Куклы на чердаке Дубчак Анна
— Нет, — Соня как будто бы и не обратила внимания на мою дурацкую шутку. — Она ушла, и больше я ее не видела… Прошло несколько дней… признаюсь, я каждое утро поднималась сюда, чтобы посмотреть, не появилось ли в доме еще каких-нибудь кукол…
— Неужели появились?
— Да. Через неделю появилась новая кукла, только уже мужского пола. В синем комбинезоне… И на следующее утро в дверь снова позвонили. На этот раз Роза сама открыла, позвала меня и спросила, не требуется ли нам садовник… А нам как раз был нужен садовник! Не скажу, чтобы я активно занималась поиском садовника, нет, просто подумывала: а не привести ли в порядок газон, клумбу, маленький садик, что за домом… И тут вдруг вижу — молодой человек.
— Он был в синем комбинезоне?
— Нет. Но когда я сказала ему, что беру его на работу за триста евро в месяц с проживанием в садовом домике и кормежкой (мы с Розой все равно не съедаем всего того, что она приготовит), и он согласился, то буквально через полчаса я увидела его уже в синем комбинезоне. Он попросил нас с Розой показать ему, где находится садовый инвентарь, газонокосилка, инструменты… Роза отвела его в садовый домик и все показала… Его комнату в том числе. Вот такая история…
— Ты поэтому вызвала меня? — Мне надо было, чтобы в моем голосе прозвучала мягкая твердость. То есть, с одной стороны, что я вроде бы поддерживаю ее в ее страхах и опасениях, но, с другой — что у меня все-таки есть своя жизнь, и нечего меня отвлекать по разным пустякам…
— Да, поэтому, — просто ответила она и вздохнула.
— А чего ты боишься?
— Во-первых, привидений, а во-вторых, конечно, того, что кто-то время от времени появляется в этом доме специально для того, чтобы напугать меня…
— А смысл пугать тебя?
— Понимаешь, этот дом довольно дорого стоит…
— На кого он оформлен?
— На моего мужа, Эрвина. Он достался ему по наследству от матери, Клементины…
— Может, кто-то еще хочет завладеть этим домом? У тебя есть какие-нибудь мысли на этот счет?
— Не знаю… У Эрвина есть сестра… Но она много лет тому назад уехала в Парагвай, там немецкая колония… Они с Эрвином даже не переписываются… Она устроена, замужем, у нее нет детей, но по скудным сведениям наших общих знакомых, она вполне счастлива.
— Клементина… Она оставила завещание?
— Да, конечно… И Эрвин вступил в права наследования в этом году…
— Может, у Эрвина, твоего мужа, есть еще какие-нибудь братья или сестры, о которых вы ничего не знаете… Мало ли чего не бывает на свете… Но я бы восприняла эту ситуацию с юмором, честное слово… Какие-то куклы… Все это несерьезно, Соня. Если бы кто-то, кто считает, что часть дома принадлежит и ему, попробовал бы избавиться от законного наследника, то есть, от Эрвина, то и страшилки были бы другого рода, я не говорю уже о конкретных действиях… А так… Думаю, это Роза развлекается.
— Нет, Роза работает здесь давно, она жила здесь при Клементине и очень ценит свою работу и положение… Я плачу ей ровно столько же, сколько платила моя свекровь. К тому же, Клементина оставила и ей кое-какие средства… И вообще, надо знать Розу — она не способна на такие глупости. В ее интересах, чтобы все оставалось так, как есть.
— Тоже понятно… Ну, тогда не знаю… А ты не пробовала каким-то образом проследить, не заходит ли кто в этот дом… то есть, на тот чердак?… Я однажды пыталась, но потом так захотела спать… К тому же, страшновато одной сидеть на лестнице перед дверью, ведущей на чердак, и поджидать привидение…
— А со мной будет в самый раз?
— Думаю, да… Ведь ты всегда была храброй девочкой, — и тут она улыбнулась. И улыбка, надо сказать, прямо-таки осветила ее лицо. И снова промелькнула мысль, что где-то это лицо я уже видела… И эту челку, и этот тонкий аккуратный носик, и высокие скулы… Может, все не так уж и плохо, и мы действительно где-то пересекались в детстве? Может, просто моя память не сохранила нашу дружбу, в то время, как для Сони наши отношения оставили след на всю жизнь? Но в одном она права — со мной действительно в детстве трудно было соскучиться. И не смотря на мою внешнюю благопристойность и покорность, в голове моей роились самые разные фантазии… я сумела организовать детей и отправиться за город на шашлыки, к примеру. Правда, вместо мяса я приносила сосиски, которые мы поджаривали на углях… Да и срывание уроков не обходилось без моей инициативы…
И вдруг я услышала такое, от чего буквально покрылась мурашками:
— А помнишь, как мы с помощью твоей знакомой девчонки пробрались в музей, у нее мама там работала, кажется… И мы всю ночь танцевали, орали песни, рискуя быть услышанными кем-нибудь с улицы… Гуляли по темным залам и представляли себя принцессами… Помнишь, Ната?
Я смотрела на нее и ничего не понимала. Может, моя память играла со мной злую шутку? Да, побывать ночью в музее, причем, в любом, я мечтала всегда… И одна моя подружка, Юлька, действительно предложила мне однажды провести ночь в музее, где работала не то ее мать, не то бабушка… Но у нас тогда ничего так и не получилось. Хотя, мне часто снился какой-то фантастический музей с картинами на стенах, с навощенным паркетным полом, с экспонатами (старинными платьями, надетыми на безголовые черные манекены и упрятанные под стеклянные колпаки), не говоря уже о музее кукол…
— Да, помню… — снова, уже в который раз солгала я.
— Мы были в музее уникальных кукол… — Она смотрела на меня в упор. — Помнишь?
— Да… Кажется, помню… Хотя, нет… Не помню… Я только хотела… Нет, ты меня с кем-то спутала…
— Вот и славно, — она вдруг шумно вздохнула, как человек, удостоверившийся в чем-то, в чем еще недавно сильно сомневался. — Наконец-то я узнала настоящую Нату Вьюгину… До этого ты старательно делала вид, что что-то помнишь, а сейчас решила поставить меня на место. И правильно. Ни в каком музее мы с тобой не были. Так и не получилось, ты правильно сказала… Да и музей уникальных кукол открылся не так давно, лет десять тому назад… Но мечта-то у нас была, ведь так? Общая мечта?
— Была, — согласилась я, припоминая лишь Юльку Сквозникову. — Жаль, то не получилось…
— Зато теперь у нас есть возможность представить себе, будто бы этот чердак — и есть музей. Один этаж музея. И этот макет — экспонат. Мы должны, понимаешь, схватить за руку того, кто морочит мне голову и пугает…
— Послушай, но почему я? — Я просто сгорала от любопытства.
— Объясняю. Если бы я рассказала кому-то из своих друзей, знакомых, живущих тут, что со мной происходит, все сразу сочли бы меня сумасшедшей… А ты — ты своя, понимаешь? У тебя храброе сердце и ясный ум… Ну, не знаю, как тебе еще объяснить… Мне казалось, что только ты сможешь мне помочь…
Звучало все равно не убедительно.
— А как же Эрвин? Ты рассказывала ему?
— С Эрвином у меня сейчас напряженные отношения… Он завел себе любовницу… Но разводиться с ним, понятное дело, не хочу… Я предпочла роль затворницы в этом доме…
— Так вот и весь ответ! Все эти привидения — дело рук твоего мужа, который хочет от тебя избавиться, упечь тебя в психушку! — сказала я первое, что пришло в голову. — И тогда он вместе со своей любовницей поселится в этом доме…
Сказав это, я тотчас пожалела, подумала, что, быть может, причинила Соне боль, как вдруг услышала:
— Вот и я думаю об этом же… что дело не в доме, то есть, не в наследстве, не в сестре, а именно в Эрвине, в моих с ним отношениях… И мне очень хочется схватить за руку того (или ту), кто еще раз попытается попробовать свести меня с ума… И ведь какой странный способ выбрали… Кто бы мог подумать, что я когда-нибудь заберусь на этот чертов чердак?!
— Ты же сама сказала: крыса.
— О крысе мне сказала Роза, но она тут, повторяю, не при чем…
— Значит, крысу на чердак запустили твои, образно выражаясь, враги, зная, что Роза поднимется туда, чтобы прибраться… Вот и все! Я даже не удивлюсь, если выяснится, что в твой вечерний чай (лимонад или молоко) кто-то, кто знает, как проникнуть в дом каким-нибудь тайным ходом, подсыпают снотворное, чтобы ты не смогла провести ночь, сидя в засаде на лестнице чердака.
— Теперь-то ты понимаешь, что я не могла и дальше оставаться одна…
Меня так и подмывало спросить, но почему же все-таки она выбрала меня, неужели за всю свою сознательную жизнь она так и не обзавелась настоящими друзьями, но я не сделала этого. Подумала: пусть все идет, как идет. Кто знает, что еще, какой сюрприз подготовила мне моя судьба.
11
Страхилица (Болгария). Октябрь 2008 г.
Елена Вьюгина стояла с мужем перед деревянными воротами маленького домика, крытого черепицей, смотрела с недоверием на лающего желтого пса, привязанного к уродливому, с редкими досками, забору и пыталась понять, есть ли кто в доме или нет. Моросил дождь, одинокий, торчащий среди запущенных малиновых кустов, словно обугленный подсолнух наводил тоску…
— Смотри, она и помидоры выращивала, видишь, ровные грядки… Бедная моя девочка… Что заставило ее спрятаться здесь? Мне кажется, у меня сердце разорвется, если я ее увижу… Костя, ты чего молчишь? — Она оглянулась на мужа и посмотрела на него растерянно. — Ну что такого мы ей сделали? За что она нас так не любит?
— Знаешь, — отозвался Константин Вьюгин, приближаясь к жене с зонтом и пытаясь укрыть ее от дождя, — мы с тобой так часто задавали себе этот вопрос, что теперь даже я не знаю на него ответ… Только мне в последнее время кажется, будто бы мы с тобой смотрим один страшный сон на двоих… И этот дом — он тоже нам снится…
На лай собаки вышла соседка. Невысокая, в сером дождевике, малиновых шароварах и синем платке. Симпатичная турчанка лет пятидесяти пяти.
— Какво тырсете? (Что ищете?)
— Наташа… Тут живет Наташа? — Оживилась Елена, радуясь появлению женщины.
— Да, тука живее… — И тут женщина неожиданно переключилась на русский. — Она уехала. Говорят, к приятелке… в Алманию.
— Куда? — Хором спросили Вьюгины.
— В Алманию… то есть, в Германию…
— К какой еще приятельнице? — Удивилась Елена. — Когда?
— Преди едва седмица… (неделю назад). Тя оставила ключове за Нуртен и заминала за Германия…
Спустя несколько минут к воротам подошла еще одна женщина с очень серьезным лицом. В отличие от первой женщины, эта была одета побогаче и почище. В толстом вязаном жилете до колен, темно-синих шароварах и красивом красно-синем узорчатом платке, стянутом узлом на затылке повязанном. Окинула приезжих с головы до ног.
— Вы — майка и баштата на Наташа, так? (Вы мама и папа Наташи). Меня зовут Нуртен… Дождь вали… Пойдемте, я открою вам кышту… (Пойдемте, я открою вам дом.) — Это куче, Тайсон… Хубово куче… Никого не пускат… (Хорошая собака. Никого не пускает.) Ваша доштеря работала у мен (ваша дочь работала у меня).
— И кем же она у вас работала? — Елена почувствовала, что ноги не слушаются ее. Она так долго искала эту Страхилицу, что теперь, когда она стояла возле дома, где по ее сведениям, полученным в полиции, должна была проживать ее дочь, силы оставили ее. Она сильно волновалась. И в том, что Наташа забралась в такую глушь и предпочла жизнь в маленькой болгарской деревне Москве, она винила исключительно себя и мужа.
— По хозяйству помогала…
— Домработница что ли? — Ужаснулась она.
Они прошли мимо лающего пса по дорожке, остановились возле кривых, опасных ступенек, ведущих на маленькую террасу, выложенную кусками разноцветной плитки. Маленький домик, выкрашенный белой краской, четыре окна, низкая дверь с замком.
— Заповядайте (приглашение), — Нуртен распахнула дверь.
— Костя, смотри, не ударься головой. Видишь, как низко…
— Вы из России?
— Да, из Москвы… Вот, ищем Наташу… Понимаете… — говорила она, входя в маленькую кухню и удивляясь тому, что центральное место ее занимала большая дровяная печь, от которой шла выкрашенная в коричневую краску труба. Эта труба проходила над головой вдоль всей кухни и выходила в отверстие под потолком. — Понимаете… у нас был конфликт…
Она решила разговаривать с этой женщиной, которая, возможно, была единственным человеком, который приютил Наташу, помог ей, открыто…
— … Конфликт… И Наташа уехала. Мы долго искали ее… Это оказалось довольно трудным делом… У нее ведь документы просрочены…
— Аз разбирам… (Я понимаю…)
Нуртен, заглянув в маленький навесной шкафчик и холодильник, сказала, что сейчас придет, и ушла.
— Костя… И наша дочь вот здесь живет? — Лена села на стул и закрыла лицо руками.
— А что… Люди везде живут. Не самое плохое место, между прочим, — ответил бледный, с потухшим взглядом Константин. Он-то точно знал, что в том, что дочь сбежала, виновен только он. Она испугалась, что в Москве ей жизни не будет, что он, ее отец, просто замучает ее упреками. К тому же, она — девочка ответственная, и решила, что непременно должна вернуть им те деньги, которые им пришлось выложить цыганам. Вот только интересно, как она здесь, в этой деревне решила зарабатывать деньги? Чем? Помогать по хозяйству этой симпатичной турчанке? Подметанием и стиркой много денег не заработаешь… — Здесь красиво, ты не заметила, Лена? Тихо… Если бы я оказался на ее месте, то поступил точно так же… Я только не понял, куда она отправилась?
— Вроде к подружке в Германию. Скажи, Костя, ты слышал когда-нибудь, чтобы у нее были подруги в Германии?
— Нет, ты же отлично знаешь…
— Думаешь, она снова в кого-нибудь влюбилась?
— Не смешно…
Вернулась Нуртен. В руках ее был пакет, из которого она достала банку, свертки…
— Кисело мляко, сирене (брынза), захар, кофе… хляб… — Женщина принялась накрывать на стол. Откуда-то появились маленькие чашки, тарелочки, сахарница…
— Здесь брынза — основной продукт, — заметил, вздыхая, Константин. За те три года, что прошли с той поры, когда в их семье произошла эта трагедия с Наташей, он сильно постарел, поседел. Ему было ужасно стыдно за то, что в то время, когда они занимались поисками Наташи в Варне, он действительно больше думал о потерянных деньгах, нежели о дочери. Он был почему-то уверен, что с ней-то теперь все будет хорошо, она поправится, придет в себя, и эта история с Тони и ее странным замужеством забудется. А вот денег теперь не вернуть… В те дни, когда он в сердцах отправлял из Москвы в Болгарию крупные суммы, он знал, что они идут на лечение дочери, на решение каких-то ее проблем, в это, во всяком случае, ему хотелось верить… Но когда все закончилось, и им удалось вырвать Наташу из рук преступников, и он увидел ее, то прежнего чувства страха за дочь, за ее жизнь, уже не осталось. Вместо этого в душе поселилась глухая злоба на каких-то посторонних людей, который присвоили себе эти деньги, да досада на дочь, что это из-за нее, из-за ее легкомыслия он лишился таких денег… Тем более, что большая часть была взята в долг, и долги эти надо было отдавать…
И Наташа поняла это. По его взглядам, отрывочным фразам, упрекам, готовым сорваться с языка… Она не пожелала жить с родителями, которые теперь будут изводить ее напоминанием о черной странице ее жизни и, чтобы спастись от этого кошмара и, возможно, от надвигающейся депрессии, решила переждать этот эмоциональный шторм в тихом месте. Один на один со своей болью и стыдом.
— Вероятно, она поехала на заработки… — сказал он, чтобы что-то сказать.
— Да как же она могла уехать, когда у нее виза просрочена… Чтобы поехать в Германию, ей нужна шенгенская виза… А чтобы получить ее, у нее должно было все в порядке с документами… Я уж думаю, не связалась ли она снова с этим Тони…
И тут, вспомнив, что рядом Нуртен, она, извинившись, спросила ее:
— Скажите, она здесь жила одна или с молодым человеком?
— Сама, — ответила Нуртен, опуская с каждую чашку с холодной водой и кофе примитивное приспособление для варки кофе — соединенные изолентой две чайные ложки и проводом — своеобразный кипятильник. — Она живела тука сама… (Она жила здесь одна.)
— Хорошо хоть так… — немного успокоилась Елена. — Значит, хотя бы на это у нее ума хватило — не возвращаться к этому Тони… Спасибо, Нуртен за кофе… Так хорошо пахнет… И брынза тоже выглядит аппетитно… Скажите, здорова ли была моя дочь?
— Здрава…
— У нее были проблемы с волосами… — Лена как могла показала на себе.
— Коса-то? Хубова коса (хорошие волосы). Всичко нормално.
— А это точно, что она уехала в Германию?
— Ей письмо пришло из Германия. От приятелки. Аз дала на ней пари, и она заминава в Германия… (Я дала ей денег, и она поехала в Германию).
— У нее есть телефон? Вы не знаете номера ее телефона?
— Как не знам? Знам… — С этими словами Нуртен достала из кармана жилета телефон, нашла номер Наташи и протянула Елене.
— Костя, у тебя есть ручка? Запиши! Мы ей сейчас позвоним, и, если она отзовется, значит, она в Болгарии, так?
Записали, позвонили. Нуртен сама несколько раз пыталась дозвониться до Наташи.
— Ее няма в Болгария. Она в Алмания… Ваша-то доштеря — хубова момиче… много работала. Аз платих ей сто лева… Наташа имат козы, кокошки…
— Она держит коз и кур, — перевел Константин. — Ты когда-нибудь могла себе представить, Лена, что наша дочь будет держать коз и кур?
— Бедная девочка… Костя, и что же нам теперь делать? Где ее искать?
— Живите тука. Она позвонит мне, — сказала Нуртен. — Кога позвонит, я дам вам телефон…
— Она дело говорит… Если у них были хорошие, теплые отношения, то рано или поздно Наташа ей сама позвонит, расскажет, где она… Вы, Нуртен, постарайтесь расспросить ее, где она живет, в каком городе, хорошо? Может, адрес… Или телефон там… в Германии…
— Аз имам много работа, — сказала Нуртен. — Моя-то кышта близко, тука… (Я живу поблизости). Запишите мой телефон.
Константин записал. Нуртен извинилась и ушла.
Они остались одни.
— Пойду, посмотрю спальню…
— Я тоже… Что-то так устал… Да и голова разболелась. У тебя есть таблетка?
— Есть.
В спальне они увидели хорошую, добротную кровать, аккуратно застеленную пестрым вязаным одеялом.
— Совсем другая жизнь… Все по-другому… И мне постоянно кажется, что здесь жила не наша Наташа, а какая-нибудь другая Наташа, ее тезка… — Она подошла к мужу и обняла его. — Костя…
И заплакала.
12
Мюнхен, октябрь 2008 г.
После всех этих странных разговоров с Соней я долго еще не могла придти в себя. Я, реалистка до мозга костей, никогда не верила в привидения, в потусторонние силы, а потому понимала, что все то, что она мне рассказала, либо плод ее больного воображения, либо ей действительно кто-то морочит голову… И дело тут может быть как в ее муже, который завел себе другую женщину и не хочет при разводе делиться со своей законной супругой, так и в доме, деньгах, словом, в том, что может представлять собой материальную ценность. Кто знает, может, в этом доме спрятано сокровище, и цель преступника сделать все возможное, чтобы поскорее освободился дом. Возможно, кто-то положил глаз на этот дом и хочет его купить, и для этого пытается навести страх на его единственную обитательницу. Каких только историй я не слышала в своей жизни на эту тему. Одно мне оставалось неясным: при чем здесь я? И кто такая эта Соня?
За ужином я предложила план. А почему бы и нет? Раз она пригласила меня для того, чтобы помочь разобраться в этой ситуации, значит, зная меня (вернее, ту за кого она меня принимает), мой характер (вероятно, моя тезка обладала помимо решительности и храброго сердца, еще и предприимчивостью), она ждала от меня каких-то действий.
— Чтобы не тянуть со всем этим, предлагаю остаться на ночь на чердаке. Будем дежурить. Возьмем туда термос с кофе и затаимся… Только вот где именно? Надо бы, чтобы тот, кого мы про себя будем называть «вором», не знал о том, что мы находимся поблизости от макета. Значит, нам надо бы каким-то образом спрятаться на самом чердаке, в темном углу. Поначалу, если будет все тихо и спокойно, мы будем сидеть на стульях (кажется, я видела там стулья), можно даже расстелить на полу старые одеяла, чтобы поджидать вора лежа… Когда же услышим звуки приближающихся шагов, сразу де спрячемся в укромное место… Там, на чердаке, есть укромные места?
— Да сколько угодно! Ты думаешь, я сама не хотела там дежурить? Но одно дело — я сама, а другое — вдвоем.
— Как ты думаешь, когда приблизительно в «доме», я имею в виду макет, появляются эти человечки?
— Думаю, после полуночи… Потому что до двенадцати Роза еще ходит до дому, что-то делает… У нее бессонница, и она старается как-то убить время… А потом она пьет снотворное, запирается в спальне и спит до шести утра.
— Понятно. Да, кстати о снотворном. Я сама могу приготовить кофе, понимаешь? Собственоручно…
— Думаешь, в этом замешана Роза?
— Я пока еще ничего не думаю… Но ради предосторожности кофе сварю сама, и термос перед этим хорошенько вымою…
— Да, ты права… Господи, как же хорошо, что ты приехала… Я тут чуть с ума не сошла.
— Ладно, не причитай. И вообще, Соня, по жизни надо идти с улыбкой. И в каждом событии искать что-нибудь позитивное. Вот ты живешь и не знаешь, какие испытания порой выпадают на долю других людей… Ты живешь своими проблемами, это понятно, но чтобы почувствовать себя более благополучной, достаточно оглянуться и увидеть, что великое множество женщин живут в тысячу раз хуже…
— Да, я понимаю, о чем ты говоришь. Конечно, со стороны может показаться, что у меня жизнь сложилась. Замужем за красивым мужчиной, деньги есть… Да и внешностью меня бог не обидел… Но я так несчастлива, если бы ты только знала… И ничего не радует. Знаешь, когда я только вышла замуж и поселилась в Берлине, мне так все нравилось… Эрвин был внимателен ко мне, нежен… Мы были счастливы, что и говорить. Единственно, что омрачало нашу семейную жизнь — это отсутствие детей. Я думаю, что это вина Эрвина, поскольку у меня в этом плане все в порядке, мне доктор так и сказала: вам, Софи, рожать и рожать… Я предложила Эрвину взять приемного ребенка, он сказал, что подумает… Время шло, мы жили для себя… И не скажу, что я очень уж страдала без ребенка… Когда имеешь деньги, всегда найдешь себе занятие по душе… Но я, признаться честно, больше бездельничала… Да я и сейчас занимаюсь этим же… — она засмеялась. — Некоторые думают, что это скучно… Ничего подобного… Я просто живу, понимаешь? Много сплю, ем, что мне нравится, гуляю, хожу в кино… Читаю книги… И я бы и дальше продолжала находиться в этом блаженном состоянии, если бы не переезд в этот дом и эти… чертовы куклы…
— А ты не пыталась узнать, где продаются такие куклы?
— Да везде… Где продаются игрушки. Это, пожалуй, самые дешевые небольшие куклы, к ним еще можно купить одежду… словом, мечта каждой девчонки!
— Значит, тот, кто придумал весь этот кукольный маскарад, покупает куклу, надевает на нее одежду, похожую на ту, в которой появится твой очередной посетитель… Все это легко срежиссировать, ты не находишь?
— Нахожу. Просто мне страшно, что по моему дому, пока я сплю, кто-то расхаживает, забирается на чердак… А тебе разве не было бы страшно?
— Конечно, страшно. Но вы с Розой должны были осмотреть дом, проверить, хорошо ли запираются все окна, есть ли черный вход…
— Конечно, есть! Со стороны сада. Но мы запираем эту дверь…
— А может, через крышу? Может, там есть тоже окна?
— Есть, да только они плотно закрыты ночью… Думаешь, я не осматривала дом? Мы с Розой все просмотрели, проверили…
— Но если это не привидение, то как-то оно все-таки проникает в дом…
— Я уже не знаю, что и думать…
После ужина я немного отдохнула (неизвестно, от чего, возможно, от мыслей и тревоги), даже вздремнула, после чего приняла душ, оделась в удобную теплую одежду и вышла из своей комнаты. В гостиной меня уже поджидала Соня. Джинсы, свитер.
— Пойдем на кухню, Розы там сейчас нет, она в своей комнате, смотрит сериал… Я покажу тебе, где кофе, термос… Помогу тебе приготовить кофе. Ты какой любишь: арабику или якобс?
— Я делаю смесь из того кофе, что мне нравится…
— Пойдем-пойдем, я покажу тебе, как пользоваться моей кофе-машиной…
Большая кухня с красивой бледно-зеленой мебелью, зелеными с оранжевым занавесками, большим овальным столом, камином, украшенным старинной кухонной посудой — медными котелками, потрескавшимися от времени потускневшими фаянсовыми супницами и салатницами, целой коллекцией пивных кружек (от прозрачных, с железными крышечками, и керамических, расписанных в средневековом духе, до пузатых, деревянных, стянутых металлическими обручами…) Вместе со всей этой незамысловатой и приятной глазу античностью легко уживались электрические бытовые машины, среди которых примостилась ярко-синяя кофеварка с кувшинчиком-термосом. При виде этой кофеварки сердце мое забилось быстрее — в нашей московской кухне была точно такая же…
— Узнаешь? — Улыбнулась Соня.
— А ты откуда знаешь?
— Я же тебя искала… Была у твоих родителей… Они-то и рассказали мне, что ты пропала, исчезла в неизвестном направлении, причем, твое исчезновение не криминального, так сказать, характера… Что ты попросту сбежала от них, что была история с каким-то Тони…
Я смотрела на нее, совершенно сбитая с толку. Так значит, ей была нужна именно я, а не моя неизвестная тезка!!! И она искала меня в Москве, была на нашей московской квартире, встречалась с родителями…
Значит, она была когда-то в детстве знакома именно со мной, вот только почему я об этом ничего не знаю и не помню — большой вопрос. Может, у меня проблемы с памятью, о которых я не знаю? И Соня на самом деле была моей закадычной подругой?
Родители рассказали ей о Тони. Это на них похоже. Они сейчас кому угодно расскажут мою жизнь, лишь бы кто помог им найти меня. Выложат все, причем, с соответствующими комментариями. Представляя себе эту унизительную для меня сцену, я даже испытала чувство облегчения по поводу того, что им меня теперь уж точно не найти… И если в Болгарии еще меня можно вычислить, поскольку моя фамилия засветилась в связи с покупкой дома в Страхилице, то уж здесь, в Германии — это просто невозможно…
— Да, была одна история…
Удивительное дело, но теперь, когда мне стало ясно, что я нахожусь здесь не на птичьих правах и что Соня действительно хотела, чтобы к ней в трудную минуту приехала именно я, то и чувствовать я себя стала иначе. Более уверенно и спокойно. Уж теперь-то меня точно никто не разоблачит и не скажет: что же это ты, подруга, ввела меня в заблуждение,
ведь ты — это не ты, вернее, не она…
— Постой, а как же здесь оказалась наша кофеварка?
— Да это не ваша кофеварка, просто точно такая же… Я купила ее по случаю здесь, в Мюнхене, она же немецкая… Подумала, что, когда ты приедешь, тебе будет приятно увидеть здесь вещицу, напоминающую дом…
— Вот здесь ты ошиблась, — произнесла я холодновато. — И мне меньше всего хотелось бы вспоминать и свой дом, и родителей…
Тут я запнулась, не уверенная в том, что мне хотелось бы рассказывать Соне, девушке, которую я по прежнему продолжала считать чужой, посторонней, свою историю.
Однако, ночь развязывает языки и способствует тому, чтобы люди открывали друг другу душу.
Поэтому, когда мы, прихватив с собой термос с кофе и чашки, поднялись на чердак и заняли там оборонительную позицию, я не выдержала и рассказала ей о своей любви к Тони, о том, как меня чуть не продали на органы, как Тони погиб, как мне трудно было находиться рядом со своими родителями, и как я приняла решение сбежать от них…
— Да, приблизительно так они мне и рассказывали, — говорила приглушенным голосом Соня. — Конечно, не обошлось без оценки твоих поступков. Они вообще считают тебя девушкой с тяжелым характером, неуживчивой… Да и с молодыми людьми у тебя отношения как-то не складывались, это правда?
— Да просто не с кем было их складывать, понимаешь? Когда мне начинал кто-то нравиться еще в школе, то оказывалось, что этот парень влюблен в мою одноклассницу… А те, кто не нравился мне, ходили за мной по пятам, оказывали знаки внимания, дарили цветы… Конечно, девчонке это всегда приятно, это повышает самооценку, но я-то всегда считала их аутсайдерами, понимаешь?
— И что же это были за парни?
— В основном, как это принято сейчас говорить, скучные «ботаники». Отличники. Мальчики робкие, но страстные… — здесь я улыбнулась, вспомнив Фиму, парня, который однажды, провожая меня домой после кино, не выдержал и набросился на меня, хотел поцеловать… Я еле от него отбилась. Хорошо, что он не обиделся, и мы до последнего дня поддерживали с ним приятельские отношения. Он надежный парень и всегда поможет… К тому же, у него почему-то не стыдно было просить денег в долг… Он знал, что я всегда отдаю…
— «Ботаники» — это я понимаю. Возможно, они и скучные, зато перспективные. Сейчас мозги знаешь, как ценятся!
— Вероятно, у меня проблемы с мозгами, раз я этого не понимаю.
— К тому же, такой мальчик, когда вырастет, будет хорошим семьянином, порядочным. Не будет гулять на стороне… Понимаешь, у таких людей порядок не только в тетрадках, документах и мозгах. У них порядок в душе. Он знают, как правильно жить, чтобы проблемы в семье не отвлекали от основной работы. Но мы же — дуры. И всегда выбираем мальчиков с криминальным душком, красивых разгильдяев… Вот у меня, Эрвин… Красивый был парень, я влюбилась в него без памяти…
— А где ты его нашла?
— Он в Москву приехал по делам. Встретились в одной компании, нас познакомили, потом он приехал еще раз, но уже ко мне… Все это время мы переписывались по интернету…
— Вот и я тоже по интернету… — Я снова вспомнила щемящие письма Тони, его признания в любви, желание создать со мной семью…
— Но как еж случилось, что его убили?
— Не знаю подробностей… Его мать, ее тоже звали Роза, сказала мне об этом… Потом еще кто-то из родни… Все они казались все на одно лицо, и я их ненавидела…
— Еще бы… За что их тебе любить, если они собирались убить тебя? Вот ты рассказала всю эту страшную историю, а я все думаю: почему Тони не предупредил тебя о том, что тебя ждет, когда ты переступишь порог их дома?
— Он сказал мне, что разговаривал с матерью, и убедил ее в том, что любит меня по-настоящему, что это не какой-то там курортный или интернетовский, виртуальный роман… Она выслушала его, успокоила и сказала, что, если ее сын полюбил девушку, то она не станет препятствовать нашей свадьбе… Конечно, уверила его в том, что они не тронут меня, все-таки, я — невеста Тони… Но, вероятно, у преступников свои понятия… Думаю, что эта самая Роза в первую очередь увидела во мне источник денег… Я же была хорошо одета, да и деньги у меня были…
Мне показалось, что я слышу шаги на лестнице. Я схватила Соню за руку.
— Тс… Слышишь?
— Да… Как будто бы кто-то ходит…
И тут мы услышали, что по лестнице действительно кто-то поднимается. Неторопливо, как к себе домой…
Мы спрятались за старый стол и замерли. Скрипнула дверь, просунулась голова, и мы услышали шепот:
— Соня… Это я, Роза… Вы еще здесь? Просто я хочу сказать вам, что я никак не могу найти кофейник… Хотела вам кофе приготовить…
Я подумала о том, что Роза неплохо владеет русским языком… Подумала и расхохоталась…
13
Мюнхен, октябрь 2008 г.
Ранним утром следующего дня Роза Шиллинг навестила свою подругу, фрау Майер, жившую всего в пяти минутах от ее дома. Катлин Майер была вдовой, жила одна в большом доме и почти все свое время отдавала саду. И на этот раз Роза нашла ее в саду, где та вычищала листья с розовой клумбы. В дождевике и высоких перчатках, Катлин, невысокая брюнетка в голубом берете в цвет глаз, улыбнулась, увидев Розу. Подруги обнялись.
— Рада тебя видеть, Роза… Проходи. Знаешь ведь сама, работа в саду не прекращается никогда, даже в такие пасмурные дни я всегда что-нибудь да делаю… С тех пор, как умер мой Гельмут, мне даже в дом идти не хочется — там каждая вещь, все напоминает мне о нем… Так тяжело… Но, жизнь продолжается… — сказала она, улыбаясь сквозь слезы. — Пойдем, я угощу тебя новым салатом… Я сегодня встала в пять утра, не знала, чем себя занять… Вот и приготовила салат из мягкого сыра, петрушки… Ну, сама попробуешь…
За завтраком Роза все больше молчала, но Катлин поняла, что подруга снова чем-то озабочена. С тех пор, как в доме поселилась эта русская, которая называет себя Софи, Роза даже похудела. И не то, чтобы между ними не сложились отношения, тогда Роза сразу же ушла работать к Крафтам (они ждут не дождутся, когда Роза придет к ним, чтобы уволить, наконец, нахальную и ленивую служанку Катарину), но что-то не давало Розе покоя, это сразу бросалось в глаза.
— Ну что, подруга, может, расскажешь, что у вас там происходит?
— Ладно, расскажу… — Роза поковырялась вилкой в сырном салате, затем отложила вилку в сторону и сделала несколько глотков кофе. — Не хотела рассказывать по одной простой причине: поначалу мне показалось все это несерьезным, понимаешь? Но теперь… Теперь я уже не могу закрывать глаза на то, что происходит в нашем доме…
— Наконец-то! Что случилось, Роза?
— Все вертится вокруг макета… Ты же помнишь этот макет… Я тебе показывала его, когда Клементина, уже овдовев, уезжала развеяться в Африку, и дом стоял пустой…
— Да… Клементина… Какая чудесная была женщина! Конечно, помню! Он, как настоящий дом, этот макет… И что с ним случилось? Ты нечаянно сломала один этаж? Или сразу два?
— Так я и знала… Если ты иронизируешь сейчас, по ничтожному поводу, то можно себе представить, как будешь себя вести, когда я расскажу тебе то, что собираюсь рассказать…
Роза нахмурила свои тонко выщипанные брови и привычным движением поправила волнистую светлую прядь на лбу. Она была очень ухоженной, аккуратно одетой во все светлое, женщиной. Нежный природный румянец заливал ее пухлые щеки.
Они сидели в уютной гостиной — диван с обивкой в красных и голубых розах, шелковые шторы в розочках, в центре круглого, крытого белой кружевной скатертью, стола — пузатая ваза красного прозрачного стекла, в которой благоухали поздние бордовые и белые хризантемы…
— Ладно, Роза, не обижайся… Понимаешь, до недавних пор ты была такая спокойная, и, казалось, все тебя в жизни устраивает… Работаешь в хорошем богатом доме, деньги откладываешь, квартира имеется, и даже кое-кто раз в неделю наведывается к тебе…
— Ладно тебе, Катлин… Не время сейчас говорить о подобных глупостях… Чувствую я, что в нашем доме назревает что-то нехорошее… Как объяснить — не знаю.
— Ты сказала, что все крутится вокруг макета…
— Да. Я же убираю на чердаке, и макет этот протираю… Как ты понимаешь, он стоит там давно, и, чтобы протереть его, мне приходится снимать этажи, чтобы легче было протереть маленькие комнатки…
— Да я помню, этот макет — прелесть, что такое… Особенно для детей…
— Для детей, — она усмехнулась. — Если бы… В том-то и дело, что в этот дом играют взрослые, а точнее — моя новая хозяйка. Я сама видела, как она расставляла внутри него какие-то куклы…
— Куклы? Неужели играла? Может, она… малость того?
— Да вроде бы нормальная девушка… Я поднимаюсь однажды наверх, чтобы убраться, слышу, Софи там как будто бы с кем-то разговаривает… Я, правда, сначала подумала, что она говорит по телефону, приоткрыла дверь (она меня не заметила), смотрю — она играет с маленькими такими куклами…
— Ты, верно, разыгрываешь меня… — Катлин посмотрела на Розу с недоверием. — Как это… играет?
— Может, и не играет, но рассматривает какие-то куклы… И рассуждает сама с собой вслух: мол, и как это ты здесь оказалась? И тут я не выдержала и дала о себе знать… Понимаешь, мне было неудобно и дальше слушать и смотреть весь этот странный спектакль… К тому же, мне было просто любопытно — что она делает? И я сделала вид, что только что открыла дверь, да еще прихлопнула ей, вот, мол, я пришла…
— И что, она испугалась?
— Не то, что испугалась… Нет, она не вела себя, как человек, которого застали за чем-то неприличным или тем, что ей хотелось бы скрыть… Ничего подобного… Она даже как будто бы обрадовалась и позвала меня. Смотрите, Роза, говорит она мне, что я здесь нашла!