Марьяжник Сухов Евгений
– Он не прихрамывал?
В маленьких подслеповатых глазах камердинера мелькнуло нечто, похожее на удивление. Он облизал губы и по возможности незаметно для Орлова перенес вес тела с одной ноги на другую.
– Признаться, я… Я никогда не обращал внимания. Мы с капитаном Симаковым сталкивались нечасто. Но…
– Что «но»? – Орлов подобрал с пола блокнот и убрал лупу.
– Насколько мне известно, капитан имел застарелое ранение. В левое бедро. Но я никогда не замечал, чтобы он хромал…
– Левое бедро, говорите?
Орлов собирался задать очередной вопрос, но не успел. В коридоре послышались быстрые приближающиеся шаги, дверь в кабинет покойного генерала Корниевича распахнулась, на пороге появились двое мужчин. Одним из них был Михайлов. Под мышкой у Егора покоилась тоненькая папочка, перетянутая серебряной тесемкой. Встретившись взглядами с Орловым, Михайлов выразительно постучал по краешку папки указательным пальцем. Это значило, что при нем уже были снимки, необходимые Головацкому, которые Егор забрал в департаменте полиции.
Орлов с интересом взглянул на спутника Егора. Рядом с Михайловым стоял невысокий смуглый мужчина с холодным колючим взглядом бесцветных глаз. Правую щеку мужчины пересекал по диагонали глубокий застарелый шрам, отчего весь его облик производил весьма устрашающее впечатление. Как и Вилинберг, этот господин был облачен в мундир и в черные хромовые сапоги.
– Мне передали, что у вас есть ко мне какие-то вопросы, господа.
Мужчина обращался одновременно и к Орлову, и к стоящему слева от него Михайлову. Холодный колючий взгляд ни в коей мере не сочетался с мягким и одновременно дружелюбным голосом вошедшего. Орлов подозрительно прищурился.
– Я прошу прощения, а вы кто?
– Штабс-ротмистр гвардии полка Даниил Лагутин, – с достоинством представился мужчина со шрамом.
Орлов улыбнулся и кивнул в знак приветствия.
– Вам уже, наверное, сказали, господин штабс-ротмистр, в силу каких обстоятельств мы здесь находимся?
– Да. Только я не совсем понимаю…
Орлов приблизился вплотную к Лагутину и заглянул в бесцветные глаза адъютанта. Михайлов тем временем уже сместился в глубь кабинета, мазнул взглядом по старику-камердинеру и с откровенным интересом уставился на портрет императора, висевший на стене позади рабочего стола покойного генерала Корниевича.
– Вы были с генералом в тот вечер?.. Накануне его гибели?
– Был, – не стал отрицать Лагутин.
Орлов заметил, что штабс-ротмистр намеренно избегает смотреть на злополучный ковер с высоким ворсом. Взгляд адъютанта касался всего чего угодно, но только не этого ковра.
– Говорят, в этот вечер генерал заметно нервничал.
– В последнее время он всегда нервничал. Находился буквально на взводе. Отсюда и…
– А чем это было вызвано? – мягко поинтересовался Орлов.
Он опасался, что реакция Лагутина будет точно такой же, как у Вилинберга, но ничего подобного не произошло. Штабс-ротмистр в очередной раз опустил глаза на носки своих сапог.
– Я не знаю.
«Врет», – пронеслось в сознании Орлова.
Не нужно было обладать никакими навыками сыскного дела, дабы определить на глаз неискренность адъютанта. Точно такую же неискренность выказывал и Вилинберг, только тот прятал ее за внешней агрессией, а Лагутин избрал совсем иную тактику. Однако и в том, и в другом случае Тимофей натыкался на неприступную крепость. Настаивать было бессмысленно.
– Чем занимался Кирилл Александрович в пятницу вечером? – Орлов решил зайти с другой стороны, но и тут его ждало полное разочарование.
– Обычными делами. Нанес пару визитов, заехал в ресторацию, отужинал, немного выпил…
– Он не ждал гостей?
– Мне об этом ничего не известно, – на этот раз взгляд Лагутина был честным и открытым.
Орлов предпочел промолчать о результатах своих исследований коврового покрытия. Пусть с этим вопросом разбирается Матвей Евграфович. Его, Тимофея, дело собирать улики и информацию. Тем более что все адъютанты генерала по-прежнему придерживались версии с сердечным приступом. Не хотели выносить сор из избы или тут крылось нечто большее? Многое, без сомнения, мог бы прояснить Симаков, но этого человека уже нет в живых.
– А что вы можете сказать по поводу дуэли капитана Симакова с поручиком Рытвиненко, господин штабс-ротмистр?
– Все было по правилам, – вскинулся Лагутин. – Я лично присутствовал при дуэли. Я был секундантом Василия. Смерть Кирилла Александровича и смерть Симакова – не более чем совпадение. Трагическое стечение обстоятельств.
– А что послужило причиной дуэли?
– Это сугубо личное дело, – штабс-ротмистр не проявил агрессии, но при этом насупился. – Я не имею права распространяться на столь щепетильные темы. Хотя бы в память о покойном Василии. И повторяю вам, эти две смерти никак не связаны друг с другом.
Орлов тяжело вздохнул.
– Как знать, – пробормотал он, а затем, обернувшись к Михайлову, добавил: – Мы можем ехать, Егор.
Камердинер проводил молодых людей до выхода из генеральского дома. Пролетка, на которой приехал Михайлов, ждала их напротив крыльца. Орлов первым запрыгнул в коляску. Напарник расположился рядом.
– Ты обратил внимание на императорский портрет? – спросил Егор, когда возница тронул лошадь с места, и та с громким недовольным фырканьем затрусила по булыжной мостовой.
– А что с ним не так?
– Не самый удачный портрет, – туманно протянул Михайлов, быстрым и привычным для него движением взъерошив свою соломенную шевелюру. – Мне почему-то подумалось, что у такого человека, каким был Корниевич, мог бы висеть в кабинете портрет и получше.
– Думаешь, это имеет какое-то значение?
– Может быть. Во всяком случае, мне показалось это довольно странным.
Лошадь тем временем прибавила ходу. Орлов ухватился рукой за край коляски.
– Одна нога короче другой? – прищурился Матвей Евграфович, внимательнейшим образом выслушав доклад Орлова.
– Не совсем так, профессор, – виновато улыбнулся Тимофей, конфузясь из-за того, что Головацкий неверно истолковал смысл его замечания. – Я хотел сказать, что этот человек, кем бы он ни был, слегка прихрамывал на левую ногу. А вернее, даже не прихрамывал, а как бы слегка подволакивал ее. Вот так.
Орлов попытался наглядно изобразить смысл вышесказанного, но, учитывая тот факт, что актерские способности бывшего студента были далеки от идеальных, получилось скорее нелепо, чем показательно. Михайлов хмыкнул, но Матвей Евграфович остался невозмутим. Пыхнув сигарой и слегка помахав ею в воздухе, он спросил:
– Из чего это следует, Тимофей?
– Следы, Матвей Евграфович. Характерная примятость ворса на генеральском ковре. Камердинер сказал мне, что после гибели генерала в кабинет никто не заходил. Ничего не убирали, ничего не трогали. Ключ был только у самого камердинера. Следы сохранили прежнюю четкость… Сначала я думал, что мне это могло показаться, а потому и исследовал все тщательнейшим образом через лупу. Я понимаю так, что незадолго до своей кончины Корниевич сидел за столом. Затем он встал, но не расхаживал по комнате, а целенаправленно двинулся к тому месту, где впоследствии и умер. Это также несложно определить по тому, как был примят ковер. Генерал двинулся в сторону выхода. Словно кому-то навстречу.
– Таинственный посетитель? – уточнил Головацкий.
– Получается, что так. Причем посетитель, подволакивающий ногу. Им вполне мог быть и капитан Симаков. Все тот же камердинер Корниевича сообщил мне, что капитан имел застарелое ранение в левое бедро. Оно могло беспокоить капитана в определенную погоду, и тогда он начинал подволакивать ногу.
– Неплохое предположение, милейший, – выражение лица Головацкого шло вразрез с его словами. Оно выражало степень крайнего недовольства. – Очень неплохое. Хотя мне кажется, что в нем имеется одна интересная нестыковочка. В последние полторы недели не было никаких существенных изменений в погоде. Вы об этом не подумали, Тимофей?
– Нет… Простите, профессор. – Орлов закусил губы. – Я не подумал, но… Следы все равно остаются следами. И если это даже не следы капитана Симакова, то в любом случае человека, который нам нужен.
– Если такой человек вообще был, – ввернул Головацкий.
– Вы сомневаетесь, профессор?
– Я предпочитаю не торопиться с выводами. Но думаю, что ваше наблюдение со следами на ковре может оказаться весьма ценным. Я возьму это на заметку, – Матвей Евграфович вынул изо рта сигару и, развернувшись всем своим грузным телом к Михайлову, спросил:
– Что у нас относительно снимков, Егор?
Молодой человек порывисто поднялся, быстро приблизился к креслу Головацкого и протянул ему папку.
– Снимки сделаны непосредственно на месте гибели генерала Корниевича, Матвей Евграфович, – отрапортовался он, сгибаясь перед профессором в легком полупоклоне. На Головацкого повеяло ароматом мятного чая. – Но здесь все, что вы просили. И шея, и грудь покойного. Упомянутые вами отметины крупным планом…
– Посмотрим, посмотрим, – Матвей Евграфович раскрыл папку и выудил из нее верхний снимок. – Да-с… Очень хорошо. Просто замечательно. Вот это уже кое-что, господа. Это уже кое-что…
Следом за первым он взял второй снимок, затем третий и, только рассмотрев каждый в отдельности, сложил их обратно в папку.
– Вот исходя из этого уже можно делать выводы, – по лицу Головацкого было видно, что он доволен. Профессор потер руки. – Хотя именно это я и рассчитывал увидеть с самого начала. Кстати, Тимофей, это подтверждает и вашу версию.
– В самом деле?
– Определенно. Посетитель у Корниевича за несколько минут, а может быть и секунд, до его смерти действительно был. Кто он – вопрос по-прежнему открытый, но, так или иначе, этот человек способствовал гибели генерала. Выражаясь более простым языком, никаких сомнений, что генерал Корниевич был убит.
Михайлов с Орловым быстро переглянулись. Головацкий не стал ждать их вопросов и пояснил собственную мысль. Потушив сигару, Матвей Евграфович откинулся в кресле и водрузил на живот руки с переплетенными пальцами.
– Хотите знать, что означают эти отметины в виде порезов, господа? Это следы от нательного креста генерала Корниевича. Креста, который висел у него на груди. Если умозрительно приподнять крест на уровень шеи покойного и приложить к ней, то края креста и отметины совпадут между собой. Корниевич был задушен. Его крест в момент сопротивления угодил под пальцы убийцы, и вследствие оказанного давления оставил порезы на коже.
– Задушен? – эхом откликнулся на слова профессора Михайлов. – Но как же результаты вскрытия, Матвей Евграфович? Генерал Корниевич умер от передозировки кокаина…
– Который его, видимо, заставили принять, – спокойно закончил за молодого человека Головацкий.
– Симаков?
– Очень может быть. Хотя я, знаете ли, господа, склоняюсь больше к мысли, что человеком с легкой хромотой был не генеральский адъютант. Или, во всяком случае, не капитан Симаков.
– Я не заметил хромоты ни у одного из адъютантов, – мрачно произнес Орлов.
– Стало быть, это был кто-то извне. Да-с… Покойный Симаков определенно мог бы внести ясность в ситуацию. Он или камердинер Корниевича.
– Поговорить с ним еще раз?
– Не стоит, Тимофей. Я думаю, он сказал вам уже все, что счел нужным сказать.
Осторожный стук в дверь прервал дискуссию, и Головацкий вскинул подбородок:
– Да-да!
– Там к вам посетитель, Матвей Евграфович. Некто господин Солодовников. Он говорит, что вы просили его…
– Просил, просил, – Головацкий поднялся с кресла. Узлы его шейного платка разъехались в разные стороны и выбились из-под ворота сюртука, но он, казалось, не обратил на это ни малейшего внимания. В глазах профессора появился живой огонек. – Это очень кстати. Да-с… Пригласите его сюда, Глафира Карловна. А вы, господа, – обратился Матвей Евграфович к двум своим подручным, – будьте добры, пройдите пока вот сюда, за перегородку. Я хочу, чтобы вы слышали наш разговор, но не присутствовали при нем. Господин Солодовников – фармацевт, и я надеюсь почерпнуть из общения с ним информацию о возможности приобретения кокаина в обход аптечных сетей. Уверен, что генерал Корниевич пользовался именно таким каналом.
Ничего больше Головацкий не пояснил. Приоткрыв скрытую в стене дверь, он жестом пригласил Михайлова с Орловым пройти внутрь. Молодые люди молча подчинились. Матвей Евграфович плотно прикрыл за ними створку и обернулся. Обернулся как раз в тот самый момент, когда Солодовников, пожилой господин с подстриженными по косой бакенбардами, шаркая ногами, неторопливо переступил порог профессорского кабинета. Фармацевту было за шестьдесят. Он носил очки и постоянно комкал в правом кулаке носовой платок, время от времени используя его для того, чтобы промокать нижнюю трясущуюся губу.
Головацкий гостеприимно указал вошедшему на стул, который несколькими секундами ранее занимал Михайлов. Сам же снова уселся в свое глубокое кресло. Рука Матвея Евграфовича машинально потянулась к сигаре, но в последний момент он передумал и отдернул ее. Солодовников промокнул платком нижнюю губу.
– Итак, профессор, по какому такому делу я понадобился вам на этот раз?
Головацкий не торопился с ответом. Он пристально разглядывал визави и не мог не отметить того факта, как сильно сдал Солодовников за те последние три года, которые они не виделись. Чувствовалось, что фармацевт болен.
– Хотите чего-нибудь выпить, Аркадий Вениаминович? – предложил хозяин. – Чай? Кофе? У меня имеется изумительная настоечка. Не желаете?
– Благодарю, Матвей Евграфович. Но, боюсь, буду вынужден отказаться. Давайте лучше сразу перейдем к делу.
Губы Головацкого тронула едва заметная улыбка. Внутренне Солодовников остался прежним – все таким же деловым и с той же деловой хваткой. Аркадий Вениаминович с уважением относился как к чужому, так и к своему собственному времени.
– Хорошо, – профессор согласно качнул головой, как бы принимая во внимание пожелание гостя. – Буду говорить с вами без обиняков, Аркадий Вениаминович. Мы знаем с вами друг друга давно. Очень давно. Да-с… И все сказанное здесь и сейчас не выйдет за пределы этой комнаты. Можете быть покойны на этот счет.
Солодовников молча взирал на собеседника. Его лицо не выражало и намека на какие-либо эмоции.
– Меня интересует вот что, Аркадий Вениаминович, – продолжал меж тем Головацкий, выбивая негромкую барабанную дробь по подлокотнику кресла. – Скажем, одно могущественное и влиятельное лицо, будучи подвержено определенному недугу, приобретает кокаин. Ни по одному проверенному каналу он это делать не рискует, находясь на лечении и опасаясь огласки. Отсюда следует два варианта, уважаемый Аркадий Вениаминович. Сия влиятельная особа приобретает кокаин либо через третьих лиц, что может быть так же опасно для нее при определенном стечении обстоятельств, а потому на время откинем данную возможность, либо попытается найти какой-то иной канал сбыта. Крайне для нее нетипичный. Такой вариант вообще возможен? Как вы думаете, Аркадий Вениаминович?
Солодовников размышлял над ответом чуть больше пяти минут. За это время он трижды успел коснуться платочком своей нижней губы. Головацкий в ожидании раскурил сигару.
– Как вам сказать, Матвей Евграфович… – Солодовников скомкал платок в кулаке и, наверное, в этот самый момент пожалел о своем отказе попробовать настоечки. – Вопрос, сами понимаете, до крайности щепетильный. Как фармацевт я просто-таки обязан заверить вас, что приобретение кокаина незаконным путем в наше время абсолютно невозможно. Сейчас это очень строго отслеживается. Но как ваш друг, Матвей Евграфович, и как человек, многим вам обязанный, – да! Должен признать, подобные пути существуют. А, кстати, та влиятельная особа, о которой мы говорим с вами, это случайно не покойный генерал Корниевич?
– Именно он, – не стал запираться Матвей Евграфович. – Вам есть что сказать по поводу этой истории?
– Увы, нет, – покачал головой Солодовников и снова поднес платочек к нижней губе. – Я лишь осмелился предположить… Никакой определенной информацией по этому делу я не располагаю, Матвей Евграфович. Я, знаете ли, тоже почитываю на досуге газеты. И о смерти Кирилла Александровича, разумеется, читал. Изумительный был человек, скажу я вам. Великий человек! Герой! Даром что кокаинист… Да и кто сейчас без греха?.. В газетах, правда, писали о сердечном приступе, но я-то сразу догадался что к чему. А тут, стало быть, есть и еще какие-то темные пятна. Так, Матвей Евграфович?
– Так, так. Темных пятен в этом деле хватает. Так что там с приобретением кокаина? – вернул разговор Головацкий в нужное для него русло.
Солодовников зачем-то беспокойно огляделся по сторонам, словно опасаясь, что в комнате мог быть кто-то, кого он ранее не заметил, а затем, понизив голос до шепота, заговорщицки сообщил:
– Аптекарям, Матвей Евграфович, тоже, знаете ли, надо как-то жить. И в обход закона они, конечно, занимаются сбытом кокаина. Клиент на это дело тоже имеется. Нет, не те люди, которые эту гадость по доброй воле сами употребляют… Я не о них сейчас толкую.
– А о ком же?
– Есть один человечек, Матвей Евграфович. С Апраксина двора, с Апрашки, как говорят в Питере.
– Вот как? – Головацкий весь подобрался, словно гончая, почувствовавшая запах дичи. – Кто таков?
– Фамилии и имени я не знаю, – Солодовников развел руками. – Все называют его Кондором. Слышал я как-то краем уха, что он из бывших юнкеров, дворянин, но в силу жизненных обстоятельств примкнувший к шайке налетчиков Сеньки Резаного. После того как Сеньку изловили и публично повесили, Кондор остался сам по себе. Налетами больше не занимался, а вот по части кокаина, например, так ему многие из аптекарей сбывают и по сей день. Так что, ежели достать кому нужно, не привлекая излишнего внимания к своей персоне, так это у Кондора.
Головацкий в задумчивости покрутил левый ус. Рассказ фармацевта заставил Матвея Евграфовича на некоторое время забыть даже о своей сигаре.
– Интересно. Очень интересно. Да-с… А найти его как?
– А вот это не подскажу, Матвей Евграфович. Апраксин двор. С аптекарями Кондор связывается сам. То бишь, когда ему заблагорассудится.
Профессор взглянул на свою потухшую сигару, но раскуривать ее снова не стал. Видно было, что он размышляет на предмет полученной от Солодовникова информации. Размышляет и уже одновременно с этим что-то прикидывает.
– Ну, что ж, – произнес Головацкий после недолгой паузы и открыто улыбнулся собеседнику. – И на том благодарствую, Аркадий Вениаминович. Будем искать Кондора. А там, глядишь, через него и ниточку поинтереснее вытащить удастся.
Продолжая комкать носовой платок, Солодовников неспешно поднялся на ноги. Головацкий последовал его примеру, и мужчины обменялись рукопожатием.
– Только это, Матвей Евграфович… – фармацевт остановился уже в дверях и обернулся к Головацкому. – Ежели вздумаете на Апрашку соваться, поосторожнее там. Народ там шальной. Заподозрят чего, так мигом башку открутят. Фамилии и имени не спросят. Это уж знамо дело.
Профессор поблагодарил гостя за предупреждение, и на этом они расстались. Матвей Евграфович закрыл дверь кабинета.
– Господа! – позвал он своих подручных и, когда Михайлов с Орловым вышли из своего укрытия, тут же отдал четкое и ясное распоряжение: – Нам нужно найти Кондора. И чем скорее мы это сделаем, тем лучше.
– Будет непросто, Матвей Евграфович, – откликнулся Тимофей. – Нам бы хоть знать, как он выглядит. А так…
– Я понимаю, любезный, – саркастически заметил Головацкий. – А еще лучше было бы взглянуть на человека, убившего генерала Корниевича.
Оба бывших студента понимающе улыбнулись.
– Я не требую от вас результата сегодня или даже завтра с утра, – профессор распустил узел шейного платка и бросил быстрый взгляд на часы. – Будьте так любезны, обдумайте все хорошенько, но… Кондора мне сыщите. Узнаем, кто и каким образом достал для генерала кокаин, там и до душегубца рукой подать будет. Я в этом уверен. А теперь, извините, господа, но я хотел бы какое-то время побыть один. Да-с… Кстати, что сказал Буйчилов? Я могу на какое-то время оставить снимки себе?
Головацкий кивнул на папку, принесенную Орловым.
– Господин Буйчилов сказал, что пока можете, – ответил тот.
– Ну, хорошо, господа, хорошо. Ступайте.
Подручные профессора вышли, и Матвей Евграфович, дождавшись пока звук их шагов смолкнет на лестнице, вернулся в любимое кресло.
Глава 3
Случайная смерть чиновника Сербчука
– Вот уж никак не ожидал увидеть вас так скоро, господа, – Головацкий остановился на верхней лестничной площадке, единственным глазом наблюдая за тем, как Буйчилов и Лужанский поднимаются к нему. – Чем обязан? Появились какие-то дополнительные сведения по делу генерала Корниевича?
– Не совсем так, Матвей Евграфович, – начальник Третьего отделения покачал головой. – Хотя… Давайте пройдем в ваш кабинет. Если вы не против, конечно.
– Ну отчего же? Давайте пройдем, – гостеприимно согласился профессор.
– Вы читали утренние газеты, Матвей Евграфович? – озадачил Головацкого неожиданным вопросом Буйчилов, едва мужчины разместились в том же помещении, где они встречались накануне.
Лужанский, по своему обыкновению, был мрачен и молчалив. Всю инициативу, как и в прошлый раз, взял на себя начальник Третьего отделения. Статский советник лишь буравил взглядом Головацкого из-под золоченого пенсне. Определенно, на уме Лужанского что-то было, но он не спешил излагать свои мысли вслух.
– Признаться, еще не успел. А в чем дело?
– Очередное убийство, Матвей Евграфович. Так-то. Вернее, – Буйчилов откашлялся, – как и в случае с генералом Корниевичем, мы предполагаем, что это было убийство. И даже предполагаем, что эти два инцидента могут быть тесно связаны друг с другом.
– И здесь определенно замешана политика, – быстро вставил Лужанский.
Буйчилов недовольно покосился на своего спутника, но ничего не стал говорить. Видно было, что между двумя визитерами существуют разногласия по некоторым вопросам. Головацкий машинально отметил это. Никогда не знаешь, какая информация может пригодиться в дальнейшем, а какая нет.
– Я сказал это лишь для того, – внес ясность Лужанский, по-прежнему не сводя глаз с профессора, – чтобы вы поняли, Матвей Евграфович, насколько важной может оказаться для государства та разгадка, к которой мы рано или поздно, но придем.
Статский советник говорил так уверенно, словно не сомневался в способности Головацкого распутать дело об убийстве генерала Корниевича. В отличие от него, сам Головацкий такой твердой уверенности не испытывал. Профессор поплотнее запахнулся в шелковый халат, раскрыл коробку с сигарами и выудил из нее одну.
– Всю важность этого дела я в полной мере осознаю, господа. Однако давайте по порядку. Кто же убит на этот раз?
– Чиновник из числа приближенных к губернатору. Антон Антонович Сербчук.
Головацкий не выказал изумления, хотя озвученная Буйчиловым фамилия была ему прекрасно известна. Сербчук занимал при губернаторе далеко не последнее место, и именно при его непосредственном участии решалось множество политических вопросов. Матвею Евграфовичу дважды доводилось лично общаться с Антоном Антоновичем, но оба эти раза случались еще в бытность его преподавателем.
– Как это произошло? – коротко поинтересовался профессор.
– Его сбила лошадь, – Буйчилов вынул из нагрудного кармана часы на цепочке, раскрыл их, посмотрел время и вновь захлопнул крышку. Всем своим видом начальник Третьего отделения департамента полиции демонстрировал свою занятость, давая понять, что его уже ожидают в другом месте. Возможно, у самого губернатора. – На углу Никитинской и Васюкова. Сегодня в четвертом часу утра. Уже само место и время трагедии, Матвей Евграфович, вызывает у нас некоторые вопросы. Что делал Сербчук ночью в этой части города? Довольно странно… Вы не находите?
Головацкий пока вообще ничего не находил. Подобные происшествия случаются сплошь и рядом. В любом месте и в любое время. Тогда что так настораживало Буйчилова? Что погибшим оказался именно Сербчук?
– Есть свидетели происшедшего?
– Всего один. По сути, даже не свидетель, Матвей Евграфович, а… В общем, это тот самый ямщик, под лошадь которого угодил чиновник. Он уже дал показания. Говорит, что прохожий как-то неожиданно появился из темноты и фактически сам бросился под копыта его лошади. Остановить бег гнедого не удалось. Удар пришелся Антону Антоновичу в голову, его отбросило метра на три вперед, и он скончался мгновенно.
– И вы полагаете, что Сербчука кто-то толкнул под лошадь? – осторожно высказал догадку Головацкий, аккуратно срезая ножничками кончик сигары. – Так выходит?
– Именно так.
Головацкий задумчиво пожевал ус.
– А из каких фактов, осмелюсь спросить, Кондратий Ксенофонтович, следует сие смелое предположение? – уточнил он. – Равно как и то, что это происшествие имеет связь с гибелью генерала Корниевича? Вы ведь, помнится, именно так и сказали…
– Совершенно верно, Матвей Евграфович. Как я уже упоминал, нахождение господина Сербчука в четвертом часу ночи на углу Никитинской и Васюкова уже само по себе кажется мне странным. Но самое главное заключается в другом. При Антоне Антоновиче была найдена бумага. За подписью генерала Корниевича.
– Это уже интереснее, – Головацкий кивнул. – Да-с… И что же было написано в этой бумаге?
– Ничего.
– Ничего?
– Ровным счетом, Матвей Евграфович. Это-то и странно. Чистый лист бумаги, на котором внизу имеется подпись и личная печать Кирилла Александровича, – видимо, Буйчилов ждал какой-то реакции профессора, но ее не последовало. – У нас нет никакой информации относительно того, что Корниевич и Сербчук находились в близких доверительных отношениях. Но чистый лист бумаги за подписью генерала наводит на размышления. Согласитесь? Выходит, что на самом деле Корниевич не просто доверял Сербчуку, а доверял безоговорочно. На бумагу можно было поместить любой текст, заранее одобренный генералом.
– Да, это странно, – протянул Головацкий.
– И оба эти человека, – вновь подал голос Лужанский, – которые вроде бы знакомы лишь шапочно, но на деле, получается, знакомые близко, умирают с интервалом в три дня.
– И оба вроде как от несчастного случая, – добавил Буйчилов.
– Тут замешана политика, – напомнил Лужанский. – Определенно политика. Так что, Матвей Евграфович…
– Да-да, я все понял. Не нужно напоминать мне о государственной важности этого дела каждые четверть часа.
Негромкое поскуливание у дверей кабинета отвлекло внимание Головацкого. Оставив гостей, он поднялся с кресла и прошел к порогу. Огромный дог, радостно виляя хвостом при виде хозяина и при этом не забывая настороженно коситься в сторону незнакомцев, потерся о ногу Матвея Евграфовича. Профессор ласково потрепал пса за ушами. Единственный глаз Головацкого сфокусировался при этом на одной абстрактной точке.
– У нас немного времени, Матвей Евграфович, – напомнил профессору о своем присутствии Буйчилов.
Головацкий поднял на него взгляд.
– Ну, разумеется. Я все понимаю, господа. И я в полной мере принял к сведению сказанное вами сегодня. Вы не будете возражать, если один из моих людей потолкует с ямщиком, лошадь которого сбила Антона Антоновича? Возможно, я сумею узнать что-то еще из первых уст.
– Всенепременно. Пусть ваш человек зайдет в департамент, и я дам ему нужный адрес.
Рука профессора машинально продолжала скользить по гладкой шерсти дога. Он не стал говорить Буйчилову о том, что собирался в самом скором времени поговорить и еще кое с кем. Для этого, правда, Матвею Евграфовичу надо будет покинуть дом и отправиться на свидание с нужным человеком. Профессор этого не любил. Но, судя по всему, раскрыть это темное дело, развалившись в кресле, на этот раз не получится. Придется и самому походить…
– Чистый лист бумаги за подписью Корниевича, – пробормотал Головацкий, когда гости покинули его кабинет и он остался один на один со своим псом. – Да-с… Действительно, высшая форма доверия. Но что могло их связывать?
Матвей Евграфович прошел к столу и вновь начал рыться в своей картотеке. На этот раз его интересовала личность Сербчука.
Антон Антонович считался весьма ответственным чиновником, прекрасным семьянином, однако насчет последнего у Головацкого имелась и несколько иная информация. Некоторые из амурных похождений Сербчука хоть и не стали достоянием общественности и законной супруги, но определенно имели место быть. Ночной визит на угол Никитинской и Васюкова вполне мог быть связан с одним из таких похождений. Даже наверняка. Но бумага!..
Бумага с подписью и печатью генерала не шла у Матвея Евграфовича из головы. В своей картотеке он, как ни старался, не сумел отыскать никакой связи между Сербчуком и Корниевичем. А связь явно была…
Головацкий бросил папку в стол и буквально упал в кресло. Дог покорно растянулся у ног профессора в ожидании новых ласк. Но их не последовало. Вместо этого Матвей Евграфович взял перо, чернильницу и принялся быстро писать что-то на подвернувшейся под руку бумаге. Писал он недолго, а закончив, немедленно позвонил в колокольчик. На его зов тут же явилась Глафира Карловна.
– Найдите Ивана, – лаконично распорядился Головацкий, – и велите ему снести это письмо барону фон Дребену. На Колесникова. Впрочем, он знает адрес. Мне нужен ответ. Я буду ждать здесь, у себя в кабинете. И еще, Глафира Карловна… Передайте Ульяне Дмитриевне, пусть тоже поднимется.
– Ульяны Дмитриевны нету. Уехали-с.
– Уехала? – встрепенулся Головацкий. – Куда?
– Сказали, что по магазинам, Матвей Евграфович.
– Ну, пусть. Пусть.
Профессор протянул служанке сложенное письмо.
– Еду я, значится. Погоняю. Мне ж аккурат к четырем в «Асторию» надобно было. Барин просил. Я и сказал ему-с: непременно буду. Вот и торопился, значится, барина забирать. А как на Васюкова свернул, так там ни одного фонаря нет. Темень, хоть глаз коли. Не видно ничего, в общем…
Степан Ветлов, дворовый при графе Курьянове, оказался крепким высоким мужиком с огромными мускулистыми руками, тыквоподобной головой и слегка свернутым набок носом. Он старательно взвешивал каждое слово, прежде чем произнести его вслух, говорил вдумчиво, обстоятельно, и Михайлов, встретившийся с Ветловым на крылечке бокового флигеля Курьяновых, где Степан до этого был занят починкой собственных сапог, вот уже минут десять как не мог добиться от него сути произошедшего.
– О том, куда вы ехали и зачем, Степан, я уже понял, – в нетерпении перебил он рассказчика. – Поведайте мне лучше непосредственно о том, как ваша лошадь сбила господина Сербчука.
– Кого?
Ветлов слегка прищурился и уставился на Михайлова с таким видом, будто только сейчас заметил собеседника.
– Господина Сербчука. Антона Антоновича, – пояснил Егор. – Так звали человека, которого вы сбили.
– Так я ж и говорю, – как ни в чем не бывало продолжил свое повествование Ветлов. – В «Асторию» я ехал. За барином, значит. Велено мне было…
– А на углу Васюкова и Никитинской? – вновь подсказал Михайлов.
– Не заметил я его, ваше степенство, – покаянно произнес Степан. – Я о том же самом давеча и в полиции толковал. Не заметил. Темно же было, хоть глаз коли. А он выскочил… Ну, прямо из темени! И под лошадь! Я вожжи натянул. «Стой!» – кричу. Не ему кричу. Лошади. «Стой, родимая!» Но куда там! Разве ее на таком ходу удержишь. Сами посудите, ваше степенство.
– Да, я вас понимаю, Степан.
Михайлов не видел никакого смысла в этом общении. Отправляясь сюда прямиком из департамента полиции, он уже знал, что Ветлов не сообщит ему ничего нового. Но Головацкий хотел, чтобы Егор все же съездил и поговорил с ямщиком. С другой стороны, Михайлову грех было жаловаться. По его мнению, на долю Тимофея выпало еще более неприятное заданьице. Орлов отрабатывал личность таинственного обитателя Апраксина двора по прозвищу Кондор. На саму территорию Апрашки без предварительной информации о Кондоре Матвей Евграфович соваться строго-настрого запретил…
– Скажите лучше, а не заметили ли вы еще кого-нибудь в это время на углу Никитинской и Васюкова? – спросил он Степана, который, решив уже было, что разговор окончен, вновь потянулся к недочиненному сапогу.
– А кого еще я мог там заметить?
– Ну, не знаю… Может быть, были еще какие-то прохожие. Может, хотя бы тень чья-то мелькнула или еще что…
Ветлов озадаченно поскреб пальцами в затылке.
– Не заметил я, ваше степенство. Вот ей-богу! Как на духу говорю. Не заметил. Может, и были, а может, и не было никого. Бес их разберет. Я же вам толкую: тьма там была непроглядная. Могли бы хоть один-одинешенек фонарь повесить, супостаты. А то ведь так и будут там людей давить. На что ж это годится?
– Ни на что не годится, – со вздохом согласился Михайлов и тут же счел нужным уточнить для проформы: – Значит, никого больше не видели?
– Не видел.
– А потом что было?
– А что «потом»? Потом знамо дело что. Остановил я все ж таки лошадку, спрыгнул и к нему, значит. А он лежит и не шевелится даже. Я трогать-то его заопасался. Ну, мертвый, не иначе!.. Испужался сильно. Экипаж бросил, даже не подумал, а ну как барин дознается – не сносить мне головы, и на Никитинскую выскочил. Звать начал. На мое счастье околоточный поблизости оказался. Я к нему. Так, мол, и так. Человека сдушегубил, говорю. Он меня за химок. Показывай, где, говорит. Ну, я его и привел, значится. Не виноватый, говорю, я. Он мужик толковый оказался. Поверил мне. Но в участок все равно ехать пришлось. Давать эти… как их там?..
– Показания, – уныло подсказал Михайлов, отлично понимая, что тратит время впустую.
– Во! Их самых, – возрадовался чему-то Ветлов и, взяв сапог, надел его на руку. Чуть приподнял вверх и лукаво прищурился. В эту секунду ему, видимо, явилось озарение, как лучше всего произвести починку. – Поехали мы, значится, с околоточным в участок, и там я их и дал. Показания эти. Выслушали меня и отпустили. А барину я, слава богу, объяснил, как дело было и почему я его вовремя из «Астории» не забрал. Он уразумел все, вошел в положение. Можно сказать, посочувствовал даже. Хороший человек – барин мой! Так-то…
Завершив ни к чему не приведший допрос Ветлова, Михайлов взял пролетку и приказал вознице доставить его на угол Никитинской и Васюкова. Профессор Головацкий хотел, чтобы Егор также побывал и непосредственно на месте разыгравшейся минувшей ночью трагедии. Но, по мнению Михайлова, это тоже не должно было принести каких-либо результатов. Однако Матвей Евграфович лучше знает, что надо делать…
Егор без особого труда сумел отыскать то место, где Сербчук угодил под лошадь. Темное кровавое пятно на булыжной мостовой еще не успели смыть.
– Обожди меня здесь, любезный, – распорядился Михайлов, обращаясь к вознице, спрыгнул с подножки и прошел к обочине.
Ни одного фонаря по Васюкова действительно не было. Ветлов не соврал. Михайлов встал там, где предположительно должен был находиться Сербчук, перед тем как шагнуть на мостовую. Огляделся. Позади Егора оказался узенький проулок между двумя близко стоящими друг к другу домами. По идее, если продолжать придерживаться версии, что Антона Антоновича толкнули под лошадь, убийца вполне мог сделать это, воспользовавшись темнотой, а затем так же незаметно скрыться меж домами. Ни Ветлов, ни уж тем более подоспевший значительно позже околоточный увидеть его не смогли бы.
Михайлов сам двинулся по проулку, внимательно глядя себе под ноги. Таким образом он вышел на параллельную улицу и снова огляделся. Никаких видимых следов обнаружить Егору не удалось. В конце квартала притулились у обочины два экипажа. Оба кучера, восседавшие на козлах, о чем-то негромко переговаривались. Поразмыслив немного, Михайлов направился к ним.
– Эй, братцы! Вы всегда тут работаете?
– А чего? – живо откликнулся один из молодцов. – Подвезти куда надо, барин? Так это мы мигом.
– Так работаете или нет?
– Ну, работаем, – нехотя ответил второй и, слегка склонившись, сплюнул на мостовую. Он быстрее приятеля сообразил, что господин в сером пальто никуда ехать не собирается, а следовательно, никакого прибытку с него не предвидится.
– А ночью сегодня тут не стояли?
Читать бесплатно другие книги:
