Принц воров Горшков Валерий
– Ты плохой человек, Червонец, – холодно сказал Слава. – Ты – дерьмо собачье. Потому что ответ должен был быть такой: «Сейчас мы едем хоронить папу, но прежде вызовем священника для отпевания».
– Не испытывай моего терпения, – тихо пробормотал Червонец. – Папу мы, конечно, похороним, но следи за своим языком, легавый…
– Священника придется поискать, – не обращая внимания на бандита, задумчиво вздохнул Корсак. – Потому как… – подняв с впалой груди крест, он посмотрел на него и заправил под отворот рубашки мертвеца, – потому как папа мой не православный христианин, а католик. Ты найдешь пастора, Червонец.
Отдавать распоряжения отправился Крюк, и Слава, воспользовавшись тем, что в комнате остались лишь главные преемники наследства Святого, заговорил, не рискуя быть непонятым:
– Конечно, ты не выпустишь меня отсюда, пока не будет найдет клад Святого. Я же тебя уверяю, что не назову могилы, где он находится, пока моя семья не покинет пределы СССР. В том, что кладбище огромное и на его территории находятся сотни, если не тысячи склепов, сомневаться не приходится. Папа был не самым лучшим человеком Ленинграда, но и не самым глупым. Погост – не поле. Там невозможно копать землю, не вызывая к себе повышенного внимания. Ай да папа! Ай да молодец! Тебе – деревню, мне – могилу. И никуда нам с тобой теперь друг без друга не пойти. Разница лишь в том, что мне наплевать на деньги, меня интересует моя семья. Тебе, мерзавец, насрать на меня и мою семью, поскольку тебе нужны только деньги. В этой связи я хочу задать тебе один-единственный вопрос: что будем делать, товарищ Червонец?
Ответ на этот вопрос бандит, по-видимому, уже знал.
– Я сделаю для тебя и твоей семьи польские документы. Хочешь к ляхам, тем более что этого хотел папа, – бог с тобой. Я отправлю твою семью в Польшу. Но где гарантии того, что ты, убедившись в безопасности своих близких, не захочешь совершить подвиг и получить вторую Звезду Героя? Корнеев, или кто ты там, у меня есть гарантии? Баба твоя и сын будут за кордоном, а я останусь без лаве Святого, да еще и под колпаком НКВД. Бесшабашность Святого понять можно – он твой отец, и чекистов в этот дом ты не привел бы все равно. Но я-то не твой отец. И не брат. И не кум. Но тут темно даже и без колпака. А вдруг ты решишь не называть мне фамилию покойника, даже под пытками? – подумав, Червонец тряхнул головой. – Даже если оставить сомнения в том, что назовешь – не у таких язык развязывали… Но вдруг случится чудо – возьмешь да не назовешь! Тогда что?
– Послушай, тогда есть один выход, – Корсак улыбнулся. – Веди меня во двор и стреляй, потому что при таком раскладе я тебе однозначно ничего не скажу. Моя семья гибнет, я гибну, а ты остаешься под прицелом легавых без денег Святого. Красота. Шоколадный вариант. Кажется, мой папа ошибся с преемником. Ты идиот, которому не стоило доверять название не только деревни, но и области.
– А может, мне тебя, в натуре, кончить? – рука Червонца юркнула за пояс брюк, взгляд его сузился.
И в тот момент, когда этот фарс должен был чем-то закончиться, дверь с грохотом распахнулась, и в комнату вбежал Крюк.
– Червонец, беда!.. Легавые дом обложили!..
– Что?! – Бандит, оставшийся за главного в этом растревоженном улье, машинально бросил взгляд в сторону Корсака. Сообразив, что тот-то здесь точно ни при чем, схватил Славу за руку и поволок к двери. – Людей в окна!
Более глупого распоряжения Корсак не слышал. Ситуацию особо оригинальной не назовешь – сколько раз приходилось ему, офицеру-диверсанту, оказываться в доме, который был окружен! Не было времени вспоминать, но сейчас, торопясь вниз по лестнице между Червонцем и Крюком, который уже был озадачен охраной ценного «клиента», Слава мог навскидку припомнить три случая – один в Германии и два в Венгрии, когда выводил свою группу из осажденных объектов, помня главное правило: прорываться из окружения можно лишь в том случае, когда противник не осведомлен о наличии твоих сил и боевых средств.
– Стрелять по легавым! – орал Червонец приготовившимся к отражению атаки НКВД бандитам. Он бегал из комнаты в комнату, лично проверяя исполнение собственных, только что прозвучавших команд. – Вокруг лес, эти суки – как за стеной! Стрелять длинными очередями, веером, из всех окон!..
Корсак под приглядом Крюка вынужден был ходить вслед за ним и участвовать в этом сумасшествии.
В этот момент откуда-то издалека из жестяного рупора прозвучало: «Граждане бандиты! Ваш дом окружен! Есть предложение сдаться и рассчитывать на гуманность советского суда!»
Несмотря на ситуацию, Слава улыбнулся, и в тот момент, когда один из своры Святого рыкнул: «Так сдавайтесь!» – говоривший поправился: «Мы предлагаем вам сдаться!»
Перед глазами Славы пронеслась тревожная картина: Света в ночной рубашке и на руках ее заходящийся в плаче Ленька. Где они сейчас, знают только Червонец, Крюк и еще несколько головорезов, выполнявших задание по их «изъятию» из квартиры в Питере. Гибнет банда – гибнут они, милые и дорогие сердцу Корсака люди… Если повезет и Слава останется жив, ему оставшейся жизни не хватит на то, чтобы разыскать даже не их могилы, а место их смерти… А жизни не хватит, теперь об этом можно заявлять с уверенностью. После вынужденного бегства из коммунальной квартиры, где теперь за главного свидетеля осталась Мидия, НКВД не успокоится, пока не выставит на всеобщее обозрение либо тело Корсака, либо клетку с ним внутри в зале суда.
– Послушай, Червонец, – решительно шагнув к бандиту, который от крика и бестолковых команд уже начал ронять на воротник ватника слюну, Корсак дернул его за рукав. – Пока еще не раздалось ни единого выстрела, разреши мне вывести твою свору…
– Свору?! Ах ты… – Червонец запнулся, потому что наконец расслышал в речи Славы еще более унизительное. – Тебе?! Разрешить тебе?! Легавый! Ты хочешь привести нас самой короткой дорогой на Литейн…
Он запнулся, потому что после короткого, без замаха, удара Корсака полетел под ближайшее окно. «Сука!..» – клацнул он набором вставных золотых зубов и стал судорожными движениями находящегося в нокдауне человека искать кобуру слева, когда она находилась справа.
– Слушай мою команду! – хрипло выкрикнул Корсак. – Погасить все источники света! Отойти от окон! Без команды – ни единого выстрела! Сколько в доме человек?
Вопрос прозвучал среди полной тишины, если не считать голоса из рупора, который обещал в случае добровольной сдачи оружия чуть ли не санаторное лечение на курортах Крыма.
Червонца придерживали двое из его наиболее благоразумных людей, на которых короткие, словно звук кнута, команды подействовали почти магически.
– Да кто их считал, пан Домбровский?! – неожиданно воскликнул Крюк. – Мы что, в армии, что ли?!
– Фуево, что не считали! – не выдержал Корсак, переходя на более доступный для понимания окружающих язык. Не имея права умирать сейчас, когда семья находится в руках этих людей, он решил действовать. – Спустить всех людей со второго этажа! Быстро, мать вашу!! «Дом Павлова» решили устроить?! Рылом не вышли оборону держать, мародеры херовы!.. Вам бы сапоги с трупов стаскивать да «лопатники» на рынке тырить, а не в войну играть!
Дом был крепкий, и Корсак мог поклясться, что он выдержит несколько артиллерийских выстрелов. Понятно, что в распоряжении милиционеров, хорошо делающих свое дело и вышедших на след банды после неудачной вылазки в соседнюю деревушку, пушек не имелось. Не имелось – Слава был уверен – и огнеметов. Но сколько времени полурота может удерживать в своем распоряжении жилище, слишком просторное для семьи из десяти человек, но невероятно тесное для пятидесяти бандитов?
Дом не возьмут нахрапом – это исключено. Слава видел ящики у стен и маркировку на них. Боеприпасов для всех видов имеющегося вооружения имелось на неделю непрекращающегося боя. Но какой смысл держать оборону в доме? Не пройдет из получаса, как спецгруппа проведет разведку боем и выяснит, сколько в доме человек.
После этого перестрелка прекратится и, пока мозги обезумевших и почувствовавших запах кедровой делянки бандитов будет полоскать через рупор все тот же активист, к деревне будут стянуты те силы, которые будут затребованы в рапорте командира спецгруппы. Пара огнеметов и две войсковые роты из ленинградской дивизии – это все, что нужно для уничтожения не только дома, но и тех, кто в нем находится.
Парный залп – и от жары начнут валиться со стен полотна кисти известных мастеров. Люди начнут задыхаться в дыму, на их ногах начнет трещать от огня кирза, лопаться на спине ватники. Поставленный на многие века сруб займется мгновенно, превращая в ничто и резные двери, и мозаику стекол, и витые лестницы…
Когда от безвыходности бандиты начнут выпрыгивать из окон, их будут встречать дружным пулеметным и автоматным огнем бойцы войсковых рот, приказ которым отдан один: пленные не нужны.
Пленных будут брать чекисты. То, что от них останется, будет помещено для лечения в лазареты для последующего уничтожения. Времена не меняются. Что стоят жизни, когда речь идет о безопасности нации?
Все это было совершенно ясно для профессионально мыслящего Корсака и абсолютно недоступно для задыхающихся в адреналиновой эйфории головорезов Святого.
Болтовня через рупор – фикция. НКВД не нужны пленные! – разве что пять-шесть человек, могущих дать показания в суде и которых после все равно расстреляют! А пять-шесть останутся в живых так или иначе. Не нужны пленные! – эти вариации с гуманным предложением сдаться во избежание кровопролития не что иное, как оттяжка времени!
Все это абсолютно понятно для Славы, но непостижимо для бандитов, в стане которых он находится…
– На группы по пять человек, быстро! По кружкам и интересам! – продолжал он, разворачиваясь вокруг себя и следя за каждым движением на удивление смиренно подчиняющихся ему бандитов. – Мне наплевать, сколько вас сейчас выйдет за оцепление! У меня в плену этого гада жена и сын! – он указал на Червонца, пылающего ненавистью к нему за теперь уже совершенно очевидное унижение. – И мне нужно, чтобы этот гад жил! Значит, мне интересно, чтобы жили и вы!.. Выйти из дома всем, сразу после того, как я укажу направление движения!..
Окидывая взглядом верхушки подступающего к дому черного леса, Слава быстро сообразил, где может находиться группа сотрудников НКВД. К деревне подступала речка, и было совершенно ясно, для него, во всяком случае, что минимум две усиленные спецгруппы сотрудников расположились по обеим ее берегам.
– Вы, вы и вы, – указывая на три группы лежащих за его спиной бандитов, – быстро уходите рекой. Будут стрелять – не отвечать!.. Что бы ни случилось – не стрелять! Ночь не день – каждый выстрел – как на ладони. По вспышкам выстрелов вас будут вычислять, словно вы оставляете за собой зарубки на деревьях! Не та тема, чтобы валить всех подряд!
Кажется, это прозвучало убедительно. И пятнадцать человек, шурша сапогами и бряцая оружием, двинулись навстречу своей смерти.
– Назови старшему из каждой группы название деревни, у кладбища которой нам нужно встретиться, – сказал Корсак Червонцу перед тем, как первая группа двинулась в рассвет. – Я бы сам сказал, да не знаю…
Повинуясь непонятному чувству, Слава заботился сейчас не о жизни бандитов, а о жизни сотрудников милиции. Ложь о том, почему нельзя отвечать на огонь, прокатила как по маслу, и Корсак вдруг почувствовал, как внутри его в смертельной схватке сцепились противоречивые чувства: его семью хотели убить чекисты, а он сейчас спасает жизни этих убийц, его семью спасли бандиты, а он, Корсак, делает все возможное для того, чтобы те погибли при первом же боестолкновении…
Следующие пятнадцать человек отправились в обратную сторону, и для Корсака не было откровением, что на направлении, противоположном засаде у реки, расположилась не менее сильная группа. Известная войсковая тактика – встретив на своем пути превосходящие силы противника, ты уходишь в обратном направлении, где тебя уже ждет, надеясь на этот твой маневр, такая же превосходящая группировка.
Еще десять человек Корсак, пользуясь завоеванным за считаные минуты авторитетом, направил в болота. Эта десятка потенциальных смертников посчитала такой исход самым благоприятным для себя, поскольку никто из них не верил, что сможет утонуть, зато все свято верили, что на болоте их ждать точно не станут.
Когда перед домом, штурм которого обещался все через тот же рупор, через минуту остались Слава, Червонец, Крюк и с ними четверо, Червонец сплюнул никак не желавшую сворачиваться кровь и хрипло рассмеялся, глядя в лицо Крюку:
– Ну что, рады? А нам этот легавый сейчас посоветует встать и поднять руки! Нормальный ход! Молодец папа! Вот так, умирая, сдают бывших подельников! Семье сына продавшего душу вора – помилование, а нам – смерть!..
– Еще раз рот откроешь – вышибу все золото, – пообещал из темноты Корсак. – Хотите остаться на этом свете в виде живых существ – следуйте за мной…
И Корсак на глазах изумленных бандитов двинулся по-пластунски в сторону поля, покрытого начинающим розоветь туманом.
– Туда?! – взвился Червонец, снова адресуясь к Крюку. – На голое поле?! Да это же все равно что встать на ночной улице под фонарь!..
Вместо ответа Крюк мелко перекрестился, сплюнул и ловко, как ящерица, пополз вслед за офицером.
– У тебя моя жена и сын, дурак… – донеслось до слуха Червонца, и он, повинуясь не разуму, который потерял окончательно в начавшейся сумасшедшей стрельбе, а какому-то подкожному чувству, двинулся в наступающий рассвет последним…
Слава полз сквозь мутный туман, потеряв ощущение жуткого холода, и перед лицом его, словно наваждение, стояла одна и та же картина: Света в ночной рубашке, взгляд ее беспомощен и беззащитен, и Ленька, кричащий от яркого света, бьющего ему в глаза…
За его спиной, в полукилометре от места их нахождения, гремели выстрелы из «ТТ», «ППШ», «ППС», резкие хлопки винтовок снайперов, наганный кашель и размеренная работа пяти или шести пулеметов Дегтярева…
Они почти уже вышли из зоны поражения, как вдруг один из бандитов резко вскрикнул и завертелся волчком. Утренняя мгла позволила видеть лишь корчащийся клубок. Этот клубок изрыгал брань и находился в постоянном движении.
– Что? – всполошился Червонец, не догадываясь, что резкий шепот в этой обстановке слышен за несколько сотен метров. – Что такое, Гусь?!
Поняв, в чем дело, Слава резко развернулся и стал возвращаться обратно.
Тот, кто был именован как Гусь, стонал и терял силы от желания вынуть из спины что-то, очень ему мешающее. Корсак, прижимая его к земле и закрывая грязной ладонью рот, молил лишь о том, чтобы шальная пуля, поразившая бандита, была на излете, чтобы это не был прицельный выстрел.
В первом случае Гусю грозило лишь заиметь пулю под кожей и последующую неприятную процедуру выемки ножом. Сколько таких ослабевших от полета пуль Корсак вынул из своих подчиненных, он уже не помнил, одну пришлось вынимать самому из себя.
Но если эта пуля летела по прямой… Она могла войти в Гуся в районе копчика и застрять где-то под лопаткой. И в этом случае все чудовищно усложнялось…
– Где? – едва слышно прошептал Ярослав, прижав губы к холодному уху Гуся. – Я сейчас уберу ладонь, а ты просто скажешь, куда ударило, ладно?..
– Бок… – Гусь хотел добавить еще что-то, но Корсак налег на его губы ладонью.
Значит, бок… пуля на излете не могла оказаться в боку. Ползущего по земле человека пуля на излете может ударить в спину, но никак не в бок…
– Живот… горит… – бормотал Гусь, в котором Слава уже давно узнал водителя «Мерседеса», увозившего его из Питера в Коломяги.
Перевернувшись, Корсак сунул руку под куртку и медленно оторвал лоскут от полы рубашки.
– Все равно не хватит, – прорычал Червонец, крутящий головой во всех направлениях.
Он очень удивился, когда увидел, что лоскут оборачивается не вокруг тела раненого, а вокруг его рта.
Подцепив за руку Гуся, Слава закинул его себе на спину.
Но даже с этой ношей он полз впереди, и только одному ему было известно, что это не так легко, как показалось Червонцу и Крюку.
– Да ты просто ударник диверсионного труда, – съязвил тот, кого Святой назвал своим преемником.
Слава прополз еще около сотни метров, когда вдруг почувствовал, как резко промычал перетянутым ртом Гусь, дернулся всем телом… и вытянулся, становясь с каждым мгновением все тяжелее и тяжелее…
«Неужели умер?..» – с горечью подумал Слава, последние полчаса действовавший машинально, привыкнув работать в таком режиме последние шесть лет. Он не давал себе отчета в том, что спасает не товарища, а бандита, на совести которого, наверное, не одна человеческая жизнь. Он выносил из района боевых действий человека из своего круга… чтобы не оставлять фактов пребывания группы на этом месте… чтобы тело не досталось врагу… чтобы дать шанс жить тому, кто был рядом с ним… Он работал.
Он остановился, медленно положил Гуся и перевернулся сам.
Рассвет уже вступил в свои права. Слава рассмотрел и хищное лицо Червонца, и испуганные взгляды остальных, и окрашенное кровью лезвие финки, которую наследник Святого вытирал о подол Гусевой телогрейки.
– Он все равно не жилец, – глядя прямо в глаза Корсаку, хриплым шепотом, похожим на шорох змеи в траве, объяснил Червонец. – А нам лишняя обуза. Все равно издохнет, а нам с тобой еще дела делать. Верно, пан Домбровский?
Гусь лежал, привалившись к Славе правым боком. Конвульсии уже закончились, и теперь он просто спокойно вытянулся рядом.
– Будешь всех так кончать, кого зацепит? – довольно громко спросил Слава, пытаясь скрыть движение своей руки в правый карман телогрейки Гуся.
– Много болтаешь, – предупредил, не отводя взгляд, новый «иван». – Мы еще не договорили, забыл?
– Кончай языком болтать, Червонец, – разозлился Крюк. – Нашли место время отношения выяснять!..
– Выяснять будем потом, – горячо пообещал Червонец, – сейчас просто дату намечаем.
– Хватит, на фуй, намечать! – вскипел кто-то из братвы. – Нам сейчас наметят по девять граммов на брата!.. Веди дальше, паныч!..
Слава усмехнулся, развернулся и пополз дальше, радуясь не тому, что закончен глупый разговор, а маленькому «браунингу», переместившемуся из кармана ватника Гуся в карман его куртки.
Стрельба стала рассредоточиваться, загрохотали ручные гранаты – много гранат, слишком много, чтобы не догадаться о том, что столкновение распределилось по очагам и теперь противоборствующие стороны находятся на расстоянии тридцати-пятидесяти метров, на расстоянии броска гранаты.
Однажды рвануло так, что Слава невольно обернулся. В небо, от того места, где стоял уже невидимый за высокой травой приговоренный дом, взметнулись густые, оранжевые, с черной поволокой, клубы. Видимо, одна из пуль пробила бак заправленного под завязку «Мерседеса»…
Два или три раза громыхнули трофейные фауст-патроны. Слава, обернувшись, увидел, как над лесом, в уже невидимой деревне, поднимаются окрашенные в красно-янтарные цвета клубы дыма. Это горело последнее пристанище бандита Святого. Смерть, достойная воина, – в бою, смерть позорная – вне кладбища и отпевания… Смерть без памяти, без могильного холма, без креста, смерть человека, единственным доказательством существования которого на земле будет отныне являться тот, кто продолжал сейчас ползти по холодной земле на запад. Этим доказательством был Корсак Ярослав Михайлович, урожденный Домбровский. Человек без прошлого и будущего. Человек без настоящего.
Глава 3
Они ползли мучительно долго. Когда не привыкшие к длительным физическим нагрузкам бандиты начинали за спиной Славы сопеть, как паровозы перед станцией, он останавливался, дожидался, пока они поравняются с ним, выжидал минуту, после чего снова начинал ползти. Его, бывшего кадрового разведчика, неимоверно бесил шум, который издавали эти головорезы. Любой треск, шорох или скрип металла в разведке означал обнаружение и однозначный исход. Группу засекали из-за одного-единственного идиота, который либо плохо обмотал антапку на автоматном ремне, либо уложил в десантный ранец фляжку рядом с запасными магазинами.
Корсак всегда тщательно готовил свою группу, проверяя каждую мелочь. Все начиналось с построения и демонстрации содержимого ранца. Первое, что он делал, – это отбрасывал от каждого ранца одну из банок тушенки и приказывал брать вместо нее лишний автоматный магазин.
Никакого бритья и, соответственно, одеколонов. Бритое лицо при луне блестит, как задница, а парфюмерная вонь явно не сочетается с натуральным ароматом хвои и травы.
Главное перед выходом было, конечно, оружие. Корсак запрещал брать разведчикам своей группы немецкие автоматы «шмайссер» и «МП-38». Они, безусловно, удобнее при перемещении, но у них имелся ряд недостатков, на которые не обратит внимания командир обычного войскового подразделения. Во-первых, они имели дурную привычку клинить после падения в грязь или банального намокания. Немецкая сталь, славящаяся своей безупречностью, на этот раз не поддерживала славные традиции, и «шмайссеры» успевали заржаветь за два часа, что не могло не сказываться на их работе. Во-вторых, весом они мало отличались от советских автоматов, и, наконец, при стрельбе из этого оружия не приходилось говорить о кучности стрельбы. При выстреливании более двух патронов стволы «МП-38» и их аналогов резко задирало в сторону и уводило вправо.
А потому Корсак предпочитал советские «ППС» и «ППШ». Звуки выстрелов из этого оружия в тылу врага, конечно, демаскировали группу, но какой педантичный немец продолжит спать, если у него за спиной вдруг начнут работать не русские автоматы, а его родные немецкие? Немец все равно начнет проверять, в связи с чем такой переполох вне расписания.
Но особое место при подготовке группы к выходу занимала звукоизоляция. Корсак лично брал в руку каждый из автоматов и тряс его за ремень. Идеальным считалось, когда при таком трюке лишь шумел воздух вокруг вращаемого автомата. Следующим этапом была проверка финских ножей. Каждый из разведчиков сначала медленно, а потом быстро вынимал оружие из ножен. Идеальным считалось, когда при этом вообще не возникало ни единого звука. Даже легкий скрип, напоминающий скрип бритвы по щеке, вызывал у Ярослава раздражение, и он отправлял нерадивого диверсанта смазывать ножны ружейным маслом.
Ни один разведчик в группе Корсака не выходил на боевое задание в новой обуви. Помимо того, что он мог натереть ноги, в самый неподходящий момент могли заскрипеть «ботиночки моремана», получившего увольнение на берег…
Эти же шестеро за его спиной так шумели, что Ярослав лишь стискивал зубы, чтобы не выматериться от всей души.
Через полчаса стало ясно, что засада, если таковая и была на их пути, осталась за спиной. Но Корсак был уверен в том, что ее вообще не было. Сотрудники НКВД посчитали излишним ставить заслон на рубеже, который, по их мнению, бандиты никогда не выберут для отступления: чистое поле за деревней, туман, пронизанный лучами начинающего всходить солнца…
Туман тем временем стал подниматься и теперь стоял плотной полосой меж влажной осенней травой и верхушками берез. Он уже не помогал маскироваться, но Ярослав все равно запретил подниматься.
– Да сколько можно, мать твою, – хрипел кто-то невидимый за его спиной – не Червонец и не Крюк, Слава это слышал хорошо. – Час уже ползем, как ящерки!..
На войне после этого раздается резкий выстрел, и говорящий прерывается на полуслове, поймав пулю тем местом, которым говорил.
Да, не те времена… Ярослав помнил знаменитый приказ о заградотрядах. Самому ему, естественно, ощущать за спиной заградотрядчиков не приходилось – не тот уровень, однако о «героизме» сталинских чекистов он был хорошо наслышан. Но здесь, видимо, посчитав, что группа НКВД гораздо умнее оголтелой банды, чекисты промазали. И были в чем-то, наверное, правы. Откуда им было знать, что основную кучку головорезов Святого будет выводить из окружения боевой офицер, профессиональный разведчик, Герой страны? И будет выводить в направлении, которое заведомо считалось неприемлемым…
Когда выстрелы в Коломягах затихли, когда не стало видно даже дыма от догорающего саркофага Святого – пана Тадеуша, когда солнце окончательно рассеяло туман и утро вошло в свои права, Корсак лег на спину и, ощущая, как жар на спине начинает остужать ледяная утренняя роса, посмотрел в небо. Оно было омерзительно голубым, безоблачным и веселым, что совершенно не соответствовало ни времени года, ни его настроению.
– Курить будешь? – прохрипел Крюк, протягивая ему пачку «Беломора». Все шестеро сидели тесным кружком, кто-то хлебал из фляжки воду, кто-то ждал своей очереди и, не теряя времени, прикуривал. Послышался хруст и лязг – двое рядом с Корсаком с тяжелыми придыхами вскрывали ножами банки с тушенкой.
– Не курю.
– Тогда, может, выпьешь? – и в руки Корсаку сунули фляжку.
С жадностью приложившись к ней, Слава в первую же секунду понял, чем так страстно утоляет жажду его окружение. Спирт. Чистый медицинский спирт.
Сплюнув, Слава отдал фляжку обратно.
– Не пьет, не курит, – весело, почувствовав неожиданно наступившую свободу, хохотнул один из бандитов, – может, ты еще и на баб не лазишь? – и, довольный своей шуткой, расхохотался.
– Не, у него есть баба, – возразил ему другой. – Мне говорили, что даже очень недурная баба! Быть может, первая в Питере! Оглобля как приехал, так все про нее только и базарил! И сиськи добрые, и ножки точеные, и ротик такой, что…
Договорить он не успел. Корсак быстро дотянулся до «ППШ» сидящего рядом урки, одним незаметным движением молниеносно отсоединил от него тяжелый диск и резко – в воздухе раздался лишь хлопок его рукава – метнул его в сторону говорящего.
Послышался хруст, диск отскочив, упал в траву, и бандит с дымящейся меж пальцев «беломориной» рухнул на спину, прервав свою речь на полуслове.
Угодив в переносицу, диск вырубил бандита, из его расплющенного носа хлынули две струи крови.
– Да он, сука, перебьет нас всех! – и с этим криком двое из сидящих, выхватив ножи, бросились в сторону Корсака.
– Сидеть, сявки! – угрожающе прохрипел, абсолютно не двигаясь, Ярослав. – Перережу!.. Если бы не я, вы бы уже давно во всем белом на арфах играли!..
Ответ был обоснован, и бандиты остановились. А быть может, веса словам непонятного спутника придал окрик Червонца.
– Если кто худое слово еще хоть раз скажет – убью, – пообещал Корсак. – А насчет «перебьет» – припомните, что я с Гусем делал и что с Гусем сделал ваш «иван». И кто вас от НКВД увел – тоже помните. А ты, – Слава развернулся к Червонцу, – вижу, не очень-то стремишься выполнить волю умирающего! Пора назвать деревню и следовать туда.
Отбросив в сторону окурок, Червонец поднялся с земли, но не встал, а лишь присел на корточки. По лицу его струился обильный пот от непривычной физической нагрузки.
– Деревня называется Хромово. Сорок верст по дороге от этого места, лесом меньше, но дольше. Предлагаю взять на дороге первую попавшуюся полуторку.
– А черный флаг с черепом и костями на ней вывешивать будем?
– В смысле? – огрызнулся Червонец, прекрасно понимая ход мысли Корсака.
– И это тебе папа собирался оставить пятьдесят человек и общак? Ты идиот, что ли, Червонец, я что-то не пойму?.. Сейчас всю область чекисты прочесывать будут на предмет вышедших из окружения врагов народа, а он говорит – «пойдемте, возьмем полуторку». Послушай, мне решительно плевать на этот схрон! Меня интересует семья! Но в силу обстоятельств я вынужден заботиться о ваших шкурах! Кажется, я уже продемонстрировал вам свою вынужденную преданность. Быть может, вы послушаетесь меня и во второй раз?
– Пусть говорит, – бросил Крюк, которому уже порядком поднадоела эта очевидная грызня, которая неминуемо приведет к гибели всех. – Святой умер, а он его сын. Принц, можно сказать. Принц воров. Говори дело, принц.
– Я тебе не принц, гнида, – кровь прилила к лицу Корсака. – Я офицер советской армии, вынужденный хавать ртом гнилой воздух в вашем окружении! Я нужен вам так же, как вы нужны сейчас мне! А потому давайте договоримся раз и навсегда! Я выведу вас и приведу, куда нужно! А вы выполните просьбу Святого, иначе я, если останусь в живых, обязательно разнесу по городам весть о том, насколько можно доверять людям, которых ведет за собой человек с погонялом Червонец. И еще…
– Во как! – миролюбиво заметил Червонец, которого такой расклад, похоже, вполне устраивал. – Что же еще… паныч?
Корсак стерпел и закончил:
– А еще вот что. Если я услышу из какой-то глотки дурное слово о себе или своей семье, я эту глотку перережу.
– Чем, концом? – съехидничал один из бандюков. – Концом своим ты сучку свою пугай!.. А будешь так базарить, «красный», мы ее на хор поставим, и никто в Питере не упрекнет Червонца за то, что ослушался дохлого ляха!..
Слава молниеносно выхватил из рук одного из двух едоков банку тушенки и резким движением махнул ею перед лицом наглого бандита. Поставив банку в траву, брезгливо отер руки и, морщась, поднял глаза:
– Зачем нам идиот в коллективе, верно, Червонец? Ему одно говоришь, а он норовит поперек встать. Сначала нюхать нужно, а уж потом гавкать – правильно я говорю, Червонец?
Поначалу никто ничего не понял. Ослушавшийся Корсака бандит молчал и сидел с побагровевшим лицом, хватая ртом воздух. И только после того, как Ярослав еще раз отер руки, его прорвало…
Кровь из горла, распоротого зазубренной крышкой банки из-под тушенки, хлынула мощным потоком. Бандит тяжело повалился на бок и стал судорожно закрывать руками рану. Даже не поняв, что с ним произошло, чувствуя одну лишь боль и ужас от приближающейся смерти, он сучил ногами по траве, вырывая ее с корнем, рыхлил каблуками осеннюю землю и свистел распоротым горлом.
– Вы можете убить меня прямо сейчас, – равнодушно сказал Корсак. – Но я знаю деревню Хромово. Это скорее не деревня, а поселок городского типа. На кладбище никак не меньше двадцати тысяч могил, половина из которых – склепы. Вперед, братва. Копайте. Пожелать же вам успеха я не могу, потому что в успех этот ни на грамм не верю. – Он взял выпавшую из рук бандита вилку, поднял банку и зачерпнул добрый кусок мяса, не обращая никакого внимания на блестящую на крышке свежую кровь. Он ел с аппетитом, не обращая ни на кого внимания.
– Да он, кажется, прав. Он нас всех перережет, – уже без вызова констатировал кто-то. – Нужно решать, братва, – сказал он, адресуясь ко всем, но глядя на Червонца, – либо мы его, в натуре, кончаем сейчас, без волокиты и лишних хлопот… – он удивленно скосил взгляд на Корсака, который красноречивым кивком подтвердил его правоту, – либо спокойно и молча идем на какое-то кладбище, зачем нам идти туда, я совершенно не понимаю.
– Домбровский, – окликнул Червонец и, не встретив никакой реакции, повторил уже громче: – Домбровский!
– Я не Домбровский, но что ты хочешь сказать, я знаю, – Корсак начал рыть ложкой ямку. – Мы идем на кладбище, и я вас туда веду. Но если я вдруг задумаю по пути что-нибудь нехорошее, вы прирежете меня, как барана. Я ничего не пропустил?
Крюк улыбнулся, поглядывая на Славу, и не заметить этого тот не мог.
– Все правильно, красный офицер… – кивнул Червонец. – Последний вопрос, пока мы тут сидим перед дорогой. На хера ты роешь землю? Могилку Сычу?
Корсак уронил в ямку банку, жестом приказал принести из травы вторую и приказал бросить туда все окурки.
– Мусор надо похоронить, а вот Сыча придется нести по очереди до болота. Если я не ошибаюсь, километров пять. Кто уходит от преследования, тот не гадит по дороге. Я ваши условия принимаю, они мне подходят. А как же насчет моих условий?
– Я выполню обещание, данное Святому, – угрюмо пообещал Червонец.
– Это само собой. Я о других условиях.
– Это… о каких это? – опешил вор.
– Если хоть одна падла за время в пути скажет хоть одно нехорошее слово о моей семье, я перережу ей глотку.
– Принято, – согласился Червонец.
Один из бандитов взвалил Сыча на спину, и группа двинулась к опушке ближайшего перелеска. Перемещение зигзагами от перелеска к перелеску удлиняло путь почти вдвое, но ходить по простреливаемым взглядом местам запретил Корсак. А его слово среди них уже кое-чего стоило…
Глава 4
Они шли весь день и еще половину следующей ночи.
Отдыхали по очереди, как велел Корсак, мучились от голода и жажды, но не заходили ни в попавшуюся по пути сторожку с видимыми признаками жизни, ни в маленькое селение.
– Как же так! – возмущались двое из «рядового состава». – Ведь пожрать-то надо?!
– Ничего не жрать, коли жрать нечего, – был им ответ. И Корсак уводил жаждущих головорезов от жилья.
– Червонец, – рычал кто-нибудь из бандитов, – разреши сходить! Ну кто там может быть?! Пара мужиков, пара баб! Заберем снеди, и все дела!
Но Червонец угрюмо молчал, толкая изголодавшихся подчиненных в спины.
Два или три раза, залегши в лесу, они видели, как по проселочной дороге проезжают грузовики, в кузовах которых сидело никак не меньше двадцати солдат. Один раз им встретился пикет на дороге, которую нужно было перейти. Два мотоцикла, на колясках которых стояли пулеметы Дегтярева, и рядом – человек восемь людей в синей форме. Спокойно покуривая, они указывали руками в сторону залегшей группы, чертили в воздухе какие-то круги и, наверно, соглашались друг с другом, что через такие кордоны прорваться бежавшим бандитам, если таковые имеются, невозможно.
Корсак был другого мнения. Он упрямо вел группу в Хромово, делая большие петли и сводя к минимуму встречи не только с разыскивающими их чекистами, но и с местными жителями. Когда светящиеся стрелки на часах Славы стали одновременно приближаться к цифре «3», указывая на то, что наступило утро второго дня их похода, вдали показались смутные признаки поселка. Более того, они вышли прямо к кладбищу.
– Черт меня побери, – пробормотал Крюк, вглядываясь в раскинувшуюся перед ним панораму. – Ни одного креста…
– Кресты сожгли в войну. Люди приходили и крали их с могил, – пояснил, с удовольствием опускаясь на землю, Корсак.
– Леса мало?! – взвился Крюк, истый вор старой закалки, для которого опоганить могилу было равносильно сожжению церкви или убийству матери.
– Люди голодали, Крюк, – буркнул Ярослав. – Лошадей нет, сил нет. Попробуй, свали дерево, напили и наруби… Ты как сейчас себя чувствуешь после полутора суток голодухи? Завалишь пару березок?
Крюк с сомнением хмыкнул…
– Куда проще крест вынуть и дотащить до дома… А там ломай его и по частям жги… Ты куда это подался, орел?! – окрикнул Ярослав одного из бандюков, направившегося в глубь кладбища.
– Жратвы набрать! – огрызнулся тот. – Хлеб на могилах, водка, конфеты… Мало ли чего! Или ты нас совсем решил голодом заморить?!
Усадить его на место означало вступить в распри с оголодавшими, превратившимися в зверей бандитами. Понимая, что сейчас как раз тот момент, когда это не нужно, Слава решил использовать ситуацию с пользой.
– Иди, только не один, а с ним, – он кивнул в сторону второго. – Обойдете кладбище, поищете кого-нибудь из ваших. Я-то вас вел наверняка, а ваши друзья, полагаю, ломились сюда на полуторках и по прямой. Если кто таким образом и добрался, то уже давно нас дожидается. Приведите их сюда.
Когда они остались втроем, Червонец пересел к Крюку, который расположился неподалеку от Корсака.
– Так как фамилия того, в чьем склепе Святой схоронил свое добро? – вяло разминая папиросу, в который раз спросил он.
– Сначала соберемся в организованную, насколько это возможно, кучу, – вновь ушел от ответа Слава. Чувствуя, как даже через усталость и голод нарастает злоба нового пахана, он улыбнулся: – Напрасно окошмариваешь ситуацию. Уйти от вас я не уйду – у вас моя семья. Забрать цацки один я тоже не смогу. Собрать же всех вместе хочу для того, чтобы правильно организовать поиск. По-прежнему мне не доверяешь? А ты доверься…
Плевок Червонца ушел куда-то в сторону могилы с железным крестом, на котором было выжжено: «Ивановъ Михаилъ Михайловъ… 1856–1902…», туда же унеслись слова: «Ладно, банкуй…» И Ярослав расслышал в этом: «Придет и мой черед раздавать».
Сначала их было семеро. Слава и шестеро бандитов. Тогда, в поле, таща на себе труп убитого Червонцем Гуся, Корсак вспомнил и о «браунинге» в правом кармане ватника бандита, и о том, сколько патронов вмещает его магазин. После смерти Гуся оставалось шестеро – Слава и пятеро с ним. И один явно не вписывался в эту обойму. Нужна была ситуация, которая позволила бы уравнять количество имеющихся патронов с количеством спутников. Корсак создал ее без особых хлопот, лишь про себя зная, чего это ему стоило и чем он рисковал. Единственное, подо что нельзя было подогнать ситуацию, – это при бандитах удостовериться в том, что магазин в «браунинге» заполнен действительно полностью. Но даже если в пистолете всего два патрона, отнять у Корсака руки и ноги никто не сможет. Он рассчитывал на шок, который вызовет появление в его руках оружия.
А еще он надеялся, что двое изголодавшихся и направившихся осквернять могилы головорезов не приведут никого из своих подельников, сумевших выйти из окружения. Для подтверждения этих надежд ему и нужна была пауза, вызвавшая такое раздражение Червонца.
Но он ошибся.
Минутная стрелка очертила на циферблате круг и уперлась в «12». В четыре часа утра в это время года темно. Темно и сыро. Холод пронизывал Корсака до костей, промокшая после долгого ползания куртка на ватине потяжелела на несколько килограммов и обвисла. Мучительно хотелось пить и есть, силы держались на какой-то единственной струне, натянувшейся донельзя и готовой разорваться.
За тот час, пока двое бандитов бродили по кладбищу в поисках поминальной трапезы, он ни разу не перекинулся словом ни с Червонцем, ни с Крюком. Справедливости ради надо заметить, что те и меж собой не очень-то разговаривали. Усталость сковывала их члены, их мучили те же муки, что и Ярослава, и терять калории на бестолковые разговоры им, видимо, тоже не очень-то и хотелось.
Когда на восточной стороне кладбища послышался треск сухих ветвей, Червонец перевернулся и взял на изготовку «ППШ», Крюк просто привалился к дереву и положил «шмайссер» на колени, а Слава прижался к земле.
Это мог быть кто угодно. Кладбищенский сторож, промышлявший тем же, чем отправились промышлять бандиты, сами бандиты, а могло статься так, что это методично прочесывают кладбище чекистские патрули.
Но вышло так, как хотел Червонец и как не рассчитывал Слава. К месту их стоянки приближались те самые двое и с ними – пять или шесть – в темноте разобрать было трудно – вооруженных людей.
«Если это не партизаны Ковпака, то, скорее всего, счастливчики, коим повезло выбраться из окружения под Коломягами», – молча усмехнулся Корсак.
Теперь их было десять человек, и никакой речи о применении трофейного «браунинга» быть не могло. Головорезы молча присели на корточки – в позу, привычную для людей, отбывших добрую половину жизни в колониях, захрустели чем-то, зажевали, послышалось бульканье воды. Слава не вмешивался в процесс их радостной встречи. Для него это братание было сродни поражению. Вернись двое – уж он сумел бы пристрелить троих, оставив Червонца на второе! Что с ним делать, чтобы его прорвало на откровения, Слава знал. Двадцать четыре выхода за линию фронта, пятнадцать рейдов в тыл противника, двенадцать спецзаданий на уровне разведуправления и десятки эпизодов, когда нужно было «раскрутить» на сермяжную правду предателей в собственном тылу… И тогда не шла речь о жене и сыне. Тогда он просто профессионально выполнял свою работу. Так неужели же он не вытряс бы душу из убийцы, удерживающего в бандитском плену его Свету и Леньку?!
– Самое чистилище было как раз там, куда этот направил первые две группы, – доносился до Славы говорок одного из тех, кто «ехал на полуторках и шел напрямую». – Если кто и вышел из этого ада, то сдох в лесу. «Красных» там было не меньше полусотни в каждой группе, а групп таких было две… Они порвали братву в клочья…
– Нам повезло чуть больше… – сообщил еще кто-то. – Лесом было лучше… Когда они стали нам бить из пулеметов в спину… я думал – хана. Березы падали, словно их литовкой косили…
– Эй! – кто-то из темноты гневно окликнул Ярослава. – Ты куда людей послал, сволочь?! Нас из пятидесяти десять осталось!..
– А говоришь, Крюк, не считаетесь, – улыбаясь в темноте, заметил Слава. – Что ж ты прешь на меня, как бык, если жив остался? Или ты хотел, чтобы батальон НКВД помер, а вы без единой царапины вышли? Рылом не вышли! А если чем недоволен, так иди сюда, разберемся в мелочах…
– Он прав, – закончил разговор, словно обрубил, Червонец. – Радуйтесь тому, что он вывел пятую часть. Мы могли сдохнуть все еще сутки назад! А кто не сдох бы у дома, тот сдох бы на киче или в расстрельном рве!.. Так что оставьте парня в покое…
Корсак понимал, откуда такая внезапная милость и рассудительность человека, который еще два часа назад готов был прирезать его, как Гуся. Во-первых, в случае удачных поисков схрона Святого добычу нужно было делить не на пять десятков мерзавцев, а только на десятерых. Самых отъявленных, самых изворотливых, беспощадных и кровожадных, но всего лишь на десятерых. И во-вторых, десять человек всегда легче обмануть при дележе, нежели когда их в пять раз больше…
– Ну а теперь иди сюда, спаситель наш… – И по голосу Червонца Слава понял, что теперь наступила как раз та пора, которую тот многозначительно обозначал, как «придет и мой черед банковать»…
Слава с трудом встал и направился в темноту, где мерцало несколько папиросных огоньков.
Вернулись бандиты, как видно, не с пустыми руками – подле них в полнейшем беспорядке, словно в хлеву, как и положено на привале у беззаботных идиотов, валялись пустые консервные банки, куски хлеба, луковая шелуха и другое, что именуется отходами человеческой жизнедеятельности.
– Садись, выпей, – Крюк протянул Славе флягу, заранее предупредив: – Не спирт.
Снова услышав про спирт, Корсак опять, как вчера в поле, вспомнил мать. Спирт наверняка не куплен, а взят разбоем на каком-нибудь из ленинградских медицинских складов. Перерезали охрану и выкатили пару бочек, благодаря которым дом Святого вчера горел быстро и ясно. Тяжелые времена. Раньше спирт выносили честнейшие из женщин, пытаясь сохранить тайну рождения сына, теперь его выкатывают бочками…
Слава вспомнил о матери, и в голову закралась совершенно безумная мысль, что… а не лучше ли было вчера взять вооруженную банду под свой контроль, быстро организовать и устроить палачам матери предметный урок тактики войск специального назначения в лесных условиях?..
Напившись, Корсак провел рукой по подбородку и услышал сухой треск жесткой щетины. Последний раз его лицо находилось в таком состоянии во время последней операции, когда пришлось распрощаться со своим коленом.
– Ну что, друг Корнеев… – сказал наконец Червонец, вминая огонек папиросы в холодную землю («Опять же под себя», – подумал Слава). – Пора и честь знать. Люди здесь собрались терпеливые, грамотные, о правилах выполнения обязательств знают не понаслышке. Им и в тюрьму-то западло идти с карточными долгами, не сядут, пока не рассчитаются. А уж слово, данное у постели умирающего, они исполнят раньше, чем умрут. Я слово сдержу. Когда мы найдем тайник Святого, твоя жена и сын, и ты с ними получите польские паспорта и все наличные, что будут найдены в склепе. Остальное отойдет в наш общак. Я привел тебя к кладбищу. Теперь ты должен назвать фамилию того, чья душа никак не может обрести покой и вынуждена охранять золото старого вора. Не пора ли ей успокоиться и передать заботу о схроне более дееспособным лицам?
Корсака в этот момент беспокоило обстоятельство, которое он осознал, слушая обрывочные рассказы пришедшей группы о своих злоключениях по дороге к Хромовскому погосту.
– Грамотные, говоришь? – бросил он, снова проводя ладонью по щеке. – Давай посмотрим, насколько они грамотные! Скажи, Червонец, видел ли кто-нибудь нас из ищеек НКВД, пока мы шли сюда? – не дождавшись ответа, который был и без того очевиден, Слава ткнул пальцем руки в сторону вновь прибывших. – А задай тот же вопрос им. Я хочу послушать, что они ответят.
У ограды старого кладбища воцарилась тишина, поскольку истина, давно открывшаяся Корсаку, стала доходить и до самых «грамотных».
– Они вышли из окружения с боем. Им стреляли в спину. Мы шли кругами, так что даже если кто нас и видел по дороге, то их сведения, переданные чекистам, поставят их в тупик. Идя сюда, мы двигались зигзагами, непонятно куда, и каждый, кто мог встретить нас по дороге и остаться нами не замеченным, является носителем дезинформации. Эти же шестеро брели после боя по прямой! Сорок верст по прямой! Так ходят только бараны! Я слышал, как кое-кто тут хвалился своим практицизмом и повествовал, как они запаслись продуктами и пойлом в двух деревнях. Я вас поздравляю. Если я не ошибаюсь как человек, неплохо знающий эти места, то последняя деревня, которую они осчастливили своим посещением и где оставили несколько трупов, находится в пяти километрах от места нашего отдыха. У меня вопрос в этой связи, Червонец… Задавать его или нет?
– Твою мать… – вырвалось у Крюка.
– Я вам больше скажу, бестолковые друзья мои: мы сейчас сидим и спокойно курим, находясь в самой глубокой жопе, которая только существует в Союзе ССР! А в это время десяток сыщиков из НКВД, многие из которых повторили мой фронтовой путь боевого разведчика, вычисляют место нашего нахождения. И вы сейчас сидите, хвалитесь убийством двоих беззащитных крестьян и одного участкового уполномоченного и мечтаете о том, на что потратите свои сотни тысяч!
– Мы уже давно в жопе, – подумав, возразил Червонец. – Ты не понимаешь нас, и ничего удивительного в этом нет. Как же тебе понять нас, когда вся жизнь наша – риск, опасность, смерть?! И не называй моих людей баранами! У тебя какой девиз? «За родину, за Сталина»?! А наш девиз: «Зубов бояться – в рот не давать!» Сейчас мы встанем, ты назовешь могилу, и мы будем ее искать! Если ты поступишь иначе, я прирежу тебя и твою семью! И в этом случае мой поступок будет обоснован и понят! В жопе… В ней сейчас не мы, а они! – И Червонец выбросил руку в сторону, откуда все пришли. – И уж таких хитрожопых, как они, стоит поискать! А мы живы! – он рванул на себе ватник. – Живы! Потому что на каждую хитрую жопу есть хер с винтом, понял?!
– Я-то понял, – подтвердил Корсак. – Но на каждый хер с винтом есть жопа с лабиринтом. Это-то я и пытался тебе сейчас объяснить. Но раз для тебя важнее блеснуть чешуей перед братвой и разыграть дешевый сценарий с треском пуговиц, тогда забыли все, что я говорил. Мы идем искать могилу, точнее – склеп пана Стефановского. Эту фамилию мне назвал Тадеуш Домбровский.
– А имя как? – насторожился Червонец.
– Имени Тадеуш Домбровский не назвал.
Орда загудела, выражая крайнее неудовольствие и даже ярость. Крюк опустил руки, а Червонец осклабился до такой степени, что даже при свете еще не сошедшей с неба луны его улыбка стала напоминать оскал волка, только что вернувшегося в лес от зубного техника…
Глава 5
– Врешь, сволочь!.. Решил в свою игру играть, гад?! Забыл, чьи родственники у меня под колпаком?! – взревел Червонец.
Читать бесплатно другие книги:
