Если свекровь – ведьма Касмасова Лилия

Я ужасно на него сердилась, но идея была отличная. И большой рюкзак удивляет людей меньше, чем большие сумки.

Он хотел было уже выйти из кабинета, потом остановился и сказал, не поворачиваясь, тусклым голосом:

– Мне жаль, что ты поссорилась с женихом, – вышел и захлопнул за собой дверь.

Ах, так! Ему жаль? Он ведь назло? Что он имел в виду? Или ему на меня на самом деле наплевать? Тогда зачем же он на берегу, полчаса назад… Он же целовал меня… Но он же не сказал, что меня любит! А значит, вполне возможно, что вовсе и не любит! Ну, мало ли, понравилась немножко, а целоваться парни всегда не прочь. Но вот признаваться, что любит, он и не собирался! И никакой любви ко мне не чувствует! А я-то вообразила, дура! И с Мишей из-за него поссорилась.

Ну ладно, будем честными, с Мишей вышла стычка не из-за него. Миша сам по себе тот еще… в общем, все они скоты, как говорилось в одном фильме. Тот скотина, и этот скотина. Ни чувств у них нет нормальных, ни эмоций. Это мы, девчонки, из-за них переживаем, а они: «Ладно, не эта, так другая». И все дела.

Вот и я не буду больше думать ни об одном из них. Лучше деньги упакую. Сколько ведьминской силы во мне останется – еще неизвестно, может, хватит только на то, чтобы вилки в ложки превращать.

Я превратила покрывало в рюкзак с первого раза. Но на всех кармашках красовалось это идиотское сердечко с его именем. Мне захотелось поджечь этот чертов рюкзак, чтобы и никаких следов от моей глупой мимолетной влюбленности не осталось!

Я представила, что этот рюкзак – военной окраски, что он из камуфляжа, и никаких там ни узоров, ни цветов, ни сердечек и быть не может! Ура. Получилось! Вместо нормального розового цвета рюкзак стал бурым, в ужасных болотно-зеленых пятнах.

Ха. Зато никаких тебе Денисов! Я подняла рюкзак со стула, открыла замок… О нет! Это еще хуже! Теперь это был не простой рюкзак, это был рюкзак музыкальный! Как только я расстегнула молнию, он прошептал, причем со страстным придыханием: «Денис, Денис, Денис…» Я быстро закрыла замок. С одной стороны неплохо, похоже на сигнализацию. С другой стороны! Это же рюкзак-маньяк какой-то! Или это я маньячка ненормальная? Не могу перестать думать о Бондине ни на минуту! А ведь он, скотина, меня не любит! «Не любит!» – уговаривала я себя. И не смей даже фантазировать, что он в тебя влюбился! Это был флирт! Ничего не значащий! Но почему, когда я сказала, что он не имеет к моей личной жизни никакого отношения, он так посмотрел… будто ему стало ужасно больно.

Ни фига ему не больно! Это мне так показалось! Это все мое воображение, оно как дикая лошадь – уносится непонятно куда!

В общем, я запихнула рюкзак в шкаф. (Ну и пусть его когда-нибудь обнаружат родители Мелиссы или она сама, плевать! Пусть что хотят себе, то и думают! Подписи моей тут нету!) И решила сотворить новый.

Мне никак не удавалось сосредоточиться на колдовстве, потому что меня переполняла обида. Бондин оскорбил меня ни за что ни про что. Миша тоже хорош, сбежал с первой попавшейся стервой. Все они…

Наконец получилось. Сотворила. Большой рюкзак в радостных розово-желтых разводах. А по ним салатовым расписаны словечки: «Скоты. Скотины. Скотинки». Ну ладно, так лучше.

Тут в дверь робко постучали.

– Да! – крикнула я. – Войдите!

Заглянула Орхидея:

– Мы там собрались чай пить с тортом. Ты не хочешь с нами?

– Хочу, – сказала я. – Сейчас приду.

Орхидея скользнула спокойным взглядом по куче долларов (видимо, ведьмы постоянно наколдовывают богатства и для нее это привычная картина) и спросила:

– Собралась что-то покупать?

– Ага, – я неопределенно повела рукой, – дом там, машину…

– Нужные вещи, – покивала Орхидея. – Тем более для семейной жизни.

Эх. Не будет у меня, наверное, никакой семейной жизни. Но Орхидее я этого говорить не стала. Узнает в свое время, как и вся Мишина семья.

Орхидея ушла, я быстро спрятала пачки в рюкзак, оставила его в углу у дивана и пошла в гостиную. Там никого не было, а с кухни доносились оживленные голоса.

Орхидея вернула комнату в первоначальное состояние: вместо гигантской тарелки снова был ковер, обрывки бумажных цепей исчезли. И даже столик она починила.

Но вот кое-что она не заметила и не убрала.

Когда я проходила мимо дивана, то едва не упала, наступив на бутылку. Хорошо, ухватилась за мягкую спинку.

Бутылка из темного стекла была целой и закрытой. Я подняла ее. Внутри бултыхалась пенная жидкость. А на желтой иностранной этикетке поблескивала красная надпись «Victoria».

О! О!!!

Так значит, не из-за меня драка, да?

Я разулыбалась довольно. Значит, все же неравнодушны! Оба!

На кухне горели три яркие, под железными конусами, лампы над простым деревянным столом. Вся мебель была этому столу под стать – что-то вроде деревенского интерьера.

Посреди стола возвышался свадебный торт. А вокруг стола сидела вся компания. Орхидея говорила что-то утешительное Мелиссе. Миша поглядывал на них и, вздыхая о чем-то, попивал чай. Бондин болтал с Николаем о каких-то кипарисовых рощах, в которых нахальным образом поселились гномы и выстраивают себе там целые деревни, вместо того чтобы идти в горы и добывать митрил.

– Бездельники, – качал Николай головой. – Сущие бездельники. Может, департамент отрядит их ко мне – на ледорубные работы?

– Они же теплолюбивые, – отвечал инспектор. – Лучше из Норвегии или Финляндии выпиши.

Я прошла к столу, поставила на середину пиво и сказала в сторону Бондина и Миши:

– Вот, в зале валялась. Вы вроде очень пить хотели.

Они оба молча уставились на бутылку.

Инспектор развернулся и исподлобья взглянул на меня:

– Ну что, упаковала?

– Угу, – сказала я, присаживаясь на свободный стул рядом с ним.

Орхидея выглядывала из-за торта, чтобы рассмотреть бутылку. Потом захихикала. Николай улыбался украдкой в бороду.

– Что упаковывала? – поинтересовался Миша угрюмо.

– Деньги, – ответил за меня Бондин.

– Человеческие? – спросил Николай.

Я кивнула:

– Американские. Мне надо… про запас.

Мелисса уже две минуты пялилась на бутылку (хорошо, что она в браслете, а то пиво бы, наверное, вскипело и стрельнуло пробкой, как шампанское), а теперь сказала с презрением:

– Какая меркантильность.

И вовсе не меркантильность, просто нужны же человеку деньги… Мелиссе хорошо, она всю жизнь ведьма. Получает все что хочет, и даже больше. Хотя… Мишу вот захотела, да не получила.

– Житейская мудрость, – сказал Бондин.

Он меня защищает? Хм, как мило. Может, я и прощу его когда-нибудь.

Орхидея подвинула мне чашку с чаем и спросила у Мелиссы:

– Ну, начнем кушать торт?

Та ответила:

– Можно я сама его разрежу, как было бы… – и она смахнула несуществующую слезу.

– Конечно, деточка, – жалостливо сказала Орхидея.

Какая комедия.

Мелисса с широким ножом в руке приступила к нарезке нижнего этажа торта.

– А фигурки съедобные? – спросила я.

– Разумеется, – дернула плечом Мелисса. – Жениха должна съесть невеста, а невесту – жених. На счастье.

– Но так как мы не на свадьбе… – сказала я и взяла фигурку невесты, – то можно попробовать.

Я свирепо отломала фигурке голову. Безголовую невесту поставила обратно на торт, а голову попробовала. Ничего, съедобно. Белый шоколад, похоже.

Бондин невольно хохотнул. А Миша нахмурился.

Мелисса же чуть в истерике не забилась. Шлепнула на очередную тарелку кусок торта так, что ошметки крема улетели на стол. Схватила с верхушки торта фигурку жениха и положила себе на тарелку. А потом уже продолжила раздавать торт.

Ха. Кукольного жениха заграбастать ты еще можешь. А вот Мишу – нет.

Торт оказался вкусным. Какие-то слои безе, легкий сухой бисквит, шоколадная крошка. Да. Надо заказывать свадебные торты только в салоне Бабы-Яги. Торты. Мне тут и один-то заказать не светит.

Та-ак. А второй этаж торта выглядит совсем по-другому. Розочки, лепесточки, желе какое-то. Третий же самый аппетитный – шоколадные завитки и орешки мелкие. Попробовать его немного, что ли?

Я поднялась. Взяла нож, оставленный Крысой на краю блюда, и нацелилась им на третий этажик, где стояла одинокая безголовая невеста.

– Нет! – вскричала Мелисса. – Их надо есть по порядку.

– С чего это? – с сомнением отозвалась я.

Опять колдовство какое-нибудь. Но и я, и Бондин видели этот торт в магической реальности. Он был чист. Может, Мелисса успела добавить любовного зелья в верхний этаж? Я опустила левую руку под стол и большим пальцем повернула око на пальце среднем.

Торт оставался таким же и в серебряном свете тоже. Да просто у этой Мелиссы какой-то бзик. Если это ее свадебный торт, значит, мы должны его есть в ею установленном порядке. Чушь какая-то.

Ну и ладно, обойдусь без тортов. Только вот есть еще хочется. Съем-ка лучше бутербродик с колбаской.

Я положила нож обратно к торту.

Вообразила на своей тарелке бутерброд. И он там появился. Как все же здорово быть ведьмой.

У моего уха раздался голос Бондина:

– И мне такой же сделай.

Я посмотрела на его тарелку, где остались только крошки от торта. Вуаля. На тарелке появился бутерброд.

– И мне, – сказал Миша, слизывая крем с пальца.

Мне было не жалко. И на тарелке Миши тоже появился бутерброд.

– Еще кто голодный? – деловито спросила я.

Мелисса надула губы, встала и, подойдя к подоконнику, включила стоявший там музыкальный центр.

Какая классная музыка. Мои ноги сами собой начали притоптывать. Самба? Что-то латиноамериканское.

Ладонь моя отстукивала по краю стола ритм. Орхидея закивала в такт. Николай встал и подошел к ней:

– Потанцуем?

Они вдвоем направились в гостиную. Николай крикнул оттуда:

– Сделайте погромче!

Мелисса усмехнулась, взяла колонки – они были без проводов – и понесла в гостиную.

Миша подошел ко мне:

– Может, мм-м… тоже потанцуем?

Миша? Хочет танцевать? Да еще какой-то огненный латинский танец? Как-то мы с ним танцевали, на вечеринке, в первые дни знакомства. Это было больше похоже на тихое и упорное утаптывание ковра в обнимку.

Бондин только усмехнулся, поглядел на нас и продолжил потягивать чай из расписанной зелеными цветами чашки.

– Нет, я… кхм… устала, – ответила я, прижимая ладонь к столу и перекрещивая ноги, будто и не рвалась танцевать минуту назад.

– Хорошо, – обиженно сказал Миша.

– А я бы потанцевала, – заявила Мелисса, появляясь из гостиной.

Миша направился к ней, взял ее под руку, и они вышли.

Прямо дежавю какое-то. Не хватало только, чтобы она его во второй раз увезла – теперь на какой-нибудь другой край земли. Я покосилась в сторону гостиной. Но бороться за Мишу желания не возникало. А может, даже хорошо будет, если она его и правда еще разочек увезет. Рука моя снова забила в такт музыке – теперь из гостиной доносилось что-то вроде диско.

Бондин улыбнулся во весь рот:

– Фирменные торты мадам Бабы-Яги.

– Что? – не поняла я.

– Нижний слой располагает к танцам. – В глазах его плясали смешливые искорки.

Я покосилась на торт:

– А средний?

– К песням. – Он встал, подошел к торту, поднял ножом одну розочку со среднего слоя, взял ее пальцами и съел. А потом вдруг… запел довольно мелодично: – Сердце краса-авиц склонно к изме-ене…

– Он голос дает, что ли? – не поверила я.

– Нет, – сказал Бондин, – просто петь хочется.

– Почему же в магической реальности не видно, что там какие-то зелья?

– Да они очень слабого действия и едва светятся, – сказал Бондин. – Серебряное магическое сияние мира их перекрывает. И к тому же они разрешенные. У Бабы-Яги на все ее зелья есть лицензии.

Интересно, сколько зелий за эти два дня – да нет! за сегодня! – я уже попробовала? Что ж, продолжим знакомство. Я подошла к торту и аккуратно взяла со второго этажа кремовую завитушку. Повертела, понюхала – ничего такого. Слизнула – сладко и обыкновенно, белковый крем с ягодно-ликерным привкусом. Кажется, малиновым… Как там в песне пелось: «По малину в сад пойдем, в сад пойдем…». Вторую строчку «и малины наберем…» я промурлыкала вслух.

Елки, действует!

Бондин смеялся.

– А третий, верхний – что?

– Третий располагает к… беседам, – сказал Бондин.

– Зачем? – Я представила гостей, которые сначала пляшут, потом поют, а потом – беседуют? Что за ерунда? Кто хочет беседовать на свадьбе?

Ладно, проверим. Я решительно подступила к третьему этажу. Поболтать я всегда не прочь, а тут, возможно, например, интересные темы будут в голову приходить.

И темы заявились.

Я с причмокиванием и смакованием откушала маленький шоколадный треугольничек бисквита, политого шоколадной глазурью. С кусочком сахарного шлейфа от платья куклешки-невесты.

Бондин смотрел-смотрел на меня, потом тоже отрезал ломтик и проглотил его. Глаза у него заблестели, будто он слегка опьянел.

– Какой у тебя таинственный взгляд, – сказала я ему. – Такой туманный и интригующий.

– Это туман твоей красоты застилает мне глаза, – сказал Бондин.

– Спасибо за комплимент, – хихикнула я.

Он пригладил волосы, присел на соседний стул.

– У тебя такая интересная профессия, – начал он, – сидеть на кассе в супермаркете, каждый день видеть новых людей…

– Откуда ты знаешь, кем я работаю? – поинтересовалась я.

– Читал о тебе, – игриво сказал он. – В заявлении Маргариты Петровны о принятии тебя в семью… Замечательная профессия.

– Ну, – скромно сказала я, – ничего такого особенного в моей профессии нету.

– Как же, как же, – возразил он, – все эти… цифры, чеки… Ты сидишь и играешь на клавишах кассового аппарата, как пианистка! Как это артистично!

Кхм. Он никогда не видел меня за кассой. Я ведь там всего без году неделя. Когда я тычу в кнопки, я больше похожа на незадачливого воришку, который никак не может подобрать код к сейфу.

Я сказала:

– Да, поэтому мне и нравится работать кассиром. Я воображаю себя на сцене Большого театра.

А в Большом театре выступают пианисты?

– Ты бы прелестно смотрелась на сцене Большого, – мило сказал Бондин. – Особенно если бы была балериной.

Это он, пожалуй, слегка загнул. Я – и вдруг балерина. Я представила себя в гофрированной пачке и с диадемой из страз на голове. Блестящая диадема – это еще ничего. Но пачка! Она же совсем, ну нисколько не прикроет мой пухлый э-э… тыл. Так что никакой прелестности во мне как балерине он бы не увидел. Ой. То есть очень даже увидел бы и решил, пожалуй, что ее слишком много.

Поэтому я сказала застенчиво:

– Лучше уж пианисткой…

– Согласен, – сказал он. – Тем более у тебя такие тоненькие изящные пальчики. Так и вижу, как они порхают над клавишами…

– У кассы – кнопки, – сказала я.

– Над кнопками, – нисколько не сбился с тона он.

– Вот у тебя, – сказала я, – и правда работа крутая. Ты как суперагент. Ну, почти. Тоже типа… спасаешь мир, от всякого нехорошего колдовства.

– О, а я бы хотел спасать тебя, – сказал он. – Чтобы ты была принцессой и тебя украл дракон, а я… – он перебил сам себя. – Не маленький горынчик, а какой-нибудь из крупных пород…

– А что, и крупные драконы существуют? – перебила я его галантности.

– А как же. Размах крыльев до двенадцати метров! Как у самолетика Орхидеи.

– Правда? – вытаращилась я на него. – Не может быть.

Хотя если существуют мелкие, почему бы не существовать крупным?

В кухню зашла только что упомянутая самолетовладелица и, обмахиваясь веером, посмотрела на нас:

– И как вы выдерживаете – не танцевать?

Бондин сказал, не обратив внимания на ее вопрос:

– Это милое создание не верит, что большие драконы существуют.

– Конечно, существуют, – сказала Орхидея. – Я сначала хотела Гигантского Красного завести. Да мне его не прокормить.

– Как бы мне хотелось их увидеть! – воскликнула я.

– Гигантские живут в Новой Зеландии, – сказала Орхидея.

– Вы так порозовели от танцев, Орхидея, – сказал Бондин. – Вам это очень идет.

Орхидея посмотрела на него с подозрением.

– Я могу и приревновать, – игриво сказала я Бондину.

Орхидея и на меня также посмотрела. Потом бросила взгляд на торт:

– Попробовали верхний этаж?

– Да, – сказала я. – И вот очень мило беседуем.

– Разумеется, мило, – улыбнулась Орхидея.

– Денис очень галантный, – сказала я.

– Конечно, галантный. А ты очень кокетливая, – сказала Орхидея.

– Да разве? – возмутилась я.

– Все становятся галантными и кокетливыми, если попробуют верхний ярус.

– Что? – не поняла я.

А Бондин потупил взор.

– Флиртовый этаж, – подмигнула мне Орхидея. – Я всегда его любила. Настраивает на определенный лад.

– А ты сказал – на беседу! – накинулась я на Бондина.

– А разве мы не беседовали!

От гнева все желание пококетничать как ветром сдуло.

– Врун, – сказала я, вскакивая.

– Да что такого? – Он тоже поднялся. – Я просто хотел, чтобы мы хоть раз нормально поговорили.

– Нормально? – продолжала возмущаться я. – Значит, я бы здорово смотрелась балериной? И у меня «изящные пальчики»? Смеялся надо мной?

– Мне еще и не такое говорили, – заметила Орхидея.

– Вовсе не смеялся, – сказал Бондин, – я правда так думал. Хотя теперь…

– Что?

– Ничего. Вижу, что ты просто мегера.

– Вы мало поели торта, – сказала Орхидея.

– А ты, – сказала я Бондину, – жалкий тип. Ищейка чертов!

– Слушай, иди-ка ты к своему расчудесному жениху и ему высказывай все, что хочешь! – сказал Бондин.

– И пойду! – крикнула я и бегом вышла из кухни.

Звучало страстное танго. Миша и Мелисса стояли в обнимку у камина и целовались.

Ах ты, свинский сын! Я оглянулась в поисках того, чем бы запустить в изменщика. А зачем ведьме что-то, она может прямо из воздуха сотворить все, чем можно хорошо подраться или просто снести башку. Но от нервов магия не желала слушаться. В руках моих появилась теннисная ракетка, потом бумажный самолетик. Да ну, и без магии разберусь! Раньше я ведь как-то жила без нее. Правда, начищать Мише морду мне еще ни разу не приходилось. Мало я его еще знала!

Я ринулась на кухню, к торту, схватила этот дурацкий «флиртовый» этаж – Орхидея уставилась на меня, не донеся ложку с шоколадным бисквитом до рта – и направилась к выходу в гостиную, но Бондин придержал меня за рукав и забрал из крема безголовую фигурку невесты со словами:

– Глаз вышибешь.

Откуда он знает, что я собираюсь с этим тортом сделать?

Я побежала в гостиную.

Блондинистая пиявка как раз наконец-то оторвалась от Миши, этот подлый изменщик довольно лыбился, и тут налетела я и зафинтилила тортом ему прямо в лицо.

Он зафыркал, стал пальцами скидывать крем с лица. Я захохотала. Он вытер глаза, облизнул инстинктивно губы, посмотрел на меня бешеным взглядом, а потом вдруг скривил измазанную шоколадом морду в ухмылке и заорал, перекрикивая музыку:

– Да ты самая темпераментная пантерочка, какую мне доводилось встречать!

Я захохотала еще громче. Флиртомания на него теперь напала!

Я махнула на колонки. Музыка умолкла.

А Миша вдруг подмигнул Белобрысой Крысе и сказал игриво:

– Чудесно целуешься, малышка.

Малышка?! Ах ты, гад недобитый! У меня в руках возник сам собой… веник? Почему веник? Хотя орудие вполне подходящее! И я стукнула Мишу веником. Попала по плечу. Хотела еще, да этот гад вцепился в веник руками.

– Отдай! – кричу. – А то я тебя какой-нибудь сковородкой отколошматю!

– Ты же сама сказала, что между нами все кончено! – процедил он сквозь зубы, не выпуская веник.

– Я думала, что ты будешь против! – зарычала я, дергая веник к себе.

– Ждала, что умолять буду? – озлился он.

– Так и знала, что я для тебя ничего не значу! – кричала я. – Ты только и ждал повода, чтобы побежать к своей Крысе.

– Кто Крыса? – завопила Мелисса. – Это я Крыса?! Ах ты, простушка!