Басилевс Гладкий Виталий

ГЛАВА 5

Царь Малой Азии стоял на крохотном балконе дворца и с жадным любопытством наблюдал за поединком Митридата с Вартаном Черным. Облаченные в тяжеленные учебные доспехи, рослые и широкоплечие, они были похожи на двух разъяренных быков, выясняющих отношения из-за самки в брачный период. Фехтовальной площадкой им служил небольшой дворик, вымощенный полированными гранитными плитами и несколько тесноватый для единоборства; временами казалось, что от громоподобного бряцания мечей и щитов вот-вот обрушатся окружающие бойцов древние стены.

Митридат долгое время дичился, приноравливаясь к новому для себя образу жизни. За годы скитаний он привык к вольному воздуху, твердому спальному ложу и ему часто чудились в бесчисленных коридорах и комнатах дворца подстерегающие его наемные убийцы, а пуховые подушки спросонья мнились руками палача-душителя. Поэтому он старался пореже бывать в Ани-Камахе и много времени проводил на охоте, иногда по нескольку суток пропадая в горах и лесах, где спал всегда под открытым небом, зарывшись, как зверь, в душистое сено, а зимой – в глубокую снежную нору. Если же приходилось ночевать во дворце, Митридат выбирался через окно во двор и, закутавшись в кошму, укладывался под сенью каштанов, окружавших обширный водоем, хранивший запас воды на случай осады дворца. И как всегда возле него бесшумной тенью маячил верный Гордий, бессонный и неутомимый страж.

Нанятые Антипатром преподаватели – два убеленных сединами эллина, боспорец и фракиец – несмотря на неугомонный, непоседливый нрав Митридата, не могли нарадоваться успехам своего ученика. Он поглощал знания, как губка воду. По окончании занятий Митридат мог повторить почти дословно весь урок, чем приводил учителей в неописуемый восторг. Особенно хорошо ему давались языки и история.

– Клянусь Сераписом, это не по правилам! – вскричал Митридат, когда Вартан, вместо того, чтобы ударить мечом, вдруг подставил ему коварную подножку.

Юноша на какой-то миг потерял равновесие, и Вартан Черный с хохотом выбил оружие из его рук.

– Гелийане[245], Дионис! – отсалютовал Вартан клинком и снял шлем. – В бою все средства хороши, чтобы победить врага. Не зевай, иначе будешь нашпигован железом, как каплун на вертеле чесноком.

Митридат, которого в целях безопасности Антипатр представил двору как Диониса, сына старого приятеля из Трапезунта[246], обескураженно покачал головой и, хмурясь, поднял меч.

Он гостил у царя Малой Армении уже второй год. И постепенно дикий горец стал превращаться в немного замкнутого горделивого юношу. Он в совершенстве постиг придворный этикет и приобрел манеры пусть не настолько изысканные, как у родовой арменийской знати, но вполне сносные для того воинственного времени, когда физическая сила и ловкость в обращении с оружием ценились выше, нежели красноречие и воспитанность. Учителям дипломатических дисциплин Митридат-Дионис подчинялся беспрекословно, хотя и не без некоторого внутреннего сопротивления. Его стихией была дикая природа, походы и сражения; о них он узнавал из древних пергаментных свитков. Но голос крови усмирял порывы царевича; он понимал, что стать венценосным не так просто, как кажется, ибо повелевать можно научиться только тогда, когда научишься подчиняться.

Впрочем, сейчас эти мысли вовсе не волновали его меднокудрую голову. Митридата мучил стыд, потому что он заметил в одном из окон дворца прелестное личико. Юная нимфа стояла в окружении подруг и звонко хохотала, судя по всему потешаясь над незадачливым фехтовальщиком. Вспыхнув, как маков цвет, царевич едва не бегом припустил в помещение раздевалки, где находились оружейная комната и термы. За ним, посмеиваясь и посылая воздушные поцелуи придворным красавицам, гордо пошагал и Вартан Черный, все еще не удосужившийся завести себе вторую половину, но слывший среди столичных жеманниц неотразимым покорителем женских сердец.

После бани и массажа, умастившись по эллинскому обычаю золотистым оливковым маслом и одев просторные хитоны, Вартан и Митридат-Дионис отправились трапезничать. Царевич немного нервничал и старался держаться поближе к стенам, чтобы не попасть на глаза юным проказницам, все еще торчащим возле открытых окон. День был ясный, ранняя осень пока не успела позолотить деревья, и ласковое солнце сплавляло небесную лазурь в тончайшие серебристые нити, витающие в чистом прозрачном воздухе драгоценной паутиной.

Но подкрепиться изголодавшимся бойцам так и не удалось: неожиданно на дворцовой башне взревели рога, и среди рабов и слуг начался переполох.

– Эй, постой! – Вартан схватил за рукав поваренка, мчавшегося, словно ветер, – видимо, торопясь сообщить своим товарищам нечто очень интересное и важное.

– Там! – мальчик показал на главные ворота и попытался побыстрее улизнуть; но Вартан держал крепко.

– Что – там? – рассердился начальник царской хилии. – Объясни толком.

– Караван, – с достоинством ответил ему поваренок, кланяясь – видно только теперь узнал знаменитого военачальника. – Очень большой караван. Много воинов и все в панцирях.

– Ладно, дуй дальше, пострел… – миролюбиво шлепнул его пониже спины Вартан. – Кто это может быть? – задумчиво спросил он Митридата, не надеясь на ответ; царевич молча пожал плечами.

Когда они, впопыхах облачившись в воинскую амуницию, поспешили к воротам, на площадь перед дворцом уже въезжали закованные в броню воины. Но копьях, частоколом высившимся над шлемами, пестрели разноцветные значки, сверкающее железо панцирей было покрыто слоем пыли, а уставшие и голодные кони в нетерпении ржали и рвались утолить жажду из огромного фонтана, куда из горных источников по керамическим трубам поступала ледяная вода.

Царь Антипатр уже был здесь, и, улыбаясь, приветствовал всадников. Один из них, в панцире с золотой насечкой, соскочил с коня и преклонил колено перед властелином Малой Армении. Царь подал ему руку, помогая подняться, и обнял.

– Эге, да это Тигран! – воскликнул радостно Вартан Черный. – Дорогой и долгожданный гость. Ахей! – вскричал начальник царской хилии, чтобы привлечь внимание сына царя Великой Армении. – Хайре, Тигран!

– О, Вартан Черный! – обрадовался царевич, пожимая руку военачальнику царя Антипатра. – Наслышан, наслышан про твои подвиги. Я думал, ты до сих пор воюешь с каппадокийцами.

– Слухи, сплетни… – смутился Вартан. – Всего лишь несколько незначительных стычек на границе.

– Не прибедняйся, у меня сведения надежные, – любовно похлопал по литой груди Вартана царевич. – Нам бы такого воителя, как ты… Кого я вижу! – вскричал в радостном изумлении Тигран, заметив скромно стоящего в сторонке Митридата. – Дионис! Дружище, как я счастлив! – они обнялись.

Митридат тоже был рад встрече. Почти одногодки с Тиграном они сдружились очень быстро и были как братья. Оба с горячей кровью, любители охотничьих забав и, втайне от окружающих, даже самых близких, великие мечтатели, Тигран и Митридат сразу поняли, что у них родственные души. Вартан Черный, несмотря на внешнее добродушие, человек замкнутый, втайне завидовал юношам, которые были неразлучны – у начальника царской хилии никогда не водилось друзей, а приятелей он менял так же часто, как и возлюбленных.

В пылу радостного возбуждения никто не заметил, как вслед за воинами личной охраны Тиграна в ворота въехал на тонконогом мидийском скакуне одетый в черное человек с пронзительным взглядом. За ним небольшой кучкой следовали разодетые в пышные персидские одея-ния мужчины; в них без труда можно было узнать купцов. Их караван уже свернул на рыночную площадь, где в предвкушении торгов волновались арменийки. Появление чужеземных караванов для женщин Ани-Камаха было событием немаловажным (чем-то сродни театральным представлениям в Элладе), а тем более персидских, привозивших великолепные ткани на любой вкус: от прозрачных и воздушных, как паутина, до тяжелых златотканных, отсвечивающих перламутром всех цветов и оттенков.

И лишь когда конюхи стали уводить лошадей в конюшни, Вартан обратил внимание на молчаливую группу во главе с их предводителем в черном плаще, из-под которого виднелась дорогая и необычайно прочная кольчуга.

– Кто эти люди? – встревоженно спросил он Тиграна, в этот момент расточавшего любезности придворным матронам и юным прелестницам.

– А, – беззаботно махнул рукой царевич. – Купцы. Встретились по пути. Мы были им вроде дополнительной охраны, – он рассмеялся. – Платой за наши услуги служило отменное книдское вино, – Тигран лукаво подмигнул Вартану Черному. – Между прочим, у меня еще сохранился бурдючок с этим божественным напитком. Завтра угощу, приходи.

Начальник царской хилии, отступив в тень, некоторое время пристально наблюдал за персами, а затем позвал начальника дворцовой стражи, рослого детину с квадратным подбородком и настороженным взглядом.

– Мне они не нравятся, – сказал Вартан Черный, указывая глазами на купцов. – К сожалению, долг гостеприимства обязывает нас предоставить им стол и кров, но это не значит, что они могут болтаться, где заблагорассудится. Пока эти персы во дворце, следи за каждым их шагом. Заметишь что-либо подозрительное – убей, не раздумывая. Приставь к ним лучших своих людей.

– Понял… – хищно сверкнул белками глаз начальник стражи. – Не волнуйся, у меня мышь не проскочит незамеченной, – он поторопился уйти в помещение, где отдыхали его воины.

– Поди сюда! – позвал Вартан дворцового ойконо– ма. – Купцов во дворце не оставлять, – приказал он. – После пира пусть отправляются на ночлег в постоялый двор. Пускай там приготовят постели и все, что необходимо.

Ойконом молча кивнул и трусцой побежал выполнять указание. Начальник царской хилии заметил, как человек в черном плаще, от которого не укрылась суета вокруг Вартана, пристально посмотрел в его сторону. Их взгляды встретились, и армениец почувствовал невольный холодок между лопаток. Ему показалось, что на него смотрит змея, изготовившаяся к броску. Превозмогая внезапное отвращение, Вартан Черный вежливо улыбнулся и жестом пригласил купцов в термы, где уже плескались воины Тиграна.

Пир удался на славу. Столы ломились от кувшинов с вином и разнообразных закусок, а новым яствам, казалось, не будет конца. В парадный зал по настоянию Тиграна были допущены и женщины, и старый Антипатр потихоньку радовался такому новшеству – в присутствии прекрасноликих наяд мужчины вели себя сдержанно и относительно благопристойно.

Митридат, к вину относившийся почти равнодушно, насытившись, постарался исчезнуть как можно незаметней. У него почему-то испортилось настроение, несмотря на радость встречи с Тиграном. Возможно, причиной этому послужило слишком шумное общество, ненавистное им еще с тех времен, когда царица-мать едва не силком тащила его на буйные пиры, часто превращавшиеся в настоящие вакханалии. А может, ему не понравился пристальный взгляд, похожий на удар холодным клинком, которым посмотрел на него персидский купец, одетый в черное. Приученный своими скитаниями к бдительности и осторожности, Митридат сделал вид, что не заметил дикой злобы, сверкнувшей в черных глазах перса, но внутренне подобрался и подал условный знак Гордию, помогавшему слугам подавать на стол. Оруженосец понял сразу, что имел ввиду его господин, и с этого момента стал следить за купцом, как кот за мышью.

Улучив миг, когда гости пили заздравную в честь какого-то древнего арменийского героя, Митридат встал из-за стола и быстро вышел во внутренний дворик, к своему любимому водоему. Уже стемнело, и царевич, с удовольствием подставив разгоряченное лицо свежему ветерку, уселся на камни под одним из каштанов.

Но он ошибся, когда думал, что за ним наблюдает только мрачный перс. Еще одни глаза, карие и влажные, как у дикой лани, отмечали каждое движение нашего героя. И когда он вышел, девушка, стройная, как кипарис, и еще чересчур юная для того, чтобы стать чьей-либо супругой, незаметно последовала за ним, сгорая от стыда, но, тем не менее, решительно и целеустремленно.

Несмотря на то, что девушка скользила по камням дворика как бесплотное видение, Митридат, еще не утративший остроты слуха, приобретенной на вольном просторе, все же услышал ее. Едва она приблизилась, как юноша стремительно вскочил на ноги и его кинжал едва не пронзил маленькую острую грудь.

– Ах! – вскрикнула в испуге девушка и пошатнулась, теряя сознание.

Испуганный не менее юного создания своей, едва не ставшей роковой, ошибкой, Митридат подхватил девушку на руки и бережно положил на мягкую траву под каштанами. Затем, снедаемый раскаянием, едва не роняя слезу, он стал черпать ладонями воду из бассейна и лить на ее бледное лицо.

В себя она пришла быстро: то ли обморок был не очень глубоким, то ли вода оказалась чересчур холодной. Как бы там ни было, но девушка мигом вскочила на ноги и гневно бросила:

– Грубиян!

Ошарашеный царевич только пробормотал что-то невразумительное в ответ, с мольбой простирая к ней руки. Конечно же, он узнал ее сразу. Девушку звали Нана, и была она из знатной аристократической семьи Ервандуни, царствовавшей при Ахеменидах в Малой Армении.

– Прости, о… – наконец обрел дар речи Митридат, но так и не смог найти в смущенной голове достойного юной красавицы сравнения.

– Прощай, я ухожу, – с неожиданным сомнением в голосе сказала Нана и сделала робкий шажок в сторону приоткрытой двери пиршественного зала. – Но что это? – вдруг воскликнула она и стала ощупывать свою одежду. – Почему… почему я мокрая?

Митридат пустился в торопливые и сбивчивые объяснения. Нана, обрадованная так кстати подвернувшимся препятствием в виде испорченного платья, в котором, конечно же, она никак не могла появиться на людях, капризничала и делала вид, что уйдет немедленно – царевич умолял остаться. Затем Нана пожаловалась на стылый ночной воздух: Митридат тут же с неимоверным пылом стал согревать ей руки…

Давайте, уважаемый читатель, опустим занавес на этой сцене, которая стара, как сам мир, и, тем не менее, свежа и прекрасна, как незамутненная горестями бытия юность. И как бы там ни вещали высокоученые умники, утверждающие с пеной у рта, что в те далекие времена отношения между мужчиной и женщиной были совершенно иными, нежели сейчас, не верьте им. Потому что любовь сродни неизлечимой болезни, поражающей и грубого, необузданного варвара, и человека просвещенного, считающего, что уж он-то может разобраться в своих чувствах. Ибо любовью созданы и человек, и земная твердь, и вода, и животный и растительный миры.

Но возвратимся к пиршественному столу царя Антипатра.

Купец в черных одеждах пьянел на глазах. Пристально наблюдавший за ним Гордий про себя дивился, сколько фиалов тот сумел осушить за очень короткое время. Наконец перс поднялся и, пошатываясь, побрел в глубь дворца, грубо отталкивая попадающихся по пути сотрапезников, не менее пьяных, чем он сам – ближе к ночи царь приказал удалить с пира женщин, и теперь мужская половина наверстывала упущеное.

Гордий хмуро улыбнулся, тайно следуя за купцом. Он понял, куда тот держит путь – в дальнем крыле дворца находилось нужное место. Но, тем не менее, оруженосец Митридата продолжал следовать за персом, хотя сам не находил в его поступках ничего необычного – такого, что могло бы вызвать подозрения у его господина.

Едва перс запер за собой дверь общественного места, как с ним произошла удивительная метаморфоза. Он мгновенно подтянулся, движения купца стали точны и быстры. При неверном, мерцающем свете факела его лицо приобрело выражение злобной решимости и сосредоточенности. Некоторое время перс стоял у двери, с пренебрежительной ухмылкой прислушиваясь к звукам ночного дворца, затем достал из-за пазухи небольшой бурдючок с широким горлом и вылил в отверстие в полу изрядное количество вина.

Отшвырнув пустой бурдючок в сторону, он быстро снял верхнюю одежду. Под ней оказалась намотанная на туловище лестница, сплетенная из конских волос, хлипкая с виду, но, тем не менее, очень прочная. Одевшись, купец выглянул в окно, а затем с поразительным хладнокровием и бесстрашием вылез наружу и, придерживаясь за выступы в каменной кладке, пошел по достаточно широкому карнизу к чернеющим неподалеку зубцам дворцовой стены, вплотную примыкающей к зданию.

Добравшись к стене, перс привязал крепежные концы лестницы к железной скобе, куда обычно вставляли факелы, сбросил лестницу вниз и тем же путем, по карнизу, вернулся обратно. Из общественного места он вышел, шатаясь сильнее прежнего и что-то напевая заплетающимся языком.

Пир закончился глубокой ночью. Купцы покинули дворец навеселе, а перса в черном одеянии слуги тащили на руках – он был совершенно пьян. Вартан Черный лично проследил за размещением торговцев на постоялом дворе и приказал ночной страже не спускать глаз ни с них, ни с их помощников, поселившихся в караван-сарае.

Ани-Камах спал. Безлунная ночь мерно дышала свежим горным воздухом, а черное бездонное небо сеяло на землю искрящуюся звездную пыль. Мертвую тишину изредка нарушали шаги воинов ночной стражи и ленивый лай сторожевых псов.

Подремывала и охрана купеческого каравана на рыночной площади. Впрочем, чего им было бояться? Товары все сложены под навесы, среди арменийцев воров не водилось, а высокие мощные стены семибашенного Ани-Камаха были надежнее любой сокровищницы Малой Азии.

Неожиданно один из самых больших тюков шевельнулся, затем послышался неприятный звук вспарываемой материи, и из образовавшейся дыры выполз, словно гусеница из кокона, человек. В его левом ухе болталась медная серьга, у пояса висел короткий меч-акинак, а в руках он держал небольшой, но очень тугой персидский лук. Это был уже знакомый нам Исавр, предводитель кардаков.

По-волчьи принюхиваясь, он мелкими шажками, на цыпочках, подбежал к невысокой стене, сложенной из дикого камня и ограждавшей рыночную площадь, перемахнул ее и углубился в узкие темные коридоры городских улиц.

К дворцовой стене Исавр добрался, когда на востоке появилась тонкая серебристо-серая полоска просыпающегося рассвета. С силой подергав лестницу из конских волос, чтобы убедиться в ее надежности, кардак с кошачьей легкостью вскарабкался наверх и, пригибаясь пониже, чтобы его скрывали квадратные зубцы, пошел по достаточно широкому внутреннему поясу стены, предназначавшемуся для лучников на случай осады. Наконец до его острого звериного слуха донеслось чуть слышное бормотание ручья. Исавр осторожно выглянул из-за зубца и удовлетворенно осклабился.

Внизу светлой шелковистой скатертью раскинулся внутренний дворик царского дворца. Посредине его темнело круглое пятно водоема, из которого вытекал тонкий ручеек, тут же исчезающий в отверстии, пробитом в стене. Под густыми раскидистыми каштанами, закутавшись в кусок какой-то ткани, а возможно в плащ, лежал мужчина и тихо похрапывал. От него до Исавра было не более двадцати локтей, и горный разбойник еще раз обнажил зубы в торжествующей усмешке. Не теряя времени, кардак достал из небольшого футляра несколько стрел с тщательно замотанными в тряпье наконечниками и разложил их возле себя. Одну из стрел он осторожно наложил на тетиву и прицелился в спящего.

Первая стрела вонзилась в тело с тихим свистом. Спящий резко вздрогнул, из его горла вырвался чуть слышный хрип и тут же он застыл, уснув на этот раз навсегда: стрела попала точно в сердце. Для верности вогнав в неподвижное тело еще две отравленные стрелы – с такого расстояния промахнуться было просто невозможно, но, наученый горьким опытом, Исавр решил перестраховаться – кардак опрометью бросился обратно к лестнице. Быстро перевязав узел только ему известным способом, он спустился к подножью стены, дернул за свисающий сверху веревочный конец и, поймав на лету лестницу, тут же припустил в направлении грозных башен Ани-Камаха.

Очутившись возле городской стены, Исавр затаился в кустарнике у ее основания, и, немного выждав, запустил вверх стрелу с привязанной к ней тонкой бечевой. Вскоре шнур в его руках несколько раз дернулся, и кардак начал сноровисто тянуть его на себя, укладывая, чтобы не запутаться, аккуратными кольцами.

К другому концу бечевки была привязана толстая веревка. Не теряя времени, Исавр обвязался ею и три раза дернул. И тут же веревка натянулась, и кардак, поднимаемый неведомой силой, вскоре очутился на гребне стены. По другую сторону он спустился точно так же, как и со стен дворца.

Внизу его ждал небольшой отряд кардаков. Оказалось, что веревку тянула одна из лошадок; на их морды, чтобы случаем не заржали, были надеты торбы с зерном.

Рассвет застал кардаков далеко в горах. Ступающие неслышно лошади (их копыта были обмотаны звериными шкурами), неутомимо преодолевали длинный и крутой перевал. На чернобородом лице Исавра застыла, словно приклеенная, улыбка злобного торжества. А вдалеке, над черными громадами башен Ани-Камаха, полыхал утренний пурпур, похожий на лужу свежей крови.

ГЛАВА 6

В Синопу пришла осень. Первый осенний месяц выдался на удивление тихим, солнечным и теплым. В обеих синопских гаванях кипела работа с раннего утра до поздней ночи: купцы торопились вывезти до наступления штормов поковки знаменитого халибского[247] железа, сухую краску в плотных мешках, соленую и вяленую рыбу, керамику и другие товары, пользующиеся большим спросом в Элладе и самом Риме.

«Мелисса» в предвечерний час пустовала. Скучающий хозяин харчевни Сабазий с надеждой посматривал на хлипкую дверь – не появится ли кто-нибудь из ремесленников, изредка захаживавших в его забегаловку, чтобы выпить чашу-другую зеленого вина. Долго они не задерживались, были скуповаты, но Сабазию их почерневшие медные ассы казались не хуже серебра, оставляемого здесь подгулявшими ворами и разбойниками.

– Провалиться тому псу, который построил этот курятник, в Тартар! – неожиданно раздался чей-то грубый голос, и на пороге харчевни появился богатырского роста воин, потирающий ушибленную голову.

Позади него кто-то весело рассмеялся, и в «Мелиссу» вошел гоплит ростом пониже, но с мощным мускулистым торсом. На обоих были надеты короткие воинские плащи, широкие боевые пояса, окованные железными пластинами, а оголенные смуглые ноги оплетали ремешки римских калиг.

– Эй, хозяин! – заревел богатырь, пнув по пути скамью. – Где ты запропастился, сучий потрох!

– В-ва… – заблеял потерявший от страха голову Сабазий и склонился перед воинами, едва не касаясь лбом пола.

– Ты посмотри на это чучело, – рослый гоплит с отвращением принюхался к запахам кухни и сплюнул. – Я уверен, что в этой выгребной яме, хозяином которой является сей мерзкий урод, подают шакальи потроха под соусом из куриного дерьма. Послушай, ты, урод! – он схватил Сабазия за шиворот железной пятерней и сильно тряхнул. – Если у меня после твоего угощения будет несварение желудка, клянусь Сераписом, я вырежу твою печень и скромлю ее псам.

– Оставь его, – мягко сказал второй гоплит, усаживаясь за дальний стол. – Он постарается… – добавил, посмеиваясь над Сабазием, дрожавшим, как осиновый лист.

– Пшел! – богатырь пнул хозяина харчевни пониже спины. – Да поторапливайся, образина! – он уселся напротив своего товарища. – Это все твои выдумки, Архелай… – проворчал гоплит, постепенно остывая. – Более гнусной дыры найти в Синопе невозможно.

– Зато ищейкам Даиппа сюда путь заказан, – возразил ему Архелай. – Что нам и нужно, Неоптолем.

– Все прячемся, таимся… – Неоптолем сжал кулачищи. – А как по мне, так нужно собрать верных людей и отправить этого ублюдка Клеона вместе с нашей несравненной шлюхой Лаодикой в Эреб. И как можно быстрее.

– Успокойся, – строго сказал Архелай. – И, будь добр, потише. Не накличь на наши головы беды. Осторожность и предусмотрительность – вот в данный момент наше оружие. Еще не пришло время…

– Я и так осторожен, – криво ухмыльнулся Неоптолем. – Скоро буду от своей тени шарахаться. – Он помолчал; затем пожаловался: – Я служу в царской хилии уже лет десять, и до сих пор только лохаг. Это я-то! Ты знаешь, Архелай, чего стоит мой клинок в битве. Но получается так, что безродные выкормыши, эти лизоблюды и пьяницы, получают почести и награды, а я – только шрамы на теле. Проклятье!

– Ты прав, брат… – ненависть черной тенью промелькнула по лицу Архелая. – Кое-кто получает новые богатые земли, а мой хорион скоро пустят с молотка. Эти филоромеи словно пиявки. Я уже забыл, как выглядит золото. В моем кошельке пусто, будто в желудке самого паршивого раба.

– Вот-вот… – Неоптолем опорожнил фиал. – М-м… – пожевал он губами, смакуя. – Удивительно, но вино у этого урода отменное.

– А ты сомневался, – хмуро улыбнулся Архелай и последовал примеру Неоптолема. – Надеюсь, и жаркое тебе придется по вкусу…

Изголодавшиеся гоплиты, оставив на некоторое время разговоры, дружно набросились на отменно приготовленную баранину, приправленную ароматическими травами, не забывая и дорогое родосское, лучившееся янтарем в запотевшем кратере. Перепуганный Сабазий, подглядывающий за ними в щелку двери, мысленно возносил молитвы всем известным ему богам (в которых он никогда не верил), чтобы те отвели от него неожиданную напасть в облике этих двух гоплитов царской хилии, скорых на расправу. Рядом с ним стояла его служанка из бывших гетер, уродливое и злобное существо, под стать самому Сабазию. Она была напугана не менее своего хозяина и теперь с трепетом ждала очередного распоряжения весьма необычных посетителей харчевни.

Родные братья таксиарх Архелай и лохаг Неоптолем дожидались Диофанта. На вчерашнем воинском смотре он шепнул им, что есть важные новости и нужно поговорить без лишних свидетелей. Архелай тут же назвал место встречи – «Мелиссу», потому что был немало наслышан про этот притон, где никто не задавал лишних вопросов и не интересовался личностями клиентов одноглазого Сабазия.

– Хайре! – увлеченные трапезой братья не заметили, как в харчевне появился и сам начальник царской хилии Диофант.

Одет он был чересчур просто даже для рядового гоплита – Диофант всегда отличался скрытностью и осторожностью, что не раз спасало ему жизнь в самых невероятных передрягах.

– Приветствуем тебя! – в один голос воскликнули братья и встали, выражая таким образом свое почтение к старшему по чину.

Диофант молча присел за стол и отхлебнул глоток вина из фиала, с некоторым подобострастием поданный ему Неоптолемом: в этом гиганте удивительно сочетались неуемная храбрость и льстивость, более подходящая низким и продажным душонкам.

Братья с тревогой смотрели на осунувшееся лицо Диофанта. Их начальник был явно чем-то озабочен и разгневан. Его хмурый и суровый облик не предвещал ничего хорошего, и братья, уже бывшие навеселе благодаря доброму родосскому, как-то сразу потрезвели и подтянулись.

– Иорам бен Шамах мертв… – медленно процедил сквозь зубы Диофант.

– Что?! – опять в один голос вскричали братья.

– Его распяли, как наемного убийцу, – Диофант и не пытался скрыть горечь в голосе. – А перед этим пытали…

– Даипп… – Архелай побледнел от ярости. – Будь проклят этот предатель!

– Да, все случилось по указке Даиппа, – подтвердил слова Архелая начальник царской хилии. – Он присутствовал при пытке. Нам донесли верные люди…

Неоптолем сидел молча, переваривая ужасную весть. Он лихорадочно вспоминал, что было известно иудею об его участии в заговоре против Лаодики, и пытался придумать подходящие оправдания, случись ему быть схваченным начальником царского следствия. В то, что лекарь выдержал пытки и никого не предал, лохаг поверить не мог.

– Его тело хотели бросить в скотомогильник, – продолжал Диофант, – но мои слуги выкрали останки, а затем похоронили тайно и с почестями, подобающими человеку высокородному.

– Но иудей был всего лишь лекарь… – осторожно сказал Архелай; он происходил из знатного рода и даже сама мысль, что иудей удостоился посмертных почестей как один из высокородных, ему казалось кощунственной.

– Иорам бен Шамах – родственник самого Симона Маккавея, царя иудейского, – с некоторой торжественностью молвил Диофант.

Архелай задумчиво покивал головой, соглашаясь с таким веским доводом, но в глубине души затаил возмущение. Он не знал, что хилиарх Диофант принадлежит к тайному братству ессеев, а потому его поступок казался таксиарху верхом святотатства.

– И что теперь? – наконец прорвало и Неоптолема, с трудом скрывающего страх перед возможным разоблачением. – Кто может поручиться, что иудей под пытками не назвал наши имена?

– Я! – отрезал Диофант. – У меня есть надежный человек из окружения начальника следствия. Он сообщил, что Оронт, это исчадие Лернейской гидры, рвал и метал после допроса Иорама бен Шамаха и сетовал на Даиппа, обвиняя его в мягкодушии и чрезмерной торопливости, из-за чего лекарь сошел в Эреб раньше, чем следовало бы, а он так и не смог добиться от него признания об участии в заговоре.

– Ну, если так… – с облегчением вздохнул Неоптолем и жадно выпил полный фиал.

– Но на этом наши неприятности еще не закончились, – хилиарх в гневе сдвинул свои густые черные брови. – Оронт все-таки разыскал место, где скрывается Митридат.

– О, боги… – в отчаянии пробормотал Архелай. – Это конец…

– Могло быть и так, – ответил ему Диофант. – Но и на этот раз покровитель царевича Дионис не дал свершится злодеянию. Наемный убийца сразил наповал одного из приближенных Тиграна, спавшего на том месте, где обычно почивает Митридат. Моаферн, принесший эту весть, рассказал, что царевич в это время миловался с какой-то девицей, потому ему было не до сна.

– Хвала Серапису! – воскликнул с благоговением Архелай. – Убийцу нашли?

– Нет. Он словно сквозь землю провалился. Подозревали персидских купцов, в это время пребывавших в Ани-Камахе, но стражи, приставленные к ним Вартаном Черным, в один голос твердят, что и персы и их слуги спали непробудным сном.

– Это все Оронт, – с уверенностью сказал Неоптолем – вино опять вернуло ему мужество и обычную развязность. – Попадется мне когда-нибудь этот пес… – злобно проворчал он, скрипнув зубами.

– Если Оронт знает, где находится Митридат, значит… – начал с тревожной задумчивостью Архелай.

– Именно, – понял Диофант недосказаное таксиархом. – Оронт настырен как волк, идущий по кровавому следу. Потому я и собрал вас здесь, чтобы посоветоваться, что нам делать дальше.

– Оронт не остановится до тех пор, пока не настигнет царевича, – молвил Архелай. – Митридату нужно уходить из Малой Армении.

– Куда? – спросил Неоптолем. – Опять в горы?

– На этот раз нет, – ответил за Архелая хилиарх. – Близятся серьезные события, и Митридат должен быть где-то неподалеку, но в подобающем его высокому сану обществе.

– Может, отправим его в Амис? – таксиарх выжидательно посмотрел на Диофанта. – Там сейчас Гай с Паппием.

– Митридат чересчур приметен, в отличие от Гая и молодого лекаря, – Диофант задумался.

– А может… кхм! – прокашлялся Неоптолем, – на Боспор, к царю Перисаду. Насколько я знаю, Митридат Евергет и Перисад были дружны, и, надеюсь, царь Боспора не откажет в убежище сыну старого друга.

– Великолепная мысль! – просиял Архелай. – У Перисада блестящий двор, он окружил себя выдающимися поэтами и мыслителями, и, наконец, Пантикапей, что называется, под боком. Хорошее судно доберется из Синопы в столицу Боспора за двое суток, а то и раньше, если будет попутный ветер.

– Пожалуй, ты прав… – медленно сказал Диофант; его чело прояснилось. – Пантикапей именно то место, где Митридат будет в безопасности. Уж там Оронт искать его не станет. А мы тем временем распустим слухи, что царевич опять скрывается в горах Париадра.

– Где сейчас Даипп? – спросил Неоптолем.

– Он укрылся в Понтийской Комане в главном храме богини Ма-Эннио, – ответил хилиарх.

– Гнусный хорек, – со злобой прошипел Неопто– лем. – Нашкодил, пустил свой зловонный дух – и опять в нору.

– Хитрец, – с ненавистью сказал Диофант. – Сам в норе, но его сикофанты рыскают днем и ночью, как голодные крысы. Ничего, мы подождем, осталось недолго.

– Значит, Пантикапей… – пытливо глядя на Диофанта, то ли спросил, то ли подтвердил мысли товарищей Архелай.

– Решено! – коротко рубанул воздух правицей хи-лиарх. – Для охраны и сопровождения Митридата из Ани-Камаха до побережья нужно направить отряд отборных воинов, надежных и многократно проверенных. Возглавишь их ты, Неоптолем. С тобой пойдет и Моаферн, он хорошо знает горы и дорогу в Малую Армению.

– Слушаюсь и повинуюсь! – просиял лохаг. – Для меня это большая честь, – он повел могучими плечами. – И возможность размяться. А то от сидения в Синопе у меня скоро мозоли на мягком месте образуются, – Неоптолем грубо захохотал.

– Ты, Архелай, нужен здесь, – Диофант предупредил вопрос, готовый сорваться с губ таксиарха. – Разыщи купца, нашего сторонника, и быстроходное судно, на котором Митридат выйдет в море. Заплати щедро – деньги у нас есть.

– Я знаю такого человека, – после некоторого раздумья сказал таксиарх. – Но мне нужно дня три, чтобы выяснить, где он сейчас находится. Мое отсутствие на дежурствах в царском дворце может заметить Клеон. А этот горе-стратег в последнее время стал чересчур подозрительным.

– Это я беру на себя, – успокоил его Диофант. – Пора уходить, – он поднялся, с легким беспокойством окидывая взглядом обеденный зал харчевни, постепенно заполняющийся личностями подозрительного вида.

– Ани-Камах! – воскликнул громче, чем следовало бы, радостный Неоптолем в предвкушении опасных приключений в горах, на вольном воздухе, вдали от изрядно надоевших казарм. – В путь! И да хранит нас Серапис…

При этом возгласе Сабазий, притаившийся снаружи «Мелиссы» под окном, возле которого сидели таинственные гоплиты, в испуге отпрянул в нишу, где находилась потайная дверь на задний дворик. Через него во время облав, изредка случавшихся и в этих, пользующихся столь дурной славой местах, уходили от городской стражи воры и разбойники. Хозяин харчевни, оправившись от испуга, не смог побороть в себе любопытство и рискнул подслушать разговоры странных и необычных посетителей. Но, к его глубокому сожалению, они разговаривали тихо, и только последний возглас Неоптолема достиг ушей пронырливого хитреца Сабазия.

«Ани-Камах… – размышлял он спустя некоторое время, пересчитывая серебряные монеты, оставленные на столе гоплитами. – Это очень далеко от Синопы… по-моему, где-то в горах… Интересно, что они там забыли? И почему такие богатые воины вдруг решили почтить своим посещением мою… м-да, скажем так, не очень видную и мало кому известную харчевню. Это подозрительно. Очень подозрительно…»

– Дай сюда! – чья-то смуглая худая рука выхватила монеты из пальцев Сабазия.

Это была служанка хозяина харчевни Зопира, старая гетера, а ныне его сожительница.

– Пошла прочь! – хозяин харчевни с воинственным видом попытался овладеть серебром, но Зопира оттолкнула его с такой силой, что он едва не грохнулся на пол.

– Верни сейчас же! – вскричал Сабазий в отчаянии, глядя, как монеты исчезают в засаленном кошеле, привешенном к узкому пояску служанки.

– Ох-ох, какие мы грозные, – подбоченясь, съязвила Зопира. – Уймись, неумытый. Лучше скажи, кто эти гоплиты и почему ты подслушивал их разговоры?

– Я… подслушивал? – смешался хозяин харчевни. – С чего ты взяла?

– А где тебя носило столько времени? Уж я-то знаю, что ты за штучка. Так о чем они говорили? Расскажешь, верну половину денег. Нет – еще и скалкой накостыляю.

– Давай… – поколебавшись чуток, жадно протянул руку Сабазий.

– Э-э, больно торопишься, мой миленький, – Зопира рассмеялась противным скрипучим смехом. – Сначала дело, а плата потом. Может, ты мне соврешь?

– Это мои деньги! – вскричал хозяин харчевни. – А ты всего лишь моя служанка.

– Но не раба! – отрезала Зопира. – Ты мне второй месяц не платишь ни асса. Я, конечно, терпеливая, но не на столько. Все хозяйство на мне, да еще и тебя приходится ублажать. Может, мне уйти из «Мелиссы»?

– Нет, что ты! – испугался Сабазий. – Ладно, слушай…

Выслушав хозяина-сожителя, Зопира задумалась. Но не надолго. В ее глубоко посаженных глазках вдруг вспыхнул огонь, и она страстно зашептала ему на ухо:

– Это заговорщики! Могу поклясться чем хочешь. Меня не проведешь.

– Чур тебя! – замахал на нее руками Сабазий. – В моей харчевне таким делать нечего.

– Да уж, – ехидно хихикнула старая гетера. – Сюда при-ходят только люди благонравные и честные. Помолчал бы…

– И что теперь?

– Эх ты, размазня! К тебе деньги, можно сказать, сами плывут в руки. Большие деньги.

– Как это? – прикинулся дурачком Сабазий, лихорадочно соображая, как обмануть Зопиру.

– Не знаешь, – откровенно рассмеялась служанка. – Отъявленный лгун и пройдоха, вот кто ты такой, Сабазий. Пойди к заместителю начальника следствия Оронту. Думаю, ему будет очень интересно послушать тебя. А человек он щедрый.

– К Оронту?! – побледнел Сабазий. – Ты с ума сошла! Лучше уж сразу в петлю.

– Боишься? – презрительно покривилась Зопира. – Тогда я пойду. Не волнуйся, на меня он не позарится, ему молодые нравятся.

– Я сам! – испугавшись, что Зопира опередит его, Сабазий закрыл телом входную дверь. – И не к Оронту, а к главному жрецу богини Ма Даиппу.

– И то ладно, – спокойно согласилась служанка. – У Даиппа денег побольше. Вон какие жирные хари у его сикофантов.

– А теперь отдай мою половину, – решительно сказал Сабазий, дрожа от обуявшей его жадности – он уже мысленно представлял, сколько ему заплатит главный жрец.

– Больше ничего не хочешь? – прищурилась Зопи-ра. – Я пошутила. Денег ты не получишь. Проваливай. А мне нужно идти кормить наших припадочных. Слышишь, вопят, как полоумные, жратву требуют. И твое разбавленное вино, которым только тараканов травить.

– Подлая шлюха! – выругался Сабазий и в ярости схватил длинный кухонный нож. – Я не позволю!..

– Остынь, – с угрозой сказала Зопира, поднимая со скамьи остроконечный железный вертел. – Даипп отсыплет тебе кучу серебра. Уж ты-то и не подумаешь поделиться со мной. Ну да ладно, я не жадная. Мне хватит и этих…

Окинув его с ног до головы презрительным взглядом, служанка бросила вертел на пол и вышла. Сабазий, тяжело дыша от непривычного возбуждения, долго и бессмысленно разглядывал нож, покрытый пятнами запекшейся крови одного из тех баранов, которые сейчас мирно подрумянивались над очагом. Наконец хозяин харчевни глубоко вздохнул, приходя в себя, и жадно допил оставшееся от гоплитов родосское. Его единственный глаз округлился и излучал какой-то дикий, безумный свет.

ГЛАВА 7

Ани-Камах прощался с Митридатом. Уже не было смысла скрывать истинное имя любимца царя Антипатра, и горожане, высыпав на улицы и площади, громкими криками провожали закованных в броню гоплитов Понта. Среди них высилась и фигура царевича в дорогом эллинском панцире, подаренном царем Малой Армении. В целях безопасности, чтобы никто не смог после опознать охрану Митридата, Неоптолем и его воины ехали с опущенными забралами. Вместе с ними был и внушительный отряд арменийцев под командованием Вартана Черного. Они должны были проводить будущего царя только до границ Понта. Дальше, несмотря на страстное желание начальника царской хилии, арменийцам путь был заказан – это означало бы войну.

Митридата провожал сам царь вместе с придворной знатью. За месяц до описываемых событий он занемог, и теперь его несли в позолоченной лектике. Другие провожающие ехали на конях. Среди них была и безутешная Нана Ервандуни.

На огромной поляне у подножья невысокой горы, откуда начиналась узкая змея каменистой дороги, их уже ждали ковры, уставленные винами и разнообразной снедью – именно здесь должна была состояться прощальная трапеза. Спешившиеся воины уселись поодаль, выставив охранение, а знать вместе с царем и Митридатом расположились в уютной ложбинке на краю поляны.

Погода стояла ясная, сухая. Небольшой морозец пощипывал щеки, но снега лежали только на вершинах гор. Под ногами шуршала опавшая листва, на все еще зеленой траве сверкала седина утреннего инея, свежий горный воздух пьянил, как хорошо охлажденное молодое вино.

Антипатр был угрюм и невесел. Надежды, питаемые им по отношению к Митридату-Дионису, рухнули в одночасье, рассыпались в прах: царевич наотрез отказался принять корону правителя Малой Армении. Впрочем, царь его понимал: в отличие от богатого и могучего Понта, имеющего торговые связи со всей Ойкуменой, здесь Митридата ждали голые камни, убогие очаги и скучная жизнь затворника.

Трапезничали недолго – дорога предстояла дальняя, опасная, и предаваться обильным возлияниям было непозволительной беспечностью. Быстро попрощавшись со знатью, Митридат подошел к единственной среди провожающих женщине – красавице Нане Ервандуни. Два сопровождающих ее брата деликатно отошли в сторону, завидев ясную девичью слезу, драгоценным бриллиантом сверкнувшую на ланитах.

– Я вернусь, – пытаясь сдержать себя, тихо обронил Митридат. – Надеюсь, что скоро. Если останусь жив…