Фактор «ноль» (сборник) Дантек Морис
На этот раз вы можете представить себе целиком и механизм, и места, занимаемые в нем каждым из человеческих устройств. И со страхом и удивлением вы понимаете, что они действительно являются частями машины, они сами – активные устройства замкнутой системы.
В этой машине каждое человеческое устройство связано с самим собой и с другим таким же устройством способом, должен сказать, в высшей степени изобретательным.
Каждому из устройств также предоставлена определенная личная свобода. Оно может понизить интенсивность яркости световой стены. Оно действительно может это сделать.
Камера вам постепенно показывает все детали машины: крепко связанное устройство, точно так же как и его сосед, сидит на особенном стуле, немного похожем на кресло в самолете. Оно снабжено одним-единственным приспособлением, до которого можно дотянуться рукой: джойстиком, расположенным на конце подлокотника.
Все остальные части тела прочно приклеены к креслу клейкой лентой. Шея обездвижена ортопедическим аппаратом, голова поддерживается в неподвижном положении металлическими полосами, привинченными к спинке кресла. Свобода здесь – разновидность комфорта.
Дотянувшись до джойстика, можно уменьшить яркость прожектора, но из-за этого отведенная часть электрического тока, питающего машину, направится в другую часть ловушки. К креслу. Или, точнее, к человеческому устройству, сидящему в нем.
Свет = электричество.
Каждый раз, когда вы при помощи джойстика понижаете яркость света, который вас ослепляет, отведение тока служит причиной появления разрядов в сто десять вольт в металлических деталях кресла, а следовательно, и в находящихся в нем живых деталях, то есть в вас.
Последнее усовершенствование системы направляет напряжение в сто десять вольт в стальной микрозажим, прочно держащийся на вашем болтливом языке. И в своем непредсказуемом ритме часть электричества станет играть с плотью, благодаря которой рождались на свет ваши слова.
Электрические разряды болезненны, но относительно выносимы. Они являются лишь переходной ступенью к инверсии/усилению источника света, они являются всего лишь образом, совершенно аналогичным физике, принявшейся здесь за дело. Свет является одновременно волновым и корпускулярным. Свет – это электричество и вибрация.
Если вы выключаете электричество или уменьшаете его мощность, то вы, воздействуя на квантовые основы, из которых оно состоит, способствуете появлению электронов, которые начнут колебаться в вашем теле, а альтернативный поток изменяет полярность.
Более того, свет прямо переместится в другое физическое поле, также колебательное и очень ему близкое.
В звук.
Чем больше вы снижаете яркость прожектора, тем все более громко, благодаря новейшей аудиомедицинской системе, вживленной в барабанные перепонки и подключенной к очень мощному усилителю, раздается в ваших ушах пронзительный звук, сопровождаемый целой гаммой сверхнизких звуков, находившихся в начале эксперимента на относительно низком уровне.
От фотонных частиц до пучка электронов. Мы дойдем до простейшей акустической динамики. Великолепная реверсия физики! Несравненная поэзия механизированной диалектики! Конечная совершенная изобретательность!
Убедитесь в том, насколько эта машина, на каждой ступени своей онтологии, является противоположностью ящика: она находится в закрытом, но очень значительном пространстве. Особая электросеть зарытого в землю ящика, его конструкция поглощают все звуки. Самый страшный из воплей прозвучит как жужжанье насекомого, ваш рот здесь издает лишь тишину.
Полная инверсия машины-света, где не только ваши собственные крики усиливаются электроакустической системой, связанной с вашими барабанными перепонками, но и ваш язык станет звеном замкнутой цепи. Орган слова превратится в неотъемлемую часть машины, станет устройством для усиления звука, станет контуром электрического тока.
В черно-хрустальном ящике человек одинок. Он должен разбираться с рядом механизмов, особенность которых состоит в том, что они связаны между собой и находятся вокруг него. Здесь же, в осветительной машине, наоборот, людей двое, и они подключены друг к другу устроенной мной сложной и затейливой системой механизмов с последовательной реверсией при помощи одного устройства, джойстика, который скоро станет единым целым с их рукой.
Поскольку связаны они действительно неразрывно. Они совершенно точно являются неотъемлемыми частями замкнутой цепи.
Они стали двумя центральными устройствами. Каждое изолировано на своей полярности, но оба участвуют в процессе, происходящем внутри одной и той же машины.
Мой шедевр?
Учитывая присутствие соседа в ящике, я думаю, что приближаюсь к неповторимому моменту, который для вас, друзья-читатели, друзья www.welcometohell.world, станет вершиной вашей жизни вуайеристов-пожирателей-идолов, вашей жизни, полной пустоты, которую оставил там мой Брат.
Дайте же мне возможность заполнить ее снова.
Посмотрите внимательно, как человек становится машиной в ее самой чистой наготе.
Коммюнике номер девятнадцать
Я думаю, вы начинаете понимать. Вы делаете головокружительные успехи. Скоро придет день, когда я сделаю из вас себе дельных помощников. Пока просто наблюдайте и учитесь, будьте очень внимательны.
Два человека сидят перед стеной прожекторов. Два человека, управляющие осветительной машиной, являются, я вам уже говорил, неотъемлемыми частями замкнутой цепи.
Это не метафора.
Это последняя реверсия, которой удается замкнуть мое двойственное противодействие. Восхититесь технической простотой, лаконичной техничностью механизма.
Простой выключатель «ВКЛ/ВЫКЛ», аналог клапана.
Когда одно из устройств понижает уровень яркости света, направленного ему прямо в лицо, его атакуют разряды электричества в сто десять вольт и акустическая вибрация очень большой мощности, способная разорвать ему барабанные перепонки.
Ему больно, но он может терпеть, по крайней мере некоторое время.
Но в тот же момент его товарищ по несчастью, его сообщник, видит, что яркость света его неоновой стены соответственно возросла, так же как и высыхание его роговицы. Он тоже подвергнется электрическим разрядам случайного ритма. Их появление должно напомнить ему о том, что он является неотъемлемой частью замкнутой цепи, так же как и его сосед, его брат-в-машине. По-настоящему утешает лишь диалектическая инверсия, физический вибрационный уровень: так же как и его друг-недруг, он слышит долгий ряд пронзительных базовых звуков. Белый шум будет снижать громкость, но тем не менее останется на уровне, который после длительного звучания продолжает провоцировать появление резкого гула в ушах. Но поскольку им все объяснили при помощи их слухового канала в самом начале эксперимента, каждое участвующее в цепи устройство знает, что самая страшная опасность, как для одного, так и для другого, заключается в светящейся стене, которая постепенно ослепляет их.
Электрические страдания – всего лишь мелочь по сравнению с перспективой гарантированно потерять зрение, пусть даже и рискуя слухом.
Выход? Подождать, пока машина, в своей обычной случайной манере, не предоставит управление в его руки. Тогда он сможет, в свою очередь, начать контролировать операцию и, следовательно, заставить соседа вытерпеть то, что он сам только что вытерпел, а сам – пережить пережитое напарником.
Такая динамика совершенна, поскольку она основана на контролируемом неравновесии. Положения очень похожи, но не идентичны. Нужно суметь не ослепнуть ценой страдания, электрифицированного самим светом, рискуя навсегда отрезать себя от вселенной звука. Нужно противостоять атакующей в лоб сверхмощной волне, а взамен удостоиться соответствующей электротравмы и последовательного понижения силы звука.
Возможность действовать чередуется очень быстро. Очень быстро каждый организм чувствует свои личные границы, каждое тело начинает следовать свойственному ему ритму, один разум отделяется от другого по мере того, как они скрещиваются в замкнутой цепи и становятся двигателем процесса.
Абсолютная замкнутая цепь, основанная на диалоге, тем более существенном, что он происходит в самом парадоксальном безмолвии: безмолвии ужаса и страдания.
Это – нечто, что не имеет названия и создано так, чтобы названия не получить.
Итак, первое из наших человеческих устройств приходит в движение в своем черно-прозрачном ящике.
Что оно делает?
Оно вращает педальное устройство велосипеда, в которое засунуло ноги. Оно прекрасно поняло принцип действия этого устройства.
Оно прекрасно поняло, что это единственный доступный источник энергии в его новом мире.
Если ему нужен свет, то есть его собственное изображение на телеэкране, оно должно крутить педали. Это принцип элементарного электрогенерирующего агрегата.
Но мое сочувствие не знает никаких границ. Этот механизм, основанный на мускульной энергии, питает не только видеомонитор, источник света.
У нашего устройства «Томи» хватило времени усвоить всю информацию из инструкции.
Педальный механизм позволяет выработанному таким образом электрическому току привести в движение и другое устройство, еще более необходимое для жизни, чем источник света.
Этот жизненно важный механизм находится как раз за зарешеченным окошечком, расположенным справа от его лица.
Это вентиляционный ход с осмотическим вентилятором. Пока электрический ток вырабатывается, лопасти вращаются, захватывают воздух извне, и осмотическая мембрана поддерживается в максимально открытом состоянии. Чем меньше поток электроэнергии, тем меньше воздуха засасывается, тем больше мембрана закрывается.
Когда педальное устройство останавливается, вентилятор прекращает движение, мембрана принимает полностью закрытое положение. В ящик больше не поступает воздух снаружи, удушье неизбежно.
Ловушка снабжена последним усовершенствованием, которое делает ее действительно не поддающейся никакому сравнению: нажимая на педали, наш юный друг вырабатывает электричество, необходимое механизмам, встроенным в ящик, а также заряжает запасные батарейки. Поэтому, когда он перестает нажимать на педали, вентилятор еще некоторое время продолжает работать, словно под воздействием силы инерции, которую человек из ящика никак контролировать не может. Скоро вы поймете смысл всего этого.
Позвольте мне обратить ваше внимание на специфическую двойственность этого механизма: воздух и свет неразрывно связаны. Без света не будет воздуха, и наоборот.
Итак, я не хочу, чтобы он в чем-то нуждался.
И особенно я не хочу неопровержимой «телереальности» его смерти.
Перед нами механизм самоконтролируемого выживания абсолютной степени.
Поскольку, я вам уже говорил, мое сострадание, пусть и несколько особое, я это охотно и с гордостью признаю, совершенно не знает границ.
Если наше человеческое устройство должно ежедневно расходовать определенное количество мускульной энергии для того, чтобы вырабатывать жизненно необходимое электричество, то ему необходима и какая-то пища, возмещающая затраченные усилия. Калории.
Для этого и служит перфузионная трубка.
В отличие от людей из бункера, он не знает точного объема питательного концентрата, находящегося в его распоряжении.
Нажав на большую кнопку, расположенную рядом с ним, он получает возможность перейти от питательной жидкости к обессоленной воде совершенно альтернативным образом, но и здесь он не знает, какое количество влаги ему отведено.
Оцените изящество ловушки, изысканность системы: надавливание на кнопку провоцирует активизацию питательной системы и одновременно с этим отключает электрический механизм, питающий видеомонитор и вентилятор. Центральное устройство может питаться, конечно, но для этого ему необходимо остановить работу. Таким образом, оно располагает глубоко диалектической свободой, у него есть выбор между двумя полюсами машины самоконтролируемого выживания, оно осознает истинное значение слова «пролетариат». Есть, чтобы жить. Жить, чтобы есть. Но не в одно и то же время.
Вы знаете не хуже меня, что любое поступление калорий и питательных веществ в биологический организм вызывает процесс, называемый введением пищи в желудок. Процесс этот незаметен для постороннего глаза, он происходит внутри устройства. Он замкнут в ящике из плоти, нажимающем на педали в ящике из полиуглерода.
Как вы также знаете, любой процесс введения питательных веществ в желудок заканчивается образованием некоторого количества органических последствий. Во-первых, протеины, углеводы, липиды, разнообразные витамины перерабатываются в мышечные ткани и энергию, и педальный механизм от этого работает только лучше.
Но процесс этот невидим как для вас, друзья-читатели, так и для него. В ящике есть еще один механизм, который вы не можете видеть. Он очень простой, но важный для жизни. Не забывайте о том, что со мной все и всегда подчиняется дьяволятам диалектики.
Одним из последствий введения пищи в желудок является трансформация некоторого количества несъедобных веществ в фекальные массы. Эти фекальные массы передвигаются по кишечнику, а затем выходят наружу через анальное отверстие.
И речи не может быть о том, чтобы я подверг Томи Васри, идола начинающегося века, наказанию в стиле эстетики римского подземного застенка, где люди умирали от голода и безумия среди собственных экскрементов.
Ящик – это современная машина, она должна оставаться чистой, незапятнанной, клинически стерильной. Я не собираюсь топить Томи Васри в его собственном дерьме.
Я утоплю его в нем самом, что гораздо хуже.
В ящике есть механизм, такой же невидимый, как и его кишки. Существует механизм, со всех точек зрения являющийся копией процесса, спрятанного в его мышечном ящике. Механизм, созданный для продолжения биологического процесса вне его тела.
Туалет.
Дыра, снабженная аспиратором[89], расположенным прямо под ним, там, где находятся его ягодицы. Керамика высоких технологий, электросистема, подключенная к общей цепи, работающая только тогда, когда педальный механизм остановлен, питающаяся энергией от запасных батареек. Он будет есть в темноте. До окончания процесса. Это чисто, стерильно, логично. Мое изобретение достойно кабины космического корабля.
Да он именно там и находится – в космической капсуле. В космической капсуле, кружащейся вокруг себя самой со скоростью Земли. В космической капсуле, чей космос так же черен, как межзвездное пространство, только ни одно светило здесь не сияет.
Космическая кабина без космоса.
Счастливого пути.
Благодаря беспрерывно повторяющейся инструкции он знает все, абсолютно все, что нужно, чтобы сразу оказаться на орбите ужаса в квадрате. Темная зона, касающаяся его запасов воды и еды, также тщательно рассчитана по этому принципу: вместо того чтобы затормозить орбитальный подъем, базирующийся на детальном и полном знании его не-будущего, это очень специфическое не-знание гарантирует, напротив, совершенное взаимодействие механизмов ящика и самого устройства «Томи».
Итак, последнее приспособление машины – широкая металлическая педаль, расположенная рядом с велосипедным механизмом.
Это система полного отключения всех электропотоков. Окончательного отключения. Без всякой возможности вернуться назад. Погаснет видеомонитор, немедленно остановится вентилятор, питательная система тоже будет заблокирована.
Раз и навсегда.
На этот раз не будет силы инерции, не будет запасных батареек, никакого способа вновь привести в движение педальное устройство, никакого разрешения изменить решение, даже в последнюю минуту.
Это механизм последней минуты.
Это конечная система машины самоконтролируемого выживания.
Система самоубийства.
Одна-единственная система, при помощи которой он может «выйти» из ящика, то есть из мира.
Я получаю по электронной почте срочные сообщения, содержащие вопросы относительно имен и преступлений, совершенных двумя устройствами, находящимися в осветительной машине. Может быть, мне действительно стоило начать с них?
Мне смешно вас слушать. Вы так ничего и не поняли? Разве есть хоть какая-нибудь осмысленная связь между их именами, «преступлениями» и карательными машинами, которые я им уготовил? Вы до сих пор не уловили, что для меня любая человеческая единичность интересна лишь процессом ее уничтожения? На каком языке я должен выражать свои мысли, какие ужасающие машины я должен изобрести, чтобы ваш заснувший мозг усвоил мои уроки?
Эти два человека – такие же устройства, как и остальные. Они ошиблись, и мой Брат отдал их мне на съедение. У них есть имена, семьи, биографии. Скорее всего, они даже обладают тем, что вы называете сознанием.
Тем, на что мне в высшей степени наплевать.
Должен признать, что я похитил два устройства для осветительной машины потому, что имел самые веские основания сделать это.
Я не буду снова говорить о цели своей специфической миссии, о своем извращенном временном исполнении обязанностей Брата. Я говорю сейчас о механической абсолютной связи между невинными-виновными и между праведным судом-неправедным судом, который над ними учинили.
Рассмотрим два этих устройства как две единичные детали, просто объединенные звуковой-осветительной-электрической машиной.
Конечно, у них есть имена, у них есть паспорта, но не это свело их здесь вместе. Объединил их именно свет.
Свет, которому они противостоят. Свет, носителями которого они сделались.
Проблема заключается в том, что единственный носитель света в этом низком мире и еще ниже – это я, и только я. Некоторые из вас назвали меня Люцифером, воображая, что я несу горящий факел в темноте. Это имя мне нравится, почему бы и нет? Однако вам неплохо было бы осознать, что мы уже ворвались в двадцать первый век.
Я – Люцифер, конечно. Я – инженер моего Брата. Дайте мне несколько вольт электрического тока, и у вас появится возможность немного полюбоваться факелом, который я способен зажечь в темноте.
«Свет Мира».
«Фронт Защиты Планеты Земля».
«Sunshine Revolution Warriors»[90].
«The Ray of Light»[91].
«Torch fire of Truth.com»[92].
«Воины Гайи».
У меня есть целый список. Это ассоциации, журналы, газеты, сайты Интернета и другие организации или издания, с которыми мои два устройства связаны самым тесным образом.
Безо всякого сомнения, они олицетворяют собой достижения двух тысячелетий подрывной работы моего Брата в черепах всех этих двуногих человекообразных.
Антитеистический иллюминизм: единственная возможная трансцендентность – это сам человек, единственный свет – это мы сами. Только сам человек контролирует свою собственную жизнь.
Античеловеческий иллюминизм вступает в противоречие с предыдущим тезисом. Человек – лишь переменная величина живого процесса, природы. Социальная евгеника должна поддерживаться для обеспечения позитивного взаимодействия с планетарным окружением, сохранение естественных экосистем в условиях бурного развития человечества является приоритетным.
Луддитский[93] антитехнический иллюминизм: нужно вернуться к непродуктивному образу жизни, закрыть ту часть научно-исследовательских работ в области медицины, которая основана на опытах над животными. Кстати, эксперименты над человеческими эмбрионами не представляют собой этической проблемы. Загрязняющие окружающую среду технологии (то есть все или почти все) должны быть запрещены раз и навсегда. Космические, физические, генетические изыскания должны быть прекращены немедленно. Используя компьютеры последнего поколения китайской, калифорнийской или японской сборки, мы издаем призывы к уничтожению информационных сетей, насаждающих милитаристскую и империалистическую пропаганду.
Геоцентристский иллюминизм: речь уже идет не о том, чтобы «голосовать за планету» (одна из шуток, которые мой Брат больше всего сейчас ценит), а о том, чтобы «освободить ее от распространившейся на ней человеческой болезни».
Революционный иллюминизм: «Только сформировавший сознание авангард сможет принять активное участие в антитехнологическом джихаде. При этом он должен приложить максимальные усилия для привлечения к своей деятельности народных масс».
Это – особенно успешный сгусток ядов моего Брата, который извращенно-чудесным образом создает людей, воспринимающих человечество как нечто менее важное, чем какая-нибудь порода жесткокрылых насекомых или сорт зонтичных растений, и при этом еще пытающихся привлечь «народные массы» к своему «джихаду за Планету».
Нацистам, благодаря нашей бесценной помощи, удалось опустить людей до уровня животных, достойных бойни. Экологи очень сильно продвинули вперед наш коллективный труд: отныне группа пингвинов, разновидность двукрылых, колония муравьев-легионеров или даже один перелетный голубь имеют в их глазах большую важность, чем их собственный род. Они настолько его очернили, что не выносят больше своего внешнего вида, не выносят больше вида собственного лица. А ведь именно с такой позицией мы достигаем высшей ступени демонического перформатива: утверждая, что человек значит меньше, чем исчезающая или даже не исчезающая порода животных, мы де-факто готовим постепенное исчезновение человека, поскольку утверждение, произнесенное вслух, становится правдой.
Поэтому мы – Дьявол, вы произносите слова, артикулируете предложения, пишете тексты, а мы вдыхаем в них жизнь, то есть смерть. Мы им даем смерть, которую они несут.
Я долго искал достойных кандидатов именно для этой игры, собеседников для машины, которая вернет их к самим себе.
Один из них, назовем его просто Джон, – активист-музыкант, англофон из Британской Колумбии, чья группа «Torchfi re» играет folk-punk-rap, открыто пропагандируя уничтожение медицинских лабораторий, любых промышленных инфраструктур, так же как и апологию бактериального и ядерного терроризма. Он призывает к убийствам рыбаков и охотников, к систематическим взрывам на транспортных магистралях. Их девиз, по достоинству оцененный моим Братом, это: «Science is a Crime against Humanity»[94].
Согласно сведениям, которые я получил от Брата, он был мозгом операции, направленной на уничтожение вице-президента уже не помню какой нефтяной корпорации. Бомба, брошенная в ее машину, взорвалась не так, как было задумано. Женщина отделалась несколькими сильными, но не смертельными ожогами. И тем не менее осталась частично обезображенной.
Герильерос[95] в майках с изображением Че Гевары, которые не могут изготовить даже несчастный «коктейль Молотова»! Бунтовщики на скейтбордах из повторно использованных материалов, воображающие себя городскими вьетконговцами! Я понимаю, почему мой Брат не уделил вам никакого внимания. Может быть, он даже сделал все, что было в его безграничной власти, чтобы полицейским удалось схватить вас как можно быстрее.
Джона, правда, никогда не преследовали. Мой Брат, несомненно, решил предоставить его мне, а вот участники движения, непосредственно ответственные за проведение операции, оказались за решеткой менее недели спустя. И они могут считать себя счастливчиками. Где-нибудь в Европе, году так в тысяча девятьсот сорок третьем, они не протянули бы и двух часов.
Его сосед, нет, уточним, его соседка, назовем ее Мари-Клод, является его франкофонским аналогом из Квебека. Она играет скорее в тональности анализа и политических опытов. Она – профессор университета, советник в предвыборной кампании кандидата-женщины от одной из экологических группочек, которые размножаются с тех пор, как мой Брат решил снова переделать Землю в Идола. Она мужественно перенесла партизанскую операцию, проведенную группой Джона, сравнив раненого вице-президента с «американским военным оккупантом, подавляющим сопротивление иракцев», а сообщества радикальных ассоциаций, объединенных прямыми действиями против капиталистических корпораций, стали, благодаря ее перу, мультиклонированными собратьями Жана Мулена, а то и генерала де Голля. Мой Брат расхохотался, показав мне эту патетическую статейку в каком-то блоге.
Есть ли большой смысл в том, чтобы давать вам список ее произведений? Хватит и нескольких из них: «Фашистская Америка двадцать первого века», «Против экономики, за экологию», «Дети Великой Матери», «Тысяча одиннадцатое сентября», «Цивилизация или планета», «Новая глобальная революция».
Она была прилежной ученицей моего Брата, совсем как ее сосед-англофон.
Возникает следующий вопрос: будут ли они такими же прилежными учениками машины? Будут ли они в состоянии изучить, в прямом смысле слова, истинную натуру света?
Коммюнике номер двадцать
Китайская поговорка утверждает, что одно изображение стоит десяти тысяч слов. Это неправда. Изображение стоит стольких мертвецов, сколько оно может произвести.
Более того, изображение стоит не больше, чем слова, способные описать эти убийства с максимально возможной точностью.
Сколько времени наши друзья, пара мужчина/женщина, взявшие на себя обязанность просвещать при помощи своих добродетелей целую планету, смогут продержаться внутри образованной ими замкнутой цепи, перед стеной неметафорического света? Когда они сдадутся, когда они позволят своим глазам стать белыми непрозрачными стекляшками? Сумеет ли человек в хрустальном ящике правильно распределить мускульные затраты и питательные поступления так, чтобы продолжить работу машины и сохранить свою жизнь – или то, что от нее осталось, – как можно дольше? Когда он решится разорвать инфернальную цепь, которую составляет сам с собой, со своим изображением, со своей собственной агонией?
Это зависит от неисчислимого количества факторов. Но результат, кстати, все равно останется неизменным. Как бы ни менялись местами члены уравнения, что бы ни сделал человек в ящике, он умрет. Его воля к жизни будет подвергнута испытаниям, но он умрет, и он об этом знает. Его жизнь в ящике – лишь видимость существования, она гораздо страшнее смерти. Он превратился в машину.
Люди, находящиеся перед стеной света, не умрут. Вы, естественно, понимаете, что речь здесь идет не о проявлении сочувствия по отношению к ним, а скорее о высшей степени сарказма, являющегося свойственной мне формой милосердия: сначала последний пируэт, который я исполню перед ними. Правда, видеть меня они не смогут, и поэтому их помощь полиции окажется крайне ограниченной. Все, что они хотели сказать, они уже сказали или говорят сейчас, с огромным количеством децибелов, на языке машины. Не забывайте: они были машиной с самого начала операции, но по окончании эксперимента их жизнь станет страшнее, чем смерть. Слепые, наполовину глухие, скорее всего немые, травмированные разрядами электричества и ужасом в квадрате… Сколько им останется жить после того, как машина, в своей непредсказуемой манере, решит прекратить подачу питания? Жизнь будет жизнью лишь номинально.
Вы начинаете лучше понимать значение слова «техничный»?
Человек в ящике жмет на педали. Он занялся этим сразу же после того, как очнулся. Это одно из основных положений инструкции, хотя и совершенно пассивное. Ящик содержит чуть больше четырех тысяч пятисот литров воздуха. Примерно пять часов автономного дыхания без помощи электроцепи.
То есть в ящике можно спать. Условия, конечно, спартанские, но, по крайней мере, ты уже лежишь.
Воздух разряжается в постоянном темпе. Пять часов сна – это дозволенный максимум, притом что ящик действительно до отказа наполнен кислородом. Маятник качается между мускульными затратами и усталостью, вызванной нехваткой сна. Равновесие шаткое, сколько оно продлится – неизвестно, поскольку оно зависит от питательной трубки.
Ему не только нужно работать, но и, как и любому трудящемуся, нужно думать только о своей работе.
Здесь нет поклонниц, нет грума, которого можно оскорблять, нет курьера, которого можно изуродовать ударом бутылки шампанского.
Есть только ящик и ты, друг мой.
Ты и твое изображение в телевизоре, которое на тебя смотрит.
Апофеоз телереальности: то, что ты видишь, – это ты, наблюдающий за собой и передающий себе изображение. Ты тоже замкнут в цепь, как пара, противостоящая светящему прожектору.
Цепь практически не выходит за пределы ящика, за пределы тебя, она поляризуется между тобой и тобой, между тобой и твоим изображением, между тобой и призраком, в которого ты превратился, призраком, чьим воплощением в самого себя ты будешь восхищаться.
Я надеюсь, что, помимо престижных автомобилей, ты немного интересовался и велогонкой «Тур де Франс».
Камера потока света: вернемся к двум друзьям, утонувшим в свете, носителями которого они являются. Носителями и регуляторами.
Глаз.
Фотоны.
Высыхание роговицы.
Рука.
Джойстик.
Боль от электрического удара.
Разрываемые белым шумом барабанные перепонки.
Электрическая цепь.
Все сначала.
Распределение времени контроля цифровой случайностью.
Пульт выживания органов при помощи пульта уничтожения органов соседа.
Замкнутая цепь.
Все сначала.
Вопли, отмечающие колебания интенсивности светового, электрического или звукового потоков.
Вопли, издаваемые тем самым органом, который испытывает боль.
Машина для обжигания языков.
Машина для кремирования слова.
Свет, производящий темноту.
Электричество по кругу.
Насыщенная цепь.
Все сначала.
Глаз.
Фотоны.
Кровь на роговице.
Побелевший от слепящего света хрусталик.
Рот, распухший от разрядов электричества и ставший куском фиолетового мяса.
Истерзанные уши, травмированные слуховые каналы, струйки крови, стекающие к мочкам.
Судорожная дрожь в конечностях.
Судорожная дрожь руки, держащей джойстик.
Абсолютная цепь.
Все сначала.
«Science is a Crime against Humanity»?
Позвольте мне исправить это высказывание так, чтобы оно подходило для наших друзей машины:
«Crime is the Science against Humanity»[96].
Джон? Мари-Клод? Torchfi re? Ray of Light?
Так пусть же мой смех выплеснется вам прямо в лицо. Что здесь, по вашему мнению, можно было бы так назвать?
Нет, здесь есть устройство А и устройство А'. Точка. Они очень тесно связаны, но при этом и очень четко отделены друг от друга тем, что их объединяет, – электрическим потоком, процессом, происходящим в машине, которой они стали.
Тут возникает один важный вопрос: сколько времени продержатся их органы?
Вопрос коррелированный: когда случай решит остановить машину?
Вы начинаете понимать все лучше и лучше эту прекрасную последовательность инверсий, приводящих во взаимодействие машину-ящик и машину-свет. Здесь важен человек. Насущно важен, надо сказать, поскольку без устройства из плоти, которое я помещаю в середину машин, их трудно было бы отличить одну от другой.
Единственный способ остановить машину в ящике – это привести в действие деталь, контролируемую человеческим устройством. В машине-свете – это сама машина, но ни она, ни устройства, которыми она занимается, не могут заранее догадаться, в какой момент отключится электричество. Это решит только случай. Машина – всего лишь счетчик. Случай укажет желаемую цифру, естественно, после того, как пройдет некоторое время, минимальный период, определенный мною в качестве периода существования этого мира. Поэтому мы посвятили его в боги замещения.
Наблюдайте внимательно и попробуйте оценить разницу в ритме работы двух механизмов.
Я очень хотел бы, чтобы мои труды не пропали зря.
Устройство «Томи» в своем ящике учится контролировать систему выживания. После долгих часов паники, после целого дня, истраченного на слезы и попытки позвать на помощь неизвестно кого или заговорить с кем-нибудь, способным его услышать, вернее, выслушать, устройство поняло, что для выживания нужно просто подчиняться законам машины.
Оно их очень быстро усвоило. Гораздо быстрее, чем законы республики или простые правила хорошего тона.
Оно крутит педали. Останавливается для того, чтобы поесть, прижимает лицо к вентилятору и пытается заснуть, используя инерционное движение лопастей и слабый ток, производимый литиевыми батарейками.
Иногда сон побеждает его, он проваливается в тяжкую кому и просыпается в поту, почти задохнувшись, превысив время, отведенное для свободного дыхания в ящике. Его ноги со страшной скоростью впрягаются в педальное устройство, и, плача от отчаяния, Томи Васри – старлетка, любящая бить чужие морды, – находясь на трехметровой глубине под землей, глядя на свое собственное изображение, вновь должен подражать Эдди Мерксу[97].
А ведь ему не стоило бы впадать в такое отчаяние, благодаря мне и видео он превращается в последнего актера, в образцового студийного актера, только в десять раз более сильного. Он сыграет свою агонию, проживая ее в действительности, это станет, несомненно, главной ролью его жизни.
Следите за движениями, за их структурой во времени, за их развитием в пространстве.
Нажимать на педали. Безграничная ротация механизма и ног. Питаться: поместить кончик трубки в рот. Прекращать вырабатывать электричество в ящике. Есть и пить в абсолютной темноте. Снова начать производить движения при помощи педального устройства. Периодически отдыхать. Испражняться и мочиться во всасывающее отверстие. Спать, прижавшись ртом к вентиляционному ходу, в то время как ящик снова погружается в полную темноту. Просыпаться. Снова есть. Испражняться. Мочиться. Снова нажимать на педали, чтобы зарядить запасные батарейки и заставить функционировать всю замкнутую цепь.
Молиться богу, которого не увидишь. Молиться богу, который примет облик моего Брата. Нажимать на педали. Прижимать рот к вентиляционному ходу. Питаться в темноте. Видеть свое изображение сразу же после появления электричества.
Видеть свое изображение, нажимающее на педали, видеть свое изображение, постепенно умирающее, видеть только его или ничего, жить с ним или жить в темноте.
Нажимать на педали. Питаться. Испражняться. Спать. Не слишком долго. Достаточно. Испражняться. Питаться. Нажимать на педали…
Контролировать систему выживания.
Выживать благодаря системе контроля.
Человек еще жив, хотя эта жизнь страшнее смерти.
Пара не умрет, хотя ей лучше было бы умереть.
Идеальный момент, чтобы прервать нашу передачу, не находите?
Идеальный момент, чтобы предоставить их самим себе, то есть их машинам, их мирам, которые я создал для них.
Момент, чтобы оставить вас наедине с вашим мозгом и с тем, что он в состоянии вообразить.
Просим нас извинить, часть нашего персонала бастует.
8. Путешествовать
Коммюнике номер двадцать один