Если свекровь – ведьма Касмасова Лилия

Я хотела сказать ему, что вовсе не «непонятно что», а очень важный человек. Может быть, самый важный в жизни. Только вдруг я ошибаюсь? Вдруг постепенно выяснится, что мы совсем не подходим друг другу?

Он посмотрел на меня огорченно, а потом вдруг сказал:

– Жаль, я оставил очки в доме.

– Что? – не поняла я.

Он сказал еще более непонятно:

– Но я уверен, что они сейчас есть.

– Кто «они»? – растерялась я. – Очки?

– Поверни кольцо, увидишь.

Я повернула камень внутрь ладони. Все вокруг окрасилось серебристой дымкой, и в этой дымке между мной и Денисом вспыхивали и тут же гасли крошечные, но такие яркие золотые искры.

– Видишь их? – настойчиво спросил Денис, вглядываясь в мои глаза. – Ведь они есть?

– Ну и что, – сказала я безразличным голосом, но эти искры меня взволновали.

– Знаешь, когда они появляются?

– Ты же отказался просвещать меня на этот счет.

– Есть такое выражение, в людском мире: «Между ними искра пробежала»… Это от наших пошло. Они загораются в тот момент, когда возникает сильное взаимное чувство.

Ничего себе. Я стояла и смотрела исподлобья на Дениса и на золотые огоньки между нами.

Но искорки – это всего лишь искорки. Как там пелось в одной старой песенке: «Одна дождинка – еще не дождь…» Может, это всего лишь влечение, симпатия, да мало ли что! А с Мишей мы уже полгода вместе, мы жениться собрались!

Я отвернула перстень. И сказала:

– Ну и что.

– Ну и что?

– Да.

Он кивнул, подобрал одежду с серого песка и пошел прочь, но не туда, где осталась Мелисса, а вперед, вдоль берега.

Я долго смотрела ему вслед, как он бредет, долговязый и ссутулившийся. Потом вдруг испугалась, что он обернется, и пошла прочь от моря, от набегающей белой пены.

Ушла подальше, за камни, где песок был сухой. Вообразила небольшое покрывальце, и оно появилось, красивое, белое с синим, только… со своеобразным рисунком: посередине большое сердце, а в нем написано «Денис». М-да. Ладно, если я на него сяду, никто и не увидит, что там за кренделя. Да и нет тут никого.

Я устроилась на покрывале, думала о Денисе и Мише и глядела на золотисто-розовую игру бликов на волнах. И даже не помню, как уснула. День был трудный, все-таки. И долгий, дольше на три часа разницы времени между Москвой и Канарами.

Кто-то поднял меня на руки, я приоткрыла глаза, узнала знакомую футболку, обхватила руками шею. Шуршал и скрипел песок под его шагами, потом мы стали взбираться по бетонной лестнице к дому, и вдруг я поняла, что нас может увидеть Бондин. Тут я проснулась окончательно. Спрыгнула с сильных рук. Миша поддержал меня, чтобы я не упала. В одной руке его болтались мои кроссовки. Он сказал:

– Чего ты, Вик.

– Ты очнулся? – Я вглядывалась в его лицо.

– Да, – сказал он. – И отлично себя чувствую.

– И меня помнишь?

– Еще как.

– И любишь?

– Что за странные вопросы, – поморщился он.

– А ты ответь.

– Слушай, я не виноват, что она меня опоила.

Похоже, он полностью пришел в себя после зелий.

– Виноват, – сказала я.

– Да? И что я мог сделать?

– А не надо было отираться возле нее вчера весь вечер, и танцевать с ней было не обязательно.

– А что мне, по-твоему, надо было сделать? Сидеть с тобой, взявшись за ручки?

– Да хотя бы. – Я отобрала у него кроссовки и пошла в дом.

Он догнал меня и схватил за руку:

– Вика. Чего ты хочешь? Чтобы я просил прощения за то, в чем не виноват?

Я повернулась и посмотрела ему в глаза:

– А знаешь, говорят, любовное зелье не действует на того, кто уже влюблен.

– Ну какие влюбленности! Ты прямо как школьница! Хочешь сказать, я тебя не люблю, что ли? Мы с тобой уже живем полгода вместе! И ты уже приняла мое предложение замуж!

– Приняла, а теперь обратно отдаю! – сама не ожидая от себя такого, выпалила я.

– Ах, обратно! – крикнул Миша. А потом сказал зло: – Может, и к лучшему! Да если б мне бабуля не велела, я бы никогда на тебе не женился!

– Никогда? – Мои иллюзии о наших прекрасных отношениях разлетались в пух и прах у меня на глазах. Но он же взрослый мужчина. Как можно заставить жениться? Он говорит так, только чтобы обидеть меня. – Еще скажи, что она тебе пистолет к виску приставила!

– Она глава клана, – сказал Миша. – То есть тогда была главой. Все ей подчиняются.

– Значит, теперь ты должен подчиняться мне? – сказала я.

Он неприятно скривил рот:

– Главой клана может быть только член семьи. Если не будешь больше моей невестой, то и главой быть не сможешь!

Черт. Значит, я снова стану простушкой? Останусь без магии? Никаких тебе – щелк пальцами – и апельсины, елки и бриллианты?

– Милые ссорятся – только тешатся? – прозвучал вдруг ядовитый и в то же время приторный голосок. По лесенке поднималась с пляжа Мелисса. Она протянула Мише покрывало: – Кажется, это твоя невеста забыла.

Покрывало было аккуратно сложено – так, что в глаза сразу бросалось имя, написанное на нем. Миша взял его, прочитал:

– Денис? При чем тут… – И тут же сообразил: – Это Бондина так зовут. – Посмотрел на меня: – Ты сама покрывало наколдовала?

Соврать. Я должна соврать. Любая бы соврала. Сказала бы, ничего не знаю. Первый раз вижу. Хотя Миша видел, что я на этом покрывале спала. Но ведь надписи не заметил, а то бы раньше задался вопросом. Надо бы соврать. Что это другое покрывало.

Миша развернул полотнище. Сердце колыхалось на ветру, имя шло волнами, будто покрывало шептало: «Денис, Денис…»

Я сказала:

– Да, это я.

– И о чем же ты думала, когда его сотворяла?

– Миша, – встряла тут Мелисса, – может, это она по неопытности. Вообразила что-нибудь нечаянно…

– Вообразила что? Или, вернее, кого? – обратился ко мне Миша. – И значит, это я тебя недостаточно люблю?

Мелисса довольно усмехалась.

Я выдернула из рук Миши покрывало, крикнула:

– Можешь продолжать жениться на этой белобрысой дуре! Я не против! – и убежала в дом.

Орхидея, Николай и Денис сидели в гостиной и смотрели новости. Большой плоский телевизор висел над камином. Новости были российские. Говорили что-то о буре в Подмосковье.

Я зашла, в руках моих было скомканное покрывало, и надо было его куда-то спрятать. И чего я его на улице не выбросила, куда-нибудь в кусты. Елки. И колдовству-то я толком не научилась, совсем дура никчемная.

Да все равно у меня колдовство отберут.

А не наколдовать ли мне денег, пока у меня есть сила? На самолете «ПлювГанса» провести все, что хочешь, можно – никаких тебе таможен. И ограничений по весу.

Так. Пойду-ка я, пожалуй, в кабинет. И я направилась по коридору в глубь дома.

В кабинет вела дверь, крашенная зеленой краской, как все двери в этом доме. Я зашла внутрь и закрыла ее за собой на защелку. Во-первых, надо избавиться от покрывала. Или превратить его в сумку! Я туда деньги буду складывать.

Так. Начну с денег. Я бросила покрывало на стул. А потом внимательно посмотрела на ковер и вообразила посреди него гору зеленых пачек. Гора появилась. Как здорово! Я взяла одну пачку, разорвала бумажную ленту. Похоже, настоящие.

Бондин обиделся и теперь меня презирает (будто человек не имеет права подумать!), с Мишей помолвку я разорвала, так тот вообще ненавидит. Было двое в меня влюбленных, а теперь ни одного! Что же, пусть хоть деньги меня утешат. Интересно, сколько я наколдовала-то? Миллион в этой громаде наберется?

Из гостиной доносились голоса, непонятный шум. Наверное, в какую-нибудь игру начали играть, чтобы убить время.

Та-ак. В одной пачке где-то… сотня бумажек? По сто долларов? Ой, на купюре же написано – «10 000». Сколько-сколько нулей?

В дверь постучали.

– Кто там? – крикнула я. – Я… переодеваюсь.

Во что? Зачем?

– Вика, там драка, – ответил бас Николая. – Орхидея от страха не может ничего наколдовать, только еще хуже сделала…

Какая еще драка? Я огляделась, соображая, чем прикрыть денежный холм, и ничего не увидела, кроме покрывала. А, ладно, Миша уже его видел, а там какая-то драка дикая! Я набросила сердце с именем Бондина на деньги и кинулась к двери.

Отворила замок, Николай схватил меня за руку и потащил по коридору в гостиную. Оттуда доносились звуки, похожие на жалобные кудахтанья.

Похоже, это был голос Орхидеи.

В ответ ей невнятно отвечали мужские голоса, что-то вроде «Уйдите, хватит!».

Журнальный столик был сломан. Кот со вздыбленным загривком сидел на камине. Орхидея стояла неподалеку от столика, всплескивала руками и говорила:

– Как же так, как же это я… Сейчас я вас освобожу… Только я не знаю как…

За диваном стояла, скрестив руки, и с презрением за всем наблюдала Мелисса.

На полу, около столика, в позах а-ля цыпленок табака валялись Бондин и Миша. Они были пристегнуты к полу ржавыми кандалами с толстой гремящей цепью, а одежда и волосы их были совершенно мокрые.

– Ух ты! – восхитилась я.

– Я не хотела, – сказала Орхидея, – я только попробовала их утихомирить!

– И у тебя это здорово получилось, – сказала я.

Оставить бы их так. Надолго.

– Я никак не мог их разнять, – развел руками Дед Мороз.

– И я побоялась, что они могут Николая покалечить, – виновато сказала Орхидея.

– Милая моя, – с нежностью пробасил Николай, подходя к Орхидее и целуя ее руку.

Орхидея улыбнулась своему воздыхателю и хмуро посмотрела на Бондина и Мишу:

– Вцепились друг в друга ни с того ни с сего.

Плененные мужчины молчали, только тихо недовольно сопели.

С чего бы им драться? А может… это из-за меня? Может, это соперничество? Я обоим дала отставку, вот каждый и подумал, что я люблю другого. Класс! Из-за меня никто никогда еще не дрался!

– Как это ни с того ни с сего? – подала голос Мелисса. – Из-за пива. В холодильнике оставалась всего одна бутылка, так они ее не поделили.

Из-за… пива?! Я вздохнула так разочарованно и так громко, что все посмотрели на меня, и закандаленные тоже.

Парней только пиво интересует!

– Из-за такой ерунды? – пренебрежительно сказала я.

– Очень пить хотелось, – хрипло сказал Бондин.

– Ага, – просипел Миша.

– Как бы их теперь освободить, – робко сказала Орхидея, – у меня от нервов что-то совсем ничего не получается. Я их только успела облить водой из шланга…

Так вот почему они мокрые!

– И это правильно, – одобрила я. – Только их, наверное, рано еще отпускать. Боюсь, они еще не успокоились.

– Успокоились, – выкрикнул Бондин.

– Врут, – уверенно сказала я.

– Вика, не валяй дурака, – сказал Миша, сердито взглядывая на меня, – освободи нас быстро.

Ах, он еще и командовать будет! Хм. Как мне нравится держать их в своих руках.

– Попроси сначала по-нормальному, – сказала я.

Кажется, кто-то из них тихо зарычал от бессилия.

– Тетя Орхидея, ну вообразите, что кандалы открываются, – сказал Миша.

– Как же они могут открыться, – жалобно проговорила Орхидея, – если на них нет замков!

Я присмотрелась: кандалы и правда были будто бы цельнолитые, без всяких перемычек или соединений. Чистая работа, Орхидея.

– Тогда вообразите сначала замки! – взмолился Миша.

Мелисса присела на край низкой спинки дивана и тоже с явным удовольствием наблюдала за этой сценой.

Орхидея вперила взор в кандалы. Бумц. Бумц. На каждом наручнике и, как их там – наножнике, что ли, – появилось соединение-ушки, и в нем висело по огромному, размером с диск от штанги, замку. Симпатично.

– Сейчас, я их открою, – сказала Орхидея. И снова уперлась взглядом в кандалы. Ничего не происходило. А Орхидея вдруг сказала: – Ой, я забыла вообразить замочные скважины… Извините…

Миша беззвучно всхлипнул.

Через несколько секунд Орхидее удалось вообразить замочные скважины. Только оказались они не на замках. Толстые кольца кандалов были теперь все в дырочках – в форме замочных скважин. Что нисколько не помогало открыть кандалы.

– Давайте уж я, – смилостивилась я. – Сейчас чего-нибудь соображу.

– Ну, ты особо-то не издевайся, – посоветовал Бондин.

– А ты не учи под руку, – сказала я.

Так. Что бы такое наколдовать. Не мешало бы их, конечно, проучить малость: за то, что были со мной так жестокосердны. Они сейчас такие беззащитные, ни двинуться не могут, ни ответить резко – побоятся, пока находятся в моей власти.

Я слегка прикрыла глаза, чтобы лучше все представить.

– Ты совсем очумела! – грубо сказал Миша.

А Бондин расхохотался.

Ха-ха. Все остальные в комнате тоже тихо хихикали.

Ковер превратился в гигантскую плоскую фарфоровую тарелку – белую с голубой каемочкой, а пленные оказались посыпанными укропом, петрушкой и кольцами лука.

– Ой, – сказала я, притворяясь удивленной, – я ведь совсем другое замысливала.

– Что, интересно? – прорычал Миша. – Нас в сметанном соусе?

– А это идея, – сказала я.

– Люди, уймите эту ведьму, – воззвал Бондин. – А то я не знаю, за какое преступление, но я ее арестую на всю жизнь.

– Вика, в самом деле, – прогундел Дед Мороз-Николай.

– Да ладно, тоже мне страдальцы, – сказала я. – Секунду…

Я уже знала, что проще всего вообразить. И это получилось. Парни вмиг порвали бумажные кандалы и, кряхтя, поднялись на ноги. Да, проще всего мне оказалось представить, что кандалы на самом деле из бумаги.

– Ну ты и стерва, – сказал Миша, разминая запястья. – Дорвалась до магии!

– Ага, – сказала я. – И не забывай, магия все еще при мне. Сильнейшая магия.

– Пока что, – угрюмо сказал он.

А я вспомнила про деньги, пробормотала:

– Ну ладно, некогда мне тут с вами. – И побежала в кабинет.

Слышу, меня кто-то догоняет. Я обернулась: ну конечно, Бондин.

– Значит, ты разорвала помолвку? – спросил он.

– С чего ты взял?

– Твой жених только что сказал, что твоя сильнейшая магия у тебя «пока что». Значит, ты перестанешь быть главой клана, потому что вышла из семьи. Я не знаю, когда ты потеряешь силу… – Тут он взглянул на мою левую руку. – То есть… Но ты не отдала браслет? – Его лицо стало пасмурным.

Браслет. Наверное, поэтому магия еще со мной, хотя я сказала Мише, что я больше не хочу за него замуж.

Реймсы могут заставить меня отдать браслет? Может, сбежать куда-нибудь? На другой континент, например…

– Так ты не разорвала помолвку… – сказал Бондин.

– Разорвала, – сказала я хмуро.

– Правда? – лицо его оставалось серьезным, но глаза засветились.

– Только не воображай, что из-за тебя.

А он улыбнулся нагло:

– Хорошо, не буду воображать, – и прошел мимо меня к кабинету.

– Ты куда? – встревожилась я.

– Я там кое-что забыл, а что? – Он будто пытается прочесть мои мысли по глазам. А мысли у меня самые панические. Хотя, с другой стороны, все равно придется что-то говорить по поводу огромной сумки размером с мешок из-под картофеля, которую я потащу в самолет. Скажу, что там шоколадки. Пусть что хотят, то и думают.

– Я тоже там кое-что оставила, – сказала я.

А он уже открывает дверь и говорит, жестом приглашая меня войти:

– Прошу тогда.

Я проскользнула мимо него внутрь и сказала:

– А ты подожди пока в коридоре.

– Вот еще, – ответил он и тоже зашел.

Его взгляд сразу упал на бесформенную гору, накрытую покрывалом, посреди помещения. Насколько ни было смято покрывало, дурацкое глупое сердце прекрасно было видно, и имя прочитывалось без труда.

Бондин вопросительно поглядел на меня, его бровь насмешливо изогнулась.

– Странное покрывало, да? – произнесла я как ни в чем не бывало. – Валялось тут на кресле.

– Похоже, ручная работа, – заметил Бондин. – Ведьминская.

– Хм. Наверное, его Мелисса забыла.

– Когда мы выходили из кабинета, его здесь не было, – сказал Бондин. – А потом, с пляжа, Мелисса зашла в дом после меня и все время была в гостиной.

– Значит, кто-то другой его сотворил, – пожала плечами я.

– Неужели Орхидея? – криво усмехнулся он.

– Точно! – сказала я. – Она к тебе еще в поместье воспылала. Даже зельем опоила, забыл?

– У Орхидеи сейчас бы точно другое имя наколдовалось.

Я пожала плечами. Потом усмехнулась:

– Что, жалеешь, камертон с собой не взял?

Бондин наклонился ко мне и сказал почти шепотом:

– Вообще-то камертон – это миф. Такого прибора не существует. По крайней мере, пока. Но ты ведь никому не скажешь?

Черт. Я почувствовала себя круглой дурой. Я же и в поместье про этот чертов камертон ему говорила. А он тогда промолчал.

Бондин подошел к денежному холму и хотел поднять покрывало.

– Нет-нет! – я кинулась к нему, – там мои вещ…

– Ха-ха, – он уже поднял покрывало. – Твои?

– Да. И что. Я скоро перестану быть ведьмой, надо же мне… подумать о будущем.

– Угу, – покивал он, улыбаясь.

– Это компенсация за моральные потрясения этих дней, – деловито сказала я. – И ты вообще, кажется, пришел сюда что-то забрать, так забирай и уходи.

Но он не обратил на слегка перефразированное «Пошел вон» никакого внимания. А сказал:

– Ты не перестанешь быть ведьмой, даже если у тебя отберут силу главы клана.

– Ну да, – не поверила я.

– Я не знаю, правда, сколько в тебе останется магических способностей… Но нельзя перестать быть ведьмой. Твоя природа изменилась раз и навсегда. Это как вылупиться из куколки бабочкой. Нельзя стать обратно куколкой.

– Правда? – обрадовалась я.

– Да, – кивнул он.

Значит, можно не сбегать на другой континент? И спокойно отдать браслет?

– Ты не расторгла помолвку окончательно, потому что думала, что перестанешь быть ведьмой? – вдруг спросил Бондин.

– Что? – повернулась я к нему. – Ты считаешь, что я ради магии готова…

«Выйти замуж за того, кого больше не люблю», – хотела сказать я, но не сказала. Как он смеет так думать обо мне!

Да кто угодно не расторг бы помолвку ради магии! Это я, простофиля…

И я выпалила:

– Да! Я еще раздумываю! Это мое право! За кого хочу замуж, за того и выхожу! И вы, инспектор, не имеете к моей личной жизни никакого отношения!

Его глаза слегка сощурились:

– Да. К счастью, не имею. – Он подошел к столу и взял оттуда мобильный телефон. Показал его мне: – Вот что я забыл. – Потом кивнул на деньги: – Сделай для них рюкзак. Легче будет нести.