этих людей умрут, если все не закончится и мы не отвезем их в нормальную больницу.
Она глубоко вздохнула и постаралась изобразить профессиональное выражение лица.
– Простите меня, дон Рикардо, мне бы не надо жаловаться, но мы тут не готовы к войнам. Sicarios просто приходят в больницу и завершают начатое, и никто их не может остановить. Вытаскивают людей прямо из коек – свидетелей, конкурентов и так далее, а потом рубят на куски и выбрасывают на дорогу. Вот потому я и пришла к вам.
– Понимаю, – сказал Мардер. – Постараемся такого не допустить. Ну а Лурдес как – сильно пострадала?
– Физически не особенно. Мелкие порезы, царапины, ожоги. Только вот при аварии она получила сотрясение мозга. Нужно отвезти ее в больницу и сделать снимок головы. Он сказал, что сам этим и займется. – Сестра посмотрела куда-то за спину Мардера. – О, а вот и он.
Когда Мардер обернулся, Скелли подошел к нему и, ни слова не говоря, двинул в челюсть.
В десять минут восьмого незнакомая женщина принесла Кармел ужин. Та провела здесь уже шесть часов и чувствовала себя странно – не столько даже из-за того, что оказалась в заточении, а потому, что впервые за долгое время осталась без Интернета больше чем на несколько минут. Она взялась за проектирование, ей то и дело требовалось что-то уточнять, выполнять расчеты – а негде; она постоянно тянулась к смартфону, которого не было, словно завязавший курильщик, ощупывающий карманы. Потерять доступ к информации все равно что остаться без кислорода, подумалось ей; от этого ее мышление притуплялось, и приходилось все делать по памяти, а кто в наши дни пользуется памятью?
Еще у нее заканчивалась бумага. Маленький блокнот (сам по себе анахронизм) заполнился выкладками по Колониа-Фелис – потребление мощности на квадратный метр, пропускная способность труб разного диаметра, подключенных к насосам разных типов, – которые Стата выполняла бы на экране, будь у нее экран. Она попробовала использовать стены, но писать по грубой штукатурке было трудно, а ручку портить не хотелось. Да и нужно ли? Эта мысль снова и снова посещала ее. Может, это первый симптом психического расстройства, как у тех ребят из «Пи» и «Игр разума», – навязчивая тяга к вычислениям?
А может, и оберег от смерти. Раз у нее столько планов, раз она хочет принести пользу стольким людям, то тогда ее, скорее всего, и не убьют. Впрочем, эта мысль ворочалась глубоко-глубоко и почти не всплывала в сознании, напоминая о себе лишь неясной тоской, заставлявшей ее время от времени протяжно вздыхать.
Ужин состоял из свежих, с пылу с жару, тортилий и пряного рубленого мяса, carnitas, которым славились эти края, а также зеленого риса и фасоли, и в придачу ко всему принесли большую жестяную кружку черного кофе. Стата попыталась завязать с женщиной разговор, но та показала на рот, на ухо и покачала головой: глухонемая. В коридоре служанку дожидался охранник – крупный мужчина с безразличным, злобным лицом и сужавшимся к макушке черепом, форма которого только подчеркивалась короткой стрижкой и выбритыми висками – похоже, это был официальный стиль тамплиеров.
Стата съела ужин – прекрасный образец мичоаканской кухни, на которой она выросла, и задумалась о матери, стараясь не раскисать вконец, но все-таки немножко поплакала. Потом воспользовалась ведром, ополоснула лицо и села на кровать. С ней обращались довольно сносно, и это, решила Стата, хороший знак. Раз ее кормят, не донимают, не стали даже толком обыскивать, не отобрали часы и прочие вещи, то рассчитывают отпустить. С этой мыслью остаток вечера она чувствовала себя довольно комфортно. Лампы в комнате не имелось, и когда окончательно стемнело, она отложила ручку с блокнотом, сняла обувь и растянулась на кровати.
Сон пришел быстро, и она крепко спала, пока часа в четыре утра в комнату не ворвались двое мужчин. Они вытащили ее из постели, связали руки за спиной, заклеили рот, сдернули с нее брюки, нашли пистолет, посмеялись, дали по губам, накинули на голову мешок, босой вытолкали в ночную прохладу и швырнули в багажник легковушки. «Ага, – подумала она, – вот теперь у меня неприятности».
Мардер предвидел удар и принял его, даже не пытаясь уклониться или пригнуться. Его сшибло с ног, и он с размаху приложился головой о пол. Ну как, а теперь-то мистер Тень пробудится или нет? Какая-то часть Мардера хотела этого; как же его утомило ожидание! Ему вспомнилась строчка из «Улисса»: она жила так, будто каждый миг – следующий[153]. Его мать частенько цитировала эти слова… а вот и она, в цигейковой шубе, которую всегда надевала зимой, с непременной аккуратной шляпкой. Мама играла в джин-рамми[154] с мистером Тенью – за раскладным карточным столиком посреди Ньюкирк-авеню, перед церковью святого Иеронима. Мардер был счастлив, что все происходило, как об этом рассказывают: ты видишь тех, кто ушел до тебя, и белый свет, и встречает тебя некая фигура, Иисус или еще кто, и так начинается новое великое приключение. Но тут мистер Тень взглянул на него поверх карт и швырнул их на стол, а мать сказала: ну вот и король, мне как раз его не хватало, а потом посмотрела на сына и прибавила: времени-то, времени! Опять ведь опоздаешь, Рики!
Мардер открыл глаза, бормоча: «Опять опоздаю», и увидел над собой лица Пепы Эспиносы и других – целый кружок обеспокоенных смуглых лиц. Итак… похоже, и не в этот раз.
Позже, поднявшись на крышу, Мардер прижимал к члюсти полиэтиленовый пакет с подтаявшим льдом и наблюдал за тем, что происходит на насыпи. Тамплиеры подкормили своих бойцов метом и пустились в яростную атаку, швыряя примитивные гранаты с товексом[155] и беспрерывно паля из автоматов. Фелисистам удалось отбить ее, но был уничтожен один «ПКМ» и убито четверо человек. Мардер сомневался, что они опять сунутся на насыпь, – по крайней мере, без нового броневика. У защитников острова оставалось шесть зажигательных снарядов и половина ленты калибра 12,7. По его приказу бойцы заполняли бочки удобрениями и дизельным топливом. Он прикинул, что если использовать русские гранаты вместо детонаторов, то можно расставить бочки по обе стороны ворот и подорвать их, когда нагрянет новый наркотанк или что-нибудь в этом роде. Ну а потом? Они могут сколько угодно клепать наркотанки, а вот у него нет таких ресурсов, чтобы бесконечно обороняться от них.
Если не считать ноющей челюсти, Мардер словно онемел, чувствовал себя укутанным в невидимую вату. Скелли уехал – сел с Лурдес на катер и испарился вместе с троицей хмонгов. Небо давило на Мардера, словно прутья на тигра в клетке; одному, без Скелли, ему не справиться, и он все всматривался и всматривался в горизонт, втайне надеясь – вот сейчас его друг вернется с ухмылкой на лице и скажет, что это была очередная шутка. Случившееся не укладывалось в голове; такие же ощущения Мардер испытывал, когда ему сообщили о смерти жены.
– Почему? – спросил он. – Не понимаю.
Пепа Эспиноса ответила:
– Потому что он убийца с нестабильной психикой. Знаю, ты был к нему привязан, но так, как он к тебе, нормальные люди друг к другу не относятся. Мне кажется, ты проецировал на него собственные хорошие качества – доброту, ответственность… много чего.
– Пепа, извини, но ты не знаешь, о чем говоришь. Мы с ним друзья с тех пор, когда сам я был лишь чуть старше Лурдес. Я просто не верю, что он взбесился и ушел из-за такой ерунды – ну приврал насчет девчонки, и что с того?
– Угу, а я б не отказалась получать по сотне песо каждый раз, когда слышу такие речи от подруг. Да как он мог?! Я же тебе говорила уже – вы ведь не просто приятели были, дружки армейские. Это был роман. Ты заинтересовался симпатичной девушкой. Он забрал ее себе. Потому что влюбился? Ну конечно, нет – но ожидал этого от тебя и решил показать, кто здесь главный. Ты задумал отстоять эту землю и живущих на ней людей, и он тебе помог. Значит, ему не до фонаря было? Ну конечно, нет – это он хотел, чтобы ты зависел от него, нуждался в нем. И вот ты нарушаешь правила, врешь ему, чтобы помочь девочке с побегом, и что же происходит? Он ведет себя как обманутая истеричка-chingada, вырубает тебя и дает тягу. Как бы говоря: ну посмотрим, как ты теперь без меня. Это старая история, Мардер. Может, самая старая. Господи, да про это даже в «Илиаде» есть.
– В «Илиаде», да? А может, это ты у нас ревнуешь?
– Ay chingate![156] Да что вообще толку разговаривать с мужчиной, который тебя не слушает? И опять-таки, с брошенными женщинами все точно так же, с той лишь разницей, что без твоего дружка-pendejo тебе и в самом деле не выжить.
– Думаешь?
– Знаю. Ты его не видел на пляже, когда они пошли в атаку, а я видела. Боже, какой потрясающий материал я там засняла. Против наших тридцати шло человек полтораста, и они бы нас просто снесли, не будь там Скелли. А он был везде – лез под пули, носился туда-сюда, подбадривал этих бедных ребятишек, не давал им бросить оружие и разбежаться, командовал пулеметчиками… Он сам по себе армия. А ты?
– А я нет. Скелли уникален, других таких бойцов я не встречал. У меня иной набор навыков. То есть пленка получилась хорошая, так?
– Так, только у нас больше не говорят «пленка», Мардер. Ну и каковы же твои навыки?
– Терпение, выносливость, хитрость и вопиющее безразличие к собственной жизни и смерти. С такими качествами люди выигрывали войны, не сделав ни единого выстрела. Ох, а закат-то сегодня – загляденье.
Устремив взгляд на море, Мардер приобнял Пепу Эспиносу. На одно неловкое мгновение она напряглась, но потом все же расслабилась. Как славно было стоять с ней на крыше дома и наблюдать за гневными метаморфозами неба: ленты облаков одна за другой вспыхивали алым, потом малиновым пламенем, и среди этих огненных тонов все еще проглядывали вкрапления восхитительного бледно-голубого цвета, хотя пламя разгоралось все яростней, а идеально круглый пылающий шар с невероятной быстротой погружался в море, отбрасывая на его металлическую гладь блестящую красную дорожку. Наконец потухла последняя искра, и небосвод налился сочным до вульгарности розовым, словно знаменуя кульминацию некоего космического стриптиза, после чего упала целомудренная завеса сумерек – синий час[157].
Все это время они молчали. Когда представление закончилось, Мардер сказал:
– Думаю, они попробуют еще раз прорваться под покровом темноты. Тогда я соберу всех в доме, постараюсь как можно больше их перебить при помощи мин и как можно дольше продержаться. Насколько долго, зависит от того, когда мир обратит на нас внимание. А это значит, что тебе нужно уезжать и увозить записи.
– Я могу послать их с сотового.
– Нет, не можешь. Они палили по нашей антенне несколько часов подряд. Местная связь еще работает, но про отправку здоровенных видеофайлов с таким сигналом, боюсь, лучше забыть. Кроме того, ты сама должна быть там – участвовать в ток-шоу и вообще пожинать лавры. «И спасся только я один, чтобы возвестить тебе»[158]. Это ключевой момент всего сюжета. Еще на твоем месте я бы остался как есть – рубашка-хаки, волосы грязные и спутанные, бандана. Слегка потрепанная красота. У тебя даже рана имеется.
Она взглянула на заскорузлый бинт у себя на предплечье.
– Осколком камня задело. Ерунда.
– Но это поможет продать твой сюжет и принесет мировую славу: хорошенькая, боевитая, смелая, чумазая и настрадавшаяся журналистка, совсем как наша несчастная страна. Нет, тебе надо уезжать. Но перед этим я хочу попросить тебя об одной услуге, как раз по твоему профилю.
– Проси.
– Мне нужно, чтобы ты засняла кое-что. Сегодня ближе к ночи я планирую встречу с несколькими нашими людьми… часов, скажем, в одиннадцать. К тому времени как раз управлюсь. А ты успеешь подготовить материалы и скинуть их на флешку.
Он обнял ее и удалился, оставив без ответа все ее вопросы.
В библиотеке покойного abogado[159] Гусмана Мардер без труда нашел образцы нужных ему документов и соответствующие разделы мексиканского законодательства, которое хоть сплошь и рядом игнорировалось на практике, сохранило разумную ясность французской философии и тягу к справедливости, порожденную столетиями насилия. Он работал у себя в кабинете; двое бойцов, дежуривших у амбразур, из почтения к patrn удерживались от разговоров. В восемь в дверь постучалась Ампаро и спросила, ждать ли его к ужину. Он распорядился принести еду на подносе, затем велел ей подождать и набросал коротенький список людей. Их всех он желал видеть на кухне сегодня в одиннадцать. Взглянув на бумажку, мексиканка кивнула и покинула комнату.
Эпифания молча внесла поднос. Он съел энчиладу и опустошил почти весь кофейник. Он набирал текст, распечатывал, правил и распечатывал снова. Ему комфортно работалось со словами, это было напоминание о прежней, навсегда оставленной жизни, печальное и радостное одновременно, – такое чувство, словно читаешь старые любовные письма. Он закончил в половине одиннадцатого, подготовил нужное количество экземпляров, на кремовой бумаге прежнего владельца написал от руки еще один документ и спустился на кухню.
Все уже ждали его, большой стол освободили и выскребли дочиста. Мардер сел во главе и попросил сесть всех остальных. На собрание он пригласил четырех командиров, назначенных Скелли, а также Ампаро и горшечницу Роситу Моралес. Пепа Эспинос тоже присутствовала – прислонилась к большому холодильнику с камерой в руках. Мардер вгляделся в лица сидевших за столом – всех оттенков бронзы, на каждом читается ожидание, может быть, даже трепет, но еще и некое упрямое достоинство, исконная мексиканская серьезность. Они многим обязаны сеньору, говорили их лица, но все же не слепые орудия в его руках; они вступили в бой с sicarios ради самих себя и победили, но задавались вопросом, не ждет ли их теперь поражение, ведь и предки их одерживали победы, однако теряли завоеванное. Они с подозрением поглядывали на разложенные Мардером бумаги. Опыт подсказывал им, что от бумаг хорошего не жди.
Обошлось без дежурных шуток, с которых неизменно начинается любая важная встреча в Америке. Мардер кивнул Пепе, та включила камеру, и он без всяких предисловий объявил:
– На случай моей смерти, вероятность каковой в нынешних обстоятельствах весьма велика, я принял меры, которые помогут спасти это селение. Перед вами, – он продемонстрировал тоненький лист, – документ, передающий право собственности на эту недвижимость – дом, землю, все постройки, – в ведение доверительного фонда согласно мексиканскому законодательству. Управлять данным фондом будут семеро попечителей, эти попечители – вы. Почему вы? Я выбрал четырех командиров, потому что все эти мужчины имеют голову на плечах и пользуются уважением в общине, а также, полагаю, это люди не робкого десятка. Сеньора Моралес здесь потому, что она тоже смелая и уважаемая женщина, а еще потому, что ее гончарня приносит больше дохода, чем любая другая мастерская. Она будет заботиться о деловых интересах общины. Настоятельно рекомендую вам избрать председателем Бартоломео Ортиса, а Ампаро Монтес назначить ответственным секретарем. Все то время, что я живу здесь, Бартоломео проявлял себя прирожденным лидером. Насколько могу судить, это человек исключительной честности. Ампаро, как вам известно, получила образование; она досконально разбирается в системе учета, умеет пользоваться компьютером и Интернетом, и в этом залог вашего дальнейшего процветания. Через несколько дней это место прославится на весь мир, многие люди захотят приобрести изготовленные здесь изделия, и не только из-за их красоты.
Он раздал всем собравшимся по комплекту документов. Читать никто не стал. Все взгляды были обращены на Мардера.
– Это копии сопутствующих бумаг для ознакомления, – продолжал он, – а вот документ, которым непосредственно учреждается фонд. Когда он будет подписан и заверен у нотариуса, остров и все, что на нем имеется, отойдет в доверительное пользование к вашим семьям и потомкам, навсегда. Еще один документ я написал от руки для своего адвоката – это распоряжение перевести в фонд определенные средства, которые помогут вам продержаться до той поры, пока вы своим трудом не добьетесь самоокупаемости. А вот по этому документу остров отходит в общественное пользование, то есть крупного строительства тут не будет никогда. Вот максимум того, что я могу предпринять, чтобы это место не отняли у вас законными средствами. Конечно, вы можете расстаться с ним и по мексиканскому обычаю – уступить силе или утратить из-за междоусобиц и зависти. Но, во всяком случае, у вас будет шанс. Есть вопросы?
– Это ведь ejido, верно? – спросила Ампаро.
Хорошо известное слово вызвало у присутствующих шепотки. Все они знали про древнюю мексиканскую форму общинного землевладения, изрядно опороченную и оклеветанную, но по-прежнему милую сердцам campesinos.
– Да, совершенно верно, – подтвердил Мардер, – и развею ваши сомнения, если они есть: в том маловероятном случае, если я останусь жив, фонд все равно будет учрежден по всей форме. Надеюсь, вы позволите мне прожить здесь остаток дней в качестве гостя, но можете и вышвырнуть на улицу. Решать вам. И да, чуть не забыл: нам придется поручить Пепе Эспиносе, чтобы она доставила эти документы в безопасное место, заверила их и рассказала о нас миру. Возлагаю свои надежды на то, что снятые ею кадры и всеобщая огласка вынудят правительство выполнить свой долг и защитить нас от этих бандитов.
Говоря это, Мардер смотрел в объектив камеры.
Прощаясь, оба нервничали; пылкого, слезного расставания не хотелось никому. Она обняла его и сухо чмокнула в обе щеки, словно он был коллега-chilango, а не любовник.
– Не умирай, Мардер, – сказала она. – Никогда себя не прощу, если тебя убьют.
– Тебя это тоже касается. Как думаешь, доберешься?
– Разумеется. Обогну мыс, переплыву устье, а там уже и огни Плайя-Диаманте покажутся. Тут не то чтобы глушь.
– Я, вообще-то, про хищников в человеческом обличье.
– Ну, женщину на байдарке они цеплять и не подумают. Просто буду улыбаться и говорить на ломаном испанском, с акцентом гринги. Все со мной будет хорошо.
– Обязательно. Ты станешь знаменитой тележурналисткой. Осуществишь заветную мечту.
Она устроилась в байдарке, оттолкнулась от причала и развернула лодку вокруг оси, чтобы Мардер убедился в ее сноровке.
– А нашлось ли в этих хитрых схемах место и для Мардера? Откроется ли нам и его заветная мечта?
– Что ж, я хочу вернуть дочь. Пока что хватит и этого. А потом буду рад любым новостям. – Он помахал ей рукой. – Vaya con Dios, corazn mo[160], – добавил он и зашагал по причалу прочь.
21
Кармел Мардер в громыхающем темном багажнике пыталась удержаться от истерики. Это ей не удалось, и она закричала – точнее, замычала, как животное, потому что рот у нее был заклеен. Обильно текущие слезы и сопли пропитывали грубую ткань мешка, накинутого ей на голову. Не помня себя от ужаса, она бормотала проклятия – проклинала мать за то, что умерла так глупо, отца за то, что свихнулся и приехал в это отвратительное место, проклинала Мексику и саму себя – за гордыню, за беспредельный идиотизм своей жертвы.
Постепенно она устала и погрузилась в такое глубокое отчаяние, что оно казалось спокойствием. «Я и вправду беспомощна, – подумала она, – но вообще-то, была беспомощной и раньше. Может, страсть к контролю, которой я жила, ничего и не значит. Может, то была иллюзия, а это реальность: все мы беспомощны и зависим от других, такова человеческая доля; судьба настигает нас там и тогда, где захочет». Из недр ее памяти выплыл образ отца – такой отчетливый, будто все случилось вчера, а не давным-давно. Только-только умерла ее бабушка, в церкви служили заупокойную мессу с открытым гробом. Кармел было десять лет, и она вместе с отцом стояла перед телом. Люди вокруг плакали, а вот отец – нет, и ей хотелось знать почему. Еще ей хотелось знать, куда же это ушла бабушка, но спрашивать она не стала. Даже в десять вся эта небесная механика казалась ей нелепой. Ее умишко бежал этих тайн; она уже была инженером. То, что сказал тогда отец, теперь так ясно прозвучало в грохочущем мраке, словно он говорил ей прямо в ухо: «Мне грустно, потому что я ее любил и больше не увижу, но я все-таки верю, что она до сих пор существует, и она тоже в это верила. Она сейчас со мной, точно так же, как и ты, только невидимая. Я ее чувствую. Вот почему любовь сильнее смерти».
В том-то и дело: ее отец не боялся смерти, как все люди. И еще ей вспомнилось, как они с ним возвращались на машине с Лонг-Айленда, куда ездили кататься на парусной лодке, и вдруг по радио запустили, как часто бывало в те годы, сигнал оповещения гражданской обороны, и диктор объявил, что это учения, просто учения, и если бы тревога была настоящей, вам бы дали указания, и все такое прочее. И отец сказал: «Вот тебе и смысл жизни». И объяснил ей, как объяснял все на свете. В их семье это стало фирменной шуткой, девизом на случай любых нежданных неприятностей: это учения, просто учения.
Конечно же, отец говорил в том числе и о смерти, хотя тогда она этого не сознавала. А теперь поняла, и вместе с пониманием неизвестно откуда пришло чувство глубокого покоя.
Они привезли Стату в какое-то место, где воняло луком, и там она долго лежала на бетонном полу. Ей разрешили помочиться в ведро, а потом опять швырнули в багажник. Мешка с оловы снимать не стали. К тому времени, как ее вытащили снова, тело у нее одеревенело и ее мутило от выхлопных газов. Ковыляя в компании двоих конвоиров, она уловила знакомый звук и учуяла знакомый запах. Позвякивание такелажных креплений на алюминиевых мачтах. Запах моря. Ее вели к какому-то судну. Она немножко воспряла духом. Вода – это хорошо.
Они остановились. Кто-то сказал: «Ну, давайте посмотрим на сучку», и мешок с ее головы сдернули. Они находились на краю причала в гавани Плайя-Диаманте. Вечерело, и фонари вдоль причала уже горели, освещая стоявших мужчин, словно актеров на сцене. Помимо двоих бандитов, которые ее держали, присутствовали еще трое мужчин, но лишь один из них заслуживал внимания. Она взглянула на его лицо и поспешно отвела глаза, как мы делаем, когда средь бела дня происходит что-то чудовищное – скажем, самоубийца разбивается о тротуар. Такого человека Стате еще не доводилось встречать.
Это был невысокий мужчина, почти одного с ней роста и примерно одного возраста с ее отцом. Она вспомнила не к месту фильмы, где актеры так пыжатся изображать злодеев, и подумала, что разница тут такая же, как между ярким оранжевым шаром в кино и детонацией мощной взрывчатки в реальной жизни, неизмеримо более устрашающей, когда ударная волна несет невидимую смерть и хищно жужжат разлетающиеся осколки. Фотографии арестованных наркобаронов, которые Стата, как и все, видела в прессе, также не имели ничего общего с этим лицом. Разница – как между тигром в зоопарке и тигром в джунглях, который вот-вот прыгнет на вас. Этот человек не знал ограничений, он властвовал над жизнью и смертью. Это был реликт первозданной Мексики – страны, где на вершинах пирамид вырывали еще бьющиеся сердца, где конкистадоры заживо сжигали индейцев. Она уставилась на него и получила в ответ нечеловеческий взгляд, в котором ощущалось легкое любопытство и первобытный, вечно подозрительный ум; это было как смотреть в черные блестящие глаза богомола.
Один из конвоиров протянул Мельчору Куэльо ее «кольт» и пояснил, откуда тот взялся. Куэльо взвесил пистолет в руке, проверил затвор, а затем резко выбросил руку вперед и нацелился пленнице в лоб. Стата заставила себя выдержать его взгляд. Кажется, немая сцена длилась очень долго. В конце концов Куэльо фыркнул, вернул пистолет охраннику и сказал:
– Отдайте его Габриэлю. Может, засунет ей в щель и пальнет пару раз. Он же у нас любит такие приколы, а?
Все присутствующие посмеялись над этой милой мальчишеской шуткой, и после короткого разговора, которого Стата не расслышала, конвоиры подтащили ее к краю причала и столкнули в небольшую стеклопластиковую лодку с увесистым подвесным мотором, затем спрыгнули сами. О мешке никто даже и не вспомнил. Теперь уже не имело значения, что увидит пленница, да и не было рядом никого, кто бы мог ее узнать. Она радовалась возможности дышать и смотреть по сторонам, но в смысле шансов на выживание отсутствие мешка не сулило ничего хорошего. Ее везли прямо в лапы Эль Кочинильо.
Лодка с ревом сорвалась с места и вскоре уже неслась по слегка зыбящимся водам гавани, и при каждом скачке Стата больно ударялась головой о пол. Упершись ногами, она сменила позу и посмотрела за борт. Плайя-Диаманте отдалялся, пока не превратился в белую линию на фоне зеленых гор. Они все дальше забирались в море, и вскоре моторка уже не скользила по зыби, а боролась с настоящими океанскими волнами. Бандиты у руля болтали и покуривали, не обращая на нее никакого внимания. Наконец они вырубили мотор и осторожно подошли к корме огромной белой яхты.
Стата немало времени провела на воде, но такое громадное частное судно видела впервые – это была настоящая глыба из стеклопластика, как минимум сто сорок футов в длину. Поднимаясь по трапу, она прошла мимо юноши в форменных шортах и кителе, драившего палубу. Встретившись с ней глазами, он быстро отвел взгляд.
Стату провели по широкой палубе с навесом, уставленной круглыми столиками и стульями, затем по лестнице вниз и коридору с многочисленными узкими дверями. Потом они забрались в люк, спустились по еще одной лестнице и очутились ниже ватерлинии, в машинном отделении. Там было жарко и душно, слышался шум дизельных двигателей.
Бандиты открыли дверь. Один из типов ухмыльнулся и сорвал со рта пленницы скотч.
– Кричи сколько хочешь, chica. Здесь тебя никто не услышит.
Ущипнув Стату за ягодицу, он втолкнул ее в комнату и закрыл дверь. Раздался щелчок замка.
Похоже, помещение отводилось под кладовую, хотя сейчас пустовало, и стеллажи из стеклопластика сияли чистотой и еле заметно пахли чистящим средством. Под потолком светила единственная лампочка за стальной решеткой. Шевельнулась мысль, что если у человека есть желание кого-нибудь помучить и он может себе это позволить, то яхта в море – прекрасный выбор. Криков никто не услышит, избавиться от тела проще простого. Пытаясь справиться с паникой – чем это еще могло быть, как не пыточной? – она встала на колени, опустила голову на пол и затряслась всем телом. Из карманов выпали блокнот, ручка «Ротринг 600» и крошечный швейцарский нож. Она перевалилась на спину и стала ерзать, пока не нащупала его. Чтобы разрезать коротеньким, но острым лезвием пластиковые стяжки на руках, потребовалась минута. Убрав нож и блокнот обратно в нагрудный карман, Стата сняла с ручки колпачок. Оружие из «Ротринга» так себе, но все же у него был цельный латунный корпус и стальной наконечник. Она села в углу, спрятав руки за спину, и принялась ждать.
Кошмар пустой комнаты, и никаких часов, чтобы отмерять проходящие минуты… время растворилось, и текущий момент, которым нас призывают жить мудрецы, обратился в квинтэссенцию ужаса. Однако, пережив несколько мгновений жуткой безысходности, Стата вызвала в памяти то чувство покоя, что испытала чуть раньше, когда ее везли в багажнике. Она подумала, что представляет собой дисциплинированный разум в дисциплинированном теле, что у нее есть козыри, о которых ее похитители даже и не подозревают, и с этими мыслями стала следить за своим дыханием, как всегда поступала, чтобы снять напряжение во время важных состязаний, а вслед за тем пришел и соревновательный азарт. Хотя Стата не особо стремилась дорасти до олимпийских стандартов, в душе она была чемпионом; ей нравилось побеждать, и ее осенило вдруг, что это ведь тоже состязание, только наградой, вместо медали, – жизнь, и ее сердце исполнилось неистовой радости.
И вдруг в ее памяти вспыхнула необычайно яркая сцена. Ей тогда было лет четырнадцать, они с отцом жили в Беркширах, в коттедже у озера, который сняли на лето. Они только что сплавали до другого берега и вконец выдохлись, но хохотали как заведенные. Стата вот уже несколько лет обходила его на дальних дистанциях, как произошло и на этот раз, и отец жаловался, какой он теперь старичок; ей отчетливо вспомнился миг, когда она стала пристально разглядывать шрамы у него на спине, как будто видела их впервые – бледную отметину над левым бедром и еще одну, похожую на перевернутый вопросительный знак, у правой лопатки. Она спросила, откуда они у него, и он ответил, как обычно, что получил их на войне; травма, мол, от печатной машинки – традиционная шутка; но Стата как раз вошла в возраст, когда у детей просыпается страстный интерес к истине и все прежние увертки взрослых перестают работать. Нет, ну в самом деле?
Он всегда уверял, что служил в ВВС на какой-то штабной должности, однако теперь Стата взялась за него всерьез. Разведка? Может, он был шпионом, выполнял секретные задания и вот тогда-то получил эти шрамы? И после нескольких уклончивых ответов, которые она с негодованием отвергла, отец все-таки выложил свою историю, набросав ее самыми широкими мазками. Ты убивал людей? Да, убивал; он убил мальчишку, который был почти одного возраста с ней. Что ты чувствовал при этом, спросила она, и отец явно боролся с искушением ответить ложью, удобной и легкой, а потом сказал: я чувствовал восторг. В бою есть нечто радостное – отчасти потому, что враг твой уже умер, а ты нет, и отчасти потому, что мы свирепые существа, мы люди. Тогда она не знала ни про побег из деревни, ни про ангельские голоса.
А если б узнала, изменилось бы что-то в ее жизни? Сейчас-то было уже неважно, но ей вспомнилось, о чем они говорили вместо этого – о войне и Скелли, о том, какой он редкий человек, прирожденный солдат, как в нем уживаются восторг и ужас. Стата задумалась, почему этот эпизод так живо вспыхнул в ее памяти, и пришла к выводу, что он как-то соотносится с ее нынешним положением и с тем, как она собиралась использовать свое жалкое оружие. Это все гормоны, осенило ее; состязание и сражение, жажда жить и побеждать, спорт и война – по сути, это все одно и то же. И она припомнила еще кое-что из сказанного отцом в тот день. Кармел спросила, а бывают ли и у женщин такие чувства. Отец ответил: о да, только у них они намного сильнее. Вот, скажем, твоя мать гораздо, гораздо свирепей, чем я. И ты тоже. Вот истинная причина, почему женщинам не дают воевать. Они бы захватили весь мир.
В замке заворочался ключ. Дверь отворилась, и в комнату ввалился Габриэль Куэльо в бордовом банном халате из велюра и парусиновых шлепанцах. В руках у него был пистолет Статы. Прикрыв дверь ногой, он прошел в центр помещения.
– Сучка-гринга, я так и знал, что мы снова встретимся, – сказал он.
Стата для виду попятилась, держа руки сзади. Он придвинулся ближе. Она уселась на корточки и вжалась спиной в угол, образованный двумя перемычками.
Куэльо помахал «кольтом».
– И из этой пукалки ты меня подстрелить хотела?
– Могла бы – подстрелила бы, – отозвалась она.
Ее тон ему не понравился; нахмурившись, он подступил еще на шаг и теперь нависал прямо над ней. Она чувствовала запах его одеколона.
– Знаешь, chiquita, а ты ведь вообще ни хрена не понимаешь, что сейчас с тобой случится. Думаешь, раз ты гринга, тебя спасут – не папаша, так морпехи, да? Только я от тебя хочу уважения, усекла? Будешь делать все, что я скажу, и улыбаться при этом, потому что…
– А я думала, тебе только мертвеньких трахать нравится, – перебила она. – И меня бы это устроило, потому что, честно говоря, я скорее умру, чем буду что-то делать с таким извращенцем и уродом, как ты.
Он с улыбкой кивнул.
– Ой-ой. Ну болтай, болтай, chiquita. Посмотрим, как ты заговоришь, когда я насру тебе в рот. И ты еще меня об этом умолять будешь. Для начала можешь отсосать.
Он сунул пистолет в карман, распахнул халат и подался вперед, правой рукой потянувшись к ее волосам.
Стата резко распрямилась, вложив в рывок всю силу своих натренированных ног, и врезалась макушкой ему в нос. Куэльо отшатнулся, но она метнулась следом, вцепившись левой рукой в ворот его халата. А правой вогнала металлическую ручку ему в горло, чувствуя, как глубоко та проникает в трахею.
Он кое-как высвободился и, выпучив глаза, потянулся к горлу, нащупал ручку, выдернул. Из раны гейзером забила кровь. Куэльо закашлялся; слышно было, как в трахее булькает жидкость – это он пытался дышать, несмотря на кровь, хлынувшую в бронхи. Стата хорошенько прицелилась, собралась и со всей силы пнула его в неприкрытые гениталии. Колени бандита подогнулись, и он сложился вдвое, лицо его стало лиловым. Она отступила и сделала бросок, ударив его в живот и сбив с ног. «Кольт» выпал у него из кармана и заскользил, вращаясь, по полу. Она подняла его. Курок оказался взведенным. Она выстрелила Куэльо в голову, тот повалился и затих.
Она подождала перед дверью с пистолетом в руке. Тишина. Должно быть, остальные подумали, что он ее убил и сейчас предается некрофильским утехам. Стата открыла дверь и посмотрела в обе стороны. Коридор был пуст. Она пробежала тем путем, которым ее вели, – по двум лестницам, а оттуда к двери, ведущей на палубу. Взглянув в окошко, она увидела двоих мужчин – те сидели за одним из столиков спиной к ней, лицами к морю, пили и курили. Она как можно тише отворила дверь, встала в стойку, держа пистолет обеими руками, тщательно прицелилась и выстрелила одному из них в затылок. Второй развернулся и вскочил на ноги. Он потянулся к поясу, и Стата загнала ему в грудь три пули с полыми наконечниками. У мужчины был удивленный вид, он успел вытащить собственный пистолет, потом сел и умер. Тогда, не выпуская из руки дедушкин «кольт», она бросилась через леер в море.
Погрузившись в воду, она проплыла под кормой, вынырнула под свесом вышки для ныряния и схватилась за одну из опор, невидимая с палубы. Яхта медленно дрейфовала в южном направлении. Лодка, на которой ее привезли, волочилась следом на лине. На секунду Стата задумалась, не умыкнуть ли ее, но сразу откинула эту мысль. По скорости моторке не сравниться с яхтой, и на борту наверняка есть оружие, с помощью которого ее можно снять издалека. Так что она тихо плыла вместе с судном, размеренно и глубоко дыша. Послышались крики, шум и гам, топот многочисленных ног. Должно быть, они обнаружили дохлого Поросенка; скорее всего, спорят сейчас, что предпринять и кто теперь за старшего. Спешить к Эль Хабали с новостью, что его сын и наследник мертв, точно никто не станет. С такими вестями без ее головы в коробке лучше не являться.
Кто-то включил прожектор и направил на море. А если он додумается заглянуть под вышку? Пора уходить. Она сунула пистолет рукояткой вниз в просторный нагрудный карман и застегнула тот на пуговицу – наружу торчало лишь дуло. Поглубже вдохнув, Стата нырнула и поплыла на восток, в сторону суши. Ей и раньше удавалось продержаться под водой на дистанции в сто с лишним метров, а сейчас она шла на личный рекорд. Море было теплое, температуры тела; плыла она с легкостью – брассом, по-лягушачьи раскидывая ноги, стараясь максимально использовать каждый толчок. Когда она наконец вынырнула и оглянулась, яхта осталась в отдалении, а световое пятно от прожектора шарило метрах в двадцати от Статы. По-собачьи поддерживая себя на воде, она подождала, пока волна приподнимет ее, надеясь разглядеть огни на берегу.
Только никаких огней не было. Она оказалась посреди темной пучины, освещенной полумесяцем и крапинками звезд, над поверхностью воды была только ее голова да стремительно отдаляющееся судно. За время ее заточения яхта не стояла на месте, и Стата понятия не имела, много ли та успела пройти. Если яхта направлялась в открытое море, то сейчас до суши могло быть миль тридцать. Хотя зачем им двигаться в открытое море? Чтобы останки одной расчлененной девушки не выбросило на берег? По крайней мере, она знала, в какую сторону плыть, поскольку воображаемая линия, проведенная через рога месяца, должна была указывать на южный горизонт. Стата поплыла на спине, напрягая глаза. Никак на востоке что-то еле-еле светится? Она убедила себя, что светится, и поплыла. Пистолет тянул ее книзу с каждым замахом, но пускать его на дно она не собиралась.
Перед сном Мардер коротко переговорил с Бартоломео Ортисом. Они устроились за длинным столом под большой картой Скелли тет-а-тет – всех остальных отослали. Мардер взглянул на замызганный листок из блокнота, на котором Ортис школьными каракулями составил опись арсенала своей маленькой армии. Арсенал оказался до обидного скромным, хотя после наступления темноты группа отборных бойцов вскрыла подбитый наркотанк и сняла с изувеченных тел врагов тридцать два автомата «AR-15» и несколько тысяч патронов.
– Ну что вы думаете? Сможем ли мы удержать нынешний периметр с таким вооружением?
Ортис смутился. Его взгляд заблуждал по комнате, огромные руки, изуродованные шрамами, сжимали одна другую, будто старались выдавить решение всех проблем из самих себя.
– Ну так что же? Вы у нас главный командир, Ортис. Вам и решать.
– Дон Рикардо, я умею ковать. Я говорю людям, что делать, и обычно меня слушаются, иначе я использую вот это. – Он продемонстрировал свой внушительный кулак. – И еще я служил в армии, поэтому дон Эскелли и назначил меня командиром. Но я был всего лишь капралом и работал в автопарке. Резал, подгонял и гнул металл. Я не разбивал армий, понимаете?
– Да, понимаю, потому что сам я был книжным редактором. А Идальго – священником, Сапата – крестьянином, Вилья – бандитом, но все они возглавляли армии куда больше нашей. Мы делаем то, что можем и что требуется. Итак, реально ли нам удержать периметр?
Здоровяк опустил было голову, но тут же вскинул ее и посмотрел Мардеру в глаза.
– Нет, сеньор. Даже с учетом нового оружия и боеприпасов у нас в строю всего семьдесят один боец, не считая женщин. Я про тех, что с автоматами. На каждый пулемет осталось по двести с небольшим патронов. И всего триста на три больших пулемета.
– Ну ладно. Отведите пулеметы на вторичные позиции согласно карте Скелли. И еще – могу я внести одно небольшое предложение?
– Конечно, сеньор.
– Отправьте пару надежных людей на северные утесы. И переместите «ДШК» из дота над пляжем вот сюда, за деревню, чтобы он смотрел на тропинку через поле для гольфа.
Мардер отметил требуемое место крестиком на карте. Ортис нахмурил брови и сделал неуверенную мину.
– Но для чего? По тем скалам никому не взобраться, там даже высадиться негде – пляжа нет.
– Маленький бережок все-таки есть, и тропинка через скалы тоже. Если вдруг там объявится противник, то нас застанут врасплох: с северного фланга мы полностью открыты.
– Но откуда им знать? И ведь раньше они нападали со стороны большого пляжа и насыпи.
– Да, и мы их отбили. Через насыпь наверняка полезут снова, а вот с пляжа или гавани им уже не пробиться. Ну а как узнают… достаточно, чтобы один хороший пловец добрался до материка и все им выложил. Как вам известно, мексиканские революции часто предавали. Так что давайте будем начеку. А что там у нас с минами?
– Мы заполнили десять бочек, дизтоплива хватит еще на две. Их уже закапывают там, где вы велели.
– Отлично. Распорядись, чтобы одну принесли в дом.
– В дом?
– Да. Может, мы и проиграем, но дом они не получат. Если понадобится, я обрушу его им на головы.
– Как Самсон в Библии? – с благоговением спросил Ортис.
– Примерно так, – ответил Мардер.
Его разбудила пальба. Мардер вскочил с кровати, оделся и вооружился – взял «кимбер», «стейр», коробку пуль для винтовки и пару запасных обойм. Затем он бегом бросился в штаб-гостиную, чтобы выяснить, что происходит. Ампаро встретила его сияющей улыбкой.
– Это военные. Они пришли и напали на тамплиеров. У тех же машины стояли у дороги – теперь все они взрываются. И отец Сантана здесь. Мы спасены!
На фоне стрельбы действительно то и дело раздавались оглушительные взрывы. Но кое-что в них настораживало.
– Найдите Ортиса! – крикнул он. – Я на крышу, хочу сам посмотреть.
Он взбежал на верхнюю террасу. На западе море было укутано пеленой тумана, на востоке уже проглядывал бледный румянец восходящего солнца. Это был час, когда белую нить толком не отличишь от черной – лучшее время для штурма. Все бойцы «Альфы» собрались у бруствера поглазеть на фейерверк. Красные трассирующие пули разлетались во всех направлениях; было видно, что на базу тамплиеров навалились гораздо более внушительные, чудовищные силы. По-видимому, перед рассветом атакующие тихонько рассредоточились по окрестным холмам и обрушили на плотно составленные машины шквальный огонь. Еще они заблокировали дорогу с обеих сторон, и то на одном конце, то на другом периодически расцветали яркие вспышки, от которых протягивались огненные линии, конечную точку которых отмечал мощный взрыв. Мардер давно не слышал характерного «бух – ш-ш-ш – БАБАХ» «РПГ-7», но эти звуки так просто не забудешь.
Подбежал запыхавшийся Ортис. Мардер схватил его за толстую ручищу и оттащил подальше от остальных.
– Надо отводить людей на вторичные позиции. Наверно, их мы тоже долго не удержим. Еще нужно будет…
– Дон Рикардо, но мы же спасены! Армия пришла!
– Это не армия, друг мой. Это Ла Фамилиа. Они хотят подчистую выкосить конкурентов, а потом захватить colonia.
– Не понимаю. Как вы…
– Они используют «РПГ». И посмотри сам: никакой военной техники, никаких бронемашин. Нет, это Ла Фамилиа – похоже, стянули силы со всего района. Там около тысячи автоматчиков. Я думаю…
Негромко запиликал сотовый.
Читать бесплатно другие книги:
