Кошки-мышки Рэнкин Иэн

В затхлом воздухе пахло лекарствами. Большой уютный диван, два глубоких кресла; одна стена полностью занята застекленными книжными шкафами. На других стенах несколько скучноватых акварелей. И множество экзотических безделушек.

Широкая деревянная каминная полка была сплошь уставлена африканскими, карибскими, индийскими и китайскими статуэтками.

Вандерхайд опустился в кресло. Ребуса поразило, что в просторной комнате нет ничего лишнего: мебель специально расставлена так, чтобы помочь слепому ориентироваться.

— Этими побрякушками, инспектор, я увлекался в молодости.

— Видно, что их собиратель много путешествовал.

— Скорее, что он был весьма легкомыслен. Выпьете чаю?

— Нет, сэр, благодарю вас.

— Может быть, чего-нибудь покрепче?

— Спасибо, тоже не стоит. — Ребус улыбнулся. — Вчера вечером я хватил чуть-чуть лишку.

— Слышу по голосу, что вы улыбаетесь…

— Вы не спешите спросить, по какому поводу я вас побеспокоил, мистер Вандерхайд.

— Вы правы. Возможно, это потому, что я знаю, инспектор. Или потому, что мое терпение безгранично. Время для меня не так ценно, как для большинства людей. Поэтому я и не тороплю вас. Мне некуда спешить.

Он снова улыбнулся, устремив глаза куда-то поверх головы Ребуса. Тот молчал и слушал.

— К тому же, — продолжал Вандерхайд, — поскольку я не выхожу, почти никого не принимаю и, насколько мне известно, никогда не нарушал законов, то возможных поводов для вашего посещения остается ничтожно мало. Может быть, все-таки выпьете чаю?

— Я, наверно, помешал вашему чаепитию? — Ребус заметил, что на полу рядом с креслом Вандерхайда стоит почти пустая чашка. Посмотрев вокруг своего кресла, он увидел на потертом ковре еще одну и быстро опустил руку: дно чашки и ковер под ней были теплыми.

— Нет, — сказал Вандерхайд, — я уже его закончил. Вместе с гостем.

— С гостем? — спросил Ребус удивленным голосом.

Старик улыбнулся, чуть снисходительно кивнув головой. Ребус, хотя и понял, что его раскусили, решил идти напролом.

— Разве вы не сказали, что у вас почти никто не бывает?

— Вот именно, почти. Сегодняшний день — исключение, подтверждающее правило. Уже второй посетитель.

— Могу ли я спросить, кто был первый?

— Могу ли я спросить, инспектор, по какому вы делу?

Теперь улыбнулся Ребус, кивнув самому себе. К щекам хозяина приливала краска. Ребусу все же удалось вывести его из равновесия.

— Итак? — В голосе Вандерхайда зазвучало нетерпение.

— Итак, сэр. — Ребус встал и принялся ходить по комнате. — Я нашел ваше имя в одной студенческой работе, посвященной оккультизму. Это вас удивляет?

Старик немного помолчал.

— Это мне скорее льстит. И я не лишен самолюбия.

— Но не удивляет?

Вандерхайд только пожал плечами.

— Ваше имя упоминается в связи с деятельностью оккультной секты, практиковавшей в Эдинбурге в шестидесятые годы. Вы были ее участником?

— Не отрицаю.

— Точнее сказать, вы были ее руководителем, или даже — если уместен такой термин — светилом.

Вандерхайд рассмеялся неприятным, скрипучим смехом.

— Я тронут, инспектор. Поистине тронут. Продолжайте, пожалуйста.

— Найти ваш адрес не составило труда. В телефонной книге всего несколько человек с такой фамилией.

— Почти все мои родственники живут в Лондоне.

— Я пришел к вам, мистер Вандерхайд, в связи с расследованием по делу об убийстве. Не исключено, впрочем, что смерть была случайной, а вокруг нее затеяна какая-то темная игра.

— Вы меня интригуете.

Вандерхайд сложил кончики пальцев и поднес их к губам. Он совершенно не походил на слепого. На передвижения Ребуса по комнате он не обращал внимания.

— Тело было обнаружено лежащим с раскинутыми в сторону руками, ноги вместе…

— Обнаженное?

— По пояс. По сторонам тела — две сгоревшие свечи, а на стене над ним — знак: пятиугольная звезда.

— Что-нибудь еще?

— Нет. Рядом с телом на полу — банка и в ней несколько шприцев.

— Смерть от передозировки наркотика?

— Да.

— Хм-м-м…

Вандерхайд встал со своего места и прошел прямо к книжному шкафу. Он не открыл его, но стоял, словно читая названия на корешках.

— Если мы имеем дело с жертвоприношением, инспектор… Ведь такова ваша теория?

— Одна из нескольких.

— Так вот, если это жертвоприношение, то средства умерщвления весьма необычны. Более того, ни о чем подобном я никогда не слышал. Начнем с того, что сегодня даже самые последовательные сатанисты едва ли решатся на человеческое жертвоприношение. Убийцы-психопаты не раз пытались представить свои преступления как ритуальные убийства, но у нас, как я понимаю, речь идет не о том. Настоящее человеческое жертвоприношение — собственно говоря, любое жертвоприношение — требует пролития крови. В современных обрядах и кровь, и тело жертвы заменены их символами, например, хлебом и вином, как в евхаристии. Иногда, если убивают животное, кровь настоящая. Но ритуальное убийство без крови — это что-то новое. Да и умерщвление путем введения сверхдозы наркотика… Нет, инспектор, гораздо правдоподобнее ваше предположение, что кто-то пытался замутить воду, манипулируя с уже бездыханным телом.

Вандерхайд снова повернулся лицом к комнате, к Ребусу. И развел руками, показывая, что ничем не может помочь.

Ребус опустился в кресло, еще раз потрогал чашку. Она остыла. Улика исчезла, улетучилась.

Он поднял чашку и рассмотрел ее. Безобидные голубые цветочки, небольшая трещинка. Вдруг Ребуса будто озарило: теперь он знал, что ему делать. Поднявшись, он направился к двери.

— Вы уходите?

Он вышел из комнаты, не отвечая Вандерхайду, и быстро подошел к темной дубовой лестнице. На виду был только один пролет, а дальше лестница поворачивала под прямым углом. Секунду назад на площадке кто-то стоял, прислушиваясь. Ребус не видел человека, но чувствовал его присутствие. Чуть волнуясь, он кашлянул.

— Спускайся, Чарли.

Он подождал. Ответа не последовало, но он знал, что парень стоит за поворотом лестницы.

— Или ты хочешь, чтобы я поднялся? Поговорим вдвоем в темноте?

Тишину нарушили только мягкие шаги Вандерхайда и стук его трости. Ребус обернулся. На лице у пожилого человека застыло высокомерное выражение. Непохоже было, чтобы он испытывал какой-то стыд.

Наконец лестница скрипнула.

Ребус победно улыбнулся. Предчувствие его не обмануло.

— Хелло, Чарли, — произнес он.

— Я не собирался бить ее. Она сама начала.

Спуститься с площадки, однако, Чарли не спешил. Ребус смутно различал его лицо, ссутулившиеся плечи, опущенные вниз руки. Интеллигентный голос исходил словно откуда-то издалека.

— Почему бы тебе к нам не присоединиться?

— Вы собираетесь арестовать меня?

— По какому обвинению? — полюбопытствовал Ребус.

— Этот вопрос должен был бы задать ты, Чарльз, — наставительно произнес Вандерхайд.

Ребусу надоела эта игра.

— Спускайся! — скомандовал он. — Выпьем еще по чашке «Эрл Грея».

Ребус раздвинул малиновые бархатные шторы на окнах, и интерьер гостиной сразу утратил свою таинственность. Загадочные фигурки на каминной полке стали обычными мирными безделушками. Тома за стеклом оказались книгами классиков и о классиках: Диккенс, Гарди, Троллоп. Ребус подумал — неужели в наши дни кто-то читает Троллопа?

Чарли занялся приготовлением чая в длинной узкой кухне, а Вандерхайд и Ребус молча сидели в гостиной, слушая позвякивание чашек и ложек.

— У вас хороший слух, — произнес Вандерхайд, выдержав долгую паузу.

Ребус пожал плечами. Он продолжал оценивающе оглядывать комнату. Нет, он не смог бы здесь жить, но, пожалуй, тоже с удовольствием навещал бы обитающего в такой атмосфере пожилого родственника.

— Ну вот и чай, — сказал Вандерхайд, когда вошел Чарли, неуверенно неся перед собой поднос. Опустив его на пол между креслами и диваном, он умоляюще поглядел на Ребуса. Тот не ответил на его взгляд и лишь коротко кивнул, принимая чашку. Ребус собрался было заговорить о том, как ловко Чарли пользуется потайными ходами и запасными дверьми, но молодой человек занялся делом: он передал Вандерхайду чашку, благоразумно наполненную лишь наполовину, и подвел его пальцы к широкой ручке.

— Вот так, дядя Мэттью.

— Спасибо, Чарльз, — отозвался Вандерхайд, и, если бы он был зрячим, его улыбка адресовалась бы прямо Ребусу, а не пространству над плечом инспектора.

— Уютно, — сказал Ребус, вдыхая терпкий аромат бергамота.

Чарли сидел на диване, скрестив ноги, почти расслабившись. Он-то действительно чувствовал себя в этой комнате уютно, как в старых, привычных, потертых брюках. Он молчал, предоставив Вандерхайду вести разговор.

— Чарльз рассказал мне всю эту историю, инспектор Ребус. Точнее, рассказал столько, сколько счел нужным.

Чарли бросил на дядю быстрый взгляд, и тот улыбнулся: Вандерхайд, безусловно, чувствовал недовольство племянника, но не желал с ним считаться.

— И я сказал ему, что он должен еще раз поговорить с вами. Но он, кажется, этого не хочет. Во всяком случае, не хотел. Теперь у него не осталось выбора.

— Как вы узнали? — спросил Чарли.

В этой гостиной, подумалось Ребусу, Чарли куда более на месте, чем в грязном, заброшенном доме в Пилмьюире.

— Узнал о чем?

— Где меня найти. Как узнали о дяде Мэттью?

— А, вот что тебя интересует. — Ребус стряхнул с колена невидимые пылинки. — Из твоего эссе. Оно лежит у тебя на столе. Это очень удобно.

— Что именно?

— Писать работу по оккультизму, имея родственника-колдуна.

Вандерхайд усмехнулся.

— Не колдуна, инспектор. Ни в коем случае. Думаю, что настоящего колдуна я встречал только раз в жизни. И представьте себе — здесь, у нас.

— Дядя Мэттью, — перебил его Чарли, — я не думаю, что инспектор пришел, чтобы…

— Наоборот, — возразил Ребус. — Именно за этим.

— Да?.. — Чарли был явно разочарован. — Не для того, чтобы арестовать меня?

— Нет, хотя ты заслужил хорошую головомойку за синяк, который поставил Трейси.

— Она сама напросилась!

Чарли заволновался и выпятил нижнюю губу, как обиженный ребенок.

— Ты ударил женщину? — спросил Вандерхайд с возмущением.

Чарли посмотрел на него и сразу отвернулся, словно не выдержал его взгляда. Взгляда, которого не было.

— Да, — прошептал он. — Но…

Он потянул вниз воротник джемпера-поло, и Ребус увидел две длинные, темные полосы.

— Славные царапины, — прокомментировал Ребус для Вандерхайда. — У тебя царапины, у нее фонарь под глазом. Око за око, зуб за зуб.

Вандерхайд снова ухмыльнулся, слегка наклоняясь вперед и опираясь на свою трость.

— Отлично, инспектор, — проговорил он. — Не давайте ему спуску! — Он поднес чашку к губам и подул на нее. — Чем же мы можем быть вам полезны?

— Я нашел ваше имя в эссе Чарли. В примечании он ссылается на недавний разговор с вами как со специалистом по вопросам магии. Я заключил, что вы живы и здоровы, живете в Эдинбурге, а в…

— …в телефонной книге не так много Вандерхайдов, — закончил за него старик. — Да, вы об этом упоминали.

— Вы ответили почти на все мои вопросы касательно черной магии. Мне осталось только кое-что спросить у вашего племянника.

— Видимо, я должен удалиться…

Вандерхайд сделал движение, чтобы встать. Ребус помахал рукой, но спохватился. Впрочем, Вандерхайд, вероятно, предвидел ответ.

— Нет, сэр, — сказал Ребус, когда Вандерхайд уже снова уселся. — Это займет каких-нибудь пару минут.

Он повернулся к молодому человеку, который почти потонул в мягких подушках дивана.

— Итак, Чарли, — начал Ребус, — на сегодняшний день у меня есть основания считать тебя вором и соучастником убийства. Можешь ли ты что-нибудь сказать по этому поводу?

Ребус с удовольствием наблюдал, как смуглое лицо парня мгновенно приобрело оттенок сырого теста.

Вандерхайд слегка вздрогнул, но был скорее заинтригован, чем смущен. Чарли перевел взгляд с одного на другого, словно ища поддержки. Слепыми ему показались обе пары глаз.

— Я… — начал он.

— Да? — поторопил Ребус.

— Я налью себе еще немного чая, — закончил юноша, как будто позабыл все остальные слова. Ребус терпеливо ждал. Пусть выпьет хоть весь дядюшкин чай. Он услышит от Чарли то, что ему нужно. Пусть с Чарли сойдет семь потов, Ребус услышит ответы на свои вопросы.

— Неужели весь Файф такой мрачный?

— Только в самых живописных местах.

Офицер файфской полиции вел Брайана Холмса через поле. Сумеречное однообразие нарушало единственное засохшее дерево. Дул порывистый, холодный ветер. Провожатый Холмса называл его каким-то словом вроде «сточный». Если это означало «восточный», то он имел весьма смутное представление о географии, потому что ветер дул с самого что ни на есть запада.

Пейзаж разочаровал Холмса. Поле выглядело плоским, но через некоторое время он обнаружил, что они поднимаются вверх, и вспомнил, что в Шотландии есть знаменитый холм, где оптический обман заставляет спускающегося путника думать, что он поднимается… Или наоборот? В любом случае спрашивать у этого парня не имело смысла.

Когда они закончили подъем, перед Холмсом раскинулось огромное черное пространство заброшенных шахт, отделенных от поля полоской деревьев. Шахты были выработаны и закрыты уже в шестидесятые годы. Теперь вдруг откуда-то появились деньги, и шахты начали закапывать, наземные постройки сносить, а поле засевать зеленой травой, словно файфские шахты никогда и не существовали.

Но Брайан Холмс знал, что это не так. Его дядя был шахтером, и детская память Брайана сохранила сотни историй из шахтерской жизни.

— Мрачная картина, — снова пробормотал он, спускаясь за офицером с небольшой горки к деревьям, возле которых стояло человек десять полицейских. Услышав шаги, они обернулись. Холмс подошел к тому из них, что показался ему старшим и представился: — Констебль сыскной полиции Брайан Холмс, сэр.

Человек улыбнулся, кивнул и мотнул головой в сторону другого, выглядевшего гораздо моложе. Все полицейские — и даже этот Иуда, его провожатый — заулыбались. Холмс покраснел и стал переминаться с ноги на ногу. Молодой человек увидел его замешательство и протянул руку.

— Я сержант сыскной полиции Хендри, Брайан. Иногда работаю здесь.

Кое-кто снова заулыбался, повеселел и Холмс.

— Простите, сэр.

— На самом деле я польщен. Приятно узнать, что я выгляжу таким молодым, а Гарри таким старым. — Он кивнул в сторону того, которого Холмс принял за старшего офицера. — Я повторю вам то, что говорил сейчас ребятам. У нас есть довольно надежные сведения, что сегодня тут будут стравливать собак. В укромном месте, в полумиле от главной дороги, в миле от ближайшего дома. Место выбрано прекрасно. Есть узкая дорожка, по которой можно проехать сюда от шоссе. Вероятно, три или четыре фургона с собаками и неизвестно сколько легковых машин с участниками. Если будет похоже на «Айброкс» [5], придется вызывать подкрепление. Но вообще нас интересуют не столько игроки, сколько хозяева. Говорят, главный — Дэйв Брайтмен, хозяин двух свалок в Керколди и в Метиле. У него есть несколько питбулей, и мы думаем, это он устраивает бои.

Из рации сержанта донеслось шипение, а затем сигнал вызова. Хендри ответил.

— Констебль Холмс у вас? — послышался вопрос.

Хендри удивленно взглянул на Холмса и передал ему рацию. Холмс виновато пожал плечами.

— Констебль Холмс слушает.

— Для вас есть сообщение, касающееся мисс Нелл Стэплтон.

Сидя в холле клиники и жуя купленную в автомате шоколадку, Ребус восстанавливал в памяти события дня. При воспоминании о Трейси мошонка снова заныла. Кажется, есть такая болезнь — двойная грыжа?..

Между тем вторая половина дня оказалась очень продуктивной: занятный разговор с Вандерхайдом, а что до Чарли — так тот запел, как певчий дрозд.

— О чем вы хотели спросить меня? — обратился он к Ребусу, возвратившись с полной чашкой в гостиную.

— Меня интересует время, Чарли. Твой дядя сказал мне, что для него время ничего не значит, но для полицейских оно значит очень много. Особенно в таком деле. Я недостаточно четко представляю себе последовательность событий. И хотел бы ее прояснить.

— Хорошо, — ответил Чарли. — Чем я могу помочь?

— Ты заходил к Ронни в тот вечер?

— Да, ненадолго.

— И ушел на какую-то вечеринку?

— Да.

— Оставив Ронни с Нилом?

— Нет, он уже ушел.

— Ты не знал, конечно, что Нил — брат Ронни?

Удивление Чарли казалось искренним, но Ребус уже убедился, что тот прекрасный актер.

— Нет, конечно, не знал. Ничего себе… Брат… Почему же он никому не говорил?

— Нил полицейский, как и я, — объяснил Ребус.

Чарли только улыбнулся и покачал головой. Вандерхайд сидел, задумчиво откинувшись в кресле и внимательно слушая, как судья на процессе.

— Нил утверждает, — продолжал Ребус, — что он ушел довольно рано, потому что с Ронни стало невозможно разговаривать.

— Могу себе представить.

— Почему?

— Он ведь как раз укололся, так? А до того постился целую вечность.

Чарли вдруг вспомнил о присутствии дяди и, повернувшись в его сторону, умолк. Проницательный старик уловил, как всегда, замешательство племянника и снисходительно махнул рукой, как бы говоря: «Я давно живу на этом свете и кое-что повидал».

— Думаю, так оно и было, — согласился Ребус. — Ронни вводит себе раствор. В доме никого не остается. Раствор — смертельный яд. Трейси, вернувшись, находит Ронни в его комнате…

— Это она так говорит, — перебил Чарли.

Ребус кивнул, признавая его право на сомнение.

— Давай предположим, что она говорит правду. Он мертв, или ей так кажется. Она пугается и убегает. Но дальше начинается сплошная неразбериха; вот тут-то мне и нужна твоя помощь, Чарли. Кто-то переносит тело Ронни на первый этаж. Зачем — неизвестно. Может быть, хотели так мило пошутить, а может быть, как заметил твой дядя, замутить воду. Как бы то ни было, примерно в это время появляется второй пакет с порошком. Трейси видела только один… — Ребус заметил, что Чарли снова собирается протестовать. — Во всяком случае, так она утверждает. Итак, Ронни использовал одну упаковку. После смерти его тело переносится вниз, и волшебным образом появляется еще одна упаковка. В ней — героин, а не тот яд, который ввел себе Ронни. И в дополнение ко всему исчезает его фотоаппарат, а затем появляется в доме, где обитаешь ты, Чарли, в твоей комнате, в черном полиэтиленовом пакете с твоими вещами.

Чарли отвел глаза. Теперь он разглядывал ковер, чайник и свою чашку.

— Да, это я взял его, — произнес он, не поднимая глаз.

— Ты взял аппарат?

— Я же сказал…

— Понятно. — Голос Ребуса звучал совершенно нейтрально. Стыд Чарли мог в любой момент превратиться в злобу. — Когда ты взял его?

— Я не смотрел на часы.

— Чарльз! — воскликнул Вандерхайд.

Племянник выпрямился, словно маленький мальчик, трепещущий перед своим дядей-колдуном.

Ребус прочистил горло. Во рту у него оставался сильный привкус «Эрл Грея».

— Когда ты вернулся, в доме был кто-нибудь?

— Нет. Никого, если не считать Ронни.

— Он лежал внизу или наверху?

— Я нашел его, раз это вам так важно, на верхней площадке. Будто он собирался спускаться вниз. Я решил, что он упал и отключился, но он выглядел очень странно. Когда человек спит, он ведь дышит. А Ронни был… как окоченевший. Кожа влажная, холодная.

— Итак, он лежал на верхней площадке лестницы?

— Да.

— Что ты стал делать?

— Я понял, что он умер. А дальше было, как во сне. Это звучит глупо… Теперь я понимаю, что я просто пытался уговорить сам себя. Я вошел к Ронни в комнату…

— Шприц там лежал?

— Я не помню.

— Ладно, не важно.

— И я подумал, что когда Трейси вернется…

— Ну?

— Господи, получается, что я какое-то чудовище.

— Почему?

— Ну, я понимал: когда она вернется в дом и увидит, что Ронни умер, она заберет все, что сможет. Я знал это совершенно точно. И поэтому взял то, что, как мне казалось, он оставил бы мне.

— На память? — едко спросил Ребус.

— Не совсем, — признал Чарли.

Ребуса вдруг кольнуло: с какой легкостью льется признание!

— Это единственная стоящая вещь, какая была у Ронни.

Вот это уже больше походило на правду. Дело, разумеется, не в том, что Чарли нуждался в деньгах: он всегда мог рассчитывать на дядю Мэттью. Конечно, его притягивала незаконность поступка. И мысль о том, что он выполняет предсмертную волю друга.

— Итак, ты взял аппарат?

Чарли кивнул.

— И сразу ушел?

— Я пошел прямо к себе. Мне передали, что заходила Трейси, малость не в себе, спрашивала меня. Я понял, что она уже знает про Ронни.

— То есть вместо того, чтобы схватить аппарат, она пошла звать тебя на помощь.

— Да.

В голосе Чарли почти слышалось раскаяние. Почти.

Ребусу было интересно, что думает обо всем этом Вандерхайд.

— Знаешь ли ты, кто такой Хайд?

— Персонаж Роберта Луиса Стивенсона.